Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Пожалуй, у меня ещё не было возможности сказать об обстановке в Хогвартсе. Между тем, в этом году она существенно изменилась. Несмотря на то, что министр Скримджер не объявлял военное положение, тревога пропитывала воздух. «Пророк» выписывали даже первокурсники через одного. Новости поступали невнятные. Пожиратели смерти действовали активно, но, лично на мой взгляд, бестолково: были громкие нападения, сокрушительные атаки — а жертв почти не было. Самым кровавым стало столкновение пособников Риддла с бандой оборотней. К тому моменту, как прибыли авроры, один из Пожирателей погиб, двое были ранены (причём одному не удалось скрыться), а поголовье оборотней в отдельно взятом регионе сократилось втрое. Косая аллея чаще других страдала от налётов. Но, не считая разрушенного ещё летом кафе Фортескью, ущерб был минимальным: только побитые витрины, испорченные товары и напуганные посетители. От футбольных фанатов вреда и то больше.

Я понимал: если бы не страх перед Риддлом и не прошлая война, никакой паники бы и не было. И, надо сказать, не я один. Если младшие просто были напуганы, то старшие занимались аналитикой и приходили к самым разным выводам. У нас в гостиной нет-нет, да и проскальзывали намёки на то, что Риддл уже не тот, не тянет; да и вообще, кто может доказать, что это тот самый зловещий Тёмный лорд? Может, самозванец? Но — очень осторожно. Потому что, с другой стороны, все понимали — Азкабан уже более не надёжная тюрьма, а проходной двор. Так может, Риддл не потерял позиции, а выжидает, маскируется, чтобы нанести решительный удар?

Идеи превосходства чистой крови, разумеется, снова стали популярны. Я уже несколько лет не слышал оскорбления «грязнокровка» в свой адрес, а тут нашлись отважные. Я и раньше пропускал эти глупости мимо ушей, но тут вдруг осознал, что даже не поворачиваю головы в сторону обидчика, потому что точно знаю — Блейз решит эту проблему. И, разумеется, он решил.

У меня в школе сложилась странная репутация. Оказалось, что студенты не забыли, как я в том году отстаивал их кружки и клубы перед Амбридж, и определили мне роль не то переговорщика, не то мирового судьи. Во всяком случае, только за первые две недели мне довелось дважды отпрашивать наказанных игроков в плюй-камни у МакГонагалл, заступаться за девочек из хора перед Снейпом и (не спрашивайте, как так вышло) разбирать драку гитаристов за место в группе. Мне это всё нравилось. Я получал, да и сейчас получаю удовольствие, чувствуя себя нужным, а все эти мелкие проблемы, казалось, требовали именно моего внимания.

По вечерам, меняясь через день с Панси, я дежурил. Старостам давали самую раннюю вахту — с отбоя до половины одиннадцатого, и ещё в прошлом году мы с Панси решили, что особого удовольствия ходить вдвоём каждый день нет, поэтому договорились меняться. Требовалось просто обойти этаж своего факультета, проверить холл, заглянуть в библиотеку, не потерялся ли там кто, осмотреть места общего пользования вроде Большого зала и крытой галереи. По требованию декана, мы ещё смотрели за гобеленами, в нишах за статуями и на Астрономической башне — там искали не засидевшихся после отбоя, а влюблённые парочки. Профессор Снейп, как он нам с Панси сказал, гордился репутацией факультета, на котором уже семьдесят лет не было ни одного случая подростковой беременности, и не собирался портить статистику.

Мне нравилось бродить по пустому замку, где смотритель Филч и невидимые домовики уже погасили почти весь свет. Я неспешно ходил по пустым коридорам, слушал эхо своих шагов. Изредка встречался с Филчем и с привидениями — мы здоровались и расходились, если только кто-нибудь из неживых обитателей замка не решал составить мне компанию. Ещё с первого курса я сохранил некоторую слабость к беседам с привидениями, но раньше почти не было на это времени. А теперь я мог целых полтора часа расспрашивать Толстого Монаха о том, как он спасался в Хогвартсе от гонений на католиков, или беседовать с застенчивой Серой Дамой о моде середины двенадцатого века. Если везло, к нашим разговорам присоединялись портреты, и тогда мне оставалось только слушать их бесконечные неторопливые споры. Неторопливые — потому что только живые имеют неприятную манеру спешить и суетиться.

Судя по всему, у Панси наметился какой-то роман. Во всяком случае, несколько раз она менялась со мной дежурствами, ходила задумчивая и рассеянная. Я в душу не лез, надеялся, что ей хватит здравого смысла, чтобы не влезть в неприятности.

Надвигались отборочные в команды по квиддичу. Спортивное безумие захлестнуло школу одномоментно; темы бросков, приёмов и обманных манёвров потеснили даже Риддла с Пожирателями. Гарри, которого в этом году назначили капитаном команды, сделался нервным и бледным, хуже Драко. Как я понял, он внезапно стал очень популярен на своём факультете, и отборочные грозили превратиться в катастрофу — записалось человек тридцать. Рон заявлял, что как минимум половина из них вовсе не умеет летать. Но меня квиддич не волновал. Я опасался субботы — и урока окклюменции.

— Да ладно, не трясись, — сказал мне Блейз в пятницу. Я подумал о том, чтобы выложить ему всё как есть, но не решился. Вовсе не потому, что боялся насмешек. Просто подозревал, что проговорённое вслух найти в памяти значительно легче, чем неоформленные эфемерные мысли.

Нужно было найти способ защитить своё сознание, притом тщательно. Что помогло мне побороть чары вейлы? Воспоминания были неприятными. После того, как я самым позорным образом кинулся к Флёр тогда ещё Делакур с признаниями в любви, меня сфотографировал Деннис Криви. Блейз плохо отнёсся к вмешательству в мою частную жизнь и вызвал маленького гриффиндорца на разговор, запугал его до полусмерти и заставил самостоятельно сломать свою камеру. То, что я испытал в запертом классе рядом с ними двоими как будто сдвинуло что-то в моей голове. Я тогда очень сильно позврослел и навсегда избавился от вейловского наваждения.

Это совершенно не помогало мне понять, как защититься от атак легилимента, зато заставило вспомнить о другом неприятном эпизоде из жизни — о нападении дементора. Я так и не научился нормально вызывать Патронус, но в критический момент сумел с помощью молитвы ненадолго приглушить страх и помочь Гарри спасти нас обоих и Сириуса Блэка в придачу. И хотя молитв я не читал уже года два, а в церкви бывал только летом, причём не по собственному желанию, я собирался предпринять попытку.

Именно об этом я думал, заканчивая завтрак, и уже выходил из-за стола, как столкнулся с профессором Слагхорном. Тот заулыбался, раскинул руки и воскликнул:

— А, Берти, как отрадно вас видеть! Мистер Забини, не убегайте, не поздоровавшись! Молодые люди, если вы располагаете временем, не согласитесь ли вы составить мне компанию за ужином? Честное слово, кухня Хогвартса тяжеловата, а мне пришлют замечательное суфле, не говоря уже о рыбных пирожках и миндальном печенье. Ничего торжественного, будет несколько человек. Мисс Мелинда Боббин с Рейвенкло, очаровательная девушка, обещала заглянуть. Вам, мистер Забини, будет интересно с ней пообщаться — её семья владеет…

— Сетью аптек, — без особого почтения перебил профессора Блейз. — Жаль, что сама Мелинда не слишком-то много смыслит в зельях.

— О, — Слагхорн хитро улыбнулся, — зато она очень многое понимает в продажах, а это, поверьте старику, ничуть не менее важно. Так что, окажете мне честь? Скажем, в восемь часов?

— Будем рады прийти, сэр, — пообещал я, надеясь, что после урока Флёр смогу удержаться на ногах.

— Тогда до вечера. О, Берти, можно вас на два слова? — он наклонился ко мне и сказал совсем негромко: — Один мой хороший знакомый, мастер окклюменции, всегда говорил, что в начале учёбы ему помогало вспоминать навязчивые песенки. Что бы ни происходило, нужно держаться за неё, как за надёжную опору, и карабкаться по ней.

— Сэр?

— Не берите в голову, мой дорогой, — Слагхорн выпрямился и сложил руки на животе, — так, старая привычка приглядывать за учениками. Удачного дня вам, Берти.

— И вам, сэр, — негромко ответил я, пытаясь понять: как, чёрт возьми, он узнал о моих уроках?

* * *

Вместо песенки я держался за молитву, и один раз мне показалось, что это почти сработало. Я сконцентрировался на ней и видел лицо Флёр, её напряжённое лицо, подрагивающие ноздри — а потом сорвался в пропасть, и мы оба имели сомнительное удовольствие наблюдать тот самый эпизод с озером и дементорами. Я умудрился забыть о том, что за мгновение до него стал свидетелем гибели профессора Люпина в волчьем обличии. И, когда Флёр вынырнула из моего сознания, я ощутил на языке горький привкус тошноты. Поморщился, сглотнул — и тут понял, что Флёр смотрит с ужасом в глазах.

— Берти…

Я видел, как клыки огромного пса сомкнулись на горле волка. Но при этом также я знал, что Сириус Блэк, защищая своего крестника, убил своего лучшего друга — Римуса Люпина. Мне бы не хотелось, чтобы Флёр видела это, тем более — моими глазами. Впрочем, неважно, как — ей не стоило бы этого знать, а теперь она была совершенно растеряна. Только что передо мной был собранный профессиональный легилимент, а теперь оказалась напуганная молодая женщина.

— Этот эпизод, — заговорил я, игнорируя горечь во рту и собственное состояние, — произошёл два года назад. Чтобы сохранить репутацию всех, кто был вовлечён, дело представили следующим образом…

— На вас напал оборотень? — пробормотала Флёр, прижимая ладонь ко рту. — Но это же… Вы же были ещё совсем дети! На вас напал оборотень и дем’ьенторы!

А до этого василиск, цербер по имени Пушок и некоторое количество преподавателей. Учёба в Хогвартсе бывает крайне занятным делом.

Сегодня гостиная на втором этаже выглядела куда более прилично, хотя и безлико. Я вытащил из вазы хризантему, трансфигурировал её в стакан и наколдовал воды. Протянул Флёр. Она не отказалась, сделала несколько маленьких глоточков, а я произнёс, стараясь, чтобы голос не дрожал, а звучал спокойно:

— Главное, что всё закончилось более или менее благополучно. Если честно, я не думал, что помню всё в таких… подробностях. И мне жаль, что ты это увидела.

— Тебе не должно быть жаль, — строго возразила Флёр, — это моя ‘абота. И мистер Паркер п’едуп’еждал, что… — она вздохнула и покачала головой. — Ему стоило п’едуп’еждать лучше. Или лучше следить за тем, чтобы такое не п’оисходило!

От волнения акцент сделался сильнее и заметнее. Я заставил себя улыбнуться.

— Думаю, — сказал я, — у нас у всех есть страшные воспоминания. И неприятные. Нет смысла концентрироваться на них, правда?

Мне было невыносимо видеть её такой растерянной, сбитой с толку.

— Я не уверена, что мне бы хватило храбрости так об этом вспоминать…

— Никакой храбрости! — преувеличенно бодро заявил я. — Что ты, я в обморок от ужаса упал! Впрочем, это не такое уж и событие, потому что лет до четырнадцати я падал в обморок от ужаса по любому поводу…

Я болтал о какой-то чепухе, чтобы немного развеселить и отвлечь её. Кажется, работало — во всяком случае, понемногу плечи Флёр расслаблялись, а на её лице появилась слабая улыбка. Мы поработали ещё немного, но без особого результата. Прощаясь, я попросил:

— Передай от меня привет и наилучшие пожелания Биллу.

Будет ложью сказать, что эти слова дались мне легко.

* * *

Только чудом я вспомнил про ужин у Слагхорна, задумался — стоит ли переодеваться из школьной мантии, но передумал, пошёл как есть. Не хотелось выделяться на общем фоне.

Слагхорн обитал на седьмом этаже в большом просторном кабинете, на мой вкус, излишне меблированном и напоминающем чью-то гостиную. Обстановку составляла мебель в стиле регентства с кокетливо изогнутыми ножками, драпировками и вышивкой на обивке. У окна стоял письменный стол, в центре — стол обеденный, круглый, уже накрытый. Возле жарко пылающего камина, прикрытого расписанным экраном, примостилось большое удобное кресло и скамеечка для ног, под ними — ворсистый светлый ковер. Слева от входа на этажерке стояло множество фотографий в рамках. Волшебники и волшебницы с них махали руками и приветственно подмигивали гостям. Рядом на стене висел пасторальный пейзаж. Всё вокруг было пропитано ленивым комфортом. Даже не зная владельца кабинета, можно было с уверенностью сказать: это настоящий сибарит.

Сам Слагхорн, сегодня без любимой жилетки, но в изумрудной мантии и в бордовой шапочке с кисточкой, встречал гостей, стоя возле стола. Там уже сидел, заметно нервничая, Кормак МакЛагген, напротив него расположилась девочка из Рейвенкло — Мелинда Боббин. Ей составляли компанию те, кого я всегда был рад видеть — Сьюзен, Джастин и Эрни. Только Ханны не хватало для полного комплекта. Но, едва мы с Блейзом вошли и со всеми поздоровались, как Слагхорн пояснил: мисс Аббот, к большому сожалению, сегодня занята на дополнительном занятии у профессора Флитвика, а иначе непременно присоединилась бы к нам. Постепенно собирались и остальные. Мы вежливо, но без теплоты поприветствовали Тони Голдштейна, обменялись рукопожатиями с нашим слизеринским семикурсником Харви Норманом, и на том процедура приветствий закончилась.

Слагхорн предложил всем садиться, сокрушаясь, что в наше время юные леди так сильно заняты учёбой и им некогда даже отвлечься на ужин — гендерный дисбаланс был на лицо. Блейз, кажется, исключительно от скуки отбил у МакЛаггена место возле Мелинды Боббин и немедленно завёл с ней беседу. Я сел рядом со Сьюзен, на удивление, не чувствуя никакой неловкости. Мне было приятно быть её кавалером на этот вечер. А она, похоже, совершенно не возражала против моего общества.

По мановению палочки Слагхорна на столе появились блюда, накрытые клошами. Ещё взмах палочки, и крышки пропали, открывая разнообразные закуски и горячее. Слагхорн параллельно рассказывал, что самый большой недостаток школьных домовых эльфов — это их категорическая неспособность прислуживать за обедом, а сам предлагал гостям угощения. В высоких запотевших от холода графинах был налит морс. Позвякивало столовое серебро. Под тщательным руководством гостеприимного хозяина завязалась застольная беседа, которая то становилась общей, то разбивалась на несколько частных. В этот раз Слагхорн никого не допрашивал — видимо, считал, что лишних людей за столом нет, а я задумался: понятно, почему не пригласили Маркуса Белби, но почему не пришёл Невилл Лонгботтом?

— Такая жалость, — в какой-то момент заметил Слагхорн, — что к нам не присоединился сегодня мистер Поттер.

— Неужели он предпочёл школьный ужин? — ухмыльнувшись, спросил МакЛагген. — Странный выбор.

— О, боюсь, этот выбор сделали за него. Мистера Поттера ангажировал мой коллега профессор Снейп. Между прочим, мистер Забини, Северус недавно рассказал мне, что вы в прошлом году сварили антидот к «Веритасеруму». В научных целях, я полагаю?

— Разумеется, — осклабился Блейз. — Школьная программа, знаете ли, скучновата.

— Для того, кто занимается зельеварением с ранних лет и имеет к нему предрасположенность, безусловно. Очень жаль, что мы давно не имели удовольствия читать научных работ вашей матушки.

— Она занята большим проектом, — отрезал Блейз, но, кажется, упоминание матери его слегка задело, и он хищно оглядел стол в поисках жертвы, на которой можно сорвать дурное настроение. Его взгляд зацепил Тони, проскользил мимо Харви Нормана и остановился на МакЛаггене. — Не могу не спросить, Кормак, как отборочные в команду? Можем ли мы поздравить тебя с местом вратаря?

МакЛагген покраснел, как квоффл, и отрезал:

— Пока нет.

— Какая жалость. Неужели в Гриффиндоре есть вратарь лучше? Кто же это? — с изумлением в голосе спросил Блейз. Я закатил глаза. Мы ведь должны мириться с недостатками ближних, правда? Выбирая между Блейзом и МакЛаггеном, я не колебался, а потому вмешиваться не стал.

— Мы не так давно болтали с Кормаком, — продолжил Блейз, не получив ответа на свой вопрос и обратившись к профессору Слагхорну, — он жаловался, что на их факультете осталось очень немного толковых игроков. Тот случай, когда ошибаться приятно, как считаете, сэр?

— Я слышал, — ответил Слагхорн, поглядывая то на Кормака, то на Блейза, — место получил Рональд Уизли. Младший сын покойного Артура, не так ли? Неожиданно, в их семье никогда не было профессиональных игроков. Хотя, если мне не изменяет память, Гидеон и Фабиан, братья миссис Молли Уизли, играли очень недурно. Да-да, там был такой замечательный матч…

Блейз недовольно взял себе рыбный пирожок, а МакЛагген слегка расслабился. Хотели мы того или нет, но теперь были вынуждены обсуждать раннее проявление талантов к полётам. После десерта профессор пригласил нас всех посетить его снова, скажем, через две недели. Никто не отказался.

* * *

Со второй недели наметилась занятная странность в наших школьных буднях: директор Дамблдор начал пропадать. Раньше он присутствовал на всех общих трапезах, а теперь мог отсутствовать по нескольку дней. Школьный староста, Дэвис, проговорился, что как-то он зашёл в кабинет директора и застал там профессора МакГонагалл, которая замещала Дамблдора — то есть, он покидал школу.

Не знаю точно, почему я обратил на это такое пристальное внимание, но, раз заметив, принялся фиксировать все отсутствия директора. Набиралось многовато. Пойми меня, читатель, я мало интересовался делами Дамблдора, но здравый смысл подсказывал — в такое сложное время он просто не мог сбегать из школы, чтобы пройтись по магазинам. А в пятницу, уже в конце сентября, он появился за ужином, и я заметил, что кисть его левой руки почернела, словно обуглилась. Он неплохо справлялся одной рукой, но было видно, что левая теперь его тяготит, не действует как полагается. Поймав многочисленные любопытные взгляды, он опустил пониже рукав мантии, прикрывая кончики пальцев.

— Что у него с рукой? — спросил Тео Нотт напряжённо, впервые за много дней заговаривая с нашей компанией.

— Выглядит плохо, — пробормотал Драко.

— Я ставлю на проклятие, — заметил Блейз, — очень тёмное, как минимум — египетская «Гниющая плоть», или ещё хуже.

— Это лечится? — уточнил Тео. Блейз пожал плечами.

— А я знаю? Как повезёт. И смотря кто лечить будет.

Приглядевшись к лицам профессоров, я довольно быстро заметил, что декан Снейп выглядит особенно недовольным и смотрит исключительно прямо перед собой. Ни одного заинтересованного взгляда в сторону директора. Значит, всё уже изучил и пришёл к каким-то выводам, вероятнее всего — неприятным. На всякий случай я написал обо всех своих наблюдениях Паркеру, но был удивлён, когда в субботу в коттедже меня встретила не Флёр, а именно он. Пройдя проверку подлинности от Грюма, мой пресс-секретарь сообщил:

— Пойдёмте, Ваше Высочество. На сегодня ваше занятие окклюменцией отменяется.

Задавать лишних вопросов я не стал, Паркер взял меня за руку, и мы аппарировали. Вновь, как и в прошлый раз, процесс мне совершенно не понравился, но я быстро справился с тошнотой, огляделся, понял, что мы оказались на очередной безликой конспиративной квартире, и послушно сел на диван перед экраном телевизора. Паркер взял пульт, нажал на кнопку, и чернота сменилась видеороликом — очень нечётким, размытым, снятым явно издалека, но всё же понятным. Камера снимала вид с холма на какой-то очень старый полуразвалившийся домик. И в лучшие времена он не был особо хорош, а теперь выглядел нищенской лачугой с полупроваленной крышей. Ничего не происходило. Если бы не размытое шевеление пёстрых листьев на деревьях, можно было бы подумать, что это фотография.

С покосившейся ограды взлетела ворона. По экрану пошли помехи, а когда они закончились, возле ограды появился человек в фиолетовой мантии, но без шляпы. Его седые волосы и бороду тут же разметал порыв ветра. Альбус Дамблдор огляделся по сторонам, поднял палочку и уверенным шагом прошёл через пролом в ограде. Остановился. Снова по записи пошли помехи, полосы, пятна, но сквозь них я разобрал, что директор колдует, причём явно над защитой лачуги. Учитывая, сколько времени он провёл у входа, чары ему встретились мощные. Но вот всё было готово, он отлевитировал в сторону дверь, сняв её с единственной петли, и зашёл внутрь.

Видео переключилось. Новая камера, судя по всему, снимала через окно. Качество ещё сильнее упало, приходилось ловить взглядом движения силуэта в полутёмной комнате. Кажется, для директора интерес представляло что-то, хранящееся в дальнем углу лачуги, на полу или даже в тайнике под досками.

Ещё пауза, колдовство, которое портило изображение, и вот директор поставил на грязный, покрытый пылью и плесенью стол у окна небольшой ларец. Он один сто́ил больше, чем вся лачуга вместе с землёй. Директор откинул крышку, заслонив изображение на половину, и извлёк из ларца что-то маленькое. Камешек? Солнце блеснуло, и я понял, что директор разглядывает кольцо.

Он изучал его несколько минут, оставаясь практически неподвижным, потом положил на стол, сунул руку в карман и вытащил оттуда предмет, поместившийся внутри не иначе как чудом — короткий меч, украшенный рубинами. Замахнулся, рубанул. Поднялся чёрный дым, а когда он осел, я увидел, что Дамблдор уже без меча стоит и снова изучает кольцо. Кажется, совершенно целое. А потом он надел кольцо на указательный палец левой руки, и полыхнуло алым. Запись прервалась.