Не ученица (гет)

— Северус, давайте попробуем сходить на свидание и вступить в отношения.

Очень сухо и как-то не по-детски. Снейп даже слегка передёргивается от того, как официально это звучит.

Мисс Грейнджер никуда не уходит: дождавшись, когда остальные семикурсники покинут кабинет, усаживается на первую парту так, чтобы быть прямо напротив Снейпа и смотреть на него немного сверху вниз — его кресло такой высоты, что при желании даже, наверное, первокурсница может нависнуть над ним.

Первокурсниц, правда, он ещё не отшивал.

— Минус десять баллов с Гриффиндора за хамство, — Снейп даже взглядом её не удостаивает. — Вы свободны, мисс Грейнджер.

Ранее самой старшей студенткой, что пыталась предложить ему себя, была тихая хаффлпаффка выпуска восемьдесят третьего года. У неё день рождения приходился на седьмое сентября — он специально запомнил, ведя в голове статистику, — так что на седьмом курсе, через неделю после начала семестра, ей уже стукнуло восемнадцать. А самой младшей претендентке, тоже, кстати, хаффлпаффке, было двенадцать, она заканчивала второй курс и зачем-то пришла к нему в кабинет, не зная, что ей вообще надо, почему она признаётся ему в глупой детской любви и что хочет.

Таких маленьких, до пятнадцати лет, он обычно поил чаем, молясь, чтобы ни одна из них потом не заявила, что это была попытка воспользоваться их юным телом, проводил краткую лекцию на тему возрастов и отправлял поговорить с Дамблдором. Вернее, рекомендовал поговорить с Дамблдором. Они обычно к нему не шли, и это очень смешило Северуса. Он зло, но зло родное, знакомое, которое снимает баллы, говорит гриффиндорцам гадости и лезет длинным носом в котлы. А Дамблдор при всей его добродетели недосягаем, незнаком, и маленькие девочки просто боятся обсуждать со столетним стариком свою личную жизнь.

Ну да, припереться в кабинет к преподавателю, который старше их вдвое, конечно, более разумная идея.

— Снимайте хоть все, профессор Снейп. Я хочу свидание с вами, сэр.

Снейп отмечает про себя, что нет смысла запоминать день рождения этой-невыносимой-зазнайки-ты-стала-хуже-Поттера-Грейнджер, потому что она старше почти всех однокурсников и чуть ли не единственная, кто остался доучиваться после окончания войны. Вряд ли ещё кто-то на его веку останется на второй год, а Грейнджер уже больше девятнадцати. «Тебя начали ценить девушки постарше, радуйся», — про себя невесело усмехается он. Хотя, конечно, она прилично старше остальных. За год скитаний по лесам девочка постарела — именно постарела, а не повзрослела. Он внимательно смотрит на её лицо, отмечая пролегающие в уголках глаз первые морщины. В девятнадцать лет она выглядит на десяток старше, и школьная форма на ней сидит так, будто она купила её в секс-шопе.

— Нет, — лаконично отвечает он, опустив взгляд обратно на пергамент, и начинает водить по строчкам кончиком пера, погружаясь в воспоминания.

Он никогда не был каким-то там красавцем, великодушным добряком и тем более богачом, а что ещё, кроме этого, нужно женщинам? Впрочем, пока женщина ещё маленькая, ей, по большому счёту, не нужны ни богатство, ни красота избранника. Хотя не всем — насколько он помнит, Нарцисса Малфой ещё с юных лет была дальновидной сукой и окрутила самого симпатичного и богатого парня в школе. Ей бы даже в голову не пришло крутить роман с кем-то, кто не дарит по меньшей мере каждый месяц новый золотой браслет, бриллиантовые серёжки раз в полгода и платиновое колечко раз в год. Кажется, это стояло вторым пунктом в её требовании к мужчинам, сразу после необходимости комфортно разместить мужа под своим каблучком.

Но малолетние дуры всё равно шли каждую весну к нему в кабинет, присылали анонимные валентинки — Мерлин, он преподаватель, у него лежит досье с образцами почерка учеников всех курсов! — и плакали в коридоре, когда он выставлял их за дверь.

Кстати, плакать начали не сразу. А ещё, что интересно, почти все приходили ближе к весне, когда гормоны не давали спокойно жить. Поначалу он старался объяснять, почему невозможно учителю встречаться с ученицей, пытался взывать к разуму, указывая на разницу в возрасте — на тот момент, правда, смехотворную, всего в несколько лет — и пытался донести до девочек, что это глупая детская влюблённость. В педагогическом коллективе он был единственным половозрелым мужчиной-человеком, который был ненамного старше школьниц. И это автоматически срывало голову многим девочкам, у которых были определённые физические потребности, а доверять своё тело однокурсникам — особенно видя, как они обращаются с ингредиентами на уроках, невесело думает Снейп — они считали ниже своего достоинства. Но абсолютно точно мнили это любовью до гроба, которая, однако, проходила спустя год, оставляя девочку с этим стыдливым воспоминанием на всю жизнь. Ещё бы, влюбиться в такое чудище.

Особо настойчивые — в основном из Гриффиндора, конечно же — начинали третировать его, и тогда он подключал хамство, разговоры с Макгонагалл и снятие баллов, но в первый год преподавания до такого преследования додумались немногие — всего восемь: четыре хаффлпаффки, видевшие в нём романтичного принца, с грустью смотревшего вдаль, три гриффиндорки, уверенные, что точно смогут вылечить его от зла силой своей любви, и один парень-слизеринец. Насчёт парня он до сих пор сомневался, не было ли это провокацией, но, кажется, у несчастного просто было не всё в порядке с головой: перед тем, как уйти из кабинета, он пытался что-то сказать про свои способности к подчинению и что он сделает всё, что ему прикажут.

Поначалу он думал, что можно унять и успокоить девочек, попавших в незавидную ситуацию, просто разговорами. И если в первый год это работало и они потом сидели следующие несколько занятий с очаровательными красными щёчками, то следующий год был отвратителен. Школа привыкла к нему, и нашлось больше "осознавших" магию силы любви. И здесь он делил их уже не на факультеты, а на способы добиться его. Большая часть девушек внимала разговорам, кивала и уходила, чтобы сделать вид, что ничего не было. Но процентов десять от общего числа безумно влюблённых пытались достать его хоть из-под земли и доказать, что именно она — та самая, которая сможет растопить его ледяное сердце и научить любить. Когда одна из них ему так и сказала в лицо, он только рассмеялся.

Дуры.

Эти десять процентов вели себя просто неприлично: надевали такие юбки, будто предыдущие пять лет работали на трассе, а вываливавшиеся из декольте сиськи скорее отвращали, чем возбуждали.

С таких он снимал баллы и сдавал на педагогические беседы Макгонагалл, а спустя пару дней они присоединялись к тем, кто считал его редкостным уродом — как внешне, так и внутренне.

— Я взрослая, вы взрослый, сэр. Я зайду к вам вечером на чашку чая, чтобы обсудить некоторые моменты из того, что произошло за последние два года. Мне это необходимо, профессор Снейп.

Грейнджер всегда хочется выпороть, когда он её видит. Она невыносимее Поттера, который одним своим видом заставляет желать что-то разбить, и в то же время показательно умнее всех остальных на курсе. У неё на лице вечно какое-то раздражающе-умненько-любопытное выражение, и пару раз Снейп ловит себя на том, что хочется её хорошенько треснуть по умной, но такой глупой голове.

Он бы и раньше не позволил себе такого, но сейчас, когда он понимает, кому обязан своей жизнью, вдвойне хочется её ударить. Гораздо проще было сдохнуть, чем сейчас снова вести уроки, но Минерва уговорила хотя бы последние курсы выпустить. Хотя бы на замене поработать. Хотя бы программу составить. И после этого он понял, что из Пожирателей можно спокойно уйти и спрятаться, школа же не отпустит никогда, даже после смерти.

— Если вы придёте ко мне вечером, мисс Грейнджер, всю ближайшую неделю будете драить пол в замке, — не поднимая головы, грозит Снейп, полагая, что на этом разговор и закончится.

Спустя три-четыре года после начала всего этого безобразия он понял, что разговаривать с влюблёнными малолетками нельзя. С них надо снимать баллы и говорить им какую-нибудь гадость. После такого выпада прививка от глупой любви обеспечена на всю жизнь. А если это не помогало и девочка не убегала в слезах, а продолжала добиваться своего, он обещал, что уже завтра о её влюблённости в мерзкого преподавателя зельеварения будет знать вся школа. После такого девочки не возвращались.

— Хорошо, давно хотела размяться, — сговорчиво соглашается Грейнджер, не слезая с парты и, видимо, не сводя с него глаз.

— И завтра о том, что вы провели в моей комнате вечер и дали мне, будет знать вся школа, мисс Грейнджер. Послезавтра это дойдёт до «Пророка». Через три дня — до Поттера и Уизли, — вкрадчиво сообщает Снейп, откидываясь на кресло. Этот момент, признаться, его любимый и в какой-то степени по-мазохистски приятный. Снейп видел, как после таких слов приходило понимание, что он всё тот же мерзкий ублюдок, который снимает много баллов, занижает оценки и его нельзя перевоспитать силой любви. Сейчас девочка ахнет, поднимет поражённо брови и пробормочет что-то вроде "не надо", а потом убежит из кабинета и постарается в будущем не попадаться лишний раз ему на глаза.

Но Грейнджер выглядит до отвратительного позитивно и, услышав такой ответ, с улыбкой слезает с парты.

— А может, тогда сразу подадим в «Пророк» сообщение о помолвке? — хихикает она совсем как маленькая девочка. Хотя очевидно — ей это не идёт.

Следующий шаг у него не продуман, но Грейнджер явно знает, что делать.

Она сдвигает в сторону чернильницу, чтобы случайно не залить чернилами весь стол, и садится прямо перед Снейпом, чуть откинувшись назад, опирается на руки и продолжает смотреть снизу вверх. Впрочем, так сидеть не слишком удобно, и она чуть придвигается к краю и раздвигает ноги, благо, юбка достаточной длины.

— Уйдите, мисс Грейнджер, или пожалеете, — предупреждающе цедит Снейп. Он мог бы наколдовать Мобиликорпус, просто стащить её со стола и уронить где-то у двери. Хочется так сделать. Но, чёрт возьми, это единственная девушка, которая хотя бы относительно взрослая и, кажется, даже разумная. Это приятнее, чем глупые признания в любви от малолеток.

Это действительно ему льстит. Тем более, что это всезнайка Грейнджер.

— О, если вы решили провести свидание прямо на этом столе, я буду только рада, сэр. — Она пытается приосаниться, улыбнуться соблазнительно, хотя выходит как-то криво и сразу выдаёт её неопытность. Будто она впервые кого-то соблазняет, а сама видела, как это делается, только в магловских фильмах.

«Будь я женщиной, я бы никогда для соблазнения не надел юбку до колен». От этой мысли становится смешно, но он понимает, что подобными выражениями просто обуздывает свою фантазию. Эта ситуация выбивает из колеи. Он бы никогда не сделал ничего со своей ученицей, даже не помыслил бы об этом.

Но это же не просто ученица, это Грейнджер.

Снейп на секунду видит в своей фантазии, что если бы юбка была немного покороче, совсем чуть-чуть, он мог бы подглядеть цвет её трусов. Мерлин, кто соблазняет мужчину в юбке до колен?

Снейп молчит.

Грейнджер тоже.

Он просто смотрит ей в глаза, ничуть не смущаясь, что сидит намного ниже неё. Ему интересно послушать её позицию, может, у неё получится выдать ещё какое-то предложение. Он будет очень разочарован, если она не попытается ещё раз.

Молчание становится гнетущим. Девочка явно нервничает, потому что сглатывает, царапает ногтем стол и иногда на секунду отводит взгляд.

— И это всё? — наконец спрашивает Северус, кивнув на едва видимую из-под юбки коленку.

— Возьмёте меня прямо здесь и сейчас? — не то спрашивает, не то предлагает Грейнджер, будто растеряв половину самоуверенности. — Прямо так, здесь? — зачем-то уточняет она.

Снейп хохочет. Наверное, звучит, как издевательство, но ему в самом деле становится до ужаса смешно. Длинная юбка, вопросы о сексе, глупое волнение — за что ему такое счастье?

— Мисс Грейнджер, оставьте свою… — он на секунду запинается, не то сомневаясь, продолжать ли, не то пытаясь подобрать правильное слово, — …целку для будущего мужа. Уходите.

И она уходит. Молча в кои-то веки. Гриффиндорского мужества и смелости, очевидно, не хватает, чтобы устроить свою личную жизнь хотя бы на один вечер.

И, кажется, впервые Снейп этому не рад.

Это предложение даже не стоит обдумывать. Наверное, большое количество работы и ещё большее количество внимания сильно ударило в голову Северусу Снейпу. По крайней мере, для себя он объясняет это именно так.

Грейнджер из быстро повзрослевших девочек. Таких, что от пятнадцати до сорока выглядят на что-то среднее между этими возрастами. Если бы у Снейпа были хорошие социальные навыки, он бы спрашивал у девушек такого типа что-то вроде: "Мисс, а вам уже разве можно пить огневиски?"

У Снейпа нет никаких социальных навыков, и он предпочитает не проверять, что будет, если они вдруг появятся. Вежливость в числе его достоинств тоже появляется слишком редко. И это приводит к почти полному отсутствию сексуальной жизни. Да и не только это.

Ученицы — табу.

Проститутки — ещё больше табу, да и среди них можно случайно встретить учениц. За семнадцать лет преподавания он вырастил целое поколение надоедливых детишек, примерно половина которых ещё и женщины. Это в какой-то степени даже приводит его в ужас, что такие женщины встречаются буквально везде, и какое-то случайное знакомство может привести его в постель с бывшей ученицей. Даже насквозь консервативным магическим обществом это не осуждается, но есть что-то мерзкое в том, чтобы спать с теми, кто плавил при нём котлы, плакал после его уроков или даже мочился в постель после его выволочек. Таких случаев было немного, но абсолютно точно знал он о каждом, потому что после них в его покоях был проходной двор в лице Помфри, Дамблдора и кого-нибудь из деканов факультетов.

Характер Снейпа приводил в экстаз кого-то вроде Блэков (иногда со знаком минус), сумасшедших маньячек из Пожирательниц последнего набора, усиленно пытавшихся стать копией Беллатрикс, и до ужаса распутных девочек из Хогвартса. Последних — за неимением аналогов.

Поэтому Грейнджер — нечто.

Новое.

Такие девочки не смотрят на мерзких зельеваров. Им достаются Крамы, Поттеры или, за неимением лучшего, Уизли, тоже ставшие всей семьёй национальными героями.

Хорошие девочки для хороших мальчиков, подводит итог Снейп. Лили, помнится, тоже была хорошей девочкой, которая и в сорок выглядела бы примерно как он её запомнил по последним курсам в школе.

Это объяснение, почему в какой-то момент у Снейпа мысли ушли в неправильную сторону, абсолютно его устраивает. Остаётся только и дальше игнорировать Грейнджер, чтобы желание секса с ней больше не появлялось.

* * *

Вечер обещает быть удачным. Почему-то Снейпу очень приятна мысль, что он может закрыть перед своей ученицей дверь, почти впечатав её в хорошенький гриффиндорский носик, не дав ей ничего. Раньше такого удовлетворения от отказа ученицам он не получал, но это же Грейнджер.

Грейнджер — лучшая ученица за последние сто лет, как говорят все вокруг. Видимо, ученики со Слизерина не могут входить в список лучших даже теоретически — он прекрасно помнил, как Барти Крауча-младшего представляли Тёмному Лорду, сделав акцент на том, что в его СОВах и ТРИТОНах были все Превосходно, и за семь лет учёбы у него не было ни единого Удовлетворительно, да и Выше Ожидаемого он удостаивался крайне редко.

"Политика", — сделал для себя вывод Снейп, ещё когда в первый раз услышал такую характеристику для Грейнджер.

"Плохие люди не могут хорошо учиться, хорошо учиться могут только хорошие. А Слизерин у нас чистое зло", — было выведено им для себя ещё в первые годы работы в школе.

В этот день даже самый обычный хогвартский ужин доставляет какое-то особенное удовольствие. Куриные окорочка на его тарелке вкуснее обычного, чай без сахара сладок, пирог с патокой превосходит все предыдущие. У Снейпа отличное настроение, и это только то, что он не отказывается от десерта.

— Северус, разве ты от сахара не превратишься обратно в лягушку? — хохочет сидящая рядом Спраут, абсолютно довольная своей шуткой. — У нас сейчас некому будет тебя целовать, вряд ли Минерва на это решится.

Почему-то, как заметил Снейп ещё давно, ей очень нравится считать его кем-то вроде гадкого утёнка, который обязательно превратится в прекрасного лебедя. Или что его кто-то поцелует и он из лягушки станет принцем. Видимо, пожилая преподавательница травологии очень хочет считать его лучше, чем он есть.

— Помона, если тебе очень нравится целовать лягушек, обратись к Лонгботтому. — Выходит как-то недостаточно остро для Снейпа. "Старею", — подводит итог он, старательно размазывая по тарелке пирог. С ним он погорячился, решив, что осилит такой большой кусок, но оставлять его целым тоже не хочется.

— Такого мальчишку, как Лонгботтом, и я поцеловала бы, — довольно отвечает Спраут. В этой словесной перепалке она явно остается в выигрыше и жутко довольна этим. Не из злобы — ей просто нравится перекидываться смешными, ничего не значащими фразами со Снейпом. И он на это тоже уже привык не обижаться.

Такой привычный колкий диалог немного остужает Северуса. Ему действительно стоит подумать получше, ощущается, что он что-то упускает.

Грейеджер сидит за своим столом и делает с пирогом примерно то же самое, что и Снейп. И если он это делает со скуки, то у неё это выглядит так, будто перед ней в тарелке лежат флоббер-черви, которых непременно следует как можно лучше нашинковать вилкой.

Поттер и Уизли обратно в школу не рвутся. Слишком тупые, чтобы быть кем-то, кроме авроров, удовлетворенно думал Снейп, когда только узнал, что на двух идиотов в классе будет меньше. Ему нравится, что он оказался абсолютно во всём прав, принижая их обоих. Просто в голову не приходит, как можно предпочесть разгонять всякую шелупонь в Лютном вместо того, чтобы заняться действительно полезными вещами. С другой стороны, обществу нужны и те, кто защищает по-настоящему умных людей, только вот чаще всего они в защите не нуждаются, потому и умные. А глупых не жалко.

Грейнджер выглядит как человек, который очень плотно засядет в бюрократической машине Министерства и будет кем-то вроде Перси Уизли. Только в юбке — в этом вся их разница, стандартизировать длину черпака для варки простейших зелий будет для Грейнджер настоящим счастьем. Такого счастья он никому не желает, даже маленькой неухоженной зубрилке. И именно Снейп — тот самый человек, который точно знает, какое счастье для кого подходит.

План, поначалу очень простой и незамысловатый — просто в очередной раз указать Грейнджер своё место — неожиданно обрастает новыми подробностями.

Гермиона поднимает голову от пирога, уже с концами размазанного по тарелке, и смотрит на преподавательский стол. Снейп не отводит взгляд, лишь склоняет голову в едва заметном кивке. И девочка в ответ на это даже не скрывает своего удивления. Что это означает? Приходи вечером? Я расскажу про тебя всё Паркинсон, и через полчаса о попытке соблазнения будет в курсе даже миссис Норрис? Но она всё равно кивает в ответ и улыбается, не увидев никакого признака злорадства на лице Снейпа.

Гермиона опускает взгляд обратно в тарелку. Проблема лишь в том, что у неё нет ничего, чтобы соблазнить взрослого мужчину. Лишь длинные юбки, единственная парадная блузка, купленная перед награждением в Министерстве, и с десяток комплектов однотонного нижнего белья без намёка на сексуальность. За время путешествий с парнями она и вовсе привыкла обходиться без бюстгальтера, который, даже если был удобным, казался каким-то лишним в возможных стычках. Да и было почти не видно, что она его не носит, ведь большую часть времени она куталась в теплые свитера или плед — погода не способствовала разгуливать в одних маечках, а ситуация не позволяла парням видеть в ней кого-то большего, чем друга и важного напарника.

Она может отпроситься в Хогсмид у декана — после войны им стала профессор Хуч, у которой достаточно времени на деканство, — но обосновать это непросто. Простите, профессор, мне очень нужно сбегать в Хогсмид купить кружевные трусы и лифчик, чтобы соблазнить профессора Снейпа — так, что ли?

После этих переглядываний Грейнджер быстро собирается. Ей нужно успеть перед древними рунами заглянуть в общежитие и что-то придумать на скорую руку. Сменных юбок у неё в чемодане лежит две штуки, одинаковых и чуть ниже колена. Заклинания портных она не знает. Наверняка есть что-то, что может ровно отрезать половину юбки и ещё подшить края, чтобы не лезли нитки, и Гермиона использует обычное диффиндо. Края получаются ровные и, если не присматриваться, даже кажется, что так и задумано.

Ровно до того момента, пока Гермиона не примеряет эту юбку.

— Господи, ужас, — невольно бормочет она, поворачиваясь перед зеркалом. Это слишком коротко. "Может, оно так и должно быть?" — с надеждой думает Гермиона, пытаясь чуть ниже стянуть юбку. Выходит чёрт-те что — либо оголялся живот, либо у неё оказываются видны белые трусы. С другой стороны, для соблазнения это подходящий вариант.

С бельём сложнее. Прежде, чем трансфигурировать что-то приемлемое, она портит четыре пары трусов, которые становятся то тонкими полосочками ткани, кое-как скрепленными друг с другом, то просто разваливаются на части. В конце концов, выходит что-то более прозрачное, чем было, и более узкое, напоминающее стринги.

— Какой кошмар, — тихо говорит она, примеривая то, что у неё получилось. Ей кажется, что она выглядит абсолютно глупо и несексуально. — Ужас какой, — повторяет она, стягивая результат своих поделок. Юбку, решает она, можно оставить, а вот бельё абсолютно ужасно.

Приходится действовать по первому плану.

На древние руны она опаздывает с концами, но необходимо найти профессора Хуч. Благо, после назначения её деканом ей предоставили комнаты рядом с Гриффиндорской башней, и бежать никуда не приходится. Да и занятия у неё проходят достаточно редко — пара часов в неделю у первокурсников да судейство на матчах по квиддичу.

— Профессор Хуч, разрешите? — стучится в дверь кабинета она, сразу же заглядывая внутрь. — Мне очень надо в Хогсмид, у меня порвался учебник по древним рунам, а занятие уже идёт, — на одном дыхании выдаёт она наспех заготовленную фразу.

— Мисс Грейнджер, вам помочь с репаро? — немного удивленно спрашивает преподавательница.

Господи, какой стыд. Порвала учебник, конечно же.

— Я его потеряла, — тут же меняет свою версию Гермиона. — Пожалуйста, мне очень нужно в Хогсмид за учебником, — повторяет она, понимая, как же глупо выглядит. Давить на то, что она героиня войны, не хочется, хотя это, наверное, самый простой вариант. Попросить небольшую уступку, а не врать в лицо преподавателю.

Благо, Хуч не допытывается, в чем там дело. Если взрослой ученице очень срочно нужно в Хогсмид, тем более такой разумной, как Гермиона, то можно действительно пойти на уступки.

Она кивает, выписывает разрешение, чтобы никто не стал предъявлять Гермиона претензии, и отпускает с миром.

Грёбанное, мать его, репаро.

В Хогсмиде есть лавка с одеждой. Там даже есть несколько комплектов нижнего белья. Только вот, видимо, либо хозяин сам додумался, либо руководство школы надавило: там лишь самые простые модели, чуть ли не панталоны. В этом показываться на глаза Снейпу кажется ещё более стыдным, чем в своём белье.

Пришлось аппарировать на Диагон Аллею. И Гермиона делает вывод, что до сексуальной революции магам ещё очень далеко — во всех магазинах примерно то же самое, что и в Хогсмиде. А она ещё удивлялась, когда продавщица в первом магазине не понимала, когда она попросила показать другие модели.

Стоит до ужина вернуться в Хогвартс, иначе её хватятся. Приходится забежать в Гринготтс обменять галлеоны на фунты и выйти в обычный мир. Благо, в нём уже находятся магазины с более эротическим бельём — витиеватое кружево, полупрозрачные ткани и даже трусики с разрезами в стратегически важных местах. Гермиона покупает несколько комплектов средней развратности, без излишков, но достаточно сексуальные.

Примеряя их перед ужином, Гермиона с ужасом понимает, в какую передрягу попала. Почему-то до этого профессор Снейп представлялся в голове как мрачный рыцарь или тёмный маг из высокой-высокой башни, чьё сердце непременно надо растопить и найти в нём скрытое добро. Оно точно есть, иначе зачем Снейп противостоял злу? В её голове крутятся мысли о том, что к нему никто не относился по-доброму, в то время как Снейп жертвовал всего себя для них. Это как-то неправильно.

Потом появляются другие мысли. О том, что в тихой обстановке вне класса зельеварения он может и вести себя по-другому. Наверняка жизнь учителя не то, о чем мечтал Снейп. Представлялось, что где-то в своих комнатах он может снять сюртук или хотя бы расстегнуть верхние пуговицы, чтобы легче дышалось, налить себе стакан виски и быть просто уставшим человеком.

Такого Снейпа хочется отогреть.

А ещё у него могут быть сильные руки, сильнее, чем у Гарри, например. И он может этими руками не только мешать зелье или бросать заклинания, но и мягко обнимать, гладить. Не где-то в интимных местах, а даже просто по голове гладить.

Такого Снейпа хочется уже выебать.

Кажется, что может быть проще, чем предложить себя, чтобы подобраться к нему поближе? Её Снейп и должен отказываться, хамить, выгонять из кабинета. И эти переглядывания за ужином — для чего? Что у него в голове? Разве Снейп вообще может так просто использовать свою ученицу сразу после того, как выгнал её с такими предложениями? Сделает что-то или нет?

И в этом наряде Гермиона ощущает себя как-то стыдно. Ей нужен тот Снейп, что будет гладить её по голове, пока она будет греть его. Разве это можно совместить с тем, что надето на ней? Но для хорошего конца у них двоих придётся пройти более сложный путь, чем просто поиск крестражей по всей Великобритании.

На ужине она старается даже не смотреть на него. Просто стыдно представить, что случится в кабинете у Снейпа вечером. Об этом легче просто не думать, отвлечься — например, обсудить с Колином предстоящую контрольную работу по трансфигурации. Или ещё с кем-то поговорить.

Когда на столах появляется десерт, она всё-таки поворачивает голову в сторону преподавательского стола. Взгляда Снейпа она не ловит — да и странно, если бы он весь ужин пялился на гриффиндорский стол. Правда, поймать его взгляд удаётся быстро, судя по всему, он периодически поглядывает на неё. Тоже собирается подтвердить встречу?

И Гермиона снова получает малозаметный кивок, которому уже, кажется, не радуется. От десерта она осознанно отказывается и просто сбегает к себе в гостиную, надеясь отсидеться там ещё час.

Надо прийти в подземелья сильно после ужина. Не хочется объясняться со слизеринцами, что она вообще забыла у кабинета зельеварения. Но и до отбоя ждать тоже не стоит. Вдруг она не сможет застать Снейпа в своём кабинете? Где комнаты, в которых он живёт, она не имеет ни малейшего понятия. Повезло, что карту Мародёров Гарри оставил Джинни. Ей она была важнее, чем Гермионе, но ничего не мешает одолжить её на время.

Она устраивается с ногами в кресле около камина, кладёт на колени книгу и поверх — карту. Сразу после ужина Снейп направляется в гостиную Слизерина. Это он так следит, чтобы все ученики дошли до неё? Или делает внушение, что сегодня вечером гулять по подземельям запрещено? Или это у них на факультете в порядке вещей, что декан заглядывает к ним после ужина?

Видимо, всё-таки что-то проверяет, решает Гермиона, поскольку точка с надписью Северус Снейп задерживается в гостиной ненадолго и направляется к себе в кабинет.

Пора.

Единственное, о чём она жалеет — мантия-невидимка осталась у Гарри. Он бы мог одолжить её для Гермионы, но вместо этого просто приходится запахнуть мантию посильнее, чтобы не было видно, в какой она юбке, и пробираться в подземелья очень осторожно. Едва она слышит какие-то разговоры или звуки шагов, сразу либо сворачивает в другой коридор, будто бы она идёт вовсе не ко входу в подземелья, либо останавливается где-то за углом и ожидает, пока ученики пройдут мимо.

Какими-то перебежками ей удается достигнуть кабинета зельеварения. Она ещё раз запахивает мантию, надеясь, что её наряд не будет осмеян, и стучит.

Из-за двери слышится спокойное: "Войдите".

— Добрый вечер, профессор Снейп, — вежливо здоровается она, прикрыв за собой дверь, но не подходя ближе.

— Добрый, мисс Грейнджер. У вас ко мне какое-то дело? — спрашивает он. Выглядит это достаточно официально, будто бы не было глупого разговора днём ранее. Снейп же не говорил и не делал ничего, что можно понять превратно. А то, что он кивнул на ужине — так это могло и показаться, так что пути назад были, если вдруг девчонка передумает. Хотя такой вариант развития ему кажется нежелательным.

Гермиона теребит край рукава мантии. Смотрит на шкаф с баночками. Смотрит на пол. На стол Снейпа. На потолок.

— Мисс Грейнджер? — напоминает о своём присутствии в своём же кабинете Снейп. — У вас есть вопросы по зельям? — спрашивает он, и это выглядит как издевательство.

Она даже не подумала, что будет говорить. О чем будет диалог. "Ты дура, Грейнджер", — ругает она себя. В её представлении Снейп должен чуть ли не накинуться на неё, иначе зачем нужна эта встреча?

— Можно провести с вами вечер? — спрашивает она, ругая себя на чём свет стоит. Вопрос кажется до ужаса глупым. — Я с книгой пришла, — зачем-то добавляет она, показывая книжку, в которой лежит Карта Мародёров.

— Вы хотите здесь почитать? — уточняет Снейп. Он даже не похож на самого себя. В голосе есть какое-то участие, будто он сейчас скажет: да-да, в гостиной так шумно, понимаю, устраивайтесь, где вам удобно. — Я не против, но для этого лучше перейти в мой рабочий кабинет. Он в моих комнатах.

Кажется, это называется "Мадам, у меня в спальне есть прекрасная коллекция марок, не хотите ли посмотреть?"

Он встаёт из-за стола, и Гермиона в ответ на это легонько дёргается. "Да не будет же он насиловать меня", — говорит она сама себе, понимая, что пока что от Снейпа нет ни единого намёка на что-то неприличное. Она отходит от двери, пропуская его вперёд, и следует за ним. До комнат Снейпа, как оказывается, идти меньше минуты — они в соседнем коридоре, чуть глубже в подземелья, но совсем в другой стороне от гостиной Слизерина.

Открывает дверь. Пропускает Гермиону вперёд.

Его кабинет — приятная комната, в отличие от кабинета зельеварения. Никаких склянок с ужасами. Массивный рабочий стол со свитками на нём. Шкаф с потрепанными книгами. Диван у стены. Два кресла напротив стола, видимо, чтобы общаться с учениками или родителями в приватной обстановке.

— Можете сесть в кресле или на диване, как вам удобно, мисс Грейнджер, — предлагает он, занимая место за своим рабочим столом.

Она решается сесть в кресло напротив. Мантия постоянно предательски распахивается, обнажая голые колени, но хоть юбка выглядит не так коротко, как если бы она просто стояла перед ним.

— Мне дали понять, мисс Грейнджер, — говорит Снейп, — что мне не стоит грубить ученицам. В частности тем, которые получили не так давно орден Мерлина. И предложили пойти вам на уступки.

— В смысле? Кто?

— Директор Макгонагалл, — отвечает просто он.

Молчание. Они оба не знают, что сказать. Книга лежит на коленях Гермионы невостребованная, а Снейп и не думает придвинуть к себе ни один из свитков с домашними заданиями.

— И я сам думаю, что был груб с вами, мисс Грейнджер. Прошу за это прощения. — Внимательный взгляд на Гермиону.

Непонятно — у неё просят прощения только из-за Макгонагалл? Или Снейп правда чувствует себя виноватым? Вроде как он сказал "я сам", но может ли это быть требованием директора?

— Ничего страшного, — отвечает она. — А откуда профессор Макгонагалл знает о... обо всём?

— У директора в этой школе много полномочий, — поясняет Снейп. — Если вы действительно будете просто читать книгу, я не против, чтобы вы иногда бывали в моём кабинете после ужина. В гостиных бывает шумно, — он чуть поднимает уголки губ в намёке на улыбку.

— Спасибо, профессор, — бормочет Гермиона, оттягивая юбку к коленям. Кажется, мантия сегодня ей уже не поможет — очевидно, Снейп видит и то, в чём она пришла, и, возможно, какое бельё сегодня на ней.

Вечер они проводят в молчании.