Утряслось (гет)

Октябрь, 2005 год.

Поздним утром Джинни Поттер медленно брела по дорожке мюнхенского Английского парка, взрезая носками сапог густой покров красно-жëлтой листвы.

Две недели, взятые на раздумья, подходили к концу. Две недели свободы, напряжённой работы и вечеринок в компании спортсменов и коллег-журналистов пролетели как осенние листья, сметëнные ураганным ветром, финальные игры по квиддичу закончились, и ей оставалось всего три дня вольной жизни. А потом ей предстояло вернуться в Лондон и освободить своего героического мужа от роли заботливой мамочки шебутного Джеймса Сириуса.

О том, по какой причине Гарри согласился взять отгулы и отпустить её на две недели в Мюнхен на освещение двойного события — чемпионата Европы по квиддичу и магловского Октоберфеста, ей даже вспоминать не хотелось.

* * *

А ведь каких-то пять лет назад она считала, что ей удалось ухватить за хвост Птицу Счастья: любимый парень выжил в страшной битве и возобновил с ней отношения, сразу по окончании Хогвартса её приняли охотницей в основной состав Холихедских гарпий, любимая семья оправилась от смерти Фреда, а сама она была молодой, красивой и темпераментной. Жизнь вприпрыжку бежала с горки.

А потом... Она вышла замуж, забеременела, Гарри начал пропадать на работе, из квиддичной команды после рождения сына пришлось уйти, друзья были слишком заняты своими делами, чтобы подстраиваться под её рваное расписание, и единственным человеком, который готов был постоянно с ней общаться, осталась мама. Вот только Джинни это не слишком радовало: Молли оказалась слишком заботливой и активной бабушкой. Почти ежедневные визиты, бесконечные замечания и попытки навязать своё — единственно правильное — мнение, действовали Джинни на нервы, а моральной поддержки ей получить было неоткуда: Флëр участие «бабы Молли» в воспитании своей дочери ограничивала как могла, а все остальные члены семьи были рады-радёшеньки, что их матушка большую часть своей кипучей энергии реализует в семье Поттеров. Что касается Гарри, то он решительно не понимал, чем Джинни недовольна. Да, он сам участвовал в воспитании Джеймса Сириуса в основном тем, что, вернувшись с работы за полночь, тихонько прокрадывался к детской кроватке и некоторое время смотрел на спящего сына, и что с того? Джинни помогала мама, а не чужая тётка, хозяйством занимался Кикимер, денег в семье было достаточно, а раз в неделю он и сам сопровождал жену и сына на прогулку, гордо катя перед собой коляску.

О том, чтобы вернуться в спорт не могло быть и речи: Гарри, имея перед глазами модель только двух семей — Уизли и Дурслей, искренне считал, что мать его ребёнка тоже должна быть домохозяйкой и всегда находиться рядом с детьми.

Детьми... Не успел Джеймсу исполниться годик, как Гарри завёл речь о втором ребёнке. Но тут уж Джинни встала на дыбы. Произошёл жуткий скандал, и Гарри, хлопнув дверью, ушёл из дома. Зато Джинни, разругавшись заодно и с матушкой, неожиданно воспряла духом и начала встречаться со школьными друзьями и подругами. Джеймса же она оставляла на попечении донельзя счастливого Кикимера, который давно признал в Гарри Поттере наследника Блэков, но которого совершенно непредвзятая к домашним эльфам Молли старалась к ребёнку не подпускать.

На одной из таких встреч Луна Лавгуд предложила ей попробовать писать статьи в «Придиру», и Джинни написала два довольно удачных обзора на спортивную тему, после чего Луна сразу же взяла её на должность внештатного корреспондента. Где в это время обретался её муж, Джинни не особо интересовало, что и не удивительно: приглядевшись после его ухода к своему отражению и обнаружив в своих волосах вполне заметную седину — и это в двадцать два года, после каких-то двух лет так называемого семейного счастья! — она посетила магловского парикмахера, изменила цвет волос с ярко-рыжего на рыже-каштановый и твёрдо решила, что, даже если муж вернëтся, она не согласится больше жить исключительно на его условиях. Пусть он главный герой войны, пусть он богат, знаменит, и вообще наследник славного рода Поттеров и Блэков, но она у себя одна.

Своей ситуацией она поделилась только с самыми близкими друзьями — теми, с кем они вместе боролись с режимом Кэрроу в школе — но скрыть это от Рона и Гермионы у неё шансов не было, и вскоре она почти перестала обращать внимание на их ежедневные громовещатели на тему «как тебе не стыдно, Гарри так хотел большую семью, а ты!..» Да и с какой стати она должна была прислушиваться к брату и его невесте, если сами они вовсе не спешили жениться и уж тем более обзаводиться потомством, предпочитая пока свободные отношения?

Так прошло два месяца, а потом Гарри неожиданно вернулся — с букетом цветов, красивым колье в качестве подарка и клятвенным обещанием больше не мешать её карьере, если это будет не квиддич. В тот раз Джинни его выгнала, надавав цветами по виноватой физиономии и пожелав отправляться туда, где он нашёл сочувствие и понимание. Однако Гарри был настойчив и непрошибаем: он приходил каждый вечер (надо же! оказывается, можно приходить с работы не ночью), гулял и играл с Джеймсом, снова и снова каялся в том, что раньше не слышал её мнения, и в конце концов Джинни его простила.

А год спустя Гарри снова вернулся к теме второго ребёнка.

Конечно, на других условиях, конечно с полным правом для Джинни вернуться к работе тогда, когда она сочтёт нужным, но... Гарри очень хотел, чтобы у Джеймса был брат или сестра, а лучше и не один. Джинни, может, и была не против родить ещё одного-двух детей, но точно не сейчас, а лет через десять, не раньше. А Гарри считал, что детям лучше расти вместе.

Вопрос казался нерешаемым, и в конце концов Гарри в сердцах заявил:

— Знаешь, Джинни, я тебя, конечно, люблю, и хотел бы жить именно с тобой, но в этом вопросе у нас не может быть компромисса. Если ты настолько против моего желания, то один из нас в любом случае будет несчастлив. Давай возьмём паузу на пару недель, а потом решим. В любом случае я вас с Джеймсом Сириусом не брошу, буду брать его на выходные и всё такое, но я хочу семью, где много детей. Хочу такую семью, как была у тебя. Я почему-то был уверен, что и ты этого хочешь.

— Ты хочешь семерых детей? — ахнула Джинни. — Ну, тогда можно даже не проверять, никакие две-три-двадцать три недели не доведут меня до того, чтобы я на такое согласилась.

— Не семерых, но хотя бы троих... или четверых.

— Хорошо, — подумав, согласилась она. — Пусть будет две недели. Но ты возьмёшь отпуск и поклянешься мне, что проведешь всё это время с Джеймсом. Ты ни разу не отдашь его поняньчить ни моим родителям, ни Кикимеру — ни-ко-му. И ты не прервешь этот отпуск ради Очень Важных Дел на работе. Я хочу, чтобы ты понял, чего ты от меня ждёшь.

Как ни странно, Гарри согласился, и даже поклялся своей магией, что выполнит все условия. Он даже ничего не сказал, когда перед отъездом Джинни оставила дома обручальное кольцо.

— Если я вернусь и мы договоримся, ты наденешь мне его снова. А нет — значит, нет.

* * *

Предаваясь своим невесёлым мыслям, Джинни обнаружила, что дошла до своего любимого — в прошлом — места в Английском парке: до каменного мостика, перекинутого через глубокий и быстрый ручей.

У неё защемило сердце, стоило ей только вспомнить, как несколько лет назад она отдыхала здесь со своей квиддичной командой, победив накануне в отборочном матче румынскую команду «Дети Дракулы». В тот летний жаркий день они, накатавшись на велосипедах по Мюнхену, разгорячëнные и усталые, въехали, наконец в Английский парк, добрались до ручья и, побросав как попало велосипеды и вещи, присоединились к местным парням и девушкам, с радостным гиканьем прыгавшим в воду, свернувшись в воздухе бомбочками и соревнующимся друг с другом — кого дальше унесёт стремительный поток. Вместе со всеми она ныряла в холодную воду, поднимая фонтаны брызг, плыла под водой, стараясь продержаться как можно дольше, а потом, хохоча, выбиралась на берег и возвращалась к каменному мостику, чтобы занять очередь на новый прыжок. И счастлива она тогда была до невозможности.

Смахнув непрошенные слезы, Джинни отвернулась и пошла вглубь парка, вдыхая запах прелой листвы и стараясь отогнать прочь воспоминания о том, что когда-то она была просто Джиневрой Уизли, а не Женой-Самого-Гарри-Поттера-и-матерью-его-настоящих-и-будущих-детей.

* * *

«Что-то я сегодня совсем раскисла, — подумала она. — Не так уж у меня всё и плохо. Зачем портить себе последние дни дурацкими мыслями?»

Обзорная статья о финальных играх была написана и отослана в «Придиру» в срок, а этим вечером ей предстояло встретиться с новыми друзьями-приятелями и уже как следует повеселиться на Терезином лугу: пока шёл чемпионат, все были слишком заняты журналистской работой и не могли себе позволить вволю «оттянуться» на пивном фестивале.

«Пожалуй, лучшее, что я могу сейчас сделать — это как следует проветрить голову перед вечером. А пока неплохо бы перекусить».

* * *

Северус Снейп неторопливо прогуливался по Английскому парку Мюнхена, временно прощаясь с городом, в котором под чужим именем прожил без малого семь лет.

Здесь он восстанавливался после ранения, когда отлежался в своём тайном британском убежище. Сюда — с помощью сбежавших во Францию Малфоев — он перевёл своё скромное состояние, скопившиеся за годы работы. Здесь — благодаря паре заранее написанных рекомендательных писем от Дамблдора — он был принят в местную общину, выучил язык до приличного уровня и даже обзавёлся если не друзьями, то хорошими знакомыми.

Здесь через год после войны произошла судьбоносная — как ему тогда казалось — встреча с одной молодой ведьмой, с которой у него сложились самые продолжительные отношения. С ведьмой, которая знала, кто он такой, и которую это поначалу не испугало.

И здесь же, спустя пять лет, эти отношения и завершились, когда она, запинаясь и не глядя ему в глаза, сообщила, что им нужно расстаться. Она не жила в Мюнхене постоянно, но благодаря своей работе бывала здесь часто и подолгу, и он надеялся, что когда-нибудь она останется с ним навсегда. Но потом ей предложили работу мечты, которая подразумевала постоянное пребывание на Родине. Вот только, чтобы получить эту работу, крайне желательным было замужество за человеком с незапятнанной репутацией, а Снейп никак не подходил на эту роль.

Прощаясь, она плакала, просила её понять и простить, и подарила изготовленную на заказ хрустальную вазу в форме оплетенной ремешками бутылки из-под вина, в которой стояла хрустальная роза — в память об их встречах и жарких объятиях на влажных от любви простынях. Каждый раз, приходя к нему, она зачем-то приносила с собой живую бордовую розу, а он так и не сподобился обзавестись нормальной вазой. Вот и приходилось гордый цветок ставить в зелёную бутылку из-под вина. Хрустальная копия казалась Северусу насмешкой, но у него так и не хватило духу выбросить или разбить её подарок.

Сейчас же, год спустя после расставания, Северус и сам покидал Германию на неопределённый срок. Причина была стара как мир: новые отношения с местной волшебницей по имени Роми, в которые он вступил полгода назад, думая, что это временно и ничего не значит, неожиданно привели к беременности партнёрши, ужасно некрасивой сцене объяснения и, что естественно, к разрыву.

Немного поостыв, Северус понял, что наговорил много лишнего и вообще был не прав, но Роми уже уехала, никому не сообщив, куда именно, и самое неприятное — он толком не знал, как он должен к этому относиться. То ли трусливо убедить себя, что раз она сама так решила — ей и нести ответственность. То ли вспомнить шпионское прошлое, найти её, а затем попытаться... А что попытаться?

Кто бы знал...

Разумеется, он выбрал второй путь и выяснил, что Роми скрылась в небольшом магическом поселении Танзании⁽¹⁾. А раз уж выяснил, то решил найти её и поговорить.

Вот только о чëм?

Предложить ей руку и сердце? А вдруг она согласится, и что тогда? Предложить жить как соседи и вместе растить ребёнка? А вдруг она откажется? И не только откажется, но и замуж за кого-нибудь выйдет? И его сына (или дочь?) будет растить кто-то другой?

А если она ему не откажет, где тогда жить? В Танзании? Он тяжело переносит жару. Уговорить её вернуться в Европу?

А оно ему точно нужно?

Ну ладно уж, ладно. Первым делом он извинится за грубость, а дальше — как пойдёт. Хотя...

За что он должен извиняться?

Ну нельзя же такие новости вот так вот вываливать на голову человеку и ожидать, что он тут же запрыгает от счастья! Если бы она сообщила ему письмом, то он, побесившись день-другой, сам бы пришёл на конструктивный разговор, а так — вышло, что вышло: идиотское выражение лица, сакраментальный вопрос «а ты уверена, что это от меня?», приступ ярости (он ненавидел, когда ему выкручивают руки и вынуждают ввязываться в то, что ему совсем не нужно) и брошенные ей в лицо слова «Я не хотел этого! Ты это подстроила! Тебе просто замуж хочется, а тебя до тридцати трёх лет так никто не взял!..» Потом её, произнесённое сквозь зубы, тихое и злое «Иди ты на хуй, скотина! Без тебя обойдусь!», звонкая пощёчина и хлопок аппарации.

Два дня спустя он успокоился, вспомнив, что даже если Роми действительно воспользовалась им, чтобы зачать ребёнка, то и он был небезупречен. Можно сколько угодно уверять себя, что он связался с Роми просто потому, что она обладала приятной наружностью и отвечала его личным правилам четырёх «не»: — не толстая, неглупая, ненавязчивая и не вызывающая раздражения через полчаса общения. В принципе, это была правда, но не вся. Выбирая Роми, он знал, что она была неравнодушна к нему с тех пор, как он вошёл в местную общину, и встречаться с ней он начал лишь для того, чтобы забыться и отомстить той, другой. Которая выбрала не его.

«Хватит! — решил он наконец, устав гонять одни и те же мысли по кругу. — Через пять дней мы увидимся и будь что будет. А сейчас нужно отвлечься и ни о чëм не думать. Ни. О. Чëм. И, кстати, неплохо бы перекусить».

* * *

Подходя к китайской пагоде, Снейп заметил впереди медленно бредущую девушку в приталенном кашемировом пальто и высоких сапогах, с длинными волосами цвета палой листвы. Приглядевшись, он понял, что все прядки её шевелюры окрашены в разные оттенки — от каштанового до терракотового с вкраплениями ярко-рыжего, что в совокупности давало такой необычный эффект, как если бы её волосы впитали в себя все краски осеннего леса. Продолжая бездумно идти следом, он отметил, что девушка явно озябла и посматривает по сторонам, пытаясь найти место, где она могла бы согреться. Увы, вокруг были только открытые кафешки под деревянными крышами, которые могли защитить от дождя, но от ветра и осенней сырости — нет.

Поняв тщетность своих поисков, она зашла в ближайшее кафе и направилась к стойке с продавцом. Чтобы не входить сразу после неё и не привлекать к себе внимания, Снейп притормозил около урны и закурил сигарету, продолжая исподволь наблюдать за девушкой с осенними волосами, которая долго общалась с продавцом, неуверенно показывая то на одно, то на другое блюдо, из чего Северус сделал вывод, что она была приезжей и немецкого языка не знала. В конце концов, заказав баварские белые колбаски (Снейп так и не смог их полюбить) с тушёной капустой, брецель и два стакана горячего чая, девушка взяла поднос с едой и направилась вглубь зала, лишив Снейпа возможности увидеть её лицо. Снейп бросил окурок в урну и поднялся по ступеням в то же кафе.

Быстро переговорив с продавцом и стоя в ожидании своих жареных колбасок с картошкой и тёмным пивом, он вдруг затылком почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Когда же, забрав заказ, он развернулся и понял, кто именно на него смотрит, он так вздрогнул от неожиданности, что чуть не уронил с подноса бокал.

Джиневра Уизли!

Которая сначала побелела, потом закашлялась, подавившись чаем, а затем и вовсе выронила стакан с почти-кипятком себе на колени и с криком вскочила с лавки.

Замечательно!

* * *

— Да не дергайтесь вы, не съем я вас! — шипел Снейп, закрывая Джиневру спиной от продавца и накладывая на её колени беспалочковые охлаждающие чары. — Противоожоговой мази у меня с собой нет, уж извините, но колготки у вас, я вижу, плотные, так что будут пока охлаждать кожу.

Взглянув на помертвевшее лицо и полные ужаса глаза бывшей ученицы, доставившей ему когда-то столько дополнительных проблем в начале года его директорства, он тяжело вздохнул и достаточно мягко произнёс:

— Живой я, живой! Не призрак. Это вас огорчает? — И, не дождавшись ответа, добавил. — Сядьте, вы привлекаете внимание. Успокойтесь. Сейчас я заберу свой поднос и пересяду за другой стол, и можете спокойно есть и делать вид, что вам просто приснился кошмар в моём лице.

Джинни, наконец, отмерла и быстро окинула взглядом зал. Снейп был прав: все немногочисленные посетители смотрели в их сторону, а продавец явно думал, не предложить ли ей помощь.

— Нет... — еле слышно просипела она, и, сглотнув комок в горле, пояснила. — Не огорчает. И нет, вам необязательно пересаживаться... Если, конечно, вы сами этого не хотите.

Снейп пожал плечами, сел напротив своей бывшей студентки и поудобнее развернул поднос, который до этого он второпях едва не швырнул на стол. Джиневра тоже села на место и некоторое время они ели молча, иногда бросая друг на друга быстрые взгляды.

— Как ваш ожог? Болит? — Прервал молчание Снейп, запивая пивом горячую колбаску.

— Терпимо, — слегка поморщилась Джинни. — Спасибо, сэр. — Сделав паузу, она добавила. — Как чувствовала, два чая себе купила.

Снейп хмыкнул и более внимательно взглянул на свою визави.

— Что вы здесь делаете вообще? В смысле, в Мюнхене?

— Я журналистка, — ответила она, но, увидев, как моментально помрачнело лицо собеседника, пояснила. — Спортивная. Работаю с Луной Лавгуд, освещаю чемпионат по квиддичу, а заодно планирую написать про Октоберфест. Луна считает, что нужно развивать магический туризм, общение с магами других стран, а то в Британском Волшебном мире не принято особо путешествовать: только богатые, некоторые министерские работники, да крупные учёные, вроде Дамблдора... — Джинни запнулась, не зная, как Снейп отреагирует на упоминание убитого им директора, и поспешно переменила тему. — Я не стану писать о том, что видела вас, сэр. Не знаю, имеет ли это для вас какое-то значение, но я очень рада, что вы выжили. Когда сначала Гарри про вашу роль рассказал, а потом ещё и выяснилось, что ваше тело исчезло из Визжащей Хижины, я до последнего не верила, что вы позволили себя убить. Ладно бы Авадой, а так... Вы годами водили Волдеморта за нос... или что там у него... и чтобы вам не хватило ума подстраховаться на случай любого ранения? Когда вас «посмертно» оправдали, я была уверена, что вы скоро объявитесь, но время шло, шло... Пришлось поверить, — закончила она слегка дрогнувшим голосом и сделала большой глоток чая.

Снейп удивлённо поднял брови:

— Вы переживали о моей кончине?

— Вас это удивляет?

— Естественно. Тогда и без меня погибло много людей. Ваш брат...

— Я знаю. Но когда Гарри рассказал, что произошло в той Хижине, какой это был ужас... Когда я узнала правду... Это было так неправильно, что вы не выжили, не увидели конец Тома Реддла. То есть... Ну... Его последний вздох. — Джинни смутилась и густо покраснела, а Снейп, не удержавшись, фыркнул в пивную шапку, в результате чего его губы, щеки, нос и подбородок покрылись клочьями пены. Взглянув на бывшего учителя, Джинни секунду продержалась, но потом закрыла лицо руками и затряслась в беззвучном нервном смехе, время от времени безуспешно пытаясь выдавить «Простите».

К счастью для неё, Снейп был уже не тот, что семь-восемь лет назад. Выполненный долг, перемена обстановки, годы относительного спокойствия, почти здоровый образ жизни — всё это благотворно сказалось и на его внешности, и на характере.

Даже крах отношений не погрузил его в новую пучину отчаяния — чего-то подобного он подсознательно всё время ожидал. Так что случившийся на глазах бывшей студентки казус с пивной пеной не вызвал у него ни злости, ни даже раздражения, он только покачал головой и спокойно вытерся бумажной салфеткой.

— А вы изменились, — взяв себя в руки, сказала Джинни.

— Вы тоже.

— Сильно?

— Ну... Как минимум, у вас был другой цвет волос.

— Приходится закрашивать седину.

— Вы шутите?

— Если бы...

Снейп внимательно посмотрел на неё и уточнил:

— После войны?

— Нет, — нехотя ответила Джинни. — Ещё два года назад такого не было. А потом...

— Год жизни с Поттером — и человек уже не рыжий, а седой, — брякнул Снейп, и осёкся. — Не берите в голову, это не моё дело.

— Вы в курсе наших новостей? Кто на ком когда женился?

— Долетают иногда, — уклончиво ответил он. — Так что с вами случилось? Муж вас третировал, что ли?

— Нет, я бы не сказала, что прямо третировал, просто... Я ожидала другого. Думала, мы лет до тридцати поживём, как молодые — развлечения там, поездки всякие, работа интересная, а уж потом... А Гарри сразу захотел превратить меня в мать семейства. В общем... Мы не поняли друг друга.

— Замужество, ребёнок, конец вольной жизни... Ни общения привычного, ни спорта, ни поездок. — Снейп помолчал, а потом спросил. — У вас один ребёнок?

— Один. Зовут Джеймс Сириус, — поджав губы, сказала Джинни. — Я хотела, чтобы хоть второе имя было Фред, но куда там!.. А теперь он ещё и на втором ребёнке настаивает.

— Наверное, хочет назвать его Ремус Питер, чтобы всё Мародëры были под одной крышей.

— За Ремуса Питера я бы ему глаза выцарапала!

— Ну, Ремус Аластор.

— Хватит! Мне осталось три дня до возвращения домой, мне нужно принять решение и дать ответ. От этого зависит... Всё зависит. Не хочу портить свои последние дни разговорами о семейных проблемах. Может быть, вы про себя что-нибудь расскажете?

— Вряд ли я могу рассказать что-то интересное. Я здесь с осени девяносто восьмого года. Живу себе, поживаю. Работаю с зельями, не женат, добропорядочный гражданин магической Баварии.

Некоторое время оба молчали. Покончив с едой, они одновременно встали и направились к выходу. Джинни дотронулась до места ожога и поморщилась.

— Чëрт! Ой, простите...

— Бросьте, мы уже не в школе. Сильно болит?

— Болит. Я вечером собиралась на Октоберфест, а до этого планировала весь день гулять, а теперь придётся лавку с зельями искать, чтобы мазь купить. Языка я не знаю, а местные... Вроде бы здесь все английский знают, но почему-то когда мне ну очень нужно, то попадаются одни исключения из правил. Ещё продадут не то, только хуже сделаю.

— Если не побоитесь, могу предложить зайти ко мне, я вам уж точно дам то, что нужно.

— К вам домой?

— Да, а что? — Снейп пожал плечами и пояснил. — Я выдам вам мазь, зайдёте в ванную комнату, вотрëте, дождетесь, когда всё впитается, и будете как новенькая. Уверяю вас, я не заманиваю к себе молодых женщин с дурными намерениями. Но если вы боитесь...

— Да нет, я не отказываюсь, просто... неудобно сразу соглашаться.

Северус закатил глаза:

— Неудобно спать на потолке, одеяло падает. Пройдёмте по той тропинке, там можно незаметно аппарировать.

Джинни кивнула и они двинулись в путь.

— Надо же, — нарушила она молчание. — Это так странно, встретить вас здесь, в такое время...

— Почему?

— Ну... Сегодня даже не выходной день, а вы утром в парке гуляете, на завтрак пиво пьёте... Никуда не торопитесь.

— Я решил дать себе небольшой отпуск. Сегодня как раз первый день.

— Оу, поздравляю! И как же вы проводите свой отпуск?

— Когда как. Сегодня планировал по разным красивым местам погулять — это хорошо очищает сознание. Иногда полезно.

— Надо же, — повторила Джинни. — Как странно. Я тоже сегодня собиралась идти, куда глаза глядят, и ни о чем не думать.

— Получается, сегодня нам по пути?

— Получается, что так.

Примечание

Приглашаю всех желающих заглянуть в мой новый телеграмм-канал, в котором я буду вкладывать иллюстрирующие фотографии и арты к отдельным главам

https://t.me/EvaMarshFWR

1) бывшая колония Германии в Юго-восточной Африке

Вернуться к тексту