Одна в хаосе жизни (гет)

Инструкторы старательно напоминали нам — результаты теста и особенности характера ничего не гарантируют, их недостаточно, чтобы стать полноценным членом общества. Наши навыки должны были соответствовать высоким стандартам Бесстрашия. Ничего удивительного: в других фракциях было то же самое. Если, как говорится, бодливой корове Бог не дал рогов — такой боец был не нужен во фракции. Мое имя долго болталось в «хвосте» рейтинга, на грани вылета. Но упорный труд делал свое. Отношение ко мне в Бесстрашии понемногу менялось, да и я попривыкла к здешним порядкам, и они уже не вызывали прежнего отторжения. Как бы я ни хотела остаться прежней, как бы ни цеплялась за традиции Отречения, жизнь брала свое.

Привитая мамой привычка наблюдать за соучениками помогала справиться с собственной болью. Я слышала, что Ал потихоньку плачет по ночам. Он не любил драться, и его очень напрягали спарринги. Я очень ему сочувствовала: нас обоих загнали в Бесстрашие, не спрашивая нашего мнения, по результатам теста. И это взрослые называли «с учетом личных склонностей»? Несправедливо! Но утешать Ала я не решилась, это было бы бестактно. В Отречении было не принято заливаться слезами или бурно веселиться, и я подумала, что лучше не ставить Ала в неловкое положение.

Приставать с поддержкой к Молли тоже не стоило. Я никогда не разбиралась в любви, мальчиках, отношениях и всяком таком. Но, понаблюдав за Молли, я поняла, в чем ее проблема. Стоило Питеру появиться в поле зрения, как она начинала приглаживать волосы и одергивать футболку. Она смеялась над всеми его шутками, даже самыми злыми, и поддерживала его во всех спорах. Но Питер не проявлял к Молли интереса. Может, оно было и к лучшему — я была уверена, что ни одна девушка не будет счастлива с этим злобным паршивцем. Но неудачную любовь Молли я тоже считала случаем, когда лезть в душу не надо.

А вот помогать Кристине было несложно. Она перешла из Искренности и до сих пор была очень открытой, душа нараспашку. Когда она проболталась, что ей некомфортно спать у самого входа, я уступила ей свое место: мне было все равно. Потом мы с Уиллом помогли ей подняться на мост после наказания Эрика. В итоге Кристина с Уиллом начали встречаться, а меня она принялась вроде как опекать. Кристина то пыталась меня накрасить, то вытащить в тату-салон, то переодеть во что-нибудь неприлично-обтягивающее. Но ей так и не удалось изменить меня к лучшему. Мне были ни к чему все эти имиджевые штуки. Я, конечно же, видела себя в зеркало, благо в Бесстрашии это не запрещалось, но не знала, что думать о своей внешности. Не хотелось наряжаться ни для парней, ни уж тем более, как Кристина выражалась, «для себя». Искренних с детства учат отстаивать свою точку зрения — если не аргументами, то сарказмом в сторону противника. Но все эмоции Кристины увязали в моем пассивном сопротивлении, и это доводило ее до белого каления.

— Пойдем вечером в бар! Ненадолго, выпьем по бокалу, станцуем пару танцев и назад!

— Не хочу. Иди без меня.

— Да не бойся ты, никто нас не застукает! Пошли, будет весело!

— Наверно.

— Спорим, у вас в Отречении не было бара!

— Угу.

— Ты такая зануда, будто тебе пятьдесят лет!

— Согласна.

— С тобой невозможно разговаривать!

— Ты права.

Постепенно я смирилась с тем, что Кристину невозможно заткнуть, а вулкан ее энергии никого не пощадит. А она поняла: если уж я что-то решила, спорить бесполезно. Но, пожалуй, наши странные отношения можно было назвать дружбой.

Окончательный перелом произошел, когда я встала к мишени вместо Ала. Даже Питер и Дрю, которые меня терпеть не могли, перестали издеваться над моими промахами. Ну, почти перестали. Остальные стали относиться ко мне… как бы это назвать? Пожалуй, с настороженным уважением.

Все, кроме Эрика. Я его чем-то страшно раздражала. Баллы, заслуженные потом и кровью, он начислял по-честному, но с явной неохотой. Оставалось только смириться. В конце концов, я не доллар, чтобы всем нравиться, и не виновата, что у Лидера такой мерзкий характер.

* * *

Тем вечером Кристина снова пыталась что-то во мне то ли раскрыть, то ли развить. Она вытряхнула на мою кровать свою большущую косметичку и теперь искала в разноцветном хламе хоть что-то подходящее для меня. Я скептически наблюдала. Все эти ярко-алые и угольно-черные мазалки хорошо смотрелись с ее смуглой кожей и темными глазами, а меня они превратили бы в клоуна. В любом случае я не собиралась на дискотеку и уже знала, как смывать косметику, что бы там Кристина ни задумала.

Раздались тяжёлые шаги, и в спальню ворвалась взвинченная Молли. Ее лицо и шея были покрыты красными пятнами.

— Девчонки, у вас есть… — она хищно уставилась на Кристинины сокровища, цапнула баночку нежно-коричневого тональника, повертела в руках и бросила обратно на кровать. — А другого нету, посветлее? А, Трис?

— Нашла кого спрашивать, — проворчала Кристина. — Эта дурочка помешана на «чистоте» и «естественности»!

— А зачем тебе? — удивилась я. Раньше мы не видели, чтобы Молли красилась.

— А ты будто сама не видишь! — вспылила Молли и так покраснела, что пятна на лице стали почти незаметными. — Попробовала за ужином этот сволочной торт — он такой вкусный, да только пропитка оказалась клубничная, а у меня на неё аллергия! Через полчаса начнется дискотека, там будет… — она запнулась на полуслове.

— Это месть судьбы за то, что ты разбила мне губу, — припомнила ей Кристина.

— А ну вас! — Молли развернулась и широким шагом рванула на выход.

— Постой! — крикнула я ей вслед. — Хочешь мои…

Но Молли, стремительная, как разъяренный слон, уже захлопнула за собой дверь. У меня оставалось пять неистраченных купонов — можно было бы догнать Молли и отдать их, тогда она могла бы получить тональник на складе. Кристина заявила, что я ни в коем случае не должна этого делать — может, тогда Молли научится дружить или хотя бы не бить соучеников в полную силу. Я тоже решила не догонять Молли, но не из вредности и не из солидарности с Кристиной. Если на дискотеке Молли собиралась обхаживать Питера, то я буду последним человеком, который бы стал ей в этом помогать. Так и не сумев меня накрасить, Кристина умчалась с Уиллом. Эдвард и Майра ушли гулять, остальные уже завалились спать. Раз в кои-то веки можно было спокойно принять душ в одиночестве, без липких взглядов и требований поторопиться. Вода была не чуть теплой, а почти горячей, чистой, без примеси ржавчины. Но я никак не могла расслабиться: какая-то неясная тревога не давала покоя.

Как только беспокойство оформилось в четкую мысль, я закрыла воду, кое-как вытерлась и, дрожа от холода, прямо в полотенце побежала в спальню. Села прямо на пол перед тумбочкой, запустила руку под стопку одежды и вытащила бумаги. Где же это было написано… ага, вот оно! Жизни моих родителей унёс «анафилактический шок, вызванный неизвестным аллергеном». И у Молли аллергия, названия болезни похожие, а сыпь на коже совсем разная. У Молли — светло-красные округлые пятна. У мамы и папы — темно-красные, даже немного синюшные «звёздочки» на фоне резкой бледности. Может, так и должно быть? Помогая в больнице Отречения, я ни разу не видела аллергий. Изгои страдали множеством кожных болезней, но они были совсем другими — чесотка там, гнойничковая сыпь, укусы блох… Уж конечно, патологоанатом-Эрудит разбирался в этом лучше, чем я. Но тревога не утихала. Я не могла уснуть, пока не дала себе слово разобраться с этой странностью.