Проклятье между нами (гет)

I

— Тебя что-то беспокоит, — прошептал ей в шею Дарклинг.

В зеркале Алина видела, как муж властно обнял ее за талию и притянул к своей груди.

На мгновение ей захотелось воспротивиться. Временами она так и поступала. Иногда Александр силой возвращал ее назад, и от их ссор дрожали все стекла в этом крыле Большого дворца. Иногда — отпускал.

И это было еще хуже.

Алина прогнала мысли прочь и, прикрыв глаза, расслабилась в объятиях мужа. Кое-что и правда тревожило ее. И лучше притвориться покорной, чтобы о замысле не узнал Александр.

— Я была бы ужасной королевой, если бы меня ничего не волновало, — прошептала она и сама поразилась тому, как легко ушла от вопроса. Когда-то она была ужасной лгуньей. «Способная ученица» — вспомнилось ей, когда губы Александра приникли к ее шее.

— Что-то еще. Что-то другое.

Алина откинула голову, делая себя уязвимой. Прошли столетия, она больше не его ученица. Позволить себе быть уязвимой рядом с Александром Морозовым, рядом с его силой, мудростью, опытом — значит владеть им.

— Воспоминания, — солгала Алина, и Александр тут же напрягся. Ее муж не одобрял любые воспоминания, кроме их общих. Это было его уязвимое место, и Алина использовала эту слабость только в самых крайних случаях. Сама мысль о том, что этот рычаг давления потеряет свою силу, была ей ненавистна.

Руки на ее талии сжались крепче. Александр резко развернул ее к себе, вжимая в туалетный столик. И хотя Алина ожидала такой реакции, дыхание все равно перехватило, когда по телу прокатилось возбуждение от ощущения его близости.

— Тогда позволь мне помочь забыть, — выдохнул Александр.

Алина впилась пальцами в столик.

Она не могла сказать «нет», да и не хотела. Этой ночью она позволила мужу верить, словно и правда вспомнила что-то из прошлого.

Но не прошлое преследовало Алину. Проснувшись следующим утром, царь не нашел царицу.

Теперь ей стоило бояться будущего.

ii

Александру не понадобилось много времени, чтобы найти ее.

— Возвращайся.

Ни удивления, ни растерянности, ни вопросов «как ты меня нашел?», «почему ты ушла?». Все это было неважным. В конечном счете единственным, что имело значение, было желание мужа ее вернуть, а Алина этого не хотела.

— Не могу.

— Алина, — угрожающе произнес Александр, и Алина улыбнулась. Она так давно не слышала в его голосе настоящих гнева и страха.

— Ты слишком расслабился, Александр, — легкомысленно заметила Алина, и с удовольствием отметила, как у мужа по лицу заходили желваки.

— Так вот, значит, как? Напоминаешь, как важна для меня?

— Никто не любил меня так, как ты.

На лице Александра мелькнуло удовлетворение, сменившееся гневом.

— Тогда почему я проснулся один? Почему ты оставила дворец, сбежала из города?

Алина вздохнула. Она сидела в лесу на голой земле, прислонившись спиной к дереву. Прошли столетия с тех пор, как она засыпала не в мягкой постели, а под открытым небом, но тело до сих помнило эти ощущения. Хотя муж сделал все, чтобы она забыла.

Алина поднялась. Мгновение они наблюдали друг за другом, и Алина видела голую, ничем не прикрытую тоску на лице мужа. Что-то внутри, там, где сердце, болело и боролось с чувством глубокого удовлетворения от осознания, что она смогла его оставить. Что не вся ее суть поглощена этим человеком. Александр закрыл глаза, когда она провела пальцами по шрамам на щеке.

— Потому что ты любишь меня слишком сильно, чтобы вынести то, что грядет. А я не люблю тебя достаточно, чтобы это остановить.

Глаза Александра в замешательстве распахнулись, и Алина увидела в них злость — ненависть — древнюю и могущественную. А ведь им обоим казалось, что это чувство давно остыло. Не дав себе время передумать, Алина взмахнула рукой в разрезе.

Александр исчез. Алина не знала, что чувствовала: облегчение или ужас.

iii

Александр приходил к ней каждый день, пока Алина не напомнила, что у него есть страна, которой нужно управлять.

— Я мог бы сказать то же самое тебе, — наполненный ядом голос Александра омыл ее с ног до головы.

— Может, ты любишь Равку больше, чем я.

Алина не могла скрывать от мужа свою тайну вечно. Ей просто нужно было оказаться от него как можно дальше; запутать следы, затеряться в безымянных деревеньках.

Она могла бы покинуть страну, но даже если Александр любит Равку больше, чем она, это не значит, что Алина не любит Равку вообще.

Она на протяжении столетий отдавала Равке свое сердце и душу. И не могла уехать, даже если ее пребывание угрожало снова разорвать страну на части.

— Как оказалось, да.

Алина вздохнула.

— Возвращайся к работе Александр. Если увижу тебя раньше, чем через три дня, то очень расстроюсь.

«Ты могла бы сделать меня лучше».

Алина размышляла над сказанными давным-давно словами, пока шла по лесу. Не чудо ли, что теперь Александр слушался ее?

Она думала и о троне, который так легко оставила. Возможно, Александр прислушивался к ней только потому, что она сама стала чудовищем.

iv

Алина остановилась в тихой маленькой деревушке. Женщины бросали на нее взгляды: кто презрительные, кто жалостливые.

Беременность начала проявляться. И какая-то новая (или давно забытая) часть позволила мужу подойти достаточно близко, чтобы правда открылась. Алину удивила собственная сентиментальность, внезапная острая потребность в утешении, нежности и заботе. Чувства взяли над ней верх.

Александр нерешительно потянулся к ней, опасаясь, что она снова использует разрез. Но когда муж коснулся ее запястья и не встретил сопротивления, его одолели новые демоны. Он до хруста в костях сжал Алину в своих объятиях, словно верил, что так сможет заставить вернуться ее в Ос Альту.

Алина позволила себе насладится хрупкой близостью, пока еще могла. «Что-то не так» — нахмурился Александр, заподозрив неладное. Он отстранился и зло прорычал, когда коснулся ее живота:

— Нет, Алина.

Ее имя было произнесено с тысячью разных эмоций. В первую очередь — болью от предательства.

Александр огляделся по сторонам, пытаясь запомнить как можно больше: архитектуру, вид из окна, церковь вдалеке. Проклиная его на чем свет стоит, Алина вырвала руку и пустила в ход разрез.

— Мне не жаль, — прошептала она в темноту, но та ничего не ответила. Алина безжалостно разорвала их связь и принялась паковать вещи.

v

Повитуха уверяла, что роды прошли легко. Алина едва удержать от того, чтобы не разрубить ее пополам.

Она простая селянка, которую назвали в честь царицы.

— Ты выглядишь изможденной, — прошептал Александр.

Алина молчала, пока женщины, тихо переговариваясь меж собой, перерезали пуповину и спеленали младенца. Кто-то спросил, не хочет ли она взять сына на руки, но Алины неотрывно глядела в темный угол комнаты, где стоял муж. Александр смотрел на нее так, словно не мог решить, чего хочет больше: поцеловать ее или убить.

Но Алина беспокоилась вовсе не за свою жизнь.

Краем сознания она слышала обрывки шепотков: «странная девушка», «она просто в шоке», «нужно будет за ней приглядывать». Но ее взгляд оставался прикованным к мужу.

— Я думал, ты родишь не раньше следующей недели, — подходя ближе, заметил Александр.

Алина не сдержалась и фыркнула. Она ничего ему не сказала, конечно. Он сам все просчитал. Повел себя как одержимый эгоист, каким и являлся. И даже если бы Алина с ним заговорила, то все равно не признала бы его правоту.

Она не хотела, чтобы он присутствовал при родах. Но распознать признаки, прикинуть время для несложно, особенно для гриша, что прожил сотни лет.

Шепот стал громче, взгляды — беспокойнее. Но Алина не обращала на это внимания. Муж шагнул ближе, и на его лице не было ни одной человеческой эмоции. Какое-то странное полузабытое чувство зашевелилось внутри, и Алина не сразу вспомнила, как оно называется.

Страх.

Слово ужаснуло ее. Сколько столетий минуло с тех пор, как она по-настоящему боялась этого мужчину? И не сосчитать. Александр остановился рядом с кроватью, и Алина ухмыльнулась ему прямо в лицо. Когда дело касалось Дарклинга, лучшее оскорбление — хорошо спланированная западня; лучшая защита — нападение.

Алина не осознавала, что повитуха заставила ее сесть в постели, пока не ощутила на своих руках невесомый вес свертка. Только что произошло нечто очень важное.

— Это мальчик, — сообщила повитуха.

Алина наконец оторвала взгляд от мужа, чтобы посмотреть в светло-серые глаза сына.

Дыхание перехватило, с губ сорвался всхлип. Алину затрясло от нахлынувших чувств, и она прижала крошечное создание к груди, словно его грозились отобрать. Страх, что семь месяцев кипел где-то глубоко внутри, грозился теперь разорвать ее на части.

— Ш-ш-ш, — попыталась успокоить ее помощница повитухи. — Это трудный путь, дорогая, но раз ты выдержала первый шаг, выдержишь и все остальное.

Щеки Алины были мокрыми от слез. Наверное, женщины думали, что перед ними несчастная юная девушка; заблудшая душа, попавшая в тяжелую ситуацию, тогда как на самом деле Алина была старше их бабушек. Но, глядя на сморщенное красное личико сына, она подумала, что кое в чем они все же правы.

Малыш не плакал. Понадобилось два удара сердца, чтобы Алина вспомнила, как дышать и нашла в себе силы спросить:

— Он… в порядке?

— Ужасно здоров, несмотря на все хлопоты, которые нам доставил, — проворчала одна из повитух. — Кажется, он слишком доволен собой, чтобы поднимать шум.

Алина против воли ухмыльнулась. Уставшая и жалкая, она была по-настоящему счастлива.

— Хорошо.

Алина вгляделась в лицо сына, кое-где покрытое сгустками крови, но даже таким оно показалось ей идеальным.

Радость омрачила тупая боль, ворвавшаяся прямо в сердце. Алина глянула в темный угол, где клубились тени, и криво улыбнулась, не обнаружив там Александра. Она сделала правильный выбор.

— Уже выбрала имя? — спросила та самая повитуха, утверждавшая, что роды прошли легко. Алина почти простила ее.

Воздев глаза к потолку, Алина принялась перебирать в уме сотни достойных имен. Ей вспомнился принц, чей язык был столь же остер, как и его ум; ей вспомнился следопыт, чьи глаза были такими же добрыми, как и его сердце.

— Исаак.

Алина не знала никого с таким именем.

Мать Исаака была странной.

Алина Моревна знала о своей необычности, но это ее нисколько не беспокоило. В поселке жили еще семь Алин, но она была единственной, кто воспитывала сына в одиночку. Единственной, кто спокойно встречала оскорбления немигающим взглядом. Единственной, кто иногда говорила сама с собой. А иногда смотрела так, будто видела нечто, чего другие не видели.

Некоторые дети считали, что Исаак должен стыдится матери. Исаак считал таких советчиков дураками и не боялся сказать им об этом в лицо. Иногда он получал за свои дерзкие слова взбучку, но знал, как постоять за себя: после первой драки мать отвела его домой и научила держать удар.

«Никогда не бей первым, — когда мама нежно разговаривала с ним, как не говорила ни с кем другим, Исаак представлял себе солнце и летнее утро. — Но, если другого выхода нет, ударь так, чтобы одного раза хватило».

ii

Мать Исаака — лгунья.

Он уверен, что никто, кроме него, об этом не знает, ведь она очень хорошая лгунья. Сам Исаак в этом ужасен, зато он внимательный. И кем бы ни была его мать, она точно не селянка с берегов Цибеи. Ее движения слишком осторожные, осанка слишком прямая. В их деревне нет ни одной женщины, которая ходила бы так, как ходит мать Исаака. Словно она и есть та самая первая Алина, потерянная царица Равки.

Его догадки подтвердились, когда он подслушал ее разговоры (мать разговаривала с тенями, чаще всего поздно вечером, когда думала, что он спит). Селянки с берегов Цебеи не стали бы говорить о столице Равки так небрежно, словно это какое-то захолустье.

И разве не захватывающе оказаться потерянным царевичем? Разве не чудесно было бы жить во дворце, где никто не посмеет сплетничать о них? Ему больше не придется выполнять работу по дому.

Но когда Исаак сообразил, кем в таком случае окажется его отец, идея перестала казаться столь привлекательной. Мир, который установил Дарклинг, был прочным, но отнюдь не потому, что царь Равки был мирным человеком.

— Страх — непредсказуемый зверь, — однажды ночью сказала мама. — Временами он сдерживает людей. Например, врагов Равки. А иногда заставляет врагов ударить первыми в надежде избежать худшего.

— Но откуда они знают, что случится что-то плохое?

Мама улыбнулась и поцеловала его в лоб.

— Они не знают, звездочка, потому боятся.

Звездочка.

Он уже слишком взрослый для ласковых прозвищ, но это единственное, на которое он не огрызается.

iii

Исаак подозревал, что голоса реальны.

Точнее, голос. Он не раз слышал, как с губ матери с придыханием слетало самое обычное имя: «Александр».

Мужской вариант имени Алина. Так звать могли кого угодно.

«Ты не так терпелив, как утверждал», — мама развешивает сушиться простыни.

«Не спрашивай так, будто тебя действительно волнует мой ответ», — мама пытается загнать цыпленка в курятник.

«Я была создана для себя! — только ветер шумит в ответ, и мать вздыхает. — Конечно же, я знаю, Александр. Ты не глупый человек. Не драматизируй».

При виде его мама всегда улыбается, но никогда не прикасается, пока говорит с тенями. Исаак до сих пор помнил, как мама в ужасе отпрянула, когда он попытался ее обнять.

После этого Исаак ждал, пока призрак, преследующий мать, уйдет, и только тогда подходил к маме. От нее всегда пахло сухой травой и дымом.

— Это мой отец? — однажды спросил он, прижав ухо к маминому животу (он мал для своих лет и не может дотянуться выше). — Ты с ним говоришь?

Мама на миг замерла, а затем ласково убрала с его лба темные волосы.

— Когда придет время, я тебе все расскажу.

Исаак не сомневался, что это означало «да».

iv

Исаак — болезненный ребенок.

Это не удивительно. Никто не замечает, что мама скрывает свое слабое здоровье. Только в сумерках появляются темные круги под глазами, впалые щеки, бледность лица.

Но самое странное в том, что в такие моменты мама кажется моложе. С ее лица исчезают тонкие морщинки. И только при свете дня его мать становится похожа на других матерей — уставшая и постаревшая раньше времени.

— Ты выглядишь изможденным, — сухим тоном говорит она теням, и Исааку кажется, что тени смеются в ответ.

Исаак старался во всем помогать матери, но правда в том, что иногда его одолевала такая слабость, что он с трудом стоял на ногах. Он часто болел: простуда и болячки так и цеплялись к нему.

— Прости, — услышал он мамин шепот зимней ночью, когда метался в лихорадке. На лицо упали влажные капли, и он не сразу сообразил, что это слезы, — Прости меня, звездочка.

Он протянул к ней руку.

— Не ты сделала меня слабым, мама.

Может, мама что-то сказал, а он просто забыл. Но в глубине души Исаак знал, что она ничего не ответила.

v

Исааку исполнилось четырнадцать, когда правда вышла наружу.

Он у реки, лежит на берегу, купаясь в солнечных лучах, как кот (как его мать). Высокая трава скрывала его от глаз посторонних.

Впрочем, взрослые мальчишки, которым нравится мучить маленьких девочек, и так редко на что обращают внимание. Услышав плач, Исаак выглянул из-за травы. Взяв в кольцо девочку, мальчишки, улюлюкая, кидали друг дружке ее куклу.

Исаак не раздумывая поднялся на ноги, хотя от резкого движения у него немного закружилась голова.

— Оставьте ее в покое!

Они рассмеялись над ним. Исаак их не винил: если бы он сам был безмозглым сорванцом, то тоже бы посмеялся над тощим мальчишкой, решившим поиграть в рыцаря.

Никогда не бей первым.

Он дал матери обещание, но всегда можно найти лазейки. Он не нападал первым, но спровоцировать других людей не так уж и сложно.

— Если так хотите куклу, швея вам ее сошьет, — ухмыльнулся Исаак.

Он не был уверен, что стало причиной — выражение его лица или обидные слова — но мальчишеская гордость оказалась сильно задета. Кукла полетела на землю, а вслед за ней сам Исаак, сбитый с ног.

Исаак знал, куда бить. Знал. Но он не так силен, как раньше, а мальчишки настроены серьезно. Кулак прилетел ему прямо в лицо. Он едва успел выругаться, как его прижали к земле.

«Никто не может отнять у тебя надежду. Только ты сам, — так сказала ему мама, когда они вечером сидели на крыльце. Тени ложились на ее лицо, отчего она выглядела одновременно юной и древней. — Они попытаются, но ты сильный мальчик. Верь в себя, и тогда никто не сможет тебя сломить».

Сквозь раздирающую тело боль (пострадал даже лоб, потому что он боднул одного из паршивцев — мама научила его разным приемам) Исаак вспомнил эти наставления.

Все бы закончилось хорошо, если бы поганцы не впутали в разборку маму.

В деревне все знали о том, как легко тихий и добрый Исаак превращался в настоящего звереныша, стоило задеть его за живое. Но в отличии от других детей, с годами Исаак не стал выше и сильнее, и уже не мог заткнуть обидчиков одним лишь взглядом.

Большинство односельчан были добры к его матери. Если не уважали ее мудрость, то относились с жалостью, как к безумной.

Однако были и те, кто ее ненавидел. Их желчные слова совершенно не трогали Алину, и за это они ненавидели ее еще больше.

— Как ты можешь это терпеть? — как-то спросил Исаак.

— А что их слова могут мне сделать? — в ответ мама улыбнулась и рассеяно потерла плечо, словно там была старая рана. — Хотят сотрясать воздух, пожалуйста.

Это были правильные слова, но Исаак никогда не мог их полностью понять. Поэтому, когда один из мальчишек зло бросил: «твоя чокнутая сука мамаша», глаза Исааку застелила кровавая пелена. Хотелось хорошенько им врезать, заставить взять свои слова обратно, сделать хоть что-нибудь.

А потом все вокруг поглотила тьма.

vi

Исаак был убежден, что его вырубили, пока шум реки не заглушили крики, полные ужаса. Один мальчишка вопил, другой плакал, и никто не мог понять, что произошло.

Исаак вгляделся в непроницаемую тьму, но ничего не увидел. И вместе с тем он чувствовал небывалую легкость во всем теле. Он мог встать и бежать, бежать, бежать…

Треск, рассекший воздух, столь же оглушителен, как и тьма. Совсем не похожий на раскат грома, он ярок и резок. И если, когда опустилась тьма, Исаак решил, что потерял сознание, то увидев свет, уверился, что умирает.

Вдруг рядом с ним очутилась мама и до крови сжала его плечо.

Вот только мама была сама на себя непохожа. Рыжие волосы побелели; и сама она как будто стала моложе, сильнее.

— Что случилось? -требовательно спросила она.

— Они… — Исаак запнулся, не зная, как объяснить случившееся.

— Исаак.

Он впервые слышал в ее тоне такое отчаяние.

— Они говорили о тебе гадости! А потом вдруг стало темно… я не знаю, что произошло, мама.

Слово заставило ее взять себя в руки. Мама расслабилась и свет померк. Исаак ждал, когда мамины волосы снова станут рыжими, и она перестанет выглядеть так, словно всего на несколько лет старше него. Но этого не произошло.

Женщина перед ним — незнакомка.

vii

Матери Исаака никогда не существовало.

Алина Моревна всего лишь призрак — она реальна до тех пор, пока в нее верят. Исаак сжал кулаки, наблюдая, как незнакомка собирает их вещи.

Никто не решил идти следом за ними. Дорога через деревню была практически безлюдна; те редкие жители, которые им встречались, тут же отводили взгляд. У мамы всегда была горделивая походка, но тогда казалось, что, даже если земля уйдет у нее из-за ног, она не остановится.

Собирала вещи она так же быстро и уверенно. Исаак не сразу нашел в себе силы заговорить.

— Что ты делаешь?

— Упаковываю вещи. Мы уходим, звездочка.

— Не называй меня так!

Исаак и сам не понял, почему его так расстроило ласковое прозвище. Может, потому что звездочкой его называла только мама — добрая и уставшая женщина. — Я никуда не пойду, пока ты все не объяснишь!

Незнакомка замерла. А потом вытащила из сумки, которую Исаак никогда раньше не видел, перчатки, расшитые кусочками битого стекла.

— Кто ты?

Незнакомка взглянула на него, и Исаак увидел проблеск человека, которого знал всю жизнь.

— Я твоя мать.

— Нет! — пустота внутри разрасталась, и Исаак ничего не мог с собой поделать. — Моя мать — Алина Моревна! Она временами странная и тихая, не умеет готовить и рисовать, иногда болеет. И она добрая. Она не может призывать солнечный свет!

Покончив со сбором вещей, мама закинула сумку на плечо, а другую протянула ему. Их взгляды встретились.

— Я все еще она, — мама взяла его за подбородок, но Исаак со злостью сбросил ее руку. — Ты, Исаак, будешь творить много прекрасных и ужасных вещей в этой жизни. И я все еще буду твоей мамой.

Много прекрасных и ужасных вещей…

Исаак ничего не понимал. Он был совершенно растерян: он думал, что всю жизнь проживет в деревне, где состарится и умрет, окруженный детьми и внуками. Такая судьба совсем его не удручала, все в деревне так жили.

Исаак уставился на мамины руки и только тогда заметил золотые браслеты. Бесценные вещи, которых он никогда прежде не видел.

Его прошиб ужас, когда он наконец осознал, кто перед ним. Исаак медленно поднял голову и наткнулся взглядом на ошейник из оленьих рогов. На юном лице матери читался страх.

— Сол Королева.

Мама отвернулась.

— Мы должны идти. Сейчас же. Я объясню все по дороге.

viii

Мать Исаака — лгунья.

i.

Мальчишке четырнадцать.

Умом Александр это понимал. Он считал каждый день с того самого момента, как Алина его бросила. За какой-то жалкий час она успела собрать вещи и ускользнуть в ночи, оставив его одного.

Алина позволяла ему видеться с сыном только, пока тот был младенцем, но уже тогда не разрешала брать его на руки. Как только мальчишка научился ходить, она больше к нему не подпускала. И Александр был ей за это благодарен.

Узы нужны ему, чтобы увидеться с женой. А неясная тень, увивающаяся вокруг нее, в лучшем случае — ненужное отвлечение. В худшем — то, что снова разделит их.

Но знать, что мальчишке четырнадцать, и видеть его (уже совсем не маленького) — не одно и тоже.

ii

Конечно же, Александр почувствовал тьму. Он древний, его связь с Равкой и тьмой, которая крылась в ее сердце, слишком глубока, чтобы не заметить новую тень, накрывающую землю.

Первым побуждением было поднять из глубины души свою теневую армию и уничтожить угрозу. Но Александр тут же отказался от этой затеи, когда гнев сменился холодным расчетом.

Ничегои, как дубина — эффективны в борьбе с напуганным противником. А они с Алиной прожили вместе слишком долго, чтобы она его боялась. Поэтому их брак и был таким интересным. Пока она не ушла, чтобы взрастить против него оружие.

В конце концов, Александр тоже покинул Ос Альту. Но он уехал при свете дня, предварительно раздав соответствующие распоряжения. Необходимость на какое-то время оставить Равку без присмотра раздражала. Он видел, что может случиться со страной без него и Алины.

Он хотел поговорить с Алиной, но она разорвала их связь. Не насовсем, конечно. Даже Алина не настолько жестока. Потянувшись к жене по незримым узам, Александр наткнулся на глухую стену, не успев проронить ни слова. Он мог бы без труда разрушить ее… но его жена умела быть жестокой. Последние четырнадцать лет были тому отличным доказательством. Как и то, что благополучие Равки значило для нее куда меньше, чем для него.

Когда они увидятся снова, он обязательно припомнит ей это.

iii

Мальчишка дулся.

Это выглядело так жалко. Возможно, Алина не так хорошо справлялась с ситуацией, как ему казалось. Что не удивительно — его жена и в лучшие время умудрялась морочить ему голову, и столетия этого не изменили.

Он был так зациклен на Алине, что совсем не обращал внимание на то, что происходило вокруг. Незаметно следуя за ними по лесу, он отметил бледность мальчишки, темные круги под глазами — явные признаки недостатка силы.

Это удивило, ведь Александр чувствовал силу. Даже сейчас та густым туманом висела в воздухе. После того, что Алина сотворила с собой много лет назад, Александр не думал, что она заставит мальчишку подавлять способности. Он знал, что жена… заботилась о нем. Нет, таким образом она лишь пыталась защитить мальчишку.

Дыра в сердце, где когда-то гнездились чувства к матери, расширилась, и Александр стиснул зубы от злости на Алину за то, что заставила его вспомнить.

Пусть это и было немного нерационально, но после того, как эта женщина бросила его ради не пойми чего, Александр чувствовал, что имел право злится.

iv

— Ты должна была мне сказать.

У него ушла всего лишь неделя, чтобы их выследить их (отвратительно легко, после всех этих лет безуспешных поисков). Последние два дня он наблюдал за ними из тени, собирая информацию. За все это время мальчишка мало что делал и почти все время молчал. Александр знал о нем только то, что он угрюмый, неблагодарный и явно не уважал женщину, подарившую ему жизнь.

— Что именно, звездочка?

Александр скривил губы, услышав прозвище, мальчишка тоже насупился. Но между ними не было ничего общего.

— Просил же…

— Знаю.

Александр не смог сдержать усмешки. Этот тон Алины — я все решила и не передумаю — был ему хорошо известен.

— Я знаю, что ты просил. Но раз мы решили, что я твоя мать, независимо от того, как выгляжу, то я буду называть тебя так, как захочу. Привилегия матери.

Матери…

Слово кажется почти чужим. На ум приходит только одна женщина, и это отнюдь не радостное воспоминание. Глядя на Алину сейчас — наконец-то во плоти, живую, а не призрака, которого он преследовал годами — Александр видел свою жену. Не мать.

Он не хотел видеть мать.

v

Поначалу Александр был рад, что Алина не заметила его присутствия. Так у него появилась возможность собрать информацию и определиться со своими дальнейшими действиями.

Но прошел один день, второй, и Александр начал нервничать. Почему Алина его не замечала? Она заблокировала их связь — верный способ почувствовать его присутствие, чтобы он их не нашел. Разве не должна она вести себя скрытно и осторожно?

Почему она его не ждет?

Ворох предположений привел к одному единственному ответу. На мгновение Александра захлестнула черная всепоглощающая ненависть. Его жена так сосредоточилась на мальчишке, что не видела ничего вокруг.

Александр прекрасно знал все ее отговорки. Может, Алина и научилась лгать ему, но сейчас, когда она не знала о том, что он рядом, она не притворялась. Все свое внимания она уделяла мальчишке, невежественному ничтожеству, который не заслуживал полученную силу.

Александр едва не выдал себя, так сильно ему хотелось положить фарсу конец. Алина не прощает и не забывает. Она оставит его еще на несколько лет, Александр в этом не сомневается. Но, если уж они не будут вместе, то Алина должна быть одна. В конце концов, она вернется к нему, как возвращалась всегда.

Когда-то у него была мать. Теперь у него только Алина. Будет справедливо, если и у нее будет только он.

vi

А потом Алина заговорила.

vii

— Я держала тебя в неведении так долго, что сейчас даже и не знаю, как все объяснить, — мягко проговорила Алина. — И, если честно, Исаак, мне не хочется тебе ничего объяснять. Я просто хочу сбежать с тобой так далеко, как только возможно, туда, где он… где Равка нас не коснется.

Не было такого места. Равка, конечно же, не весь мир, но за столетия вместе не было такого места, где они не оставили следа. Александр раздраженно дернул пальцами.

— Так это был тест? — тихо спросил мальчишка. Каким же жалким он был. — Я должен был доказать, что могу быть тем, кем ты хотела меня видеть?

Алина взяла лицо сына в ладони.

— Ты именно такой, каким я хотела тебя видеть.

А вот это уже было интересно. У происходящего должна быть причина: почему после сотен лет Алина решилась на этот шаг? Она что-то хотела, и теперь, когда силы мальчишки проявились, Александр поймет, что именно.

— Что это значит?

— Ты добрый, Исаак. Заботливый. Ты не боишься защитить себя, но никогда не нападешь первым. Не провоцируешь других, — Алина вздохнула. — И в тебе нет неуемных амбиций.

Нет амбиций?

— Знаешь, это явно не то, что родители хотят от своих детей, мама, — фыркнул мальчишка.

— У других детей не твой отец.

В голове Александра начала складываться картина совершенно отличная от всех ранее выдвинутых предположений. Пришлось подавить желание потянуть за невидимую нить, связывающую его с Алиной, потребовать ответов. Но он требовал объяснений все эти годы, и все безуспешно. Поэтому остался стоять и слушать дальше.

— Царь… мой отец.

Алина убрала руки от лица мальчишки. Александр видел, как она тщательно взвешивает каждое слово. И тогда он понял ее намерение. Он хотел было запретить ей, но Алина его опередила.

— Его имя — Александр Морозов.

viii

После этого оставаться в тени было уже невозможно. Не думая ни секунды, Александр вышел из тени прямо на поляну, где они устроили привал.

Мальчишка, конечно, ничего не услышал.

— Это не твое имя, чтобы раскрывать его.

За какие-то мгновения над поляной сумерки сгустились.

Краем глаза Александр заметил, как мальчишка затрясся, но не придал этому значения.

— Я уже устала ждать, когда ты появишься, — спокойно ответила Алина, и со стороны могло показаться, что она совсем не боится, но Александр знал ее слишком хорошо и заметил украдкой брошенный взгляд на сына. — А как же «все мое — твое»?

Александр встал рядом, не смея коснуться жены. Пока что. Нечто темное и дикое поднималось в душе, пока он жадно рассматривал Алину.

— Можно ли назвать женой женщину, которая бросила тебя на пятнадцать лет?

— Но бумаги-то никуда не исчезли.

Александр усмехнулся. Несмотря на обстоятельства, он был рад находиться так близко к Алине. Предстоит еще разобраться с мальчишкой, но это можно отложить на потом. Он позволил себе провести пальцами по бледной щеке и то, как Алина подалась навстречу, как ее пальцы сжали колено, вовсе не было игрой воображения. Между ними завибрировала сила — древняя и такая знакомая.

— Наш брак не только на бумаге.

Алина отвела его руку от своего лица, но запястье не выпустила. Александр считал это победой.

— Александр.

Алина глянула на мальчишку, и Александр ощутил прилив ненависти. Столетия минули с тех пор, как его жена заботилась о ком-то так сильно. Александр заметил, как ее рука сжалась в кулак, когда она ощутила вкус его ненависти, и ее собственный ужас прошел сквозь него.

— Что? — тихо спросил он, намеренно вставая между ней и мальчишкой. — Боишься, что он увидит тебя настоящую?

— Прекрати!

Александр даже не оглянулся на паршивца, он и так знал, что увидит: сжатые кулаки, воинственно сверкающие серые глаза, вздернутый подбородок.

Ему не нужны лишние напоминания. Александр лениво взмахнул рукой, и к мальчишке метнулись тени. В этот же миг Алина сорвалась с места.

ix

Он скучал по этому. По слепящим вспышкам света (хотя ему не нужно было видеть, чтобы знать, где Алина). Ему было интересно, что предпримет она, поэтому он отступил.

Алина сделала пасс рукой, и ее разрез, проредив лес, разогнал тени, не давая им добраться до мальчишки.

— Так и знала, что ты неправильно поймешь, — прорычала она.

Александр ждал, что на этом все закончится, но Алина и не думала останавливаться. Он едва успел отпрянуть прочь, не обжегшись.

— У тебя было пятнадцать лет, чтобы объяснить.

Алина закрыла собой мальчишку. Александр услышал взрыв собственной силы, прежде чем осознал, что хлопнул в ладоши.

— Исаак, беги.

Сосредоточенное лицо его жены побелело. Белоснежные волосы развевались точно щупальца, раздуваемые исходящим от тела жаром. Александр не потрудился понаблюдать за реакцией мальчишки.

Алина в ореоле собственной силой — приковывающее внимание зрелище.

— Нет, мама! Я не оставлю тебя здесь с ним!

Храбрый и глупый. Сын Алины из другой эпохи, другого мира, в котором они порознь, в котором… на память вдруг пришел следопыт, и Александр пустил в ход разрез.

Мир вокруг них стал белым, и Александр рассмеялся, когда его тени рассеялись, так и не достигнув цели.

— Хорошо ведь, Алина? Чувствовать, как сила поет внутри. Твоя и моя. Все, что тебе пришлось бросить ради этого паршивца, здесь — только протяни руку.

— Исаак, если ты любишь меня, ты уйдешь.

Александр чувствовал страх жены, и в нем поднималось отвращение и презрение, дремлющие, но не забытые.

— Но…

— Меня называют Сол Королевой не за красивые глаза, звездочка, а теперь беги!

Алина кричала так на поле битвы, когда противостояла целым армиям. Но тогда в ее голосе не было страха.

Александр сразу возненавидел ужас в голосе жены. Ведь он привык к тому, что перестал быть ее злодеем.

Мальчишка убежал. Никто не смел ослушаться Сол Королеву.

xi

Александр секунду другую думал бросить в погоню, но он все еще не решил, что делать с мальчишкой, а потому остался на месте.

Ну и еще, потому что Алина бросила в него два разреза, прикрывая сына.

— Что случилось, Алина? Его обучение еще не завершено? — протянул Александр, уворачиваясь от первого удара и отбивая второй. — Тот случай у реки порушил все твои планы?

— Все не так, как тебе кажется, — вспышка света вспыхнула от опасной близости. — Он не твоя замена, Александр.

Александр закрыл глаза, в отместку искажая тени, играя на страхе перед тем, что таится во тьме: они не ослепляют, но сбивают с толку. И впервые за вечность ощутил внутри себя мерзость. Он должен победить. Должен показать Алине, что она ошиблась, оставив его. Ошиблась, дав жизнь ребенку с его лицом и силой.

— Тогда зачем уходить?

Новый разрез.

— Зачем прятаться? Чтобы убедится, что я не узнаю лица собственного сына?

— Не притворяйся, будто тебя это волнует! — Алина тоже хлопнула в ладоши, и к нему устремилась волна жара. На висках выступил пот, и Александр укутал в себя в ночь, точно в плащ. — И не делай из меня идиотку! Мы оба знаем, что если бы я осталась, наследник Равки не прожил бы и нескольких месяцев!

Волна тьмы накрыла Алину. Он заберет ее тепло, ее свет, каждую частичку, пока они снова не будут вместе. Пока Алина снова не станет частью его самого.

— Дети такие хрупкие.

Сила разрезов, разорвавших покров теней, застала Александра врасплох. Они и раньше играли, но теперь она не оставляла ему времени уклонится, била наверняка. Пришлось на миг отступить.

Но только на миг.

— Я подавила его силы! Ты наблюдал за нами и солжешь, если скажешь, что видишь в нем угрозу! Он не обучен, у него нет желания быть лучше, чем он есть…

Александр зарычал. Кровь шумела в ушах, сила внутри кипела, пока боль острыми когтями впилась в старые раны. Теперь этого не остановить, да он и не хотел. Воззвав к глубинам своей души, он поднял своих солдат, сотканных из тьмы.

— Он уже сильнее, чем любой человек имеет право быть.

Ничегои взвились черным облаком, и Александр наслал их на жену в слепой злобе. Если он не может заставить ее прислушаться к любви, в таком случае заставит прислушаться к боли. И тогда он действительно слепнет, когда оглушительные визги сотрясают воздух: используя их связь, Алина создала солнечных солдат.

Воздух наполнился хлопаньем крыльев и ревом.

— Я знал девушку, которую никто ничему не учил, которая не мечтала о величии... Пока ее не нашел нужный человек и не показал, что можно хотеть большего.

— Исаак не я. И он не ты. А я — не Багра, — осторожно ответила Алина. — Я не нашептывала ему о власти по ночам, не говорила, что ему суждено править, не обещала ему целый мир. Он будет противостоять тебе, только если ты дашь ему повод.

Александр улыбнулся и ласково, будто она по-прежнему была юной девушкой, спросил:

— Алина, неужели ты думаешь, что я не брошу вызов?

Такова его природа.

— Даже если бы позволил ему жить, несмотря на то, что он видит во мне угрозу… какой была бы эта жизнь? — вкрадчиво произнес Александр, потому что в сражении слова такое же оружие, как и умения заклинать. — Ты жила в одиночестве всего семнадцать лет, это ничто по сравнению со столетиями. Думаешь, что познала страдания за свою долгую жизнь, но ты ничего не знаешь о настоящей боли. Ты не знаешь того, что знаю я. И что узнает он.

Тени укрыли всю поляну причудливыми узорами, и сквозь серую дымку невозможно было прочитать выражение лица Алины. Даже ему.

Но Александру не нужно видеть лица жены, чтобы знать, что у нее на сердце. Она любит слишком сильно, не важно, достоин человек этих чувств или нет. На этот счет он ошибся: думал, что она прекратит слепо привязываться к людям лет через сто.

И где они оказались? Он раскрывает эту брешь в броне и изливает внутрь всю накопленную за столетия боль. За прошедшие годы они успели причинить друг другу много страданий, но Александр никогда не оставит Алину Старкову в одиночестве.

— Таких, как мы больше нет, — прошептал он. — Но мы хотя бы есть друг у друга. А у него не будет никого. Это куда хуже смерти, Алина, не обрекай его на это.

На мгновение все замерло, и Александр ждал, когда Алина поймет. Она должна понять.

Наконец Алина подняла руку и сжала ладонь в кулак. Ее солдаты света исчезли, и Александр со вздохом облегчения развеял ничегой. Он хотел подойти ближе, но замер, когда Алина не опустила руки.

Разрез сиял ровно, и она даже не вздрогнула, когда поднесла клинок света к горлу.

xii

— Я не Багра, — ровно сказала Алина. — Но у нас есть кое-что общее: я не боюсь умереть за своего сына. И ты поклянешься мне, что дашь ему прожить его жизнь, какой бы длинной она ни была, или я навсегда оставлю тебя в одиночестве.

xiii

Он остановился.

xiv

— Алина… — выдохнул Александр и потянулся к ней, но Алина шагнула назад, и по какой-то причине он не мог заставить себя подойти ближе.

Взгляд Алины был столь холоден, что пронзил его насквозь.

— Мама?

Алина закрыла глаза. Мальчишка выбежал из леса и встал, будто щит, между ним и Алиной.

— Что ты с ней сделал? Что с ней?

Кулаки мальчишки сжаты, подбородок вздернут, но в свете, исходящем от Алины, Александр увидел, что у сына его глаза. И они пылали гневом.

— Я же просила тебя уйти, Исаак, — голос Алины прозвучал надломлено, и Александр не мог понять почему.

— Стало тихо, и я начал волноваться, — мальчишка отвернулся к Алине, будто не осознавал, насколько опасно поворачиваться спиной к Дарклингу. — Все хорошо, мама. Я заставлю его остановиться. Не знаю, как, но заставлю.

Алина открыла глаза и посмотрела на Александра. За все время ее рука не дрогнула.

Я навсегда оставлю тебя в одиночестве.

— Клянусь, — с отвращением то ли к мальчишке, то ли к Алине, то ли к себе самому, бросил Александр. — Опусти руку, Алина. Я клянусь.

Тонкое прозрачное лезвие оставило на шее едва видимый порез.

Алина опустила руку, и Александр вспомнил, как дышать.

Его клятву тут же испытали на прочность: мальчишка с низким рычанием бросился на него, но Алина успела остановить сына, пока тот не натворил глупостей.

— Помнишь, что я говорила тебе о драках? — она хорошенько встряхнула сына, заставляя посмотреть на себя.

Мальчишка обвел рукой поляну. Александр лениво огляделся вокруг: подобные разрушения в ссорах между ним и женой были нормальным явлением.

— Хочешь сказать, он не ударил первым?!

— Он не ударил тебя первым, — подчеркнула Алина, так и не отпустив сына. — И я в безопасности. Поверь мне, звездочка, что бы ты сегодня не увидел, я всегда в полной безопасности.

«Алина права» — горько подумал Александр. И не потому, что не выполнила бы свою угрозу: если бы он причинил мальчике вред, Алина оставила бы его одного навсегда.

Нет, она жива потому, что он не вынес бы одиночества. Она добьется от него любой клятвы, всего лишь пригрозив лишить себя жизни.

Мальчишка, пусть и нехотя, расслабился, и Алина отпустила его. Вместо того, чтобы снова кинуться на него с кулаками, он крепко обнял ее, и Алина отчаянно прижала сына к себе.

— У тебя, — едва слышно пробормотал он, пока Дарклинг отступал в тень, — ужасный вкус в мужчинах.

xv

Через три месяца Алина вернулась в Ос-Альту.

Александр работал в своем кабине, наблюдая как подрагивает на ветру пламя свечи. Часы подсказывали, что близился рассвет. Дверь отворилась, впустив в комнату немного света. Войти в его личные покои мог только один человек, но Александр не спешил поворачиваться.

— Я скучала по этому, — вздохнула Алина, скидывая на пол плащ.

— Ты могла вернуться сюда при первом желании, — с горечью напомнил Александр.

— Я, наконец-то, вернулась домой, а ты собираешься тратить время на разговор, который у нас уже был?

Тонкие пальцы пробежали по его плечу, и он заметил блеск чешуи морского дракона. Медленно, уверенный, что это проекция, Александр накрыл ее ладонь своей. Через мгновение Алина сжала его пальцы.

Стул упал, когда он резко встал, чтобы прижать жену к своей груди. У Алины хватило наглости ухмыляться, но ее тонкие руки обняли его в ответ.

— Мальчишка? — Александру было ненавистно, что приходилось спрашивать о паршивце, что так нагло вторгся в их жизнь. Но какая-то часть его не могла подавить любопытства.

— В Малом Дворце вместе с другими учениками, — ответила Алина, рисуя узоры на его спине. Все, как раньше, будто ее не было всего несколько недель, а не целую маленькую жизнь. — Исаак пока хочет остаться анонимным.

— И как он планирует это сделать? Он необычный заклинатель, — фыркнул Александр.

Алина погладила его по щеке.

— Спроси его сам.

Александр нахмурился, но Алина требовательно поцеловала его, отвлекая. Он приподнял ее за бедра, заставляя обвить талию ногами. Свеча полетела на пол вместе с важными документами, но Александр с радостью спалил бы все дотла, если бы это позволило добраться до Алины раньше.

Твердое дерево впилось в бедра, когда он опустил Алину на стол, упиваясь ее тихим смехом, ее вкусом, ее чувствами. Их одежда падает на пол, к плащу, пока он в деталях напоминает ей, от чего она так долго отказывалась.

С мальчишкой можно будет разобраться позже. Многим позже.

Ребенок продолжал заливаться плачем.

Дарклинг солгал бы, если бы сказал, что не думал о том, чтобы его задушить, поэтому промолчал. Все равно его никто не услышит. Алина по глупости оставила его наедине с сыном.

От убийства его удерживали вовсе не отцовские чувства, а любовь и привязанность к жене. Дарклинг знал, что Алина никогда не простит его, но она и так уже многое ему никогда не простит. Его больше пугало, что она никогда к нему не вернется, если он решит избавиться от мальчишки

И все же надо было что-то сделать.

Ребенок плакал на удивление громко для такого маленького создания. В голову пришла глупая мысль запугать его, но Дарклинг сразу ее отбросил: вряд ли это бесполезное создание понимало хоть что-то о силе и власти.

Вдруг в сознании мелькнуло смутное воспоминание о матери. Дарклинг едва не отогнал его прочь: прошли десятилетия, может, столетия, а он до сих пор старался не думать о Багре.

Ребенок плакал, и Дарклингу оставалось только одно.

— Не знала, что ты умеешь петь, — мягко заметила стоящая у дверей Алина.

Дарклинг тут же замолчал, оборвав колыбельную на полуслове. Он злился на себя, что не заметил возвращения жены. С годами он потерял осторожность.

— Никогда не считал этот навык ценным, — хмуро ответил он.

Алина ухмыльнулась и подошла к колыбели, чтобы взять сына на руки. Мальчишка — Исаак — молчал, глядя на него широко распахнутыми серыми глазами.

— Исаак.

Мать Исаака была такой нежной и любящей, какой только может быть женщина, прожившая триста лет.

Но иногда она произносила его имя особым тоном, и Исаак сразу вспоминал, что все эти триста лет она управляла империей и состояла в отношениях с самым трудным человеком на земле.

Так что Исаак похвалил себя за то, что не вздрогнул.

— Мама, — его вдруг очень заинтересовала книга по истории картографии, еще пять минут назад навевавшая скуку.

— Что ты думаешь насчет отпуска?

Что-то в ее голосе заставило его сразу подумать об угрозах от одного любителя черного цвета. Исаак оторвался от книги.

На щеках матери алел румянец, глаза сияли возбуждением. Нет, предвкушением. Что тоже вызывало опасение, но мать выглядела такой счастливой. Не то, чтобы в остальное время она была несчастна…

Но, когда ты прожил триста лет, тебя мало что может удивить. Война, власть и семья — единственные вещи, которые не потеряли важности для матери. Исаак не знал, что из этого более разрушительно.

— Определи на сколько короткий, — после паузы попросил он.

— Четырнадцать лет, примерно.

Значимое число даже десятилетие спустя. Тем более отец любил поднимать эту тему.

«Ты бросила меня, Алина. Я потратил четырнадцать лет на поиски тебя, Алина. Не представляю, какие мои недостатки могли заставить тебя уйти, Алина».

Исаак ко многим вещам в своей жизни относился серьезно, включая угрозы отца. Однако о Дарклинге, как о личности, он не задумывался. Как у такого древнего гриша была полная неразбериха в личной жизни — оставалось загадкой. И Исаак не имел никакого желания ее разгадывать.

— Подожди, — не в первый раз размышления о Дарклинге отвлекли его от чего-то по-настоящему важного. — Подожди, ты беременна?

— Не нарочно.

— Для него это не будет иметь значения.

Его мать улыбнулась, и мир как будто стал светлее.

— Поэтому мы отправляемся в отпуск.

Исаак улыбнулся в ответ. Хороший сын не радовался бы перспективе разгневать отца, но Дарклинг ни в ком бы не признал хорошего сына. Исаак не ненавидел отца… но залезть тому под кожу лет на десять не повредит. Особенно если они будут далеко друг от друга.

— Я как раз думал развеяться. Говорят, Керчь хороша в это время года.

— Снова? — голос Дарклинга звучал мягко и смертоносно. Этот голос обращал в бегство армии, но Алина Старкова лишь спокойно смотрела в ответ.

— Удивительно, что за три столетия это случилось всего лишь дважды.

— Ты обещала, что больше никогда.

— Я не планировала беременность. Если для тебя это такая проблема, Александр, то тебе следовало быть осторожнее. Даже я не могу учесть все случайности.

Дарклинг гордился своим контролем. А Алина гордилась тем, что могла вывести его из себя. И, когда Александр оскалился, она лишь ухмыльнулась.

— И разве не ты волновался, что Исаак будет одинок?

Мир вокруг Алины представлял из себя размытое пятно и не волновал Дарклинга, пока темная клякса рядом не фыркнула. Мальчишка что-то сказал, и глаза Алины заблестели.

— Он с этим смирится, — ответила она сыну, не разрывая зрительного контакта. — Как в прошлый раз.

— Не смей говорить так, как будто меня здесь нет, — сквозь сжатые зубы выдавил Александр.

— Технически, ты находишься в Ос Альте.

— Алина.

На плечо его жены легла рука, и в фокусе появился мальчишка.

— Он сейчас назвал тебя по имени особым тоном?

— Твой отец довольно древний, Исаак. Не вини его, что он забыл, что не может меня запугать.

Исаак не мог видеть его, но точно знал, куда смотреть.

— Ты удивишься, но мне есть за что его винить.

На лице Алины промелькнула эмоция, но в тот же миг маска лукавства вернулась на место. Кто-то другой этого бы не заметил. Но Александр не был кем-то другим. За юмором и легкомыслием жены скрывалась боль, и прошло много времени с тех пор, как он перестал притворяться, что его это не волнует.

— Значит, увидимся через четырнадцать лет, — коротко подытожил он.

Алина улыбнулась, нежно и грустно, и, если бы кто-то другой вызвал в ней эти эмоции, Александр, не задумываясь, убил бы мерзавца.

— А это, Александр, зависит уже от тебя. И, кстати, я жду близнецов, — добавила Алина и опустила руку в разрезе, оставив Александра в одиночестве размышлять к лучшему это или к худшему.

Александр нашел ее во Фьерде.

Что было не так уж и удивительно: если она услышала о беспорядках в маленьком городке в Керчи, значит, слухи долетели и до Ос Альты. Возможно, волнения подстроил Александр, чтобы выманить ее. Ему не привыкать устраивать революции.

— Разве я недостаточно доказал, Алина? — голос Александра талым снегом стек по спине Алины, когда муж ворвался в ее покои в Ледовом Дворце. — Разве я не играл по твоим правилам, не повиновался твоим желания?

Алина была занята, она рожала. Убрав со лба слипшиеся от пота волосы, она махнула акушерке — угрюмой женщине, дальней родственнице Федора — которая встала между ней и мужем.

Потомкам ее соратников передалась преданность, что одновременно утешало и печалило.

— Да, твой самоконтроль, когда дела касается не убийства нашего первенца, впечатляет, — сухо заметила Алина, стиснув от боли зубы.

Выражение лица Александра было нечитаемым. В другой ситуации Алина бы восхитилась его усилиям изображать безразличие, но сейчас это только утомляло.

Однажды она нашла в себе силы уйти на четырнадцать лет. Они были вместе три столетия, но Алина не знала, что ей двигало, когда она протянула руку.

— Это жест доверия, — хрипло сказала она. — Святые знают, ты ничего не сделал, чтобы заслужить его, и не смотри на меня так. Но я устала. Давай попробуем что-то новое.

— Я не буду вести этот разговор перед акушеркой.

— Ох, поверь мне… скоро дело станет еще более личным, — прошипела Алина, когда ее скрутили схватки.

Тишина затянулась достаточно, чтобы акушерка начала мягко подбадривать, просить тужиться сильнее. Алина протянула руку и подумала о дочерях. О сыне. Ее маленькая разбитая семья.

Жестоко было создавать ее? Ее муж думал, что да. Но Алина утратила представление о том, что правильно, когда похоронила последних из своих друзей. Может, она стала эгоисткой. Может, теперь она — женщина, которая убьет оленя, а не девочка, которая отпустит его.

Александр переплел их пальцы. Алина всхлипнула, когда волна силы прошла через нее, и сжала его руку.

Она никогда не была религиозной, даже когда была Святой, а не императрицей.

Но теперь она молилась.