Нас запомнят войной, но пусть назовут прощением (гет)

Я назову нас борьбой и песней, ошибкой и сказкой вместе. На плечах друг у друга построили замки из позвонков и крови. Горе свело нас, скрепило грязью былых историй,

Короновало каждого, трон возвело на чужих костях, Мы полюбили,но мёртвой частью самих себя.

И не верили клятвам,которые дали в дороге на эшафот.

Может, в жизни другой и времени кто-то надеждой нас назовёт? Может, в жизни другой мы встретились,не почувствовав боя кнут? Я бы нас назвала прощением, но не вспомнила про войну.

Никита Гилл

Второе августа, 1999 год. Понедельник

В окно настойчиво стучится крупная рыжевато-бурая сова. Гермиона мельком смотрит на неё через стекло над кухонной раковиной, не зная, стоит ли впускать неожиданную гостью. Однако воспитание не позволяет игнорировать птицу, поэтому она поднимает створку, и сова бесцеремонно выпускает из клюва свёрнутый пергамент. Затем она оглядывает девушку сверху вниз печальным янтарным глазом, и Гермиона протягивает угощение, которое держит на подоконнике для подобных случаев. Сова доброжелательно ухает и летит прочь.

Гермиона хмурится: совы улетают, не получив ответа, только если отправитель намеренно указал, что ничего не ждёт. Мягким взмахом палочки над свитком она проверяет, не наложено ли на него опасное или тёмное проклятие. Это уже вошло в привычку, годы войны и сражений сделали Гермиону подозрительной. Постоянная бдительность.

Лежащее перед ней письмо, однако, безобидно. Простой пергамент, перевязанный изумрудно-зелёной лентой, с гербом, от которого по коже бегут мурашки.

Две змеи, обернувшиеся вокруг буквы «М», — раньше Гермиона никогда не получала ничего подобного, но и без того всё ясно. В памяти всплывают жестокий смех и длинные светлые волосы.

Малфой.

Трясущимися руками Гермиона вскрывает печать и развёртывает свиток. Не будь на письме её имени, она приняла бы это за нелепую ошибку. И плевать, что её маленький коттедж не похож на жилой из-за наложенных чар Фиделиуса, а Гарри — единственный их хранитель. У неё даже не подключён камин — удивительно, что сова Малфоя вообще смогла её отыскать. Должно быть, на это ушло много часов.

Затаив дыхание, Гермиона медленно разворачивает пергамент.

«Мисс Гермиона Джин Грейнджер,

Позволь поблагодарить тебя за участие в суде надо мной и моей матерью год назад. Мне известно, что только ваши с Поттером показания спасли нас от Азкабана. Её свобода в последний год и четыре месяца много значила для меня.

Кроме того, я хотел бы извиниться за то, как обращался с тобой в Хогвартсе, и за свой выбор на войне. У меня нет оправдания. Ты блестящая ведьма, и мне жаль, что я причинил тебе боль.

Искренне,

Драко Люциус Малфой».

Дрожащими пальцами Гермиона опускает письмо на стол, чувствуя, что дрожит как осиновый лист то ли от шока, то ли от разливающегося по венам страха.

Гермиона давно догадалась, что Драко Малфоя воспитывали в убеждении, будто чистота крови напрямую связана с ценностью ведьмы или волшебника. Не нужно обладать богатым воображением, чтобы понять, какого отца представлял из себя Люциус Малфой. Гермиона простила Драко насмешки и издевательства в школьные времена. Он был ребёнком. Все они были детьми, сражавшимися на войне, которой не заслужили.

В её сердце больше не осталось места для ненависти.

И даже так Гермиона никогда не представляла себе день, когда будет держать руках настоящее письмо с извинениями от Драко Малфоя. Не думала, что когда-нибудь он поблагодарит её за присутствие на суде (то решение принесло и ей, и Гарри много проблем). Не думала, что когда-нибудь он напишет такие правильные слова, непохожие на все прошлые жестокости.

Гермиона не может оторвать взгляд от последнего предложения: «Ты блестящая ведьма».

Хотя она никогда не сомневалась в своём уме и старалась окружать себя людьми, ценящими это, слова Малфоя задевают её. Одиннадцатилетняя девочка из прошлого, сжавшаяся от впервые услышанной в свой адрес «грязнокровки», каким-то образом продолжающая задаваться вопросом, влияет ли кровь на магию и значимость человека, теперь безмолвствует.

Дрожа, Гермиона прижимает письмо к груди. С плеч словно сваливается огромная тяжесть и опускается вместе с конвертом в маленький сундучок. Гермиона упрячет его подальше, сохранит в тайне, принадлежащей только ей одной. Отчего-то кажется: Драко Малфой предпочёл бы, чтобы всё обернулось именно так. Доказательство того, что у него всё-таки есть сердце, будет храниться там, где никто и никогда не догадается его искать.

Тринадцатое сентября, 1999 год. Понедельник

Гермиона не планирует отвечать на письмо Малфоя. Вместо этого почти целый месяц она прячет пергамент, скрывая его даже от себя самой, но он никак не выходит из головы.

С обыкновенным рвением Гермиона бросается в работу, заполняет формы и заявки на переселение домовых эльфов, никогда не проводя за столом больше двух дней подряд. Она полна решимости внести изменения в сложившуюся систему мироустройства, и хотя Г.А.В.Н.Э. пошло не совсем по плану, Гермиона по-прежнему несёт факел справедливости всем домовикам волшебного мира, которые заслуживают большего.

Сейчас мир нуждается в этом как никогда: ропот недовольства преследует Гермиону на каждом шагу. Заброшенные предприятия возвращаются к работе, но медленно, число учащихся в Хогвартсе сократилось по сравнению даже с военным временем, и люди продолжают бояться. Гермиона искренне желает что-то изменить, а для этого стоит начать со своей давней страсти — защите умеющих колдовать не-волшебников.

Когда часы бьют без пяти полдень, Гермиона вскакивает. Обычно во время обеда она работает, но сегодня спешит в кафетерий.

Гермиона нетерпеливо отыскивает обеденный стол, который делит с Гарри, когда он не отлучается по делам авроров. На столе уже лежит номер «Ежедневного пророка», и она собирается выбросить его, как и положено поступать с мусором, коим, по её мнению, является «Пророк».

Первую полосу занимают крупные чёрные буквы с движущимся изображением гроба, опускающегося в землю. «ГЛАВА РОДА МАЛФОЙ УМЕРЛА В 45».

Сердце ухает, когда Гермиона узнаёт в размытых пятнах колдографии лицо Драко Малфоя. Она хватает газету, жадно вчитываясь в статью, и отрешённо опускается на привычное место.

Нарцисса Малфой скончалась в невероятно молодом возрасте сорока пяти лет. Причина смерти не указана. Драко Малфой числится единственным живым представителем рода Малфой.

Гермиона не питала особого интереса к Люциусу Малфою, но помнит, что его нашли мёртвым в камере Азкабана всего за шесть месяцев до конца войны. Хотя причину смерти не обнародовали, было нетрудно сделать вывод, что день за днём жизнь утекала из него, пока тело, наконец, не сдалось окончательно.

Гермиона не праздновала, не горевала и даже не думала об оставшихся Малфоях.

Но сейчас? Сейчас её переполняет печаль, которую, похоже, не удастся так просто стряхнуть, из-за Драко Малфоя, осиротевшего всего в двадцать лет. Гермиона не знает, как Драко относился к родителям, но в волшебном мире ни для кого не секрет, что Нарцисса Малфой любила своего единственного сына. Возможно, это и стало решающим аргументом, уберёгшим женщину от Азкабана. Любовь к Драко побудила её обмануть Волдеморта и спасти тем самым жизнь Гарри Поттеру.

Ещё мгновение Гермиона смотрит на чёрно-белое лицо на фотографии: оно кажется тем сильнее знакомым, чем дольше вспоминаются угловатые черты, заострённый подбородок и усмешка, застывшая на губах. Платиновые волосы сразу обращают на себя внимание, но Гермиона не может не задержаться на глазах, зернистых из-за бумаги. Интересно, скорбит ли Малфой?

— Что нового? — Голос подошедшего к столику Гарри отрывает Гермиону от необычных размышлений.

Она покашливает.

— «Пророк» сообщает, что Нарцисса Малфой мертва.

На мгновение Гарри выглядит шокированным, но тут же берёт себя в руки и садится напротив.

— Какой… ужас. — Он звучит искренне. — Не могу поверить, что ей достались всего год и четыре месяца свободы.

Его слова отдаются в ушах отголосками письма Драко Малфоя:

«Её свобода в последний год и четыре месяца много значила для меня».

Знал ли он, что она умирает?

На долю секунды Гермиона задумывается, рассказать ли Гарри о письме, которое всего лишь месяц назад отправил ей Драко Малфой. Слова вертятся на кончике языка, готовые вот-вот сорваться, но Гарри отодвигает газету и ставит перед Гермионой дымящийся кофе.

— Кофе со сливками и кусочек сахара, — зелёные глаза Гарри сверкают, — для моей любимой ведьмы.

Гермиона смеётся:

— А как же Джинни?

— Не говори ей, что я это сказал, — заговорщически шепчет Гарри, — но вы обе претендуете на роль фавориток.

Гермиона хихикает и делает глоток, разглядывая лучшего друга поверх стакана. Не существует ничего — ни гор, ни океанов, ни чудовищ, — что она бы не покорила ради него. Растрёпанные чёрные волосы и зелёные глаза так же дороги ей, как и свои собственные.

Они нечасто обедают вместе, поскольку работа отнимает у обоих всё свободное время. Записка, которую Гарри отправил в отдел регулирования магических популяций и контроля над ними тем утром, оказалась очень кстати, и Гермиона ухватилась за возможность повидаться.

Связаться с Роном не получается, что неудивительно, хотя Гермиона ловит себя на мысли, что скучает. Прошло всего три месяца, с тех пор как он оставил стажировку в аврорате ради помощи Джорджу. Они с Гарри не винят его. Восстановление «Всевозможных Волшебных Вредилок» и необходимость поставить Джорджа на ноги — в приоритете. Мир нуждается в розыгрышах и веселье.

Работа бок о бок с братом в магазине шуток пришлась Рону по душе. Ему всегда нравились изобретения близнецов и пакости, которые они устраивали.

Однако ему нравилась и учёба в аврорате, Гермиона знает, что Рон преуспел бы на этом поприще. Он обладает логическим складом ума, хорош в стратегиях и имеет опыт на поле боя.

Тем не менее Гермиона радуется, что он избрал другой путь. Война наложила на Рона свой отпечаток, как и на всех остальных, и было сложно спокойно наблюдать, как бесконечная охота на тёмных волшебников разрушает его дух. Присущая одному ему жизнерадостность помогла ей и Гарри пережить ужасные времена.

— Я скучаю по Рону, — говорит Гарри, поигрывая крышкой стакана. — Мы не виделись целую вечность.

Гермиона улыбается.

— Я только что подумала о том же самом. Напишу Молли, у неё в конце октября день рождения, так что, может, получится привлечь Рона к планированию какой-нибудь вечеринки по такому случаю.

— Ещё же больше месяца! — возражает Гарри. — Сейчас только сентябрь!

— Никогда нельзя быть слишком подготовленным, Гарри Поттер.

Гарри закатывает глаза, но совершенно дружелюбно, и Гермиона не может не улыбнуться в ответ.

Они болтают обо всём сразу, о коттедже Гермионы и о том, привела ли она наконец в порядок старый дом родителей. Гермиона узнаёт об успехах Джинни в квиддиче и нравится ли Гарри новообретённый статус полноправного аврора.

— Кингсли весь на нервах, — тихо сообщает Гарри, — думаю, общественность и Визенгамот оказывают на него давление.

Гермиона усмехается.

— И что же он должен сделать по их мнению? В одиночку восстановить экономику и магическое население после разрушительной войны?

Гарри пожимает плечами.

— Пожалуй, именно этого все и ждут.

— Ничто, кроме времени, не способно решить это, Гарри, — предостерегает его Гермиона. — Лучшее, что мог бы предложить Визенгамот, — какие-нибудь стимулы для владельцев малого бизнеса? В их силах дать больше кредитов не-людям, которые тоже пользуются магией! — Внезапно Гермиона оживляется, наполняется жаром.

Гарри добродушно улыбается, но легко заметить, что он не разделяет энтузиазма подруги:

— Не думаю, что они пойдут на это, Гермиона.

— Но… но ты только представь! — в отчаянии восклицает она. — Ты знаешь, у скольких оборотней наверняка есть невероятные идеи или как они могли бы увеличить рынок труда?

Гарри мрачно кивает.

— Я и раньше не отрицал, что обращение с оборотнями отвратительное, и, к сожалению, после войны стало только хуже.

— Сивый. — Гермиона зло выдавливает его имя. Любой разговор о правах оборотней неизбежно сводится к Фенриру Сивому — его позор отныне падает на всех оборотней тенью жестокости и садизма. Как быстро люди забыли Ремуса Люпина: его доброту и благородство, его последнюю жертву, принесённую во имя мира. Профессор провёл всю жизнь, сражаясь против Волдеморта, но никак не смог помочь собратьям. Гнев Гермионы по этому поводу не угасает на протяжении сотен встреч, посвящённых социальной поддержке оборотней и закону об их ассимиляции.

Гарри соглашается, но быстро меняет тему, чтобы отвлечь Гермиону. Они обсуждают предстоящую вечеринку ко дню рождения Молли Уизли и решают, что пригласят Билла с Флёр домой, и Чарли тоже, хотя вряд ли он сможет вырваться из Румынии. Может, получится устроить международный звонок через камин.

Обед пролетает незаметно, и Гермиона почти неохотно возвращается к работе. Она не переставая думает о прочитанной в «Пророке» статье. Думает о Драко Малфое, оставшемся в одиночестве в огромном поместье, наедине со всеми ужасами, которые хранят его стены.

Гермиона отыскивает перо и призывает лист пергамента. Она отодвигает от себя бланки и служебные записки и принимается составлять ответ на письмо, на которое поклялась никогда не отвечать.

Больше часа она пишет и переписывает, пока не остаётся довольна, а затем копирует готовый черновик на чистый пергамент. Аккуратно свернув, Гермиона перевязывает его найденной в столе красной лентой. В отличие от Малфоев, она не имеет фамильного герба, поэтому пользуется простым заклинанием, чтобы создать маленькую восковую печать.

Гермиона отправляется в министерскую совятню: она намного меньше, чем хогвартская, и содержит всего несколько бесплатных сов для сотрудников. Девушка выбирает маленькую, практически полностью чёрную птицу с большими жёлтыми глазами и прикрепляет к её лапе письмо.

— Пожалуйста, отнеси это Драко Малфою, — просит Гермиона. — Он не обязан отвечать, так что можешь сразу возвращаться.

Сова взмывает в воздух, и Гермиона дожидается, пока её силуэт не исчезнет, но даже тогда медлит. Собственные слова, всплывающие в памяти, не перестают насмехаться над ней.

«Мистер Драко Люциус Малфой,

Я сожалею, что так долго не отвечала на твоё письмо. Я прощаю тебя за всё, что происходило в школе. Мы были детьми, и я не могу таить за это обиду. А что о твоих действиях во время войны: что ж, полагаю, у тебя не было особого выбора, хотя вряд ли это тебя утешит. Однако если это принесёт какое-то успокоение, то знай, что я тебя не виню.

Сегодня утром я прочитала новость о кончине твоей матери и глубоко сожалею о потере. Я не могла не прийти на её суд, поскольку благодаря ей выжил мой лучший друг. Надеюсь, ты хорошо провёл с ней время после войны, — мне очень жаль, что его оказалось недостаточно.

Искренне,

Гермиона Грейнджер».

Двадцать первое октября, 1999 год. Четверг

Несмотря на то, что после войны «Нору» пришлось отстраивать заново, мало что изменилось кардинально. Конечно, беспорядка стало меньше, поскольку многие безделушки Уизли исчезли в огне. К тому же никто из детей, кроме Рона, не живёт дома, хотя и он подыскивает собственную квартиру.

Маленькая кухня всё так же выходит окнами на большое зелёное поле, где Гермиона часто наблюдает за Гарри с Уизли, играющими в квиддич. Это одно из её любимых мест. Тут всегда кипит жизнь и раздаётся смех, слышный даже с порога.

Радостная Молли стискивает Гермиону в объятиях и ворчит из-за её внешнего вида. Гермиона крепко обнимает женщину в ответ. Она стала для неё самым близким человеком, заменившим мать, и Гермиона бесконечно благодарна, что, несмотря на то что у них с Роном не сложились романтические отношения, они остались друзьями и что Молли с Артуром приняли это естественно, без криков и пересуд.

Иногда Гермиона задаётся вопросом, не потому ли так вышло, что они уже потеряли слишком много детей. Неудачный роман одного вряд ли мог привести к отчуждению другого.

— С днём рождения! — Гермиона смахивает слёзы, и Гарри присоединяется к их объятиям.

— Да ну тебя, мам, — доносится из кухни голос младшего Уизли, — дай им отдышаться!

Гермиона лучезарно улыбается Рону и бросается к нему, крепко обнимая. Он смеётся в её растрепавшиеся волосы и слегка отодвигает девушку от себя.

— Мы так давно не виделись, Миона, — бормочет он, сверкая голубыми глазами. — Расскажи-ка, как там поживают домовики?

Гермиона усмехается.

— Замечательно, спасибо, что спросил. Надеюсь, каждый день приближает нас к равенству. Как дела в магазине?

Лицо Рона загорается, Гермиона даже не успевает подумать, как он уже описывает новейшую квиддичную линейку, которую изобрёл сам и которую Джордж одобрил, — её буквально сметают с полок. Рон рассказывает про «Хлёсткие плётки» и «Буйные бладжеры», и Гермиона на мгновение позволяет себе расслабиться, заразившись исходящим от него энтузиазмом.

— Рон, я так горжусь тобой, — в конце концов говорит она. Рон густо краснеет, но слегка кивает.

Гарри зовёт их к столу, битком набитому людьми. Во главе, ближе всего к двери, сидит Артур, справа от него устроился Перси, а слева — Джинни. Билл и Флёр, приехавшие заранее, чтобы помочь с подготовкой вечеринки, расположились на другом конце стола. Перси с Джорджем поворачиваются к вошедшим Рону с Гермионой и указывают на привычные места Золотого трио, которые специально оставили свободными.

— Чарли не приехал? — спрашивает Гарри.

Молли вздыхает.

— Не получилось, слишком много дел в Румынии. Но он передал вам всем привет!

Праздничный ужин — жареная курица с печёным картофелем, и Гермиона устраивает состязание с Роном: кто добавит больше соуса к своему блюду. Она и не помнит уже, когда последний раз ела домашнюю еду, а Молли Уизли не проводила всё время на кухне. Молодые предложили приготовить ужин сами или сделать заказ, чтобы отпраздновать день рождения как положено, но женщина настояла, что готовка ей только в радость.

Стол гудит от счастливых перешёптываний, и Гермионе вспоминается, как ещё совсем недавно всё казалось безнадёжным. Она никогда не думала, что им удастся снова собраться здесь.

— Миссис Уизли, еда восхитительна, — хвалит Гермиона.

Молли лишь отмахивается.

— Ты слишком добра, дорогая.

Гарри заканчивает первым и относит пустые тарелки в раковину, колдуя простые чары для мытья посуды. Гермиона на мгновение впечатляется, поскольку бытовая магия никогда не была его сильной стороной. Однако Джинни сияет, и Гермионе приходит в голову, что Гарри, пожалуй, просто решил похвастаться.

— Миссис Уизли, — начинает он, как только все тарелки убраны, — мы приготовили вам подарок.

Глаза Молли искрятся.

— Ох, не стоило, родные.

— Ещё как стоило, мам, — пожимает плечами Рон, — в прошлом году только закончилась война, всё восстанавливалось, но теперь мы наконец хоть немного чувствуем, что жизнь налаживается.

Артур протягивает ладонь и сжимает руку жены.

— Молли, мы все тебя очень любим.

Гермиона воспринимает это как намёк и вытаскивает палочку, левитируя к себе спрятанный в шкафу предмет. Он обтянут тёмным бархатом, и Гермиона оставляет его возле стола, чтобы Молли могла самостоятельно открыть подарок.

Молли медленно встаёт, разговоры стихают, как будто все вокруг одновременно затаили дыхание. Она медленно направляется к бархатному свёртку и разворачивает его. Внутри — новые напольные часы из красного дерева.

Она тихо, еле слышно вздыхает и медленно поднимает руку в благоговении, нежно прикасаясь к стеклянной поверхности. На циферблате десять тонких стрелок, на каждой из которых написано имя. Вместо времени часы показывают: «Дома», «В школе», «В пути», «На работе», «В больнице», «Смертельная опасность», «В постели», «Потерялся», «В магазине».

— Мерлин, — шепчет Молли Уизли, — они прямо как мои старые часы.

Её старые часы, с которыми она никогда не расставалась, пока те не сгорели в огне. Втайне Гермиона только радовалась, что Молли не пришлось смотреть, как стрелка Фреда медленно скользит к «Потерялся».

Артур встаёт и подходит к дрожащей жене.

— Это была идея Джорджа, любимая. Мы хорошо помнили старые часы и обратились в мастерскую в Косом переулке, которая сумела их воссоздать. А потом Гермиона взялась зачаровать их, что заняло целую вечность. Оказывается, это были очень уникальные часы.

— Точно, уникальные, — говорит Молли, наконец поворачиваясь к ним. В глазах у неё слёзы. — Уникальные. Они… прекрасны. Слишком прекрасны, я не могу.

Джордж за другим концом стола медленно качает головой.

— Нет, мам. Не слишком. Ты это заслужила.

Молли улыбается.

— И ты добавил имена. Я в восторге. Гарри, дорогой, Гермиона, я всегда хотела добавить вас на мои старые часы.

— Да, — краснеет Гарри, — Рон убедил нас, что вы так и скажете.

Молли улыбается, полной широкой улыбкой, которую никто и не видел со времён битвы за Хогвартс.

— Это лучший подарок на день рождения, дорогие мои. Спасибо вам.

Она не упоминает, что практически все стрелки указывают на «Дома»: Джинни, Рон, Джордж, Артур, Молли, Гарри, Гермиона, Перси, Билл. Единственное исключение — Чарли, в одиночестве замерший напротив «Работы». Это первый раз с третьего курса, когда ни одна из стрелок не направлена на «Смертельную опасность». До чего же приятное зрелище.

Момент нарушает громкий стук за окном кухни, где восседает белоснежная сова. На мгновение у Гермионы ёкает сердце, она думает, что это Букля, вернувшаяся к жизни.

Перси подходит к окну и впускает странную гостью, расстёгивая котомку, привязанную к её лапе. Без малейшего колебания сова взлетает, и Перси недоумённо смотрит на стопку пергаментов в своей руке.

— Письма из министерства, — заявляет Перси, — причём много.

Он бросает свёрнутое письмо Джорджу, Рону, Гарри, Джинни, Гермионе и оставляет одно себе.

Письмо камнем ложится в ладони Гермионы. Оно несёт неизвестность, и девушку охватывает ужас. Она не единственная, кто его испытывает. Гарри настолько привык, что жизнь вечно преподносит ему неприятные сюрпризы, что его руки даже не дрожат, когда он самым первым ломает печать и разворачивает свой пергамент.

Пробежавшись глазами по тексту, он глубоко втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Одна часть Гермионы жаждет развернуть собственное письмо и прочесть, но другая заворожённо наблюдает, как ужас и разочарование мелькают в зелёных глазах друга. Он поворачивается к Джинни, выглядя так, словно его ударили.

— Я… я не знаю, что сказать, — говорит Гарри, — я… прочитаю его. Прочитаю вслух для всех.

Тепло «Норы» рассеивается, пока он читает, и Гермионе хочется провалиться сквозь землю. Всё, чего они добились, через что прошли, вся их борьба, боль и смерть, привели вот к этому?

«Мистер Гарри Джеймс Поттер,

как вам, возможно, известно, мы сталкиваемся с тяжёлыми вызовами волшебному миру в том виде, в каком мы его знаем. За последние пять лет наша экономика упала на 73%, количество зарегистрированных студентов в школах сократилось на треть, а рождаемость ведьм и волшебников — более чем вдвое. Вдобавок ко всему, многочисленные потери, которые мы понесли во время Второй магической войны, привели страну на распутье. Стремясь возродить и омолодить наш мир, Министерство Магии настоящим объявляет о вступлении в силу “Закона о восстановлении магической нации” или ВМН.

В рамках ВМН всем свободным ведьмам и волшебникам в возрасте от 19 до 40 лет будут подобраны совместимые партнёры. Уверяем вас, что идеальных кандидатов выберут по ряду критериев, чтобы соответствовать вашей индивидуальной магической подписи. Брак между вами и вашим партнёром должен быть заключен в течение 30 дней с момента назначения. Ребёнок должен быть зачат в течение первого года брака, или, в случае, если это станет необходимым, могут быть использованы иные варианты лечения бесплодия.

Если ведьма или волшебник не могут произвести потомство, они имеют право аннулировать или сохранить брак по собственному желанию. В случае аннулирования им будет предоставлен новый партнёр. В случае сохранения исходного подбора могут быть использованы суррогатная мать или донор.

Назначенный вам партнёр будет представлен через 24 часа. Подборы уже инициированы, и людям магического мира остаётся только принять полученные имена. Мы признаём, что это трудный выбор, но для всеобщего блага от нас требуется быть стойкими.

В течение следующих 24 часов любые попытки избежать ответственности, а также заключение несогласованного брака признаются недействительным.

С уважением,

Кингсли Бруствер, Министр Магии,

Бабаджиде Акингбаде, Президент Международной конфедерации магов,

Эрнест Хоукворт, Верховный чародей Визенгамота».

Тишина, воцарившаяся после того, как голос Гарри затихает, гнетущая. Через мгновение она сменяется шелестом бумаги развёртываемых свитков. Экземпляр Гермионы лежит в её вялых пальцах, каждое слово совпадает с тем, что прочитал Гарри, за исключением приветствия, в котором написано её собственное имя.

Пунцовое лицо Артура ярче, чем волосы.

— Да как он смеет?! Как Кингсли смеет? Мы сражались с ним! Мы друзья.

— Я не думаю, что это Бруствер, папа. — Перси первым качает головой. — Думаю, у него не было выбора. Ты слышал имена подписавшихся? Этот закон поддержали Визенгамот и Международная конфедерация магов.

Гарри мгновенно поворачивается к Джинни.

— Мы сбежим. Я могу достать нелегальный портключ, и мы уйдём. Я женюсь на тебе, Джинни Уизли. На тебе — и ни на ком другом.

Улыбка Джинни омрачена слезами.

— Я тоже хочу выйти за тебя замуж, Гарри Поттер, но они не признают побега. Там ведь написано. Мы никогда не сможем вернуться домой.

Рон поворачивается к Гермионе, пока остальные начинают переговариваться. Его глаза опущены, а голос мягок:

— Гермиона, я знаю, что у нас ничего не вышло, но если бы я знал, что так произойдёт… Я бы женился на тебе.

Он действительно серьёзен. Гермиона не удивлена: Рон предан до мозга костей, и хотя они не влюблены, они искренне любят и ценят друг друга. Брак с Роном — не такой уж плохой вариант; по крайней мере, его она знает. По крайней мере, он добрый.

Ей может достаться любое имя. Чьё угодно.

— Ты не виноват, Рон, — она накрывает его руку ладонью, — мы же не знали. Уже ничего не изменить.

Это ложь, потому что в голове зреет план. Гермиона смотрит через стол на Гарри, который не отрывает глаз от Джинни. Она видела Гарри Поттера разным: взбудораженным первым полётом на метле; взволнованным и испуганным во время сражения с драконом; с запечатлённым на лице горем потери; даже неподвижным и холодным мёртвым. Она никогда не видела его таким.

Гермиона не простит министерству, если оно украдёт счастье, которое едва обрёл её лучший друг. Чего бы это ни стоило — чего бы это ни стоило ей, — она всё исправит.

Миссис Уизли, сидящая во главе стола, плачет. Это не громкие рыдания, просто тихие слёзы, стекающие по щекам. От тех тепла и веселья, которые царили в комнате всего несколько минут назад, не осталось и следа.

— Приходите завтра в пять часов вечера, — умоляет Молли, — давайте вместе откроем эти письма.

— Конечно, мам, — шепчет Рон, отказываясь смотреть на пергамент, сжатый в кулаке. Гермиона согласно кивает. Ей больше некуда идти и необходимо узнать, чьи имена получат друзья.

Билл и Флёр, вцепившись друг в друга, медленно встают, подходят к Молли и крепко обнимают её, что-то шепча на ухо. Они отправляются обратно в «Ракушку», в которой поселились после войны. Гермиона никогда раньше не ревновала их, но сейчас смотрит, как Флёр прижалась к Биллу, как он стискивает её в объятиях. Они избежали этого закона — они влюблены.

Остальные подобной радости могут никогда не испытать.

После ухода Билла с Флёр собираются и остальные, снова желая Молли счастливого дня рождения, хотя волшебство вечера исчезло. Гермиона замечает, что стрелки на часах по-прежнему указывают на «Дома», хотя кажется, будто должны переместиться.

Она обнимает Гарри и Рона на прощание, а затем с хлопком трансгрессирует и приземляется на лужайку перед большим зданием. Она бывала здесь раньше, хотя и редко. Немногие в волшебном мире имеют возможность сюда попасть, и Гермиона намерена использовать все имеющиеся у неё преимущества.

Она колотит кулаком в белую дверь, не прекращая, даже когда слышит шаги.

Лица Кингсли почти не узнать. Потный лоб изрезали глубокие морщины — следы скорби и стресса. Направленный на неё взгляд кажется холодным, как камень.

— Гермиона Грейнджер, — произносит министр нараспев, — я должен был догадаться, что ты придёшь.

Гермиона морщится.

— Кингсли, я не буду оскорблять тебя, предполагая, что ты одобрил этот нелепый закон.

Кингсли медленно закрывает глаза, на его лице отражается боль.

— Я и не одобрял. Знаешь, он и меня коснётся. В этом году мне исполняется тридцать восемь. Завтра я получу имя, так же как ты.

Гермиона медленно кивает.

— Мне жаль это слышать.

Они пристально смотрят друг на друга, пока Гермионе вспоминаются десятки встреч во время войны. Она всегда уважала Кингсли. Он далеко не дурак и всегда относился к ней как к равной.

— Если ты здесь для того, чтобы я изменил твоё имя, то я не могу. Я вообще не могу тебе помочь.

Оскорблённая таким предположением, она отвечает:

— Я здесь не ради себя, разве не понятно?

Кингсли хмурится, но тут же догадывается:

— Ах. Ну конечно. Ты здесь из-за Гарри.

Гермиона забывает собственную гордость и достоинство. Она обещала себе, что сделает для Гарри всё, и она докажет это.

— Послушай меня, Кингсли. Ты не можешь поступить так с Гарри Поттером. Ты у него в долгу. Весь волшебный мир у него в долгу. Я умоляю тебя. Делай, что должен, дёргай за любые ниточки, но убедись, что завтра он получит имя Джиневры Уизли.

Бруствер вздыхает.

— Я не могу, Гермиона, думаешь, я бы сам не попытался избежать…

— Чёрт возьми, да плевать на тебя, Кингсли, — огрызается Гермиона, не беспокоясь о том, что прерывает его. Лицо министра кривится, но ей всё равно. — Плевать на тебя. Ты взрослый мужчина, взрослый мужчина, который пережил многое, который знает, что такое счастье, безопасность и всё в таком духе. Гарри Поттер — лучший из нас, лучший во всём волшебном мире, и прямо сейчас ты единственный человек, которого я знаю, способный доказать, что Гарри не пожертвовал всем: семьёй, учёбой, друзьями, именем, репутацией, жизнью — зря. Представь, что бы сказали его родители на это? А Люпин или Сириус? Хочешь сказать, они умерли, защищая его, только для того, чтобы мы плюнули в лицо его храбрости? Не возвращай наш общий долг таким образом, Кингсли. Поступай правильно.

Слова Гермионы — ножи, и она направляет их в самое больное место. Кингсли как будто сжимается под её взглядом, и на секунду она чувствует себя виноватой. Он буквально из воздуха сотворил победу в войне, и Гермиона благодарна ему за это. И пускай сейчас его руки связаны, ей претит мысль ничего не сделать.

Он выдыхает.

— Я постараюсь, Гермиона. Но не даю никаких обещаний.

— Я не могу просить о большем. — Она кивает. — Как бы то ни было, мне жаль.

Она разворачивается на каблуках и делает всего два шага, прежде чем повернуться назад. Тёмные глаза Кингсли Бруствера наблюдают за ней из дверного проема.

— Ах да, — предупредительно шипит Гермиона, — ты должен знать, что, если завтра он получит имя, которое не принадлежит Джинни Уизли, я сожгу всё министерство к чертям. Это не угроза, это предупреждение, чтобы ты успел убраться подальше. Отдай ему Джинни, Бруствер, или готовься к войне.

С новым хлопком она трансгрессирует прочь.

* * *

Гермиона приземляется на лужайке перед домом, скрытым в тени ночи, если не считать слабого света от фонарного столба. Душа просит отдыха, и Гермиона устало ковыляет к зелёной входной двери, замечая на крыльце письмо. Она уже представляет личность отправителя, видя герб на восковой печати.

Змеи вокруг буквы «М» на этот раз еле различимы, как будто их отпечатали в спешке. Гермионе уже надоело вскрывать письма.

Она входит в дом, плотно притворяя дверь и оглядывая уютную гостиную справа и кухню слева. Всё выполнено в приглушённых, естественных тонах — это самое безопасное убежище, которое Гермиона могла создать после войны. Лампы зажигаются с помощью беспалочковой магии, и Гермиона плюхается в мягкое кресло, напоминающее ей о Гриффиндорской башне.

Она разворачивает письмо Малфоя и видит наспех написанные строчки. Гермиона не может припомнить, чтобы Драко Малфой хоть что-нибудь в жизни писал второпях. Не ответ ли это на её письмо месячной давности?

«Грейнджер,

я полагаю, ты получила письмо из министерства. Считай это предупреждение частью моего погашенного долга.

Крэбб, Гойл, Монтегю, Роули, Селвин, Долохов, Яксли, Трэверс, Руквуд, Джагсон, Эйвери или Маркус Флинт.

Если ты получишь одну из этих фамилий, хоть раз в жизни проигнорируй свою гриффиндорскую храбрость и беги. Это семьи Пожирателей смерти, и ты в опасности.

Это, конечно, не все. Если получишь незнакомое имя, будь осторожна. Не делись этим письмом ни с кем.

Искренне,

Драко Малфой».

Гермиона снова сворачивает письмо и опустошённо глядит в стену. Предупреждение Малфоя повторяется в голове, и Гермиона думает, не следовало ли ей сильнее бороться за себя. Если ей попадётся родственник Долохова, она последует совету и сбежит в горы. Бок покалывает от воспоминаний о проклятии на пятом курсе и его последствиях.

Гермиона не из тех, кто молится, но сейчас она отчаянно надеется, что получит знакомое имя. Кого-то терпеливого; кого-то, кто поймёт, почему она не сможет утром встать с постели и дрожит. Кого-то, кто мягко закрывает двери, медленно двигается и не спрашивает, где её родители.

Хотя Гермиона никогда не питала романтической склонности ни к одному из Уизли, кроме давнишней к Рону, она почти хочет получить кого-нибудь из них. Было бы легко выйти замуж за Джорджа, или за Перси, или даже за Рона. Пускай не было бы страсти, они сумели бы остаться счастливыми. Обрели понимание. Возможно, это лучший исход из всех возможных.

Слёзы наворачиваются внезапно, и Гермиона позволяет себе впасть в болезненную истерику. Колени трутся о мягкий ковёр, и она плачет так, как не плакала с самой войны. Гермиона возносит безмолвные молитвы, желая ненадолго побыть эгоистичной.

Пожалуйста, пусть это будет кто-нибудь добрый.

Двадцать второе октября, 1999 год. Пятница

Джордж прибывает в «Нору» раньше всех. Народу сегодня в магазине было на удивление мало, а пришедшие выглядели мрачнее тучи. Повсюду только и разговоров, что о Законе. Гнев некоторых посетителей мог бы посоперничать с гневом самого Джорджа, но некоторые благодарно рассуждали, что министерство «наконец решило хоть что-то сделать с послевоенным упадком». Последние — либо старше сорока, либо уже женаты. Те, кого Закон не коснётся.

Джордж качает головой, вспоминая о причине встречи, и пытается подготовиться к предстоящему вечеру.

В миллионный раз за последние несколько часов он жалеет, что Фреда нет рядом.

Фред бы сражался с ВМН. Фред бы боролся с ним каждой молекулой своего существа, а Джордж — ну… Джордж возмущён, это правда. Он в ярости за всю свою семью, братьев и сестру, но сам он просто…

Конечно, ему не хочется жениться на незнакомке. Но у него не хватит духу вести ещё одну войну без брата.

— Джордж, — приветствует его мама, когда он заходит домой, — рада видеть тебя, дорогой.

Джордж легко обнимает Молли Уизли, отмечая, что у неё поджаты губы и всё напряжение, только-только начавшее рассеиваться после войны, вернулось в полную силу.

Новые часы стоят на почётном месте у стены, которую когда-то подпирал их предшественник. Хотя большая часть «Норы» сгорела, удалось сохранить планировку такой, как прежде. Большинство именных стрелок указывает на «На работе» или «В пути», и Джордж глотает острую боль, охватывающую его оттого, что имени Фреда там нет.

Они обсуждали возможность его добавления, но Билл придерживался практичного взгляда, заявив, что вряд ли всем пойдёт на пользу, если стрелка Фреда зависнет напротив «Потерялся». Гермиона упомянула, что заклинание может даже не сработать, поскольку часы зачаровываются с использованием магического слепка каждого человека, а Фред… ну, его больше нет.

— Где папа? — спрашивает Джордж.

Молли Уизли снуёт по кухне с полотенцем в руке. Она ничего не вытирает, просто каждые несколько секунд отжимает его.

— Ах, он в саду. Думаю, решил немного проветриться.

Джордж морщится. Из всего семейства Уизли его отец может похвастаться самым спокойным характером. Если Артур Уизли настолько разгневан, что ему требуется «проветриться», это не сулит ничего хорошего.

— Надеюсь, он не слишком себя накручивает, — бормочет Джордж.

Появление Перси отвлекает Молли от ответа, и они даже не успевают поприветствовать его, как следом из-за двери выскальзывает Гермиона.

Джордж отмечает, что она выглядит усталой. Её обычно вьющиеся волосы собраны в тугой узел на макушке, заколотый простым карандашом. В любой другой день Джордж специально вытащил бы его, только чтобы посмотреть, как распадётся во все стороны аккуратная причёска.

— Где папа? — спрашивает Перси, повторяя вопрос Джорджа.

— В саду, — отвечает он одновременно с Молли.

Гермиона хмуро смотрит в окно.

— Может, нам пойти за ним?

— Не стоит, дорогая, — уверяет Молли, — он скоро придёт. Чарли прислал сову, передал, что получил разрешение на звонок по каминной сети после сегодняшних писем, и Артур по собственной воле такое не пропустит.

— Чарли получил письмо? — Гермиона в ужасе. — Он же в Румынии!

Джордж закатывает глаза.

— Так или иначе он остаётся гражданином Англии. Видимо, письма разослали всем, вне зависимости от их местонахождения.

Перси тяжело вздыхает и плюхается за стол на своё обычное место.

— Весь этот ВМН не только куча драконьего дерьма, но и бюрократический кошмар.

Джордж снова закатывает глаза и ловит взгляд Гермионы, вызывая у неё усмешку.

— Привет, дети. — Артур входит через заднюю дверь, его голос приветливый и спокойный, и Джордж рад видеть отца с привычной улыбкой на лице.

— Привет, папа, — хором произносят они с Перси, и Артур усаживается за стол.

В четыре пятьдесят семь вечера за столом сидят почти все, держа напряжённые спины прямо, а через парадную дверь вбегают Гарри с Джинни.

— Гарри, Джинни, вы едва успели! — Гарри быстро обнимает Гермиону, готовую вот-вот расплакаться, и занимает место за столом. Рон следует за ними гораздо более степенно и только усаживается, как в открытую заднюю дверь влетает сова.

На этот раз пергаменты не свёрнуты в свиток: они лежат в конвертах, окрашенных в зловещий, глубокий чёрный цвет. Молли безысходно раздаёт письма со скорбной гримасой на лице, но ничего не говорит.

Пока все сидят, уставившись на чёрные конверты в руках, как будто это громовещатели, грозящие тут же взорваться прямо в лицо, именно Перси демонстрирует своё гриффиндорское мужество.

— Я начну, — говорит он.

Джордж знает, что это проявление доброты. У Перси нет возлюбленной, и хотя глупо отрицать, будто его будущее не зависит от содержимого конверта, оно не кажется таким разрушительным, каким может стать для Гарри или Джинни. Джордж внезапно осознаёт, что сам ничем не отличается от брата.

— Дафна Гринграсс, — наконец говорит Перси, — не думаю, что знаю её.

— Слизеринка, — почти выплёвывает Рон.

Гермиона вздыхает.

— Она училась с нами на одном курсе. Да, Рональд, она была слизеринкой, но это не делает её злой. Я не помню, чтобы она хоть раз нам грубила.

Перси кивает, его лицо бледнее, чем когда-либо на памяти Джорджа. Он сжимает чёрный конверт в руках, подавляя разливающийся по рукам и ногам страх. Хочется поскорее покончить с этим, и в спешке Джордж чуть не разрывает конверт пополам, в противоположность аккуратному надрыву Перси.

«Джордж Фабиан Уизли,

для вас было найдено благоприятное соответствие с

Парвати Дией Патил.

Поздравляем».

Джордж читает и чувствует, как начинает кружиться голова, — сам пергамент чёрный, как ночь, а чернила — цвета слоновой кости. Он никогда не испытывал ничего подобного, и буквы на мгновение расплываются перед глазами.

— Парвати Патил, — наконец выдыхает он, — могло быть и хуже. Она гриффиндорка, и я знаю её.

Кажется, раньше у неё были длинные чёрные волосы, гладкая смуглая кожа и мягкий голос. Джордж не может припомнить, чтобы когда-нибудь по-настоящему разговаривал с девушкой, разве что слышал о ней мимоходом. Она училась на одном курсе с Роном, так что общих занятий у них не было.

— Парвати симпатичная, — говорит Рон, прерывая его размышления, — и милая.

Джордж хмурится. Вероятно, она была милой в Хогвартсе, но Джорджу внезапно приходит в голову, что придется её узнавать. Придётся встретиться с ней, поговорить и поцеловать. И нет абсолютно никакого выбора.

— Вот чёрт, — раздаётся голос Рона, и Джордж поднимает глаза. Младший Уизли сжимает в руках вскрытый конверт и выглядит так, словно увидел призрака. Лицо Гермионы бледно и покрыто морщинами от беспокойства, и Джордж даёт волю воображению, представляя, что может быть написано на пергаменте Рона.

— У меня Ханна Эббот, — говорит он, — она милая, конечно, но как же Невилл?! Они встречаются целую вечность!

После этих слов за столом воцаряется тишина, и, когда Гарри наконец нарушает её, его голос звучит подобно скрежету гравия:

— Полагаю, он примет это.

— Давай теперь ты, Гарри, — настаивает Гермиона.

Джордж впивается глазами в Гарри Поттера, выталкивая все мысли о Парвати Патил из головы. Взгляд мечется между Гарри и Джинни, и Джордж молится любому божеству, которое способно его услышать, о помощи.

Гарри и Джинни вместе вскрывают конверты, и, когда они вчитываются в чёрный пергамент, на их лицах проступает ясное, как божий день, облегчение. Словно солнце, выходящее из-за грозовых туч.

Джинни разражается слезами и бросается к Гарри, который едва успевает моргнуть, прежде чем она сбивает его.

— Всё в порядке. Всё в порядке. Мы друг у друга, — ошеломлённо бормочет он.

Джордж вздыхает и смотрит на часы у стены. Имени Фреда там нет, но иногда он клянётся, что до сих пор чувствует его.

Оглянувшись, он замечает на лице Гермионы странное выражение, колеблющееся между самодовольством и отчаянием. Джордж угрюмо смотрит на неё, но девушка не отводит взгляда от обнимающих друг друга Гарри и Джинни.

Она прочищает горло и хватает свой конверт.

— Ладно, — говорит Гермиона и проводит пальцем по шву. Стол замолкает и смотрит на неё, последнюю из их семьи, кто вскрывает конверт.

Джордж стоически наблюдает, как она читает, и отмечает лишь мимолётное удивление. Это ничего не значит: на третьем курсе Гермионы в Хогвартсе Джордж понял, что из всех его друзей и родственников она превосходнейшая лгунья. Может, так говорить нехорошо, но её бесстрастное лицо непроницаемо.

— У меня Драко Малфой, — заявляет она.

Её слова вызывают настоящий хаос: Рон рычит и достаёт палочку, как будто может проклясть его издалека. Джордж чувствует, как внутри поднимаются ярость и гнев, казавшиеся давно забытыми. Он готов к новой войне, в которой поклялся не принимать участия.

Джордж открывает рот, готовясь осыпать Малфоя угрозами, но Гарри его опережает.

— Я пойду к Кингсли, — огрызается он, — буду сражаться, но ты не окажешься снова запертой в этом поместье.

Джордж никогда не слышал, чтобы Гермиона упоминала о произошедшем в Малфой-мэноре, но знает, что Рон всё ещё изредка просыпается, выкрикивая её имя. Он видел шрам на её предплечье, и иногда, на семейных обедах, когда отсутствие Фреда ощущается как воронка в груди, Гермиона оказывается рядом и присоединяется к нему на заднем крыльце. Она никогда ничего не говорит, просто прижимается к плечу, и Джорджу хочется умереть немного меньше.

Он понимает, что вытащил палочку и готов последовать за Гарри сражаться. И Джордж не единственный — всё семейство Уизли выглядит готовым к битве.

Гермиона остаётся пугающе спокойной.

— Гарри… Гарри… всё хорошо. Всё хорошо. Я не обязана жить в поместье — нет закона, согласно которому я должна переехать к мужу.

— Да, зато есть закон, согласно которому ты всего-то должна выйти замуж за мерзавца, — усмехается Рон. — Ты правда думаешь, что он согласится жить в твоём домике?

Джордж никогда не бывал в коттедже Гермионы. Как и никто другой, кроме Рона с Гарри. В этом отношении Джордж завидует ей, потому что сам всё ещё живёт над магазином в квартире, которую они делили с Фредом, и вся его семья приходит и уходит через камин, когда заблагорассудится. Иногда после напряжённого дня, проведённого в их компании, Джордж смотрит на пустой камин и ждёт, когда Фред вернётся домой, прежде чем понимает, что этого никогда не произойдёт.

— Я не знаю, — напряжённо отвечает Гермиона, — давай пока не паниковать. Могло быть и хуже.

Джордж задерживает взгляд на пальцах её левой руки, лежащих на столе. Мизинец подрагивает, и она прячет его под стол, подальше от чужих взглядов.

Вот оно, последствие длительных пыток Круциатусом. Джордж уже видел такое раньше, как у друзей, так и у покупателей в магазине. Гермиона едва ли единственная, кто страдает от судорог, хотя ей удаётся хорошо контролировать и скрывать их.

— Как? — Джордж удивляет самого себя, отвечая ей. — Как могло быть хуже?

Рон яростно кивает.

— Да, Миона, этот человек годами называл тебя грязнокровкой…

— Рональд Уизли! — Молли перебивает Рона с ужасом в голосе. Рон закрывает рот, но не берёт своих слов обратно. Джордж полагает, что он не ошибается, и Гермиона это знает.

— Гермиона, дорогая, — начинает Артур, — мы не будем делать поспешных выводов. Почему бы тебе не написать мистеру Малфою, и, если он… не… подходящая пара, тогда мы можем передать твоё дело в Визенгамот? Ты сможешь попросить об одолжении Кингсли — он нам поможет. Он в долгу перед тобой.

Гермиона медленно кивает.

— Я так и поступлю, мистер Уизли.

Джордж прищуривает глаза — ну да, очевидно. Она лжёт. Лжёт в лицо его отцу о том, что свяжется с министерством, и Джордж знает, знает, что он единственный, кто это видит.

Шипящее зелёное пламя отвлекает его от дальнейших расспросов, а затем внезапно в огне появляется голова Чарли. Длинные волосы ободом ложатся вокруг его лица, и он так похож на Билла, что становится жутко.

Молли бросается на колени к огню.

— Чарли, дорогой, как ты?

Чарли улыбается, но кажется усталым, даже сквозь тлеющие угли.

— Нормально, мам. У меня всего несколько минут, но я подумал, что ты должна узнать, кто будет твоей новой невесткой.

Джордж видит, как глаза матери наполняются слезами, а отец встаёт со стула и подходит к ней. Он нежно сжимает плечо жены, и Джордж внезапно обнаруживает, что в нём поднимается решимость, для которой, как всегда казалось, ему необходим был Фред.

Всё так несправедливо — его родители сражались в двух магических войнах, чтобы спасти себя и свою семью, обеспечить им безопасность и свободу. Джордж видел, как мама плакала над давно погибшими братьями, видел, как отец оплакивал шрамы Билла, и никогда не забудет их крики из-за Фреда…

Нет.

Джордж не станет стоять в стороне и смотреть, как у них крадут с таким трудом завоёванную свободу. Будь он проклят, если увидит, как его мать выдаёт замуж всех выживших детей без любви.

— Это Астория Гринграсс. — Голос Чарли монотонен, так непохож на его обычный жизнерадостный тон.

— Чёрт, да мы утонем в слизеринцах и сёстрах Гринграсс, — огрызается Джордж, не успевая придержать язык.

Чарли хмурится сквозь огонь.

— Простите?

Перси вздыхает.

— Мне выпала Дафна Гринграсс. Обе сестры наши.

— Это вообще законно?! — Рон в ужасе.

Джордж закатывает глаза.

— Эй, приятель, да что за глупость. Конечно, законно. Они же не женятся друг на друге.

— Я никогда её не видел, — устало говорит Чарли, не давая Рону встрять. — Но планирую написать ей, сразу как договорю с вами. Она… немного моложе меня.

Джордж мысленно возвращается в Хогвартс, но не может вспомнить Асторию Гринграсс. Он едва-то вспомнил, что на одном курсе с Роном училась её старшая сестра.

— В школе она была на год младше нас, — бормочет Гермиона, — ей всего девятнадцать.

Джордж внезапно думает, не напугана ли она. Ему лучше других известно, какой Чарли нежный и добрый, но всё, что будет знать девочка Гринграсс, — что он Уизли. Или хуже — что он двадцативосьмилетний укротитель драконов, который безвылазно живёт в Румынии. Далеко не утончённый чистокровный аристократ.

— Тогда я тоже напишу Дафне сегодня вечером, — говорит Перси. — Таким образом, мы не оставим ни одну из сестёр в неведении.

Чарли кивает.

— По крайней мере, я знаю, что мне понравится мой шурин.

Джордж морщится, когда сдавленный смех мамы переходит в рыдание. Отец опускается на колени рядом с ней и крепче обнимает её за плечи.

— Прости, мам, — хмурится Чарли, — наверное, мне следовало послушаться тебя и остепениться много лет назад.

Джордж ненадолго задумывается об Анджелине — они расстались перед битвой за Хогвартс, и хотя она написала ему после Фреда… ну, он не был готов.

И до сих пор не готов — ни к Анджелине, ни к Парвати, ни к кому-либо ещё.

— Послушайте меня, дети, — Молли Уизли поднимается на ноги и выпрямляет спину, — это не ваша вина. Это вина Визенгамота и министерства, которые слишком узколобы, чтобы позволить нам исцелиться и жить в мире. Закон может привязать вас к супругу, которого вам не дали выбрать, но эта семья навсегда останется вашей собственной.

Глаза Гермионы наполняются слезами, Джинни утыкается лицом в плечо Гарри, а Джордж снова сжимает кулаки.

Чарли кивает на её слова.

— Это утешает. Свяжемся позже.

Его голова исчезает, оставляя на месте себя небольшой потрескивающий костерок.

Пришедшая в его отсутствие тишина бесконечна. Гермиона медленно встаёт, удерживая равновесие на дрожащих ногах.

— Думаю, я тоже пойду домой, — бормочет она, — надо… Надо написать письмо.

Рон тоже поднимается.

— Я провожу.

Джордж наблюдает, как она быстро обнимает его маму, крепко прижимая её к себе. Рон следует за Гермионой к двери, а Джордж хватает свой конверт с ужасным именем внутри и скрывается на лестнице. Никто не останавливает его, и Джордж сбегает в комнату Перси, оставляя свет выключенным, садится на кровать и слегка приоткрывает окно.

Благо Перси вышел подышать перед домом, а Джордж никогда не претендовал на благородство. Он вытаскивает удлинитель ушей — интересно, объяснит ли Гермиона, почему солгала. Если нет, он спросит её напрямую при следующей встрече.

— …хочу, чтобы ты попробовал с Ханной. Может, ты сможешь быть счастлив? — Голос Гермионы наполняет ухо, и Джордж наклоняется, чтобы выглянуть на крыльцо. Они стоят лицом к лицу, в нескольких футах друг от друга. Оба выглядят немного бледными, но если Гермиона всем своим видом выражает смирение и принятие, то Рон в ярости.

— Ханна замечательная, но она возненавидит меня. Из-за меня она теряет Невилла, понимаешь?

Джордж на мгновение закрывает глаза, потому что все это бред сумасшедшего. Рон… Рон хороший. Из всех детей Рон больше остальных похож на Артура Уизли, и это проявляется в его непоколебимом характере, его преданности. Джордж всегда думал, что именно Рон первым найдёт милую девушку и заведёт с ней целую ораву малышей Уизли.

Джордж слушает, как Гермиона утешает Рона, настаивая, чтобы он оставался добр к Ханне и попробовал наладить с ней отношения. Это отличный совет, и, пожалуй, Джордж тоже воспользуется такой стратегией. Найдёт с Парвати общий язык и подружится с ней перед свадьбой. Жаль, что он совершенно её не помнит.

Джордж приникает к старой кровати Перси, мысль о женитьбе кружится в мозгу, затягивая в пучину. Он возвращается к подслушиванию разговора брата только тогда, когда Гермиона наконец раскрывает свой секрет.

— Рон, я бы хотела, чтобы ты ни с кем не делился тем, что я собираюсь тебе рассказать, даже с Гарри.

Джордж хмурится — все мысли о браке забыты. Он не близок с Гермионой, не так, как Рон или Гарри, но он никогда не видел, чтобы она что-то скрывала от последнего. Война сблизила эту троицу, а там, где люди вместе живут и выживают, обычно не остаётся места секретам. Но теперь они скрываются, словно воры.

— В чём дело? — звучит голос Рона.

Джордж наблюдает, как Гермиона бросает взгляд на мамину кособокую цветочную клумбу, впиваясь взглядом в поникшие бегонии. Незаметно подкралась осень, и всё умирает. Как-то даже символично.

— Драко Малфой написал мне, — объясняет Гермиона, — три месяца назад. Чтобы извиниться.

Джордж чуть не падает с кровати, торопясь подойти поближе к окну. Он думал о чём угодно, что мог бы услышать в её признании, но только не об этом. Джордж представлял, как она пробирается в министерство и угрожает чиновникам. Он ждал бойни.

— Я не утверждаю сейчас, что он святой, и даже не говорю, что он хороший парень, но послушай — могло быть и хуже. Он в долгу передо мной за то, что я защищала его на суде, и он помнит об этом.

— Извинения — это одно, — твёрдо говорит Рон, — а брак — совсем другое.

Джорджу хочется поаплодировать словам брата, совсем чуть-чуть.

— Ты прав, Рон. Но я не вижу, чтобы у меня был большой выбор. Конечно, я могла бы сбежать, но не хочу терять единственную семью, которая у меня осталась.

Джордж чувствует, что улыбается, глядя на их затенённые силуэты. Ему близки её чувства: даже он скорее женился бы на Малфое, чем отказался от своей семьи. Гермиона выбирает меньшее из двух зол — просто никто никогда не представлял, что брак с Драко Малфоем можно будет считать меньшим.

— Гермиона, — искренним гулким эхом разносятся слова Рона в тишине ночи, — ты самая умная ведьма, которую я когда-либо встречал. Ты можешь избавиться от этого дурацкого Закона — можешь всё исправить. Тебе не придётся оставаться замужем. Я уверен в этом.

Джордж вздыхает, слушая речь Рона. Дело не в том, что он ошибается — Гермиона невероятно умна, она действительно умнейшая ведьма их поколения, — но он возлагает непосильную задачу на её плечи. Чтобы найти лазейку для отмены Закона о восстановлении магической нации, могут потребоваться месяцы, если не годы. Гермиона Грейнджер способна справиться с ним, но даже Джордж не настолько глуп, чтобы поверить, будто ей удастся совершить это за тридцать дней.

Министерство, хотя и несовершенное, редко бывает небрежным.

— Рон, я попытаюсь, — обещает Гермиона, её голос в ухе Джорджа звучит так ясно, будто она стоит совсем рядом, — попытаюсь исправить всё, и вы с Ханной сможете остаться друзьями, а Джордж — жениться на ком-то, кого он любит, клянусь тебе, я всё исправлю.

Джордж сглатывает комок в горле: она не забыла и о его счастье? Гермиона всегда была доброй, более вдумчивой, чем другие. Джордж почти жалеет, что не вытащил её имени — он не любит её, не видит в ней никого, кроме названой сестры, но всё было бы так легко. Они проявляли бы ласку и доброту друг к другу, призраки прошлого могли бы спокойно витать между ними, и он бы понял. Она бы поняла.

Джордж смотрит, как брат притягивает Гермиону к себе, чтобы крепко обнять, и гадает, почему же они тогда расстались. Он не винит их: восстанавливающийся после войны мир вряд ли подходящее место для зарождающегося романа, но Рон по-прежнему молчит об истинных причинах.

Джордж подозревает, что даже Гарри не в курсе.

Когда Гермиона начинает разворачиваться, он торопится поднять ухо, но в последнюю секунду голос Рона заставляет его замереть.

— Гермиона, если он хоть пальцем тебя тронет, мы его убьем.

Джордж никогда не слышал, чтобы голос Рона звучал так, как сейчас, — отяжелевшим от тьмы и ярости. До этого момента Джордж и помыслить не мог, что Рон на такое способен. И всё-таки Джордж не сомневается в нём: Рон закалён в боях, искушён в военном искусстве и умеет убивать. «Мы», о которых он говорит, наверняка включают Гарри.

Джордж предполагает, что они втроем — Золотое трио — раньше поступали и похуже.

Гермиона смотрит на Рона из-под укрытия Джорджа, её лицо скрыто тенью и расстоянием.

— Рон, — голос мягок и твёрд, — если он хоть пальцем меня тронет, я убью его сама.

Джордж отрывает удлинитель от уха, не желая слушать, как люди, которых он так нежно любит, раскрывают своих потаённых чудовищ.

Не желая признавать, что готов сделать то же самое.

Двадцать третье октября, 1999 год. Суббота, раннее утро

Гермиона просыпается от солнечного света, падающего на лицо из-за тёмно-синих штор. Она сладко потягивается, предвкушая выходной. В спальне так лениво и умиротворённо, и Гермиона чувствует себя расслабленно в своём убежище. Она купила этот коттедж всего через месяц после войны — пребывание в пустом магловском доме родителей почти свело её с ума от горя. Тогда она продала его, перевела почти все магловские деньги в галлеоны и полностью погрузилась в волшебный мир. Купила дом недалеко от Лондона и поселилась в нём, намереваясь никогда больше не возвращаться к прошлому.

Коттедж небольшой, всего одна спальня да ванная комната с кухней и гостиной. Гостиная — самая большая часть дома, с огромными диванами и книжными полками вдоль стен. Задний двор выходит на небольшую веранду, где в изобилии растут дикие виноградные лозы и цветы. Он защищён всевозможными чарами, с которыми Гермиона когда-либо сталкивалась, и сложно найти место безопаснее.

Она готовит себе яичницу, когда её пугает стук в окно. Это всё та же рыжевато-бурая сова, что и почти три месяца назад, чьи оранжевые глаза пристально разглядывают Гермиону. Она открывает окно и скармливает птице кусочек бекона, который не успела дожарить. Сова задерживается на подоконнике, и Гермиона понимает, что на этот раз она не улетит с пустыми лапами.

Её хозяин ждёт ответа.

Гермиона прислоняется к тумбе и разворачивает письмо, проводя пальцами по пугающему, но уже знакомому гербу Малфоев.

«Грейнджер,

надеюсь, ты свободна сегодня вечером и любишь кофе. Я присмотрел кофейню “Уголок Явы” на Рассел-сквер в магловском Лондоне. Как ты смотришь на то, чтобы встретиться там со мной в пять вечера?

Если тебе неудобно в это время, я открыт для любых предложений.

Жду твоего ответа,

Драко Малфой».

Гермиона перечитывает написанное трижды, пока не понимает, что Драко Малфой пригласил её на кофе — и не где-нибудь, а в магловском Лондоне. Она поднимает взгляд на серьёзную сову, гадая, как, чёрт возьми, отвечать на такое письмо.

Гермиона переворачивает яйца и снимает их со сковороды, одновременно левитируя к себе чистый лист пергамента. Требуется немного времени, чтобы нацарапать ответ Малфою, и она скармливает сове ещё один кусочек бекона, прежде чем та улетает.

Гермиона съедает завтрак, почти не ощущая его вкуса. Она согласилась встретиться с Драко Малфоем в предложенной им кофейне — интересно, он правда раньше бывал там или просто ткнул пальцем в небо, решив, что Гермиона предпочтёт магловский Лондон волшебному.

Она неторопливо принимает душ и, вместо того чтобы расчесать волосы, решает высушить их на солнце, коротая время на заднем дворе за книгой о магических браках. Гермиона не надеется отыскать там ничего интересного, поэтому уже написала Минерве, чтобы разузнать, не найдётся ли в хогвартской библиотеке что-нибудь полезное, а пока ответ не придёт, ей приходится иметь дело с тем, что есть.

Сейчас только половина четвёртого пополудни, но Гермиона уже облачается в свои самые красивые джинсы и удобный свитер. Друзья могли бы сказать, что она прикладывает больше усилий ко внешности, чем обычно, — это, конечно, не свидание, но первый раз, когда её будущий муж увидится с ней после встречи на злосчастном суде.

К тому же Гермионе отчаянно хочется ощущать себя комфортно в любимом свитере.

С почти идеально уложенными волосами, падающими волнами по плечам, Гермиона достаёт несколько магловских купюр из потайного сейфа и запирает коттедж.

Она трансгрессирует недалеко от Рассел-сквер и решает побродить в толпе. Уже целую вечность она не гуляла рядом с маглами, и их суета в какой-то мере успокаивает. Она напоминает о давно минувших днях, раскатистом смехе отца и духах матери.

Гермиона ныряет в маленький книжный магазин и проводит несколько минут, разглядывая подборки, а когда бросает взгляд на часы, уже без двух пять вечера. Она торопливо покупает книгу, которую присмотрела, и мчится в кофейню, опоздав ровно на шесть минут.

Драко Малфой уже там, стоит в очереди за заказом. Он одет в угольно-чёрное пальто и такие же брюки, со спины выделяются только светлые волосы. Гермиона судорожно втягивает воздух и приближается к нему, краем сознания подумывая о том, чтобы убежать, пока её не заметили.

Гермиона не успевает подойти, и Малфой поворачивается, впиваясь в неё серебристыми глазами так же пристально, как его сова утром раньше.

— Грейнджер, — протягивает он. Гермионе внезапно снова становится четырнадцать, и она готовится, что он будет уничтожать её каждым ледяным словом.

— Малфой.

Драко приподнимает светлую бровь.

— Хочешь кофе? Я неравнодушен к ванильному латте.

Гермиона кивает.

— Эм, давай. Звучит заманчиво. Извини, что опоздала.

— Вижу, ты нашла книжный магазин, так что я не удивлён. — Малфой кивает на пакет с логотипом магазина. — Ты всегда любила книги.

Гермиона хмурится: его слова сочатся неприкрытым сарказмом, а она устала от постоянных насмешек над тем, что ей нравится учиться. Чтение не раз спасало ей жизнь — фактически, благодаря ему Гермиона буквально спасла весь волшебный мир. Она не стыдится того, что умная.

Колкое замечание вертится на кончике языка, но Малфой отворачивается от неё, чтобы заказать два ванильных латте, и, когда поворачивается обратно, говорит:

— Знаешь, она неплохая.

— Кто?

Малфой указывает на пакет, из которого торчит обложка купленной книги.

— Книга. Я редко увлекаюсь фэнтези, но персонажи неплохо прописаны, а авторское описание тонкостей общества кентавров показалось мне интересным.

Гермиона не находит мгновенного ответа и снова напрягается, когда Драко Малфой выдвигает для неё стул за столиком у окна. Сам он садится напротив места, которое любезно предложил ей, и Гермиона пытается примирить катастрофически ужасного ребёнка, которым Драко был, с этим обходительным и вежливым мужчиной. С мужчиной, который, по-видимому, хочет обсудить с ней литературу.

— Тогда, как прочитаю, расскажу тебе о своих впечатлениях, — наконец отвечает она. — Я слышала хорошие отзывы.

Малфой кивает и долго смотрит в окно, повисает тишина, кажущаяся чем-то средним между самоанализом и неловкостью. Гермиона решает не терять времени и изучить будущего супруга: костяшки его пальцев на обеих руках покрывают маленькие белые шрамы, а колено возле её ноги подпрыгивает под столом. Если бы она не знала его лучше, то подумала бы, что Малфой нервничает.

— Грейнджер, я не включил своё имя в предупреждение, которое написал тебе, потому что никогда не думал, что нас сочтут совместимыми, — он усмехается на последнем слове, — но просто чтобы ты знала: я не такой, как они.

Гермиона прищуривается, глядя на Малфоя и вдумываясь в сказанное. Его тон кажется искренним, хотя он практически выплюнул «совместимыми». Наверное, пилюля оказалась слишком горька: тяжело осознать, что самая ненавистная однокурсница — твоя «идеальная» пара. Если честно, у неё самой возникли некоторые проблемы с этой мыслью.

— Не такой, как они? — язвительно переспрашивает Гермиона. — Ты имеешь в виду, что не будешь охотиться на меня ради развлечения? Не закуешь меня в цепи и не запрёшь — жену-грязнокровку, которой стыдишься? Не будешь смотреть, как меня пытают в соседней комнате, и позовёшь подмогу?

Это удар ниже пояса, и Малфой отшатывается, будто ему дали пощёчину. Гермиона не получает удовольствия от своей победы — необдуманные слова вырываются против воли из страха. Она ведь хотела быть вежливой, хотя бы попытаться.

— Прости, не стоило, — добавляет она, — не стоило мне так говорить.

За их столиком воцаряется тишина, и каменное выражение лица Малфоя не меняется. Гермиона думает снова извиниться за свои ядовитые слова, но она устала извиняться за правду.

— Пожалуй, это было справедливое заявление. — Малфой откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди. Взгляд Гермионы приковывается к его плечам, которые сейчас шире, чем пару лет назад.

— Не нужно, это неправда, — признаётся Гермиона, — я оценила твои извинения и предупреждение. И я понимаю, что ты пытаешься быть вежливым. Я просто… просто напугана.

Малфой пристально смотрит на неё, шок на его лице борется с ледяной непринуждённостью.

— Вы, гриффиндорцы… вечно такие прямолинейные. Всё как на духу.

Гермиона пожимает плечами.

— Я не знаю, как быть кем-то, кроме себя самой, Малфой.

Он потягивает свой латте и смотрит на неё сверху вниз, Гермиона подавляет дрожь в пальцах, чтобы суметь взять стакан, пробуя напиток, за который он заплатил. Кофе горячий, и Гермиона чувствует себя гораздо спокойней и расслабленней.

— Послушай, — голос Малфоя тих, — я понимаю, что мы не друзья.

— Мягко сказано, — фыркает Гермиона.

Он закатывает глаза.

— Да, ладно. Мы ненавидели друг друга всю жизнь, а теперь нас заставляют пожениться.

Гермиона сглатывает.

— Я просто удивлена, что министерство разрешило кому-то из Малфоев взять в жёны маглорождённую.

— Малфои больше не имеют почти никакого влияния на министерство, — говорит Драко, — и, если бы они поинтересовались, я бы сказал им, что статус крови жены для меня мало что значит.

Уже второй раз он намекает на изменившиеся взгляды на чистоту крови. Второй раз пытается отделить себя от ужасов войны и своей роли в ней. Гермиона вряд ли может отказать ему в возможности перемен.

— Это, наверное, хорошо, учитывая, что я буду твоей женой. — Она шутит, но слова напряжённо повисают в воздухе. И Гермиона, и Малфой пьют латте, наблюдая друг за другом поверх стаканов и ничего не говоря.

— Скажи, — просит он, нарушая молчание, — ты встречалась с Вислым, когда было объявлено о ВМН?

Гермиона фыркает от смеха.

— Его зовут Рон Уизли, а не Вислый. И нет, мы с Роном расстались вскоре после войны. Но мы всё ещё хорошие друзья.

— Отлично, — саркастически бормочет Малфой. — Полагаю, это означает, что мне придётся с ним видеться.

Гермиона ухмыляется его показному страданию.

— Если поженимся, да, придётся. А ты с кем-нибудь встречался? Ну, когда объявили ВМН.

— Нет. — Малфой отмахивается от её вопроса. — Лучше расскажи, что ваше Золотое трио выиграло в лотерею? Поттер получил новое имя?

Гермиона искренне улыбается.

— Гарри получил Джинни. Они счастливы.

— Жаль, — протягивает Малфой, но Гермиона может поклясться, что он говорит это скорее по привычке, а не со злым умыслом. В его словах нет былого неприятия.

— У Перси Уизли Дафна Гринграсс. Ты ведь знаешь Гринграссов, да?

— О, Мерлин. — Малфой издаёт смешок. — Мои соболезнования Перси Уизли. Даф великолепна, но рядом с ней профессор Биннс выглядит просто очаровашкой.

Гермиона хихикает.

— Вообще-то, так даже лучше. Перси — мой дорогой друг, но он не совсем… в общем… он скучный как табуретка.

— Брак, заключённый на небесах министерства. — В голосе Малфоя звучит чистое язвительное презрение, и впервые Гермиона не вздрагивает от его насмешки. Она не возражает против тех шуток, что не направлены в её сторону.

— Да. Вообще-то его старшему брату Чарли досталась Астория Гринграсс. Они женятся на сёстрах.

Малфой хмурится.

— Хм, Гринграссы — убеждённая чистокровная семья. Их отец не согласится на сразу два брака с предателями крови.

— Уизли чистокровные! — протестует Гермиона.

— Род Гринграссов старше, чем даже род Малфоев, и их отец, возможно, смирился бы с одной партией с Уизли, но обе дочери? Пока мы говорим, он уже штурмует министерство, — отвечает Малфой. — Не имеет значения, являются ли Уизли технически чистокровными, пока он считает их предателями крови.

Гермионе отчаянно хочется вцепиться в это уточнение, разорвать его на части. Малфой выглядит встревоженным, костяшки его пальцев, сжимающих кофейный стаканчик, побелели. От внимания Гермионы не ускользнуло, что он намеренно не высказался против статуса Уизли, а просто передал мнение отца Гринграссов. Поэтому Гермиона прикусывает язык, гадая, как долго в этой инсценировке брака она сможет молчать, прежде чем взорвётся.

— Так ты хорошо их знаешь? — Она вздыхает и решает сменить тему.

— Я хорошо знаю Дафну, — поясняет Малфой, и на его лице появляется облегчение, — в конце концов, она училась со мной на одном курсе на Слизерине. К тому же я был помолвлен с Асторией много лет — об этом позаботились родители. После войны помолвка распалась, главным образом, потому что моего отца… не было рядом, чтобы подписать окончательные документы.

Мозг Гермионы переполняется информацией.

— Я… я сожалею. Ты… любил её?

— Любил её? — усмехается Малфой. — Да я едва её знал. Просто в глазах моего отца она была подходящей женой.

— «Подходящая жена». — Гермиона сглатывает. — Полагаю, я не подхожу под это описание.

Неожиданно Малфой разражается смехом.

— О, Грейнджер. Прости, но нет. Мой отец в могиле вертится, пока мы тут мило беседуем.

— Вот и замечательно, — злобно огрызается Гермиона. — Мне ни капли не жаль.

Он смотрит на её пылающее лицо, выражающее готовность к битве, и на губах мелькает ленивая полуулыбка.

— Мне не нужно, чтобы ты была такой.

Гермиона хмурится оттого, как неожиданны его слова. Она с трудом представляла себе сценарий, при котором Драко плюнул бы в лицо идеалам родного отца. Эта мысль согревает, но как же она не подходит мальчику, которого, как казалось, Гермиона знала когда-то.

Она еле заметно качает головой и сосредотачивается, решая поразмыслить над комментарием Драко позже.

— Надеюсь, Астория с Чарли хорошо поладят, — настаивает Гермиона. — Чарли переживает, потому что гораздо старше неё.

— Вряд ли его семья воспротивится его партии именно из-за возраста, — мрачно замечает Малфой, потягивая кофе. Свой Гермиона почти допила и теперь пытается осознать собственное удивление тем, что у неё возникло искушение заказать ещё один, чтобы продлить встречу.

— Ты знаешь Падму Патил? — спрашивает Малфой, вновь меняя тему. — Она досталась моему приятелю, Блейзу Забини.

— Она милая. Я довольно хорошо знаю её сестру Парвати — мы с ней были соседками по комнате в Хогвартсе много лет, — но Падма училась на Когтевране. Блейзу, возможно, будет интересно узнать, что его шурином станет Уизли. Парвати у Джорджа.

— Боюсь, Блейз расстроится, — глаза Малфоя искрятся весельем, — но, по крайней мере, ему достанется приятный Уизли. Джордж — это ведь один из близнецов? О них ходили легенды даже среди слизеринцев.

Лицо Гермионы, должно быть, перекосилось от шока: никто так давно не упоминал Фреда, что это подействовало на неё как пощечина. Она с трудом сглатывает — ей даже в голову не приходило, что Парвати — близнец и в паре с Джорджем. Возможно, пары действительно подобраны не просто так. У них есть что-то общее.

Или же Джорджу придётся смотреть на счастливую жену, общающуюся с сестрой, в то время как его брата больше не существует.

— Он погиб?

Гермиона моргает, чтобы сфокусироваться, уставившись на небрежно уложенные волосы Малфоя.

— Что?

— Судя по твоей реакции, — говорит он, — второй близнец мёртв?

Гермиона кивает, сглатывая комок в горле.

— Да.

Малфой терпеливо ждёт, пока она возьмет себя в руки, и когда видит, что ей больше не хочется кричать, то прочищает горло.

— Полумна Лавгуд.

— А? — Гермиона снова теряется. — А что с Полумной?

Малфой хмуро смотрит на стол.

— Я не знаю её. В школе… ну… возможно, мы вели себя подло. Она ведь была такой странной.

Гермиона ощетинивается.

— В смысле?! Она месяцы провела в вашей темнице, будучи пленницей, и ты называешь это подлостью?

Гермиона чувствует, как трясутся бёдра при воспоминании о нависающей над головой люстре, маниакальном смехе и криках в ушах. Один-единственный раз они с Полумной разговаривали о времени, проведённом в поместье, лежа лицом к лицу в коттедже «Ракушка». Первый и единственный раз Гермиона видела, как Полумна плачет.

Выражение лица Малфоя мрачное.

— Я не… заходил в те подвалы. Никогда с ней не разговаривал. Я только… Помню её только со школы.

Гермиона наблюдает, как его серые глаза проделывают дыры в столе, фирменная усмешка разрезает лицо и рот втягивает воздух. Она так устала от непрекращающихся ударов давно прекратившейся войны. Так устала злиться. И гадает, устал ли Малфой от этого тоже.

— Полумна не такая, как остальные, — выдыхает Гермиона, ощущая бурлящие в груди страх и ярость. Именно Полумна — воспоминание о её всепрощении, о том, как она так старалась быть чем-то большим, чем просто итогом войны, — побуждает Гермиону поделиться. — Она любит редиски, выдуманных существ и синий цвет. Однако она умна — умнее половины людей, которых я знаю. Она свирепа в волшебных дуэлях, ей любопытен мир, и она рисует такие невероятные картины… ты даже представить себе не можешь, как они красивы.

Гермиона на мгновение уходит в себя, вспоминая день, когда впервые увидела комнату Полумны в разгар войны, и золотые подписи под портретами их — друзей. Полумна… лучшая из всех них.

Малфой вырывает её из раздумий.

— Ну, моему лучшему другу досталось её имя.

На один ужасный, омерзительный момент Гермиона думает, что Малфой говорит о Винсенте Крэббе. Она представляет Полумну — её свободный дух и смех, — и воображение рисует пророческую картину в мозгу. Мясистые кулаки и жестокие слова Крэбба методично разрушают всё, что делает Полумну уникальной, пока не остаётся только красивая оболочка.

— Грейнджер, — рявкает Малфой, — сосредоточься.

Гермиона задыхается.

— Нет, пожалуйста, Малфой, так нельзя. Так нельзя! Крэбб уничтожит её.

— Это не Крэбб, — рычит Малфой. — Я даже не вижусь с Крэббом. Это Тео. Мой лучший друг — Теодор Нотт.

Гермиона втягивает воздух.

— Нотт был Пожирателем смерти.

Впервые лицо Малфоя покрывается пятнами от ярости, и его голос хлещет её, как кнут:

— Тео не был Пожирателем. Он не его отец.

— Хорошо, — Гермиона поднимает руки вверх, капитулируя, — хорошо. Мне жаль. Я его не знаю.

Малфой хмурится, его лицо — воплощение грома и гнева.

— Нет, ты не понимаешь.

Они смотрят друг на друга, копя яд на кончиках языка. Кажется, что этот момент станет решающим — насколько Малфой способен измениться?

Он тяжело вздыхает, и гнев исчезает из его глаз. Гермиона понимает, что он больше похож на свою мать, чем на Люциуса. Это благословение для них обоих.

— Послушай, Грейнджер. Мне всё равно, странная она или что. Ему, вероятно, тоже будет всё равно. Просто… скажи мне… скажи, что она не возненавидит его. Скажи, что она увидит дальше, чем его имя.

Гермиона ничего не может поделать с собой и откидывается на спинку стула от удивления, слыша настойчивый вопрос. Малфой больше не смотрит на неё, взгляд устремлен в окно. Тем не менее он выглядит уязвимее, чего тогда, на пятом курсе, когда Гермиона издали наблюдала, как он всё сильнее походил на собственную тень.

Интересно, чувствует ли он то же самое, что, очевидно, чувствует Теодор Нотт: его загоняют в угол и судят по образу и подобию отца.

Гермиона медленно кивает.

— Полумна Лавгуд — самый добрый человек, которого я знаю. Ей будет не важно, какую фамилию носит Теодор.

Малфой усмехается, переводя глаза обратно на девушку.

— Ну, для начала и этого достаточно. Тео пережил слишком много, он заслуживает кого-то хорошего.

Гермиона следит за ним из-под ресниц: Малфой вертит в руках стакан с непроницаемым выражением лица. Вся былая уязвимость снова исчезла, и Гермиона задаётся вопросом, не померещилось ли ей. Она никогда бы не подумала, что Драко Малфой так переживает о своих друзьях.

— Могу я спросить тебя кое о чём?

Гермиона моргает, глядя на него.

— Эм, конечно?

— Почему ты не попыталась изменить имя того, кто тебе достался? Почему не выпросила у Бруствера, кого хотела, — пусть даже Вислого? Ты же Золотая девочка, он в долгу перед тобой.

«Золотая девочка» звучит ехидно в его устах, и Гермиона хмурится.

— Он всё равно ничего не смог бы сделать. У него связаны руки. Вчера он тоже получил имя: даже Кингсли не исключение.

Малфой качает головой.

— Грейнджер, не будь дурой, тебе это не идёт.

— Что это значит? — огрызается Гермиона.

— Это значит, — усмехается Малфой, — что ты считаешься самой умной ведьмой нашего поколения. Тебе не кажется немного подозрительным, что министерство заключило брак самой известной и всеми любимой маглорождённой в волшебном мире не только с бывшим Пожирателем смерти, но и с наследником одной из семей, знаменитых стойкими предубеждениями о чистоте крови?

— Ерунда, — отмахивается Гермиона, — не думаю, что их это волнует. И не думаю, что это какой-то зловещий заговор, Малфой.

— Тогда ты идиотка, — как ни в чём не бывало говорит Малфой. — Министерство ничего не делает без цели.

— Я верю, что они намерены увеличить численность волшебников. — Гермиона категорична. — Я не согласна с их методами и этим глупым Законом, очевидно, но само собой разумеется, что если заставить людей жениться и рожать детей, то технически численность будет расти. Это безумие и варварство, но что случилось, то случилось.

Малфой поднимает руку и потирает подбородок.

— Я сильно сомневаюсь, что это единственная причина, по которой нами внезапно решили поманипулировать, словно лабораторными крысами, Грейнджер.

— Честно говоря, я подозреваю, что они просто проигнорировали мало-мальскую информацию о нас. Мы не единственная безумная пара. Ты знал, что у Рона — Ханна Эббот? Она замечательная, но она встречается с Невиллом Долгопупсом уже почти два года. Министерство не заботится ни о чём, кроме восстановления населения.

— Министерство, — мрачно бормочет Малфой, — не заботится ни о чём, кроме власти, и никогда не заботилось.

У Гермионы не хватает духу снова не согласиться, особенно когда все доказательства указывают, что он прав. Она молчит, а Малфой лезет в карман пальто и достаёт маленькую коробочку. Он пододвигает её через стол. Гермиона смотрит так, будто перед ней бомба, которая вот-вот взорвётся.

— Грейнджер, в моей семье принято дарить подарок на помолвку, — он мягко постукивает по бархатной коробочке, — я знаю, это не сильно походит на помолвку в её привычном понимании, но… Я хотел бы придерживаться этой традиции.

Сначала Гермиона вглядывается в лицо Драко Малфоя, ища хоть какой-нибудь признак насмешки или опасности. Затем медленно протягивает руку и берёт чёрную коробочку.

— Тебе совсем не обязательно было делать мне подарок. Я знаю, что ты не… Знаю, что это… неправда.

Её слова хотя и не ложь, тоже неправда. Они не любят друг друга — и даже не нравятся друг другу. А ещё… всё это правда. Они поженятся в течение месяца.

— Я знаю, — резко отвечает Малфой, затем единожды вздыхает. — Тем не менее это тебе.

Гермиона хмуро смотрит на него.

— Я тебе ничего не купила.

— Мерлин, — закатывает глаза Малфой, — Грейнджер, открой эту чёртову коробку.

Гермиона с сомнением открывает крышку, ожидая какого-нибудь гадкого сюрприза, который унизит её ещё сильнее, но там лежит обычный браслет. Тёмно-лазурного цвета камни на изящной серебряной лозе. Прекрасный и аккуратный, он явно сделан гоблинами и стоит целое состояние.

— Это слишком, — сразу же протестует Гермиона, — слишком прекрасно. Я не могу… Он ведь…

Малфой отмахивается от её лепета.

— На браслет наложены чары. Я проверил его на наличие опасных проклятий, когда достал из хранилища, и мне сообщили, что он зачарован. Если ты когда-нибудь окажешься в опасности, то можешь просто прикоснуться к нему и мысленно позвать меня. Я трансгрессирую к тебе — даже если никогда раньше не бывал в этом месте. Как ты понимаешь, для меня он будет чем-то вроде маяка.

— Ты сможешь определить по нему, где я нахожусь? — подозрительно хмурится Гермиона.

Малфой закатывает глаза.

— Пожалуй, ты вряд ли согласишься на подобное вторжение в частную жизнь, и у меня определённо нет желания следить за тобой.

Гермиона сдерживает улыбку — тонкий браслет не просто красив, во время войны он был бы бесценен. Тем не менее всё это время он пролежал в хранилище Малфоев, забытый и бесполезный.

— Это невероятно. Он умеет что-нибудь ещё?

Малфой пожимает плечами.

— Инспектирующий аврор сказал, что, кроме маяка для трансгрессии, в нём нет никакой магии, но моя мать однажды рассказала легенду о том, что этот браслет может защитить владельца в час беды. Наверное, это не больше чем сказка, поскольку она никогда его не носила.

— Не совсем в её стиле? — нерешительно спрашивает Гермиона.

К её великому удивлению, Малфой хмыкает.

— Определённо недостаточно броский.

— Зато очень милый, — настаивает Гермиона. У неё нет заблуждений о том, что Драко Малфой способен осыпать её бриллиантами и не испугаться стоимости, поэтому полагает, что вряд ли браслет стоит такого пристального внимания. Но всего несколько лет назад Малфой предпочел бы увидеть её мертвой, чем отдать ей семейную реликвию.

Малфой смотрит, как она держит коробочку, и Гермиона знает, чего он ждёт: швырнёт ли она его обратно ему в лицо или наденет. Она опускает взгляд на браслет и принимает решение.

Министерство, возможно, лишило её выбора, но это не значит, что она не может сохранить достоинство. Гермиона осторожно вытаскивает браслет из футляра, а затем протягивает Малфою запястье. Это очень похоже на то, как если бы она положила голову на гильотину.

— Наденешь его на меня? — спрашивает она. Малфой смотрит на протянутую руку так, словно это гадюка, неожиданно готовая разорвать его на части в любой момент. Гермиона смущённо отстраняется, но он ловит её пальцы.

Его руки мягче, чем думалось, и Малфой осторожно опускает браслет на её кожу. Он аккуратно застегивает его, затем натягивает поверх рукав. Гермиона осознает, что это первый раз, когда Драко Малфой добровольно прикоснулся к ней. В последний раз она чувствовала его бледную кожу, когда ударила на третьем курсе Хогвартса.

— Спасибо, — бормочет она, чувствуя, как щёки начинают алеть.

Он кивает.

— Мне нужно идти.

Гермиона моргает от его внезапного заявления.

— О, эм, конечно.

Малфой относит её стакан в мусорное ведро, а Гермиона подбирает бисерную сумку. Оказывается, он решил дождаться её, так что они вместе выходят на улицу. Малфой указывает на пустой узкий переулок и останавливается только тогда, когда они скрываются за мусорным контейнером.

— Отсюда удобно трансгрессировать, — поясняет Малфой.

Гермиона кивает.

— Имеет смысл. Ладно. Что ж… мне послать тебе сову?

Тишина затягивается, и Гермиона бросает взгляд на Малфоя, чтобы убедиться, что он не умудрился каким-то образом бесшумно трансгрессировать. Он всё ещё там, но смотрит на неё серо-стальными глазами и стоит гораздо ближе, чем стоило. Гермиона отводит взгляд, чтобы не показаться невежливой.

— Ты сказала, что напугана. — Голос Малфоя низкий.

— Да, — отвечает Гермиона, — просто я… а тебе не страшно?

Он протягивает руку, пугая её внезапным движением, и Гермиона напрягается, не понимая, чего он хочет. Но Малфой не нападает, он прикасается одним пальцем к браслету, выглядывающему из-под свитера.

— Не бойся, — твёрдо произносит он и убирает руку.

Хлопок его трансгрессии отталкивает Гермиону к стене переулка, девушка сжимает палочку так сильно, что боится сломать её, а на языке вертится разрушительное заклинание. Место, где только что стоял Малфой, пусто. Запястье до сих пор покалывает. Гермиона молча стоит, дольше, чем хотелось бы признавать, затем выпрямляется, унимает дрожь в ногах и трансгрессирует домой.

Двадцать третье октября, 1999 год. Суббота, поздний вечер

«Тебе не страшно?»

Слова Грейнджер эхом отдаются в мозгу всю дорогу до поместья Ноттов. В восточном крыле свет горит только в одном окне, Драко трансгрессирует на ступеньки крыльца и без колебаний входит в парадную дверь.

Кончики пальцев, кажется, всё ещё покалывает там, где он прикасался к Грейнджер, надевая на неё подаренный браслет.

«Тебе не страшно?»

Драко шумно распахивает дверь в кабинет Тео и застаёт друга за письменным столом уставившимся на стопку пергаментов. Несмотря на неожиданное появление, Тео даже не вздрагивает. Домовик уже наверняка предупредил его о прибытии гостя.

— Драко, — ровным голосом приветствует Тео, небрежно указывая на винный шкаф у камина.

Хотя в данный момент Драко ничего так не хочется, как стакана огневиски, он принимается расхаживать взад-вперёд. Успевает сделать три захода, пока Теодор Нотт не закатывает глаза и не поднимает взгляд.

— Сядь, жалкий ты придурок, — командует Тео, взмахом руки подзывая кресло из угла. — Рассказывай давай, зачем так сжимаешь палочку. Что случилось?

Драко сердито опускается в кресло, плюхаясь так, что его мать поморщилась бы.

— Гермиона Грейнджер — вот что случилось.

Тео стискивает зубы, в его зелёных глазах мелькает боль.

— Да ладно, приятель, не надо. Не делай этого.

— Нет! — удивлённо восклицает Драко. — Дело не в этом. Она просто… невозможная.

— Ты встречался с ней? — Голос Тео колеблется между истерикой и обеспокоенностью.

Драко глубоко вдыхает, успокаивая себя.

— Да. Мы сходили выпить кофе. Я оставил её там одну и отправился прямо сюда.

— Ты… оставил её… в живых? — спрашивает Тео.

Драко вскакивает на ноги.

— За кого ты меня принимаешь? Я не убивал её, Нотт!

Тео смеётся.

— Я шучу. Мерлин, расслабься. Я знаю, что ты не убивал её. Честно говоря, я больше шокирован тем, что это она тебя не убила. Как всё прошло?

Драко медленно возвращается в кресло, усмиряя кипящую от слов Тео кровь. У него никогда не было намерения убивать Грейнджер, но в голове всё равно мелькает образ её тела, распростёртого и изломанного на мраморном полу. Не по его вине — он не причинил бы ей вреда ни сейчас, ни, наверное, даже тогда, — но он смотрел. Стоял там и ничего не делал.

Что одинаково плохо.

— Всё прошло… отлично.

— Отлично, — повторяет Тео в замешательстве. — Ты встретился с Гермионой Грейнджер, самой что ни на есть Золотой девчонкой. Лучшей подружкой Гарри Поттера. Девушкой, с которой ты годами вёл себя как последний мудак, на которой должен жениться меньше чем через месяц, и ты говоришь, что всё прошло отлично?!

Драко кривится.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал, Тео? Всё прошло… на удивление хорошо. Мы не поубивали друг друга. Просто поболтали.

— И о чём же вы поболтали?

— В основном о совпадениях, — отвечает Драко, — я хотел узнать, кто достался её друзьям.

Тео нетерпеливо наклоняется вперёд.

— Скажи мне, что у Поттера кто-нибудь смешной. Вроде… вроде Миллисенты Булстроуд.

— Нет, — Драко закатывает глаза, — ему досталась Уизлетта. Та, с которой он встречался с… Мерлин, четвёртого курса или как-то так?

— Скукота, — объявляет Теодор, — а кто у Уизли?

Драко невесело усмехается.

— Боюсь, тебе придётся внести хоть немного конкретики. Грейнджер окружена Уизли. Если ты имеешь в виду закадычного дружка Поттера, то у него какая-то Ханна Эббот. Не знаю её.

Тео откидывается на спинку сиденья.

— Всё это скучно. Неужели у тебя не найдётся для меня ничего интересного?

Драко ухмыляется.

— Обе сестры Гринграсс достались братьям Уизли.

На мгновение воцаряется тишина. Теодор Нотт медленно встаёт и направляется к бутылке огневиски.

— Мерлин, — выдыхает он, — с этого надо было начинать.

Он щедро наливает два стакана, вручая один протягивающему руку Драко. Какое-то время они молчат, Тео откидывается на спинку кожаного кресла и делает глоток. Драко наблюдает, как он морщится, когда алкоголь обжигает горло.

— Стори, наверное, с ума сходит, — размышляет Драко. — Мне кажется, Даф это примет, но Астория всегда… стремилась быть такой, какой хочет видеть её отец.

Выражение лица Нотта мрачнеет.

— К сожалению, Дафна — старшая. Во всяком случае, он попытается оспорить её брак. Пусть Стори останется с выбранным партнёром, но Дафна будет свободна.

Драко пожимает плечами, стараясь выглядеть беззаботным. Ни он, ни Тео не близки с сёстрами Гринграсс, но они не глупцы. Им сильно повезло, что их отцы давно мертвы, — отец Астории и Дафны жив.

— Иногда неплохо побыть сиротой, а? — Бойкий тон Тео вырывает Драко из размышлений.

Драко смеётся, на мгновение отчаянно скучая по матери.

— Вот уж действительно. Ну а ты — встречался сегодня с Лавгуд?

Тео становится тихим и неподвижным, опускает стакан на стол из красного дерева. Его лицо — бесстрастная маска, и Драко наблюдает, как Тео продумывает, что рассказать о своей сегодняшней встрече, — Драко его не винит. Они слизеринцы. Он сделал то же самое в ответ на вопрос о Грейнджер.

— Всё нормально, — начинает Тео, — она оказалась… не такой, как я ожидал.

— Я предупреждал тебя, что она безумная чудачка, приятель.

Гнев Тео проявляется мгновенно, волной пробегая по лицу и исчезая на следующем вдохе. Не смотри Драко так пристально, он бы и не заметил. Но он ждал.

— Чёрт возьми, — бормочет Драко, — да она тебе нравится.

— Нет, — противится Тео, — нет, она просто… она была… милой?

Он произносит последнее слово неуверенно. Драко прищуривает глаза — он сам думал точно так же всего час назад. Грейнджер помнилась ему чудовищной выскочкой с остроумными колкостями, копной волос и неприятными ответами.

Никак не выходит из головы её вопрос.

«Тебе не страшно?»

И хотя её волосы остались такими же дикими, как и раньше, Грейнджер просто села рядом и была к нему… добра.

Драко почти жалеет, что она не проявила жестокости. Он-то в жестокости хорош — привык к ней и точно знает, как обернуть ситуацию в свою пользу и нанести ответный удар.

— Грейнджер сказала, — Драко сглатывает, — сказала, что Лавгуд хорошая. Что она поговорит с тобой.

Тео немного оживляется.

— Да. Она… надела какие-то дурацкие розовые очки и твердила, что поместье — идеальное место для поиска нарглов, кем бы они ни были. Она искала их по всему саду, и всё это время просто… говорила. О… ни о чём, если честно.

— Значит, ты просто следовал за бессвязной сумасшедшей женщиной и решил, что она милая? — смеётся Драко.

Тео ухмыляется, делает ещё один глоток огневиски и тяжело опускает стакан на стол.

— Отвали, приятель. Вообще-то она говорила не так уж и бессвязно. Просто… она ни разу не заговорила о том, что выводит меня из себя, понимаешь? Она… спросила меня о любимом цвете, и почему мне нравится лето, и где моя мама.

— И что… что ты ответил? — нерешительно спрашивает Драко. Последний раз Тео упоминал мать, когда им было по девять, и всё, что Малфою известно, — она загадочным образом умерла. У Драко даже остался шрам на брови: напоминание о том, как он решился разузнать, что произошло, а Тео набросился на него кулаками.

Тео хмурится, молчит. Драко медленно потягивает огневиски и даёт другу время подобрать слова.

— Сказал, что она умерла, — начинает Тео, — а потом… Всё как-то закрутилось, и я рассказал ей вообще обо всём… Даже о том, что, казалось, давно забыл. Ты знал, что второе имя моей матери было Полетт?

Драко молча разглядывает друга.

— Нет… Нет, не знал. — Единственное, что ему известно о матери Тео: у неё были длинные каштановые волосы, любовь к живописи и отец Тео убил её. По крайней мере, так говорили люди. Само собой, доказательств никаких не нашлось.

Тео вздыхает.

— Может, это имя Полумны напомнило мне об этом… В общем, я рассказал, что она любила сливочное пиво, блинчики и подсолнухи, и я даже не знал, что помню всё это, пока не начал говорить.

— Тео… — произносит Драко, но слова застревают в горле. Он никогда не был силен в словах — колкости давались ему так же легко, как и рецепты зелий для первокурсников, но всё остальное… особенно когда это было необходимо. Слова всегда подводили его.

— Я знаю, — торжественно говорит Тео, — знаю. Проблема в том, что твоя ведьма собирается разобраться с ВМН и освободить нас всех, да? И я не могу оставить Полумну себе; она не принадлежит мне.

Драко на мгновение замирает — в этом заявлении так много всего, что нужно осознать. Его ведьма — Гермиона Грейнджер может стать его женой.

Тео не ошибается: Драко не может представить мир, в котором Грейнджер сидела бы сложа руки и позволила несправедливости торжествовать. Не может представить, чтобы она позволила Закону о восстановлении магической нации заманить друзей и себя в ловушку брака — она бы боролась. И Драко даже не может винить её за это.

А Теодор Нотт — ну, разве он этого не признал?

Тео провёл с Полумной Лавгуд всего один день, но уже боится потерять её. Что-нибудь хорошее. Что-нибудь доброе.

«Тебе не страшно?» — издевательски звучит в голове.

Драко тянется за бутылкой и наполняет стаканы, не говоря ни слова, после чего Теодор залпом выпивает всё до дна.

— Знаешь, — тихо говорит Драко, — она попросила… спросила, не страшно ли мне.

Тео устремляет на него ярко-зелёные глаза, в которых загорается любопытство.

— Гермиона Грейнджер спросила, не страшно ли тебе?

Драко кивает.

— Да. Но не раньше, чем сама призналась, что боится.

— Оу, — бормочет Тео, — ох уж эти гриффиндорцы, да?

Драко не отвечает, а Тео не спрашивает — они слизеринцы до мозга костей, и признавать страх или слабость не их сильная сторона.

Он покашливает.

— Я рад, что Лавгуд милая.

— Да, — вздыхает Тео, — я тоже. И ей не повезло, что она выходит именно за меня.

Драко смотрит на огневиски в своём стакане, наблюдая, как оно омывает хрустальные стенки при покачивании. Тео… Тео его лучший друг вот уже многие годы, и он хороший. Хороший в том смысле, в каком сейчас мало кто хорош. Но всё же он не ошибается. Он далеко не глуп.

— Ей повезёт с тобой, как никому, — говорит ему Драко, и в его словах нет ни капли лжи. Ей повезёт: Тео будет к ней добр.

Тем не менее Тео смеется. Пьёт виски. Смотрит в тёмное окно.

— Она станет одной из Ноттов, — в конце концов шепчет он, — что является противоположностью удачи.

— Лучше, чем одной из Малфоев, — отвечает Драко.

Тео молчит, но правда повисает между ними. Несмотря на принуждение к браку, мир увидит Полумну Лавгуд не более чем женой Пожирателя смерти.

Гермионе Грейнджер придётся ещё хуже.

«Тебе не страшно?»

Драко со стуком ставит стакан на стол, и на этот раз Тео вздрагивает от неожиданности. Он ничего не говорит, просто наблюдает за другом: его зелёные глаза, напоминающие глаза идиота-Поттера, печальны. Тео без слов понимает, какие мысли проносятся в голове Драко.

«Тебе не страшно?»

Да, постоянно.

Двадцать четвертое октября, 1999 год. Воскресенье, раннее утро

В отличие от субботы накануне, Гермиона вскакивает с постели полностью проснувшейся в семь утра. Следующие два часа она проводит убирая дом с помощью незамысловатых чар, которым её научила Молли Уизли, в очередной раз сортируя всё растущую коллекцию книг на полке и сочиняя письмо Рону и Гарри, чтобы пригласить их в «Дырявый котел» послезавтра после работы.

У Гермионы нет совы, но ей нетрудно накинуть мантию и трансгрессировать к порогу дома на Гриммо. В окнах темно, и никто не отвечает на стук, поэтому Гермиона зовёт сову Джинни с крыльца.

Жюльен — крупная сипуха, которую Гарри купил Джинни на день рождения вскоре после войны, — дружелюбная и неравнодушна к Гермионе, поэтому сразу приземляется ей на руку и зарывается своей величественной головой в буйные кудри девушки.

— Привет, Жюльен, — здоровается Гермиона, нежно поглаживая птицу. — Я надеюсь, ты сможешь отнести это письмо Рону в «Нору» для меня. Во всяком случае, я полагаю, что Гарри с ним.

Жюльен нежно прикусывает пальцы Гермионы, позволяя привязать письмо к массивным лапам. Она улетает, не теряя ни минуты, и Гермиона быстро возвращается домой.

Другая сова уже поджидает её возле двери, привычно поблескивая оранжевыми глазами.

Гермиона вздыхает.

— Блестяще. Ну что ж, прошу.

Сова грациозно следует в дом, устраиваясь на подоконнике, где сидела всего за день до этого. К лапе привязан конверт, и Гермиона ловко разворачивает его, отмечая, что с лёгкостью узнаёт почерк Малфоя.

«Грейнджер,

я понял, что так и не ответил вчера, когда ты спросила, стоит ли тебе написать мне. Я слишком быстро трансгрессировал, и Теодор Нотт дал понять, что это было грубо. Тебе, конечно, разрешено мне писать.

У Тео — я упоминал, что он мой друг — всё хорошо. Я навестил его прошлой ночью после встречи с тобой. Кстати, он сильно удивился, что мы не убили друг друга мгновенно. Я сказал ему, что ты, вероятно, не из тех, кто совершает убийство, не разработав предварительно план из шести пунктов. Я почему-то сомневаюсь, что Поттер выживал бы все эти годы, если бы у тебя не нашлось запасного плана для запасного плана.

Во всяком случае, Тео сказал, что вчера утром он встречался с Полумной Лавгуд, и хотя я узнал, что она, судя по всему, надела какие-то сумасшедшие розовые очки, чтобы искать… как она их назвала… нарглов? Блаженная, как по мне, но — и не расстраивайся — Тео сказал, что они поладят. Я решил, что тебе будет приятно это услышать.

Что делаешь во вторник вечером? Если ты свободна, мы могли бы встретиться за ужином, чтобы продолжить… план. Ты можешь выбрать место, хотя было бы проще отправиться в магловский Лондон, если тебя устроит. Известие о нашей предстоящей свадьбе взорвёт “Пророк”, и мне бы хотелось пока избежать этого безумия в средствах массовой информации.

Искренне,

Мистер Драко Малфой».

Гермиона ухмыляется его словам, но тут же придаёт своему лицу выражение гораздо менее неприятное. В детстве она и представить не могла, что Драко Малфой окажется забавным. Его однокурсники, конечно, были не понаслышке знакомы с этой стороной его личности, однако его шутки, как правило, больно выстреливали в саму Гермиону, так что у неё не возникало возможности ими насладиться.

К тому же несложно заметить, что ему комфортно обмениваться с ней письмами: интересно, это просто в духе Малфоя, или ему всего-навсего легче оставаться вежливым, если не приходится находиться с человеком лицом к лицу. Гермиона вряд ли может винить его, поскольку чувствует почти то же самое.

Она берёт перо и пергамент и опускается за свой маленький кухонный столик, намереваясь ответить на послание. Мгновение она смотрит на серебряный браслет, который так и не сняла — сегодня он так же красив, как и прошлой ночью, — и ощущает его тяжесть на запястье, несмотря на тонкое изящество.

«Малфой,

мне действительно приятно узнать, что Тео и Полумна поладят. Надеюсь, они смогут по крайней мере стать друзьями — это хотя бы сгладит углы и сделает постановление министерства менее… ужасным.

Я бы с удовольствием сходила на ужин во вторник. Магловский Лондон меня вполне устраивает, хотя в последнее время я бываю там нечасто и не уверена, какие рестораны хороши. Мне нравится итальянская кухня — есть что-нибудь на примете?

Предлагаю избегать “Пророка” так долго, как только сможем. В идеале — вечно. Не думаю, что ты сможешь придумать какой-нибудь заголовок или скандал, который сделает наш брак менее волнующим. Клянусь, Рита Скитер напишет статью, утверждающую, что у меня было ещё три мужа и каким-то образом я всё равно заманила тебя в ловушку своими уловками.

Искренне,

Гермиона Грейнджер.

P.S. Как зовут твою сову? Она очень хорошо себя ведёт».

Гермиона перевязывает письмо лентой и несёт его сове Малфоя, которая смотрит на девушку из-под крыла. Птица медленно разворачивается, позволяет прикрепить пергамент к лапе, потом дожидается, когда откроется кухонное окно, и взлетает.

Гермиона задумывается, как далеко ей придётся лететь, если Малфой до сих пор живёт в Малфой-мэноре. Она чувствует головокружение и внезапно осознаёт, что уже десять с лишним минут стоит у раковины, изо всех сил вцепившись в край столешницы. Пальцы побелели, а ноги дрожат.

Теперь воспоминание о поместье кажется невыразимо близким. Гермиону охватывает паника, всплывает видение зловещей люстры, раскачивающейся над головой, а лезвие проклятого ножа вырезает на руке худшие страхи. В ушах раздаются безумный хохот и крики собственного сорванного голоса, пока огонь проклятия разрывает на части вены.

Ужас, который так и не объявился, когда она прочитала имя Драко Малфоя на чёрном пергаменте, пронзает Гермиону сейчас. Гарри был прав пару ночей назад: она скорее умрёт, чем проведёт ещё хоть мгновение в плену поместья Малфоев.

Гермиона равномерно вдыхает и выдыхает; смотрит в окно и один за другим отрывает пальцы от столешницы. Сова Малфоя больше не кажется даже пятнышком, так что девушка заставляет себя двигаться на ватных ногах.

Оставаться занятой всегда предпочтительнее, поэтому остаток дня Гермиона проводит за исследованиями и чтением книг, что является для неё довольно типичным воскресеньем. Жюльен приносит письмо от Рона и Гарри, в котором они согласны встретиться в «Дырявом котле» следующим вечером после работы, ровно в шесть.

Только когда опускаются сумерки, возвращается сова Драко. Она сворачивается калачиком на подоконнике, тихонько ухая, и Гермиона пользуется случаем, чтобы нежно провести пальцами по её голове. Несмотря на свирепый вид, сова подталкивает руку и даёт себя погладить.

«Мисс Грейнджер,

мою сову зовут Ириска. Она кротка, как ягнёнок, хотя покупали её с явным расчётом на то, что она выглядит устрашающе. Я… дорожу ей. Разве у тебя нет собственной совы?

Рита Скитер — настоящая чума среди волшебников. Даже обвини она тебя, что ты самая коварная и распутная ведьма в мире, я бы не поверил ни единому слову — я убежден, что у Вислого в два раза больше мозгов, чем у неё, а это о чём-то да говорит… Даже не вздумай сообщить ему, что я это сказал… Не хочу, чтоб он думал, будто я сделал ему комплимент.

Как ты смотришь на то, чтобы встретиться возле той же кофейни, что и вчера — “Уголок Явы”, — во вторник в 5:30? В паре кварталов от неё есть небольшой итальянский ресторан. Мы могли бы вместе прогуляться.

Ты дочитала книгу, которую вчера купила? Мне любопытно услышать твои мысли по этому поводу. Я читал последнюю книгу Рольфа Скамандера — звери и твари никогда не были моей особой страстью, но он хорошо пишет. Я могу одолжить её тебе, если заинтересуешься.

Искренне,

Драко Малфой».

Гермиона запоздало осознаёт, что Ириска исчезла с подоконника, не дождавшись ответа. Девушка так долго сидела, свернувшись калачиком, в своём кресле, вглядываясь в слова Малфоя, что совсем забыла про птицу. Завтра придётся снова обращаться к министерской сове на работе, чтобы написать Малфою ответ: не терпится сообщить ему, что да, она дочитала вчерашнюю книгу, и это катастрофа! Хотя стиль и приемлемый, Гермиона оказалась совершенно оскорблена изображением автором общества кентавров — а Малфой сказал, что это было интересно! Как ей хотелось увидеть его лицо, когда она сообщит ему, что книга — несусветная чушь.

Может, стоит отложить этот разговор до вечера вторника, когда она увидится с Малфоем лично. Хотя ей одновременно хочется позаимствовать ту книгу Рольфа Скамандера, поэтому Гермиона решает, что ответ лучше всё-таки отправить.

Гермиона призывает новый пергамент — с Драко она свяжется утром, а прямо сейчас собирается написать письмо Полумне. Прошло слишком много времени с тех пор, как они собирались вместе или болтали, а после слов Малфоя о её встрече с Теодором Ноттом Гермиона обеспокоена и, как полагается, любопытна.

«Дорогая Полумна,

прости, что так долго не писала. Я прочитала твою статью в “Придире” о скупыхах на прошлой неделе — отлично получилось, мне понравилось. Я хотела бы обсудить их с тобой поподробнее, когда увидимся в следующий раз, потому что так и не поняла до конца, где их искать. Надеюсь, на выходных мы сможем собраться — я поговорю с Роном, Гарри и Джинни, вдруг получится устроить небольшие посиделки.

Слышала, что ВМН объединил тебя в пару с Теодором Ноттом. Если тебе интересно, кто проболтался мне, пожалуйста, не волнуйся — это не слух. И прошу, пока никому не говори, но я в паре с Драко Малфоем. Они с Теодором, по-видимому, близкие друзья, и поэтому Малфой сообщил мне о вашей предстоящей свадьбе. Я приношу поздравления — хотя, признаюсь, если ты хоть немного похожа на меня, то ты в ярости, что мы должны подчиняться этому закону, независимо от того, кто наш избранник.

Полумна… Я, должно быть, очень прямолинейна. Надеюсь, у тебя всё хорошо. И надеюсь, что Теодор Нотт — благородный и замечательный человек; однако, если по какой-либо причине я тебе понадоблюсь или ты захочешь остановиться в безопасном месте, ты знаешь, как связаться со мной.

Твоя подруга,

Гермиона Грейнджер».

Она сворачивает пергамент и перевязывает его лентой, кладя рядом с рабочей сумкой. Гермиона готовится ко сну, проверяет защитные чары вокруг дома, укрепляя или накладывая дополнительные там, где это необходимо. Она улучает момент перед сном, чтобы достать старую золотую монету из прикроватной тумбочки. Где бы ни находились, многие бывшие члены ОД носят зачарованные галлеоны с собой или, как она, хранят их в тумбочках. Гермиона крепко сжимает его, вспоминая свои слова Полумне, и хотя испытывает удовлетворение, что за год он не нагрелся от секретных сообщений, но готова ответить или воспользоваться им, если придётся.

Измученная, Гермиона залезает под одеяло. Несмотря на усталость и отяжелевшие веки, она берёт книгу по статистике магического населения и продолжает читать с того места, где остановилась, позволяя словам и цифрам окончательно поглотить её.

Двадцать пятое октября, 1999 год. Понедельник

К приходу Гермионы «Дырявый котел» полон людьми, а за стойкой суетится мадам Розмерта. Меланхолия, витающая в воздухе, которой Гермиона не чувствовала с тех пор, как прошёл месяц после войны, словно пропитывает всё вокруг. Она узнает несколько лиц с работы и из хогвартского прошлого, но не останавливается, пока не достигает столика в задней правой части бара.

Конечно, Гарри и Рон уже сидят там и спорят из-за чего-то связанного с квиддичем, и, несмотря на удручающие события, произошедшие на прошлой неделе, настроение Гермионы улучшается при виде их родных лиц.

Она садится рядом с яростно доказывающим что-то Роном и толкает его локтем. Он со стуком закрывает челюсти и поворачивается, растягивая губы в глупой ухмылке.

— Привет, Миона, — здоровается он, — спасибо, что вытащила. Мы вечность не виделись.

Гермиона смеётся.

— Мы виделись друг с другом всего несколько дней назад, Рон.

На другом конце стола усмехается Гарри.

— Ты знаешь, что он имеет в виду. Вместе — да, но мы давненько не собирались только втроём.

— Это правда, — кивает Гермиона, легко сдаваясь, — давно. Поэтому давайте, рассказывайте мне всё. Я знаю, что вы оба размышляли о ВМН.

Гарри соглашается с едва заметной улыбкой.

— Да. Гермиона, я понимаю, что не совсем так представлял себе женитьбу на Джинни, но не могу сказать, что я недоволен. Мы проведём церемонию в «Норе» шестого ноября, уже через две субботы. И надеемся сохранить это в тайне: ты же знаешь, как отреагирует пресса, если пронюхает о моей свадьбе.

Гарри закатывает глаза, и Гермиона кивает, думая о том, как похожи его слова на те, что она написала Малфою всего днём раньше. Она незаметно теребит браслет, спрятанный под рукавом кардигана. Внезапно Гарри перегибается через стол и хватает её за руку, сжимая в своей ладони. Знакомый жест, и Гермиона мягко улыбается.

— Я попросил Рона стать моим свидетелем, а Джинни надеялась, что ты согласишься стать её, Гермиона. Вы двое — моя единственная семья, и ничто никогда не могло бы значить для меня больше, чем вы рядом. К чёрту Закон — этот день будет самым счастливым, и вся моя семья соберётся вместе.

Гермиона сглатывает комок в горле, отчаянно желая заговорить, но не в силах найти слов. В отличие от неё, Рон всегда хорошо справлялся с эмоциональными ситуациями; он протягивает руку и хлопает по их с Гарри ладоням.

— Гарри, дружище, я уверен, что говорю за нас обоих: для нас это большая честь, — уверенно произносит он. — Это единственное хорошее, что сотворил идиотский министерский закон, и я, например, не могу дождаться официально назвать тебя своим братом.

Гермиона тяжело сглатывает.

— Рон абсолютно прав, Гарри. Ничто не сделает меня счастливее, чем стоять рядом с тобой и Джинни.

Этот момент длится в её сознании бесконечно: замерев в дикой какофонии «Дырявого котла», её лучшие во всём мире друзья сжимают её руку, запечатлевая на коже обещание негасимого семейного единства.

— Гарри, — говорит она, — как ты думаешь, я могла бы пригласить Малфоя?

Рон поворачивает голову и опускает руку с недоверчивым выражением лица. Гермионе почти хочется взять свои слова обратно, но она вряд ли сможет провести завтрашний день, избегая этой темы.

— Я знаю… знаю, это смешно, — поправляется Гермиона, — но вы ведь понимаете, что мне всё равно придётся выйти за него через месяц. И было бы неплохо… было бы замечательно продолжить видеться с моими друзьями.

Рон стискивает зубы, но Гарри решительно кивает.

— Гермиона. Ты можешь привести на мою свадьбу кого угодно, но, пожалуйста, пообещай, что он будет вести себя прилично. Джинни убьет его прямо из-за алтаря, если он что-нибудь ляпнет, а я бы предпочёл избежать смертей на своей свадьбе, если ты не против.

Гермиона давится смехом от его слов. Рон вскипает, его голос разливается кислотой над затихшим столиком:

— Чёрт возьми, Гарри, ты с ума сошел?

Гарри слегка пожимает плечами.

— У нас мало выбора, Рон. Малфой станет мужем Гермионы, и, как ты только что сказал, мы семья. Она могла бы выйти замуж за настоящего хорька, но даже это не заставило бы меня отречься от неё, не согласен?

Напряжение нарастает, но Рон потирает лоб и выдыхает, Гермионе кажется, что этот выдох проникает в самое нутро.

— Миона, не могу поверить, что говорю это, но, думаю, тебе стоит взять с собой своего хорька.

— О, спасибо вам обоим. — Гермиона лучезарно улыбается. — Обещаю, он будет вести себя хорошо, даже если это означает, что мне придётся лично его заколдовать.

Гарри усмехается и потягивает сливочное пиво.

— Итак, ты уже говорила с ним?

C тяжёлым вздохом Гермиона откидывается на деревянную спинку стула.

— Мы ходили выпить кофе пару дней назад. И завтра вечером у нас свидание.

— Вот же, — Рон удивлённо выпучивает глаза, — а я всего-то раз отправил письмо Ханне.

Гермиона шлёпает его по лежащей рядом руке.

— Рональд Уизли, я говорила тебе или не говорила, чтобы ты обращался с ней хорошо и вёл себя достойно?

Гарри хмурится.

— Она права, приятель, это немного некрасиво.

— Я и общался хорошо, — ворчит Рон. — Она ответила только сегодня утром. И я не забуду написать ещё раз сегодня вечером. Наверное, мне надо пригласить её куда-нибудь.

— Действительно, надо, — соглашается Гарри, — я знаю, что вы друзья и не больше, но было бы полезно обсудить ваши планы, куда двигаться дальше, понимаешь?

— Он прав, Рон, — вмешивается Гермиона, — сперва узнай, хочет ли она пышной публичной свадьбы или предпочтёт тайно обвенчаться. И важно решить, где вы оба будете жить после того, как поженитесь, и хочет ли она детей!

— Зачем? — огрызается Рон. — Какая разница, хотим мы детей, не хотим? Они всё равно будут. Как и у вас, у вас обоих. Выбора нет, помнишь?

Гермиона громко закрывает рот. Рон прав, а она всеми силами избегала думать об этом. Закон гласит, что у них есть ровно год с момента получения письма, чтобы зачать ребенка. Это значит, что у Гермионы осталось всего триста шестьдесят два дня. Браслет будто бы жжёт запястье, прекрасный, но неизбежно напоминающий о том, что она больше не свободна.

— По-моему, это уже перебор, — говорит Гарри. — Я имею в виду, не поймите меня неправильно, мы с Джинни оба хотим детей. Но, в конце концов, Джинни надеялась посвятить несколько лет квиддичу, прежде чем появятся дети. Судя по всему, этому не суждено произойти.

Рон тяжело вздыхает.

— Даже близко не так, как планировал буквально кто угодно. С другой стороны, я знаю, что Ханна хочет детей, и скорее раньше, чем позже.

— Что? — Гарри бросает взгляд на Рона. — Откуда ты знаешь?

Рон пожимает плечами.

— Мы как-то говорили об этом на вечеринке. Она упомянула, что Невилл не сильно поддерживает её в этом вопросе, что хочет подождать до более серьёзного возраста, но она уже готова.

Гарри хмурится, как будто не может представить, чтобы Рон по доброй воле обсуждал с Ханной будущих детей, но извиняющийся взгляд друга на мгновение смущённо падает на Гермиону, и она краснеет. Слишком легко догадаться, что эта тема, должно быть, возникла у Ханны ближе к концу злополучного романа Рона и Гермионы. Хотя они имели много общего, будучи друзьям, в романтическом плане Рон был готов забыть войну в браке и детях, а Гермиона едва восстановилась, и мысль о том, чтобы заботиться ещё об одном человеке, бередила незажившие раны глубоко в душе.

— Это хорошо, Рон, — отвечает Гермиона, — тогда у тебя не возникнет никаких проблем с соблюдением графика зачатия.

Рон потирает затылок и отводит взгляд. Гарри старается сгладить неловкость и переводит тему:

— Гермиона, лучше расскажи о встрече с Малфоем. Ты успела узнать у него всё, что хотела?

Гермиона хмурится.

— Не совсем. Однако я удивилась, узнав, что у нас схожие вкусы в книгах.

— О, Гермиона. — Смех Гарри рассеивает её скверное настроение. — Почему я не удивлён, что вы только о чтении и разговаривали?

Гермиона вскидывает подбородок, тщательно сдерживая задорную улыбку.

— Ну, это значит, что у нас есть по крайней мере одна общая черта, которая, честно говоря, стала для меня шоком. Считаю это хорошим предзнаменованием.

— Думаю, это не так уж и плохо, — соглашается Рон. — Во всяком случае, могло быть и хуже. Ханна в письме сообщила, что Невилла свели с Пэнси Паркинсон. Ты вообще можешь представить, каково это — жениться на ней? Да с каким-нибудь флоббер-червём больше общего наберётся.

Гарри поёживается. Хотя он часто пытался быть справедливым в своих суждениях о действиях слизеринцев во время войны, он никогда не простил выходки Пэнси Паркинсон.

— Бедный Невилл, — вздыхает Гермиона, — он такой ранимый. Она съест его живьём.

Рон заметно приободряется.

— Вообще-то, говоря о съеденных заживо, Чарли написал Астории Гринграсс. Он упомянул, что работает с драконами, и она восприняла это без особого энтузиазма. Полагаю, он втайне надеется, что она навестит его и Венгерская Хвосторога решит проблему за него.

Гермиона хихикает.

— Рональд, это ужасно. Значит, ты считаешь, они не поладят?

— Чтоб тебя, нет, конечно. В Хогвартсе Астория была хорошо известна своей красотой и отсутствием мозгов, и, судя по тому, что упомянул Чарли, это не так уж далеко от истины. Мысль о жизни в Румынии, по-видимому, оказалась «неприемлема» для такой девушки, как она.

— К сожалению, — вмешивается Гарри, — тут я не могу не согласиться с Роном. Похоже, они не очень хорошо подходят друг другу.

— А что насчёт Дафны? Перси отправил ей сову?

Рон хлопает по столу, пугая Гермиону.

— О, Мерлин, Миона, ещё как отправил. Это было нечто. Он отправил ей сову с полной хронологией будущих событий и темами для разговора. И написал, что хочет составить «тщательно детализированный план действий» для их брака.

Гермиона морщится.

— О нет. Скажи, что она не послала его…

— В том-то и дело, — перебивает Гарри, — что она согласилась!

— Веришь, нет, но вся из себя королева Гринграсс отправила в ответ ещё более идиотское письмо, в котором приняла его предложение и предоставила — и тут я цитирую Перси — «конструктивные улучшения в их плане». У меня не хватило сил вынести краткого пересказа Перси их переписки. Это было скучнее скучного. — Рон почти задыхается от смеха, рассказывая эту историю.

Гермиона смеётся.

— Честно говоря, Малфой сказал, что этого стоило ожидать. Я упомянула о паре Перси с Дафной, и он подтвердил, что она хорошая, но примерно такая же скучная, как рост тыкв.

Гарри усмехается.

— Тогда, возможно, министерству удалось хоть что-то сделать правильно.

— А ещё я слышала от Полумны, — добавляет Гермиона, — что её объединили с Теодором Ноттом. Прежде чем вы начнёте паниковать, я выяснила, что Теодор совсем не похож на своего покойного отца и он не Пожиратель смерти. Больше ничего не знаю, но я пригласила её встретиться на выходных, но ответа пока не получила. Вы будете свободны в воскресенье?

— Да, — соглашается Гарри, — мы давно не виделись с Полумной, так что я за.

Рон ворчит:

— Нотт, может, и не Пожиратель, но мне всё равно это не по душе. Почему никому из ОД не достались пуффендуйцы или даже когтевранцы? Сплошные слизеринцы.

Гермиона хмурится от слов Рона, удивлённая, что раньше не подумала об этой связи. Министерство едва ли дало хоть малейшую зацепку о методе побора пар, и хотя она навела кое-какие справки на работе, оказалось, что никто понятия не имеет, в чём заключался этот процесс.

На мгновение Гермиона задумывается: может, она искала не там, где следовало, пытаясь найти лазейку, возможности избежать нежеланного брака. Пожалуй, ей следует проанализировать, как и почему сочетаются пары.

— Рон, — бормочет она, — иногда у тебя встречаются проблески гениальности.

— Что? — Рон недоумевает. — Что я такого сказал?

— Пока ничего! Но мне пора идти. — Гермиона допивает остатки сливочного пива. — Кажется, ты открыл мне новый путь для исследований!

Гарри лишь немногим быстрее Рона догадывается, что к чему.

— Собираешься выяснить, почему нас поставили в пары именно таким образом? Ты считаешь, что это поможет победить ВМН?

Гермиона вздыхает.

— Честно говоря, понятия не имею. Я уже пытаюсь разобраться, но, пока Макгонагалл не пришлёт мне книги из хогвартской библиотеки о предыдущих поколениях волшебников и брачных контрактах между чистокровными семьями, мне не на что опереться. Было бы интересно посмотреть, как мы оказались объединены: я имею в виду, что общего у меня с — кем-кем — Драко Малфоем?

Рон фыркает.

— Кроме любви к книгам, я бы ничего не назвал. И Ханна прелестна — но почему бы не отдать ей Невилла? Что есть такого у меня, чего нет у него?

Гарри кивает.

— Это хорошая отправная точка, Гермиона. Дай знать, если тебе понадобится помощь. Мне тоже пора идти, Джинни скоро будет дома.

Золотое трио обменивается короткими объятиями на пороге «Дырявого котла». Гарри сразу же трансгрессирует, а Гермиона решает немного задержаться. Рон задумчиво разглядывает камни под ногами.

— Рон, — мягко произносит Гермиона, — я правда думаю, что тебе стоит пригласить Ханну на свидание. Она, наверное, так же напугана, как и ты.

— Я знаю, — отвечает он, — и я не боюсь заговорить с ней, так что не переживай. На самом деле… честно говоря, на самом деле, дело в Джордже.

Всё внутри Гермионы сжимается.

— Джордж? Что случилось?

Рон пожимает плечами.

— Он сам не свой. Как тогда, после… ну, ты знаешь. Он ещё даже не написал Парвати. Ты ведь помнишь, что он живёт над магазином? Ну, я вообще не видел его с пятницы, только слышал, как он бродит там наверху. Я волнуюсь, Миона.

— О, Рон, — вздыхает Гермиона, — мне так жаль. Мы должны дать ему время. Может, будет лучше, если ты напишешь Парвати от его имени, скажешь, что Джордж плохо себя чувствует, но хотел бы встретиться с ней на следующей неделе? Возможно, этого хватит, чтобы он оправился.

Рон серьёзно кивает.

— Так и сделаю. Просто… Просто я не знаю, что сделает министерство, если мы не подчинимся.

— Ты думаешь, он не женится на ней?!

— Не знаю. Мне вообще кажется, что он даже не думает о ней, понимаешь? — Рон уныло смотрит на неё, и Гермионе приходит в голову, что в уголках его рта появились морщинки, которых она раньше не видела, — так непохожие на его обычную ухмылку.

— Рон, напиши Парвати, — советует Гермиона, — и расскажи об этом Джорджу. Я поспрашиваю в министерстве, каковы последствия несоблюдения ВМН. У меня складывается впечатление, что снисхождения ждать не придётся, если честно.

— Я тоже так думаю, — соглашается Рон, — они были бы глупцами, если бы ввели этот закон, а потом позволили людям избежать его. Иначе каждый бы так и поступил.

Гермиона протягивает руку и сжимает его плечо.

— Не волнуйся об этом, Рон. Просто позаботься о Джордже и Ханне, и дай знать, если тебе что-нибудь понадобится, хорошо?

Рон улыбается ей: тепло, но устало, и на мгновение Гермиона возвращается в те дни, когда его улыбка придавала миру смысл. Не существует в мире лучшего человека, который смог бы позаботиться о Джордже Уизли, и Гермиона импульсивно наклоняется вперёд и снова обнимает Рона.

— Ты знаешь, что я люблю тебя, верно? — бормочет она. — Для меня нет никого важнее вас с Гарри.

Рон сжимает её так крепко, что хрустят рёбра, но Гермиона не жалуется. Он взъерошивает её волосы, когда отпускает, и она хмурится, наблюдая за его рукой.

— Я тоже люблю тебя, Миона, — ухмыляется Рон, — и мы всё исправим. Мы всё исправим. Весь чёртов мир, если придётся.

Она улыбается.

— Нам уже не впервой, да?

В ушах эхом звучит смех Рона, и, даже приземлившись перед воротами дома после трансгрессии, Гермиона не перестаёт ухмыляться. Вид коттеджа радует, и она взмахивает рукой, зажигая свет внутри. Гермиона входит под защитные чары, и её окутывает долгожданное чувство безопасности.

На пороге лежит письмо со знакомым гербом. Гермиона поднимает его и заходит в дом, по пути накладывая пару дополнительных заклинаний, чтобы комнаты привести в порядок. Она поудобнее усаживается в своё любимое кресло и разворачивает последнее письмо от Малфоя.

«Дорогая мисс Грейнджер,

надеюсь, твой день прошёл лучше, чем мой. Сегодня утром я получил новость о том, что Трейси Дэвис мертва. Я понимаю, ты, скорее всего, не была с ней близко знакома, потому что она училась на Слизерине, но в Хогвартсе мы дружили. И это… кажется таким несправедливым: она пережила войну, чтобы в итоге закончить… вот так.

Но хватит об этом. Сегодня я весь день восстанавливал оранжерею, которая очень нравилась моей матери. Хотя я не разделяю её любви к цветам, мне кажется, что именно этим и следует заняться, особенно когда наступила осень. Это красивое место, а их осталось слишком мало. Возможно, однажды ты её увидишь.

Я принесу тебе книгу Скамандера завтра вечером.

До встречи,

Мистер Драко Малфой».

Гермиона вяло роняет письмо к ногам, на ковёр. Трейси Дэвис. Они действительно не были знакомы, но напоминание о смерти и войне тяжело давит на сердце. Слова Малфоя о несправедливости того, что она пережила войну и всё равно умерла, — до чего же они правдивы. Гермиона задаётся вопросом, что произошло с Трейси — ведьмы и волшебники редко уходят из жизни такими молодыми.

Гермиона протяжно вздыхает, отбрасывая мрачные мысли о бывшей однокурснице и представляя Драко Малфоя, восстанавливающего клумбы, к которым не испытывает ни малейшего интереса. Хотя он и не сказал этого прямо, нетрудно представить, что он делает это в память о покойной матери. Гермиона никогда не считала Драко Малфоя сентиментальным, но становится всё более очевидным, что он любил её.

Теперь Гермионе хочется увидеть оранжерею. Она даже представляет, насколько та величественна, но мысль о возвращении в Малфой-мэнор — даже теперь — настолько отвратительна, что спирает дыхание. Осознание этого явственно возникает в сознании: рано или поздно придётся туда отправиться; в конце концов, ей вряд ли удастся выйти замуж за Драко и игнорировать его родовое поместье. Гермиона молится, чтобы только не пришлось там жить — её коттедж удобен и безопасен, и почти целый год ушёл на то, чтобы это стало реальностью.

Гермиона встаёт, не обращая внимания на письмо на ковре. Без помощи волшебства она заканчивает уборку и гасит свет. Она пробирается в свою одинокую спальню на ощупь, раздевается догола и залезает под одеяло.

В темноте Гермиона не может отвлечься от какофонии мыслей. В ней тревожно отзываются слова Гарри и Рона. Ребёнок.

Интересно, хочет ли Малфой детей. Она не может представить его в роли отца, а мимолётное воспоминание о Люциусе Малфое заставляет кровь стыть в жилах. Гермиона отбросила любые мысли о детях задолго до войны и, конечно, не имела намерения заводить их сейчас, до закона о ВМН. И всё равно — у неё не осталось семьи, с которой можно было бы посоветоваться, и как же хорошо иметь тех, к кому хотелось бы возвращаться.

В темноте Гермиона морщится: едва ли это достойная причина заводить детей. Механизм преодоления собственного одиночества. Хотя, наверное, её доводы вряд ли имеют значение, поскольку она лишена выбора.

Сон ускользает, и Гермиона довольствуется тем, что представляет, чем будет заниматься на работе следующим утром. Там лежит большой технический отчёт о популяции русалок в Великобритании, который она откладывала несколько дней, а теперь полна решимости заняться им.

Наконец, Гермиона засыпает с мыслями о правах русалок и восстановлении нации, вихрем крутящимися в голове, а новый браслет удобно покоится на запястье.

Двадцать шестое октября, 1999 год. Вторник, ранний вечер

Теодор Нотт умолял, чтобы его определили в Слизерин.

Нельзя сказать, что ему особенно нравился этот факультет или он вообще имел о нём хоть какое-то представление. Распределяющая шляпа на голове наполовину закрывала обзор и шептала на ухо, словно ласковая любовница:

— Хм-м-м, что у нас здесь. Нотт. До мозга костей когтевранец, мой мальчик, тут и думать не надо, но… хм-м-м… вот беда, Нотты всегда учатся на Слизерине.

И Теодор Нотт, сидя в старой, латаной-перелатаной шляпе, понял, что если он вернётся домой на рождественские каникулы когтевранцем, то подпишет себе смертный приговор. Его отец… Он… Что ж.

Нотты всегда были слизеринцами.

Итак, Тео умолял, и Распределяющая шляпа подчинилась, а мальчик с зелёным галстуком похоронил это воспоминание так глубоко, что и опытному легилименту не удалось бы его отыскать. Иногда, посреди ночи, в своей безопасной хогвартской кровати, он размышлял об этом. Думал, каково было бы сбежать к когтевранцам.

Нет, ему искренне нравилось учиться на Слизерине — это не тот факультет, с которого хотелось сбегать. Его однокурсники были хитры и расчётливы, а Тео был сообразителен. Он легко играл по их правилам и глазом не моргнув.

Однако он… всё гадал, что чувствовал бы, если бы его называли «умным», а не «хитроумным». Гадал, смог бы он вырваться из-под власти отца тогда, много лет назад, и не пережить столько боли, что хватило бы на несколько жизней

Тео никому не говорил о словах Распределяющей шляпы, даже после того как отца не стало и было можно открыть правду кому угодно без последствий. Для всего магического мира он так и остался прирождённым Ноттом: истинным слизеринцем.

Вот почему он застыл как вкопанный от шока, когда при первой встрече Полумна Лавгуд посмотрела на него своими огромными голубыми глазами, наклонила голову и нахмурилась.

— Ты должен был бы учиться на Когтевране, — сказала она, — со мной. Это же очевидно — как шляпа проглядела такое?

Тео мямлил, искал объяснения, отговорки — что угодно, чтобы заставить ведьму прекратить изучать его, но вдруг в голову пришла мысль, поразившая его как удар молнии. Полумна Лавгуд не была чудачкой — она видела всё насквозь. Первым побуждением после её слов было унизить её, высмеять, назвать сумасшедшей. Едва ли он был первым.

Поэтому, вместо любой из этих глупостей, Тео втянул воздух и кивнул.

— Не проглядела.

Уголок её рта приподнялся в загадочной улыбке, которую Тео никогда раньше не видел, и больше Полумна ни разу не подняла эту тему.

Их диалог научил его двум очень важным вещам о Полумне Лавгуд. Первая — она была умна, определенно умнее его; и вторая, возможно, самая редкая и поразительная, — она была добра.

Следующие дни Тео провёл собирая воедино всё, что знал о Полумне, отвлекаясь от любого дела, за которое брался.

Именно за этим занятием его застаёт вечер вторника: Тео невидяще разглядывает книжную полку напротив письменного стола, вместо того чтобы работать над семейными счетами.

Неожиданный хлопок выводит его из раздумий, перед глазами возникает эльфийка с удивительно жёлтыми глазами, нервно заламывающая свои морщинистые руки.

— Здравствуй, Тельма, — приветствует её Тео, — что случилось?

— Извините, что потревожила вас, хозяин Нотт, — говорит Тельма, — но леди Лавгуд стоит у главного входа.

Тео резко встаёт и трансгрессирует ко входной двери, забыв о Тельме. На секунду он чувствует стыд, но вина рассеивается, стоит услышать тихий стук с обратной стороны.

Он спешит распахнуть огромную дверь, впуская солнечный свет и прохладный осенний воздух. Полумна Лавгуд собственной персоной стоит на крыльце его дома: её волосы заплетены в небрежные косы, а в ушах висят чересчур большие серьги в виде драконов.

— Мисс Лавгуд, — приветствует Тео, — какой приятный сюрприз. Не желаешь ли войти?

Полумна наклоняет голову и показывает ему невысокое растение.

— Да, с удовольствием. Я принесла тебе папоротник.

— Папоротник? — переспрашивает Тео, принимая из её рук то ли куст, то ли какой-то мохнатый стебель. — Никогда не слышал о папоротнике.

Полумна хлопает в ладоши, которые теперь свободны, и проходит мимо него в вестибюль.

— О да, я и не сомневалась. Вообще-то, это магловское растение.

Тео опускает взгляд на листья, как будто они кусаются. Хотя большинство людей ни за что бы не поверило ему, он ничего не имеет против маглов. Всю жизнь отец пестовал в нём ненависть, учил, что маглы, полукровки и маглорождённые хуже, чем грязь на подошве ботинок, но…

Но вскоре после смерти матери Тео осознал, что отец во многом ошибался. Так почему же он должен был быть прав насчет маглов?

Тем не менее Тео мало что о них знает. Если честно, то ничего: ни об их мире, ни о взглядах, ни, безусловно, о растениях.

— Оно… не опасное?

Полумна смеётся, и её смех, отражающийся от стен и высоких потолков поместья, похож на перезвон колокольчиков. Тео поворачивается к ней лицом и закрывает дверь. Несмотря на то, что солнечный свет остаётся снаружи, вестибюль освещается яркими лучами. Тео задумчиво смотрит на танцующие солнечные зайчики, пока не понимает, что Полумна одета в платье, которое словно бы сделано из сотен крошечных зеркал.

— Оно абсолютно не опасно, Теодор Нотт, — отвечает она, — и я уже говорила, что ты можешь называть меня просто Полумной.

— …Полумна, — начинает Тео, и имя, слишком интимное, перекатывается у него на языке, — что ты… Я имею в виду… э-э, мне нравится твоё платье.

Губы Полумны изгибаются той загадочной улыбкой, которую она открыла ему несколько дней назад. Тео думает, что если бы он увидел такое выражение лица у кого-нибудь другого, то запросто решил бы, что над ним смеются. Но с ней всё иначе.

— Не лги, Тео, — предостерегает Полумна, продолжая улыбаться, — ты думаешь, что мое платье глупое.

Тео смотрит на неё, снова погрузившись в ошеломлённое молчание. Он соврал — платье абсолютно безумное. Она похожа на абажур, сделанный из разбитого зеркала, и волосы торчат во все стороны. Из серёжек-драконов клубится дым.

— Хорошо, — соглашается Тео, — больше не буду. Ты прекрасно выглядишь.

Полумна ухмыляется и на этот раз не говорит ни слова о лжи. Потому что это чистая правда.

— Папоротник безвреден. Маглам нравится на них смотреть. Они любят солнце, и их не нужно часто поливать.

Тео оторопело рассматривает явно бесполезное растение, о наличии которого в собственных руках успел позабыть. Оно имеет ровно… ни одной функции.

— Тогда, полагаю, я поставлю его в гостиной? — говорит Тео скорее вопросительно, чем нет.

Полумна изящно пожимает плечами.

— Гермиона однажды рассказала мне, что папоротники — хорошие кислородные растения. И что они помогают очищать воздух. Я подумала о твоём поместье.

Тео хмурится, оглядываясь по сторонам. Поместье, хотя и довольно мрачное, безукоризненно ухожено. Главный вход отделан панелями из красного дерева, а камин простирается на два этажа вверх. Остальная часть поместья не менее великолепна, и Тельма следит за тем, чтобы ни пылинка не залёживалась дольше минуты. Насколько Тео может судить, поместье Ноттов считается одним из самых красивых домов Британии.

— Воздух… не чистый? — нерешительно спрашивает Тео.

Полумна бесцельно глядит по сторонам, как будто осматривает те же самые вещи, на которые только что смотрел он. Каждый раз, когда она двигается, на стенах взрываются пятна света.

Голубые глаза Полумны снова находят его, и она подходит ближе.

— Ох. Понимаю. Я неправильно выразилась. У тебя прекрасный дом, Тео. Я всего лишь имела в виду, что чувствую здешний воздух — ты наверняка тоже. Он… тяжёлый. Тёмный.

Тео сглатывает.

— Я… не знаю, как это исправить, Полумна.

Она протягивает руку и кладёт на его предплечье, мягко прикасаясь к тёмно-синему рукаву рубашки. Тео задаётся вопросом, знает ли она, что безошибочно провела пальцами по Тёмной метке, скрывающейся под тканью; он не уверен, хочет ли отдёрнуть руку или прижать её пальцы сильнее — это первое проявление нежности за многие годы.

— Ты уже исправляешь, — говорит Полумна, — я чувствую это повсюду вокруг себя. Дом — я ему нравлюсь.

Тео поднимает брови, глядя на неё и не находя слов. Однако его молчание, похоже, её не беспокоит: Полумна разворачивается и идёт вглубь поместья, не дожидаясь приглашения. В первый раз, когда она посетила поместье несколько дней назад, ей удалось увидеть только порог, прежде чем они отправились в сады на заднем дворе. Сады, пожалуй, — самая красивая часть дома, и Тео искренне хотелось, чтобы она увидела красоту.

Однако теперь он бессилен сделать что-либо, кроме как последовать за ней.

Полумна Лавгуд идёт так, будто точно знает, куда направляется, безошибочно огибая те части дома, которых избегает сам Тео, и оказывается перед дверью в кабинет, где он сидел перед её приходом.

— Вот, — говорит она, указывая кончиком пальца на дверь, — вот куда тебе следует поставить папоротник.

Тео кивает.

— Хорошо. Это мой кабинет. Я провожу здесь много времени.

— Конечно, — соглашается Полумна, — это самая тёплая комната в доме.

Тео решает, что не станет ничего уточнять, хотя знает, что температура в доме всегда одинаковая из-за самоподдерживающегося согревающего заклинания.

Тео толкает дверь, и Полумна следует за ним внутрь. Он ставит папоротник на подоконник, располагая его так, чтобы как можно больше солнечных лучей попадало на листья. Полумна уже заняла то же кресло, в котором Драко Малфой сидел всего три дня назад, чопорно скрестив ноги. Солнце танцует на её зеркалах, и Тео внезапно понимает, что по всей его тёмной рубашке рассыпались крошечные пятна света и радуги.

— Тельма, — выпаливает он, и ни он, ни Полумна не удивляются мгновенному появлению эльфийки после вызова.

— Здравствуйте, хозяин Нотт, — приветствует Тельма, затем поворачивается и делает реверанс Полумне, — леди Лавгуд.

Полумна безмятежно улыбается.

— Привет, Тельма. Как у тебя дела?

Тельма вздрагивает и бросает взгляд на Тео, словно оценивая, разрешит ли он ответить на вопрос. Его немного задевает, что она думает, будто ей необходимо разрешение, но всё равно кивает.

— Тельма поживает очень хорошо, леди Лавгуд, — вежливо отвечает Тельма, — она надеется, что у вас тоже всё в порядке.

Полумна сияет и лучезарно улыбается эльфийке.

— Да, благодарю. Тео позволил мне навестить его и остаться ненадолго.

Тео хмуро смотрит на неё, удивляясь выбору слов. Он «позволил» ей остаться? Неужели она не понимает, что ей здесь рады? Полумна должна стать его женой, и даже несмотря на то, что это был выбор без выбора, он ни за что не стал бы ограничивать её свободу приходить и уходить, когда вздумается.

— Хозяин Нотт, — голос Тельмы вырывает его из раздумий, — принести вам чаю?

— Отличная идея, — отвечает Тео. — Полумна?

Девушка согласно кивает, и Тельма исчезает так же быстро, как и появилась.

Молчание между ними внезапно становится бесконечным, Тео набирается смелости, о которой и не подозревал.

— Полумна, — говорит он, — ты можешь оставаться столько, сколько захочешь. И тебе разрешено приходить сюда в любое время. Даже если меня здесь нет. Поместье… Тельма впустит тебя.

Полумна наклоняет к нему голову, её взгляд полнится безмолвными вопросами. Глаза непостижимо голубые, и Тео теряет голову.

— Хорошо, — соглашается она, — это потому, что министерство вынуждает тебя взять меня в жёны?

Иногда Тео поражается её храбрости; как будто, несмотря на ум, Полумна на самом деле гриффиндорка, скрывающаяся под маской когтевранки.

— Нет, нет… Я не это имел в виду, — он задыхается, — я бы никогда…

Смех Полумны отвлекает его от попыток выдавить из себя хоть какие-то слова, чтобы ситуация казалась не настолько неловкой. На лице девушки играет уже привычная загадочная улыбка, а голубые глаза завораживают.

— Министерство в любом случае вынуждает тебя взять меня в жёны, Теодор Нотт, — говорит она ему, — даже если ты понял, что жениться на мне не так уж и страшно.

Тео чувствует, что краснеет, как не краснел с третьего курса, когда его так отвлекла задравшаяся юбка Кэти Белл, что он выплеснул зелье себе в лицо, словно какой-то недоумок.

На этот раз, однако, его сдавленное молчание длится дольше, и Тео наблюдает, как меняется выражение лица Полумны. Он знает о Полумне Лавгуд много лет, хотя лично знаком с ней всего три дня, и всё же… он никогда не видел, чтобы она выглядела неуверенной.

— Я имею в виду, — бормочет она, — возможно, я не… Людям не всегда нравится…

Тео, наконец, берёт себя в руки и порывисто бросает:

— Нет. — На лице Полумны мелькает удивление, но он всё ещё ощущает в себе ту невообразимую смелость и продолжает: — Ты нормальная, — лепечет он, — ты хорошая. И дело не… Ну, знаешь, министерство тоже заставляет тебя выйти за меня замуж.

Полумна мрачно хмурится.

— Министерство не имеет надо мной власти.

— О, получается, ты связываешь себя с Пожирателем смерти ради забавы?

Тео жалеет о своих словах в тот момент, когда они слетают с губ, оставляя на языке ядовитое послевкусие. Теперь ему интересно, как они вообще смогли успешно провести вечер тремя днями ранее, ни разу не заговорив о войне или предстоящем браке. Всё прошло легко и приятно. Это вселило надежду.

И тем не менее, несмотря на его злобный тон и резкие слова, Полумна снова выглядит безмятежной. Она уравновешенный человек, и Тео завидует её способности контролировать эмоции.

— Ты не Пожиратель смерти, — отвечает она.

Тео тянется к рукаву, как будто хочет разорвать рубашку, обнажить клеймо, которое раз и навсегда докажет, что она ошибается, как никогда ошибается, но Полумна движется быстрее и в мгновение ока оказывается сидящей на столе перед ним, поджав ноги. Ему видны её оголённые икры с бледной гладкой кожей и носки с тыквами.

— Остановись, — говорит Полумна, и снова её пальцы нежно касаются его предплечья. — Я знаю, что ты хочешь мне показать, Теодор Нотт, и там нет ничего, чего бы я уже не видела. Я знакома с Пожирателями смерти. Я видела, как они смеялись, пока я кричала, смотрела, как они запирают меня в темноте. Я убивала их.

Тео сглатывает, и его рука, сжимающая манжету, смягчается, находит ладонь Полумны на своём предплечье и нежно прижимает к коже, как хотелось сделать ещё тогда, у дверей.

— Ты собираешься пытать меня, Тео? Ты заманишь меня в ловушку в подземелье и позволишь забыть о солнце? — прямо спрашивает Полумна.

Тео кажется, что из комнаты выкачали весь кислород, несмотря на дурацкий папоротник, стоящий теперь на подоконнике.

— Нет, — выдыхает он, — нет, я так не поступлю.

Её голубые глаза улыбаются ему.

— Ты не Пожиратель смерти.

Он бросается вперёд, не подозревая, что дал команду телу двигаться, и в следующий осознанный момент уже прижимает Полумну Лавгуд к своему телу. Она меньше, чем он думал, и хрупче, чем когда-либо мог себе представить, она помещается у него под подбородком, словно какой-нибудь кусочек головоломки, недостающая деталь мозаики.

Он дрожит — дрожит так, как часто дрожал на войне, а руки Полумны обвились вокруг его грудной клетки, чтобы удержать на месте. Он чувствует, как её косы впечатываются в ключицу и тысячи крошечных зеркальных осколков впиваются в тело.

— Прости, — шепчет он на выдохе, — прости, мне так чертовски жаль, Полумна.

Полумна фыркает.

— Тебя там не было, Тео. Это не твоя вина.

Он обнимает её, хотя чувствует, что не имеет на это права. И разве важно в этот момент, что он вообще едва её знает?

— Ты женишься на мне?

Её голос тихий и испуганный, и Тео ненавидит, ненавидит, ненавидит, что он звучит так из-за него. Он откидывает голову назад, внимательно смотрит в её лицо и встревоженные голубые глаза. Полумна прикусывает нижнюю губу, и Теодору впервые приходит в голову, что он мог бы наклониться и поцеловать её, если бы захотел.

Тео понимает, что и правда этого хочет.

— Я думал, что уже согласился, — отвечает он.

Полумна морщит нос, как будто не уверена, смеяться ей или плакать. Поэтому она в очередной раз показывает, насколько храбра:

— Министерство не может заставить меня делать то, чего я не хочу, Тео. Я не такая, как другие, — у меня не осталось ничего, что они могли бы отнять.

Тео напряжённо молчит. Она утверждает, что может уйти — может избежать ВМН, и с ней ничего не случится. Он вспоминает, как она рассказала, что её дом сгорел во время войны, и хотя они по-прежнему владеют «Придирой», её отец уже давно не живёт в Британии. Он пишет из-за границы. Тео полагает, это значит, что всё их состояние, все галлеоны находятся вне досягаемости министерства.

Полумна не обязана выходить за него замуж.

— Тогда почему?

Она пожимает плечами.

— Я хочу дом. И больше не хочу быть одна.

Она так честна — так чертовски честна, что что-то в груди Тео даёт трещину.

— Полумна, — шепчет он, — ты не обязана выходить за меня замуж. Ты можешь оставаться здесь — этот дом в твоём распоряжении. Я не собираюсь принуждать тебя к браку.

Она улыбается, продолжая обнимать его за талию.

— Я знаю, что я не та, кого бы ты выбрал, Тео. Но ты — тот, кого выбрала я.

От её слов у Тео перехватывает дыхание. Его никогда не выбирали. Он удивляется абсурдности происходящего — он знает её три чёртовых дня и уже считает, что снова отправился бы ради неё на войну. Дело даже не в том, что он влюблён в неё…

Хотя, если задуматься, действительно ли он не влюблён? Может ли он любить её?..

Просто она ведь такая нежная, добрая и податливая, и, наверное, самая красивая на свете.

— Ты ошибаешься, — задыхается он, — ты — та, кого бы я выбрал. Если бы я мог выбирать — я бы выбрал тебя.

Улыбка Полумны освещает комнату сильнее, чем платье, и Тео поднимает дрожащую руку, чтобы коснуться её щеки.

Её голос далёкий и мечтательный:

— Так ты возьмёшь меня в жёны?

— Да, — отвечает он, — возьму.

И затем он целует её, удивляя самого себя. Всего лишь немного наклоняет шею и нежно прижимается губами к её губам, едва заметно надавливая, и отстраняется.

Полумна выглядит испуганной, отнимает руку от его спины и прикасается ко рту, кончиками пальцев проводя по изгибу губ.

— Меня никогда раньше не целовали, — говорит она как ни в чём не бывало.

Тео борется с приливом одержимости при её словах и напрягает выражение своего лица.

— Я должен был спросить.

Полумна кивает.

— Это было бы вежливо. Не мог бы ты спросить сейчас?

Тео озадаченно хмурится.

— Эм-м, можно я тебя поцелую?

Полумна отнимает пальцы от губ.

— Да, пожалуйста.

И на этот раз, когда он протягивает руку, она тянется вперёд и сама прижимается к нему губами, обвивая свободной рукой его шею и прижимая ближе. Тео теряет себя в поцелуях, нежных, целомудренных поцелуях, которых никогда раньше и представить себе не мог. Словно молния, дважды ударившая в одно и то же место.

Внезапно Полумна открывает рот, и он тонет — даже так она мягкая, Тео цепляется за неё изо всех сил. Он не может вспомнить, когда в последний раз кто-то нежно прикасался к нему до Полумны.

Спустя мгновения или вечность он отстраняется и прижимается своим лбом к её.

— Это был очень хороший первый поцелуй, — сообщает ему Полумна.

— Мне тоже так показалось, — смеётся Тео.

— Ты… — Её голос звучит неуверенно. — Ты когда-нибудь целовался раньше?

Тео отодвигается и пристально смотрит на неё.

— Нет.

Полумна ничего не говорит, но её пальцы внезапно оказываются на его скуле, обводят линию подбородка. Тео позволяет ей делать всё, что заблагорассудится, пусть бы только она прикасалась к нему вечно. Кожа под её рукой поёт, и он пытается вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько счастливым.

— Я мечтала о тебе, — тихо говорит Полумна, её голос льётся нежнейшей песней, — в темноте, в холоде. Представляла тебя, каким ты мог бы оказаться.

Тео закрывает глаза, чтобы не представлять её лицо за решёткой. Возникает желание отыскать всех, кто когда-либо заставлял Полумну испытывать страх, и пытать их Круциатусом до тех пор, пока они не потеряют собственное «я». Он хочет стать той частью себя, которая принадлежит отцу, и преследовать мучителей до самого края света.

— О чём ты мечтала? — спрашивает он хрипло.

Пальцы Полумны останавливаются на его губах, и он еле заметно выдыхает на них.

— Тепло, — отвечает она, — в основном я представляла, каким тёплым ты будешь.

Тео открывает глаза и обнаруживает, что она наблюдает за ним.

— Я не уверен, что знаю, как быть тем, кто тебе нужен, Полумна, — говорит он ей.

Она пожимает плечами.

— Ты такой, какой есть, Тео. Тебе не нужно быть кем-то большим.

С хлопком снова появляется Тельма, и руки Тео инстинктивно сжимаются, а Полумна даже не вздрагивает. Большие жёлтые глаза находят глаза Тео, и эльфийка осторожно водружает чайный поднос на край стола.

— Извините, что потревожила, господин Нотт, леди Лавгуд, — пищит Тельма, на её лице написан ужас.

Тео наблюдает за ней и понимает, что, возможно, его усилий после войны оказалось недостаточно. Он предложил домашним эльфам поместья возможность уйти и участвовать в восстановлении Хогвартса, если им захочется. Двое из трёх приняли предложение, но Тельма осталась. Втайне Тео испытывал благодарность. Он не хотел жить в поместье один, а Тельма была рядом, сколько он себя помнил.

Однако прямо сейчас эльфийка смотрит на него так, словно ждёт, пока у него не вырастет ещё одна голова или он не сбросит её с лестницы.

Тео не сомневается, что похож на отца. Он ясно видит это каждый раз, когда смотрит в зеркало. И Тельма прекрасно всё понимает. Он в отчаянии размышляет, понимает ли это Полумна.

— Спасибо тебе, Тельма, — говорит он, — ты замечательно справляешься.

Глаза эльфийки наполняются слезами, и она низко кланяется, чтобы скрыть их.

— Вы слишком добры, хозяин Нотт.

Ему хочется опровергнуть её слова: доброта — это не про него, — но голова Полумны сильнее прижимается к ключице, и он забывает, что хотел сказать.

— Тельма, — говорит он вместо этого, — полагаю, ты будешь первой, кто узнает. Леди Лавгуд станет новой леди Нотт.

Тельма вытягивается по струнке и смотрит прямо на Полумну, на её зеркальное платье, спутанные косы и меланхолично-отсутствующее выражение лица. Тео думает, может ли Тельма представить, что сказал бы его отец, будь он жив, так же ясно, как он сам.

— Это самая замечательная, — почти шепчет Тельма, — самая прекрасная новость, которую Тельма слышала с тех пор, как леди Нотт в последний раз сказала Тельме, что ждёт ребёнка. Вы наш луч света во тьме!

От неожиданности Тео открывает рот: он не знал, что Тельма сопровождала мать во время беременности, но за последние двадцать лет существовала только одна леди Нотт. Однако у него не остаётся возможности спросить об этом, потому что Полумна вытягивает шею и смотрит в ответ на Тельму.

— Ты права, Тельма, — соглашается Полумна, — свет во тьме.

Двадцать шестое октября, 1999 год. Вторник, вечер

Драко прибывает к «Уголку Явы» ровно в пять часов вечера и обнаруживает, что Гермиона Грейнджер уже ждёт его.

На ней чёрное платье до колен, с длинными кружевными рукавами и бутонами роз. Драко осознаёт, что первый и последний раз он видел её в платье на Святочном балу на четвёртом курсе. Гермиона накрашена, а её тщательно уложенные волосы свободно спадают на плечи. Внезапно Драко радуется, что надел свою лучшую парадную рубашку.

— Грейнджер, — приветствует он и видит, как Гермиона отыскивает его взглядом. Она улыбается, что застаёт его врасплох. Едва ли она когда-нибудь улыбалась при виде него.

— Малфой, — отвечает Гермиона.

Несколько секунд они рассматривают друг друга в неловкой тишине. Драко отстранённо думает, что ему, наверное, стоит сделать комплимент ей самой или выбору её наряда, или сказать, что он с нетерпением ждал вечера. Правда это или нет, он чувствует, как тяжело это озвучивать: кажется, будто в любой момент Гермиона Грейнджер отвернётся от него.

Улыбка Гермионы медленно угасает, и он понимает, что упустил шанс, и теперь она снова смотрит на него как на дикую собаку. Предостережение, надежда, ужас — наполовину протянутая рука, то ли для защиты, то ли для ласки.

— Ну что, идём? — наконец говорит Драко.

Гермиона расправляет плечи, но не кивает, а вместо этого выпаливает:

— Я сожалею о Трейси.

Драко чувствует, как каждый мускул в его теле бесконечно напряжён, — он почти забыл, что отправил ей письмо. Письмо всего за ночь до встречи, полное информации, надежды и секретов. Драко отправил его, не успев подумать дважды, — и теперь вот она здесь, его заклятый враг, будущая жена, вооружённая и готовая к противостоянию.

Он вспоминает, как приветствовал её: «Дорогая мисс Грейнджер».

Дорогая.

— Она повесилась, — поясняет Драко. Грейнджер никак не виновата в его язвительном тоне, но он выплёвывает в неё слова, будто она лично затянула петлю.

Гермиона бледнеет.

— Трейси… покончила с собой?

— Осуждаешь её? — Он усмехается. — Министерство свело её с Маркусом Флинтом.

Грейнджер хмурит брови, и создаётся впечатление, что её огромный мозг вот-вот взорвётся.

— Я… не понимаю, — наконец признаётся она, — я думала… Я думала, Трейси и Маркус были друзьями в школе. Они же вместе учились на Слизерине.

Драко хочется её встряхнуть. Какое знакомое чувство: сколько раз в детстве он мечтал придушить её, лишь бы заглушить голос отца в голове?

Однако сейчас его отец безмолвствует. Навечно.

— Мама Трейси была маглой, — огрызается Драко.

Грейнджер замирает, её мозг — тоже. Драко смотрит, как она складывает кусочки воедино: особенно интонацию, с которой он сказал «была». Ей лучше многих известно, какие волшебные семьи служили Тёмному Лорду, и они оба знают, что Маркус Флинт гуляет на свободе только потому, что так и не заработал клейма на руке.

Далеко не из-за недостатка желания.

— Она испугалась, — бормочет Гермиона, — почему она просто… не сбежала?

Драко небрежно пожимает плечами.

— Маркус не единственная причина. Она пыталась покончить с собой ещё полгода назад.

Гермиона пристально смотрит на него, сжимая губы в тугую линию, разрезающую выражение лица. В карих глазах — неприкрытые ярость и отчаяние, и Драко наконец-то, наконец-то думает, что у них есть что-то общее.

— Чёртова война.

Он вздрагивает, не скрывая удивления от того, что проклятие из уст Гермионы Грейнджер лишает его дара речи. Ему нравится, как она говорит о войне в настоящем времени. Несмотря на то, что она закончилась больше года назад, Драко знает, что это далеко не конец. Возможно, для него война не закончится никогда. Возможно, Гермиона Грейнджер могла бы понять это чувство. Он смотрит, как она стискивает зубы, сжимает руки в кулаки, и впервые замечает, что у неё дрожат ноги.

Круциатус — собственные мысли играют с ним злую шутку.

— Давай прогуляемся, — говорит Драко и протягивает руку, предлагая Гермионе свой локоть.

Она прекращает дрожать и смотрит на его руку так, как смотрела бы на змею, — и всё же принимает её. Опускает ладонь на его предплечье, подступает ближе, и Драко делает первый шаг к ресторану.

По пути Драко размышляет о том факте, что Гермиона Грейнджер тесно прижимается к нему, повиснув на его руке. Что бы сказал Драко Малфой из прошлого? Вероятно, отреагировал бы отвращением и ненавистью. Однако Драко из настоящего, может быть, и отменный лжец, но он хотя бы честен перед самим собой. Пускай его научили ненавидеть таких, как Грейнджер, но ему никогда не удавалось сломить её, даже в детстве. Она всегда интриговала: маглорождённая, годами превосходившая его по каждому предмету. Всеми любимая, ярчайшая ведьма своего поколения и при этом маглорождённая — абсолютный парадокс. Драко помнит, каким словом когда-то называл её, и, даже невысказанная, мысль обжигает язык.

Её шрамы не заметны через кружево рукава, но Драко знает, что они всё равно там. Собственными глазами смотрел, как родная тётя вырезала буквы на её коже. Ему не нужно видеть их, чтобы прочесть слово — оно до сих пор издевается над ним в кошмарах.

— Я принёс тебе ту книгу, — говорит Драко с пересохшим горлом, — первую, от Скамандера.

Грейнджер мгновенно меняется, вспыхивая, словно свеча.

— О, спасибо! Я так ждала возможности прочитать её.

Драко понимает, что на ней браслет, который он подарил, — на том же запястье, куда лично застегнул его. И это знание облегчает в груди что-то, о существовании чего Драко и не подозревал.

В выбранном им итальянском ресторане нет ничего особенного, но Драко придерживает дверь перед Гермионой. Девушка за стойкой спрашивает, забронирован ли у них столик, и он без колебаний называет свою фамилию. Малфой. Когда-то это было предметом гордости.

Их провожают в приватную кабинку в дальнем конце зала. Здесь красиво, на столах лежат красочные бумажные меню и стоят мерцающие искусственные свечи. Гермиона непринуждённо усаживается на свободное место и аккуратно опускает локти на столешницу. При виде этого Драко ухмыляется, на мгновение представляя, в какой ужас пришла бы его мать, увидев, что локти находятся там, куда должна попасть еда.

Грейнджер шмыгает носом и убирает руки, плотно прижимая их к животу; Драко поднимает глаза и обнаруживает, что она смотрит прямо на него, в глазах читается боль. Он оскорбил её, даже не открывая свой чёртов рот.

Драко знал, что должен был принести цветы, но тогда это показалось неискренней фальшью. Насколько лицемерным нужно быть, чтобы преподнести своему некогда заклятому врагу цветы. Он даже не знает, какой у неё любимый сорт.

Они сидят в каменном молчании, пока Драко судорожно перебирает темы для разговора. В его голове роились тысячи идей, которые он вынашивал несколько дней подряд, но теперь там только чистый лист. Драко просто смотрит, как Грейнджер смотрит на него в ответ.

Однако, в отличие от него, Гермиона не косноязычна.

— Это была отвратительная книга.

— Что? — переспрашивает он в недоумении.

— Общество кентавров и их жизнь описаны абсолютно чудовищно, — продолжает Гермиона, словно не слышала никакого вопроса, — и в корне неправильно. И подумать только — волшебный мир считает, что это достоверная, точная информация!

Драко начинает догадываться, о чём идёт речь, и признаётся:

— Я очень мало знаю о кентаврах.

— Что ж, тогда можешь забыть всё, что вычитал в этой… книге, — заявляет она. — В жизни не видела подобной чепухи. Если тебе интересно, то прочитай лучше «Копыта и руки» — её написал двоюродный брат Флоренца, и это восхитительно. Я одолжу тебе свой экземпляр.

— Флоренца? — Драко потирает подбородок. — А это не он… был профессором прорицания?

Гермиона кивает.

— Да, и хотя он немного… ну, если честно, он претенциозный осёл, но его двоюродный брат — превосходный писатель.

Драко обнаруживает себя на грани хохота от её слов, но сдерживается.

— Никогда не слышал, чтобы ты так много ругалась.

Грейнджер смотрит на него, прищурив глаза.

— Ты думал, что я буду настоящей леди?

— Нет, — быстро отвечает он, — ни в коем случае. Просто мне казалось, что ты всё такая же, как тогда, на четвёртом курсе. Ну, знаешь, Золотая гриффиндорская девочка, которая никогда не попадает в неприятности.

Грейнджер заливается смехом, как будто он сказал что-то весёлое, и поднимает руку с новым браслетом, чтобы вытереть глаза. Драко недоумевает, что тут смешного, но она смеётся не над ним, поэтому он не допытывается.

— Никогда не попадает в неприятности, — улыбка так и не сходит с её лица, — я признаю, что была любимицей учителей, но да ладно тебе, Малфой, я постоянно нарушала все мыслимые и немыслимые школьные правила!

Драко приподнимает бровь.

— Назови хоть одно.

— Как насчёт того, когда я целенаправленно варила Оборотное зелье на втором курсе? Незаконно, если ты не догадался. Или, может, когда я сбегала из Хогвартса при любой возможности? Или как тебе создание тайного сообщества, единственной целью которого было изучать магию, находившуюся для нас под запретом?

— Я должен был догадаться, — Драко вздыхает, — что за этим стоишь ты.

— Да, — с лёгкостью соглашается она, — наверное, должен был.

Драко разглядывает Гермиону, крепко сжимающую руки и не отрывающую их от живота, лезет в карман и достаёт книгу Скамандера, которую принёс специально для неё. Он кладёт локти на стол в знак солидарности и проводит ими по деревянной столешнице. Гермиона нерешительно наклоняется вперёд, позволяя телу расслабиться впервые с тех пор, как села.

— Спасибо, — смущённо говорит она, — я уже давно хотела её прочитать. Полумна познакомилась с ним этим летом, представляешь? О! Я забыла тебе сказать — Полумна прислала мне сову сегодня.

— Какую?

Гермиона улыбается, и это по-настоящему нежная улыбка — Драко никогда раньше такой не видел, за исключением, может быть, нескольких лет назад, когда он наблюдал за гриффиндорцами со слизеринского стола во время обеда.

— Она написала такое замечательное письмо и приложила к нему несколько лилий. Мои любимые цветы. А ещё она упомянула, что Тео милый.

— Я же говорил, — бормочет Драко.

В ответ на это Гермиона закатывает глаза, но улыбка не меняется.

— Так вот, я тут подумала… ну, подумала, может, мы могли бы встретиться с ними как-нибудь вечером. Для, например… свидания. Как ты на это смотришь?

— Ты приглашаешь меня на свидание, Грейнджер? — Драко чувствует, как ухмыляется, и знает, что она ненавидит, когда он так делает, но никак не может придать лицу серьёзное выражение.

Гермиона недоумённо сводит брови.

— Я выхожу за тебя замуж.

От неожиданности Драко давится водой. Как он мог забыть — хотя бы даже на секунду, — как она смела́. Гермиона Грейнджер говорит всё, что ей, чёрт возьми, взбредёт в голову, и Драко одновременно завидует и ненавидит её за эту способность.

Она не даёт ему ответить, просто продолжает:

— Я имею в виду… Разве это не так? Разве не для этого ты мне его подарил? — Она потрясает перед Драко браслетом. — Потому что теперь мы помолвлены?

Официант приходит, чтобы принять заказ, и избавляет Драко от необходимости отвечать. Он так и не заглянул в меню, поэтому называет первое, что попадается на глаза, с морепродуктами, а Гермиона берёт равиоли.

Когда они снова остаются одни, тишина становится почти невыносимой под тяжестью вопроса, и Драко выпрямляет спину и вооружается всеми манерами и дипломатичностью, которые привила ему мать.

— Да, — соглашается он, — ты права. Я просто… никогда не думал, что ты будешь настолько прямолинейна.

В свете колеблющейся магловской свечи глаза Гермионы кажутся тёплыми.

— Думаю, у тебя не остаётся выбора, кроме как привыкнуть.

— Полагаю, если мне суждено жениться на гриффиндорке, я так и поступлю.

Гермиона улыбается и переводит взгляд на стол, где лежит книга Скамандера. Драко никогда раньше не шутил с ней. Хотя у него вызывает затруднение вспомнить, когда он в последний раз шутил хоть с какой-то женщиной. Возможно, с Пэнси, на четвёртом курсе. А теперь с Гермионой Грейнджер, с улыбкой смотрящей на старую книгу на другом конце столика.

Драко вдруг приходит в голову, а не пытается ли она извлечь максимум пользы из этой безвыходной, невозможной ситуации? Ненавидит ли его до сих пор, по-прежнему ли он худшее, что с ней случалось? Прокручивает ли она в голове его жестокие школьные слова, как это делает он; преследует ли её война?

Внезапно Драко снедает любопытство.

— Зачем ты это делаешь?

— Что?

Он вздыхает.

— Я не идиот, Грейнджер. Я знаю, что тебе противен ВМН. И не виню тебя. Но разве ты не пытаешься его отменить?

Её тонкая рука тянется к стакану с водой, и Драко нетерпеливо ждёт, пока она сделает большой глоток. Конденсат стекает по стенке и образует кольцо на столе, они оба наблюдают за каплями воды, как будто в них содержатся все тайны вселенной.

— Да, — наконец соглашается Гермиона. — Я действительно планирую попытаться отменить Закон о восстановлении магической нации.

— Так почему? — спрашивает он. — Зачем разыгрывать этот спектакль со свадьбой?

Её взгляд становится хмурым, выражение лица мрачнеет.

— Потому что я тоже не идиотка, Малфой. Я не могу сделать всё за тридцать — нет, двадцать шесть — дней. Это может занять у меня месяцы. Может занять…

— …годы, — заканчивает он за неё.

Слово тяготеет над ними: Драко прав, и они оба это понимают.

— Министерство не позволит так легко отменить собственный закон, — говорит Драко, — а через пять лет, когда рождаемость неизбежно повысится, они сами отменят его. Торжественно объявят, что мы свободны.

Гермиона кивает, и Драко изучает её правую руку, которая лежит на столе и подрагивает. Пускай еле заметно, но тем не менее. Он привык выискивать подобные мелочи, наблюдая за тем, как дрожали длинные бледные пальцы матери, как она прижимала их к бёдрам, чтобы унять тремор. Интересно, знает ли Грейнджер, почему это происходит? Наверняка, поскольку она никогда не могла оставить ни единый вопрос без ответа, даже когда они были детьми.

— Я должна найти лазейку в течение года, — объявляет она, вырывая Драко из раздумий.

Он ухмыляется.

— Тогда, я так понимаю, ты не хочешь иметь детей.

Их разговор снова прерывается, когда приносят еду, и Драко даёт ей время собраться с мыслями. Паста вкусная, и он молча наслаждается ею.

— Дело не только в этом, — наконец шепчет она, бесцельно водя вилкой по тарелке. — Дело в том, что… дело в том, что появится много браков, в которых…

— Как у нас? — Его слова едки, и Драко жалеет, что не может вернуть их обратно в рот.

Однако Гермиона не собирается биться — она опускает плечи.

— Нет. Хуже. По крайней мере, мы разговариваем. По крайней мере, я не считаю, что ты убьёшь меня во сне. Трейси… она даже этого не поняла. Она не единственная.

Драко кладёт вилку, еда внезапно становится неаппетитной.

— Есть ещё одна маглорождённая… Терри Будро, кажется? Училась в Шармбатоне. В общем, она в паре с племянником Долохова, — тихо добавляет Драко.

Гермиона вздрагивает, когда он произносит имя Пожирателя, и Драко задумчиво прищуривает глаза.

— Неужели он… похож на… — Она даже не может закончить предложение. Незаживающая рана.

— Он не состоял в рядах Пожирателей смерти, — отвечает Драко, — но верит в то же самое. Жил в Америке во время войны.

Грейнджер снова обхватывает себя руками, почти не притронувшись к еде. Драко думает, что, возможно, было бы лучше прекратить делиться с ней информацией, отговорить от противостояния министерству. Должен ли он оградить её от этого? Разве не так должен поступать муж? Разве не так поступил бы хороший человек?

Мерлин, как он скучает по своей матери. Она бы наверняка знала, как поступить.

— Я помню, ты говорила, что он не поможет, но ты уже пыталась обсудить это с Кингсли? — спрашивает Драко, с трудом сглатывая.

Гермиона поднимает глаза, взгляд выглядит затравленным.

— Без шансов. Он мне ничем не поможет. Его самого загнали в угол.

— Он министр. — Драко практически рычит, и Гермиона в испуге дёргается назад. Она крепко сжимает кулаки, прижимая руки к груди. Драко глубоко вдыхает и усмиряет гнев. — Прости. Ешь, не отвлекайся.

Грейнджер приоткрывает рот от его извинений, и желание сказать ещё какую-нибудь резкость становится ещё сильнее. Прежде чем Драко успевает это сделать, она клацает зубами и, развернувшись всем телом, тянется за вилкой.

В тяжёлом молчании Гермиона делает три укуса, и он следует её примеру. Все так и непроизнесённые слова повисают над ними готовым опуститься лезвием гильотины.

Гермиона хватает стакан с водой, делая большой глоток, и с громким стуком ставит его на стол.

— Это потому, что я уже высказалась в свою пользу, — шепчет она, как будто делится секретом.

Драко чувствует, что хмурится, и пытается вернуть лицу нейтральное выражение, борясь за остатки самообладания.

— Что ты имеешь в виду, Грейнджер?

Она вскидывает подбородок, и Драко наблюдает, как неуверенность, мучившая её с начала ужина, испаряется. Гермиона бесстрашно смотрит на него, запрокинув голову, и его почему-то переполняет незнакомая гордость.

Храбрая гриффиндорка.

— Как только объявили о ВМН, я сразу же отправилась к Кингсли.

Драко не глуп. Хотя хочется обвинить её в попытке сменить имя, что-то в этих словах ему не нравится. Требуется пара секунд, чтобы понять, в чём причина, и вместе с осознанием приходит гнев.

— Грейнджер, — выплёвывает он, — скажи, что ты не жертвовала в очередной раз собой ради грёбаного Поттера.

Её глаза удивлённо вспыхивают.

— Откуда… как ты догадался?

— Как же это чертовски похоже на тебя. — Драко морщится. — Не знаю, чему я вообще удивляюсь. Ты — причина, по которой Поттер получил свою драгоценную Уизлетту, когда всем остальным гриффиндорцам подобрали пары с других факультетов. Поттер — причина, по которой ты застряла со мной.

— Ну, мне жаль, что ты застрял с грязнокровкой, Малфой. — Грейнджер шипит сквозь оскаленные зубы, и Драко чувствует, как отшатывается назад, словно она его ударила.

Он давным-давно понял, что не имеет никакого интереса вести проигранную войну. Слова излишни. Драко прижимает две хрустящие банкноты по пятьдесят фунтов к столешнице и медленно встаёт, чувствуя, как усталость пробирает до костей. На лице Грейнджер мелькает сожаление, но он не дает ей шанса заговорить.

Драко не повышает голоса, лишь смотрит прямо в её карие глаза.

— Я этого не говорил. Не вкладывай чужих слов в мои уста, Грейнджер.

— Малфой, пожалуйста…

— Напиши, когда придёт время жениться. — Он прерывает её и, не оглядываясь, покидает ресторан.

Примечания:

Дорогие мои читательницы, я знаю, что вы ждете обновлений, и я бы с удовольствием выкладывала главы чаще, но теперь, когда я переехала и у меня началась серьезная учеба, я едва могу выкраивать время на перевод. Эта глава небольшая, но, надеюсь, она поднимет вам настроение (несмотря на содержание). Приятного чтения :)

---

Двадцать восьмое октября, 1999 год. Вторник

Джордж Уизли просыпается с невыносимой головной болью. Это вполне ожидаемо и полностью заслужено, поскольку накануне вечером он выпил, по ощущениям, целую бочку медовухи. Он даже начинает привыкать к подобному: из недели в неделю ничего не меняется.

Однако на этот раз его будит не мочевой пузырь, а стук в дверь.

Джордж встаёт с кровати и под непрекращающийся грохот проходит по коридору мимо теперь уже навсегда запертой комнаты, через кухню ко входной двери. Он распахивает её, готовясь кричать на Рона, пока тот, чёрт возьми, не оставит его в покое, но застывает, не в силах пошевелиться. Человек за порогом ни капли не похож на Рона.

Перед Джорджем стоит девушка.

У неё распущенные чёрные волосы, мягкими волнами лежащие на бёдрах. Она одета в длинное обтягивающее розовое платье и чёрные сапоги, и Джордж щурится от обилия яркого цвета.

— Джордж, — говорит она, — рада наконец с тобой встретиться. Позволь мне войти, пожалуйста. Я заварю тебе чай.

В полном недоумении Джордж придерживает дверь открытой и жестом указывает на кухню, как будто гостье каким-то чудесным образом удастся потеряться в его квартире площадью шестьсот квадратных футов⁽¹⁾.

Она безошибочно направляется к чайнику, роется в шкафчике и достаёт оттуда два пакетика заварки. Затем отыскивает фиолетовую кружку, которой Джордж никогда не пользуется, и его любимую зелёную со сколами — тогда он всё-таки позволяет себе плюхнуться на табурет у стойки, бесстрастно наблюдая за девушкой.

Без капли смятения она заваривает для него чай: эрл грей, немного молока, один кубик сахара, ложка внутри. Именно, именно так, как ему нравится. Она пододвигает к Джорджу зелёную кружку со сколотыми краями с невозмутимым выражением лица.

Он отхлёбывает немного и разглядывает девушку, изучающую его в ответ. У неё тёмные миндалевидные глаза, радужка почти такая же чёрная, как и зрачок. Она довольно мила, и Джордж не может избавиться от мысли, что открыл дверь в потрёпанной пижаме и старом халате. Он смутно вспоминает её: как будто из другого времени в знакомой красно-золотой гостиной. В зале посреди битвы, в гуще летящих проклятий и заклинаний, дыма и смерти, зависших в воздухе.

Через мгновение девушка вздыхает и лезет в сумку, достаёт оттуда маленький флакон и ставит его на столешницу рядом с кружкой.

— Зелье от похмелья, — говорит она, и на её губах появляется тень улыбки.

Джордж тянется к флакону, откупоривает и пьёт, не проверяя ни этикетку, ни содержимое. Девушка слегка прищуривается от его беспечности.

— Понимаю, — бормочет она, и на пугающий момент Джорджу кажется, что она действительно понимает.

Он не успевает разглядеть ответ — девушка проходит мимо него и стремительно направляется в спальню. Джордж чуть не падает, пытаясь встать с табурета и последовать за ней, не до конца понимая, хочет ли остановить её или посмотреть, что будет дальше.

Она останавливается у комнаты, которая никогда не открывается, и протягивает руку, будто не имея иной цели, кроме как осторожно прижать кончики пальцев к двери. Призраки прошлого танцуют в полутьме коридора, и рука движется невероятно медленно.

— Не надо, — огрызается Джордж, когда гостья смотрит ему в глаза, но она и так идёт дальше, игнорируя отчаянную мольбу-приказ.

Она добирается до спальни, где пол завален одеждой и не заправлена кровать. Появляется из ниоткуда волшебная палочка, и Джордж не успевает ничего сказать, как комната прибирается сама по себе, пол снова оказывается на виду. Одежда самостоятельно складывается и возвращается в ящики — без единой ошибки.

— Я понимаю, что доставляю неудобства твоему горю, — говорит гостья, — но ты будешь мне благодарен.

Наконец до Джорджа доходит, на кого именно он смотрит: её красные губы приподнимаются, на одной щеке с тёмной глянцевой кожей возникает маленькая ямочка.

— Ты моя жена, — объявляет Джордж.

Она улыбается, теперь уже во весь рот.

— Пока нет, Джордж Уизли.

— Парвати Патил, — он качает головой, — тебе не следовало приходить.

Она наклоняет голову, и на мгновение Джордж замечает, как её глаза пустеют, словно взгляд проходит его насквозь. Парвати поднимает руку, мимолётно прижимает её к горлу, будто вот-вот задохнётся, но не издаёт ни звука.

— Ещё как следовало, — отвечает она, — иначе к вечеру ты был бы мёртв.

Джордж хмурится.

— А разве тогда все твои проблемы не решились бы?

Однако Парвати и не думает опровергать его слова — она смеётся. Впервые за почти два года в этой квартире раздаётся настолько жизнерадостный звук, что у Джорджа чуть слёзы на глаза не наворачиваются. Мерлин, как бы ему хотелось тоже уметь смеяться, но, похоже, он давно разучился.

Парвати прекращает, но её улыбка никуда не исчезает.

— Это далеко не все мои проблемы, Джордж. Гермиона, например, убила бы меня тогда. А ещё в конце месяца у тебя встреча с «Пушками Пэддл» — Рон не справится в одиночку.

Джордж ошарашенно скрещивает руки на груди. Гадает, надо ли называть Парвати по имени, потому что она, похоже, не имеет ничего против этого по отношению к нему и остальным. Он недоумевает, откуда, чёрт возьми, она знает о его планах. Исходящее от Джорджа мрачное настроение не отпугивает её, и Парвати разворачивается и возвращается на кухню. Она безошибочно переступает через половицу, которая всегда скрипит, и исчезает за углом.

С некоторой задержкой Джордж следует за ней, снова и снова прокручивая в уме её слова, пытаясь найти смысл в чём-то бессмысленном.

Когда он добирается до кухни, Парвати уже раскладывает по столу ингредиенты для сэндвичей.

— Я знаю, кто ты, — поражённо шепчет Джордж в тишине.

Парвати поднимает на него глаза, на щеках появляются ямочки.

— Да. Так и думала, что ты быстро догадаешься. Я всегда считала тебя умным, ещё до того, как познакомилась, но это было быстро.

— Ты прорицательница. — Он произносит это вслух в основном для того, чтобы убедиться, что ему не мерещится. Он никогда раньше не встречал прорицателей — мало кто из ведьм или волшебников мог похвастаться подобным. Они были невероятно редки, в лучшем случае на несколько поколений приходился один, а то и вовсе ни одного. Джордж всегда подозревал, что они не более чем выдумка, но стоящая перед ним девушка не оставляет сомнений.

— Да, — соглашается она, в тёмных глаза пляшут искры веселья.

— Половица, — говорит Джордж, — ты…

Парвати смеётся.

— Я предостаточно раз видела, как ты переступаешь через неё.

— Ты видела меня? — Джордж чувствует, как в горле застревает вопрос, имя, которое словно бы никто в семье больше не хочет произносить, но он не может — не способен его озвучить.

— До объявления закона ничего не было, — неуверенно отвечает Парвати. — А в преддверии битвы я видела… Много кого. Фреда среди них не было. Мне жаль.

Джордж чувствует, как у него опускаются руки: то ли от облегчения, что она не осталась в стороне и не знала, то ли от ярости, что она первый человек за последние месяцы, произнёсший имя Фреда.

— Парвати, я точно не гожусь тебе в мужья. У меня тут, видишь ли, небольшой беспорядок.

Губы Парвати изгибаются в ухмылке, будто она знает что-то такое, чего не знает он, и снисходительно усмехается про себя. Она не поправляет Джорджа, только вносит последние штрихи в сэндвич и протягивает, примирительно держа его в своих длинных тонких пальцах.

Джордж нерешительно берет его.

— Все мы немного неряшливы, — говорит она. — Но, к сожалению, у нас нет особого выбора.

— Разве нет способа уничтожить закон? — спрашивает Джордж.

Парвати сцепляет пальцы под подбородком, и Джордж улучает момент, чтобы откусить от сэндвича. Это немного успокаивает желудок, а головная боль отступает благодаря антипохмельному зелью.

— Быть прорицательницей… далеко не так радужно, как многие себе представляют. Я не вижу всего. Это похоже на вспышки — и только в том случае, если события связаны со мной или с теми, кто мне дорог. Я никогда не встречала тебя ни в одном видении, пока не пришло письмо. Но бросила взгляд на чёрный пергамент, и внезапно… там оказался ты.

Джордж хмурится, продолжая жевать.

— И кого ты обычно видишь?

— Моих родных, — отвечает она, — и крупные события. Иногда это правда, на самом деле важные вещи. Требуются десятилетия, чтобы овладеть талантом прорицания, и я не знаю, существует ли на свете волшебник, который мог бы обучить меня. Я даже не предвидела появления этого идиотского закона.

Джордж вскидывает бровь.

— Что бы ты сделала, если бы увидела?

— Сказала семье, чтобы снимали галлеоны со счетов и бежали. Прятались.

— Оу, — говорит Джордж полушутя, — неужели я такой ужасный?

Он думает, что Парвати рассмеётся, но её лицо ничего не выражает. Она немного сереет, как будто вот-вот упадёт в обморок. В конце концов, она смотрит на него, и её глаза мокры от слёз.

— Ты не понимаешь, — тихо отвечает она. — Нас ждут вещи и похуже. Я так устала, Джордж.

Джордж откладывает сэндвич и подходит к ней, пытаясь излучать комфорт и безопасность каждой клеточкой своего существа. Он не уверен, что ему удастся: не с измождённым лицом и растянутой рваной одеждой. Не с перегаром и горем войны, въевшимся в кожу. Не с тенью близнеца, вторящей каждому его движению в танце, который он не в силах завершить.

— Парвати, — шепчет он, — скажи мне, что ты видела?

Она качает головой.

— Всё не так просто. Я не могу… объяснить это, описать. Существует так много… вероятностей, дорог и развилок. Я не знаю!

Джордж успокаивает её:

— Всё в порядке, всё хорошо. Мы справимся, разберёмся.

Парвати закрывает глаза, как будто пытаясь отгородиться от образов, протягивает дрожащую руку и сжимает в кулак подол его халата. Костяшки её пальцев белеют.

— Что бы ты ни делал, Джордж Уизли, не надевай синее.

Джордж смотрит вниз на её руки, крепко стискивающие его халат, а нелепые слова эхом отдаются в ушах.

— Хорошо, — медленно соглашается он, — никакого синего. Проще простого.

Парвати широко открывает глаза.

— Но это не значит, что что-то изменилось. Ты не умрёшь сегодня, теперь не умрёшь. Я всё исправила. До поры до времени.

— Как я должен был умереть?

— В одиночестве, — отвечает Парвати сильным и уверенным голосом. Она не стремится сделать больно и выпрямляет спину, смахивая воображаемые ворсинки с платья.

Джордж хотел бы снова обрести голос. Хотел бы кричать, или плакать, или визжать, но внутри него ничего не осталось. В одиночестве. Само собой, он умер бы в одиночестве — он живёт в одиночестве. Одна половина навсегда разрушенного целого.

Ярость — ярость от того, что он был так чертовски близок. Так отчаянно близок к Фреду.

Будь она проклята.

---

1) Примерно 56 квадратных метров.

Вернуться к тексту

Двадцать девятое октября, 1999 год. Пятница

Горят поленья в камине, по гостиной разносится мерное успокаивающее потрескивание. Гермиона так давно не наслаждалась этим звуком — словно из прошлой жизни она вспоминает уютную гостиную Гриффиндора, домашнюю работу и друзей вокруг.

Теперь её перо летает по пергаменту, оставляя заметки обо всех известных парах. Список длинный, и Гермиона не видит абсолютно никаких закономерностей.

Драко и Рон оказались частично правы: в большинстве пар партнеры принадлежат разным факультетам. Лишь немногие — выходцы из одинаковых. Исключения ограничились Джорджем с Парвати, Гарри с Джинни, а ещё Трейси Дэвис с Маркусом Флинтом.

Ей требуется больше сведений.

Гермиона поигрывает браслетом на запястье, в голове царит полный хаос. Малфой молчит: за последние два дня Ириска не прилетала ни разу.

Гермиона не только ищет возможности извиниться за бестактность за ужином, но и не прочь воспользоваться связями Малфоя для получения более подробной информации. Его семейная библиотека огромна, и в ней содержится бесчисленное множество книг о брачных контрактах чистокровных.

Гермионе нужно уничтожить ВМН. Он кажется ей клеймом внутри, с которым невозможно сидеть сложа руки и наблюдать, как министерство принуждает волшебников и ведьм к размножению, словно скот. Едва ли это можно считать лучшей жизнью по сравнению с той, что предлагал Волдеморт.

Перо в сжатом кулаке жалобно скрипит. Гермионе до чёртиков надоело бороться за свободу, и каждый раз, когда она думает, что всё кончено, на руках снова защёлкивают кандалы. Магия в теле угрожающе волнуется, и с каждым часом каждого дня Гермиона всё сильнее ощущает себя вулканом на грани извержения.

Кингсли отсутствует в министерстве всю неделю. Гермиона уверена, что он перемещается прямиком в кабинет, но не видела его и ничего о нём не слышала с той ночи, когда объявилась на его лужайке.

Это неудивительно: половина волшебного населения чувствует себя преданной им (включая саму Гермиону), а половина, похоже, взволнована тем, что он наконец-то начал действовать. Очевидно, что-то предпринять было необходимо — предприятия терпели убытки, граждане бежали, рождаемость падала, но…

Гермиона роняет перо и прикладывает руки к животу. У нее появилась неприятная привычка прижимать дрожащие пальцы к рёбрам. Так она убивает двух зайцев одним махом: успокаивает учащённое сердцебиение и напоминает себе о необходимости сделать вдох.

Вразумлять саму себя — это у Гермионы хорошо получается. Только так она и выживает.

У неё остаётся ровно двадцать три дня до того, как придётся выйти замуж за Драко Малфоя. У неё остаётся ровно триста пятьдесят девять дней до того, как придётся забеременеть.

Гермионе интересно, сидит ли Драко дома и считает дни, часы и минуты так же, как она. Это началось давно, ещё до войны. Пятьсот сорок пять дней прошло с тех пор, как умер Волдеморт. Восемьсот тридцать семь дней — с тех пор, как родители узнали её имя. Два дня и семнадцать часов — с тех пор, как она в запале эмоций оскорбила своего будущего мужа, предположив, что за его красивым лицом всё ещё скрывается предвзятый Пожиратель смерти.

Гермиона роняет перо и подтягивает к себе ноги, откидываясь на спинку кресла. Она тяжело вздыхает: как скоро вырвались ядовитые слова в адрес Драко, когда он вёл себя исключительно дружелюбно.

Он так знакомо смотрел на Гермиону — особенно после того, как она раскритиковала войну, — что ей казалось, будто она смотрит в зеркало.

Гермиона знает, что должна делать, и избегала этого, только потому что не испытывала уверенности в собственной смелости. Что нелепо, потому что она освободила и оседлала настоящего дракона не моргнув глазом и пересекла всю Британию, месяцами живя в палатке и разрабатывая план свержения ужасного тирана.

Однако…

Она поклялась себе, что никогда, никогда больше не появится в Малфой-мэноре.

Гермиона заставляет себя встать. На деревянных ногах она подходит к маленькому шкафчику возле холодильника, где хранится алкоголь, и делает глоток магловского виски прямо из бутылки.

— Чёрт возьми, — бормочет она. Жидкое мужество. Гермиона поворачивается к двери и, не давая себе шанса, начинает идти.

За спиной захлопывается дверь коттеджа, и, не успев хорошенько подумать над своими действиями, Гермиона сосредотачивается на внушительных чугунных воротах, которые даже сейчас видит в кошмарах.

Впервые с тех пор как она научилась трансгрессировать, она приземляется на четвереньки и чувствует приступ тошноты. Дело не столько в её способностях к трансгрессии, сколько в месте назначения, и Гермиона поднимает взгляд, глядя прямо на ворота, которые надеялась никогда больше не увидеть.

В лучах заходящего солнца изогнутые металлические столбы выглядят как-то менее устрашающе, но Гермиона задыхается, пока не обретает силы подняться на ноги. Будь она проклята, если её снова придётся затаскивать внутрь силком: она пойдёт на своих двоих или умрёт, пытаясь это сделать.

Гермиона проходит только половину бесконечной дорожки, когда перед ней появляется маленькая домовая эльфийка. Она одета в прелестное фиолетовое платье и большую серую шляпу и смотрит на Гермиону снизу вверх почти светящимися голубыми глазами. У неё огромные, прогибающиеся под собственным весом уши.

— Здравствуйте, госпожа, — приветствует она, — я Джуни.

— Привет, Джуни, — отвечает Гермиона, довольная тем, что с Джуни, похоже, хорошо обращаются. — Я надеялась поговорить с мистером Малфоем.

Голубые глаза Джуни расширяются.

— Хозяин Малфой не ждёт гостей. Джуни отведёт госпожу в гостиную на чай и сообщит ему, что вы прибыли.

Джуни немедленно протягивает крошечную ручку, и Гермиона заставляет себя не отшатнуться. Она смутно, словно издалека слышит, как у неё перехватывает дыхание.

— Джуни… гостиная… я… могу я подождать в комнате поменьше? Где-нибудь в другом месте?

Джуни пристально смотрит на девушку, и что-то в голосе, должно быть, выдает её, потому что лицо эльфийки смягчается.

— Госпожа, Джуни может отвести вас в библиотеку.

Гермиона кивает, и Джуни вытягивает руку вперёд, прежде чем она успевает передумать, и переносит их.

Приземление оказывается более плавным, по сравнению с предыдущим, и Гермиона оказывается в уютной библиотечной комнате, меньше, чем представлялось. Здесь есть огромный письменный стол под окном и тёплый камин, пылающий в углу. Каждый дюйм комнаты выкрашен в зелёный цвет, повсюду расставлены стеллажи из тёмного дерева. Атмосфера такая, словно вокруг настоящий лес.

— Это личная библиотека хозяина Малфоя, — на выдохе произносит Джуни. — Госпожа может сесть вон там. Джуни принесёт чай.

Эльфийка исчезает, оставляя Гермиону одну в поместье Малфоев. Она замечает маленькое кресло у камина и позволяет себе медленно опуститься в него. Только тогда она понимает, как крепко сжимает палочку — на ладони остаются вмятины и руку пронзает боль.

Малфой появляется почти мгновенно с выражением, которого Гермиона никогда не видела на его лице. Почему-то он выглядит так, словно увидел привидение: болезненно-бледно — бледнее обычного.

— Грейнджер? — недоверчиво спрашивает он.

— Здравствуй. — Гермиона без особого энтузиазма машет рукой. — Я пришла извиниться.

Теперь Малфой выглядит только ещё более шокированным. Он неспеша приближается к ней, останавливаясь у края стола и вскидывая руки ладонями вверх.

— Грейнджер, — его голос низкий и осторожный, — тебе не обязательно было приходить сюда.

— Разве мне не рады? — Она огрызается не задумываясь.

Малфой вздрагивает, но на этот раз вместо того, чтобы сбежать, просто смотрит на Гермиону, и постепенно она понимает, что поступила точно так же, как и прошлым вечером.

— Прости, — бормочет она, — кажется, я не могу перестать.

— Перестать что? — Он смеётся. — Предполагать обо мне худшее? Ну, похоже, я нечасто давал повод для обратного.

Гермиона сглатывает.

— Да, но послушай. Я всё ещё хочу извиниться. Я действительно прощаю тебя за все те годы, когда ты был придурком, и теперь пытаюсь начать всё сначала.

Впервые с тех пор, как Гермиона встретила Драко Малфоя в одиннадцать лет, он выглядит уязвимым и печальным. Он медленно приближается и присаживается перед ней на корточки, как никогда близко. Гермиона смотрит ему в глаза сверху вниз: чего она тоже никогда раньше не делала.

— Грейнджер, — шепчет он, — мы не можем начать всё сначала.

Она вздрагивает.

— Что? Но я думала…

— Грейнджер, ты дрожишь.

Гермиона хмурится.

— Ну и что?

— А то, — объясняет Драко по-прежнему нервирующе-мягким голосом, — что ты, безусловно, напугана тем, что находишься здесь. Я тебя не виню. На тебе пижама, Грейнджер. Ты даже не взяла с собой ту сумку, с которой никогда не расстаёшься. Ты что, трансгрессировала сюда, не подумав?

Гермиона закрывает глаза, чтобы не вытаращиться на него. Он видит её насквозь.

— Я должна была извиниться. — С каждым мгновением её доводы всё больше походят на оправдания.

Драко кивает.

— Я принимаю твои извинения.

— Тогда почему мы не можем начать всё сначала? — Даже для Гермионы это звучит слишком жалобно. Ей интересно, что Малфой думает о ней, дрожащей и одетой в любимую пижаму с полосатыми кошками. Вряд ли она похожа на храбрую гриффиндорку. Едва ли — на героиню войны.

— Гермиона, эта война… мы не можем просто начать всё сначала. Мы — люди, которых она из нас сотворила. Мы можем двигаться дальше только отсюда.

Она открывает глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Впервые в жизни Малфой назвал её по имени, и ей нравится, как оно звучит в его устах: благоговейно. Она даже не знала, что Драко Малфой может говорить так нежно.

Их прерывает тихий хлопок, возвещающий о прибытии Джуни. Эльфийка ставит на стол поднос с чаем и чашками, а также блюдце с печеньем.

— Спасибо тебе, Джуни, — шепчет Гермиона. В комнате так мало воздуха.

Джуни улыбается ей.

— Рада услужить, госпожа.

— Джуни, — внезапно говорит Драко, — если мисс Грейнджер появится здесь снова, ты можешь привести её прямо в мою библиотеку. Она всегда желанная гостья.

Широко раскрытые голубые глаза Джуни поворачиваются к Гермионе, словно оценивая её. Эльфийка снова кланяется и исчезает.

— Ты не поблагодарил её, — говорит Гермиона.

— Что?

— За чай. Ты не поблагодарил её.

Малфой шумно выдыхает.

— Она домовой эльф, Грейнджер. Она не нуждается в моей благодарности.

Гермиона хмурится от его слов.

— Это всё равно приятно.

На лице Драко расплывается улыбка, и на мгновение Гермионе кажется, что он посмеётся над ней, но он встаёт и подходит к столу с подносом. Он наливает две чашки, добавляет в одну из них молоко и кусочек сахара и протягивает Гермионе.

— Ты уже должна была бы понять, Грейнджер. Я не славный парень.

Она шмыгает носом.

— Я не верю, что ты такой бессердечный, как говоришь, Драко Малфой. Откуда ты знаешь, какой чай я пью?

Драко на мгновение замирает, затем быстро пододвигает стул к креслу Гермионы и садится.

— Грейнджер, сомневаюсь, что ты единственная в мире, кто любит чай с молоком и сахаром.

Она хмурится, но решает ничего не отвечать, только медленно потягивает чай, наслаждаясь теплом и уютом. Это кажется абсурдным: и часа не прошло с тех пор как она представляла себе возвращение в Малфой-мэнор и едва могла сформулировать связные предложения, а теперь уже с удовольствием наслаждается чашкой чая внутри.

— Я не смогла… не хотела, чтобы Джуни отвела меня в гостиную, — признаётся Гермиона.

Глаза Драко, мерцающие серебром в свете камина, находят её.

— Ты могла бы пойти и в гостиную. Там довольно мило… большие окна, мягкие диваны.

— Я испугалась… Я боялась, что она… — Гермиона не может выдавить ни слова, поэтому Малфой перебивает её:

— Нет, — порывисто говорит он. — В той комнате… её больше не существует. После… ну, мы огородили часть поместья. Переделали всё вокруг.

— Вы — это ты с мамой? — спрашивает Гермиона.

Драко поджимает губы, но отвечает ей медленным кивком.

— Я очень сожалею о твоей потере, — бормочет Гермиона. Это правда, даже если между ней и миссис Малфой никогда не было крепкой привязанности.

Драко невозмутимо пьёт чай, сперва игнорируя её слова. Воцаряется тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня. Гермиона пытается понять, не совершила ли она ошибку, упомянув Нарциссу Малфой.

— Спасибо, — наконец произносит Драко. — Боюсь, однако, что наша свадьба может оказаться немного скромной. Я не очень популярен, ты в курсе?

Он говорит это с осуждением, но Гермиона научилась читать между строк ещё на втором курсе. У него не осталось семьи, которую можно было бы пригласить, а подавляющее большинство волшебного мира презирает имя Малфой по определению.

— Для меня так будет даже лучше, — мягко говорит Гермиона, — если только ты позволишь Рону и Гарри присутствовать.

Малфой закатывает глаза, но на его губах играет лёгкая улыбка.

— Я подозреваю, что не услышал бы от тебя согласия, не приди к нам половина Гриффиндора.

Его слова вызывают у Гермионы смех, и это, кажется, успокаивает Малфоя. Он пододвигает стул, подсаживаясь ближе, и делает это тихо, наблюдая, как она пытается перестать смеяться. Старается выровнять дыхание, которое отчего-то стало необъяснимо прерывистым.

— Значит, мы всё ещё вместе? — спрашивает он наконец.

Гермиона торжественно кивает.

— Полагаю, так оно и есть.

Малфой ухмыляется и поднимает свою чашку в шутливом тосте.

— За будущую леди Малфой. Когда назначим свидание?

У Гермионы перехватывает дыхание на словах «леди Малфой». Она впервые явственно осознаёт, что станет частью семьи Малфой. Раньше она никогда не думала о том, чтобы быть кем-то другим, кроме Грейнджер. Маглы часто сохраняют свои фамилии, хотя в волшебном мире такая практика не распространена. Гермиона считает, что могла бы стать одной из первых… навсегда остаться Гермионой Грейнджер.

Хотя «Грейнджер» для неё больше ничего не значит. Она последняя — единственная Грейнджер. Не осталось ничего, что связывало бы её с фамилией.

Драко будто бы слышит её мысли.

— Грейнджер… тебе не обязательно становиться леди Малфой.

Гермиона наблюдает за ним, видит, как ему больно идти на эту уступку. Драко знает, что его имя запятнано, что ни один здравомыслящий человек не стал бы связывать себя с ним. На мгновение — один истерический миг — она чувствует себя победительницей. Теперь он наконец понимает, каково это, когда твое имя грязное.

Гермиона обуздывает свой разум, чувствуя, как по венам разливается ужас. Какими порочными могут стать её мысли вот так просто. Какой кровожадной она стала.

Возможно, имя Малфой ей подходит.

— С леди Малфой всё в порядке, — выдыхает она, — имя не имеет значения, важен человек.

Драко ничего не говорит, поэтому Гермиона собирается с силами.

— Я знаю, кто я такая, — говорит она твёрдо и гордо.

И всё же он наблюдает, его серебристые глаза впитывают каждый атом её существа. Гермиона пытается понять, догадывается ли он, что она лжёт? Догадывается ли, всего лишь глядя на её пальцы, глаза и дурацкую пижаму с кошками, что она потеряна? Потеряна девятьсот тридцать два дня назад.

— Как и я, Грейнджер.

Они пристально смотрят друг на друга. Гермиона хочет понять, что Драко имеет в виду: неужели он думает, что знает её?

Её чашка опустела и слегка позвякивает на блюдце, и, хотя в библиотеке тепло и уютно, Гермиона внезапно остро осознаёт, что находится в Малфой-мэноре. Драко, кажется, заметил, как эмоции промелькнули на её лице, потому что протягивает руку и осторожно забирает посуду.

— Я хочу домой, прямо сейчас, — говорит ему Гермиона, задыхаясь и почти умоляя.

Он встаёт и аккуратно тянется к её рукам, переплетая их своими длинными пальцами. Её ладони вспотели, и она почти смущена, но Драко уверенно помогает ей подняться, не давая возможности вырваться из его хватки.

— Я не знаю, где ты живешь, Грейнджер. Ты можешь безопасно трансгрессировать?

Гермиона закрывает глаза: есть шанс расщепления, но при этом она ещё не готова раскрывать свой дом. Возможно, никогда и не будет.

— Ты можешь… можешь перенести меня к кафе?

Он не спрашивает, зачем ей понадобилось именно туда, и не упоминает, что до открытия наверняка придётся подождать, а Гермиона до сих пор в пижаме. Драко Малфой, хулиган и задира в детстве, чистокровный Пожиратель смерти, который годами преследовал её в кошмарах, в юности, нежно обхватывает её за локти и притягивает ближе. Он легко трансгрессирует, и они приземляются в переулке, который с каждым днём становится всё более знакомым, в воздухе витает запах кофе.

Малфой поддерживает её, а затем отпускает, отступая на шаг.

Гермиона глубоко вздыхает и, открыв глаза, видит, что он наблюдает за ней. Его лицо бесстрастно: о, но сейчас она может отчётливо разглядеть его и намёк на беспокойство во взгляде.

— Ты не можешь прийти ко мне домой. — Это извинение и предупреждение в одном флаконе.

Драко говорит:

— Всё в порядке. Мы можем встречаться в кафе и ресторанах.

— Или у тебя дома. — Гермиона напрягает спину и вытягивается, раздражённая тем, что даже так достаёт только до его ключиц.

— Грейнджер, — вздыхает Малфой, — я не думаю, что тебе стоит приходить ко мне домой.

Гермиона мрачно хмурится.

— Я не какая-нибудь припадочная девица, Малфой. Я понимаю, что не до конца продумала сегодняшний вечер, но в будущем со мной всё будет в порядке. Теперь я знаю, чего ожидать.

— Грейнджер, — сурово отвечает он, — это не потому, что я считаю тебя слабой или что тебе там не рады.

— Так в чём же тогда дело? Почему мне запрещено появляться в твоём поместье, если я должна стать твоей женой? — Она бросает слова, как отравленные кинжалы.

Малфой проводит рукой по волосам.

— Я был там, Грейнджер. Мой дом ядовит — он не принесёт тебе счастья. Тебе не обязательно туда приходить. Тебе никогда не придётся там появляться, если ты этого не хочешь.

Гермиона поумеривает свой пыл. Она понимает, что ссорится с Малфоем без всякой причины. Она ненавидит Малфой-мэнор. Драко предлагает ей не приходить, а она спорит.

— Извини. — Она машет рукой в воздухе, измученная мыслью об очередных извинениях перед Драко Малфоем. — Я не хочу туда идти. Ты прав. Я не хочу спорить. Но что будет, когда мы поженимся?

Малфой делает шаг к ней, ещё ближе, чем тогда, в уюте собственной библиотеки.

— Давай побеспокоимся об этом позже. Будем жить где-нибудь в другом месте. Может быть, у тебя. Но сейчас тебе нужно пойти домой. Как думаешь, у тебя получится?

Гермиона собирает все свои силы, чтобы кивнуть. Она нерешительно машет на прощание, не произнеся больше ни слова, и исчезает.

Последнее, что она видит, — это нахмурившийся Драко Малфой, незаметно протягивающий руку, как будто собирающийся удержать её.

Тридцатое октября, 1999 год. Суббота

— Полумна, я правда думаю, что мне не стоило приходить, — повторяет Тео, наверное, в пятый раз за вечер. Несмотря на свои слова, он продолжает следовать за светлым затылком. Полумна двигается быстро, ей не терпится увидеться с друзьями.

Она не обращает ни малейшего внимания на испытующие взгляды посетителей «Дырявого котла».

Тео знает, что не она здесь персона нон-грата. В лучшем случае, о Полумне думают как о героине войны. В худшем — считают её чудачкой.

Он же с равным успехом мог быть и массовым убийцей, учитывая славу, которая следует за его именем.

— Полумна, — снова говорит он, наполовину умоляя.

Наконец она останавливается, поворачивается к Тео лицом и внимательно смотрит на него. Сегодня волосы Полумны распущены, никаких пучков и косичек, но рубашка всё равно отдалённо напоминает лоскутное одеяло. Поверх неё надет джинсовый комбинезон, а по бокам каждой штанины вручную вышиты золотой нитью маленькие подсолнухи. В целом она выглядит довольно очаровательно. Однако гораздо менее эффектно, чем в зеркальном платье.

— Тео, — улыбается она, — ты обязан пойти. Я хочу познакомить тебя со своими друзьями.

Видя её сияющее, пышущее жизнью лицо, он не может отказать, но мысль о том, насколько её друзья обрадуются его присутствию, никуда не исчезает.

Внезапно Полумна наклоняется вперёд и прижимается к нему. Это не похоже на объятие, и Тео чувствует, что улыбается ей почти неосознанно, хотя трудно игнорировать людей вокруг, неприкрыто разглядывающих их и показывающих пальцами.

Полумна Лавгуд и Пожиратель смерти. Он уже предвкушает газетные заголовки.

— Тео, — её голос возвращает его к реальности, — люди всегда пялятся. Меня это не беспокоит. По крайней мере, на этот раз я сама решу, почему они будут это делать.

— Полумна, это не совсем одно и то же. Люди пялились на тебя, потому что просто ничего не знали. Теперь они пялятся, потому что ты вместе с убийцей.

Голубые глаза торжественно сияют в суете «Дырявого котла».

— Ты убийца, Теодор Нотт?

— Нет, Полумна, нет, ты же знаешь, что…

— Тогда какая разница? — перебивает она. — Они продолжают считать, что я странная. Просто теперь я для них странная, потому что мне нравишься ты.

Тео перестает пытаться переубедить Полумну, и она каким-то невероятным образом чувствует это, потому что снова улыбается. Она протягивает руку и уверенно сжимает его ладонь на глазах у всего бара. У Тео даже волоски на шее встают дыбом: нет никаких сомнений, что завтра об этом будет написано в «Ежедневном пророке».

Если повезёт, «Пророк» сделает закономерный вывод о принуждении вступить в брак из-за ВМН. Каждый день появляются новости о новых парах, и все они одинаковы. Последними обнародовали Дина Томаса с Кэти Белл, которые, несмотря на давнюю дружбу и принадлежность к одному факультету, оказались достаточно важны, чтобы заслужить место на первой полосе.

Наконец, Тео замечает столик Золотого трио и чувствует, как сводит живот, когда они оборачиваются к Полумне и улыбаются, а потом, при виде её спутника, улыбки сменяются шоком.

— Ты им не сказала? — громко шепчет он, так чтобы Полумна расслышала. Она только хихикает и сжимает его руку, хотя едва ли это успокаивает.

Удивительно, но первой приходит в себя Гермиона Грейнджер. Она встаёт, заключает Полумну в объятия, а затем протягивает руку.

— Теодор Нотт, я Гермиона Грейнджер.

Тео пожимает её ладонь, как будто это ядовитая змея.

— Можешь называть меня Тео. Само собой, я знаю, кто ты. Рад познакомиться.

Она садится обратно и жестом указывает на скамью рядом с собой, Полумна проскальзывает туда, оставляя Тео место у прохода. Он благодарен уже за то, что она, благородно сохранила ему возможность лёгкого побега.

— Нотт. — Чей-то голос вырывает его из размышлений, и Тео вдруг смотрит на лицо, которое уже видел миллион раз.

— Гарри Поттер, — говорит он.

— Это мои друзья. Гарри, Рон и Гермиона, — объявляет Полумна, спохватившись из-за неловкого молчания, — это Тео. Мой жених.

После её слов Рон Уизли бледнеет, но в целом никто не выглядит особенно удивлённым. Тео понимает, что Драко, должно быть, уже рассказал Гермионе, а та поделилась новостями о Полумне и её партнёре с друзьями-гриффиндорцами.

— Ох, Полумна, — выдыхает Гарри, — мне так жаль, если бы только не этот ужасный закон…

Полумна улыбается.

— Он действительно ужасен, Гарри, но не жалей меня. Мы счастливы.

Бледное лицо Рона приобретает зеленоватый оттенок, а полушутливое настроение Тео сменяется кислым гневом. Он и так в курсе, что недостаточно хорош для Полумны Лавгуд, только Уизли не обязательно показывать это настолько явно.

— Это здорово, Полумна, — поддерживает подругу Гермиона. — Я рада, что ты догадалась привести Тео сегодня вечером. Я давно хотела с тобой познакомиться. — Гермиона адресует конец своей фразы Тео, и он не сводит с неё глаз. Она теребит браслет на запястье. По одному только виду можно сказать, что он стоит небольшого состояния, и нетрудно догадаться, кто его подарил.

Тео оглядывает стол.

— Здесь довольно оживлённо. Много ушей.

— Можешь говорить свободно, — отвечает Гарри Поттер. — Мы наложили Муффлиато.

— Коварные гриффиндорцы. — Он более внимательно оценивает Золотое трио, но приходит к выводу, что удивляться бессмысленно: люди, уничтожившие самогó Тёмного лорда, проявляют обычный здравый смысл.

— Где Драко? — внезапно спрашивает Полумна, поворачиваясь к Гермионе.

Гермиона неловко ёрзает.

— Я… Э-э… Мне и в голову не пришло пригласить его.

Полумна хмурится.

— Как жаль. Что ж, полагаю, в следующий раз.

— А может и пронесёт, — бормочет про себя Уизли, хотя все прекрасно его слышат.

Гермиона хмурится и бросает на рыжего мрачный взгляд.

— Будь повежливее, Рональд.

Рон закатывает глаза, но выражение его лица слегка смягчается от её предостережения, как будто он ждал этого и смог наконец расслабиться.

Тео молча наблюдает за ними. В каждом их взгляде, в каждом движении и каждом слове невооружённым взглядом видны тысячи часов совместной истории, которые они ежесекундно передают друг другу.

— Мне нужно в уборную, — объявляет Полумна. — Я захвачу тебе выпить, Тео.

Он оцепенело встаёт, чтобы выпустить её, нервничая из-за того, что его единственный союзник в этой странной ситуации покидает его, но Полумна уходит прежде, чем он успевает придумать причину её удержать. Он медленно садится обратно, чувствуя, как мышцы поскрипывают от напряжения.

— Всё такая же чудна́я, что-то никогда не меняется, — усмехается Рон Уизли.

Внезапно Тео больше не боится. Он сердится.

— Что ты про неё сказал?

Рон вскидывает голову и смотрит на него так, словно удивлён тому, что Тео вообще заговорил. Он краснеет — то ли от смущения, то ли от злости.

— Я не имел в виду ничего плохого, — оправдывается Уизли, — ты же знаешь, какая Полумна. Или, может, ещё не знаешь. Вообще-то она немного…

Тео перебивает его:

— Полумна умная и добрая, и она привела меня сюда, сказав, что я встречаюсь с её друзьями, но, возможно, она ошибается. Она ошибается? — Ближе к концу голос становится холодным и опасным, и от его внимания не ускользает, что Гарри Поттер держит одну руку под столом. Тео готов поспорить на всё своё состояние, что на него нацелены по крайней мере две волшебные палочки.

— Нет, — Гермиона кладёт конец едва начавшейся ссоре, поднимая обе руки над столом и протягивая их, чтобы успокоить всех, — нет, она наша подруга. Рон просто… иногда не особо хорош в выборе выражений. Да, Рон?

Рон тяжело вздыхает и медленно возвращает обе руки к стакану сливочного пива.

— Извини. Полумна замечательная.

Гарри Поттер не двигается с места, но Тео его не винит.

— Так значит, она тебе нравится? — интересуется Гермиона, чувствуя неловкость.

Тео вопросительно смотрит на неё: тайный когтевранец или нет, он давным-давно усовершенствовал искусство снисходительности. В конце концов, Драко Малфой — его лучший друг. Он собирается отпустить едкое замечание о недалёкости легендарного ума Гермионы Грейнджер, когда издалека доносится голос Полумны.

— Вот это да, — говорит она, — кажется, я ушла слишком рано. Тут сплошные мозгошмыги.

Она держит стакан огневиски со льдом и один стеклянный бутылёк необычной формы с самой яркой ядовито-розовой жидкостью, которую Тео когда-либо видел.

Он резко поднимается, пропуская Полумну на своё место, и она ставит перед ним огневиски. Тео делает глоток и чуть ли не давится, чувствуя, как её нежная рука ложится ему на колено под столом. Ему требуется вся слизеринская двуличность, чтобы сохранить непринуждённое выражение лица, пока её ладонь обжигает ногу, одновременно успокаивая и отвлекая.

— Полумна, — Гарри неуверенно возобновляет разговор, — и Тео. Мы с Джинни женимся шестого ноября в «Норе». Вы оба приглашены.

Полумна слегка подпрыгивает на месте, на её лице расплывается улыбка.

— Это же чудесно, Гарри.

— Да, — соглашается Гермиона, — наш луч света в непроглядной тьме.

— Мы ведь пойдём вместе, верно, Тео? — Полумна поворачивается к нему, её голубые глаза загораются. Последнее, что он сделал бы в жизни по собственному желанию, — это пошёл бы на свадьбу Гарри Поттера в доме Уизли, но едва ли он способен сказать Полумне «нет».

— Как пожелаешь, — отвечает он, и с восторженным смехом она возвращается к своему ядовито-розовому напитку.

— Малфой там тоже будет, — добавляет Гарри, глядя на Тео, — наверное. Гермиона, ты уже сказала ему об этом?

Гермиона краснеет.

— Ещё нет! Но я собираюсь… просто… я как-то забегалась, времени совсем не нашлось.

Это ничтожное оправдание, и, судя по скептическому взгляду Рона, главный мозг этой троицы редко настолько не собран, так что это совсем на неё не похоже. Тео наблюдает, как Грейнджер теребит прядь волос, а на её лице застыла нервная гримаса, которую видно абсолютно всем. Гриффиндорцы как открытые книги.

— Ты должна пригласить его, — говорит он, не подумав. — Он пойдёт с тобой.

Глаза Гермионы встречаются с его, такие же золотисто-карие, как огневиски.

— Я… так и сделаю. Напишу ему.

— Кстати, о письмах, — вклинивается в разговор Рон Уизли. — Вчера мы с Ханной наконец-то встретились.

Гермиона ухмыляется.

— Ну наконец-то! Как всё прошло?

— Думаю, настолько хорошо, насколько можно было ожидать. — Плечи Рона опускаются. — Она держалась дружелюбно и вежливо, и мы хоть и друзья, но оба знаем, что это убивает её. Я не шучу.

Лицо Гермионы становится пепельно-бледным, но говорит Гарри:

— Я могу только догадываться. Я не знаю… Мне так жаль, приятель.

Тео смотрит, как страдание отражается на лице Рона. Очевидно, что он терпеть не может ВМН, но, что ещё более удивительно, Тео понимает, что он ненавидит его скорее из-за будущей жены, чем из-за себя самого.

— Я… не знаю, кто такая Ханна? — тихо замечает Тео.

Гермиона поворачивается к нему.

— Ханна Эббот, училась на Пуффендуе. Они с Невиллом Долгопупсом встречались какое-то время до того, как объявили о Законе.

— Вот дерьмо, — отвечает Тео. Никто не спорит.

Оставшаяся часть вечера проходит гораздо непринуждённее: гриффиндорцы спорят друг с другом и смеются, а Полумна наблюдает за ними сияющими глазами. Тео же наблюдает за Полумной. Её нежная и тёплая рука так и остаётся лежать на его колене, и спустя вечность или три секунды Тео опускает ладонь и накрывает её. Полумна переплетает их пальцы, и Тео кажется, что ради неё он выдержит любое количество гриффиндорцев.

Они расходятся довольно поздно, и Гермиона крепко обнимает Полумну, а потом протягивает руку для пожатия Тео.

В тусклом тёплом свете ламп её шрамы выделяются особенно ярко, и Тео через силу заставляет себя отвести взгляд от вырезанного на руке слова. Однажды, во время войны, Драко упоминал об этом, когда они нашли старую бутылку огневиски и здорово напились. Воспоминания о той ночи сохранились смутно, но ему запомнилось выражение крайнего страдания на лице лучшего друга, в красках описывавшего действия безумной тётки.

Гермиона Грейнджер была в их персональном списке запрещённых тем ещё до начала войны. Ничего не изменилось даже с принятием Закона о восстановлении магической нации и их предстоящим бракосочетанием. Она — больное место, незаживающая рана Драко Малфоя, и Тео сомневается, что он сумеет её залечить. Особенно после грядущего брака. Особенно после неизбежного развода.

— Спасибо, что пригласили нас, — говорит Тео, доставая слова откуда-то из глубины души. Немного неохотно, но Гарри и Рон кивают ему.

Тео выходит на улицу перед «Дырявым котлом», Полумна следует за ним по пятам, но не прикасается. Золотое трио уже трансгрессировало прочь, и ночь без них кажется невероятно тихой.

— Ты готов? — Голос Полумны нежен, и на её губах всё ещё играет улыбка. Сегодня вечером ей было весело: это очевидно по едва заметным ямочкам на щеках.

— К чему? — спрашивает Тео.

— Вернуться домой? — Она наклоняет к нему голову, и Тео охватывает удовольствие при мысли о том, что она считает Нотт-мэнор домом.

— Но разве… разве ты не хочешь пойти к себе домой?

Полумна коротко хмурится.

— Нет.

Тео не позволяет ей ни на секунду усомниться в ответе. Он бросается вперёд, обнимает её, и они мгновенно трансгрессируют. Если Полумна Лавгуд достаточно безумна, чтобы считать поместье Ноттов домом, а Тео Нотта — своим избранником, что ж, кто он такой, чтобы останавливать её?

Они переносятся в его кабинет — Тео может трансгрессировать в любую точку поместья благодаря магии крови, в то время как гости могут позволить себе только входную дверь. Уже скоро Полумна станет частью кровных защитных чар и будет иметь такую же свободу действий, как и он.

Полумна не пытается высвободиться из его объятий по прибытии. Она медлит, проводя кончиками пальцев по его груди. Тео крепче сжимает руки.

— Мне было хорошо сегодня вечером, — говорит она мягко и немного неуверенно.

Тео чувствует, что едва сдерживает улыбку.

— Мне тоже.

Полумна протягивает руку и нежно прикасается пальцами к его щеке, очерчивая линию подбородка. В конце концов, Тео отпускает её, но только чтобы повторить вслед за ней — вытянуть руку и обхватить её лицо.

— Я не хочу идти домой, — говорит ему Полумна.

— Ты и не должна, — отвечает он, — оставайся здесь. Оставайся столько, сколько захочешь.

Она смеётся, и весь его мир заливает сияющим светом.

— Остаться навсегда?

— Конечно, — легко соглашается Тео. — А теперь я собираюсь поцеловать тебя.

Полумна всё ещё смеётся, когда он приникает к её улыбающимся губам.

Тридцать первое октября, 1999 год. Воскресенье

Ириска приземляется на насест возле стола Драко. В библиотеке царит умиротворённая атмосфера, горит камин, возвращая тепло, унесённое ветром из открытого для совы окна.

— Привет, Ри-ри, — приветствует Драко птицу, легко проводя пальцами по её крылу. Чувствуя, что внимание хозяина безраздельно принадлежит ей, Ириска начинает прихорашиваться, наклоняет пернатую голову и покусывает руку Драко. Он терпеливо позволяет сове сделать это, успокаиваясь тем, что таким образом она проявляет заботу.

Письмо, прикреплённое к лапке Ириски, может подождать ещё немного.

Драко нервничает — несмотря на то, что не имеет на этого никаких реальных причин. Это ведь он первым написал Грейнджер, после того как она внезапно появилась в его поместье в пижаме два дня назад. Он чувствовал, что каким-то образом обязан ей ответом. Грейнджер с явной неохотой притащилась к нему домой, чтобы извиниться, и выглядела при этом не просто нервничающей, но на грани истерики, как будто за любым углом могла прятаться Беллатриса.

И тогда, проснувшись следующим утром, Драко отправил записку — даже не письмо. Простое предложение как-нибудь выпить кофе вряд ли заслуживало такого громкого названия.

Наконец, Ириске надоедает внимание Драко, и она выпускает когти, намекая, что пора бы забрать ответ. Сразу после этого она отворачивает голову, напрочь игнорируя хозяина.

Драко разворачивает пергамент, в глаза тут же бросаются беспорядочные каракули Грейнджер. В первый раз для него явилось неожиданностью осознание того, что она неряшлива. Казалось, её рука не успевала за ходом мыслей: каждое письмо, которое он открывал, было заляпано чернилами и испещрено зачёркнутыми фразами, что совершенно не вязалось с его собственным идеальным почерком. Драко нашёл это почти очаровательным.

«Малфой,

я только за. А ещё я хотела спросить, могу ли я одолжить у тебя какие-нибудь книги о брачных контрактах чистокровных. Чем старше, тем лучше. Как ты на это смотришь?

Вчера я познакомилась с Тео Ноттом. Полумна привела его на нашу встречу с Роном и Гарри. Мы так удивились при виде него, но всё прошло гладко. Похоже, она действительно ему нравится — ты был прав. Они правда… им на самом деле кажется, что ВМН для них не проблема. Как будто они в любом случае поженятся. По-моему, это было… странно, но приятно.

Кстати. Я хотела бы пригласить тебя на свадьбу Гарри. Она пройдёт 6 ноября в «Норе». Надеюсь, что ты не откажешься и пойдёшь вместе со мной. Буду ждать ответа.

Искренне,

Гермиона Грейнджер»

Драко перечитывает письмо дважды, а потом чуть не смеётся. Он представляет, как бы отреагировал, если бы пару лет назад кто-нибудь сказал ему, что он не только посетит свадьбу Гарри Поттера, но и будет присутствовать на ней в качестве кавалера Гермионы Грейнджер.

Он призывает два разных пергаментных свитка и немедленно начинает писать саркастическое послание Тео, интересуясь, как прошли его посиделки с гриффиндорцами и будущей невестой. Драко полностью осознаёт, что ведёт себя немного по-идиотски, но Тео знает его лучше, чем кто-либо другой, и он не сомневается, что друг поймёт.

— Джуни, — зовёт Драко.

Мгновенно появляется его домашняя эльфийка с вытаращенными голубыми глазами. Он никогда в жизни не видел других таких эльфов, как она, с настолько ярким цветом глаз. Домашние эльфы не очень распространены за стенами Хогвартса, и нельзя сказать, что Драко часто их встречал. В его детстве Малфои держали только трёх эльфов, что превосходило количество, на которое могло претендовать большинство чистокровных семей. Один из рода Малфой, служивший Люциусу: Добби, освобождённый Поттером на втором курсе. Ещё двое из рода Блэков — один из них подозрительным образом исчез во времена тирании Беллатрисы.

Джуни, однако, в течение многих лет была семейным эльфом Блэков, защищённым от Беллатрисы служением Нарциссе. Женщина любила маленькую эльфийку и требовала, чтобы никто больше не подходил к ней. Джуни души не чаяла в его матери до самой её смерти и теперь продолжала служить Драко как последнему живому Блэку.

— Мастер Малфой, — здоровается Джуни, низко кланяясь. Её огромные уши перевязаны ярко-розовым шерстяным бантом.

— Это нужно доставить в дом Ноттов. — Драко протягивает письмо, которое написал для Тео. — Заодно можешь погостить у Тельмы некоторое время, если хочешь.

Джуни берёт письмо и робко улыбается.

— Спасибо вам, хозяин. Джуни скучает по Тельме. Джуни не задержится надолго.

Драко отмахивается от неё, и эльфийка исчезает.

«Ты не поблагодарил ее».

Драко прижимает ладони к глазам, пытаясь выкинуть из головы слова Грейнджер, сказанные две ночи назад. Джуни прекрасно знает, что он считает её полезной; она служила его семье многие годы и рада служить ему сейчас, после смерти его матери. В благодарностях нет необходимости.

Он трясёт головой, отгоняя непрошеные мысли, хватает волшебную палочку и призывает со стеллажей три тома, о содержании которых помнит наверняка. Вряд ли их хватит для всестороннего изучения чистокровных, но Грейнджер может хотя бы начать с них.

Драко накладывает на книги чары невесомости и кладёт в сумку. Взяв в руки перо, он тяжело вздыхает.

«Дорогая Гермиона»

Он тут же всё зачёркивает, бормоча заклинание, испепеляющее пергамент.

Заново.

«Дорогая Грейнджер,

я нашёл несколько книг, которые могут оказаться полезными. Это не всё, так что дай мне знать, если понадобится больше. Насчёт Тео — вообще-то я думаю, что ты права. Когда ты, наконец, покончишь со всей этой историей с ВМН, ничто не помешает им продолжить отношения. Это жутко странно, но, полагаю, есть вещи и похуже.

Если честно, я никогда не думал, что доживу до того дня, когда окажусь на свадьбе Потти и Вислого, с удовольствием будучи твоей парой.

Кстати, о парах. Не хочешь встретиться?

С уважением,

Д. М.»

Драко ненавидит «дорогую» всеми фибрами души, но знает, что его мать пришла бы в ужас, если бы он продолжал адресовать письма будущей жене через одинокое имя.

В конце концов, есть вещи и похуже. Всё-таки Грейнджер, бывшая невыносимой всезнайкой и вездесущим детским кошмаром, оказалась не так уж и ужасна. Парочка «дорогих» вряд ли убьет его.

А вот Ириска выглядит убийственно при мысли об очередном полёте, но, как верная сова, разрешает привязать письмо и облегчённую сумку к лапкам и взлетает с обиженным уханьем.

Следующий час Драко проводит изучая стеллажи, подбирая книги с прецедентами чистокровных браком и пытаясь понять, что именно ищет Грейнджер. Какую лазейку она надеется отыскать?

Так ничего и не придумав, Драко решает вернуться в свою комнату — только там у него и получается нормально высыпаться. Ему редко удаётся отдохнуть вдоволь — пустующее поместье, некогда бывшее любимым домом его детства, кажется слишком большим для одного человека. Присутствие матери заполняло это бесконечное пространство: после войны создавалось впечатление, что она была единственным оставшимся очагом тепла во всём поместье.

Без неё Драко — смотритель на кладбище воспоминаний.

Он слышит тихое уханье, когда сова снова садится на насест, и в её блестящих оранжевых глазах читается нескрываемое раздражение. Драко аккуратно отвязывает письмо от лапки Ириски, и догадливая сова мгновенно улетает подальше от требовательных хозяев и ответных писем.

«Малфой,

спасибо тебе за книги — я очень ценю это.

Да, давай выберем дату. Можем мы обсудить это завтра за чашечкой кофе? Как обычно, в «Уголке Явы» в 5 вечера?

Спасибо, что согласился прийти на свадьбу. Но предупреждаю: я обещала проклясть тебя, если ты будешь вести себя как придурок, поэтому, пожалуйста, уж постарайся как-нибудь сдержаться.

Твоя,

Грейнджер»

Драко ловит себя на том, что обводит буквы: т — в — о — я.

Он не может представить, чтобы Гермиона Грейнджер принадлежала кому-то или чему-то — Закон, отвратительный по бесконечному множеству причин, внезапно становится тем, что Драко чертовски люто ненавидит.

Он выбирает очередную книгу, совершенно забыв о сне.

Первое ноября, 1999 год. Понедельник

Возле «Уголка Явы» не протолкнуться.

Драко проскальзывает внутрь и без колебаний направляется к стойке. Грейнджер нигде не видно, хотя он и пришёл на несколько минут раньше. Драко заказывает два ванильных латте и устраивается на том же месте, которое выбрал в первый раз. В самом углу, где прекрасно просматриваются оба выхода и можно незаметно держать палочку под рукой на всякий случай.

Драко спокойно потягивает свой латте и ждёт. Он хорошо умеет ждать: умеет становиться невидимым, не выказывая ни малейших признаков движения, которые могли бы его выдать. Этот навык оказался бесценным, когда во время войны в паре шагов неизменно находился Тёмный Лорд.

Драко чувствует лёгкое беспокойство, взглянув на часы и увидев, что Грейнджер опаздывает на десять минут. Он знает её много лет, и, несмотря на первую встречу, когда девушка немного опоздала, он всегда считал её пунктуальной.

Пробивает пятнадцать минут первого, и Драко раздумывает, стоит ли выпить кофе Грейнджер, а затем уйти, когда она наконец появляется.

Она выглядит… что ж, её волосы ещё более растрёпанные, чем на третьем курсе. Непокорные кудри торчат во все стороны. Под яркими карими глазами темнеют мешки, и хотя Грейнджер щеголяет полуулыбкой, выглядит она жутковато.

— Что случилось?

Грейнджер хмурится, но покорно опускается на стул перед Драко. Он замечает, как она незаметно поворачивается к окну, чтобы краем глаза видеть вход. То же самое она проделала и при их первой встрече, стараясь держать пути отступления в поле зрения.

— Извини, — скупо бросает она. — Ничего не случилось, но я прошу прощения за опоздание.

Драко фыркает.

— Ты выглядишь так, будто подралась со стаей птиц. Что у тебя с волосами?

Грейнджер краснеет, на скулах появляются розовые пятна, и Драко упивается её выражением.

— Ты задница, Драко Малфой, — шипит она. — Я просто… просто потеряла счёт времени.

Драко понимает, что только усугубляет её состояние, и пускай ему нравится выводить Грейнджер из себя и наблюдать за реакцией, вероятно, лучше не оскорблять внешность будущей жены. Он тяжело вздыхает.

— Нет, я имею в виду… ты прекрасно выглядишь, я не хотел сказать, что с ними что-то не так. — Он идёт на попятный, в знак примирения придвигая латте немного ближе к Гермионе. — Я просто никогда не видел твои волосы такими… ну, кудрявыми. Ещё со школы.

Грейнджер свирепо смотрит на него и после напряжённой паузы протягивает руку за кофе. Она делает глоток почти остывшего напитка и едва заметно расслабляется.

— Извини, что заставила тебя ждать.

Драко отмахивается от извинений.

— Всё в порядке, надеюсь, он не слишком холодный.

— Мне нравится. — Она делает новый глоток, морщит нос, и Драко смущённо признаёт, что это мило. — Я не выспалась.

— Как я сам не догадался, — бормочет он, на что Грейнджер хмурится, но не отвечает. Вместо этого она лезет в бисерную сумку, с которой никогда не расстаётся, и достаёт три знакомые книги.

— Твои книги, — она подвигает их к Драко, — оказались очень полезны. Полагаю, у тебя с собой больше ничего нет?

Драко чувствует, как поражённо открывается рот, и ему требуется огромное самообладание, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. Он забирает книги и, уменьшив их в размерах, засовывает в карман пиджака.

— Ты… уже дочитала их?

— Ну конечно, — фыркает она, — вот почему я, уверена, выгляжу так ужасно.

Драко принимает мудрое решение больше не комментировать её внешность и аккуратно интересуется:

— Что ты выяснила?

Грейнджер загорается.

Всё в точности так, как он помнит.

Она тянет руки вперёд, как будто физически может втолкнуть в него информацию быстрее, чем объяснить, и сверкает глазами. Она полуулыбается, даже когда говорит: чистая радость познания совершенно очевидно запечатляется на её лице.

Драко видел её в таком состоянии тысячу раз. Начиная с того самого первого урока заклинаний, где Флитвик поднял в воздух перо, и до этого момента, где Грейнджер сияет ярче, чем когда-либо.

— Малфой, ты вообще слушаешь?

Её голос возвращает Драко к реальности, она понуро смотрит на него с другим знакомым выражением: раздражением, скрывающим многолетнюю обиду. Грейнджер будто бы съёживается, ссутуливает плечи, словно готовясь принять удар. Про себя Драко задаётся вопросом, сколько раз она пыталась что-то объяснить, только для того чтобы после её назвали занудой. Сколько раз он заставлял её чувствовать себя неполноценной? Чувствовать себя глупой из-за того, что ей что-то нравится.

Почти бессознательно Драко протягивает руку и накрывает ею ладонь Грейнджер, лежащую на столе. В кои-то веки он может и хочет успокоить её. Она переводит свой внимательный взгляд на их переплетённые пальцы.

— Прости. — Драко искренен как никогда. — Расскажи мне ещё раз.

Когда Гермиона снова смотрит на него, то выглядит испуганной. Удар под дых.

— Знаешь ли ты, что Паркинсоны считаются одной из лучших британских семей в области зельеварения?

— Да, — хмурится Драко, — если честно, то уже давно. А что?

— А то, что Невилл Долгопупс — лучший траволог, с которым я когда-либо была знакома, не считая Помоны Стебль. Конечно, мне не так уж много известно о травологах за рубежом… но не кажется ли это… подозрительно удобным — свести их вместе?

Драко мгновенно включается и начинает размышлять об этом: точно так же, вероятно, Грейнджер провела вчерашний день. Мало кто догадывается, но Пэнси исключительно продвинута в травологии. И если Невилл Долгопупс так же хорош, как говорит Грейнджер, они могут стать действительно талантливой командой.

При условии, конечно, что им удастся не убить друг друга.

— Ладно, — соглашается Драко, — это… имеет смысл. Но что насчёт других пар?

Глаза Грейнджер вновь вспыхивают.

— Я ещё не до конца разобралась, в твоих книгах недостаточно упоминаний об этом. Но вот ещё: Нотты славились разведением фестралов.

— Это было сто лет назад, — предупреждает Драко. — До того, как отец Тео прибрал к рукам бизнес и разорился.

— Полумна… Полумна очень хорошо ладит с волшебными существами, — скороговоркой произносит Гермиона. — Я знаю, иногда кажется, что она несёт чепуху, но она и правда знает, о чём говорит. Я видела, как целое стадо фестралов охотно следует за ней.

— Этого недостаточно, — заключает Драко, — чтобы утверждать, что министерство фальсифицирует браки в деловых целях.

Гермиона пожимает плечами.

— А почему нет? Они сказали, что подберут пары, основываясь на нашей совместимости в личностных качествах и магических способностях. Что это вообще значит? Почему они не раскроют детали процесса подбора? Кингсли нужно восстанавливать экономику, и что может быть лучше, чем поиск идеальных деловых партнеров?

Драко хмурится.

— Приведи мне ещё пример.

— Я же говорю, у меня недостаточно информации, — признаётся она. — Дин Томас и Кэти Белл подходят друг другу.

Драко вздрагивает при воспоминании о Кэти, но кивает.

— Да, действительно.

— Оба отличные игроки в квиддич. Кэти как раз играет за «Сенненских соколов».

— Вряд ли это способствует развитию экономики, — усмехается Драко. — У нас и без них полно людей, которые умеют управляться с метлой.

Гермиона ухмыляется.

— Верно. Но я отследила предков Бэллов до парочки очень занимательных людей, и знаешь каких? До Оллертонов!

Драко разевает рот.

— Ты хочешь сказать, что Бэллы каким-то образом связаны с «Чистомётом»?

— Не просто хочу — я утверждаю, что они его негласные партнеры и владеют более чем пятьюдесятью процентами компании.

Не в силах вымолвить хоть слово, Драко изумлённо смотрит на Гермиону. Она выглядит торжествующей, невозмутимо потягивая свой кофе и сообщая ему информацию, которую он и так должен знать. Должен знать, потому что Малфои владеют половиной акций компании по производству скоростных мётел «Нимбус», а их единственные конкуренты — это спортивные и семейные «Чистомёты» и торговая фирма «Комета».

— Откуда ты это знаешь? — допытывается Драко.

Гермиона хлопает в ладоши и внимательно смотрит на него. Её глаза сияют золотом в льющемся из окна солнечном свете, и она снова готовится защищаться.

— Я не могу тебе сказать, — говорит она.

Драко принимает её решимость сохранить свои источники в тайне. Принимает и понимает по тому, как она всем видом даёт понять, что не потерпит давления, если он усомнится в ней.

— Ты уверена, что эта информация правдива? — спрашивает Драко.

Грейнджер кивает.

— Ладно, — вздыхает он, — допустим, ты нашла зацепки. Мы продолжим искать, что связывает другие пары, но всё же скажи: что, по-твоему, общего у твоего Вислого и его девчонки?

— Рона и Ханны? — удивлённо спрашивает она.

— Ну а у кого ещё. — Драко допивает вконец остывший кофе.

Грейнджер морщит лоб.

— Честно? Вот тут-то я и застряла. С одной стороны, есть множество пар с потенциально влиятельным совпадением, но есть и те, в выборе которых нет ни логики, ни смысла. Рон с Ханной… они оба замечательные, но я вообще ни одной причины не смогла придумать. Что я упускаю? Почему обе сестры Гринграсс оказались с Уизли? Разве это не странно? Это вообще хотя бы звучит разумно, Малфой?

Драко почти неохотно смеётся над её суетливой речью.

— Да. Для меня да.

— Помоги мне, — внезапно просит она. Протягивает руку вперёд и касается тыльной стороны его ладони. Она не задерживается, просто осторожно дотрагивается кончиками пальцев до кожи. На запястье сверкает браслет.

— С чем?

Грейнджер хмыкает.

— Уничтожить ВМН? Ты умный, Малфой. Ты способен помочь мне. Не отрицай… к тому же, я знаю, что у тебя огромная библиотека.

— Ну, размер имеет значение, — шутит Драко, ожидая неизбежного румянца.

Грейнджер пунцовеет, но не отступает:

— Книги, Малфой, я говорю о книгах.

— Допустим, я помогу тебе, — говорит он, — что мне за это будет?

Гермиона Грейнджер раздражённо морщит лицо, глядя на него. Она допивает последний глоток кофе и едва сдерживается, чтобы не смять стаканчик в кулаке, пока возвращает его на стол. Легко догадаться, что она раздражена, и Драко испытывает необъяснимое облегчение. В последний раз она была напугана.

— Что тебе за это будет? — Она складывает руки на груди. — Как насчёт того, чтобы избавиться от нежеланной жены? Как насчёт того, чтобы снова стать свободным?

Хорошее настроение Драко мгновенно улетучивается. Он напряжённо наклоняется вперёд и следит, как зрачки Грейнджер расширяются, а рука тянется к карману, готовясь выхватить оружие, если он проявит агрессию. Снова битва.

— Свободен? — выплёвывает Драко. — Я больше не знаю, что это значит. Свободы не существует.

Выражение её лица на мгновение смягчается.

— Существует. Существует, Малфой. Его больше нет.

Драко мрачно усмехается.

— Разве ты никогда не слышала, что пока ты кого-то помнишь, он живёт вечно? Становится частью тебя. Я ничего не забываю. Он получил именно то, чего хотел.

Драко хочет взмахнуть рукой, чтобы подчеркнуть свою точку зрения, выставить на показ жалкое клеймо, скрытое под слоями одежды, но сдерживается, явно осознавая разницу между ним и ей. Глаза Грейнджер опускаются, заволакиваются. Драко не вынесет, если ещё раз станет причиной её слёз.

— Знаешь, это звучит очень по-магловски, — хрипло шепчет она.

Драко молчит и пристально разглядывает Гермиону, наблюдая за тем, как она пытается взять себя в руки. Она резко встаёт, и он вздрагивает так сильно, что ударяется затылком о стену.

— Ещё кофе? — слабым голосом спрашивает она.

Драко кивает.

Грейнджер возвращается через несколько минут, полностью взяв чувства под контроль. Драко выжат как лимон, но уверен, что его лицо ничего не выдаёт. Он учился у лучших.

Гермиона пододвигает к нему полный стаканчик с пенкой в форме маленького сердечка. Это настолько абсурдно, что Драко хочется расхохотаться, но почему-то выходит только сдавленное хмыканье.

— Я знаю, — бормочет она, — это глупо. Они думают, что мы на свидании.

Драко бросает взгляд на бариста, которые исподтишка наблюдают за ними из-за стойки. В его голове не укладывается, как кто-то, увидев их с Грейнджер вместе, может предположить, что они встречаются. Хотел бы он научиться и вправду быть теми людьми, за которых их принимают.

— Думаешь, они ошибаются? — растерянно произносит он. — В конце концов, мы собираемся пожениться.

Грейнджер выглядит раскаивающейся и убитой горем.

— Прости.

— Почему ты извиняешься?

— Потому что я угрожала Кингсли, и теперь из-за меня ты связан со мной.

Драко вздыхает.

— Грейнджер, ты не глупая, так что перестань вести себя так, будто это правда. Это не твоя вина. Это вина министерства. Визенгамота. Всего чёртового мира, но не твоя.

Она улыбается: едва заметно, но всё же. Драко никогда не видел, чтобы она улыбалась ему так, как сейчас. В груди становится тепло.

— Спасибо.

Он смущённо пожимает плечами.

— Ерунда. Кроме того, ты не так уж и плоха. Я бы даже сказал, ты далеко не нежеланна. Могло быть и хуже. Ты знакома с Миллисентой Булстроуд?

Гермиона отшатывается, а Драко усмехается. Он живо помнит, как Милли хвасталась тем, что «поколотила грязнокровку» в слизеринской гостиной целых два раза.

— Ты прав, — делится она заговорщической улыбкой, — жена из меня уж точно выйдет получше, чем из неё.

Драко ничего не может с собой поделать, откидывает голову назад и смеётся. Грейнджер смеётся вместе с ним — возможно, впервые. Отрезвев, он наблюдает за ней, и его охватывает веселье.

— Ты сделаешь для меня кое-что? — задаёт она неожиданный вопрос, почувствовав подходящую атмосферу.

Драко смотрит на Гермиону. Она не кажется ни сердитой, ни даже грустной. Она кажется… возможно, погрузившейся в воспоминания.

— Конечно, — соглашается он. Будь здесь его отец, он бы предал Драко забвению уже за то, что тот согласился на сделку, не зная всех деталей. Одолжение в мире Малфоев — непростительный грех.

И всё же — хотя он и не знает Грейнджер — он чувствует, что она не попросит того, чего он не способен ей дать. Грейнджер сочетает в себе много разных качеств, но жестокость не одно из них.

— Ты женишься на мне в магловской церкви?

Драко чуть не выпускает из рук стаканчик с кофе, едва удерживаясь в последнюю секунду. Лицо Грейнджер гладкое и безмятежное, словно стекло, и он ни на секунду не может понять, серьёзна она или нет.

Отец убил бы его. Убил, а потом воскресил только для того, чтобы снова убить.

Драко пытается осторожно удостовериться:

— Ты же понимаешь, что министерство не признает брака, если мы сначала не обратимся к ним за документами?

— Понимаю.

Драко внимательно рассматривает её, отмечая дрожащие пальцы, стискивающие бумажный стаканчик. Вспоминается старый разговор, где он шутки ради сказал, что свадьба не будет пышной, и Грейнджер легко согласилась, упомянув только, что хочет пригласить Гарри Поттера и Рона Уизли. Не родителей. Не братьев и не сестёр.

— Давай, — отвечает он.

На лице Грейнджер отражается шок недоверия.

— Правда?

— Конечно. — Соглашаться становится легче, когда он видит, как Грейнджер довольна. — Могу я спросить почему?

Она неуверенно поигрывает с браслетом, который он ей подарил, избегая его взгляда и вопроса. Повисает тишина, но Драко ждёт.

Он хорошо умеет ждать.

— Мои родители поженились там, — наконец отвечает она, — и я всегда говорила, что хочу пойти по их стопам.

Драко не спрашивает о её родителях — он не дурак.

— А что, если ты захочешь снова выйти замуж? Однажды? — Вопрос вырывается у него почти неохотно, и что-то внутри словно пропитывается горечью.

Грейнджер медлит, подбирая слова.

— Ты же помнишь, что Малфои не разводятся, да? Никогда.

Драко сглатывает.

— Да. Полагаю, я буду первым.

— Малфой. На этом основана святость вашей кровной магии. Половина твоего имущества питается от…

— Грейнджер, — пресекает он её возмущения, — мне кажется, я знаю, как устроена моя магия.

Уголки её губ опускаются, в голосе слышится недовольство:

— Нам не обязательно разводиться. Я могу просто тихо съехать, и ты меня не увидишь — я не хочу, чтобы ты…

— Грейнджер. — Он хлопает ладонью по столу. — Прекрати. Я сам с этим разберусь. Это не твои проблемы.

Он знает Грейнджер достаточно долго, чтобы по упрямому сжатию её губ понять, что она этого так не оставит. Она по-прежнему молчит, и Драко пользуется её замешательством.

— Пришли мне название церкви, — требует он. — Я позабочусь о бумагах для министерства. Тебя устроит воскресенье через две недели? Это будет четырнадцатое ноября.

Грейнджер кивает.

— Я могу помочь, формы министерства — сущий кошмар! И, о, они такие дорогие. — Она панически взвизгивает под конец, и впервые за весь разговор Драко Малфой чувствует, что контролирует ситуацию.

— Грейнджер. Ты уже забыла? — Он смеётся, и она переводит на него взгляд. — Я Драко Малфой. Из всего, о чём тебе стоит беспокоиться, денег даже нет в списке. Всё, что принадлежит мне, теперь твоё — ты богата. — Он знает, как иронично это звучит, как будто она только и думает, как прибрать к рукам его богатства. Драко никогда не думал о Грейнджер в подобном ключе, но даже если бы она оказалась жадной до денег, его, честно говоря, это мало волнует. Грейнджер могла бы жить на полную катушку до конца жизни, и это вряд ли повлияло бы на состояние Малфоев, просто его с детства приучили опасаться падких на деньги и статус. Прямо сейчас Драко буквально слышит Люциуса у себя в голове: грязнокровная меркантильная шлюха…

— О, ну ладно. — Её голос возвращает Драко в реальность. — Так ты говорил, что у тебя есть счёт во «Флориш и Блоттс»? Могу я воспользоваться им?

Драко смотрит на неуверенно улыбающуюся Гермиону Грейнджер и понимает, что теперь у них появилась своя личная шутка, касающаяся только их двоих. Она любит книги. Она любит книги, а у него есть огромная библиотека, и он богат, так что любая книга, которую она только пожелает, может стать её. Внезапно Драко кажется, что он наконец-то может сделать хоть что-то как полагается — правильно.

— Да, — он слишком серьёзен для её шутки, — да. Пользуйся. Скупи весь чёртов магазин, если захочешь, Грейнджер.

Её взгляд немного смягчается, весёлая атмосфера тает, но оставляет за собой нечто большее.

— Возможно, я ограничусь разделом литературы о кентаврах. Кто-то же должен спасти оставшееся население от невежества, верно?

Драко снова смеётся.

Шестое ноября, 1999 год. Суббота

Джинни великолепна.

Она стоит в платье цвета слоновой кости с глубоким вырезом и кружевной отделкой до поясницы. Плечи открыты, а длинные рыжие волосы подобраны сзади так, что венчают голову короной, украшенной нежными незабудками и белыми глициниями.

Молли крутится вокруг дочери, время от времени порываясь разрыдаться, но Джинни терпелива и прощает матери суетливое беспокойство из-за каждой мелочи.

На Гермионе чёрное как шелковица платье, длинное, приталенное, с небольшими короткими рукавами. Оно идеально подходит к тёмно-синим парадным мантиям Гарри и Рона. В руках Гермиона держит маленький букет живых цветов в тон большому букету Джинни и знает, что свадьба будет прекрасной. Свадьба будет счастливой — не в пример скупому торжеству Астории и Чарли, которые поженились в министерстве два дня назад. Астория была воплощением красоты с ясными голубыми глазами и ухоженными светлыми волосами. Она нарядилась в чёрное. Чарли поцеловал жену в щёку и вернулся на работу сразу после того, как проводил её домой.

Гермиону не покидает ощущение, что с тех пор они не разговаривали: возможно, вплоть до сегодняшнего дня, когда им пришлось сидеть рядом вместе с остальными Уизли.

— Гермиона? — Молли наблюдает за девушкой с грустью в глазах. Гермиона вызывает улыбку из глубины души и пересекает комнату, подходя к невесте.

— Извините, — говорит она, — задумалась обо всякой ерунде. Ты замечательно выглядишь, Джин.

Джинни улыбается.

— Спасибо, Миона.

— М-м, у меня есть для тебя подарок. — Гермиона лезет в бисерную сумку и достаёт оттуда маленькую коробочку.

Внутри Джинни находит изящную серебряную цепочку со сверкающей бриллиантовой подвеской. Она совсем небольшая, но прелестная, и Джинни изумлённо смотрит на дорогой камень.

Гермиона спешит объяснить:

— Есть такая магловская традиция, понимаешь? Когда кто-то вступает в брак, он или она должны надеть что-то старое, что-то новое, что-то взятое взаймы и что-то голубое. Я знала, что у тебя будут голубые цветы, — она указывает на незабудки в её волосах, — и ты одолжила свадебные туфли Флёр.

Джинни всё ещё недоумённо смотрит на подругу, пока та нервно мнёт ладони.

— Гермиона, — наконец произносит Джинни, — я ведь знаю эту цепочку. Она же… твоя. Ты носишь её сколько я тебя помню.

Гермиона вздыхает с облегчением.

— Да. Я рада, что ты заметила. «Что-то старое» — я получила её, когда была ещё совсем маленькой.

Эта цепочка принадлежала её бабушке, и хотя Гермиона чувствует себя голой без неё, но всё равно испытывает удовлетворение при мысли, что теперь та достанется Джинни. Она предназначалась перейти к ней — от одного члена семьи другому, — и настоящее не исключение.

Глаза Джинни невольно наполняются слезами.

— Миона… эта цепочка важна для тебя. И бриллиант… это слишком…

Гермиона смеётся.

— Ну, если честно… это подарок от нас двоих, от меня и от Малфоя. Он купил бриллиант.

Джинни фыркает.

— Малфой приготовил мне подарок?

— Эм, — уклончиво отвечает Гермиона, — он пока ещё не в курсе, что я списала деньги с его счёта.

Джинни пристально смотрит на неё и разражается смехом.

— Гермиона Грейнджер, ты дьявол. Обожаю тебя.

Гермиона порывисто обнимает подругу и краем глаза замечает, как за ними наблюдает Молли Уизли.

— Джинни, — выдыхает женщина. Она подходит к ним и поднимает одну руку, нежно касаясь дочкиной щеки. — Какая же ты у меня красавица. Кажется, как будто все мои мечты сбылись, я так счастлива за тебя — и желаю тебе счастливой жизни.

Джинни шмыгает носом и крепко обнимает мать. Гермиона смотрит на них с комом в горле. Боже, как она тоскует по своей маме.

Молли отстраняется.

— Ну ладно, ладно. Иди за папой, пора спускаться вниз. Не будем заставлять Гарри ждать.

Вслед за наставлением Джинни торопливо идёт к двери, даже не пытаясь скрыть радости.

Гермиона поворачивается к миссис Уизли, ожидая увидеть ту же тёплую улыбку, что и несколько мгновений назад, но вместо неё… Вместо неё она видит разбитое сердце.

— Гермиона, — шепчет Молли, — родная моя.

Гермиона чувствует, как у неё перехватывает дыхание.

— Миссис… Уизли?

Она выпрямляет спину и тянется к рукам Гермионы. Выражение её лица бесконечно понимающее.

— Гермиона, ты для меня такая же дочь, как и Джинни. Я бы сделала всё что угодно, чтобы подарить тебе такое же счастье, как и ей.

— О, нет, миссис Уизли, всё в порядке. — Её голос дрожит. — Со мной всё будет хорошо.

— Я знаю, — печально говорит Молли, — конечно, будет. Ты сильная. Но это не значит, что мне не жаль. У меня тоже есть для тебя подарок. На свадьбу.

Гермиона держит в трясущихся руках большую коробку, которую миссис Уизли достаёт, казалось бы, из ниоткуда, и смотрит, как на кожу капают слёзы. Она медленно открывает крышку, под которой прячется груда ткани цвета шампанского.

— Миссис Уизли — это же… — Она обрывает себя на полуслове.

— Это моё свадебное платье. Боюсь, не самый современный фасон, но платье теперь твоё, так что можешь перешить его как захочешь и носить. Джинни захотелось чего-нибудь новенького, и я подумала, что тебе, возможно, понравится…

Гермиона обнимает миссис Уизли, из её груди вырываются громкие всхлипывания. Свадебное платье выпадает из рук, коробка давно забыта, и миссис Уизли заботливо обнимает девушку, пока та плачет навзрыд.

Только после того как Гермиона успокаивается, миссис Уизли отстраняется. У неё тоже глаза на мокром месте, но она хрипло вздыхает пару раз и взмахивает волшебной палочкой, возвращая платье в коробку и поправляя причёску и макияж Гермионы одним ловким заклинанием.

— Ну вот, как ничего и не бывало. Ты чудесно выглядишь, дорогая. — Молли снова откашливается. — Я рада, что тебе нравится.

Гермиона кивает.

— Вы… вы не представляете, как много это для меня значит, миссис Уизли.

Женщина наконец смотрит на неё тем самым знакомым взглядом, который проникает прямо в душу, а на губах играет необъяснимая улыбка. Однако она ничего не говорит, разве что жестом велит Гермионе двигаться к двери. Гермиона уменьшает свой подарок, кладёт его в сумку и выходит из комнаты.

На краю сознания — и Гермиона не до конца уверена, почему так считает, — у неё возникает странное чувство, будто Молли Уизли точно знает, каким образом Гарри получил имя Джинни и кто в этом виноват.

Они направляются к длинному тенту перед «Норой», где уже ждёт Джинни. Убранство напоминает свадьбу Билла и Флёр; Джинни выглядывает из-за угла, привлекая внимание Гермионы к сиянию повисших воздухе огоньков.

— Ты первая! — напоминает она, и Гермиона уходит, как только звучит музыка. Накануне вечером они отрепетировали церемонию, и степенным шагом Гермиона движется по самодельному проходу. Она смотрит только вперёд — ей страшно встретиться взглядом с Драко Малфоем. Несмотря на то что Гермиона сама его пригласила, она до сих пор с ним не виделась, до самого вечера занятая подготовкой к свадьбе.

Она идёт словно во сне, отыскивая глазами лица Гарри и Рона. Те стоят в конце прохода, как и полагается, и выглядят чудесно в своих парадных мантиях. Гарри буквально сияет, и Гермиона позволяет этому зрелищу проникнуть в своё больное сердце и ослабить тяжесть. Рон улыбается ей в ответ, навевая воспоминания о тех давних временах, когда Гермиона сама мечтала пройтись по дорожке, в конце которой стоял бы он.

Сейчас она сворачивает, достигнув маленькой платформы, и занимает место подружки невесты, ожидая появления виновницы торжества.

Когда Джинни проходит между рядов гостей под руку с Артуром Уизли, счастливая как никогда, все замолкают, и воцаряется тишина. Взгляд Гарри немедленно встречается с её, и она как будто плывет по проходу. Глаза Артура заволакивает слезами, он трепетно целует дочь в щёку и пожимает руку Гарри.

До чего похожи свадьбы волшебников на магловские — вот о чём Гермиона хочет рассказать Драко.

В конце концов, она разрешает себе посмотреть на него и находит почти сразу. Он сидит рядом с Тео Ноттом и Полумной Лавгуд и наблюдает за Гермионой с ухмылкой на губах.

Она отворачивается, снова смотрит на Гарри и Джинни, чувствуя, как пунцовеют щёки.

Бракосочетание короткое и бесхитростное: жених и невеста произносят традиционные клятвы представителю министерства. Большинство ведьм и волшебников именно так и вступают в брак, но Гарри с Джинни дополнительно пожелали связать свои магические ядра. Это хотя и означает увеличение силы, усиление их способностей, но одновременно сопряжено с риском смерти второго партнёра, если первый умрёт. Такая брачная практика, дающая возможность создавать традиции семейной магии, была распространена несколько поколений назад, однако, как и многие искусства, стиралась из памяти людей с течением времени.

Само таинство оказывается менее пугающим, чем представляла себе Гермиона.

Гарри просто поднимает руку вверх и прижимает к ладони Джинни, на что она улыбается.

— Произнесите слово «Юнго», — спокойно просит служитель.

Гарри говорит первым:

— Юнго.

Джинни повторяет за ними, но Гермиона едва слышит её, поражённо глядя на сияние магии между их рук. Тепло разливается по толпе, выражая мгновенный восторг от происходящего. Это всё равно что купаться в любви.

Вскоре церемония заканчивается — Гарри приникает к Джинни и целует её так крепко, что они оба чуть не заваливаются на пол. Джинни в ответ только хохочет, и Гермиона чувствует, как вот-вот расплачется.

Ей хочется, чтобы Кингсли был здесь, хочется, чтобы он появился и своими глазами увидел, что чуть не уничтожил.

На платформу выходят Молли и Артур Уизли и взмахивают волшебными палочками, превращая скамьи в длинные столы, а сцену — в танцпол. На столах возникает еда — пир, способный соперничать с хогвартским.

Гермиона направляется к своему спутнику: Драко следит за каждым её шагом, и к тому времени, когда она подходит к столу, её щеки пылают.

— Привет, — здоровается она.

Полумна восхищённо восклицает:

— Гермиона, какая чудесная свадьба! Поверить не могу, вокруг столько нильфей⁽¹⁾. Это благословенный союз.

— М-м, ну да, — соглашается Гермиона. Ухмылка Драко так и не сходит с его лица, но он любезно отодвигает для неё стул возле себя.

— Прекрасно выглядишь, — говорит он, и Гермиона промахнулась бы мимо стула, если бы уже не села. Она думает, что, возможно, это её первый комплимент от Драко Малфоя.

Он хмурится, как будто удивлению нет ни единой причины, но не успевает даже рта раскрыть и всё испортить, как Гермиона говорит:

— У меня есть платье.

Тео Нотт пытается прикрыть смех кулаком, и она бросает на него свирепый взгляд.

— Платье? — повторяет Драко в замешательстве.

Полумна хихикает.

— Она имеет в виду свадебное платье.

Гермиона вперяет взгляд в тарелку с едой, её нервы натянуты до предела из-за внезапно прекратившихся разговоров за их столом. Вокруг грохочет музыка и раздаётся смех, но звуки кажутся далёкими.

— Что ж, это… это хорошо. — Драко наконец выдыхает, и Гермиона поднимает глаза. Он испепеляет взглядом Тео Нотта, который невозмутимо смотрит куда-то в сторону.

Гермиона сглатывает.

— Ты… правда так думаешь?

— Да, — внезапно поворачивается к ней Драко, — конечно. У тебя должно быть платье, которое тебе нравится.

Мгновение Гермиона пристально смотрит на него: от её внимания не ускользнуло, что Драко Малфой странно уступчив по поводу их брака. Он уже согласился обвенчаться с ней в магловской церкви, хотя с лёгкостью мог воспротивиться, — насколько далеко она может зайти в своих просьбах ради этой фиктивной свадьбы?

— Ну, а чего же ты хочешь? — внезапно спрашивает она.

Тео неожиданно замирает на полуслове и поворачивается Гермионе. Драко и без того смотрит на неё. Полумну это, кажется, забавляет.

— Чего… чего я хочу? — осторожно повторяет Драко.

Гермиона кивает.

— Да. Я имею в виду, у меня будет платье, которое я хочу, и место, которое тоже выбрала я… но чего в таком случае хочешь ты? Это вообще-то и твоя свадьба тоже.

Драко сжимает челюсть.

— Драко, приятель, сейчас самое время сказать, что у тебя есть невеста, — подсказывает Тео с дерзкой ухмылкой, — и что может быть лучше?

Драко выглядит так, будто потерял дар речи, и Полумна внезапно смеётся.

— Тео, смотри, начались танцы!

Судя по тому, как Тео стискивает зубы, он явно предпочёл бы умереть на месте, но всё равно покорно встаёт и протягивает руку Полумне.

— Ты хочешь потанцевать со мной? — спрашивает она, глядя на него ясными голубыми глазами.

Напряжённое выражение лица Тео немного смягчается.

— Если ты не против.

— Обычно я танцую одна, потому что меня никто не приглашает, — говорит она, но нетерпеливо хватает его за руку и тянет на танцпол.

За плечом глубоко вдыхает Драко, и Гермиона внезапно осознаёт, что они остались за столом вдвоём.

Она поворачивается к нему.

— Я не хочу танцевать.

— Ладно, — легко соглашается Малфой.

— Это не потому, что я не хочу танцевать с тобой, — уточняет она.

Серые глаза внимательно изучают её, и Гермиона чувствует, что снова краснеет. Кажется, она ни на йоту не может контролировать собственные эмоции.

Она открывает рот, как будто хочет объяснить почему — будто хочет дать понять, что боится оттоптать ему ноги, или сказать, что в последний раз, когда она танцевала на свадьбе, появился Патронус Кингсли и предупредил всех о падении министерства, за мгновение до того как на поляну трансгрессировали Пожиратели Смерти. Она помнит танцпол, крики, а потом бегство.

Гермиона не может здесь танцевать.

Драко не даёт ей заговорить:

— Может, как-нибудь потанцуем дома.

— Дома? — тихо переспрашивает Гермиона.

Драко неловко поводит плечами.

— Думаю, пришло время определиться, где мы будем жить. Начиная со следующей недели.

Гермиона приглядывается к нему: челюсть напряжена, правая нога трясётся. Он выглядит красивым в этой чёрной мантии, облегающей широкие плечи. Но самое главное — он старается.

— Я тут подумала… Возможно, ты мог бы переехать ко мне в коттедж. Я имею в виду, после свадьбы. Сегодня вечером.

Драко вскидывает на неё глаза, сурово-серые и потрясённые.

— Грейнджер, ты не обязана… я не об этом. Мы можем купить какой-нибудь другой дом. Ты не должна впускать меня к себе, если не хочешь.

Гермиона на самом деле раздумывает о его предложении. Купить новый дом, где они могли бы жить вместе.

Она не забыла, сколько времени ей потребовалось, чтобы снова почувствовать себя в безопасности; что единственным местом, где она не испытывала нужды держать палочку под рукой даже во время сна, стал маленький домик, надёжно укрытый защитными чарами от остального мира.

— Нет, — решает она. — Я хотела бы остаться в своём коттедже. Если ты не против, конечно.

Драко медленно кивает.

— Если хочешь, пусть будет так.

— Хочу.

Они спокойно едят, не испытывая ни толики дискомфорта в обществе друг друга. Гермиона думает об их разговоре и заданном ею вопросе. Чего он хочет? Он не просил ни о чём с тех пор, как министерство начало свою игру. Разве что избегать «Пророка», и Гермиона вряд ли могла с ним не согласиться.

— Сегодня я потратила немного твоих денег, — внезапно признаётся Гермиона, чувствуя, как её гложет чувство вины. Она с трудом может смириться с тем фактом, что чувствует себя виноватой перед Малфоем.

Он хмыкает.

— Я заметил, мне пришёл счёт. Серьёзно, Гермиона, трать деньги. Покупай подарки друзьям. Свадебный подарок в любом случае пришлось бы купить, и я даже рад, что ты обо всём позаботилась.

Гермиона рассматривает его, боясь обнаружить намёки на прежнюю мальчишескую злость. Увидеть, не вспыхнет ли в глазах обида. Обращает внимание, что он не назвал её «Грейнджер», что «Гермиона» звучит из его уст так, словно так всегда и должно было быть.

Во взгляде Драко больше не заметно неприятия. Он выглядит… уставшим. Немного измождённым, как будто длительные треволнения превратили его в тень самого себя.

Гермиона готова что-то сказать, но не уверена, что именно. Потребовать, возможно, чтобы он рассказал ей наверняка, кто он сейчас, кем стал и куда стремится. Однако возле столика неожиданно появляются Джинни и Гарри с улыбками до ушей.

— Гермиона, — приветствует Джинни, — и Малфой. Спасибо вам за подарок.

Малфой встаёт и уверенно протягивает Джинни руку.

— Не за что, Уизлетта. Кстати, поздравляю.

Гарри хмурится, услышав «Уизлетту», но отсутствие враждебности в голосе вроде бы успокаивает его, потому что когда Драко протягивает руку и ему, то Гарри пожимает её.

Они оба пару секунд смотрят на свои ладони, и Малфой усмехается.

— И вот мы снова вернулись в начало, да, Поттер?

Гарри хмыкает.

— По крайней мере, на этот раз ты не такой придурок.

Драко закатывает глаза, а Гермиона встаёт, желая обнять Гарри.

Они отстраняются друг от друга, и взгляд его родных зелёных глаз становится мягким и счастливым. Гарри улыбается ей.

— Не думал, что в конце концов мы доберёмся досюда, — медленно говорит он. — Я даже и мечтать об этом не осмеливался, пока мы жили в той палатке.

Гермиона смаргивает слёзы и смеётся.

— Я тоже. Давай больше никогда не будем ходить в походы, идёт?

Гарри протягивает руку с вытянутым мизинцем. Ещё одна старая магловская традиция, которую они не хотят оставлять — их маленькая тайна. Рон никогда этого не понимал.

— Клянусь на мизинчике, — с улыбкой соглашается Гарри, обхватывая её палец своим.

Гермиона прислоняется к нему лбом и смотрит, как друг улыбается. Его глаза как магнитом прикованы к Джинни, устремляются к ней независимо от того, как далеко она находится.

— Грейнджер. — Драко возвращает её к настоящему. Снова наблюдает за ней. — Давай уже отпустим этих голубков, пусть идут благодарят остальных, — говорит он, — почему бы тебе пока не показать мне… «Нору».

В его голосе всё ещё слышится едва заметный намёк на отвращение при упоминании этого названия, но Гермиона понятливо кивает и выходит за ним из палатки. Вслед они на прощание машут Гарри и Джинни.

Прохладный ночной воздух приятно обдувает разгорячённые лица. Осень убывает, и на её место приходит зима — яркие краски сменяются серыми и коричневыми. Смерть стелется по земле.

«Нора» становится всё ближе, Гермиона рассказывает про все окна и кто в какой комнате живёт. Она отводит Драко туда, где ребята с Джинни играют в квиддич почти после каждого ужина. Она даже показывает ему пруд на заднем дворе, где каждое лето в школьные годы они с Гарри и Роном любили купаться. Драко ничего не говорит, только послушно следует за ней.

Тропинку размыло из-за дождя, и Гермиона жалуется на непрактичные каблуки. Она останавливается, смотрит вдаль, на поля: солнце уже село, но даже при таком зыбком сумеречном свете вид открывается замечательный.

— Грейнджер, — говорит Драко, — если ты думаешь, что министерство объединяет людей, чтобы стимулировать экономику, почему они свели нас?

Она смеётся, но смех застревает в горле.

— Разве это не очевидно? — переспрашивает она. Боже, что с её голосом. Она звучит как самая настоящая старуха.

— Что? — Впервые за всё время их знакомства с Драко он кажется сбитым с толку. Поначалу это было в нём самым удивительным. Гермиона поняла, что он умён, ещё в Хогвартсе, но теперь она знает, что он без проблем следует за её ходом мыслей, словно они думают одинаково. С ним оказалось легко разговаривать.

— Люди, у которых есть враг в постели, не беспокоятся о враге у власти, — отвечает она.

Драко хмурится.

— Ты считаешь, министерство объединило нас, чтобы мы были настолько поглощены попытками убить друг друга, что не попытались бы противостоять им?

Гермиона пожимает плечами.

— Звучит абсурдно, да?

— Нет, — медленно отвечает Драко, поворачиваясь к ней лицом. — Звучит вполне разумно.

Они смотрят друг на друга. Им уже не пятнадцать, и в их взглядах нет былой наивности.

— Ты можешь творить беспалочковую магию? — внезапно спрашивает Гермиона.

Драко отводит взгляд, но отвечает:

— Да.

— Я знаю, что ты можешь наложить Круциатус, — говорит она ему. — Как насчёт Авады?

На её глазах Драко стискивает челюсть и отводит свои серебристые глаза. Кивает. Он выглядит застывшей статуей, и Гермиона предполагает, что он ждёт неизбежных вопросов: когда, где, кто, откуда ты знаешь.

— Я тоже, — говорит она, как будто это что-то обыденное.

Его взгляд прикован к ней. Гермиона заставляет себя смотреть на него не отворачиваясь. Как и она, Драко не задаёт вопросов, и через мгновение она вздыхает.

— Малфой. Я подозреваю, что я третья по могуществу ведьма в Великобритании.

Гермиона надеется, что он не подумает, будто она хвастается. Это утверждение, факт, а в фактах она хорошо разбирается.

— Макгонагалл? — спрашивает он.

Гермиона кивает.

— Вторая.

В глазах Драко вспыхивает удивление, и Гермиона чувствует, как уголок её рта изгибается в улыбке. Неудивительно, что он подумал о Макгонагалл: директриса Хогвартса, анимаг, одна из ближайших соратников Дамблдора, давний член Ордена Феникса и действительно необыкновенная ведьма.

— Молли Уизли, — отвечает Гермиона на его невысказанный вопрос. — Я знаю, ты не этого ожидал, но так и есть.

Вначале Драко улыбается, но Гермиона не изменяет выражения лица. Она убийственно серьёзна, и его веселье медленно переходит в вялый шок.

— Ты думаешь, Молли Уизли — самая могущественная ведьма в Великобритании?

Гермиона кивает.

— Да. Я не просто так думаю — я знаю. Просто понаблюдай за ней, Малфой. Смотри внимательно… и ты тоже всё поймёшь.

Драко отводит взгляд, и Гермиона понимает, что не смогла окончательно убедить его. Но это и не важно — он знает, что Молли Уизли способна постоять за себя. Они оба видели её в бою, и неутихающие слухи о том, что именно она в конце концов убила Беллатрису Лестрейндж, правдивы.

— Почему это имеет значение? — спрашивает Драко.

— Я расскажу тебе… обязательно расскажу. — Гермиона вздыхает и чувствует, что прижимается к нему. Почти случайное прикосновение… Но она так устала. Драко напрягается, и на какой-то душераздирающий момент ей кажется, что он сейчас отойдёт, позволит ей упасть на землю. Однако он замирает и даёт Гермионе облокотиться на себя. У неё дрожат ноги, и медленно — словно он недвижимый ледник — Драко обхватывает её рукой за талию и чуть приподнимает.

Это приятно.

Гермиона никогда не думала, что скажет такое о Драко Малфое.

— Не прямо сейчас? — заключает он, и она кивает.

— Прямо сейчас давай просто порадуемся за Гарри. Давай устроим хотя бы одну свадьбу, которая пройдёт хорошо.

Гермиона боится признаться в этом даже самой себе, но ей нравится так стоять, и в какой-то момент рука Драко тяжелеет и удобнее ложится на талию. Дует студёный ветер, но Гермиона укрыта от него его телом, и кажется, что они находятся за тысячу миль отсюда, на пляже, где никто не знает, кто они такие, и войны никогда не существовало.

— Боюсь, уже завтра о нас будет трубить «Пророк», — предупреждает её Драко. — Слишком много людей нас видело.

— Большинству из них можно доверять, — отвечает она, — но ты прав. Видимо, время пришло.

Гермиона отстраняется, чувствуя себя слегка вялой без опоры его руки. Было бы слишком легко привыкнуть к тому, что тебя поддерживают. Она смотрит на лицо Драко в сгущающихся сумерках: его ответный взгляд спокоен, и Гермиона понимает, что не ждёт, что он причинит ей боль.

Она не думает, что он хочет причинить ей боль. Не думает, что он это сделает.

— Что ж, теперь я хотела бы показать тебе свой коттедж, — говорит она. — Но, наверное, сначала следует попрощаться с Гарри и Джинни.

— И с Тео с Полумной, — добавляет Драко.

Они возвращаются к тенту, и, когда каблук Гермионы поскальзывается на слякоти, Драко подхватывает её за локоть. Она не отталкивает его.

Яркий свет свадебных огней на мгновение ослепляет, изнутри доносятся музыка и голоса. Толпа немного поредела, но большинство гостей всё ещё празднуют, танцуют друг с другом или пьют вино из неопустошаемых бокалов.

Они направляются туда, где народ толпится особенно плотно, и среди лиц замечают Андромеду Тонкс, урождённую Блэк.

Это несправедливо: Гермиона знает, что Андромеда — мать Нимфадоры Тонкс. Она бабушка Тедди Люпина, которая взяла на себя заботу о его воспитании; она сражалась на их стороне в войне, она добрая.

Однако это никогда не помогает — при виде неё Гермиона всегда замирает. Сейчас она отступает прямо на Драко, нащупывая рукой волшебную палочку, спрятанную под платьем.

Драко поддерживает её, обхватывает ладонями плечи и впивается пальцами в кожу. Он тоже это видит — не может не видеть.

Андромеда худая и высокая. Её чёрные вьющиеся волосы растрепались по плечам, а лицо — почти точная копия Беллатрисы Лестрейндж. Единственная разница заключается в том, что её глаза всегда наполнены теплом и благоразумием.

Однажды Гермиона спряталась под раковиной в ванной комнате на площади Гриммо, когда Андромеда пришла в гости с Тедди и неожиданно рассмеялась. Смех Андромеды, хотя и не был похож на маниакальный клёкот Беллатрисы, так пугающе напомнил его в тот момент, что Гермиона ещё час не могла подняться на трясущихся ногах.

Андромеда исчезает в потоке других людей, но Драко остаётся на месте. Гермиона едва не дрожит в его объятиях, и если «Пророк» не успел подловить их, чтобы написать обличающую статью, то теперь, когда они прижались друг к друга на краю танцпола, своего шанса не упустит.

— Грейнджер, — голос Драко кажется далёким, — дыши.

Гермиона втягивает воздух и задерживает его, считает до десяти. Тяжело выдыхает.

— Я в порядке. В порядке. Прости, я не хотела.

— Не извиняйся, — твёрдо говорит Драко, деликатно проводя пальцами по её плечам, — всё нормально.

— Она просто… — голос Гермионы срывается, — она выглядит как…

— Не нужно, — успокаивает её Драко, — я знаю. Я знаю, как она выглядит.

Гермиона вздрагивает. Конечно же он знает.

Он осторожно ведёт её вперёд, избегая того места, где они видели Андромеду. Гермиона переводит дыхание и окончательно овладевает собой к моменту встречи с Джинни и Гарри. Новобрачные стоят в окружении Уизли, среди которых и Рон с Ханной Эббот. Гермионе внезапно кажется, что все они удерживаются разными силами — похожими, но разрываемыми на части собственными притяжениями.

Невилла пригласили, но его нигде не видно. Гермиона думает, что, возможно, он и вовсе не пришёл. Астория Гринграсс сидит за столиком с угрюмым выражением на хорошеньком личике. Перси с Дафной, судя по всему, составляют ей компанию, а вот Чарли не заметно.

— Миона, — радостно восклицает Рон, его улыбка лишь слегка увядает при виде руки Малфоя под её локтем. Рядом с ним стоит Ханна Эббот в изумрудном платье; она выглядела бы по-настоящему элегантно, если бы не покрасневшие, с лопнувшими капиллярами глаза.

— Уизли, — дружелюбно здоровается Малфой, возможно, впервые с момента знакомства правильно произнося фамилию Рона.

— Мистер Малфой, — отвечает Артур, протягивая руку для рукопожатия. — Приятно познакомиться с вами должным образом. Пускай и спустя несколько лет.

Драко кивает.

— Действительно. Прекрасная свадьба.

На лице миссис Уизли приторно-вежливая улыбка, и она нежно похлопывает Драко по руке.

— Так мило, что вы пришли, дорогие.

— Мы уже собираемся уходить, — уточняет Гермиона, задаваясь вопросом, как долго её вторая семья и будущий муж смогут сохранять взаимную вежливость. — Я немного устала.

Рон, как и следовало ожидать, хмурится, но не собирается протестовать, только говорит:

— Но тогда вы разминётесь с Джорджем, Миона. Он обещал прийти после ужина — да ещё и Парвати привести.

— Он пропустил церемонию? — Гермиона даже не скрывает удивления. Естественно, она знала, что Джордж не показывался с объявления ВМН, но никак не ожидала, что он пропустит свадьбу единственной сестры.

Рон уныло пожимает плечами.

— Ох, я надеюсь, что он придёт. Тогда, Рон, передай ему, пожалуйста, привет от меня, — настаивает Гермиона. Ноги у неё ватные.

— Обязательно передадим, — заверяет её Гарри, встревая, когда начинает казаться, что Рон уже не ответит.

Джинни снова обнимает подругу.

— Не переживай. И ещё раз спасибо вам обоим за прекрасный подарок.

— Всегда пожалуйста, — спокойно отвечает Малфой, — он отлично на тебе смотрится. Ещё раз поздравляю.

— Спасибо, — говорит Гарри, и на этот раз в его голосе сквозит искренность.

— Я вижу Тео, — шепчет Драко Гермионе, — отойду попрощаться. С тобой всё будет в порядке?

— Конечно, — ошеломлённо отвечает она. Кажется, он сказал это из какой-то выученной вежливости, но для Гермионы это ценно. Драко быстро исчезает.

— Гермиона, — говорит Рон, как только он оказывается вне пределов слышимости, — скажи мне, что ты не приведёшь этого мерзавца к себе в коттедж.

Гермиона хихикает.

— Именно это я и собираюсь сделать, Рон. Вообще-то я показываю ему наш будущий дом.

Ханна неожиданно смеётся, и Гермиона обращает на неё внимание.

— Здравствуй, Ханна.

Она краснеет и подносит пальцы к губам.

— Извини. Не надо было смеяться. Привет, Гермиона.

— Как ты? — Гермиона спрашивает исключительно из вежливости и ждёт банальной неубедительной отговорки.

— Немного отстойно, — говорит она, — но с Роном всё как будто получше.

Рон хмыкает и обменивается с ней взглядом. Они кажутся дружными, хотя Гермионе и интересно, сколько времени потребуется, чтобы дружба переросла в обиду. Как долго сможет продлиться брак, основанный на принуждении? Она полагает, что каждому следует задать один и тот же вопрос.

— Погоди, — говорит Гарри, — ты сказала, что покажешь Малфою ваш будущий дом?

Ханна хмурится.

— Вот почему я смеялась. Ты правда думаешь, что Малфой просто возьмёт и переедет из этого своего дурацкого замка?

Гермиона стискивает зубы — напоминает себе, что Ханне больно.

— Да, я правда так думаю, — отвечает она, — потому что мы уже договорились, что будем жить в моём коттедже.

У Рона кровь отливает от лица, а Гарри, наоборот, испускает вздох облегчения.

— О, слава Годрику. Тебе не придётся оставаться в поместье?

— Нет. Драко сказал, что ему не важно, где жить. И предложил купить какой-нибудь новый дом для нас двоих, но мой коттедж… ну, там безопасно.

Она произносит эти слова слегка оправдательно, и хотя Гарри смотрит на неё грустными глазами, она знает, что он понимает. После окончания войны на дом на площади Гриммо пришлось заново накладывать Фиделиус, на что ушла целая вечность. Гарри переделал в нём всё что мог, когда счёл его безопасным, уничтожил все возможные намёки на нежелательные воспоминания и заменил их ярким светом и чистой мебелью.

— У вас была невероятно красивая свадьба, — хрипло говорит Гермиона, меняя тему разговора. — Гарри, Джинни, спасибо, что пригласили меня.

— Ты — наша семья, — просто отвечает Джинни, и Гермиона сжимает её ладонь. Стоящий рядом с ней Рон неохотно кивает. Ханна хмурится.

— Грейнджер. — Голос Драко прерывает их беседу. — Ты готова?

Она кивает и машет рукой своей новообретённой семье. Драко снова деликатно выводит её из палатки, ища открытое место для трансгрессии.

Он снова обнимает её за талию, и Гермиона ловит себя на мысли, что не помнит, когда это стало чем-то привычным. Она не возражает — её мозг отказывается работать в равной степени с ногами — и тоже обхватывает Драко рукой.

— Нам придётся держаться друг за друга.

Драко кивает.

— Я догадался.

Гермиона с трудом сглатывает. Проходит несколько мгновений, в течение которых ничего не происходит.

— Грейнджер.

— Что? — резко отвечает она.

Он вздыхает.

— Нам не обязательно отправляться к тебе домой. И тебе не обязательно брать меня с собой.

Гермиона стискивает зубы — как же она это ненавидит. В его голосе послышалась жалость. Она плюёт на всё, и хлопок трансгрессии эхом повторяется в её крови.

Они приземляются у главного входа. Коттедж погружён во тьму. Гермиона глубоко дышит, почти задыхается.

Ей нужно немного времени, чтобы набраться храбрости, и она не собирается сдаваться.

Гермиона распахивает калитку и направляется к входной двери, уверенная, что Драко последует за ней.

От её присутствия коттедж наполняется светом, магия зажигает фонари. С рёвом оживает огонь, и Гермиона испытывает мимолётное ощущение защитных чар, которые окружают её и давят со всех сторон. Словно бы обнимают.

Малфой, наверное, тоже их чувствует, потому что его дыхание учащается и, когда Гермиона оборачивается, чтобы взглянуть на него, застывшего в дверях, он морщится. Выражение его лица быстро проясняется.

Гермиона показывает ему всё: маленькую гостиную с мягким креслом, которое она так любит, и диваном. Потрескивающий камин и книжный шкаф рядом с ним. Небольшой обеденный стол (если его освободить, места хватит только для четверых, но сейчас на каждом дюйме высятся стопки книг). Кухней как будто никогда не пользовались, а в коридоре, ведущем в её кабинет, ванную и спальню, темно.

— Ну, вот и всё, — объявляет Гермиона. Внезапно она стесняется — хотя она и ненавидит поместье Малфоев, но точно знает, что для Драко этого недостаточно. У него есть бальный зал, оранжерея, библиотеки и павлины. У Гермионы есть защитные чары и кресло.

— Мне надо перенести сюда кое-какие книги из своей коллекции, — говорит он ей, — и, конечно, Ириску. Джуни может остаться в поместье, но мы должны разрешить ей доступ внутрь защитных чар.

Гермиона хмурит брови.

— Что?

Драко усмехается.

— То, Грейнджер. Если я собираюсь здесь жить, мне понадобится место для моих любимых книг и совы.

Они смотрят друг на друга в свете камина: Драко выжидающе и слегка раздражённо, а Гермиона в ужасе.

— Ты… ты всё ещё хочешь здесь жить?

Выражение его лица внезапно становится мягче, и он медленно делает шаг вперёд.

— Грейнджер. Гермиона. Если ты думаешь, что у меня есть какая-то привязанность к поместью, то ты ошибаешься. Если ты хочешь жить здесь, то здесь — и нигде больше, — мы жить и будем. Тут уютно.

— Ты имеешь в виду, мало места.

Он закатывает глаза.

— Тут уютно. И безопасно.

— Да, — тихо соглашается она. — Это моя любимая часть.

Драко доверительно улыбается ей и протягивает руку. Ей живо вспоминается, как этим же вечером Тео Нотт делал то же самое для Полумны Лавгуд. Борясь с неохотой, Гермиона подходит и опускает ладонь, чувствуя, как её тут же обхватывают его пальцы. На фоне его руки она выглядит почти что маленькой и хрупкой. В последний раз Гермиона испытывала такое на четвёртом курсе, когда Виктор Крам поднял её в середине танца.

— Покажешь мне свой кабинет? У тебя ведь наверняка он есть. И сад, тут есть сад?

Она кивает и молча ведёт его дальше по погружённому во тьму коридору. Её кабинет — настоящая катастрофа, но Драко слабо улыбается при виде него, как будто именно этого и ждал. Гермиона показывает ему неожиданно большую ванную комнату с огромной ванной на когтистых ножках-лапах, которая занимает половину пространства. Последним остаётся сад за дверью в конце коридора.

На улице не видно ни зги, Гермиона бросает Люмос Максима, и из темноты вырастают цветочная клумба и скамейка. Маленький сарай, маленький столик и стулья в маленьком дворике за кирпичным забором.

— По-моему, здесь не хватает гамака, надо будет купить, — говорит Драко.

— Хорошо, — шепчет она. Так отчаянно не хочется нарушать перемирие.

Они разворачиваются, и Гермиона боязливо открывает последнюю дверь, которую успешно игнорировала всё это время. Большую спальню с наполовину пустым шкафом.

Драко всё подмечает. Конечно же, он всё подмечает: как её кровать задвинута в угол возле окна, а на подоконнике стоят вазочки с цветками-колокольчиками, рассеивающими темноту; как скомкано постельное бельё, будто Гермиона провела ночь борясь с кем-то или отчаянно пытаясь спрятаться под одеялом.

На прикроватной тумбочке стоят две фотографии: на первой, неподвижной, двое маглов улыбаются в камеру. На другой Гермиона, вся в снегу, зажата между Гарри и Роном.

За исключением единственной книги на тумбочке, остальная часть комнаты безупречно чиста — никаких намёков на личность хозяйки.

— Моя комната, — поясняет Гермиона без всякой необходимости.

Драко внимательно разглядывает пустующее пространство, а затем снова поворачивается к ней. Трясущимися руками она теребит свой локон.

— Вот здесь неплохо будет смотреться ковёр, — уступчиво говорит он.

Гермиона смотрит на него, испытывая облегчение, морщинка между её бровей сама собой разглаживается.

— Почему ты так мил со мной? — спрашивает она.

В ответ на это Драко хмурится: Гермиона недоумевает, что могло его смутить. Очевидно, что он изо всех сил старался быть вежливым и обеспечить ей комфорт с тех пор, как объявили о ВМН. Это не похоже на него — Гермиона согласна, что он изменился со времён войны, но и представить себе не может, что настолько сильно. Неужели он стал тем человеком, который по собственной воле решится жить в маленьком коттедже с женой, которая ему безразлична? С женой, которая с трудом выносит сама себя даже один вечер?

— Если честно, у меня нет каких-то конкретных причин, — задумчиво отвечает он, — но, возможно, я и так заставил тебя достаточно настрадаться. Не думаешь?

Гермиона смотрит — она никогда не умела ладить с людьми. Она всегда чувствовала себя увереннее в компании книг, учебы и загадок; Гарри и Рон — её самые близкие друзья, и она до сих пор не понимает, как так вышло.

— Наверное, да, — шепчет она в тишину комнаты.

Серебристые глаза Малфоя не отрываются от её лица.

— Послушай, Грейнджер. Ты спросила меня, чего я хочу. Я хочу, чтобы ты не ненавидела меня. Если это возможно.

— Я не ненавижу тебя. — Это правда.

Драко кивает.

— Ладно. Хорошо. Это хорошо. Тогда давай выпьем чаю, и ты сможешь присесть.

Гермиона внезапно понимает, что находится на грани обморока, и послушно следует за Драко обратно на кухню. Она садится на один из стульев и смотрит, как Малфой открывает шкафчики один за другим, пока не находит пару кружек и чайник.

В полной тишине они занимаются каждый своим делом, Гермиона сосредотачивается на защитной магии. Даже с Малфоем внутри чары совершенно невозмутимы и всё так же сильны, как и прежде.

Гермиона медленно открывает глаза, стоит Драко отодвинуть стул напротив. Она взмахивает волшебной палочкой, стопки книг перемещаются на пол и освобождают хотя бы немного места на столе. Драко опускает кружки.

— Завтра Тео с Полумной собираются в министерство, чтобы пожениться, — как бы между делом бросает Драко.

— Что?

Он пожимает плечами.

— Сказали, когда мы прощались. Им нужны два свидетеля, и они спросили, не согласимся ли мы. Я сказал, что, скорее всего, да, но дам точный ответ позже, когда обсужу его с тобой.

— Почему они не хотят свадьбы? — Гермиона хмурится и делает глоток. — Я знаю, что это всё из-за ВМН, но ведь для них это не проблема. Они выглядят так, будто действительно не прочь пожениться.

Драко напрягается.

— Любая свадьба Тео Нотта будет опорочена. Он пытается как можно дольше держать Полумну подальше от внимания газет. Если честно, я до сих пор удивляюсь, как все проигнорировали их появление в «Дырявом котле» на прошлой неделе.

Внезапно всё в голове Гермионы встаёт на свои места.

— Вот почему ты не против, чтобы мы поженились в магловской церкви.

Драко снова пожимает плечами.

— Я бы в любом случае согласился, если бы ты попросила. И раз уж ты всё равно хотела магловскую свадьбу, в конечном счёте так для тебя будет даже лучше.

— Ты думаешь, что люди возненавидят меня. Если я стану Малфой.

Некоторое время Драко молча пьёт чай.

— Поначалу, думаю, они будут жалеть тебя. — Драко ставит кружку на стол слишком громко. — Замужем за чудовищем.

Гермионе даже представлять не нужно всё, что он сейчас описывает: Гермиону Грейнджер, Золотую девочку, спасительницу Волшебного мира, принудили выйти замуж за Драко Малфоя, Пожирателя Смерти.

Журналисты будут жалеть Гермиону — будут возмущаться, оплакивать её будущее и шептать её имя, как будто оно табуировано. Они будут жадно вчитываться в каждую новость, ожидая новых сплетен, втайне надеясь, что она появится на публике с синяками или даже вовсе не появится.

— А когда они поймут, что я не считаю тебя чудовищем? — спрашивает Гермиона. Она знает ответ, но хочет услышать его из уст Драко.

К его чести, он не собирается лукавить. Он издаёт смешок, хотя в этом нет ничего смешного.

— Когда они всё поймут, то возненавидят тебя. И, вероятно, возненавидят даже больше, чем меня, потому что в их глазах я всегда был злом. Ты же предашь их.

Гермиона складывает руки на груди. Чай на столе остывает.

---

1) Добрые духи, покровительствующие счастливому браку. Выдумка автора

Вернуться к тексту

Шестое ноября, 1999 год. Суббота

Парвати в синем. Запрет, который она установила для Джорджа несколько дней назад, на неё не распространяется. Сейчас на ней надето платье в пол королевского синего цвета, а длинные чёрные волосы волнами ниспадают до бёдер. Голову венчает золотая тика⁽¹⁾, заколотая на затылке, а от пирсинга в носу до уха тянется изящная цепочка.

На левой руке сверкает золотое кольцо со сложным плетёным узором и крупным изумрудом в центре.

— Джордж, — в очередной раз повторяет Парвати, — твоим родным это не понравится.

В ответ на это Джордж лишь усмехается.

— Я и не будучи прорицателем в этом уверен.

Парвати закатывает глаза, но он кладет её руку на сгиб своего локтя, стараясь сдержать нервозность. Девушка практически поселилась у него после того раза, как объявилась на пороге рано утром и заявила, что спасла ему жизнь. Весь алкоголь таинственным образом исчез, и каждый раз, когда Джордж подумывал о том, чтобы незаметно принести новый, она возникала из ниоткуда, чтобы это пресечь. Он никогда не чувствовал себя хуже, хотя она беспрерывно снабжает его бодроперцовым и антипохмельным зельями.

Джордж легко находит дорогу к своей семье — голос Рона становится всё громче по мере того, как течёт вечер и льётся рекой алкоголь.

— Привет, мам, — здоровается Джордж, забавляясь тем, как стремительно поворачивается её голова. Глаза расширяются, в них появляется влажный блеск, знаменующий скорые слёзы.

Так происходит каждый раз, когда она смотрит на сына.

— Джордж Уизли, — восклицает Молли, — я не могу поверить, что ты пропустил свадьбу своей единственной сестры.

— Представляешь, — с улыбкой отвечает Джордж, — что она скажет, когда узнает, что пропустила мою?

Рон, только отнявший от губ бокал вина, давится и кашляет.

— Что?

Практически каждый в его семье либо уже знаком с Парвати Патил, либо видел её в Хогвартсе, но Джордж всё равно притягивает жену к себе.

— Познакомьтесь с Парвати Уизли, — он похлопывает её по левой руке на своём плече, привлекая внимание к кольцу, — моей женой.

Парвати делает глубокий вдох, успев поймать момент тишины, перед тем как Молли Уизли всё-таки ударяется в слёзы. Она прикрывает рот рукой, пытаясь унять всхлипы, и Джорджу ничего не остаётся, только наблюдать за её бурной реакцией. Рон стоит рядом с Ханной Эббот, и они оба кажутся изумлёнными.

— Приятно официально познакомиться с тобой. — Папа старается держать лицо, и его стойкости хватает, чтобы наклониться вперёд и пожать Парвати руку. — Добро пожаловать в семью Уизли.

Парвати неуверенно улыбается, несмотря на сопровождающие новость слёзы и удивление.

— Благодарю вас, сэр. Это большая честь для меня.

Джордж снова похлопывает её по руке, разрываясь между весельем и мыслью, какой он ужасный сын. Мама продолжает давиться слезами, но вроде бы начинает успокаиваться. Рон выходит вперёд и взмахом руки привлекает внимание Парвати.

— Рад видеть тебя здесь. Поздравляю, теперь в наших рядах одним гриффиндорцем больше.

Парвати смеётся.

— Боюсь, слизеринцы от этого только выиграли.

— Джордж рассказал тебе обо всех парах? — спрашивает Ханна.

Парвати мгновенно бледнеет, но Джордж бросается на помощь:

— Конечно, рассказал. Мы женаты уже целых два дня. Между нами нет никаких секретов.

Рон с сомнением смотрит на брата, но от дальнейших расспросов их спасает появление Джинни с другой стороны тента. За ней, безнадёжно влюблённый, плетётся Гарри. Джинни сияет, и исходящее от неё счастье бальзамом ложится на душу Джорджа.

Если в этом мире и осталось что-то, за что можно быть благодарным, так это за совпадение Гарри и Джинни.

— Джордж! — восклицает Джинни и бросается к нему в объятия. Он крепко стискивает сестру, одновременно сдерживаясь, чтобы не потрепать её по голове. В любой другой день он бы с радостью её позлил, но не сегодня.

— Джиневра Уизли, — говорит он, — ты отлично выглядишь.

Джинни ухмыляется.

— Для тебя я теперь Джиневра Поттер.

Джордж хмыкает, но на лице всё равно расплывается улыбка. Впервые за долгое-долгое время. В порыве чувств он притягивает к себе и Гарри прямо через сестру и обнимает их двоих, теряясь в этих объятиях. Внутри бурлит благодарность.

— Гарри, ну что, всё-таки поймала она тебя в свои цепи? — спрашивает Джордж.

— Почти уверен, что я согласился на это добровольно, — смеётся Гарри.

Глядя на них, Джинни закатывает глаза.

— Действительно, как же ещё дать девушке почувствовать себя любимой? Парвати, спасибо, что пришла.

Парвати кивает Джинни, в это время Молли удаётся взять себя в руки, и она, несмотря на покрасневшее, опухшее лицо, покашливает и вставляет:

— Прости, Парвати, дорогая. Это я не из-за тебя расплакалась. Я тоже счастлива с тобой познакомиться.

— Чёрт возьми, мам, — хмыкает Джордж, — ты, конечно, молодец, теперь моя жена точно поняла, что она желанная гостья.

Парвати сильно пихает его локтем, но Джордж только морщится. Он не успевает что-либо ответить, как Джинни потрясённо и пронзительно восклицает:

— Твоя кто?

— Мы поженились, — полушепчет ей Парвати, покачивая рукой и показывая кольцо.

— Джордж решил не сообщать семье, — резко бросает Молли, кидая на сына убийственный взгляд. Он равнодушно пожимает плечами.

— Мерлин, мам, у тебя на этой неделе как минимум четыре свадьбы, а ты переживаешь, что пропустила одну.

Артур Уизли, благослови господь его душу, прочищает горло и говорит:

— Мы просто счастливы, что вы всё-таки пришли. Могу я предложить что-нибудь выпить?

Джордж нетерпеливо открывает рот, но Парвати Патил скромно улыбается.

— Вообще-то мы больше не пьём, но спасибо.

Джордж захлопывает рот и свирепо смотрит на неё. Она даже не удостаивает его взглядом. От внимания не ускользает, что мамино выражение лица бесконечно потеплело, а Рон прячет улыбку за бокалом. Поставив его на стол, он кивает Джорджу.

— Ты молодец, братишка, — говорит он, и Джордж смягчается от похвалы младшего брата. — А на случай, если ты голодный, на столе остался ростбиф.

Они ещё немного болтают друг с другом, прежде чем, наконец, их отпускают поужинать. Парвати держится поближе к Джорджу, а Джордж — подальше от бокала в конце стола, давясь тыквенным соком. В какой-то момент звучит медленная песня, и Гарри с Джинни уходят танцевать, за ними следуют Молли с Артуром. Рон протягивает Ханне руку, и хотя по обоим видно, что танцы — последнее, чем они хотят заниматься, они всё равно направляются на танцпол.

— Я бы сказал, всё прошло неплохо, — объявляет Джордж, когда они остаются одни.

Впервые за время их знакомства Парвати ведёт себя не так сдержанно и фыркает.

— Да, именно так девочки мечтают познакомиться с семьёй своего мужа.

Нужно быть глухим, чтобы не заметить сарказма в её голосе.

— Готов поспорить, с твоей семьёй выйдет ещё хуже, — мрачно произносит Джордж, вонзая нож в пудинг.

Парвати смеётся над его пессимизмом.

— Вообще-то, наоборот. Ты уже нравишься моей семье, и они в курсе, что мы тайно поженились, так что тебе нечего бояться.

— Откуда они знают? — интересуется Джордж.

— В отличие от некоторых, я разговариваю со своими родителями, — отвечает Парвати, — но и они больше не подвергают сомнению мои решения, учитывая, что обычно я узнаю о последствиях раньше остальных.

Джордж хмурится.

— Может, было бы лучше рассказать моим родителям обо всей этой истории с прорицанием? Тогда они бы не стали возражать.

У Парвати кровь отливает от лица.

— Нет! Нет, Джордж, я же предупредила…

— Я помню, — мягко перебивает он, — помню. Я им не скажу. Всё в порядке. Они не причинят тебе вреда, Парвати.

— Я знаю, — шепчет она, — я правда знаю. Однако это правило — первое, чему учат прорицателей все писания. Никому ничего не говорить.

Джордж смотрит в её миндалевидные глаза и думает. Он не глупец, но и наивным его назвать нельзя. Он точно знает, как далеко готовы зайти некоторые люди, чтобы раскрыть природу силы прорицателя. В лучшем случае, Парвати казнили бы за знания. В худшем — использовали бы и пытали, чтобы выведать информацию.

В руках Волдеморта она стала бы оружием массового уничтожения, даже такая юная и ещё не научившаяся контролировать свои силы.

— Тогда зачем ты рассказала мне? — спрашивает он. Он уже размышлял об этом, но в вихре последних дней, пытаясь обрести опору под ногами, так и не удосужился поинтересоваться.

Парвати улыбается, на её щеке появляется ямочка.

— Я этого не делала, если ты помнишь. Ты сам догадался.

Джордж закатывает глаза.

— Это не считается, ты дала слишком много подсказок.

Она добродушно пожимает плечами, и они молча наблюдают за танцующими парами. Парвати выглядит немного грустно, и теперь Джордж чувствует себя виноватым за то, что не пригласил её на танец, хотя сомневается, что она согласилась бы.

Рука Парвати неожиданно опускается на его плечо.

— Извини, что так остро отреагировала.

— Всё нормально, — отвечает Джордж, слегка улыбаясь. — Я понимаю. Может, тогда ты позволишь мне выпить в качестве настоящего извинения?

Парвати смеётся.

— Не раньше, чем через три месяца и четыре дня.

— Что? — Джордж роняет вилку и поворачивается к ней лицом. — Даже ни одного огневиски?

Парвати озадаченно морщится.

— Нет. Ни капли.

— А что изменится за три месяца? — в конце концов спрашивает Джордж, когда любопытство берёт верх.

Она приподнимает изящную бровь.

— Этого я тебе сказать не могу.

Он бросает в неё салфеткой, и Парвати смеётся. Приятно снова иметь кого-то, с кем можно смеяться и шутить. Парвати весёлая и красивая, и, возможно, в другой жизни Джордж оценил бы её по достоинству. Однако в этой они друзья, и, похоже, её это устраивает.

Всё лучше, чем альтернатива, полагает Джордж, вспоминая ненавидящих друг друга молодожёнов, которых насильно свели вместе.

— О нет, — внезапно выдыхает Парвати, — нет, нет, нет.

Джордж мгновенно вскакивает на ноги, выставляя волшебную палочку и осматривая местность в поисках угрозы. Парвати бледная как смерть, но в его голову не приходит ни единой причины, по которой это могло случиться.

— Малфой не может… — выдавливает Парвати, и Джордж наконец понимает, что он и при всём желании не смог бы ничего увидеть. Он опускается на стул рядом с ней, всё-таки не выпуская палочку из рук.

— Эй, Парв, посмотри на меня, — говорит он и протягивает руку, чтобы отцепить впившиеся в предплечье ногти.

Она вздрагивает от его прикосновения, и по щеке скатывается слеза.

— Ох. Нет, Малфою нельзя пить шампанское. Нет! Джордж, ты ведь скажешь ему, правда? Никакого шампанского! Скажи ему, скажи ЕМУ. — Под конец её голос срывается в истерику, и хотя она позвала Джорджа по имени, но не отрывает взгляда от свечи перед собой.

Джордж отпускает её руки и хватает за плечи, встряхивая, наверное, слишком грубо. Её широко распахнутые глаза устремляются к нему.

— Остановись, — приказывает он, — посмотри на меня. Малфоя здесь нет. Нам нужно связаться с ним прямо сейчас?

Парвати дрожит от напряжения, словно каждый мускул в теле готов вот-вот лопнуть. Джордж аккуратнее проводит ладонями по её плечам, останавливается у локтей. Теперь её глаза прикованы к нему точно так же, как прежде к свече.

— Парв, нам нужно связаться с Малфоем прямо сейчас? — снова спрашивает Джордж.

Она качает головой. По щеке скатывается ещё одна слеза.

— Ты хочешь уйти?

Она снова качает головой.

— Нет.

Они оба смотрят друг на друга, самовольно загнанные в тупик.

Джорджу было чрезвычайно любопытно узнать, как работают прорицания, и последние несколько дней он засыпал Парвати вопросами. Она пыталась объяснить, но по-настоящему понять, что и как она видит, он так и не смог. Иногда он даже ненавидел ответы, которые она ему давала.

— Я видела, как Малфой пьёт шампанское, — наконец произносит Парвати. — Он злился. Я видела, как он отпил из такого маленького хрустального бокала, а потом лежал в могиле. И с ним была Гермиона, но закованная в цепи, мы опустили её к нему, положили рядом, а потом засыпали их камешками размером с желудь. Полностью засыпали.

Джордж с трудом сглатывает.

— Мы похоронили её заживо? С трупом Малфоя?

— Ты знаешь, что всё не так просто, — шепчет Парвати, — видения никогда не бывают прямолинейными. Это не значит, что мы буквально так и поступим.

— Но мы могли бы, — возражает Джордж.

Парвати отворачивает голову, плечи её поникли. Она больше не спорит.

Джордж смотрит по сторонам, задерживая взгляд на гостях. Они начали медленно расходиться, но вокруг пока ещё довольно людно. Свадьба Гарри Поттера стала одним из самых ожидаемых событий последнего десятилетия, и народ празднует. Джордж находит родителей, которые танцуют вместе, улыбаясь и что-то бормоча друг другу, слишком тихо для чужих ушей. Приятно видеть их такими. Иногда трудно вспомнить, какими они были до войны.

Трудно вспомнить, какими все они были до войны.

Гарри смеётся, уткнувшись в волосы Джинни, пока они разговаривают с Андромедой Блэк, а по коленкам ползает Тедди Люпин. Рядом стоит Рон, сияя от счастья. Ханна Эббот, держащаяся в стороне, кажется лишней на этом празднике жизни.

— Эта девушка, — говорит Парвати, — проклята.

— Ага. Рон хороший парень, но она уже много лет влюблена в Невилла.

Парвати хлопает его по руке, и Джордж отводит взгляд от Ханны. Его жена выглядит сердитой, и он недоумевает, что же такого сделал, чтобы её разозлить.

— Я не о ней говорю. — Парвати хмурится. — Я знаю, кто такая Ханна Эббот, Джордж. Та девушка, вон там. Сама по себе.

Так незаметно, как только возможно, Джордж смотрит туда, куда Парвати скосила глаза, и замечает Асторию Гринграсс. Точнее, теперь уже Уизли, по крайней мере, как ему сказали.

— Это Астория. На этой неделе она вышла замуж за моего брата Чарли. Не думаю, что они поладили.

Парвати аристократично пожимает одно плечо, чёрные волосы рассыпаются по открытой спине.

— Это не имеет значения. Брак не продлится долго.

Джордж резко выпрямляется.

— Что ты имеешь в виду? Неужели ВМН потерпит неудачу? Как его отменить? Мы должны сражаться?

Парвати замирает, её спина становится прямой, как шомпол.

— Мне так жаль, Джордж.

— О чём ты?

— Мне так жаль, — шепотом повторяет она, — дело не в этом. Я бы хотела, чтобы всё было так. Лучше бы я ничего не говорила, это не твое бремя, ты не должен его нести.

— Скажи мне, — умоляет он.

Парвати закрывает глаза, будто бы сосредоточиваясь на ощущении стола под своей ладонью и тяжести взгляда Джорджа.

— Она больна. Я не знакома с ней лично и не знаю, что произошло, но это очевидно. Болезнь бежит по венам вместе с кровью и уже опутала всё тело. Она сама наверняка всё знает.

Джордж пристально смотрит на Асторию, пытаясь разглядеть признаки проклятия, о котором говорит Парвати, но это за пределами его сил. Девушка выглядит прекрасно, нечеловечески красиво, вот только вместе с тем несчастно: она не отрывает глаз от полога свадебного тента, как будто ищет спасения, находясь в полном одиночестве.

Джордж оглядывает комнату. Хотя ему ещё предстоит познакомиться с сёстрами Гринграсс, он уже кое-что слышал о них от Рона. Чарли женился на Астории пару дней назад, и у них примерно столько же общего, сколько у Снейпа с Трелони. Тем не менее, добавил Рон, единственное, что они всё-таки разделяют друг с другом, — это любовь братьев и сестёр. Куда бы ни пошла Астория, Дафна обязательно следует за ней.

Наконец Джордж замечает Гринграсс-старшую на танцполе в объятиях Перси Уизли. Несмотря на то, что их свёл вместе Закон, Рон упомянул, что вообще-то они идеально подошли друг другу и планируют пожениться в течение недели.

— Джордж. — Голос Парвати звучит неуверенно, и он снова поворачивается к ней. Девушка выглядит печальной.

— Что такое?

Она вздыхает.

— Ты действительно обещаешь, что не наденешь синее?

— Парв, я клянусь тебе. Никакого синего. Да и к тому же это даже не мой цвет.

Улыбка Парвати едва заметна. Джордж протягивает руку и находит её, проводя большим пальцем по обручальному кольцу. Она сама его выбрала, и Джордж благодарен за то, что она облегчила ему задачу. За всё, кроме вынужденной трезвости — это ад.

— Расскажи мне, — стараясь не давить, нежно шепчет он, — скажи, что ты видишь, когда я в синем.

Парвати замирает, и Джордж спрашивает себя, имеет ли он право задавать этот вопрос. Она не хочет говорить об этом. Он долго себя сдерживал.

— Твои руки, — выдыхает она.

— Ты видишь мои руки?

Она кивает, смотря на руку, зажатую в её ладони.

— Все в крови. Ты смотришь на них сверху вниз и кричишь в пустоту. Больше ничего не вижу, только чувствую. Слишком много смертей. Мне страшно, Джордж.

Джордж крепче сжимает её ладонь.

— Ну, это проще простого. Давай вернёмся домой и сожжем всё синее, что у меня есть.

— Договорились, — легко соглашается Парвати, глядя на него со всей серьёзностью. Джордж ухмыляется оттого, как оказалось просто её убедить. Интересно, ненавидит ли она свадьбы так же сильно, как и он?

— Я уже говорил, как я счастлив, что ты не возражала против тайной свадьбы? Клянусь, я по собственной воле съел бы все блевотные пастилки, что остались в магазине, если бы мне пришлось вытерпеть ещё одно такое мероприятие.

Парвати хихикает, и Джордж рад, что её настроение улучшается.

— Плохие новости, моя сестра выходит замуж за Блейза Забини через две недели, и мы приглашены.

Джордж стонет.

— Слизеринская свадьба? Сначала ты лишила меня алкоголя, а теперь отнимаешь достоинство.

— У тебя его с самого начала не было, — парирует Парвати, — а за алкоголь ты меня ещё поблагодаришь.

Джордж закатывает глаза.

— Я знаю, говорят, не ставь против прорицателя, но, Парвати Уизли, я готов поспорить на десять галлеонов, что никогда не поблагодарю тебя за эту пытку.

Её улыбка — тайна, которую она топит в бокале с водой.

---

1) Индийское традиционное украшение на голову. Представляет собой подвеску, основная часть которой —цепочка, закрывающая пробор между волосами.

Вернуться к тексту

Примечания:

Обложка к главе https://t.me/asta_blackwart/991

---

Седьмое ноября, 1999 год. Воскресенье

Солнечные лучи бьют в глаза, и Тео щурится от яркого света. Шторы в спальне распахнуты настежь, из окна виднеется голубое небо и пологие холмы вдали. Он сбрасывает с себя одеяло, вскакивает на ноги — не время беспечно нежиться в кровати.

Сегодня он женится.

— Тельма, — зовёт Тео, и эльфийка трансгрессирует в комнату с громким хлопком.

— Доброе утро, хозяин Нотт. Чем Тельма может помочь вам?

— Сова от Драко Малфоя ещё не прилетала?

Тельма с энтузиазмом кивает и одним движением достаёт письмо.

— Джуни принесла его Тельме сегодня утром, хозяин Нотт.

Тео улыбается маленькой эльфийке.

— Спасибо. Не могла бы ты подготовить мою лучшую парадную мантию?

— Конечно, хозяин, — щебечет Тельма.

— Тельма, — Тео смотрит на неё сверху вниз, — я хочу попросить тебя об одолжении. Это не приказ, это просьба.

Жёлтые глаза Тельмы становятся ещё шире, а уши вздрагивают.

— Позвольте Тельме спросить… что… почему хозяин Нотт просит об одолжении?

Тео улыбается, чувствуя себя немного глупо.

— Тельма, сегодня я женюсь на Полумне Лавгуд. Я надеялся, что ты окажешь мне услугу и нарвёшь для неё цветов в саду, отправишься к ней домой и поможешь подготовиться, как подобает?

Эльфийка разражается слезами.

— Конечно, Тельма обо всём позаботится.

Тео кивает, переживая из-за того, что она всё-таки расплакалась, но Тельма вскидывает руку и с хлопком исчезает, оставляя Тео наедине с письмом от Драко.

«Тео,

Мы с Грейнджер прибудем в твоё поместье в три часа дня.

Мои поздравления,

Д. М.»

Тео бросает письмо на кровать и идёт в душ, где приводит себя в порядок, задерживаясь перед зеркалом дольше обычного и укладывая волосы. Он едва ли узнаёт себя в отражении. Зелёные глаза яркие как никогда, а на лице застыло выражение, граничащее с безумием. Получается, вот как он выглядит, когда счастлив.

Интересно, узнает ли его вообще Полумна, но он тут же отбрасывает эту мысль.

На прошлой неделе практически все ночи она провела вместе с ним в поместье. Они коротали вечера, прогуливаясь по саду или сидя в кабинете Тео. Полумне понравилось устраиваться на подоконнике с книгой и проводить часы погружённой в собственные мысли, пока он изучал бухгалтерские отчёты.

Иногда они садились друг возле друга возле огня и разговаривали. А иногда, когда Полумну начинало клонить в сон, она протягивала руку и вела Тео в спальню, где жалась к нему под одеялом и отвечала на каждый вопрос, который он никогда не решался задать.

Когда она сделала так в первый раз, сердце Тео чуть не выскочило из груди. Он смотрел на её лицо поверх подушек, размышляя, следует ли ему подвинуться ближе или лучше оставаться как есть. Размышляя, не переступит ли он нечаянно негласную черту во сне и навсегда отвернёт Полумну от себя.

Она всегда лежала рядом, когда он просыпался.

Наконец Тео выходит из ванной, на кровати его уже ждёт поднос с лёгкими закусками и парадная мантия. Он садится, неторопливо завтракает, планируя надеть мантию после еды, потому что Тельма уже наверняка отправилась к Полумне и не сможет помочь, если он испачкается.

Одевшись, Тео наводит порядок в комнате — три дня назад он разобрал гардеробную и освободил место для одежды Полумны. Он прогуливается по саду, уходит всё дальше и дальше, пока не достигает конюшен. Добравшись до них, Тео распахивает двери.

Ещё когда его мать была жива, конюшни уже пустовали долгое время. Сегодня Тео намерен положить этому конец.

Внутри стоят два фестрала: лоснящиеся чёрные кобылы, которые пронзительно клокочут при его приближении. Они ещё молоды, и право содержать их у министерства пришлось вырывать с боем. Нотты разводили фестралов на протяжении многих поколений, только его отец стал исключением из правил, едва заметным пятном на лице рода. Они всё так же продолжали заниматься их защитой и оформлением документов, и это вынудило министерство согласиться с решением Тео возобновить разведение фестралов.

— Здравствуйте, дамы, — приветствует их Тео. В последний раз он находился к ним так близко совсем мальчишкой и тогда ещё не мог их видеть. Матери пришлось осторожно подвести его к животным, положить руки им на крупы и позволить погладить невидимую шерсть.

Теперь Тео узнал, как они выглядят.

Свидетелем чьей же смерти стала мама, раз имела возможность видеть фестралов? Она никогда не рассказывала ему, никогда даже не упоминала, что смерть была причиной того, что она могла видеть их, а он — нет. Тео казалось, что только взрослые так умеют, потому что отец обладал такой же способностью.

Несмотря на устрашающую внешность, фестралы довольно покорны своим хозяевам, и хотя Тео пока знает о них не так много, он уже считает их занимательными. Они льнут к нему в поисках ласки и угощения, Тео призывает еду и наполняет кормушки.

Он надеется, что Полумне они понравятся, — если честно, он даже не сомневается, что она придёт в восторг. Судя по тому, что он видел и слышал, никогда ещё Полумне не встречалось существо, которое бы она не полюбила с первого взгляда.

Тео задумывался о том, чтобы снова разводить фестралов под именем Ноттов, ещё после смерти отца, но где-то по пути утратил эту страсть. Полумна вновь разожгла её.

Когда он возвращается в поместье, часы показывают половину второго, и Тео больше не знает, чем заняться, чтобы скоротать время. Полумна должна появиться только через час, а Драко с Гермионой и того позже. К этому моменту, боится Тео, мандраж сведёт его с ума.

— Хозяин Нотт, — неожиданно раздаётся голос Тельмы, и Тео оборачивается к ней.

— Тельма, — на выдохе шепчет он. — Что случилось? Почему ты здесь? Где Полумна?

Тельма успокаивающе поднимает ладони.

— С госпожой Полумной всё в порядке. Она готова встретиться с вами.

— О, ладно, хорошо, — восклицает Тео. — Пожалуйста, приведи её сюда!

— Закройте глаза! — требует Тельма. Он никогда в жизни не слышал, чтобы его домовой эльф чего-то требовал, поэтому, не задумываясь, крепко зажмуривается и спустя пару секунд слышит звонкий хлопок трансгрессии.

Тишина нарастает, становится оглушительной, и Тео борется с искушением открыть глаза, оценить угрозу, изучить окружение.

— Тео. — Голос Полумны такой сладкий.

Тео открывает глаза. Перед ним не человек — видение…

Полумна стоит в фойе, солнечный свет льётся на неё из огромных эркерных окон. На ней кремово-белое платье, расшитое золотыми звёздами, и на их фоне кожа сияет.

Длинные светлые волосы собраны в замысловатую причёску, в которую вплетены гипсофилы и нити плюща. Она похожа на лесную богиню, купающуюся в звёздном свете.

— Полумна…

Тео с трудом находит слова. Он просто смотрит, смотрит и смотрит, пока не начинает казаться, что это неправильно, что он всё испортил, потому что какой идиот будет пялиться на свою будущую жену, когда она выглядит как солнце, и ничего не сможет сказать?

— Тебе нравится, — как ни в чём не бывало объявляет Полумна, улыбаясь ему.

Её слова снимают напряжение в груди, Тео делает шаг вперёд, поднимает руку и нежно проводит кончиками пальцев по тонким нитям, оплетающим её ключицы.

Полумна смеётся. Звонко, чисто, будто соловьиная трель.

— В этот раз тебе и правда нравится.

Тео хмурится — впервые за день.

— Я не знаю, чем заслужил это, Полумна.

— Всё просто, — говорит она, протягивая руку и переплетая их пальцы. — Просто прими это как свою новую реальность.

— Ладно, — шепчет Тео. Что ещё он должен был сказать?

— Ты выглядишь очень красиво, — говорит ему Полумна, и её щёки розовеют.

— Ты посрамила небо. — Он и сам не знает, откуда берутся эти слова, но чувствует, как тоже краснеет. Он никогда не был силён в поэзии, и мастером слова его назвать нельзя. Это Драко мог написать сонет из одной строчки, а Тео никогда не встречал пустой страницы, которую хотел бы заполнить.

Румянец Полумны распространяется до самой груди, и внезапно Тео обдаёт жаром. Он протягивает руку и обхватывает ладонями её подбородок, нежно и уверенно. Он наклоняется вперёд, прижимается губами к её губам, чувствуя, как быстро бьётся пульс под его ладонями. Он целовал Полумну и раньше…

Сейчас ему хочется целовать её до скончания веков.

— Полумна, — шепчет он, отстраняясь, — я хочу тебе кое-что показать.

— Подарок?

Тео пожимает плечами.

— Вроде того, хотя я сделал это и для себя тоже.

— Самый лучший подарок, — уверяет его Полумна. — Где он находится?

— Снаружи. Но я не хочу, чтобы твое платье испачкалось.

Полумна наклоняет голову.

— О, не переживай. Я его зачаровала.

Тео протягивает руку, и Полумна покорно её принимает, шлейф её звёздного свадебного платья ложится поверх его тёмной мантии. Он недолго рассматривает контраст их нарядов, размышляя, отчего кажется таким важным, что она превратила мрачный космос его подола в ночное небо.

Полумна не торопит его, и через мгновение Тео встряхивает головой, отгоняя неизвестно откуда взявшиеся мысли, ведёт её в сторону садов.

— О, я принесла твои цветы, — говорит ему Полумна. — Тельма вплела часть из них мне в волосы, а остальное в нашей комнате.

Тео сбивается с шага.

— В нашей комнате?

— Ну конечно, — лукаво улыбается девушка.

С момента знакомства с Полумной Лавгуд Тео представлял себе это бессчётное множество раз. Как его комната внезапно наполнится книгами, диковинными предметами, странной одеждой и Полумной. Смехом в коридорах, который раньше всегда пугал. Шумными детьми, которые будут носиться по всему дому, устраивать беспорядок и бояться воображаемых монстров, которых можно прогнать только с помощью какой-нибудь ерунды вроде объятий.

Мерлин… Поступил бы Тео иначе, знай он, что такая надежда существует?

Вскоре они добираются до конюшен, и Полумна поворачивает голову навстречу солнцу, широко раскрыв голубые глаза. Это выражение он уже выучил: ей любопытно.

Тео открывает двери, фестралы тихонько подают голос при виде нового человека. Он не настолько невежественен, чтобы спросить Полумну, способна ли она их видеть, — война ответила на этот вопрос за каждого из них.

— Вот это да, — Полумна выходит вперёд, — привет.

Страха в ней нет: она направляется к фестралам так, словно приветствует старых друзей. Они тычутся своими костлявыми головами в её платье, дают обхватить себя за шеи и погладить по шелковистой коже. Тео кажется, что колдовство творится на его глазах, древняя магия, которой он никогда прежде не знал.

— Тео, — удивляется Полумна, — откуда у тебя фестралы?

Он ухмыляется.

— Нотты славились разведением фестралов поколениями. Так вышло, что мой глупый отец распродал все наши стада до последнего, но мы сохранили разрешение особого уровня на их разведение и одомашнивание. Эта пара кобыл из хогвартского табуна.

Глаза Полумны сияют, она отворачивается от фестралов только для того, чтобы броситься к нему на шею. Он едва успевает подхватить её и обвить руками талию. Полумна смеётся.

— Тео, — говорит она, даже не переведя дыхание, — это лучший день в моей жизни.

— Эй, ты ещё даже не вышла за меня, — напоминает он.

Полумна немного успокаивается и смотрит на него, голубые глаза видят и знают всё.

— Я помню.

Они не торопятся возвращаться назад. Тео оставляет двери открытыми, чтобы фестралы могли свободно гулять по территории поместья. Фестралы редко покидают свой дом, но даже если бы захотели, защитные чары удержат их.

Тельма появляется снова, когда они уже достигают границ сада.

— Хозяин Нотт, господин Драко и госпожа Гермиона здесь.

— Пожалуйста, впусти их, Тельма, — улыбается Тео, — мы скоро придём.

Тельма быстро исчезает, оставляя их наедине. Тео поворачивается к Полумне и наблюдает, как она поигрывает с бутоном розы, ласково перебирая лепестки.

— Последний шанс сбежать. — Он хотел пошутить, но из-за нервов это больше похоже на мольбу.

Уголки губ Полумны приподнимаются.

— Я не хочу сбегать.

Тео пристально смотрит на неё. Взгляд твёрдый, уверенный — чёртовы когтевранцы, кто бы мог подумать, что они могут быть такими же храбрыми, как гриффиндорцы?

— Хорошо. На нас будут пялиться, когда мы окажемся в министерстве. Я попросил отдельную комнату, но люди всё равно узнают. — Он указывает на её потрясающее платье: «Пророк» ни за что не пропустит такую новость, заслуживающую первой полосы. Однако едва ли Тео когда-нибудь пожалеет об этом; её образ запечатлеется в памяти на всю оставшуюся жизнь.

Полумна нежно поправляет ему воротник.

— Ну и пусть узнают — я всё равно буду счастлива.

Она тянет его вперёд, к дому.

Гермиона и Драко ждут в гостиной, держась на почтительном расстоянии друг от друга. Малфой одет в парадную мантию, а на Грейнджер летящее барвинково-синее платье до колен, волосы собраны сзади в аккуратный шиньон. Тео пытается вспомнить хотя бы раз, когда она выглядела такой безукоризненно ухоженной, но не может.

— Гермиона, — зовёт её Полумна и отходит от Тео, чтобы обнять подругу.

Гермиона обнимает её в ответ.

— Полумна, ты выглядишь… замечательно.

Полумна отстраняется и слегка поворачивается.

— Спасибо. Тельма помогла мне собраться.

Эльфийка появляется при звуке своего имени с застенчивым видом.

— Это была величайшая честь для Тельмы, госпожа Полумна.

Тео замечает, как лицо Гермионы еле заметно морщится, и горячо надеется, что у неё хватит ума ничего не говорить Тельме. Он наслышан о её крестовом походе в защиту домовых эльфов.

— Ты хороший эльф, — вместо этого говорит Гермиона. Маленькое тельце Тельмы, кажется, вибрирует от похвалы. Это важный день для неё.

— Ну что, может, пора? — спрашивает Тео.

Драко мгновение колеблется, подходя чуть ближе к Грейнджер.

— Да, но прежде чем мы отправимся, мы хотели бы пригласить вас на нашу свадьбу.

— Да, — нервно соглашается Гермиона, — на следующей неделе. Четырнадцатого ноября.

От улыбки Полумны захватывает дух.

— Гермиона, само собой, мы придём. Все из ОД будут?

Гермиона слабо вздрагивает, её движение не ускользает ни от Тео, ни от Драко.

— Вряд ли. Только Гарри, Джинни и Рон. И вы с Тео. Наверное, надо бы пригласить мистера и миссис Уизли, хотя они, похоже, и не надеются.

— Мы пригласим всех Уизли, Грейнджер. Они должны быть там. — Драко морщится, но не собирается отказываться от своих слов.

— Может, Блейза с Падмой тоже? — предлагает Тео. — Я не видел Блейза целую вечность, а Падму, по-моему, и вовсе никогда не встречал.

Драко бросает взгляд с невысказанным вопросом на Грейнджер, и она легко отвечает:

— Почему бы и нет. Парвати, скорее всего, тоже придёт, если мы пригласим Джорджа. Ей наверняка будет приятно повидаться с сестрой. Я подумаю об этом.

— О, Гермиона, я так счастлива за тебя! — восклицает Полумна, сжимая предплечье Гермионы.

На лице Грейнджер проступает мимолётная боль, но тут же сменяется выражением благодарности.

— Спасибо, Полумна.

Тео наблюдает за их разговором. Он никогда не знал, как вести себя с Гермионой Грейнджер, а Драко постоянно отказывается её обсуждать. Действительно ли она через силу заставляет себя принимать закон и вынужденный брак, или здесь кроется нечто большее?

Он удивлён, что она пытается приспособиться к ВМН — он-то был уверен, что она будет бороться. До последнего верил, что она будет бороться, даже если снова придётся пуститься в бега. Почему-то ему не нравится, что Гермиона Грейнджер прогибается.

Он не может понять, что изменилось.

— Готова, Грейнджер? — Голос Драко вырывает его из раздумий, и Тео смотрит, как его лучший друг протягивает локоть ведьме, которую когда-то называл сущим кошмаром. Грейнджер берёт его за руку, словно само собой разумеющееся. Кажется, у Тео открывается рот.

Нежные пальцы Полумны на локте возвращают его к реальности.

— Да, идём. — Он провожает их всех к камину, внезапно радуясь, что настоял на том, чтобы вычистить его. На платье Полумны тем временем всё ещё ни пятнышка.

— Министерство магии, второй этаж, — чётко произносит Тео, бросая летучий порох.

Они прибывают в каминный зал на менее оживлённом втором этаже, и Тео вместе с Полумной направляется к бюро бракосочетаний. Там уже выстроилась очередь, и люди в ней начинают указывать на него. Какое удивительное зрелище они собой представляют: исправившийся Пожиратель смерти Теодор Нотт и член Ордена Феникса Полумна Лавгуд. Картину дополняют следующие за ними Малфой с Грейнджер.

Однако Тео заметил, что они идут поодаль. Гермиона — прямо позади них с высоко поднятой головой, а Драко — на десять футов дальше с каменным выражением лица.

Если бы Тео не знал их лучше, он бы предположил, что они до сих пор ненавидят друг друга, вот только пару секунд назад, за пределами пристальных взглядов, они вели себя совершенно иначе.

Как долго они смогут сдерживать слухи о своей паре? «Ежедневный пророк» сорвёт куш, если сумеет запечатлеть Гермиону Грейнджер и Драко Малфоя у алтаря.

Они доходят до двери, ведущей к маленьким частным залам судебных заседаний, где теперь проводятся тайные свадьбы. Тео придерживает дверь для Полумны и своих свидетелей и безмерно благодарен, что внутри больше никого нет, кроме ведьмы за стойкой.

— Здравствуйте, чем я могу вам помочь? — спрашивает сотрудница.

— Теодор Нотт, — отвечает он, — у меня сегодня назначена церемония бракосочетания.

Ведьма профессионально кивает, взмахивает палочкой и вызывает свиток. Она подписывает несколько строк и протягивает ему листок.

— Пожалуйста, распишитесь здесь. С вами мисс Полумна Пандора Лавгуд?

Полумна медленно моргает.

— Да?

Ведьма пододвигает пергамент к Полумне, и она размашисто расписывается.

— Брачный регистратор находится в комнате дальше по коридору и налево. Ваши свидетели могут пройти с вами.

Комната, в которую они входят, оказывается меньше предыдущей, по центру стоит небольшой алтарь и пожилой джентельмен за ним. У него аккуратные усы и сбившийся галстук, и когда Тео протягивает ему бумагу, которую они с Полумной подписали, то он даже не моргает. Его невозмутимый вид внезапно вызывает у Тео симпатию.

— Свидетели? — спрашивает он.

— Драко Люциус Малфой и Гермиона Джин Грейнджер, — непринуждённо объявляет Драко. Гермиона бросает на него взгляд, на её лице мелькает удивление.

— Отлично, — говорит мужчина, затем показывает по обе стороны своего маленького алтаря. — Пожалуйста, мистер Нотт, встаньте здесь, а мистер Малфой рядом с вами. Мисс Лавгуд, вот сюда, мисс Грейнджер рядом с ней.

Они выстраиваются в своеобразный треугольник, и регистратор хрипло покашливает. Тео не отрывает глаз от Полумны, внезапно испугавшись, что она трансгрессирует отсюда и никогда не вернется, хотя на министерство наложена защита от трансгрессии.

Полумна, не обращая внимания на его страх, наблюдает за регистратором. Она не выказывает никаких признаков желания сбежать.

— Приветствую вас в Министерстве магии. Сегодня мы собрались здесь, чтобы связать мистера Теодора Маттиаса Нотта узами брака с мисс Полумной Пандорой Лавгуд. Брак является источником силы в трудные времена и становится надеждой не только для вас, но и для всего магического сообщества. Мы в Министерстве надеемся, что ваш союз будет благословлён заботой, уважением и взаимной признательностью. Благодарим вас, что присоединились к нам сегодня. Свидетели, с вашего взаимного согласия я зарегистрирую этот брак. Готовы ли вы поддержать брачующихся?

Он резко поворачивается, глядя на Драко, который неловко переминается с ноги на ногу, но отвечает:

— Да?

Мужчина поворачивается к Гермионе, и она отвечает быстрее, чем он повторяет вопрос:

— Да.

Он кивает, а затем протягивает руку, принимая ладонь Полумны, и тянет её к ладони Тео. Он кладёт их руки друг на друга и слегка сжимает.

— Мистер Теодор Нотт, согласны ли вы взять Полумну Лавгуд в законные жёны?

Единственное, о чём способен думать Тео в этот момент, — не вспотела ли у него рука. Он поспешно отвечает:

— Согласен.

— Мисс Полумна Лавгуд, согласны ли вы взять Теодора Нотта в законные мужья?

На щеках Полумны появляются ямочки, когда она улыбается.

— Согласна.

— Властью, данной мне Министерством магии, я объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать друг друга.

Тео слабо тянет Полумну за руку, и она подплывает к нему. Он наклоняется, целует её, руки сами находят талию, несмотря на заполнившие голову переживания.

Он лишь слегка отстраняется и прижимается к Полумне лбом. Она счастливо улыбается.

— Сейчас я попрошу вас всех подписать свидетельство о браке. — Мужчина извлекает из воздуха причудливо выглядящий плотный кремовый пергамент с золотым тиснением и эмблемой Министерства в правом углу. Тео подписывает его дрожащей рукой, на фоне почерка Полумны его собственный выглядит жалко. Он замечает, что у Грейнджер почерк ещё хуже, чем у него. Малфой и здесь безупречен.

— Волшебные палочки. — Мужчина прикасается своей к эмблеме, и та ненадолго загорается. Полумна, не колеблясь, делает то же самое, и Тео повторяет за ней. — Поздравляю, мистер и миссис Нотт. Перед лицом Министерства вы женаты, — говорит мужчина, быстро произнося заклинание, чтобы продублировать сертификат. — Я отправлю оригинал свидетельства в брачную контору, а копия останется у вас.

Полумна осторожно берёт пергамент и вчитывается в текст. После этого она поворачивается к Тео.

— Я и не знала, что твоё второе имя Маттиас, — произносит она.

Тео напрягается.

— Оно принадлежало моему отцу, и я предпочитаю о нём не вспоминать.

Полумна коротко кивает.

— Пандорой звали мою маму. Я так давно не слышала, чтобы кто-нибудь говорил её имя вслух.

Тео обнимает жену за талию и выводит из комнаты. Они направляются к стойке регистрации, но Тео останавливается и вздыхает. За дверью толпа, в первом ряду нетрудно заметить Риту Скитер с Прытко Пишущим Пером наготове. Тео внезапно радуется, что министерство заколдовало окна на непрозрачность, поэтому никто пока не знает об их приближении.

— Возможно, вы и ваши спутники предпочли бы воспользоваться нашим частным камином? — неожиданно предлагает секретарша в приёмной. — Он, конечно, не перенесёт вас за пределы министерства, но, возможно, кабинет мисс Грейнджер будет более удачным вариантом, и вы выиграете несколько минут.

Тео поворачивается, успевая увидеть, как покрасневшая Гермиона благодарит секретаршу по имени, и внезапно вспоминает, что Грейнджер здесь работает. Неудивительно, что в приёмной её знают.

— Отдел по регулированию и контролю за магическими существами находится на третьем этаже, — поясняет им Гермиона, — и у меня нет личного камина, так что там всё равно будут люди. Как только мы выйдем из отдела, поверните налево. Чуть дальше есть каминный зал.

— Спасибо, — говорит Тео.

Они направляются к небольшому камину и повторяют за Гермионой, после того как она произносит: «Отдел по регулированию и контролю за магическими существами», — и исчезает в пламени.

В её отделе гораздо более шумно, чем в на втором этаже, и как только Тео выходит из камина, он слышит, как множество людей приветствуют Грейнджер.

— Привет, Донна, — отвечает Грейнджер, — мы просто заглянули по пути к каминному залу. На втором этаже слишком людно.

Донна, пожилая ведьма с ярко-рыжими волосами, неприкрыто разглядывает Тео и Драко, как будто сам Волдеморт воскрес у неё на глазах.

— Мерлин всемогущий, — бормочет она, прикладывая руку к сердцу. — Гермиона… это же…

Гермиона уже приближается к двери.

— Да, Донна, это Тео Нотт и Полумна Лавгуд, мои друзья из Хогвартса.

— Мал… Малфой… — Слова оставили Донну противостоять шоку в гордом одиночестве.

Гермиона небрежно оглядывается и хмыкает, как будто только что заметила Драко Малфоя, известного Пожирателя смерти, который вышел вслед за ними из камина.

— Мистер Малфой, да, — кивает Гермиона, — близкий друг Тео. Нам пора идти, Донна. Много работы. Пожалуйста, убедись, что отчёт о миграции селки окажется у меня на столе к завтрашнему утру, благодарю.

Донна механически кивает, и Гермиона проносится мимо неё, открывая дверь и выпуская Тео, Полумну и Драко первыми. Она яростно хлопает дверью, и Тео пытается понять, раздражена ли она обращением Донны с ними или тем фактом, что ей пришлось вести их через своё рабочее место. Понять, осознаёт ли она, в центре каких сплетен теперь окажется.

— Спасибо, — повторяет он, на этот раз чуть более искренне. — Ты же понимаешь, теперь о тебе поползут слухи.

Гермиона Грейнджер, умнейшая ведьма своего поколения, пожимает плечами.

— Тебе не кажется, что я могла бы уже привыкнуть к такому? Мой лучший друг — Гарри Поттер.

Драко кашляет, и Тео подозревает, что за этим скрывается смешок.

Он вдруг задаётся вопросом, было ли объединение Грейнджер в пару с Драко такой уж хорошей идеей — он и не догадывался, какая она язвительная.

— К тому же, — Гермиона Грейнджер одаривает его, возможно, самой коварной слизеринской ухмылкой, которую он когда-либо видел, — отчёт о миграции селки можно писать неделями. Она будет изо всех сил стараться успеть.

— Так ей и надо за любопытство, — бормочет Драко.

Полумна хихикает, а Тео может только смотреть на гриффиндорскую ведьму, изумляясь её хитрости.

Они прибывают в каминный зал, почти не привлекая внимания, хотя не трудно догадаться, что толпа, которая ждала их этажом ниже, появится здесь через несколько мгновений.

Тео берет Полумну за руку и тянет её за собой в камин. Драко смотрит на них с улыбкой на лице.

— Отправляйтесь в поместье, — приглашает Тео. — У нас есть огневиски.

Драко кивает.

— Встретимся на месте.

Тео бросает порох и в вихре зелёного пламени исчезает вместе с Полумной. Они появляются в фойе дома и выходят, освобождая место. У них есть секунды до прибытия Драко и Грейнджер, поэтому он поворачивается к Полумне и обнимает её обеими руками.

Она не перестаёт улыбаться.

— Полумна Пандора Лавгуд, — бормочет он, целуя её между слогами. Он забыл все другие слова, которыми хотел поделиться, но остановиться уже невозможно.

Полумна смеётся, не прекращая поцелуй:

— Вообще-то, теперь я Полумна Пандора Нотт.

Тео чувствует, что готов взорваться от счастья: как люди это делают — принимают тот факт, что совершенно другой человек, который существует отдельно от них, становится всем не только в твоих глазах, но и в чужих тоже?

Догадывается ли Полумна, что она — всё для него?

— Полумна… — начинает он.

Камин за спиной оживает, Тео немного отодвигается и встречается лицом к лицу с Грейнджер и Малфоем, которые выходят одновременно. Он заплатил бы галлеоны, чтобы посмотреть, как они вместе заходят в министерский камин.

Тео продолжает обнимать Полумну за талию одной рукой, но, когда Драко протягивает ему свою для рукопожатия, он с удовольствием отвечает ему свободной.

— Поздравляю, приятель, — говорит Драко и поворачивается к Полумне. — Лавгуд… э-э, Нотт, теперь, я полагаю. Поздравляю. И прости. За всё.

Голубые глаза Полумны оценивающе смотрят на него, и Тео внимательно наблюдает за этим. Он знает, что Драко неуютно под её пристальным взглядом.

— Я верю, что папоротник действует, Тео, — мягко отвечает Полумна, и Малфой непонимающе моргает. — Возможно, нам стоит выпить шампанского.

Тельма появляется словно по вызову и держит поднос с четырьмя наполненными бокалами. Каждый берёт по одному, в последний момент Тео поворачивается к эльфийке, которая заботилась о нём всю его жизнь. Возможно, единственная во всём поместье, кто вообще помнил о нём после смерти матери.

— Тельма. — Он ненадолго отпускает Полумну и присаживается на корточки, заглядывая в огромные глаза эльфа. — Думаю, мы могли бы немного подождать, пока ты тоже не возьмёшь бокал и себе. В конце концов, сегодня праздник.

— Хозяин Нотт, я не могу…

— Всё ты можешь, — перебивает он. — Более того, ты должна, Тельма. Ты — часть нашей семьи, и для нас большая честь видеть тебя рядом.

Тельма выглядит так, словно вот-вот разрыдается снова, но всё же исчезает. Тео встаёт, замечая, как поражённо смотрит на него Драко.

— Теодор Нотт. Кто бы мог подумать? — Гермиона Грейнджер наблюдает за ним с улыбкой на лице. — Это было очень любезно с твоей стороны.

Он чувствует, как краснеют щёки, даже при виде нахмурившегося в ответ на похвалу Грейнджер Драко, но Тельма спасает его от ответа, возвращаясь с маленьким бокалом шампанского в руках. Её бьёт дрожь, а огромные глаза влажны, но она заговаривает раньше, чем кто-либо другой успевает это сделать:

— Пусть отныне вы не почувствуете холода, ибо станете теплом друг для друга. Пусть вы больше никогда не испытаете одиночества или страха, ибо вы больше не одни. Пусть у вас всегда будут кров и цель, которой вы можете служить, и да будет благословенна ваша семья, когда вы вступите в совместную жизнь.

Тео внимательно глядит на своего домового эльфа после пронзительной речи. Никто больше не двигается.

— Тельма, — тихо произносит Полумна, — это было чудесно. Где ты это услышала?

Тельма пожимает тонкими плечиками.

— Это традиционное свадебное благословение домовых эльфов, хозяйка Нотт. Тельма не знала, как по-другому почтить ваш брак.

Глаза Полумны подозрительно блестят, но она откашливается и наклоняется, чтобы чокнуться с бокалом Тельмы.

— Что ж, спасибо тебе, Тельма. Великолепная речь.

Они произносят тосты по кругу и чокаются, потягивают шампанское. Вспыхивают и проносятся мимо ничего не значащие разговоры. Даже Тельма втягивается в дискуссию с Грейнджер, а Тео внимательно наблюдает, не расстроены ли они, но все кажутся счастливыми.

— Церемония прошла так странно, не думаешь? — Голос Драко приглушённый, и Тео оглядывается. Он пьёт шампанское, серебристые глаза задумчивы. Тео напоминает себе, что большую часть своей жизни, где бы ни оказался, Драко Малфой всегда был самым умным человеком, если только там не было Грейнджер. Тео лучше, чем кто-либо другой, знает, почему Драко так сильно ненавидел её; он знает, какие надежды возлагал на сына Люциус.

— Очень… практично, — соглашается Тео.

Драко продолжает:

— Ни слова о любви. Судя по всему, они изменили речь.

— Ты заметил, что они вырезали из церемонии строки, в которых спрашивается, находимся ли мы там по собственной воле?

— Министерство одобрило массовые принудительные браки и теперь ожидает, что мы покорно выполним свой «долг» и начнём плодиться, игнорируя вред, который это может нанести. Не думаю, что их волнует наша свобода воли, раз они обращаются с нашими ведьмами как со скотом.

Тео чувствует, как кровь отхлынула от лица. Он смотрит на Полумну, отвечая:

— Всё было совсем не поэтому. Я не такой.

— Я знаю, — усмехается Драко. — Она влюблена в тебя. Это очевидно.

Тео пристально смотрит на свою жену. Это не кажется очевидным.

---

Примечания:

Свадебное благословение Тельмы основано на «традиционном» благословении апачей, взятом из стихотворения Эллиота Арнольда, написанного в 1947 году:

«Теперь вы не почувствуете дождя, потому что каждый из вас будет укрытием для другого. Теперь вы не почувствуете холода, ибо каждый из вас будет согревать другого. Теперь уже не будет одиночества, ибо каждый из вас будет товарищем для другого. Теперь вас двое, но перед вами только одна жизнь. Пусть красота окружает вас как в предстоящем путешествии, так и через все эти годы. Пусть счастье будет вашим спутником, и ваши дни вместе будут хорошими и долгими на земле».

Десятое ноября, 1999 год. Среда, вечер

Гермиона примеряет свадебное платье, когда срабатывают защитные чары и предупреждают о нарушителях границ. Из всего множества заклинаний только одно даёт о себе знать, поэтому волноваться не о чем, доступ в дом есть только у трёх людей.

Вскоре после сигнала Гарри с Роном открывают входную дверь и заваливаются внутрь, заставая Гермиону перед высоким зеркалом.

— Чёрт подери, — изумляется Рон, — Миона, да ты настоящая красотка.

Гермиона краснеет — за годы дружбы с Роном она никогда не слышала, чтобы он звал её так, даже в то недолгое время, когда они были вместе.

— Правда? — Голос звучит предательски неуверенно.

Рон смущается и потирает затылок, но на Гарри всегда можно положиться, он не растеряется. Он подходит ближе, в уголках глаз появляются морщинки улыбки.

— Правда, — уверяет её Гарри.

Гермиона ещё раз смотрит на себя в зеркало, оценивая наряд. Когда она впервые надела старое свадебное платье Молли Уизли, оно село на удивление хорошо — пришлось только слегка изменить декольте с помощью волшебной палочки и немного укоротить подол. И, конечно, самое главное — убрать огромные рукава-фонарики, достающие чуть ли не до самых ушей.

Теперь у платья длинные рукава, сужающиеся к запястьям и скрывающие шрам, а более высокий вырез на груди, подчёркивающий ключицы, украшен бисерной вышивкой. Талию стягивает простой шёлковый пояс, подол прячет ноги в носках.

— Оно э-э-э… очень традиционное, Миона, — говорит Рон.

— Ты думаешь? — Гермиона снова переводит взгляд на платье. Оно выглядит как обыкновенное магловское, разве что чуть более насыщенного цвета шампанского, чем чисто белое. Изначально пояс был золотым с алой окантовкой, переходящей в кружево ниже, как на свадебном платье Флёр, но Гермиона изменила цвет на более подходящий. Ей не понравилось, что кружево напоминало кровавую паутину.

— Да, — Рон подходит ближе, — обычно пояс — это цвет факультета волшебника, за которого ты выходишь замуж. Или герб его семьи, если он не из Хогвартса.

— А, так вот почему он был красно-золотым, — догадывается Гермиона.

Рон вскидывает брови.

— Ты купила подержанное платье?

— Мне его подарила твоя мама.

Рон отшатывается, как будто в платье, которым он так восхищался, внезапно оказалась его мать.

— Что?

Гарри смеётся.

— Молли Уизли носила его?

Гермиона упирает руки в бока.

— Да. Есть претензии?

— Что ты, что ты, — бормочет Рон. — Просто ты выглядишь мило, а мама, ну…

— Рон, ты бы поостерёгся, — предупреждает Гарри, оглядываясь по сторонам, как будто в любой момент может объявиться Молли и начать их отчитывать.

Рон застывает.

— Я просто… Ты уверена, что она его носила?

— Да, Рональд, — фыркает Гермиона, — я немного подправила плечи и сменила пояс с красно-золотого на белый, но в остальном это почти то же самое платье, которое было на твоей маме, когда она выходила замуж за твоего отца.

— Уф, — выдыхает Рон.

Гермиона чувствует, как к горлу подступает смесь злости и обиды, и Гарри сильно пихает Рона локтем.

— Гермиона, ты выглядишь великолепно. Не могу поверить, что хорёк женится на такой красавице. — Голос Гарри серьезён и нежен, и её гнев понемногу угасает.

Она улыбается.

— Ты не шутишь?

— Ни разу, — наконец приходит в себя Рон. — Ты прекрасно выглядишь, Миона. Малфой — он… удачливый… парень.

Возможно, это самые приятные слова, которые Рон когда-либо говорил в адрес Драко Малфоя, так что она не сомневается в их искренности.

— Эй, Гермиона, — медленно говорит Гарри, — Джинни рассказала мне о той традиции. Что-то старое, что-то новое, что-то взятое взаймы и что-то голубое, верно?

Гермиона кивает. Гарри протягивает руку и вкладывает ей в ладонь маленький футляр. Внутри лежат две заколки для волос, украшенные сапфирами и бриллиантами. Умопомрачительно красивые.

— Господи, — выдыхает Гермиона.

Гарри улыбается.

— Мы с Роном решили, что тебе обязательно нужно что-нибудь старое и голубое. И новое? От нас. Мы специально зашли после работы, потому что хотели подарить их до выходных.

— Это слишком, — слабо протестует Гермиона.

Рон непреклонно качает головой.

— Нет. Послушай, Гермиона. Ты тысячу раз спасала наши жизни и заслуживаешь этого.

— Хватило бы какой-нибудь книжки, — говорит им Гермиона.

Гарри закатывает глаза и обводит рукой гостиную, указывая на груды книг.

— Мы даже не знаем, какие у тебя уже есть. По крайней мере, тут мы точно не прогадали.

— Они невероятные, но где вы их достали?

— Они лежали в хранилище моих родителей, так что они старые, — говорит Гарри, — и Джинни предложила добавить несколько сапфиров ради голубого, поэтому Рон отнёс их знакомому ювелиру на Косой аллее. В итоге, я думаю, получилось что-то новое.

Слёзы тут же наворачиваются на глаза: у Гарри от родителей и так осталось совсем мало вещей, поэтому его подарок совершенно ясно говорит о его любви к ней. Гермиону распирает от нежности.

— Это… вау. Я так вам благодарна. Вам обоим. — Гермиона достаёт заколки и прикладывает к вискам, небрежно откидывая назад распущенные волосы, топорщащиеся во все стороны. На свадьбу она планировала собрать волосы в пучок, памятуя, с каким отвращением Драко смотрел на её причёску в их последнюю встречу в «Уголке Явы». Однако при взгляде в зеркало отражение приветливо смотрит в ответ и выглядит как самая настоящая Гермиона. Давненько не виделись.

— Прямо так и надену, — заявляет она друзьям.

Они улыбаются, и она порывисто обнимает их, притягивая ближе. Стоять с ними вот так кажется до жути правильным и успокаивающим.

— Подождёте немного? Я переоденусь и выпьем чая, — говорит она, отстраняясь и смахивая случайную слезу. Ребята согласно кивают, Гарри отправляется на кухню, а Гермиона убегает в спальню.

Она кладёт платье на кровать и рассматривает его со смесью трепета и предвкушения. Хотя она совсем не так представляла свою свадьбу и далеко не такого жениха хотела увидеть рядом, но не может не испытывать волнения по поводу предстоящих выходных.

Она уже собирается покинуть комнату, как вдруг оборачивается и смотрит на пояс, вспоминая, какого цвета он был раньше. Золотой и красный — цвет Гриффиндора для Артура Уизли.

Взмах волшебной палочки, и пояс становится изумрудно-зелёным. Гермиона изменяет кружево под поясом, так что теперь оно градиентом переходит из слизерински-зелёного в сверкающее серебро, а за ним в цвет самого платья.

Гермиона разворачивается и стремительно выбегает из спальни, спасаясь от самой себя. На столе дымится чашка чая, рядом стоят молоко и сахар, которые ей предстоит добавить самой. В голову сразу же приходит мысль о Драко, который заварил чай именно так, как ей всегда нравилось, без каких-либо инструкций.

— Видела новость? — спрашивает Гарри, отвлекая Гермиону от размышлений. Он держит в руках номер «Ежедневного пророка», на лице написано раздражение.

На первой полосе колдография Полумны с Тео, держащихся за руки, и видно звёздное свадебное платье Полумны. Заголовок гласит: «ЛАВГУД И НОТТ ВМЕСТЕ БЛАГОДАРЯ ВМН?».

Гермиона пренебрежительно усмехается.

— Нет, зато я была там. Это правда, что они поженились, но всё остальное, что Скитер рассказала в статье, наверняка чушь собачья.

— Не это, — отвечает Рон, пока Гарри лихорадочно листает страницы, — статья о Трейси Дэвис.

Гарри кладёт «Пророк» на стол перед ней. В маленьком квадратике написано: «Двадцатилетняя ведьма обнаружена мёртвой — жениху подберут новую партию».

Новость состоит всего из четырёх предложений. В ней говорится: «Ведьма-полукровка Трейси Дэвис, 20 лет, обнаружена мёртвой в своём доме женихом Маркусом Флинтом. Флинта и Дэвис свёл Закон о восстановлении магической нации. Флинту незамедлительно будет подобрана новая невеста. Похороны Дэвис состоятся в поместье её семьи 16 ноября в 17:00».

Гермиона чувствует, как дрожат пальцы, сжимающие чашку с чаем.

— Очень подозрительно, что она умерла в двадцать лет, — шипит Гарри. — Есть вероятность, что её убил Флинт.

Гермиона вздыхает.

— Это действительно могло бы быть возможно, но только она покончила с собой.

— Что? — ахает Рон. — Откуда ты знаешь?

— Малфой сказал. Думаю, они были друзьями. Он получил письмо. Она пыталась и раньше, но свадьба с Флинтом стала последней каплей.

— Но они же оба слизеринцы! — протестует Рон.

Гермиона морщится.

— Я тоже так ему сказала, но выяснилось, что Дэвис полукровка. Мама — магла.

Зелёные глаза Гарри сужаются.

— Флинты — фанатичная чистокровная семья. Зачем министерству сводить одного из них с Дэвис? Они не могли не знать, к каким последствиям могут привести их действия.

Гермиона пожимает плечами.

— Не думаю, что министерство принимало во внимание личные отношения и наклонности.

— А я думаю, ты ошибаешься, — произносит Рон нараспев, как будто обдумывает какую-то мысль, прежде чем поделиться ей.

Рон редко не соглашается с ней, но вот уже второй человек оспаривает её мнение о случайности подбора, и Гермиона намеревается выслушать его. Хотя она уже поделилась с Драко подозрениями о том, что министерство подтасовало некоторые пары ради потенциальной выгоды для бизнеса, так и не удалось обнаружить никаких подтверждений или разумных причин для остальных, и она предполагает, что их объединили по остаточному признаку.

— Поясни, — требует Гермиона.

— Флинт был Пожирателем смерти, верно? — спрашивает Рон.

— Официально нет, — говорит Гермиона, — но хотел им стать.

Рон хмурится.

— Все остальные Пожиратели отправились под суд. Большинство заключены в Азкабан, за исключением Малфоя и Нотта.

— Нотт никогда не произносил Непростительных заклинаний, — возражает Гарри, — его обвинили только в пособничестве Волдеморту, но и то было по принуждению. К тому же он тогда был несовершеннолетним.

— А в пользу Малфоя давали показания мы, — добавляет Гермиона. Не нужно пояснять, насколько тяжело было видеть его в таком состоянии — запертым в клетке, в лохмотьях, с тёмной меткой напоказ. Кожа да кости, на лице безмолвное смирение с тем, что место ему в Азкабане. Хотя Гермиона свидетельствовала, что он пытался помочь им в поместье Малфоев, не опознав, именно показания Гарри о смерти Дамблдора оказались решающими.

— Ну и что с того, что они тогда ни на чём не смогли поймать Флинта?

Гермиона открывает рот от удивления.

— Ты хочешь сказать, что подозреваешь министерство в попытке подставить Маркуса Флинта?

— Нет, — мрачно отвечает Рон, — я предполагаю, что теоретически оно могло бы подстроить ему преступление на почве ненависти, чтобы появился шанс упечь его за решётку. Формально виновен, но при этом никто никого не подставлял.

Гермиона чувствует слабость.

— Это ненормально. — Гарри бледный как полотно.

Рон пожимает плечами.

— Я согласен, но вы просили объяснить. Если бы я захотел схватить Флинта и посадить его в Азкабан (а я и так хочу и могу поспорить, что министерство тоже), простейший способ — поймать его с поличным.

На мгновение воцаряется тишина, и Гермиона делает глоток чуть тёплого чая. Она почти забыла, каким кровожадным становится Рон, когда разрабатывает стратегию.

— Это могло бы объяснить Флинта, но как насчёт остальных пар? — наконец спрашивает Гарри.

Гермиона тяжело вздыхает.

— Нам с Малфоем стало интересно, есть ли в совпадениях намёк на экономическую выгоду. Похоже, они объединили те семьи, которые могли бы принести пользу бизнесу: открыть новый или поспособствовать усилению уже существующего, а значит, простимулировать экономику волшебной Британии. Как Кэти Белл с Дином Томасом.

— Квиддич, — подтверждает Рон, — ещё во времена ОД Кэти как-то предложила купить нам метлы, потому что её семья владеет частью «Чистомёта».

Гермиона кивает, благодарная Рону за то, что он вспомнил об этом. Она не сказала Драко о своём источнике, не желая выдавать информацию членов Отряда Дамблдора. Кэти хотела держать это в секрете, и Гермиона уже чувствовала себя виноватой, делясь с Малфоем.

— Вот именно. А вы знаете, что Паркинсоны знамениты в области зельеварения?

— А у Невилла есть доступ к куче запрещённых ингредиентов, — медленно добавляет Гарри. — Он начал выращивать свой сад ещё даже до того, как мы закончили школу.

Гермиона улыбается ребятам — с каждым годом ей кажется, что у них всё лучше получается сопоставлять факты, или, возможно, они просто наконец-то начали понимать принцип её рассуждений.

— Точно. Складывается впечатление, что министерство ищет потенциальных деловых партнеров.

— Ты серьёзно считаешь, что Пэнси с Невиллом послушно объединятся и согласятся на это? — скептически произносит Рон.

Гарри задумывается.

— На днях я встретил Невилла. Мы давно не виделись. У него разбито сердце из-за Ханны, но он не сказал ничего плохого о Паркинсон. Он вышел за покупками, а Пэнси, по его словам, осталась дома.

— Дома? Они живут вместе? — восклицает Рон.

Гарри пожимает плечами.

— Думаю, да. Может быть, они тайно поженились?

— А Ханна в курсе? — Гермиона смотрит на побледневшего Рона.

— Вряд ли. Она бы с ума сошла. — Рон вздыхает. — Мы планируем просто подписать бумаги в министерстве на этой неделе, никакой свадьбы. Мне кажется, она медлит, потому что надеется, что Невилл придёт за ней и они вместе сбегут.

— Думаешь, он бы так поступил?

Гарри качает головой в ответ на вопрос Гермионы.

— Ни за что. Вы когда-нибудь видели, чтобы Невилл сбегал хоть от чего-нибудь в своей жизни?

Рон хмыкает.

— Даже на первом курсе. Помните, да? Он пытался остановить нас — чёрт возьми, да у Невилла больше храбрости, чем у половины гриффиндорцев вместе взятых.

— И всё же он любит Ханну, — возражает Гермиона. — Что, если он решит, что побег стоит того, чтобы быть с ней?

— Мысль хорошая, Гермиона, но я правда сомневаюсь, что он готов пойти на такое. — Гарри говорит мягко, убедительно. — Здесь, в Мунго, его родители. Здесь его бабушка. Невилл сражался на войне — наравне с нами. Он заслуживает остаться в Британии и никому не позволит лишить себя этой возможности. Даже ради Ханны.

Гермиона внимательно смотрит на своих старых друзей. На лице Рона застыла гримаса, далёкая от улыбки.

— Я планирую назначить слушание в Визенгамоте, — внезапно сообщает им Гермиона.

Рон усмехается.

— Какая от них может быть польза?

— Честно говоря, понятия не имею, — вздыхает Гермиона, складывая руки домиком. — Возможно, я просто хочу донести до них свою точку зрения о том, что ВМН — ужасная и бесчеловечная идея, особенно для людей, не оправившихся от войны. Они согласятся, и всё вернётся на круги своя.

В смехе Гарри не слышно ни капли веселья.

— Гермиона, ты молодец, но мы все знаем, что это бессмысленная затея.

— Я понимаю. — Гермиона чувствует, как между глаз копится боль. — Вообще я хочу узнать больше о методах подбора и посмотреть, какую информацию они мне предоставят.

— Ты рассчитываешь, что Визенгамот просто возьмёт и выложит все карты? — уточняет Рон. — Без обид, Миона, но почему-то я сильно в этом сомневаюсь.

Она пожимает плечами.

— Меня не интересует, что они скажут, Рон. Мне важно, как они будут себя вести. Кто главный? Кому станет не по себе, когда я упомяну о нелогичных совпадениях? Кто вздрогнет, когда я спрошу о Трейси Дэвис? Мне нужны имена тех, кто выступает против ВМН.

— Что ж, тогда дай знать, если мы сможем чем-то помочь. — Гарри улыбается. Рон кивает в знак согласия.

— Само собой, — говорит Гермиона, — но сперва расскажите, как там Джордж? И, Гарри, как Джинни? Я едва успела поговорить с ней на свадьбе!

Улыбка Гарри становится шире, и он с энтузиазмом отвечает:

— Лучше некуда! Она официально переехала на Гриммо — хотя, конечно, она и так там всё время проводила. И мы потихоньку начали ремонт.

— Ага, и неплохо получается. Гермиона, тебе стоит это увидеть, я заскочил на днях, и там как будто совсем другой дом, — добавляет Рон.

— А ещё мы нашли заклинание вечного прилипания, так что теперь жуткая мамаша Сириуса молчит. — Гарри вздрагивает, как будто воспоминание о Вальпурге Блэк причиняет ему физическую боль. — Значит, тебе не придётся терпеть её крики.

Гермиона смеётся.

— Звучит обнадёживающе. Вы, кстати, знали, что она родственница Драко? Двоюродная бабушка или вроде того.

— Охотно верю, — ворчит Рон. — Яблоко от яблони…

Гермиона пихает его в бок.

— Эй, ну хватит уже, Рон. До сих пор он вёл себя исключительно по-джентльменски.

Даже говоря это, она испытывает противоречивые чувства: это правда, что Драко Малфой, мальчик, который мучил её годы напролёт, кажется бесследно исчезнувшим. В прошлые выходные они подписали свидетельство о свадьбе Тео и Полумны и вернулись в Нотт-мэнор, где все вместе отправились гулять по саду. Они смеялись и шутили, и через час Гермиона поняла, что ей весело.

Они спокойно расстались, и Драко каждый день писал ей письма. Ириска уже облюбовала кухонный подоконник, воруя лакомства из рук Гермионы и тычась головой в её ладони. Она была желанной гостьей, а Гермионе начинало нравиться писать Драко.

В голову даже закралась мысль, что они ведут себя как друзья.

— «Пророк» считает, что вы всё ещё ненавидите друг друга. — Голос Гарри возвращает её к реальности. Рон морщится — обычное зрелище во время обсуждения Драко Малфоя.

— Что ты имеешь в виду? — переспрашивает Гермиона.

Гарри указывает на газету, сброшенную на пол.

— На первой полосе, где Тео с Полумной. Они утверждают, что вы с Малфоем их сопровождали, и подчеркивают, что вы демонстративно игнорировали друг друга и старались не сближаться. «Враги со школьной скамьи» или как-то так.

— Это Драко предложил, — признаётся Гермиона. — Чтобы «Пророк» решил, будто мы пришли туда исключительно, чтобы поддержать друзей и подписать свидетельство о браке. Меня удивило, что даже после твоей свадьбы «Пророк» не написал о нашей паре, Гарри. Не то чтобы меня это расстроило — наоборот, огромное облегчение.

— Честно говоря, Гермиона, мне кажется, что не обошлось без взяток. — Гарри потирает затылок. — Большинство гостей умеют держать язык за зубами, но я бы не удивился, если Малфой позаботился о том, чтобы держать всё в секрете.

Гермиона поражённо моргает, ей даже в голову не приходило, что Драко мог так поступить. Конечно, он далеко не бедствует и признался, что хотел как можно дольше оставлять газеты в неведении, но Гермиона считала, что это лишь вопрос времени и они играют в неизбежное ожидание.

— Ох, — вздыхает она. И не уверена, чувствует ли обиду или облегчение.

Гарри неловко пожимает плечами и отводит взгляд. Гермиона понимает его чувства; утаивать свои проблемы противоречит каждой гриффиндорской клеточке её тела.

— О, Годрик, чуть не забыл тебе рассказать! — внезапно восклицает Рон. — Парвати с Джорджем тайно поженились! Трансгрессировали к нам почти сразу после того, как вы с Малфоем ушли!

Гермиона чуть не роняет чашку.

— Что?!

— Да никто не ожидал, представляешь? — сбивчиво добавляет Рон. — В последний раз, когда я видел Джорджа, он пытался упиться до смерти и не выходил из квартиры. А тут он вдруг появляется с Парвати под руку, дурацким кольцом и, оказывается, больше вообще не пьёт.

— Что? — на этот раз тише повторяет Гермиона: обилие новостей сбивает с толку и мешает собраться с мыслями.

— Подозреваю, что алкоголь запретила Парвати, вряд ли что-то другое могло сподвигнуть его на такой шаг, — печально говорит Гарри, — но он был в хорошем настроении и смеялся.

— Они… он… — Гермиона даже не уверена, о чём пытается спросить, но лицо Рона немного вытягивается.

— Не думаю, что она ему нравится в этом смысле. — Рон поводит плечами. — Мне кажется, они друзья — у них много общего.

Гарри кивает.

— С этим Законом есть вещи и похуже, чем быть друзьями.

Словно привлечённая озвученной истиной, в окно стучится Ириска, заставая всю троицу врасплох. Гермиона встаёт и идёт впустить сову, предлагая ей угощение в обмен на пергамент, привязанный к лапке.

— Это от кого? — спрашивает Рон.

— Драко, — отвечает Гермиона, уже вскрывая письмо.

«Дорогая Грейнджер,

если ты свободна завтра вечером после работы, как насчёт того, чтобы поужинать со мной. На этот раз я постараюсь не бросать тебя посреди разговора.

Если согласна, я зайду за тобой в шесть?

Твой,

Драко Малфой.

P.S. Перестань подкармливать Ириску, мне уже начинает казаться, что ты ей нравишься больше, чем я».

Гермиона смеётся и скармливает Ириске еще одно лакомство без малейших угрызений совести. Когда она поворачивается обратно к столу, ребята разговаривают о квиддиче. До чего знакомое зрелище — тысячи школьных воспоминаний проносятся в голове за долю секунды.

Гермиона берёт перо и пергамент и быстро набрасывает Драко ответ.

«Дорогой Малфой,

я свободна — и буду готова к шести. На этот раз постараюсь не откусить тебе голову.

У меня новости — Гарри с Роном заходили сегодня, и у меня не хватит сил держать это от тебя в секрете! Джордж с Парвати тайно поженились и пришли на свадьбу Гарри сразу после нашего ухода! В последний раз, когда я видела их в одном помещении, они даже не разговаривали друг с другом. А ещё, судя по всему, Пэнси с Невиллом живут вместе?! По крайней мере, по словам Гарри, он столкнулся с Невиллом буквально на днях.

Ты, наверное, уже видел, но Скиттер написала статью о Полумне с Тео в «Пророке». Нас тоже не обделили вниманием, но, без паники, назвали чуть ли не заклятыми врагами… Знаю, звучит крайне драматично, но я рада, что пресса ещё ненадолго оставит нас в покое.

Не хочу заканчивать на печальной ноте, но… «Пророк» написал и о Трейси Дэвис — если у тебя нет выпуска и хочешь его прочитать, напиши, я захвачу завтра с собой.

Твоя,

Грейнджер.

P.S. Я перестану подкармливать Ириску (чего она вообще-то несомненно заслуживает), когда ты начнёшь благодарить своих домовиков».

— Чёрт возьми, Гермиона, ты там ему эссе строчишь?

Гермиона гримасничает в ответ и откладывает перо.

— Это был лаконичный и совершенно разумный ответ, Рональд.

— Ну да, конечно-конечно. — Гарри говорит понимающе ласково, но видно, что он еле сдерживает смех.

Гермиона фыркает и возвращается к столу.

— Я не думаю, что несколько предложений можно приравнять к эссе.

— Он их вообще читает? — Рон расслабленно откидывается на спинку стула. Хотя Гермиона нежно любит его, этот вопрос сразу же напоминает, насколько они катастрофически не подходят друг другу.

Как часто она писала ему письма — в разы длиннее только что отправленного Драко Малфою, — а он отвечал парой скупых строк?

Хотя… может быть, Драко просто считает, что обязан ей отвечать? Может, он вовсе и не хочет, а всего-то-навсего проявляет вежливость? Рон никогда не замечает своей невежественной резкости.

— Девять дней, — прерывает Гарри её внезапную внутреннюю панику.

— Что девять дней? — спрашивает Рон.

Гарри встречается с Гермионой взглядом, и она морщится. Она уже знает ответ.

— Согласно Закону о восстановлении магической нации, не позже чем через девять дней все подобранные пары должны вступить в брак.

— В министерстве не протолкнуться, — добавляет Гарри, — очередь на втором этаже уже заворачивает за угол.

— Ещё не известно, что министерство планирует сделать с теми, кто не подчинится? — Рон бледен.

Гермиона пожимает плечами.

— Поговаривают о депортации из британского магического сообщества.

— И не только, — подтверждает Гарри, — авроры тоже готовы к задержаниям. И магические правоохранительные органы. Они собираются предъявить обвинение любому, кто проигнорирует ВМН.

— Но не могут они же отправить их в Азкабан! — возмущается Рон.

Гарри вздыхает.

— Им этого и не нужно. После предъявления обвинения можно будет наложить арест на их активы, даже в Гринготтсе. Обанкротить любую ведьму или волшебника, до которых только получится добраться, и потом в лучшем случае выслать из страны, а в худшем — отправить в Азкабан.

За столом воцаряется тишина, бурлящая гневом. Никто не пожелает оказаться преданным собственным правительством: правительством, которое они поддерживали и на которое надеялись.

— Думаю, мне лучше пойти поговорить с Ханной. — Рон медленно, устало встаёт. — Пора уже покончить с этим. Может, просто сходим сегодня вечером, наверное, на этой неделе министерство открыто допоздна.

Гарри поднимается, а Гермиона не сводит с них глаз. Сердце нестерпимо болит.

— Мне так жаль, Рон.

Рон полуулыбается ей.

— Это не твоя вина, Гермиона. Мы собираемся всё исправить, помнишь?

— Без сомнений, — соглашается Гарри. — Гермиона, напиши, когда Визенгамот разрешит провести слушание.

— Конечно, — обещает она.

— Гарри, а ты сообщи, когда Кингсли наконец ответит на твои письма, — говорит Рон. — Не могу поверить, что этот ублюдок прячется.

Гермиона ничего не добавляет, но мысленно соглашается. Кингсли отсутствует больше недели, и это позор.

Она доходит с ребятами до двери и провожает их взглядом до самых ворот, дожидаясь хлопка трансгрессии. Уже совсем стемнело, только лунный свет и звёзды освещают им путь. Гермиона размышляет, не поставить ли ей маленький фонарный столб в конце дорожки. Хотя она редко принимает гостей дома, это может измениться с появлением Драко. Ему наверняка захочется, чтобы Тео получил доступ, а Гермиона, возможно, могла бы пригласить Полумну.

С мыслью о том, что её уединённый мирок оказывается на грани существования, Гермиона возвращается в коттедж. Она решает, что следует немного прибраться, освободить пару полок к предстоящему переезду Драко.

Проходит почти два часа, и давно пора наступает время ложиться спать, когда она наконец заканчивает. Всё вокруг сияет безупречной чистотой, старое кресло теперь трансфигурировано в угловой диван, которого хватит, чтобы вместить пару-тройку человек. Кровать больше не заперта в углу, а передвинута в центр спальни, по обе стороны стоят ночные столики, хотя Гермиона не зацикливается на причинах такого поступка. Гардеробная наполовину опустела, и, несмотря на то, что там и без того хватало места, ещё вчера Гермиона купила новый комод специально для Малфоя (возмутительно большой, надо сказать).

Однако последний шаг изменений вызывает у Гермионы неподдельный трепет. Она укрепляет защитные чары и скрывает своё колдовство за всеми возможными щитами, прежде чем наложить заклинание незримого расширения: Капациус экстремис.

Однажды Гермионе уже довелось применить его на бисерной сумке, которую она пронесла через всю войну. Такая магия строго контролируется, и потребовалась целая вечность, чтобы разобраться, как сделать всё в тайне от министерства — именно Барти Крауч-младший на четвёртом курсе, сам того не подозревая, дал ей подсказку. После раскрытия его личности и обнаружения настоящего Грозного Глаза Грюма сундук в классной комнате остался без присмотра, и Гермиона пробралась туда, чтобы изучить его поподробнее. Даже тогда она понимала, что на этот раз магия бросает ей вызов.

На её покорение ушли месяцы.

В этот раз всё проходит легко. Сундук в кабинете вздрагивает, Гермиона открывает крышку. Внутри показывается лестница, ведущая вниз, в пустое помещение, и она осторожно спускается.

Пространство внутри сундука можно было сделать настолько большим, насколько хватит фантазии, но Гермиона решила, что ей хватит площади равной кабинету сверху. Она призывает из него полки, заполненные книгами, и они опускаются в новую библиотеку.

Даже при помощи магии это занимает ещё час, и под конец Гермионе начинает казаться, что ещё немного, и она свалится без сил. Усталость берёт своё, мешает соображать, но не мешает восхититься книжными полками от стены до стены и безупречной картотекой для лёгкого доступа.

— Осталось только купить ещё один стул, — бормочет Гермиона, выбираясь из сундука. Кабинет теперь выглядит пустующим из-за отсутствия книг, лишь одинокий письменный стол остался стоять по центру.

Кровать манит, и хотя Гермиона терпеть не может спать посреди комнаты, а не в безопасном углу у стены, она настолько устала, что, как только натягивает одеяло на плечи, мгновенно засыпает.

Одиннадцатое ноября, 1999 год. Четверг

Гермиона Грейнджер с парой перьев, забытых в пучке на макушке, возмущённо редактирует абсурдный отчёт Донны о миграции селки. Настолько абсурдный, что уже почти готова отправить Донне кричалку из-за высосанных из пальца комментариев и предположений. Эта женщина выводила Гермиону из себя всю неделю — преследовала взглядом, словно готовилась вот-вот применить Круциатус из-за одного только факта знакомства с Тео и Драко.

Единственным спасением от печально известной страсти Донны к офисному сплетничеству вкупе с одержимостью неожиданным появлением Гермионы в отделе во время свадьбы Тео и Полумны стала статья «Пророка», после которой она поумерила пыл.

Впервые в жизни «Ежедневный пророк» сослужил Гермионе Грейнджер службу. Коллеги без колебаний приняли заявление о том, что она пришла поддержать Полумну, а Драко — Тео. С точки зрения газетчиков, Драко с Гермионой так и остались «врагами со школьной скамьи», что вполне её устраивало. Хотя многие всё равно поднимали тему ВМН, Гермиона постоянно уводила разговор от себя.

Спору нет, их раздирает от любопытства — как, чёрт возьми, и весь мир. Заголовок в сегодняшнем «Пророке» занял всю передовицу: «ЗОЛОТОЕ ТРИО: СОВПАДЕНИЯ И СВАДЬБЫ» с колдографией Рона и Ханны, идущих вместе по министерству; Рон выставил руку, словно защищаясь от камер. Ни один из них не улыбался.

В статье, написанной не кем иным, как Ритой Скитер, утверждалось, что Гарри Поттер, мальчик-который-выжил, женился на возлюбленной с хогвартских времен, Джинни Уизли. Весь абзац сочился приторной сладостью и рекламным оправданием ВМН, мол, «он свёл их вместе» — как будто они уже не встречались.

Рону не так повезло — «Пророк» написал, что Рональд Уизли сочетался браком с Ханной Эббот. В статье по косточкам разобрали её отношения с Невиллом Долгопупсом и имели наглость заявить, что «поскольку Уизли украл девушку Долгопупса, это может означать конец долгой дружбы».

Отрывок, посвящённый самой Гермионе, к счастью, скуден. В нём говорится, что её брак остаётся тайной за семью печатями, и хотя «волшебный мир затаив дыхание ждёт, за кого выйдет замуж героиня войны», нет никаких намеков на то, что Драко Малфой рассматривается как потенциальный партнёр.

Несмотря на это, заключительная строка в статье задевает Гермиону за живое, хотя она и знает, что это ложь. Ложь, которую Скитер написала с единственной целью: вывести её из себя.

«Учитывая, что давний возлюбленный Гермионы Грейнджер, Рон Уизли, теперь женат на Ханне Эббот, мы должны спросить себя: как далеко зайдёт Золотая девочка в своей мести?»

Скитер выставила её стервой и, что ещё хуже, подорвала её усилия по уничтожению ВМН одним коротким предложением.

Перо в руке трескается, и Гермиона поднимает взгляд. Уже третье перо за день, и пора бы поскорее наложить чары на отчёт, пока красные чернила окончательно его не залили.

— Репаро, — бросает она как раз в тот момент, когда раздаётся стук в дверь.

Это Дуглас, начальник бухгалтерии из их отдела, и в руках он держит вазу с цветами.

— Дуглас, входите, — приглашает его Гермиона, указывая на стул напротив себя.

— О, не волнуйтесь, мисс Грейнджер, я ненадолго. Просто зашёл, чтобы передать вам цветы — курьер случайно принёс их мне, поэтому я сказал, что сам вам отнесу.

Он ставит вазу на стол, и Гермиона смотрит на искусную композицию. Это спатифиллумы⁽¹⁾, разбавленные гипсофилами и абсолютно потрясающие.

— А курьер не упомянул, от кого они? — спрашивает Гермиона.

Дуглас пожимает плечами.

— Нет, извините.

— О, тогда, наверное, от Гарри. Спасибо вам! — Гермиона не питает абсолютно никаких иллюзий по поводу того, что вовсе не Гарри Поттер прислал ей букет, но сейчас на этом лучше не зацикливаться.

Дуглас кивает и выходит, закрывая дверь за своей дородной фигурой. Он добрый человек и не склонен к сплетням. Гермиона рада, что цветы оказались у него, а не у Донны, которая своим воспалённым мозгом наверняка бы решила, что их прислал ей Пожиратель смерти.

Что, честно говоря, не так уж далеко от истины.

Гермиона находит маленький свиток, умело запрятанный в цветах. Он легко поддаётся, и она быстро разворачивает его.

«Грейнджер,

ты как-то говорила, что лилии — твои любимые цветы. Надеюсь, тебе нравится французская кухня — я решил, что сегодня вечером мы отойдём от Италии. С нетерпением жду подробностей о твоей вчерашней встрече с друзьями. Особенно я заинтригован П и Н, поскольку раньше она обычно сама делилась со мной новостями подобного рода. Мы… друзья.

В любом случае, я надеюсь, тебе понравятся цветы. Подумал, что тебя нужно подбодрить: я слышал, что твой «давний возлюбленный» женился на другой девушке.

Расслабься, я шучу.

Увидимся вечером в коттедже. Как и договаривались, буду в шесть».

Это первое письмо от Драко, где он не подписался. Само собой, с его стороны это очевидная мера предосторожности. Любой мог перехватить цветы и узнать, от кого они, даже по инициалам. Однако за всё время их общения Гермиона успела изучить почерк Драко почти так же хорошо, как свой собственный, и теперь смотрит на букет с письмом в руке.

Цветы прекрасны, но что ещё более удивительно — они что-то значат. Драко запомнил её любимый сорт и даже прочитал письмо, которое Рон накануне вечером назвал «эссе».

Очередной стук в дверь заставляет Гермиону вздрогнуть, и она с трудом выдавливает:

— Войдите.

Появляется лицо Гарри, и Гермиона улыбается. Он редко заглядывает к ней в кабинет, но после сегодняшней статьи в «Пророке» она ждала его прихода.

— Привет. — Он плюхается на стул перед столом, рассматривая букет. — Красивые цветы.

— Спасибо. Ты знал, что лилии — мои любимые?

Гарри качает головой.

— Нет. Но они симпатичные.

Гермиона вздыхает в ответ на невежество Гарри — десять лет дружбы, но иногда она всерьёз беспокоится, что он понятия не имеет, кто она такая.

Однако она не забывает, как сражалась с ним бок о бок, компенсируя его слабые стороны своими умениями, и он отвечал тем же. Не забывает, как прижималась к нему и рыдала так, будто наступил конец света, и как после побега из поместья Малфоев чувствовала себя в безопасности только тогда, когда держалась за него и Рона, как за два якоря.

Цветы не делают людей друзьями.

— Ты читал «Пророк»? — спрашивает Гермиона, вытаскивая палочку и быстро накладывая Муффлиато на дверь.

Гарри усмехается.

— Да, чушь собачья.

— Кто бы сомневался, — фыркает Гермиона, — и всё же она отбросила нас на пару шагов назад. Теперь я буду выглядеть как убитая горем ведьма, пытающаяся вернуть своего мужчину, если пойду против ВМН.

— Да, — напряжённо говорит Гарри, — именно поэтому я хочу, чтобы ты притворилась счастливой с Малфоем.

Гермиона давится воздухом.

— Что?!

— Я сёрьезно, Гермиона.

— Ты что… ты хочешь, чтобы мы изобразили счастливый брак? Как тогда это будет выглядеть со стороны: всё якобы хорошо и радужно, но я всё равно не прекращаю попыток упразднить ВМН?

Гарри кивает.

— Я размышлял об этом, но как ты думаешь, мог бы Малфой тебе помочь? Если бы вы вдвоём объединились, а мы с Роном поддержали вас, только представь, какой силой мы бы обладали против ВМН?

— Он и так собирался помочь, — со вздохом напоминает Гермиона.

Когда дело касается планов, то, на удивление, это не самая сильная сторона Гарри. Малоизвестный факт, но Гарри Поттер не является стратегом в их компании — большинство его достижений зиждется в основном на чистой удаче и поразительной интуиции.

— Визенгамот что-нибудь ответил на твой запрос? — спрашивает Гарри.

Гермиона закатывает глаза и призывает пергамент, направляя прямо в лицо Гарри. Он хватает его, не дрогнув; служебные записки — новые снитчи.

— «Мисс Гермиона Грейнджер, — мрачно читает Гарри, — в настоящее время Визенгамот полностью закрыт для слушаний до окончания сезона отпусков. Я предварительно записала вас на приём на 6 января».

Гермиона вздыхает:

— Я планировала устроить скандал, пока не прочитала идиотскую статью Скитер.

Гарри комкает пергамент и бросает в мусорное ведро. Гермиона хмурится, зная, что потом всё равно придётся его оттуда вытаскивать, но пока пусть полежит.

— Подтверди эту встречу, — сдерживая гнев, бросает Гарри, — так у нас будет время для подготовки.

— Но до неё ещё почти два месяца! — возражает Гермиона.

Гарри пожимает плечами.

— Неважно. У нас на них ничего нет — мы просто наблюдаем за их реакцией. Я начну копать глубже, выясню, кто входит в Визенгамот, а ты продолжай в том же духе.

Гермиона снова закатывает глаза — Гарри наставляет её «продолжать в том же духе» со второго курса, когда до него наконец дошло, что «тот же дух» вполне себе правильный.

— Сделай мне одолжение, — говорит она, — проследи за Эрнестом Хоквортом.

— Главным чародеем?

— Да. Его именем были подписаны письма, когда нам рассылали партнёров. Возможно, стоит присмотреться и к Бабаджиде Акингбаде, но он не живёт в Британии, так что даже не знаю, будет ли он в принципе полезен.

Гарри кивает.

— Хорошо, займусь ими. Я крайне мало знаю о Хокворте, за исключением того, что он долгое время состоял в Визенгамоте и занял пост главного чародея после… после Дамблдора.

Гермиона поджимает губы.

— Я тоже, но подумала, что это не повредит. В любом случае, тебе пора возвращаться к работе — я точно знаю, что твой обеденный перерыв закончился десять минут назад.

Гарри усмехается.

— Раз уж Кингсли может скрываться и носу не казать, то чем я хуже?

Тем не менее, он покорно встаёт и улыбается на прощание.

— Пока, Гарри, — кричит Гермиона, когда он закрывает за собой дверь.

После его ухода она целый час пялится в отчёт о селки невидящим взглядом, перечисляя про себя все известные пары, подобранные ВМН, и выписывая их на полях пергамента, как делала уже сотню раз. И по-прежнему не находит ничего такого, чего не замечала раньше.

Чарли с Асторией: в голову не идёт ни одной зацепки, связанной с драконами, но любопытно, что Дафна — с Перси, то есть обе сестры Гринграсс объединены с братьями Уизли. Джордж с Парвати оба из Гриффиндора, что, судя по всему, нечастое явление, но, кроме этого, Гермиона не видит никакой другой связи. Рона с Ханной объяснить не получается совсем; Гарри с Джинни — тут всё логично, их пару Гермиона угрозами выторговала у Кингсли. У Дина Томаса и Кэти Белл общие интересы в квиддиче, а Невилл и Пэнси связаны через зельеварение, что вписывается в теорию об экономических преимуществах.

Гермиона записывает имена Тео и Полумны друг рядом с другом, затем своё и Драко и, наконец, Маркуса Флинта с Трейси Дэвис. Сердце делает удар и замирает.

Глядя на список имён, Гермиона внезапно спрашивает себя, так ли уж безумно предположение Рона о попытке министерства подставить Маркуса Флинта. Существует ли шанс, что и её свели с Малфоем по той же причине? Неужели они предполагали, что он собирается её убить? И тогда они смогут арестовать его, окончательно избавившись от Пожирателей смерти, избежавших Азкабана? Получается, Тео находится в той же ситуации?

Гермиона бросает взгляд на цветы на столе и письмо от Малфоя, лежащее рядом с ними.

Она заставляет себя дышать, призывает не терять рассудка. Драко Малфой — по общему признанию мерзавец и школьный задира, а затем невольный Пожиратель смерти во время войны — не убьёт её. В его намерениях не приходится сомневаться.

С самого первого письма, которое он прислал Гермионе ещё до объявления ВМН, он не делал ничего, кроме попыток дистанцироваться от своего страшного прошлого. Он согласился на все просьбы: от магловской свадьбы до переезда в её коттедж. Он сделал комплимент её внешности и подарил бесценный браслет, а ещё (возможно, самое главное) всё время называл её не иначе как Грейнджер или Гермиона.

Если Визенгамот планировал тщательно продуманное убийство Гермионы Грейнджер бывшим Пожирателем смерти, Драко не доставит им такого удовольствия.

Она бледнеет…

Смотрит на браслет на запястье, на переливающиеся грани лазурных драгоценных камней, оправленных в гоблинское серебро. С тех пор как Малфой подарил ей его, она снимала браслет, только чтобы принять душ.

Гермиона представляет Драко: самую первую встречу в «Уголке Явы», переживания, исказившие аристократичное лицо. «В моей семье принято дарить подарок на помолвку», — сказал он тогда.

Гермиона Грейнджер уверена, что, захоти Визенгамот её смерти или его ареста, их ничто не остановит. Они самолично организуют убийство и обвинят во всём Драко.

В чём она не уверена, так это в том, догадался ли Драко и скрывает ли он что-то ещё: иначе зачем бы ему дарить ей браслет, который якобы может в мгновение ока переместить его к ней? Хитрый слизеринец.

Даже не успев осознать свои действия, Гермиона хватает со стола сумку и скидывает всё внутрь. Судорожно призывает из мусорки письмо, которое Гарри выбросил. Быстрое Инсендио превращает ответ министерства и выписанные на поля совпадения в пепел, Гермиона поспешно накидывает пальто и покидает кабинет. По пути к выходу она ни с кем не заговаривает, целеустрёмленно направляясь к камину, откуда перемещается в Косой переулок.

Она трансгрессирует домой, спеша почувствовать, как её окружат защитные чары. В безопасности… Она в безопасности.

Работа подождёт — Гермиона может вернуться домой на три часа раньше обычного, и, благодаря репутации трудоголика, никто ничего не заподозрит. Все наверняка решат, что у неё какое-нибудь совещание.

Гермиона вешает пальто на крючок и идёт к заколдованному сундуку, спускается по лестнице. Наконец-то у неё появились маленький письменный стол со стулом, а половину стены занимает пробковая доска, заполненная булавками и заметками.

Сегодня Гермиона добавляет ещё три булавки — по одной для Маркуса Флинта, Драко Малфоя и Теодор Нотта. В записке, которую они прикалывают к доске, говорится: «Министерство планирует зачистить оставшихся Пожирателей смерти?».

Годрик, как же она надеется, что ошибается.

Она уже начала испытывать симпатию к Тео. Он не пытался конфликтовать на встрече в «Дырявом котле», когда сопровождал Полумну. Возможно, он вёл себя излишне сдержанно и закрыто, но дружелюбно, и смотрел на Полумну так, словно она его единственный источник света в целом мире. Часть Гермионы даже завидовала.

Она сидит перед доской и неотрывно разглядывает её. Трейси Дэвис мертва, но, как сказал Малфой, она покончила с собой. До сих пор не было предпринято никаких попыток обвинить в этом Флинта; хотя Гермиона больше не сомневается, что министерство способно на такое. Гарри узнает первым — и сообщит ей, если за Флинтом пошлют авроров.

Мысли о Гарри напоминают о его предложении.

Притвориться счастливой женой Драко Малфоя.

Гермиона не забыла о его словах: общественность возненавидит её, когда увидит, что они ладят, распнёт за предательство. В их глазах хорошо относиться к Малфою значит поддерживать идеалы Волдеморта. Однако её покровительство одновременно способно улучшить репутацию Драко.

На какой-то душераздирающий момент Гермиона задаётся вопросом, не в этом ли причина необъяснимой терпимости Драко. Однако она сразу же отбрасывает эту мысль, вспоминая, что он извинился ещё до объявления ВМН. Как же она чертовски благодарна ему за то, что у него хватило смелости написать ей и попросить прощения. Как сильно это изменило её мнение о нём.

Гермиона вздыхает и опускает голову на руки, волосы выбиваются из пучка и касаются пальцев. Решение давно принято, остаётся лишь принять его.

Гермиона Грейнджер поступает правильно.

Это практически часть её натуры, черта, заложенная в самой ДНК. Гермиона терпеть не может стоять в стороне и смотреть, как страдают другие, если имеет силы что-то изменить. Во имя этой идеи она основала Г.А.В.Н.Э., ей же вдохновилась для нынешней карьеры в министерстве и только благодаря ей смогла выдержать пытки Беллатрисы, не выдав никакой информации.

Притворяясь счастливой в браке с Драко Малфоем, она защитит его, даст общественности повод изменить мнение о нём и в то же время позволит протестовать против ВМН от имени других.

Едва ли это можно назвать самым сложным испытанием в жизни.

Гермиона с трудом поднимается на ноги и плетётся обратно наверх, вылезает из сундука и плотно закрывает его. Почти целый час она проводит в ванне, нежась в пене и притворяясь, что внешнего мира не существует. Эту привычку она выработала после окончания войны. Приняв первую ванну после битвы за Хогвартс, она почувствовала себя так, словно переродилась.

Когда Гермиона вылезает из воды, то чувствует, как ноют рёбра, и принимает болеутоляющее зелье. Целители в Мунго рассказывали, что длительное воздействие Круциатуса может вызывать воспаление, похожее на артрит, и время от времени оно даёт о себе знать.

Тяжёлые мокрые волосы послушно ложатся на плечи. Своего рода броня. Отражение в зеркале выглядит усталым, и Гермиона хмурится. Она наносит немного румян и рисует тонкие стрелки. Она редко пользуется косметикой, но Драко вряд ли понравится увидеть перед собой бледное приведение.

Завернувшись в махровое полотенце, Гермиона сидит на краю кровати и крепко сжимает в руке золотой галлеон ОД, рёбра которого впиваются в ладонь. Тот безмолвствует. Она не знает точно, как долго сидит в тишине, но к тому времени, когда наконец опускает монету в сумку, воздух холодит кожу.

В половину шестого Гермиона наконец одевается. Наряд она позаимствовала у Джинни много лет назад, но повода для него всё никак не находилось. Это водолазка нежно-розового цвета с V-образным вырезом на груди и длинными рукавами, сужающимися к запястьям. Она заправляет её в чёрную юбку до колен и обувает туфли-лодочки на низком каблуке.

На запястье поблёскивает браслет — напоминание о тысяче вопросов к будущему мужу, которые до сих пор остаются невысказанными.

Стук гулким эхом разносится по всему коттеджу, и Гермиона решительно идёт открывать дверь. Она распахивает её и сталкивается лицом к лицу с Драко Малфоем. На нём чёрное шерстяное пальто и по-слизерински зелёный шарф, а уголок губ приподнимается при виде Гермионы.

— Грейнджер, — говорит он.

Она кивает, затаив дыхание, снимает с крючка сумку и надевает длинный плащ.

— Спасибо за цветы.

— Не за что, — отвечает Драко. — Я подумал, что после статьи Скитер тебе понадобится повод мстительно охмурить меня.

Гермиона невесело смеётся по пути к воротам, медленно шагая по мощёной дорожке.

— «Пророк» горазд на выдумки.

— Это не значит, что люди их не читают, — вздыхает Малфой и меняет тему: — Могу я предложить тебе руку поддержки?

Гермиона кивает, обхватывая его за локоть. Так гораздо удобнее, Драко легко довериться и не сомневаться, что он благополучно доставит их к месту назначения.

Они уносятся прочь и появляются в сумрачной окраине магловского Лондона. Драко не отпускает руки Гермионы и ведёт её на восток. Он идёт размеренной походкой, и Гермиона благодарна ему за это. Даже несмотря на то, что каблуки низкие, она привыкла носить только удобную обувь на плоской подошве.

— Тебе нравится французская кухня? — спрашивает Драко.

Гермиона кивает.

— Да, но я, к сожалению, не говорю по-французски, так что тебе придётся переводить для меня.

Она уверена, что он владеет французским: во всех реестрах чистокровных, которые он присылал, написано, что Малфои — выходцы из Франции, и вряд ли Нарцисса Малфой допустила бы пробелы в образовании Драко.

— Конечно, — соглашается он, останавливаясь и открывая дверь в небольшой ресторан. Здесь нет никаких вывесок, кроме единственного неонового знака «Открыто», но внутри оказывается тепло и пахнет как в раю.

Метрдотель вежливо здоровается с ними и после недолгого разговора с Драко отводит в маленькую кабинку, отгороженную тёмно-синей ширмой; в центре стола приветливо мерцает свеча.

Как невыносимо романтично.

Гермиона проскальзывает за столик и снимает пальто, накидывая его поверх сумки и нещадно краснея.

— Мне нравится этот цвет на тебе, — неожиданно говорит Драко, и Гермиона переводит на него взгляд. По его лицу нельзя ничего сказать, но щёки украшает лёгкий румянец.

Гермиона прочищает горло.

— Спасибо. Я одолжила его у Джинни. Боюсь, у меня не так уж много одежды для свиданий.

— Вислый не часто водил тебя куда-нибудь? — протяжно спрашивает Драко.

— Ой, не начинай, — предупреждает Гермиона, но всё же хмыкает: — Но нет, я бы так не сказала.

Драко издаёт смешок:

— Ну, я весь в твоём распоряжении, только позови. Можем ходить куда и когда угодно, хотя, конечно, магловские места более предпочтительны. Меньше… любопытных взглядов.

— Уверяю тебя, — порывисто отвечает ему Гермиона, — я как никто привыкла к любопытным взглядам. Возможно, однажды мы даже отважимся на Косой.

Драко хмурится, но официант приносит воду и не даёт возможности возразить. Драко делает заказ на беглом французском, а затем бросает взгляд на Гермиону.

— Не хочешь вина?

Гермиона кивает.

— Да. Красное, пожалуйста.

Он говорит что-то ещё по-французски, и официант исчезает.

— Как там Тео с Полумной? — спрашивает Гермиона, нещадно желая увести тему от выходов на публику.

Драко закатывает глаза.

— Что ж, Гермиона Грейнджер, тебе должно будет приятно узнать, что ты снова оказалась права.

Гермиона хмыкает в ответ на его наигранный сарказм:

— Боже мой, что на этот раз?

— Тео подарил ей фестралов.

Гермиона ахает.

— Что? Они ведь относятся к исключительному классу волшебных животных с ограниченным доступом, и в соответствии с правилом два точка семь параграфа «А»…

— Грейнджер, расслабься. — Лицо Драко принимает удивительно умилённое выражение. — У Тео есть все необходимые документы. Я же говорил, что Нотты десятилетиями разводили фестралов.

Гермиона чувствует, как расслабляется, и понимает, что Драко Малфой не стал насмехаться над ней, а только успокоил. Конечно, он считает это забавным, но он не назвал её всезнайкой.

— Что ж, тогда это… хорошо.

— Хорошо, потому что ты была права? — Малфой смеётся и наклоняется вперёд. — Я о том, что в их случае министерство свело их из-за общего интереса к разведению фестралов.

Гермиона сглатывает. Она не уверена, стоит ли упоминать, что сейчас она разрабатывает теорию, согласно которой фестралы не имеют к ним никакого отношения, а вместо этого министерство планирует убить Полумну Лавгуд и её саму, чтобы отправить Тео и Драко в Азкабан. Интересно, догадывается ли об этом Драко?

— А что насчёт Пэнси? — говорит она.

Драко хмурится из-за внезапной смены темы.

— Пэнси ни разу не упоминала Долгопупса. Думаешь, они живут вместе?

Тогда Гермиона рассказывает ему всё, что узнала от Рона с Гарри: о том, как Невилл разбивает сердце и Ханне, и себе самому, но при этом не вымещает ненависть на Паркинсон. О том, как Джордж с Парвати поженились тайком ото всех, и хотя и не любят друг друга, но всё же хорошие друзья; что Чарли с Асторией не разговаривают, а Перси с Дафной часами сравнивают занудные тексты, которые любого другого свели бы с ума, и не переставая улыбаются друг другу.

Она рассказывает, как министерство готовится депортировать, обанкротить и посадить в тюрьму любого человека, который не подчинится ВМН, и не забывает про новость в «Ежедневном пророке» о выборе новой невесты для Флинта после смерти Трейси.

Она не рассказывает о предположении Рона Уизли или своих страхах.

В это время приносят вино, и Гермиона периодически делает маленькие глотки. Вино насыщенное, терпкое, и Гермиона заканчивает только тогда, когда бокал оказывается пуст.

— А ещё я записалась на слушание в Визенгамот, — заключает она. — Но только после Нового года. Мне нужно получить представление о том, кто поддерживает ВМН.

Драко Малфой внимательно слушает её, но не перестаёт задумчиво хмуриться.

— Они тебе не помогут. Они привыкли, что всем заправляет Хокворт: Дамблдор занимал должность главного чародея много лет, но почти всё это время, с тех пор как стал директором Хогвартса, он отсутствовал. Хокворт же был негласным главой, хотя и подчинялся желаниям Дамблдора, когда это имело значение.

— Я и не думала, что он… плохой, — вздыхает Гермиона. — Я просто не знаю, стоит ли он за ВМН.

— Вероятно, да, — заявляет Драко. — Хотя сомневаюсь, что он сам придумал эту злодейскую схему. Мой отец…

Драко выдавливает из себя слова, отводя от Гермионы взгляд, как будто ему невыносимо говорить о Люциусе, глядя на неё.

— Продолжай, — подбадривает его она.

Он оглядывается, в серых глазах мелькает удивление.

— Мой отец всегда считал его недальновидным дураком, которым легко манипулировать. Он жаждал власти больше всего на свете. Отец называл его «марионеткой Дамблдора».

Снова появляется официант, и Гермиона сдерживается, чтобы не поморщиться. Их всегда прерывают в самый неподходящий момент.

— Драко, — шепчет она, — не мог бы ты заказать мне что-нибудь с морепродуктами?

Он бегло просматривает меню.

— Тебе нравится соле?

Гермиона кивает, и Драко заказывает блюдо, название которого она никогда не сможет повторить, и что-то с ягнёнком. Официант ничего не записывает, не улыбается и исчезает так же быстро, как и пришёл.

— Ты думаешь, он жаждет власти? — спрашивает Гермиона, как только появляется возможность.

Суровый взгляд Драко встречается с её.

— А разве не все её хотят?

— Нет. — Гермиона вздрагивает. — Нет, не все.

Драко смеётся.

— Грейнджер, не будь наивной. Все хотят власти.

— Я не хочу, — упрямо отвечает она.

Он с любопытством рассматривает её.

— Хорошо. Тогда чего ты хочешь?

— Безопасности. — Слова вырываются быстрее, чем успевает оформиться мало-мальски цельная мысль.

Выражение лица Драко чуть смягчается, но слова обрушиваются на Гермиону ударами молотка:

— Ладно. И как, по-твоему, ты собираешься её добиться, Грейнджер? Что для этого нужно?

Гермиона чувствует, как перехватывает дыхание — он прав. Она не желает власти, во всяком случае, не так одержимо, как это делал Волдеморт. Однако она хочет быть в безопасности, хочет обладать силой, чтобы защитить себя и тех, кого любит. Она хочет что-то изменить.

— Это не одно и то же, — пытается оправдаться Гермиона.

— Ты права, не одно и тоже, — соглашается Драко. — Важно намерение.

Они погружаются в молчание, и Гермиона первой решает его нарушить:

— А ты?

— Что я? — переспрашивает Драко.

Она прищуривается, надеясь передать ту же пронзительную напряжённость, которая запросто удаётся ему.

— Зачем тебе нужна власть? Чего ты хочешь?

На долю секунды на его лице мелькает боль, но сразу же исчезает, словно бы ничего и не было. Слишком поздно — Гермиона заметила уязвимость. Ей удалось задеть его, но одновременно открыть для себя новую грань Драко Малфоя. Он хочет быть хорошим. Хочет, чтобы ему доверяли.

— Неужели ты не понимаешь, Грейнджер? — Он лениво ухмыляется. — Деньги и есть власть, а у меня денег больше, чем я могу потратить.

Она усмехается.

— Получается, я теперь так же могущественна.

— Начиная с воскресенья. — Он кивает, и во взгляде вспыхивают шутливые искры. Удивительно, но упоминание о предстоящей свадьбе не испортило им настроения.

Приносят еду, и беседа перетекает в более непринуждённое русло. Гермиона узнает, что Драко силён в чарах и заклинаниях, и хотя история с ремонтом Исчезательного шкафа закончилась печально, он ловко её избегает. Гермиона разглядывает его пальцы, замечая на коже глянцево-белые шрамы. Какой ценой обошёлся ему ремонт?

— Если честно, я подумываю углубиться в нумерологию, — вслух размышляет Драко, рассказывая о своём новом проекте. — Я как-нибудь покажу тебе расчёты, потому что мне кажется, если изменить…

Пока он говорит, приносят следующие блюда, и Гермиона наслаждается каждым кусочком в перерывах между поддержанием диалога. Драко умён — и это не новость, а вот подобное удовольствие от еды она не испытывала уже давно.

Он заказывает десерт, не спрашивая, и Гермиона улыбается его самонадеянности. Потом рассказывает о своих последних исследованиях зелий, и Драко уточняет, пробовала ли она использовать тритона или эссенцию растопырника вместо луминастры, с поиском которой возникли проблемы.

Приносят тарелку с профитролями, и каждый укус — откровение. Они тают во рту, и когда каждый съедает свою половину, остаётся последнее пирожное, которое Драко любезно отдаёт Гермионе.

Он оплачивает счёт магловскими деньгами, и Гермионе становится любопытно, но впервые в жизни она решает не торопиться. У них впереди долгая семейная жизнь, чтобы узнать о необычайно близком знакомстве с миром маглов.

Они выходят на улицу, и Драко ведёт их другой дорогой. Вскоре они сворачивают на мощёную площадь, где в витринах некоторых магазинов сияют рождественские огни.

— Не могу поверить, что уже почти Рождество, — удивлённо говорит Гермиона. Они шагают друг возле друга по улице, и хотя разговор подутих, ей комфортно.

— Я надеялся, что ты составишь мне компанию на свадьбе Блейза Забини и Падмы Патил. На следующей неделе, — просит Драко.

— Тянули до последнего, да? — хмыкает Гермиона, вспоминая, что до крайнего срока осталось всего восемь дней. — Конечно, я только за.

Драко вздыхает.

— Подозреваю, Блейз просто надеялся, что ВМН провалится до необходимости жениться.

— Ему не нравится Падма? — Гермиона помнит Падму: она училась в Когтевране, была более тихой и гораздо менее взбалмошной, чем её сестра Парвати. Умная и красивая девушка, и Гермиона чувствует обиду за неё — неужели она оказалась недостаточно хороша для Блейза Забини?

Драко смеётся.

— Блейзу не нравятся девушки.

— Оу. — Гермиона не знает, что сказать, в удивлении открыв рот, и раздражение рассеивается. — Оу, я понимаю.

— Ага. ВМН не особо интересуют такие мелочи.

Гермиона чувствует, как к горлу подступают слёзы из-за практически незнакомого человека. Из-за кого-то, к кому она никогда не хотела испытывать симпатию. Блейз Забини всегда производил впечатление снисходительного подхалима; хотя теперь Гермиона понимает, насколько сильно ярлык «слизеринца» мешал ей непредвзято смотреть на вещи. Возможно, всё это время она ошибалась.

— Это… ужасно. Мне очень жаль.

Драко пожимает плечами.

— ВМН ужасен для многих людей. Блейз сказал, что Падма принимает его и относится по-доброму. Но переживает о сроках беременности.

Внутренности Гермионы завязываются в узел от страха.

— Как… как Блейз планирует поступить?

— Если не останется выбора? — Драко останавливается и смотрит на Гермиону, словно оценивая, насколько сильно она хочет услышать ответ. — Предполагаю, напьётся в стельку и всё сделает.

Гермиона не находит слов. Она знала. Разве могла не знать? ВМН обязывает забеременеть — и она не находилась в неведении относительно того, каким образом это придётся осуществить. Не каждая ведьма или волшебник решили бы сделать это по собственной воле, а у некоторых и вовсе не получилось бы. Просто посмотреть правде в глаза до сих пор сложно.

— Мама… — Драко сглатывает, и Гермиона снова переводит на него взгляд. Он запинается, но продолжает, и на этот раз в голосе слышна многолетняя обида: — Моя мама жила в… далеко не идеальном браке в течение многих, многих лет, Грейнджер.

Гермиона чувствует, как пересыхает в горле. Ей всегда представлялось, что Люциус и Нарцисса Малфой нашли друг друга благодаря взаимному высокомерию и идеям о превосходстве чистокровных, объединились из-за глубокой ненависти к маглам. Как по-детски наивны были её мысли…

Что ж, каждый ребёнок считает, что все родители любят друг друга.

— Мой отец был злобным ублюдком. — Голос Малфоя становится ниже, интонация приобретает мстительно-стальные нотки, и по спине Гермионы пробегает страх.

— Я… мне так жаль, — шепчет она.

— Нет, — выплевывает он, пригвождая Гермиону к месту гневным взглядом. — Нет. Я не прошу тебя о жалости.

— Я не знаю, чего ты хочешь, Малфой, — признаётся Гермиона. Кажется, что малейшее движение или слово из её уст способны заставить вежливого Драко Малфоя исчезнуть.

Он пытается сдержать злость и выдыхает.

— Этого я не хочу.

Понимание поражает её подобно вспышке: Драко не хочет, чтобы она жалела его, но ещё сильнее он не хочет повторять судьбу родителей.

Драко Малфоя, мальчика, который боготворил своего отца и подражал ему во всём, больше не существует. На его месте Гермиона видит только одно — уязвимого мужчину.

— Я тоже этого не хочу, — честно говорит она. — И я точно знаю, что ты не станешь таким, как… как он.

Драко смотрит на Гермиону, словно видит в первый раз. Он неуверенно поднимает руку, кривым зеркалом повторяя сцену их первой встречи, и прижимает кончики пальцев к её скуле. Из-под пальцев брызжет тепло, прикосновение ощущается лёгким, как пёрышко. Гермиона внезапно понимает, что настал идеальный момент для поцелуя.

Она внезапно понимает, как сильно желает его.

— Поцелуй меня, — шепчет она и видит, как глаза Драко расширяются в неверии. Он кажется готовым возразить, но в тот же момент приближается к ней. Гермиона постоянно забывает, какой он высокий.

Он поднимает вторую руку, сжимает лицо горячими ладонями. За спиной мерцают рождественские огни, и на краткий миг Драко Малфой выглядит обыкновенным нервничающим мальчишкой, впервые целующим девочку. Гермиона приподнимается на цыпочки и прижимается к нему губами.

Поцелуй как взрыв — сочетание тепла и благородства. Руки Драко удерживают Гермиону на месте, и почти бессознательно она обхватывает его руками за спину, чтобы притянуть ближе.

Драко отстраняется практически сразу: слишком быстро по её мнению. Его взгляд полнится вопросами. Словно бы между ними рождается новый секрет. Неожиданный и сакральный. Все мысли о притворстве кажутся далёкими, нереальными.

— Я думаю, что наш первый поцелуй не обязательно должен состояться во время свадьбы, — полушепчет Гермиона, пока он не успел заговорить.

Драко не отпускает её, но на лице отражается боль. Внезапно он говорит, так же тихо, как она:

— Почему на свадьбе Поттера ты сказала мне, что Молли Уизли — самая могущественная ведьма в Британии?

В ответ на вопрос Гермиона расслабляет руки за его спиной, и Драко отпускает её, как будто она жжётся. Она жалеет, что вообще заговорила об этом, но теперь уже слишком поздно. Он этого не оставит.

— Малфои всегда были богаты. — Гермиона отводит взгляд. — Но не деньги, не чистота крови и не что-то ещё делали их такими могущественными — и тогда, и сейчас.

Драко изучает её, но молчит. Гермиона крепко обхватывает себя руками за грудь, то ли чтобы унять боль в грудной клетке, то ли чтобы помешать себе снова потянуться к нему.

Она продолжает, уже менее уверенно, чем прежде:

— Они могущественны. Ты могущественен.

— И что с того?

— У меня появилась теория, когда впервые объявили о ВМН, — поясняет Гермиона. В глазах Драко проскальзывает интерес.

— Что-то отличное от возможной выгоды для министерства от усиления бизнеса или теории экономических совпадений?

Не хочется признавать, но для Гермионы это не просто теория. Это именно то, чем является ВМН. Министерство признало это в первом чёрном письме, и независимо от дополнительных причин для отдельных совпадений суть остаётся прежней.

Как и она, Драко всё прекрасно понимает.

— Ты думаешь, они сводят нас ради силы. — Его голос ослабляет напряжение в плечах: кто-то должен нести этот груз вместе с ней.

— Мы уже знаем, что это так или иначе программа размножения, — отвечает Гермиона. Это давно уже не новость.

Драко коротко кивает.

— Да. Ты права. Но, по-твоему, они подбирают людей по могуществу и интересам, чтобы породить более сильные магические линии. Упрочить бизнес и экономическое партнёрство. Вроде и экономика, но в первую очередь — сила.

— Да.

— В письме говорилось, что пары будут подбираться на основе индивидуальной магической подписи.

Гермиона даже не считает нужным отвечать на это — они оба знают, что министерство лгало и раньше. К тому же что вообще означает магическая подпись, кроме силы?

— Кто достался Кингсли? — внезапно интересуется Драко.

Гермиона хмыкает.

— Мы все хотели бы знать ответ на этот вопрос. Он, вероятно, самый могущественный волшебник из ныне живущих, за исключением разве что самого Хокворта…

— Хокворт силён, — перебивает Драко, — но не в дуэльной магии. На дуэли он и минуты не продержался бы против Кингсли.

Она смотрит на него, продумывая следующий вопрос:

— А ты?

Драко поджимает губы.

— Не думаю, что смог бы его одолеть. У него богатый опыт — он прошёл через две войны.

— Но? — тихо добавляет Гермиона.

Драко морщится.

— Однажды я сражался с ним. На войне. Завязалась перестрелка, и он бился с Гойлом. Грег никогда не был сильным дуэлянтом, поэтому я отвлёк Бруствера, чтобы Грег смог сбежать.

— Я помню, — выдыхает Гермиона, и её пронзает осознанием. — Он говорил, что, возможно, существует по крайней мере один Пожиратель смерти, который сочувствует Ордену.

Драко отводит взгляд.

— Он совершил ошибку. Не из-за моего мастерства, мне просто повезло. Я не промахнулся, и он это понял. Думал, что вот-вот умрёт — Пожиратели смерти не… ну, они стреляют на поражение.

— Ты оглушил его, — говорит Гермиона. Ей известен конец этой истории даже без знания подробностей. Кингсли несколько дней подряд не умолкая рассказывал о Пожирателе смерти, который намеренно отпустил его. Перестал только почти две недели спустя, когда Люпин вернулся домой с вылазки весь в крови, едва живой.

Малфой выглядит несчастным, вспоминая прошлое, но вдруг выпрямляет спину.

— Так давай пойдём и выясним.

— Что?

Он пожимает плечами.

— Ты знаешь, где живёт Бруствер, должна знать, иначе как бы ты смогла угрожать ему перед распределением? Поэтому давай просто отправимся туда и узнаем, кто ему достался.

Гермиона открывает рот от удивления.

— Ты хочешь, чтобы я пришла в дом министра магии и спросила, с кем его сосватали, проигнорировав, что в своё прошлое появление я угрожала уничтожить министерство?

— Гермиона, — Драко выглядит так, словно вот-вот рассмеётся, — только не говори, что драгоценное гриффиндорское мужество покинуло тебя. Кроме того, разве тебе не любопытно?

Насмешливая интонация режет её по живому, и внутри закипает злость. Гермиона сжимает его руку чуть крепче, отпечатывая в сознании кривую ухмылку, и трансгрессирует.

Они приземляются на край тротуара и еле удерживаются на ногах. Гермиона упала бы на землю, если бы другая рука Драко не сжала её бедро так крепко, чтобы наверняка останутся синяки. На его лице отпечаталось выражение крайнего отвращения.

— Что-то не так, — говорит Гермиона, когда наконец может нормально дышать.

Дома Кингсли нигде не видно: вдоль улицы тянутся похожие коттеджи, но того, который она посетила почти месяц назад, больше нет.

— Он запретил тебе, — возмущённо цедит Драко. — Закрыл доступ и завёл нового Хранителя тайны. Ты больше не сможешь его найти, Грейнджер.

Гермиона чуть не плачет — Кингсли Бруствер, может, и повёл себя трусливо с ВМН, но они сражались вместе всю войну, и она поддерживала его на посту министра магии. Когда-то они были… друзьями.

Воспоминание о горячем тошнотворном дыхании на лице в лесу накатывает волной. Гермиона стояла так неподвижно, как только могла, пока Сивый принюхивался к воздуху, учуяв её запах, и про себя умоляла защитные чары держаться.

Возможно, она больше не сможет найти Кингсли, но готова поспорить, что он наблюдает за ней.

— Кингсли, — тихо, но твёрдо говорит она безмолвным сумеркам. — Мы знаем, что вы целенаправленно сводите нас, чтобы получить более мощные магические линии, поэтому хотим знать… кто может сравниться с тобой по силе?

Наверное, Гермиона ждёт, что Кингсли всё-таки появится? Драко сжимает её руку, и сложно сказать, когда это произошло, но ей греет сердце мысль, что если бы Кингсли смотрел на них прямо сейчас, то увидел бы прочное единство.

После длящейся бесконечно тишины Драко вздыхает.

— Пойдём домой, Грейнджер.

Приятно позволить ему обнять себя за плечи и потянуть в сторону, трансгрессировать на край коттеджного участка. Драко не отнимает руки, даже когда когда они приземляются.

Гермиона поворачивается к нему, он смотрит на неё из-под полуприкрытых век.

— Я провела незабываемый вечер, — слабо говорит она, — несмотря на нашу неудачную попытку добраться до министра магии.

Драко Малфой смеётся — всё его лицо преображается, — и Гермиона обнаруживает, что улыбается вслед за ним. Он так чертовски, до умопомрачения красив.

На этот раз она не приподнимается на цыпочки. Он сам внезапно наклоняется и целует её увереннее, чем тогда на площади. Всё ещё слишком целомудренно: простое прикосновение тёплых губ, но Гермиона пылает с головы до ног.

Драко отстраняется, продолжая сжимать рот. Она невольно прикасается дрожащей рукой к губам, припухшим от поцелуя и студёного ночного воздуха.

— Увидимся в воскресенье. — Гермиона чувствует, как щёки заливаются краской. — В магловской церкви

Драко торжественно кивает.

— Ты меня не пропустишь, я буду у алтаря.

Гермиона поворачивается, чтобы войти в дом, спиной ощущая тяжесть взгляда Драко и тысячу вопросов, которые она так и оставила храниться на задворках сознания. Она оглядывается назад, замирая на пороге. Драко не пошевелил ни единым мускулом.

— Спасибо, — тихо произносит Гермиона в свежую, чистую ночь. Она не знает точно, за что благодарит его — за приятное ли свидание, или за терпение, или за поцелуи. Возможно, за то, что он оказался добрее, чем она считала, или за его желание не превращать брак в кошмар наяву для них обоих.

Или, может, за готовность вступить в битву с человеком, который, по его признанию, превосходит его по силе, просто потому, что она нуждалась в ответах.

---

Примечания:

Итак, мы почти добрались до половины, следующая глава как раз будет центральной. А ещё в следующей главе — наконец-то! — нас ждёт свадьба Драко и Гермионы, и, надо сказать, это одна из моих любимых глав во всём фанфике. Повествование будет вестись от лица Драко, и он "пропадёт, окончательно и бесповоротно". Вообще Драко тут сладкая булочка и мужчина, каких не бывает в реальной жизни, и мне греет сердце, что я показываю вам это сокровище. Да, не то чтобы канон, но мы разве не за этим тут собрались?

П.С. Мне так нравится, что если в ино фанфиках герои идут во французский ресторан в Англии, там буквально НИКТО из персонала не разговаривает на английском, и позиции в меню тоже только на французском. Я не бывала в Англии, конечно, может, у них это действительно так, но звучит как-то нереалистично. Вам так не кажется?

П.П.С. Переводить эту главу было одно удовольствие, даже несмотря на бесконечное закатывание глаз и усмешки/ухмылки/смешки/хмыканья (я устала подбирать синонимы). Если следующая глава одна из моих любимых по содержанию, то по тексту и приятности работы, так сказать, эта пока выигрывает.

---

1) Разновидность лилий, также известная как «лилия мира».

Вернуться к тексту

Четырнадцатое ноября, 1999 год. Воскресенье

Сказать, что Драко нервничает, значит ничего не сказать. Он стоит в атриуме маленькой часовни святой Екатерины и рассматривает небольшое помещение. Хотя за последний год он привык к миру маглов, изучив его достаточно хорошо в попытках избежать пристальных взглядов волшебного мира, он ни разу не заходил в церковь.

Внутри белеют каменные стены с высокими изогнутыми потолками. На уровне глаз глубоко врезаны витражные окна, которые отбрасывают калейдоскопические узоры на скамьи из тёмного дерева. Здесь приятно находиться, и Драко понимает, почему Гермиона хотела выйти замуж именно в этой церкви.

Список гостей в этот знаменательный день состоит из Теодора и Полумны Нотт, сидящих на первой скамье в левом ряду, непозволительно большого количества Уизли и, конечно же, Гарри Поттера. Под влиянием нервов Драко задумывается, что сказала бы его версия из прошлого, если бы ей удалось увидеть будущую свадьбу. Поверил бы маленький Драко, что когда-нибудь обвенчается в магловской церкви на малгорождённой невесте, да ещё и со злейшими врагами детства в качестве свидетелей.

Чёрт возьми, он женится на Гермионе Грейнджер.

Драко кажется, что даже лёгкий ветерок собьёт его с ног, и уже поклялся, что скорее умрёт, чем упадёт в обморок на собственной свадьбе перед шрамоголовым.

Он не видел Гермиону почти три дня, а в последнюю встречу — поцеловал. Вид её волос, развевающихся на прохладном ноябрьском ветру, румяных щёк и припухших от поцелуя губ с тех пор не выходил из головы.

Если честно, Драко даже не удивится, если она не появится, и будь проклят чёртов Закон.

Музыка, знаменующая начало церемонии, сперва звучит тихо, эхом расплываясь по всей часовне. Драко никогда раньше не слышал эту мелодию. Нежная и чарующая — фортепиано и сопровождающая её арфа. Он медленно подбирается, и тяжёлые двери распахиваются.

Гермиона Грейнджер стоит в конце прохода в традиционном свадебном платье ведьмы: насыщенного цвета шампанского, со скромным вырезом, изумрудно-зёленым поясом и длинными летящими рукавами, — и у Драко слегка подкашиваются колени.

Она оделась в цвета Слизерина ради него?

Волосы Гермионы распущены и немного растрепались: несмотря на бесконечные насмешки, которые Драко в детстве отпускал в её адрес, они на самом деле ему нравятся, и ему до боли хочется снова поцеловать её и запустить руки в кудри. Кроме браслета, его подарка, украшающего запястье, у неё только две сверкающие заколки в волосах.

Гермиона идёт к алтарю в одиночестве — Драко до последнего сомневался, вдруг она попросит одного или даже обоих членов Золотого трио сопровождать её, — но она одна.

Как и он.

Она достигает алтаря и становится напротив Драко. В её руках нет цветов, и он как ни в чём не бывало протягивает руку. Она переплетает их пальцы и коротко усмехается, когда министерский работник, нанятый Драко, покашливает, чтобы привлечь внимание.

— Дорогие гости, мы собрались здесь сегодня, чтобы связать мистера Драко Люциуса Малфоя брачными узами с мисс Гермионой Джин Грейнджер. Благодаря Закону о восстановлении магической нации, который объединил их, мы увидели взаимное уважение, благополучие и упрочение не только их отношений, но и окружающего сообщества. Министерство благословляет ваш брак и надеется, что глубокая связь между вами будет крепнуть и впредь.

Драко чувствует, как губы кривятся от претенциозной речи священника — министерство пожинает лавры насильственного брака?

Руку коротко сжимают, и злость слабеет, взгляд обращается к невесте. Гермиона Грейнджер закатывает глаза, в их янтарно-золотых глубинах прячется понимание. Усмешка исчезает — нет лучшего чувства, чем иметь общие темы, над которыми можно подшутить даже молча. Драко слегка морщит нос, и Гермиона приподнимает губы, как будто вот-вот рассмеётся.

— Мистер Малфой?

Драко резко поворачивает голову к министерскому работнику, который выжидающе смотрит на него.

— Да, — незамедлительно отвечает Драко. Он понятия не имеет, о чём его спросили, но вполне уверен, что только что согласился жениться на Грейнджер.

— Мисс Грейнджер, согласны ли вы взять в мужья мистера Малфоя и признать его своим законным супругом?

— Согласна.

— Властью, данной мне Министерством магии, я объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать друг друга.

Драко живо помнит, как Поттер впился в Джинни Уизли таким крепким и страстным поцелуем, что они оба чуть не свалились с помоста. И хотя они с Тео тогда удивлённо вскинули брови из-за подобной несдержанности, Драко внезапно чувствует безмерную зависть.

Гермиона наблюдает за ним из-под длинных ресниц, и Драко наклоняется вперёд, двигаясь словно сквозь патоку. Ему отчаянно хочется поцеловать её, но в то же время он готов просто провалиться сквозь землю, ощущая на себе взгляды её друзей.

Поэтому он осторожно находит её губы и целомудренно целует. Спустя долгое мгновение он отстраняется и обнаруживает, что Гермиона смотрит на него. Драко запоздало понимает, что закрыл глаза.

Министерский работник подводит их к столу, расположенному в стороне от алтаря, и призывает подписать брачный контракт. Драко прижимает свою палочку к бумаге, и она вспыхивает точно так же, как палочка Тео на прошлой неделе.

На пергаменте написано: «Драко Люциус Малфой» и «Гермиона Джин Малфой».

После завершения церемонии они вместе идут по проходу, взявшись за руки. Драко чувствует себя ещё неуютней, чем несколько дней назад, и подозревает, что дело в хищном, свирепом взгляде Уизли, преследующем каждый его шаг, пока Полумна хлопает в такт тихой музыке.

Двери закрываются и оставляют их одних в алькове, небольшой и совершенно пустой комнате — но и это продлится недолго. Совсем скоро гости выйдут из церкви и присоединятся к ним, Драко придётся поддерживать разговор, отдаляя момент, когда он сможет наконец отправиться домой с Гермионой.

Домой.

В голове всё перемешалось.

— Ты в порядке? — Её голос доносится издалека, Драко опускает взгляд на новоиспечённую жену и видит, как она прикусывает губу. Это их первый разговор за сегодня. И она его жена. Жена.

Мама наверняка пришла бы в ужас, увидев сына в этот момент, — и по иным причинам, нежели те, по которым пришёл бы в ужас Люциус Малфой. Хотя Нарцисса тоже была чистокровной и воспитывалась в убеждении, что маглорождённые ниже неё по статусу, она не проявляла такой пылкой ненависти, как отец. Нет, Нарцисса Малфой поразилась бы не столько выбором невесты, сколько манерами сына.

Мысль о разочаровании матери заставляет собраться. Драко поворачивается лицом к Гермионе и набирает воздуха:

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он, проводя кончиками пальцев по тонкому шифону рукавов. — Не могу поверить, что ты надела зелёный с серебром для меня.

Гермиона в ответ на его смущающие слова только закатывает глаза.

— Ну, мне сказали, что такова традиция.

— Позволь спросить, где ты достала это платье? — спрашивает Драко. Вряд ли он собирается оскорбить её, сказав, что в ком-ком, но в Гермионе едва ли отыщется много традиционного.

— Это подарок от Молли Уизли. — Гермиона сглатывает, голос становится сдавленным. — Со свадьбы Гарри. Я немного изменила его, но не стала сильно уходить от оригинала.

Отсутствие её родителей — зияющая дыра, и Драко старался не давить на Гермиону, потому что сам понимает, каково это, не желать обсуждать родителей, которые больше не с тобой. И всё же он чувствует, что вопросы вертятся на кончике языка.

Двери за спиной распахиваются настежь, снимая повисшее напряжение, и Драко с Гермионой оборачиваются. Сияющая улыбкой Джинни Поттер бросается вперёд и заключает Гермиону в объятия. За ней следует вся её семья, и Драко понемногу оттесняют от жены люди, которые любят её и которых любит она.

Чьи-то руки вырывают его из раздумий, и он замирает, когда Полумна Лавгуд — нет, теперь Полумна Нотт — крепко его обнимает. Тео недоверчиво смотрит на неё, стоя чуть в стороне.

— Драко Малфой, — беззаботно восклицает Полумна, — поздравляю. Ты не мог бы жениться на ведьме лучше.

Хотя министерство принудило его к этому браку, Драко прикусывает язык, потому что отчего-то подозревает, что Полумна может быть права. Она отпускает его столь же стремительно, как обняла, и, кажется, не особенно переживает, что он так и не ответил.

Тео протягивает руку, и Драко с улыбкой её пожимает.

— Да, приятель, священник так себе, — добродушно говорит Тео, — но церковь ничего.

Драко издаёт негромкий смешок:

— То же самое могу сказать и о твоей свадьбе, Нотт.

Тео хмыкает, и рядом раздаётся покашливание. Драко поворачивается лицом к Рону Уизли, который приобнимает свою мать, прячущую слёзы в синем носовом платке.

— Спасибо, что пригласили нас на свадьбу. — От слов Уизли веет холодом. — Нам уже пора идти.

— Спасибо, что пришли, — отвечает Драко, пребывающий в состоянии шока от того, что дружок Поттера вообще снизошёл до разговора с ним.

Родители Уизли вместе с Роном покидают их гораздо быстрее, чем он ждал, и остаются только молодожёны Поттеры, Тео с Полумной и Гермиона, всё такая же ослепительно красивая в своём свадебном платье. Джинни ведёт с ней оживлённую беседу, и они кажутся полностью поглощёнными разговором.

К Драко приближается Гарри Поттер, и Тео рядом слегка напрягается. Готовится к бою.

— Муффлиато, — шепчет Гарри, подойдя ближе. — Послушай, Малфой, у нас мало времени. Ты можешь трансгрессировать в «Нору»? Ты ведь уже бывал там раньше, на нашей свадьбе.

— Да, могу. А что? — с сомнением переспрашивает Драко.

Взгляд Гарри быстро перемещается на Джинни и обратно. Девушки, похоже, всё ещё увлечены друг другом.

— Молли устроила небольшой банкет — ничего особенного! Но я знаю, что Гермиона ничего не планировала, и, мне кажется, было бы обидно не повидаться с друзьями и не поужинать вместе. Ты можешь переместить её в «Нору»?

— Ты просишь меня обмануть жену в день свадьбы, Поттер? — протягивает Драко.

Гарри закатывает глаза.

— Так можешь или нет, Малфой?

— Допустим, могу, — отвечает он.

Гарри Поттер единожды кивает, затем незаметно взмахивает палочкой, рассеивая заглушающее заклинание.

— Гермиона, нам тоже пора идти, но ты прекрасно выглядишь. Надо будет обязательно куда-нибудь сходить всем вместе, идёт? — перебивает он девушек, и в глазах Джинни появляется подозрительно озорной блеск. Гермиона будто бы ничего не замечает и снова обнимает их обоих.

— Само собой, ты тоже придёшь? — еле слышно спрашивает Драко у Тео, вставая поближе, чтобы тот расслышал.

Тео вздыхает.

— К сожалению, да. Полумна говорит, что такое пропускать нельзя.

— Никогда не думал, что скажу это, дружище, но благослови Мерлин Полумну Лавгуд.

— Полумну Нотт, — поправляет Тео, и в его голосе слышится нотка гордости. Драко улыбается: приятно видеть лучшего друга счастливым.

— Мы тоже пойдём, Гермиона, — Полумна как всегда нежна, — но свадьба прошла чудесно. И я не заметила ни одного наргла.

— Полумна, Тео, спасибо, что пришли, — отвечает Гермиона, явно смущённая словами Полумны.

Довольно скоро Драко остаётся наедине с женой — и на этот раз по-настоящему наедине, без друзей, которые грозят вот-вот нагрянуть и прервать их.

— Все так быстро разошлись, я даже удивлена, — задумчиво говорит Гермиона.

— Устала? — спрашивает он. И думает, не совершил ли ошибку, согласившись на просьбу Поттера — вдруг Грейнджер предпочла бы вернуться домой.

Она поворачивается к нему.

— О, нет. Всё нормально. Если честно, я думала, что мы проведём вместе побольше времени.

Видимо, она всё-таки разочарована быстрым уходом Уизли, и Драко воодушевляется мыслью, что хотя это и не его сюрприз, но он всё равно станет тем, кто преподнесёт ей его одной лишь трансгрессией.

— Мы всегда можем навестить их в другой раз, — небрежно говорит он. — Ну что, пойдём домой? Я перенесу нас.

Она наклоняет голову, поворачиваясь к нему, и Драко внезапно с замиранием сердца думает, что она откажется отправиться с ним.

— Ты сегодня прекрасно выглядишь, — говорит Гермиона. Её щёки порозовели, и похоже, что ей потребовалось огромное мужество, чтобы произнести эти слова.

Драко улыбается.

— Ну, разве я мог допустить, чтобы ты была в церкви самой красивой, нужно же как-то поддерживать репутацию.

Грейнджер хохочет:

— Твое эго, Малфой, больше, чем эта церковь. Тогда, полагаю, я должна быть польщена, что стала второй?

Драко сглатывает и берет её за руку.

— Не думаю, что хоть когда-то ты была в чём-то второй, Грейнджер. Кто угодно, но только не ты.

Это уже слишком…

Веселье исчезает из золотых глаз Гермионы, но вместо него появляется нечто гораздо более мягкое. Она непринуждённо прижимается к Драко и обхватывает его за руку.

— Пойдём домой, — ворчит она, — ты, мистер-флиртун.

Драко смеётся, и они трансгрессируют.

Через несколько секунд они появляются на лужайке, вот только не перед домом Гермионы, а перед входом в «Нору». Стоит ноябрь, но совсем не холодно — вокруг, потрескивая, горят факелы.

Драко крепче обнимает Гермиону, потому что если сейчас все неожиданно закричат: «Сюрприз», — то это может плохо закончиться.

Однако все молчат, и Гермиона, сперва напрягшаяся, расслабляется при виде «Норы».

— Сюрприз, — спокойно говорит Молли Уизли, подходя к ним уже без слёз в глазах. — Я знаю, ты не хотела большого приёма, Гермиона, но я никак не могу допустить, чтобы ты вернулась домой голодной, и решила, что небольшого застолья только для близких будет более чем достаточно. Спасибо, что привели её сюда, мистер Малфой.

— Можете называть меня Драко, миссис Уизли, — отвечает Драко, удивляя сам себя.

— Ты знал? — Гермиона Грейнджер прищуривает на него золотые глаза, и Драко ухмыляется.

Её негодование становится искрой, которая запускает череду разговоров, тут и там раздаётся смех. Гермиона не отпускает руку Драко, даже когда идёт снова поприветствовать друзей.

— Спасибо, что позаботился о ней, — говорит Гарри Поттер, подходя. Драко кивает, и Гермиона не знает, куда деться от радостного возбуждения.

— Гарри, — улыбается она, — никогда не думала, что доживу до того дня, когда ты вступишь в сговор с Драко Малфоем.

Гарри пожимает плечами.

— Никогда не думал, что доживу до того дня, когда ты выйдешь за него замуж.

Драко хмурится, но Гермиона смеётся и сжимает его руку. Она открывает рот, словно собираясь возразить, но её прерывают Рон с Ханной Эббот:

— Привет, Гермиона, — здоровается с ней Ханна, а затем нервно смотрит на Драко. — Малфой.

— Пойдёмте за стол, — зовёт Рон. — Мама приготовила все твои любимые блюда. И даже Джордж пришёл! Вместе с Парвати.

Гермиона светится от счастья, и Драко обнаруживает, что бессилен остановить её, когда она тянет его к шведскому столу. Вокруг уже столпились ведьмы с волшебниками, все улыбаются. Какое-то сюрреалистическое зрелище. Драко, наверное, никогда в своей жизни видел столько счастливых людей разом.

Он узнает большинство из них — если не по школе, то по многочисленным встречам Пожирателей смерти, на которых объявлялись цены за головы здешних гостей. Вот Артур Уизли разговаривает с кем-то, кто может быть только одним из его сыновей — у Драко не было времени следить за выводком Уизли. У этого человека шрамы на лице и добродушная улыбка, и он общается с отцом, словно это его совершенно не заботит.

В ушах нарастает гневный рёв покойного отца самого Драко.

Гермиона толкает его бедром.

— Что-то не так?

Он качает головой.

— Ничего.

Драко заставляет себя отвести взгляд и посмотреть на Гермиону, прогоняя призраков прошлого. Он замечает, что она держит в руках маленький пельмень, выхватывает его и мгновенно проглатывает. Её щеки покрываются красными пятнами.

— Эй! Он вообще-то мой, — возмущается она.

В ответ на это Драко ухмыляется:

— Всё твоё теперь моё, жена.

Сердце на миг замирает, но Грейнджер легкомысленно улыбается и закатывает глаза. Она берёт ещё один пельмень и снова прижимается к Драко бедром.

В этот самый момент Драко внезапно понимает, что пропал. Окончательно и бесповоротно.

Все его школьные отношения либо основывались на идеалах превосходства чистоты крови, либо поощрялись родителями. После получения метки и те сошли на нет, потому что он едва мог поддерживать жизнь в себе самом, не говоря уже о чужом человеке.

Мысль о том, чтобы отдать часть себя кому-то другому, омерзительна: от него и без того мало что осталось.

И всё же… Всё же это приятно. Приятно, что в карамельных глазах Грейнджер плещется веселье и секреты; находиться рядом с ней оказывается так легко, что часть Драко хочет, чтобы это никогда не прекращалось.

— Эй, дружище, ты что, приведение увидел? — спрашивает Тео с фирменной ухмылкой. Прямиком за ним следует Полумна в самых чудаковатых ярко-розовых очках, закрывающих половину лица. Она останавливается за спиной Тео, чуть не налетая на него.

— Да, похоже на то, — бормочет Малфой, кивая головой в сторону семейства Уизли. Уголки губ Нотта опускаются.

— Я понимаю, о чём ты.

На глазах Драко Гермиону отнимают от него, и она заводит разговор с Молли Уизли. Обе без конца улыбаются.

— Эй, хорёк!

Драко невольно поворачивается и оказывается лицом к лицу с криво улыбающимся Джорджем Уизли. Рядом с ним знакомая ведьма — одна из близняшек Патил, но Драко никогда не мог отличить их друг от друга. Впрочем, в Хогвартсе он и близнецов Уизли различить не мог. Теперь об этом не стоит волноваться.

— Вислый, — холодно отвечает Драко.

Джордж смеётся и протягивает руку.

— Я Джордж, а это Парвати.

— Тео. — Нотт протягивает руку за спину и приближает Полумну к себе. В своих дурацких очках она не отрываясь смотрит в небо, нахмурив брови. — Я полагаю, вы знакомы с моей женой Полумной.

Парвати улыбается и кивает, слова Тео её ничуть не шокировали.

— Привет, Полумна. Много тут мозгошмыгов?

Полумна поворачивается к Парвати и сдвигает очки вверх, пока они не оказываются у неё на макушке.

— Пока нет. Как Падма?

— Всё хорошо. Вообще-то, она должна была прийти сюда сегодня с Блейзом Забини, но кое-что случилось.

Полумна прижимает палец к подбородку.

— Очень жаль. Нас, когтевранцев, теперь немного осталось.

Джордж Уизли оглядывает небольшую компанию, как будто только сейчас осознал, что Когтевран — самый малочисленный факультет среди них.

— Я слышал, Чжоу Чанг вышла замуж за Терренса Хиггса, — Джордж переминается с ноги на ногу и снова переводит взгляд на Драко и Тео, — слизеринца.

Драко морщится. Терренс оказался порочным до мозга костей с самой первой секунды, когда Драко встретил его в подземельях Слизерина. Он практически ничего не знает о Чжоу Чанг, но надеется, что у неё припрятана в рукаве парочка проклятий.

— Ублюдок, — цедит Тео, неосознанно притягивая Полумну ближе.

Джордж неловко мнётся, беспокойно, как будто нервничает. Драко кажется, он ещё никогда не видел ни одного из близнецов встревоженным.

— Послушай, Малфой, — говорит Джордж, — как ты относишься к шампанскому?

Драко хмурится.

— Э-э… нормально? Лично я больше поклонник огневиски.

— О, здорово — восклицает Джордж почти механически. — Так и надо, так и продолжай! Везде и всегда. У нас тут кстати даже есть, вроде. Да! Давайте-ка выпьем вместе!

Джордж Уизли разворачивается и устремляется столику с напитками, за ним степенно следует Парвати.

— Это что такое сейчас было? — бормочет Тео, прищурив зелёные глаза.

Драко пожимает плечами и озадаченно смотрит, как Джордж возвращается с двумя стаканами огневисками, которые вручает Драко и Тео. Парвати приносит Полумне бокал вина.

— А сам? — спрашивает Драко.

Джордж пожимает плечами.

— Может, позже.

— Что ж, тогда я хотел бы поднять тост за своего лучшего друга, — говорит Тео после неловкой паузы. — Малфой, я всегда считал тебя напыщенным мерзавцем, который был слишком умён для своего же блага.

— Вот это да, ну спасибо, Тео. — Драко закатывает глаза.

— Дай мне закончить! — смеётся Тео. — Ты, конечно, тот ещё придурок, но… в общем, ты мой лучший друг. Я горжусь тобой. Не только потому что женился на Грейнджер, но и… ну, потому что стал кем-то, кто достоин жениться на Грейнджер. — Тео хмыкает. — И в добавок… наконец-то рядом появится кто-то умный, с кем можно пообщаться по-человечески.

Драко толкает друга в плечо и кашляет, пытаясь прочистить внезапно запершившее горло.

— Да пошёл ты, придурок.

Тео смеётся, и они вместе чокаются бокалами. Драко оглядывается и замечает Гермиону, разговаривающую с Рональдом Уизли возле фуршетного стола. У неё бледное лицо и дрожат руки.

— Прошу прощения, — коротко бросает Драко, небрежно ставя огневиски на край ближайшего стола, и шагает к жене.

Даже когда он подходит ближе, не раздаётся ни звука. Губы Гермионы шевелятся, она морщится, но Драко не может разобрать, что она говорит. Вокруг глухо гудит вечеринка, но с таким же успехом его жена могла бы молчать.

Она наконец замечает Драко, только когда он подходит почти вплотную, и даже если пытается вести себя естественно, Драко так легко не провести. Её взгляд падает на Рона Уизли, и рыжеволосый мужчина щёлкает запястьем в сторону.

— Драко, — улыбается она, — ты поел?

Его так и подмывает спросить, что произошло. Что оказалось настолько важным, что пришлось использовать заглушающее заклинание прямо посреди вечеринки?

Слова вертятся на кончике языка, как вдруг Гермиона покачивается. Не спотыкается, нет, просто движется невесомо, как будто её подталкивает ветер.

Подол платья развевается вокруг ног, волосы выбиваются из причёски и разлетаются во все стороны, руки трясутся, и Рональд-мать-его-Уизли сделал что-то, что вывело её из себя в день свадьбы. В голове появляются мысли об убийстве.

Однако Драко только подаётся вперёд и обхватывает Гермиону за талию.

— Да, — подтверждает он. — Молли Уизли — отличный повар. Не хочешь чего-нибудь выпить?

— Конечно, — легко соглашается она, и Драко тянет её, намереваясь увести подальше.

— Гермиона, — в голосе Рона звучит предупреждение, но едва он произносит её имя, как она резко оборачивается и впивается в него взглядом.

— Прекрати, Рональд, — шипит она. — Хватит. С меня довольно.

Рон поникает. К удивлению Драко, он даже не смотрит на него с обыкновенной злостью, а просто уходит.

— Могу я спросить…

— Нет, — рявкает Гермиона. И будто бы сразу сразу же жалеет об этом, настороженно глядя на Драко. — Прости. Я имела в виду… не… сейчас. Пожалуйста.

Он хмурится, но кивает.

— Пойдём. Там есть свободный столик, за которым можно посидеть.

— Я могу стоять, — протестует Гермиона.

Он холодно смотрит на неё.

— Я не говорил, что не можешь, Грейнджер.

Они пристально смотрят друг на друга. Драко отмечает, как подрагивают её губы. Повисает давящая тишина.

— Прости, — шепчет она, — прости, пожалуйста.

Драко теперь редко в чём уверен в этой жизни, но готов поклясться всем своим состоянием, что Гермиона Малфой, урождённая Грейнджер, извиняется не за то, что нагрубила ему.

— Тебе не нужно извиняться передо мной. — Он снова подталкивает Гермиону вперёд, отводя глаза. Они подходят к столу, за которым сидят Молли Уизли с Артуром и Гарри Поттер. Грейнджер садится справа от него.

— Гермиона, ты сегодня такая красавица, — тут же говорит Молли. — Я так счастлива, что ты надела моё платье, и особенно рада, что убрала те кошмарные рукава, дорогая. Честно говоря, я понятия не имею, чем мы думали, когда это было модно.

Гермиона хихикает.

— В те времена это было популярно и в магловском мире.

— Правда? — Глаза Артура Уизли загораются. — А как часто мы подражаем магловским тенденциям в одежде?

Гермиона смеётся и пытается объяснить до неприличия странные модные извращения маглов. Некоторые из них, вроде кожаных курток, обладают определённой привлекательностью; однако, узнав о гетрах и вельветовых комбинезонах, Драко приходит к выводу, что существуют всё-таки вещи похуже смерти.

Пока Артур Уизли продолжает фанатично восхищаться «штанами-парашютами», с плеч Гермионы спадает последнее напряжение. Она уже не сдерживаясь смеётся, а Драко довольствуется тем, что просто находится рядом, потягивая огневиски.

Лёгкий перезвон привлекает их внимание, и Драко, оглянувшись, видит, что Поттер встал и постукивает ножом по бокалу шампанского.

— Я хотел бы предложить тост. За Гермиону — сестру, которой у меня никогда не было, и самую умную женщину, которую я когда-либо знал. Ты спасала мою жизнь столько раз, что я не смогу сосчитать, и нет ничего, чего бы я для тебя не сделал. Я желаю тебе счастья. — Зелёные глаза Гарри блестят, и он прочищает горло, прежде чем продолжить: — И за Малфоя — желаю тебе всего наилучшего. Ты уже заполучил Гермиону, так что не облажайся, ладно?

Драко незаметно выдыхает. Учитывая обстоятельства, всё могло обернуться в тысячу раз хуже. Он поднимает стакан в знак признательности, и, к его удивлению, несколько Уизли тянутся, чтобы чокнуться с ним.

— За тебя, — тихо говорит Грейнджер, прикасаясь бокалом шампанского к его стакану с огневиски.

Тосты продолжаются, но вечеринка постепенно затихает. Гермиона молча сидит за столом, наслаждаясь присутствием дорогих ей людей. Джинни Уизли затевает на заднем дворе игру в квиддич и даже приглашает Драко присоединиться. Он отказывается, в основном из-за того, что одет в парадную мантию, но также и потому, что ему не импонирует идея быть выбранным в команду последним.

— Ты мог бы поиграть, я не против.

Драко бросает взгляд на жену.

— В следующий раз. Ну что, готова отправиться домой?

— Годрик, да, — бормочет она, — клянусь, я больше в жизни не надену эти туфли снова. А если просидим ещё немного, то вообще никакие не надену.

Драко ухмыляется и встаёт, предлагая ей руку. Она принимает её, и они вместе направляются к Молли Уизли; она отмахивается от благодарностей за организацию вечеринки слезами и непрекращающимися объятиями с Грейнджер.

На этот раз, когда они покидают «Нору», Драко увлекает сила магии Гермионы. Она становится рядом и нежно сжимает его предплечье — это последнее, что Драко чувствует, прежде чем трансгрессия уносит его прочь.

Гермиона никак не может отрешиться от неловкости, пробирающей до самых костей, пока сбрасывает осточертевшие туфли, а Драко вешает пальто на вешалку. Дома прохладно, несмотря на согревающие чары, и дурацкий трансфигурированный диван словно бы насмехается над былым одиночеством.

— Ну, вот мы и на месте, — говорит Гермиона во внезапной повисшей тишине. — Я только поставлю чайник и м-мм…

Драко прерывает её поцелуем. Он проводит по её губам своими, и дыхания перемешиваются друг с другом. Гермиона бессознательно прижимается к нему, ошеломлённая опалившим позвоночник жаром. Драко запускает пальцы в её волосы, вырывая из неё рваный выдох прямо в рот. Он проникает в неё языком, и тело наконец вспоминает, как должно работать: Гермиона вцепляется в плечи Драко, прикусывает его губы.

Бессчётное количество времени они проводят целуясь, пока он не отстраняется. Оба тяжело дышат. У Гермионы губы припухли от поцелуя, а у Драко раскраснелись щёки. Она чувствует, как под кожей пульсирует кровь, и молится, лишь бы не оказаться похожей на помидор.

— Я хотел поцеловать тебя именно так, — шепчет Драко, будто это какой-то секрет.

— И поцеловал, — отвечает Гермиона, затаив дыхание.

— Нет, — улыбается он, — я говорил о свадьбе. Я нервничал, но это не оправдание. Я должен был поцеловать тебя вот так.

Гермиона хмыкает.

— Ну, подозреваю, что наши гости не оценили бы это по достоинству.

— Да Поттер впился в Уизлетту так, что чуть не свалил её с алтаря. Не им жаловаться.

Гермиона смеётся, внутренне расслабляясь.

— И правда, это было нечто.

Драко прижимается к ней лбом, и Гермиона понимает, что глаза закрываются сами собой, а когда открывает их, то видит серебро. Драко Малфой внимательно смотрит на неё. Он никогда раньше не смотрел так: испытующе, искушающе.

— Потанцуй со мной.

Это не просьба, и хотя Гермиона ненавидит танцевать, но ловит себя на мысли, что уже покачивается в такт его движениям. Драко притянул её к себе и полупридерживает на весу, а пол холодит ноги. У них нет музыки, только ветер мягко шуршит по крыше дома. Тишина, как выучила Гермиона, — благословенная редкость.

— Я сделала для тебя небольшую перестановку, — шепчет она.

Драко кивает, прикасаясь к её виску.

— Мне нравится диван.

— Я подумала… подумала, что мы могли бы сидеть на нём, — признаётся она, чувствуя себя отвратительно уязвимо.

— Обычно именно этим и занимаются на диване, Грейнджер, — усмехается Драко.

— Я имела в виду — вместе.

Драко отстраняется, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Звучит заманчиво.

Гермиона смущённо закрывает глаза, надеясь избежать его взгляда, проникающего в самое нутро. Мгновение затягивается — она в безопасности.

— Грейнджер, — голос Драко невероятно нежен, — мне кажется, я задолжал тебе извинение.

Гермиона замирает: он продолжает обнимать её, расправляя пряди волос у лопаток. Он выглядит уставшим и расслабленным, каким она никогда не могла себе представить Драко Малфоя. По-домашнему спокойным.

— Зачем ты написал мне то письмо? — шепчет Гермиона. Её снедает любопытство: она задавалась этим вопросом месяцами.

На лице появляется первая тень недовольства.

— Честно?

Гермиона кивает.

Они прекратили раскачиваться, но Драко так и не отпустил рук. Гермиона не возражает.

— Мама убедила меня, — отвечает Драко, — в последнее время она была… не всегда в здравом уме.

— Ох, прости, — выдыхает Гермиона. Нарцисса всегда стояла между ними — вопросами, которые оба хотели, но боялись задать.

— Не нужно. Это не твоя вина. — Драко качает головой.

Гермиона с трудом сглатывает.

— Она была… больна?

— Не совсем, — шепчет Драко. Он закрывает глаза и втягивает воздух. — Они с отцом были связаны брачными узами. Как сейчас Поттер с Уизлеттой, когда соединяются магические ядра. Это довольно распространённая практика среди чистокровных, а у Малфоев даже не подлежит обсуждению.

— Не подлежала, — тихо поправляет его Гермиона. Очередное изменение в его жизни из-за неё.

Драко фыркает.

— Я бы отказался от этого независимо от того, женился я на тебе или нет, Грейнджер. В мире не существует ничего, что могло бы убедить меня создать связь.

Гермиона молчит, но снова накатывает любопытство. Драко приподнимает уголок рта, как будто его почти невольно забавляют её вопросы. Она ещё даже ни о чём не спросила!

— Что ж, — чопорно говорит она, — рада это слышать. Честно говоря, я считаю это чертовски неразумным поступком, и я сообщила об этом Гарри, но он отказался слушать. Он ни за что не захочет расставаться с Джинни.

Малфой морщится.

— Возможно, это не такая уж и плохая мысль. Предполагается, что связь, юнго, основана на любви, но, по моему опыту, речь чаще идёт о контроле.

Гермиона сглатывает.

— Что ты имеешь в виду?

— Узы действительно усиливают способности, — объясняет Драко, — но также делают расставание или неверность любого рода практически невозможными. Не остаётся выбора. Даже малейшие сомнения способны ослабить магию.

Гермиона понимающе кивает.

— Я рассказала Гарри, что бывали случаи, когда после смерти одного партнёра второй следовал за ним практически сразу.

— Да.

Гермиона замирает, сердце сжимается.

— Так вот… что произошло?

Драко кивает, прижимая ладони к её спине. Они кажутся почти неуютно тёплыми.

— Прости, мне очень жаль, — бормочет Гермиона. Она не помнит, чтобы он благосклонно отзывался об отце с четвёртого курса, и от этого ещё тяжелее слышать откровение о том, что его любимая мама буквально последовала за мужем в могилу.

Драко закатывает глаза.

— Повторяю, Грейнджер, это не твоя вина.

— Ты продолжаешь называть меня так, — мягко отвечает Гермиона.

— Как?

— Грейнджер. — Гермиона крепче прижимает пальцы к его лопаткам. — Теперь я Малфой. Или Гермиона.

— Мне почему-то кажется, что мне будет нелегко к этому привыкнуть, Грейнджер.

— Что ж, Малфой, — фыркает Гермиона, борясь с улыбкой, — в эту игру можно играть и вдвоём.

Драко давится смешком и отпускает её. Спина в отсутствие его рук кажется неприятно холодной.

— Пойдём, я заварю чай. — Он направляется к кухонным шкафчикам.

— Эй, ты не закончил историю, — протестует Гермиона, следуя за ним и облокачиваясь на столешницу. — Твоя мама… это она убедила тебя отправить письмо?

Драко вздыхает.

— Думаю, она хотела, чтобы я восстановил честь семьи. Ей было… тяжело видеть, как отец… ну, как война и наша роль в ней отразились на мне. Я написал то письмо по её настоянию.

Гермиона наблюдает, как он с помощью палочки призывает посуду и чай, как рассматривает шкафчики и полки. Он изучает её кухню, запоминает расположение, догадывается она. Теперь это и его дом.

— Я сохранила его, — признаётся Гермиона.

Драко поворачивается, останавливая на ней взгляд серебряных глаз.

— Кого?

— Твоё письмо. Я его сохранила. Оно у меня в кабинете. Когда мы впервые узнали про закон, я каждую ночь перечитывала его, снова, и снова, и снова, молясь, чтобы твои слова оказались правдой.

— Я не лгал, — выдыхает Драко, делая неуверенный шаг вперёд. — С первого до последнего слова.

Она тоже делает шаг навстречу, и они замирают друг напротив друга. Происходящее в это мгновение кажется таким хрупким — навязанный брак, неожиданная дружба.

— Гермиона, прости, — говорит Драко со всей возможной искренностью. — За всё, что я творил во время войны, за поведение в школе. Я бы отдал всё, чтобы повернуть время вспять и изменить прошлое. К сожалению, мне это не под силу.

Гермиона сглатывает. Предплечье горит, как будто семена ненависти и злости, посаженные в глубине души чёртовой Беллатрисой Лестрейндж, взошли и прорвались наружу. Перед ней стоит Драко Малфой: мальчик, долгие годы являвшийся причиной её слёз, сын Пожирателя смерти и племянник женщины, преследующей Гермиону в кошмарах.

Её муж.

Она давно простила его, и сказала об этом в письме, которое написала после смерти Нарциссы.

— Драко, я уже говорила тебе раньше. Я прощаю тебя, — повторяет она. — Мы были детьми. Мы были всего-навсего детьми.

Драко смотрит на неё так, словно она какая-то задача по нумерологии, которую он не может решить, но полон решимости попытаться. Пронзительный свист чайника выводит его из оцепенения, и он отворачивается, чтобы разлить чай по чашкам.

Чай оказывается именно таким, какой нравится Гермионе.

— Знаешь, ты так и не ответил мне, — вслух размышляет Гермиона, дуя на дымящийся чай, чтобы остудить. — Откуда ты знаешь, какой чай я пью?

Драко неожиданно смеётся.

— Грейнджер, я много лет ходил с тобой в одну школу. Мы, конечно, не дружили, но я же не идиот.

Гермиона всматривается в чашку, как будто там отыщутся ответы на все вопросы. В некотором смысле, думает она, это не далеко от правды.

— Я и не спорю, — легко соглашается она. — Но мне всё-таки кажется, что ты можешь знать по другой причине.

Драко фыркает.

— Что ты ждёшь от меня, Грейнджер? Чтобы я сказал, что обращал на тебя внимание даже тогда?

Гермиона приподнимает брови, а Драко смущённо закатывает глаза. Она спокойно отхлёбывает чай, давая ему время подумать.

— Как бы то ни было, — говорит Гермиона, — я рада, что получила твоё имя.

Драко со звоном ставит чашку на блюдце. Он тяжело сглатывает, и Гермиона не упускает ничего. Каждый дюйм его тела потрясающе красив, и Гермиона не настолько глупа, чтобы вообразить, что, несмотря на запятнанное имя Малфоев, другие ведьмы не хотели бы видеть его парой в ВМН. Если не из-за внешности, то из-за денег.

Драко прочищает горло.

— Да, что ж, Грейнджер, ты тоже не так уж плоха.

Гермиона смеётся.

Драко подходит ближе. Теперь их разделяет всего лишь ладонь, и смех застревает в горле. Драко протягивает руку и касается изумрудного кружева на талии Гермионы, невесомо проводя по нему, пока не достигает подола, окрашенного в цвет шампанского.

— Сегодня, — Драко сглатывает, — Уизли сказал кое-что, что тебя расстроило.

— Я не хочу об этом говорить, — напряжённо отвечает Гермиона.

Тёплая рука замирает на талии, и он притягивает Гермиону ближе, проводя пальцами по изгибу рёбер. Гермиона опускает пустую чашку на стол и обеими руками упирается в грудь Драко.

— Хорошо, — соглашается он, — но только потому, что ты так прелестно выглядишь в свадебном платье.

Гермиона краснеет, и Драко наклоняется, чтобы снова поцеловать её. Она с трудом может припомнить, целовалась ли так часто хоть когда-нибудь, но растворяется в поцелуе, словно это самая естественная вещь в мире.

На этот раз Гермиона отстраняется первой и улыбается при виде нахмуренного лица Драко.

— Я приготовила для тебя свадебный подарок, — говорит она.

На его лице мелькает удивление, и Гермиона отступает, переплетая их пальцы и ведя Драко прочь из гостиной. Он послушно следует за ней по коридору, пока они не доходят до спальни.

Их спальни — эта мысль пугает, и Гермиона отбрасывает все сомнения, чтобы сосредоточиться. Она подходит к кровати и достаёт из прикроватной тумбочки небольшой бархатный свёрток.

Драко прислонияется к дверному косяку.

— Иди сюда, — зовет она, скованно садясь на кровать. Свадебное платье раскинулось поверх покрывала, и Гермиона смотрит на ткань. Это самая изысканная вещь в её гардеробе. Она никогда ничего не сможет дать Молли Уизли, чтобы отплатить ей тем же.

Драко несмело садится рядом, молча наблюдая, как Гермиона разглядывает свое платье. После долгой паузы она качает головой и поднимает голову, обнаруживая на себе внимательный взгляд серых глаз.

— Вот. — Она протягивает ему свёрток.

Драко принимает его и хмыкает. По прямоугольной форме и весу сразу понятно, что внутри.

— Почему я не удивлён, что Гермиона Грейнджер покупает книги в качестве подарков? — спрашивает он.

— Ой, просто открой уже, — нетерпеливо призывает она.

Драко осторожно вытаскивает содержимое: это оказывается книга в мягком плотном переплёте. Небольшая, тонкая, из чёрной кожи с тиснёными серебряными буквами «Д М» на обложке.

Драко поглаживает большим пальцем буквы, на губах играет едва заметная улыбка. Он открывает на первой странице и проводит костяшками пальцев по плотной бумаге.

Первая страница пустая, за исключением единственной цитаты, выведенной золотыми буквами:

«Грядущее готовит нам больше радости, чем то, что мы оставляем позади» К. С. Льюис

— Я зачаровала его, — нервно объясняет Гермиона. — У меня есть такой же, и, что бы ты ни написал, всё повторится в моём. Я предположила, что нам… ну, мне было приятно обмениваться с тобой письмами.

Драко поднимает на неё глаза спустя, казалось бы, целую вечность. Серые, непостижимые — Гермиона беспокойно ёрзает под его взглядом. Видит ли он, сколько надежды она вложила в эту маленькую книжку? Очевидно ли, что, несмотря на яростную готовность противостоять ВМН, она не желает бороться с ним?

Гермиона сомневается, хочет ли, чтобы он понял её жест; сомневается, что готова так явно открыться.

— Спасибо, — наконец отвечает Драко, — это чудесно.

— Ты будешь мне писать? — спрашивает она. Такое ощущение, что грудную клетку сдавливает тисками.

Драко медленно кивает.

— Да. Конечно.

Они смотрят друг на друга — в обоих поселяется робкий покой.

— У меня тоже кое-что есть для тебя, — внезапно говорит Драко. Он лезет в карман пиджака, достаёт небольшую коробочку и вкладывает её в дрожащие пальцы Гермионы.

— О, но это ведь…

— Жена Поттера любезно сообщила мне, что магловский обычай обмениваться кольцами на свадьбе сейчас популярен и среди волшебников, — перебивает Драко. — Я об этом не знал, иначе отдал бы его раньше.

Гермиона поднимает крышку бархатной коробочки и видит внутри сверкающее кольцо. Под стать браслету, в форме вьющейся лозы, огибающей драгоценные камни. В центре сияет крупный овальный бриллиант.

— О боже, — выдыхает Гермиона.

— Должен признать, это одна из самых скромных вещей в хранилище Малфоев, — продолжает Драко, — но по твоей реакции на браслет я предположил, что ты, судя по всему, предпочитаешь менее… броский стиль.

Гермиона изумлённо смотрит на него.

— Это по-твоему неброский?

Едва заметный румянец проступает на его скулах, и Гермиона понимает, что так и не поблагодарила Драко за подарок. А ведь он уже словно бы заранее оправдывался.

— Прости, — бормочет она, — прости. Это потрясающе, я не… Прости, я имела в виду… Годрик, ладно. Наденешь его на меня?

Лицо Драко теперь краснее красного, но он всё равно смущённо тянется к футляру в её ладони. Гермиона протягивает руку, и он надевает кольцо на палец. Оба смотрят на него, не зная, что делать дальше.

— Я тоже куплю тебе, — говорит Гермиона. Сердце бешено колотится в груди, и она задаётся вопросом, всегда ли теперь будет чувствовать себя так. Едва держась на ногах, но сгорая заживо.

Драко качает головой.

— Нет, не нужно. Если ты не против, я бы хотел разобрать свою одежду и сменить мантию.

Гермиона вскакивает на ноги, растерянная из-за собственной недогадливости. Кожа горит от сильного румянца, и она бросается к наполовину пустому комоду.

— Я освободила немного места, — говорит она, указывая на ящики, — и разобрала половину шкафа. Я пока отнесу пижаму в ванную, а ты пока можешь распаковывать вещи, хорошо?

Она хватает первую попавшуюся пижаму и стремительно убегает из спальни, запираясь в ванной комнате. В поисках опоры она вцепляется в холодный и твёрдый край ванны и не отрывает взгляда от сверкающего бриллианта на пальце.

Кислорода не хватает, паника сдавливает горло и душит. Гермиона хватает воздух ртом и заставляет себя вспомнить, почему она в безопасности. Она дома, под защитой защитных чар. У неё есть волшебная палочка. Малфой не причинит ей вреда.

С каждым вдохом она добавляет новую причину не тревожиться. По мановению палочки застежки на свадебном платье расстёгиваются, и Гермиона стаскивает его, роняя к ногам. Оставшись в одном нижнем белье, она забирается в ванну и садится, прислонившись к бортику. Фаянсовая поверхность прохладная на ощупь, и хотя Гермиона не спешит набирать воду, это всё равно помогает. Она медленно вдыхает и заставляет себя расслабиться.

Постепенно сердцебиение замедляется, и Гермиона наконец может дышать.

Она замужем. За Драко Малфоем.

Гермиона Грейнджер никогда не считала себя дурой — даже в Хогвартсе Драко крутился у неё в голове чаще, чем большинство других мальчиков. Поначалу его колкие насмешки и издёвки вонзались в неё подобно лезвиям, пока она не научилась огрызаться в ответ. Позже, несмотря на неприязнь, она так и не смогла полностью выкинуть его из головы. На четвёртом курсе, когда она случайно поймала взгляд Драко на Святочном балу и впервые не обнаружила в нём отвращения или ненависти, у неё перехватило дыхание; на пятом курсе, беспомощно наблюдая, как он превращается в тень самого себя, она мечтала спасти его.

Когда Гарри чуть не убил Драко каким-то странным заклинанием, она околачивалась возле больничного крыла, пока мадам Помфри не отослала её прочь.

Когда он отказался опознать их в поместье, Гермиона лелеяла крохотную надежду, и сохранила её, когда давала показания на суде перед Визенгамотом.

Гермиона давит смешок ладонью и прикусывает кожу. Интересно, насколько она близка к истерике? Что бы сказала её юная версия, думает она, если бы узнала, что однажды будет сидеть полуголой в пустой ванне и паниковать из-за того, что за дверью Драко Малфой раскладывает свою одежду. В их спальне. Будучи её мужем.

Гермиона собирается с силами и вылезает из ванны, чувствуя себя немного увереннее. Мягкая хлопковая пижама, к которой она привыкла, дарит успокоение, и несмотря на то, что свадебное платье пришлось ей по душе, оно всё равно не сравнится с удобством домашней одежды. Гермиона возвращается в спальню, призывая остатки гриффиндорского мужества, и с удивлением обнаруживает, что ничего не изменилось. Она рывком открывает дверцы шкафа и вешает платье рядом с обилием чёрных мужских мантий, всё глубже погружаясь в волнения о том, как пережить первую брачную ночь.

Малфой сидит на диване, укутав ноги зелёным пледом, когда она наконец набирается смелости обернуться. Из чашки в его руке поднимается столбик пара, волосы выглядят взъерошенными, но не небрежно. Драко поднимает на Гермиону взгляд и полуулыбается.

— Закончила прятаться?

— Я не пряталась. — Гермиона хмурится. — Мне просто… нужно было переодеться.

Малфой приподнимает бровь, и Гермиона борется c подступающим румянцем. Она хмыкает и садится на диван, как можно дальше от мужа.

— Я полагаю, что стандарты обычных людей к тебе не применимы и ты не запланировала выходной на завтра, чтобы отдохнуть от свадебной суеты?

Гермиона смотрит на него прищурившись.

— Да, мне завтра на работу.

— Значит, я отменяю свадебное путешествие в Париж? — Драко растягивает слова, подносит чашку к губам и делает глоток.

От удивления Гермиона теряется:

— Что? Париж?! И ты даже не…

Драко прерывает её тихим смешком и улыбается.

— Я шучу, Грейнджер, расслабься. Не устраивал я никакой медовый месяц.

— Хорошо, — делано произносит Гермиона, ещё сильнее вжимаясь в диванные подушки. — Для справки, если бы мы взяли отпуск, то, конечно, не тогда, когда министерство санкционировало вступление в силу закона о браке и повышении рождаемости, особенно учитывая, что я намереваюсь его уничтожить.

Малфой смеётся во весь голос, и Гермиона поворачивается, чтобы посмотреть, как он откидывает назад платиновые волосы, обнажая длинную шею.

— Строишь планы по уничтожению закона, Грейнджер? Или планируешь взяться за само министерство?

— Мне уже не в первой, — резко отвечает она.

Что-то похожее на гордость мелькает в серых глазах Малфоя: Гермиона не понаслышке знакома с этим выражением, вот только ни разу не видела, чтобы оно было обращено к ней.

— Нет. — Драко отпивает чай, пряча улыбку за краем чашки. — Конечно, не впервой. И я как никто знаю, что сомневаться в Золотой девочке себе дороже.

Гермиона теребит подол рубашки, нервничая из-за его подколок. Его комплиментов.

— Хорошо. Ладно.

Драко долго молчит, прежде чем сказать:

— Что ж, если медового месяца нам не видать, то у меня есть просьба.

Гермиона поднимает взгляд.

— Какая?

— Завтра я хочу привезти Ириску и кое-какие книги, — говорит Драко, наклоняясь вперёд и ставя чашку на кофейный столик перед диваном. — Я знаю, что Джуни тоже хотела бы иметь доступ в этот дом. И была бы рада, если бы ты позволила ей готовить для нас.

Гермиона пытается представить, каково это — возвращаться домой к Джуни с её до неприличия голубыми глазами и вязать шапки. Бороться за права домашних эльфов, наслаждаясь компанией собственного маленького раба.

— Малфой, я борюсь за права и свободу домашних эльфов с тринадцати лет. Ты же не можешь думать, что меня устроит ситуация Джуни.

Она чувствует на себе тяжесть серых глаз Драко и физически ощущает его раздражение.

— И как именно, по-твоему, обстоит ситуация с Джуни?

Гермиона усмехается:

— Я знаю, что Малфои много лет владеют домашними эльфами. Я знаю, что Добби был одним из них, и с ним плохо обращались.

— Добби принадлежал моему отцу, — отрезает Драко.

— Прекрати, — перебивает Гермиона, — прекрати, пожалуйста. Я знаю, что ты не относишься к Джуни плохо, Малфой. Я этого не отрицаю. Просто я… не могу допустить, чтобы она была рабыней в этом доме.

Гермиона выпрямляет спину и поднимает глаза, смело встречая пристальный взгляд Драко. Костяшки его пальцев белеют на фоне зелёного пледа, и если она ещё не догадалась, что обидела его, то при виде его хмурого лица у неё не осталось никаких иллюзий.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Грейнджер? — Голос Драко ледяной. — Потому что, если я освобожу Джуни, это разобьёт ей сердце. Она была со мной и моей матерью десятки лет.

Он даже не старается скрыть отвращения, но Гермиона смотрит глубже, читает между строк: это разобьёт сердце Драко. Последняя оставшаяся связь с мамой. Последний оставшийся в живых член семьи.

— Мне нравится Джуни, — говорит Гермиона, меняя тактику. — Она милая. И я бы тоже хотела, чтобы она приходила к нам, а ещё лучше — готовила и, возможно, следила за садом.

Малфой моргает, недоверчиво щурит глаза. Размышляет.

— Ты хочешь, чтобы я освободил её… а потом нанял?

— Да. — Гермиона заставляет себя не улыбаться. — У меня сложилось впечатление, что ты непомерно богат. Разве у тебя не найдётся парочки галлеонов для любимого домовика?

К её удивлению, Драко Малфой долго смотрит на неё и усмехается. Затем он внезапно встаёт, и Гермиона едва сдерживает порыв вздрогнуть.

— Сдаюсь. Ты победила, Грейнджер, — уступает он, складывая плед на диван и поднимая со стола чашку. — Завтра я поговорю с Джуни о подходящих условиях найма, надеюсь, ты счастлива.

Гермиона следит, как её муж идёт на их маленькую кухню, опускает чашку в раковину. Он опирается руками о край столешницы и вглядывается в темноту за окном.

Гермиона сбрасывает напряжение с плеч и заставляет себя встать, проходит на кухню и садится рядом с Драко. Места не так много, её бедра упираются в его, но она не отстраняется. Всего несколько часов назад они целовались и танцевали, и хотя Гермионе ещё не до конца понятно, что выйдет из их брака, одно очевидно: они друзья.

— Да, — шепчет она, проводя пальцами по его руке. — Теперь я по-настоящему счастлива.

Малфой бросает на неё взгляд. В нём больше не видно гнева, и Драко одаривает её ленивой ухмылкой.

— Тогда считай, что дело сделано.

Гермиона слабо улыбается.

— Эй, Малфой.

— Да?

— Я устала, — признаётся Гермиона. Сердце снова бешено колотится.

— Тогда иди спать. — Снова знакомый едкий тон, каждая клеточка её существа хочет отшатнуться, но ведь она гриффиндорка.

Гермиона делает глубокий вдох и собирается с духом.

— А ты разве не идёшь?

Впервые на её памяти Драко Малфой лишается дара речи. Какое-то мгновение он смотрит на неё, разинув рот, и пытается вникнуть в смысл слов.

— Я могу поспать на диване, — отвечает он.

Гермиона закатывает глаза.

— Не глупи. Кровати хватит на нас двоих.

Она разворачивается и уходит, надеясь, что он последует за ней, цепенея от мысли, что он последует за ней. За спиной раздаются шаги босых ног в носках. В спальне Гермиона ложится под одеяло, на ту сторону, с которой спит всегда, как можно дальше от открытой двери.

Малфой стоит над кроватью целую вечность, пока наконец не садится на покрывало, крепко сжимая палочку в кулаке.

— Грейнджер, — его голос мягок, — я… плохо сплю.

Гермиона заливается смехом.

— А ты думаешь, я — хорошо?

— Ладно, — Драко покашливает, — думаю, нет.

Он забирается в кровать, и Гермиона нервно ждёт. В спальне темно и тихо, она в безопасности под защитными чарами. Тело с другой стороны кровати давит особенно тяжело. Последним человеком, с которым она делила постель, был Рон.

Гермиона с трудом сглатывает и прижимается к Драко, протягивая руку вперёд и взволнованно замирая, когда он вздрагивает от прикосновения. У Гермионы холодные руки, и ей кажется, что он нервничает не меньше неё.

— Поцелуешь меня ещё раз? — шепчет она. Ей видны только его глаза, в которых отражается лунный свет, проникающий сквозь занавески.

— А ты хочешь?

Гермиона кивает, не решаясь заговорить. Она действительно хочет, чтобы он поцеловал её — на кухне это казалось таким простым. Как будто не было принуждения, больного прошлого, войны, бесчеловечного закона.

Драко находит рукой её подбородок и приподнимается, запечатлевая лёгкий, как перышко, поцелуй в уголке рта. Гермиона вдыхает его аромат: мятный чай.

Едва приоткрытый рот — это приглашение, и Драко принимает его. Он углубляет поцелуй, нежно проводя зубами по нижней губе и оттягивая её. Гермиона расслабляется, запускает пальцы в волосы у него на затылке. Она никогда никого так не целовала. Драко обеими руками обхватывает её лицо, она вцепляется кончиками пальцев в его плечи. Только когда он отрывается от её губ, прокладывая вниз по шее посасывающие поцелуи, от которых перехватывает дыхание, Гермиона на мгновение замирает.

Драко как будто окатили ледяной водой: он быстро и решительно отодвигается, убирает руки, стараясь больше не задевать Гермиону.

— Драко, нет, — умоляет она, протягивая к нему руки. — Я в порядке, давай продолжим…

Он хватает её за руку и удерживает на расстоянии. Деликатно, но требовательно, большим пальцем рисуя круги на тыльной стороне ладони. Гермиона даже не уверена, хочет ли, чтобы он продолжил разжигать в ней огонь или лучше бы потушил.

Гермиона никогда не отличалась терпением. Ей не нравятся тайны или загадки. Драко — и то, и другое, и она отчаянно пытается разгадать его.

— Грейнджер, — говорит он мягко, словно маленькому ребенку, не выпуская её руки.

— Малфой. — Мерлин, она звучит подавленно.

— Всё хорошо, — шепчет Драко. — Пусть всё идёт своим чередом. Не торопи события.

Гермиона заставляет себя мыслить логически — в этом она хороша. Так она выживает.

Она замужем за Драко Малфоем уже девять с половиной часов. И скорее удачно, чем нет. У неё есть ровно триста сорок два дня до того момента, как придётся забеременеть от него. Волдеморт мёртв уже пятьсот шестьдесят два дня. Прошло восемьсот пятьдесят четыре дня с тех пор, как её родители забыли о существовании дочери.

Последние девять с половиной часов оказались одними из лучших за долгое время.

— Хорошо, — выдыхает она. — Ты прав. Ладно.

Не спрашивая позволения, Драко снова притягивает Гермиону к себе и прижимает к телу. Как непривычно — он держит её аккуратно, словно драгоценность. От него приятно пахнет мятой и сосной, и Гермиона глубоко вдыхает через нос.

Спешить некуда.

У неё осталось триста сорок два дня.

Шестнадцатое ноября, 1999 год. Вторник

Последние два года Джордж Уизли провёл, наблюдая, как его младший брат доблестно пытается починить то, что разрушила война. Даже утопая в пучине горя и скорби, он не мог не заметить, как после кончины Фреда Рон окружил его заботой и вниманием. Его решение бросить обучение на аврора встретило гораздо меньшее сопротивление, чем ожидалось: можно сказать, вся семья вздохнула с облегчением, когда Рон занял место Фреда.

Стараясь быть честным хотя бы с самим собой, Джордж признаёт, что благодарен. Он благодарен брату за всё, что тот сделал в прошлом году: не раздумывая взял на себя обязанности владельца магазина, продолжая оплакивать Фреда. Часто Джордж просыпался от звука шагов Рона, входящего в маленькую квартирку над магазином и приносящего с собой обвинительный запах отбеливателя и перезвон пустых бутылок в кромешной тишине. И завтрак, съесть который было под силу даже Джорджу, хотя и без особого энтузиазма.

Всё это время Рон усердно скрывал эмоции, пряча их за маской наигранного веселья, поэтому сейчас Джордж с удивлением отмечает, что младший брат пришёл в магазин опоздав на добрых десять минут, и, ко всему прочему, с таким выражением, будто кто-то умер.

— Эй, малыш Ронникс, что с лицом?

Рон нерешительно закатывает глаза на слова брата.

— Прошлой ночью Ханну привёл домой Невилл. Она даже стоять не могла — судя по всему, заявилась пьяной к нему домой.

— Вот чёрт, — говорит Джордж, всем своим видом выражая понимание. Он знает всю подноготную. Когда-то он был её частью. — Она что-нибудь помнит?

— Нет, — отвечает Рон, — или да. Не знаю. Не спрашивал. Я уложил её спать, а потом немного поболтал с Невиллом. Он тоже не знает, что с этим делать. Кажется, она приходит к нему уже не в первый раз.

— Даже представить не могу, как тяжело ему видеть её в таком состоянии.

— Да уж, врагу не пожелаешь, — соглашается Рон, ставя бумажный стаканчик с кофе возле кассы. — Оказывается, он живёт с Пэнси Паркинсон. Хотя теперь с Пэнси Долгопупс. Они поженились в министерстве почти сразу и всё это время успешно скрывали.

— Кошмар какой, я бы не выдержал. — Джордж хихикает, представляя, как просыпается от насмешек и пронзительного визга Пэнси Паркинсон.

Рон пожимает плечами.

— Понимаю, но Невилл не сказал о ней ничего плохого, так что мне не хочется принижать его жену. Даже если она слизеринка.

— Даже если твоя жена влюблена в него?

Рон полушутливо отмахивается, а Джордж морщится. Это была вовсе не шутка.

— Даже так, полагаю, — вздыхает Рон. — Вдобавок ко всему, мы с Ханной обсуждали создание семьи, ведь смысл закона — завести как можно больше детей. Мы же оба этого хотим, поэтому для нас это как будто бы логичное решение в данный момент. Просто я… никогда не представлял, что всё случится вот так.

Джордж пристально смотрит на брата — в подобные моменты он донельзя похож на Артура. Словно свет, он излучает отцовы мягкость и сострадание. Всегда было очевидно, что из всех детей Уизли именно Рон пойдёт по стопам отца и заведёт большую семью. Чарли с Перси мечтали сбежать из дома при малейшей возможности, чтобы обрести независимость. Билл женился на Флёр и первым делом заявил, что двоих детей будет вполне достаточно. И только Рон сильнее остальных стремился домой. Он никогда не пропускал праздников, возвращался даже на Рождество. Исключением стали разве что военные годы, но из-за них и так никто не праздновал.

Джорджу всегда представлялось, что семью он заведёт одновременно с Фредом. Они вместе будут учить детей проказничать, расскажут им про свои школьные годы и покажут, как правильно подшучивать над другими. Теперь же… Одному Мерлину известно, что его ждёт. От Джорджа и самого мало что осталось, чтобы предложить семье. И еще меньше — жене.

Он морщится, вспоминая о Парвати. Накануне вечером она отправилась навестить Падму, чтобы помочь ей подготовиться к свадьбе с Блейзом, которая состоится всего через три дня.

Между ними ничего не происходит, но Джордж, кажется, привык к звукам и виду постороннего человека, периодически вмешивающегося в его личное пространство. Парвати аккуратна и тактична и прекрасно понимает, что от Джорджа стоит держаться подальше, когда он не в настроении. Она превратила диван в небольшую кровать и отгородила её ширмой, ни словом не обмолвившись о близости или хотя бы о необходимости спать вместе. В некотором смысле жить с ней довольно просто.

Исключением становятся редкие моменты, когда он застает её погружённой в видение. Обычно он даже не замечает этого — Парвати постоянно видит вещи, которых для него не существует, и едва ли чувствует себя смущённой. В первый раз, когда он обнаружил её дрожащей на полу кухни, его словно пинком швырнуло обратно на войну: он согнулся над её распростёртым телом, вытянул волшебную палочку и принялся выводить руны целительской диагностики.

Спустя четыре минуты Парвати наконец подала признаки жизни, а когда окончательно пришла в себя, то бросилась в его спальню с невиданным отчаянием и сожгла в гардеробе всё, что хотя бы отдалённо напоминало синий цвет. Даже пурпурный и бирюзовый не избежали её разрушительного гнева.

С тех пор Парвати ни разу не упоминала о произошедшем, но Джордж не забывал сделанного ею предупреждения: он кричит, глядя на свои окровавленные руки, а в воздухе витает страх смерти.

Вряд ли это тяжелая работа — избегать одежды одного цвета.

— Ханна… добрая, — медленно произносит Рон, вырывая Джорджа из его мыслей.

Джордж вздыхает.

— Не сомневаюсь, что так и есть.

— Она мне нравится. — Рон пожимает плечами, встречаясь взглядом с Джорджем. — Я серьёзно. Наверное, она всё-таки нравилась бы мне гораздо больше, если бы не напивалась до смерти, но со мной она всегда добра. У неё красивый смех.

— Браки строятся не на доброте и смехе, — ядовито выплёвывает Джордж, пугаясь собственной резкости. Он злится не на Рона, а на этот проклятый мир. Мир, в котором его любимый брат утешает себя добротой вместо любови.

Рон устало отвечает:

— Они и не на таком строятся, Джордж. Просто я… сочувствую ей. Будущее, которое она планировала годами, изменилось практически за одну ночь. Она любит Невилла. А я не знаю, что сделать, чтобы ей стало лучше.

Джордж тяжело опускает голову.

— Не могу поверить, что собираюсь сказать это, братец, но… Просто оставайся самим собой. Ты всё твердишь, что она добрая? Ну так ты тоже. Если я чему-то и научился, так это тому, как хорошо ты умеешь заботиться о людях. И люди, ради которых ты так стараешься… они, ну, могут не сразу это понять. Но я обещаю… однажды они поднимут глаза и увидят, что всё это время ты был рядом.

Рон на мгновение замирает, а Джордж фыркает и отворачивается. Краем глаза он поглядывает, как брат возится с кассой. Рон медленно потягивает кофе, и Джордж в очередной раз поражается тому, насколько он вырос.

— Полагаю, ты прав, Джорджи, — бормочет Рон, и его веснушчатые щёки заливает румянец. На лице появляется тень улыбки, которая так сильно напоминает Джорджу Фреда, что становится больно. — Спасибо.

— Ну да, — усмехается Джордж, — решишь кому рассказать — не поверят.

— Я сохраню твой секрет, — смеётся Рон, — а теперь иди уже давай. Я сегодня опоздал и подменю тебя, так что можешь пойти пообедать.

— Эй, с каких это пор я обедаю ни свет ни заря…

Звонок над дверью обрывает его протест, и в просачивающемся сквозь дверной проём свете Джордж видит Парвати, чьи тёмные волосы блестят на солнце.

— Привет, — здоровается она, — я тут подумала, а почему бы нам вместе не пообедать, Джордж?

Рон прикрывает смех кулаком, и Джордж бросает на него мрачный взгляд. Он поворачивается лицом к Парвати и низко кланяется ей.

— Какая удача, а мой сотрудник как раз вызвался проспонсировать наш променад, — объявляет Джордж, — и, само собой, я сделаю всё, чтобы угодить своей дражайшей жене.

Парвати закатывает глаза на его слова, но всё равно приобнимает за плечи. Джордж подмигивает Рону через плечо и вознаграждается звуком искреннего смеха.

* * *

Завтракая сэндвичами из «Фортескью», Джордж пересказывает новости Парвати. Они расположились на скамейке в парке в паре кварталов от кафе, надеясь избежать внимания прессы. Конечно, Джордж не так знаменит, как Гарри, Рон или Гермиона, но «Пророк» неустанно охотится за любыми необнародованными парами, подобранными в рамках Закона. Бедные Майкл Корнер и Мариетт Эджком догадались об этом слишком поздно: Скитер подкараулила их на выходе из магазина мебели, где они вместе выбирали диван.

— Видишь что-нибудь? — нетерпеливо спрашивает Джордж.

Парвати морщится.

— Ты же знаешь, что это не так работает. Я ничего не вижу. Только ты, синий цвет и кровь. И чем дальше, тем чаще, это видение затмевает все остальные. Неважно, что я делаю — ничего не меняется.

Джордж глубоко дышит, набираясь терпения, не свойственного его гриффиндорскому сердцу.

— Ладно. Хорошо. А ещё хоть что-нибудь ты видишь? Кроме синего цвета.

Парвати хмурится.

— Ничего, связанного с Ханной. Я не слишком близка с ней, поэтому неудивительно, что её будущее ускользает, даже когда я намеренно ищу путь. И, конечно, я вижу Малфоя с бокалом, так что могу с уверенностью могу сказать, что твои неумелые попытки убедить его отказаться от шампанского не увенчались успехом.

— Ну, не мог же я ему напрямую сказать, — возражает Джордж, — что моя жена увидела, как он пьёт шампанское, а потом лежит в могиле, где следом за ним мы хороним его жену! Должен же я был хоть как-то попытаться.

Парвати вздыхает.

— Прости, я знаю. Ты прав.

— Я? — переспрашивает Джордж. Худшее в браке с прорицательницей — невозможность быть правым по определению.

— Да, — решительно кивает Парвати, — ты всё же кое-что изменил. Я всё еще вижу, как Малфой пьёт шампанское, и он всё ещё зол, но теперь Гермиона больше не хоронит его, засыпая камешками. Она плачет. Я бы сказала, ей отчаянно хочется упокоить его.

— Хочешь сказать, — взрывается Джордж, — что она желает ему смерти?

Парвати задумчиво бормочет что-то под нос, и Джордж замечает, как её тёмные глаза на мгновение расфокусируются.

— Нет, я так не думаю.

— И с чего это она должна? — зло уточняет он. На ум приходит неуместное, но удивительное воспоминание о свадьбе сестры, где Драко Малфой казался неприлично приятным и безобидным. Если уж на то пошло, он выглядел влюблённым в Гермиону. С тех пор от них не приходило вестей, но если бы что-то произошло, Рон обязательно рассказал бы ему. Гермиона ведь планировала продолжить работать в министерстве, и, не приди она туда, Джордж узнал обо всём хотя бы потому, что Гарри незамедлительно начал выяснять подробности и поставил всех на уши.

Вдруг рука Парвати крепко сжимает его плечо.

— Джордж.

Кажется, она уже не в первый раз повторяет его имя. Даже на смуглой коже заметно, как побледнело её лицо, и, думая про себя, сколько же он провёл погружённым в мысли о смерти, Джордж жалеет о случившемся.

— Прости.

Парвати хрипло отвечает:

— Клянусь, если бы я увидела что-то ещё, что-то плохое о Гермионе, я бы сразу тебе рассказала. А я бы увидела, Джордж, поверь. Я дорожу Гермионой, мы знаем друг друга много лет. Я не считаю, что Драко Малфой причинит ей вред. Ни в одном из возможных вариантов будущего, что я вижу.

Джордж чувствует, как расслабляется спина и напряжение, о котором он даже не подозревал до настоящего момента, покидает тело. Не сказать, что он боялся за Гермиону — она невероятная ведьма, и свидетельством её силы и мастерства служит предположение Джорджа о том, что в Парвати увидела Гермиону, пытающуюся убить Драко, чтобы защитить себя.

На войне Гермионе пришлось несладко, и полученные там травмы нанесли ей непоправимый ущерб, но это не значит, что она растеряла сноровку. Джордж не забыл, с каким упорством она умеет добиваться желаемого. Если бы Гарри пал от палочки Волдеморта, Гермиона без сомнений отыскала бы другой способ.

Её нынешняя хрупкость не продлится вечно. Джордж ясно увидел это в ту ночь, когда пришли письма от министерства. Если бы Драко Малфой желал Гермионе зла, она без колебаний покончила бы с ним.

— Но есть ещё кое-что, — говорит Парвати, возвращая руку к себе на колени и привлекая внимание Джорджа. — Я видела звёзды.

— Звёзды?

Парвати слабо улыбается при виде его растерянного выражения лица.

— Да. Звёзды. Тысячи ослепительно ярких звёзд сияют в ясном ночном небе. За ними наблюдают зёленые глаза — я вижу их поразительную зелень в лунном свете. Вдруг с неба одновременно срываются две звезды и падают прямо в эти глаза. Понятия не имею, что это значит.

— Зёленые глаза, как у Гарри? — спрашивает Джордж.

Парвати неопределённо пожимает плечами.

— Может быть. В любом случае, мне кажется, что это хорошее предзнаменование. Видишь ли… ничего подобного я никогда раньше не чувствовала. Такого радостного. Предвкушающего. Меняющего жизнь.

— М-да, перемена что надо, — ворчливо отвечает Джордж.

Парвати показывает ему язык, и Джордж вгрызается в сэндвич, лишь бы не обращать внимания на её дерзость. Она хороша в своём оранжевом платье, и он не в первый раз замечает, насколько красива его жена.

Парвати резко перестаёт жевать и с трудом сглатывает. Джордж не ожидает, что она повернётся к нему и пронзит гневным взглядом.

— Прекрати.

— Прекратить что? — Джордж искренне сбит с толку.

— Джордж, прекрати. — Её голос холоден как лед, в нём слышится неизвестная прежде властность. — Ты меняешь ситуацию. Остановись. Пожалуйста.

— Да как я могу что-то сейчас менять? — требовательно уточняет он, указывая на недоеденный сэндвич. — Мы обедаем!

Парвати долго всматривается в Джорджа. Джордж ничего не скрывает.

Он ничего и не может скрыть.

— Ерунда, — наконец произносит она. — Не бери в голову.

В оглушительной тишине, наполненной секретами и невысказанными вопросами, Парвати доедает сэндвич, а Джордж потягивает кофе. Каждый из них тащит за собой призраков прошлого, и невидимость делает их лишь более осязаемыми.

— Послушай, давай просто убедимся, что с Роном и Ханной всё в порядке. Думаю, ты был прав, посоветовав Рону проявить. — Серьёзность на лице Парвати сменяется озорством. — Если бы мне достался такой добрый, терпеливый и заботливый муж, я бы его никому не отдала.

— Эй! — возмущённо восклицает Джордж. — Да я самый настоящей образец терпения и доброты.

Лицо Парвати расплывается в улыбке, и Джорджа затопляет нежностью. Возможно, Рон не так уж сильно ошибался. Доброта — это не пустяк.

— Да, ты нечто, — не спорит Парвати, — хотя, надо сказать, когда я думаю о тебе, «терпение» отчего-то не приходит в голову даже в первой десятке эпитетов.

Джордж гримасничает.

— А должно бы! Ты тащишь меня на очередную свадьбу, где я опять буду разыгрывать трезвенника.

Выражение лица Парвати смягчается.

— Ты поймёшь. Мне даже не обязательно предвидеть это. Спасибо, Джордж.

Он бросает в неё салфетку и вознаграждается заливистым смехом.