Перья падших (гет)

Нос щекочет знакомый запах перьев и корицы. Даэль её обожает — добавляет в напитки и еду, к которой она подходит, иногда даже просто ест ложкой. Давится, но ест. Каэтхаль не понимает, что он нашёл в сладковатой пряности, но ей нравится этот запах.

Сильные руки обвиваются вокруг талии и ложатся на спину. Даэль притягивает её ближе, прижимает к себе. От него исходит уютное тепло, но не такое, как от человеческого тела. Каэтхаль открывает белые, как говорят, «прозрачные» глаза с тёмной каймой, встречаясь взглядом с лежащим рядом ангелом.

Уголки её губ поднимаются в лёгкой улыбке: нежность, с какой это в глубине души всё же чуточку светлое существо смотрит на неё, согревает. После всего зла, что натворил Даэль, странно видеть в его глазах что-то, кроме жестокости. На его руках много крови — ангельской, человеческой, демонической… Он убийца и предатель, но с Каэтхаль становится мягче и спокойнее. Неосознанно для самой себя она что-то изменила в нём.

Даэль должен считать её отродьем: она — дитя ангела и смертной женщины. Но почему-то ему всё равно. Всё равно с той первой встречи, когда оба волей случая оказались не в то время не в том месте и только объединившись сумели выжить. Падший ангел и нефилим… Иронично.

Каэтхаль видит в их союзе нечто забавное: верным небесам ангелам они одинаково отвратительны и подлежат уничтожению по приказу свыше. Но они скрываются. Даэль защитил давно брошенный дом за чертой города енохианскими символами, сбив своих белокрылых братьев со следа.

Его перья цвета воронова крыла: это символ падения и напоминание обо всём, что он сделал, прокладывая себе путь по трупам. У Каэтхаль крылья светлее и чище — серые, как у её отца, когда-то предавшего небеса, но не ставшего чудовищем. Даэль говорит, она не заслужила это клеймо, выделяющее её и падших ангелов среди тех, кого называют праведниками, но Каэтхаль всё вполне устраивает. Зачем ей чистые белоснежные крылья, если своей среди ангелов она не будет никогда?

Но для одного она навсегда останется самой близкой и родной. Ей этого достаточно. Прикрыв глаза, Каэтхаль утыкается носом в его шею…

И чувствует холод простыни. Она просыпается с рваным выдохом, вглядываясь в темноту. Сердце щемит от боли, с ресниц срываются солёные слёзы. Каэтхаль никогда не позволит себе дать слабину у кого-нибудь на глазах, но сейчас её никто не видит. Она сжимает в озябших пальцах край одеяла, зарывается лицом в быстро сыреющую подушку.

Даэль погиб два месяца назад. Сначала у неё на глазах убили отца, потом — возлюбленного. Каэтхаль жмурится, до боли сжимает зубы, но перед глазами снова стоит его смерть. Даэль умирал у неё на руках быстрее, чем она могла исцелить смертельные раны. Боль раздирала всё внутри и раздирает до сих пор. Все тёплые воспоминания о нём перекрыло одно: перепачканный в собственной крови падший ангел, разметавший по полу крылья. Его свет, такой же удивительно чистый и яркий, как у его верных архангелам собратьев, угас навсегда, оставив лишь след крыльев на полу.

Каэтхаль не в силах вызвать из глубин памяти другие воспоминания. Ничего, кроме умирающего, сгорающего изнутри Даэля и её кровавой мести. Ладонь всё ещё отзывалась болью, напоминая Каэтхаль, как она перехватила направленный ей в сердце клинок, почти насквозь прорезавший руку, вырвала его у ангела и до рукояти вонзила ему в горло. Из тех, кто пришёл за ней, кто запачкал клинок кровью Даэля, живым не ушёл никто.

Но её боли этого не умерило. Каэтхаль старается забыть, но каждый раз, когда удаётся отвлечься, что-нибудь напоминает ей об утрате. В надежде на облегчение она снова пустилась в бега, нигде не задерживаясь надолго. И неизменно у неё в ножнах лежат два клинка — отца и Даэля.