И остави нам долги наша (джен)

На удивление Петя проснулся сам и вовремя. И даже накануне собрал все вещи, так что сейчас ему не пришлось метаться по комнате в судорожных попытках найти всё необходимое, как это частенько бывало. Вдвойне удивительно, что он уезжал в Москву на ранней электричке и вставать пришлось ни свет ни заря. Раньше его пришлось бы полчаса только будить. А тут он спокойно умылся, помолился и сейчас сидел на кухне, завтракая.

Взрослеет мальчик, подумал отец Виктор. «Надеюсь, ты гордишься нашим мальчиком так же, как я», — мысленно обратился он к покойной жене. Ему непросто было в одиночку растить детей после того, как Маша умерла от рака. Тем более что из-за своих священнических обязанностей он не мог уделять им столько времени, сколько следовало бы. Порой опускались руки, он думал, что не справится, и как же жалел, что Маши больше нет рядом, чтобы помочь. Но, кажется, ему все-таки удалось воспитать своих детей достойными людьми. И вот Петя уже поступил в Свято-Тихоновский университет и уезжал учиться.

Отец Виктор беспокоился, как сын справится с соблазнами большого города, но старался не показывать ему этого беспокойства.

— Пап, ты во мне дырку прожжешь, — усмехнулся Петя, весело блеснув на него карими, как у матери, глазами поверх чашки кофе.

Похоже, скрывать получалось не очень хорошо. Отец Виктор улыбнулся в ответ и пожал плечами: мол, ничего не могу поделать. Петя театрально вздохнул. Весь его вид излучал: я не маленький ребенок, хватит меня опекать. Он не раз говорил это вслух. И по сути отец Виктор был с ним согласен, но ничего не мог с собой поделать.

Петя как раз закончил завтрак, когда в кухню зашла сонная Катя, на ходу заплетая длинные светлые волосы.

— До-о-оброе утро, — зевнула она.

Отец Виктор не собирался ее будить, но она непременно хотела проводить брата.

— Привет, Катюха, — Петя встал, чтобы помыть посуду и попутно потрепал ее по голове.

— Доброе утро, Катюша, — отец Виктор в свою очередь встал и поцеловал ее в щеку. — Петя, нам надо уже выдвигаться, если не хочешь опоздать на электричку.

Тот кивнул:

— Сейчас за сумкой сбегаю.

Когда он вернулся, Катя повисла у него на шее.

— Привезешь мне что-нибудь из Москвы? — спросила она.

— Непременно, — Петя с улыбкой поцеловал ее в макушку и отстранился. — Не скучай.

Катя кивнула и отступила назад, мужественно стараясь не выглядеть расстроенной.

— Пока.

 

Улицы в этот ранний час были почти пустыми, и до вокзала они доехали быстро. Зато на вокзале народу было немало: многие ехали на работу.

И вот уже Петя зашел в вагон, махнул отцу из тамбура на прощание и скрылся внутри. Его взрослый сын отправлялся в самостоятельную жизнь. Относительно самостоятельную, конечно, но все-таки. Отец Виктор про себя помолился, чтобы Господь сохранил его мальчика в чужом городе.

* * *

Петя время от времени звонил по междугородней, рассказывал об учебе и жизни в общежитии и неизменно заверял, что у него всё хорошо. Голос его звучал радостно и спокойно, так что не верить ему оснований не было. Учеба ему нравилась, преподаватели и сокурсники тоже. В общем, ничто не предвещало того, что случилось незадолго до зимних каникул.

Отец Виктор вернулся из храма, и они с Катей сели ужинать. Он давно уже не проверял ее уроки. Школа считалась ее ответственностью, и он доверял ей. Судя по пусть не отличным, но хорошим оценкам доверял не зря. Катя вообще была очень самостоятельной девочкой. Возможно, немного слишком взрослой для своего возраста. Но тут уж ничего не поделаешь — после смерти матери ей пришлось становиться хозяйкой в доме, а ей было тогда всего восемь лет. К своим пятнадцати годам она научилась вести хозяйство и прекрасно готовила. А почти всё свободное время проводила, уткнувшись в книгу.

Катя болтала, рассказывая про школу. Отец Виктор старался ее слушать, но иногда внимание всё же ускользало. День выдался нелегким. Помимо не покидавших его уже не первый месяц мыслей о том, где взять денег на ремонт храма, который крайне в этом нуждался, у него еще вечером вышла тяжелая исповедь. Сначала одна из прихожанок долго жаловалась на родственников и соседей, никак не желая внимать его увещеваниям, что покаяние — это про свои грехи, а не про чужие.

А потом пришла молодая женщина, которая недавно потеряла ребенка. Отец Виктор пытался поддержать ее, как мог, но понимал, что никакие слова тут не помогут. И по окончании службы горячо молился о несчастной, чтобы Господь укрепил ее в нелегком испытании.

— Пап, ты меня слушаешь? — спросила Катя.

Он вздрогнул, возвращаясь в настоящее.

— Да, извини, отвлекся немного. Что ты говорила?

Катя немного помолчала, прищурившись, и уже хотела продолжать рассказ, как вдруг зазвонил телефон.

— Я отвечу! — Катя вскочила и побежала в гостиную, где он стоял.

Отец Виктор улыбнулся на ее энтузиазм.

— Пап, это тебя! — позвала Катя.

В ее голосе звучало легкое разочарование. Вероятно, ждала звонка от подружки. Или даже от друга, с некоторым опасением подумал отец Виктор. Правда, Катя ни разу не говорила, что ей нравится какой-нибудь мальчик, но кто знает…

— Слушаю, — сказал он, подняв трубку с тумбочки, где ее оставила Катя, вернувшаяся на кухню.

— Виктор Васильевич Лавров? — спросил незнакомый мужской голос.

— Да, — настороженно ответил он.

Обычно, когда ему звонили, к нему обращались «отец Виктор». Да и звучал голос очень уж официально. Что-то случилось, вспыхнула в сердце нехорошая уверенность.

— Следователь сто пятого подразделения города Москвы Петров Николай Дмитриевич, — представился звонивший, и сердце сдавило жутким предчувствием. — С прискорбием должен сообщить вам, что вашего сына убили.

— Что? — только и смог произнести отец Виктор, тяжело опустившись на стоявший рядом с телефонным столиком стул.

Следователь неловко кашлянул и гораздо более человеческим и мягким тоном повторил:

— Ваш сын погиб. Искренне соболезную. Вам следует приехать в Москву на опознание.

— Как? — хрипло произнес отец Виктор.

— Предположительно пьяная компания. Виновных пока не нашли, но ведется расследование.

Отец Виктор помотал головой, пытаясь собраться с мыслями. «Это сон. Я сейчас проснусь», — мелькнула мысль.

— К-куда… Куда я должен приехать? — запинаясь, спросил он.

Следователь продиктовал адрес и часы работы морга, и отец Виктор автоматически записал информацию в телефонной книжке.

И только когда он повесил трубку, на него обрушилось осознание.

Петя умер. Убит какой-то пьяной компанией. Его дорогой мальчик, на которого он возлагал столько надежд. Отец Виктор уперся локтями в колени и дрожащими руками вцепился в волосы.

«Господи, укрепи мою веру, помоги мне справиться!» — мысленно взмолился он. Он долго так сидел, уткнувшись лицом в ладони и без конца про себя повторяя: «Господи, помоги! Господи, помилуй мя грешного!»

Постепенно шок немного отступил. Боль не то чтобы прошла, а просто ее словно обволокло теплым туманом. Словно Кто-то невидимый обнял его, утешая и обещая, что с Петей всё будет хорошо. Он теперь в Царствии Небесном, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание. Глубоко вдохнув, отец Виктор тяжело встал, опираясь о столик, и вернулся на кухню.

Катя с улыбкой повернулась к нему, но улыбка тут же погасла, а точно такие же как у него серые глаза испуганно расширились:

— Пап? Что случилось?

Отец Виктор опустился на соседний стул и взял ее ладони в свои. Выражение лица Кати сделалось еще более испуганным. Наверняка тут же вспомнила о том, как он сообщил ей о смерти матери.

— Катюша, — тихо произнес отец Виктор, — Петю убили.

Катя замерла, непонимающе глядя на него, а потом в ее глазах начало появляться осознание.

— Нет, — помотала она головой. — Не может быть. Ведь не может же этого быть?

Вопрос прозвучал так беспомощно и умоляюще, что у отца Виктора болезненно сжалось сердце. Переживая за дочь, он почти забыл о собственном горе.

— К сожалению, может, — глухо произнес он.

И Катя разрыдалась. Отец Виктор подвинул свой стул вплотную к ней, чтобы крепко ее обнять. Она изо всех сил вцепилась в него, уткнувшись лицом в грудь, и отец Виктор успокаивающе гладил ее по спине.

Когда рыдания стихли, Катя отстранилась, подняв к нему заплаканное лицо.

— Почему Петя? — горестно вопросила она. — За что? Как будто нам мало было мамы!

Отец Виктор покачал головой:

— Я не знаю почему, милая, но знаю, что, когда Господь посылает нам испытания, они для чего-то нужны. Даже если нам кажется, будто они бессмысленны, это не так. Просто мы не всё понимаем. Мы можем лишь утешаться тем, что Петя теперь в лучшем мире, наслаждается райской красотой.

Катя мрачно кивнула, явно пытаясь убедить себя в этом.

— Помолись, — мягко предложил отец Виктор. — Станет легче.

Катя снова кивнула, на этот раз с большей готовностью. Вытерев слезы, она ушла в свою комнату читать псалтирь.

Позвонив ее классной руководительнице, чтобы снять Катю с уроков на несколько дней, отец Виктор всю ночь провел в молитве, а рано утром отправился в Москву.

* * *

В морге его ждало еще одно потрясение: на Пете не было креста. Сначала отец Виктор подумал, что крест могли снять сотрудники морга и спросил их. Но они только головами покачали: нет, тело поступило к ним так — без крестика. Душу охватили страшные сомнения: неужели Петя успел отойти от Церкви настолько, чтобы снять с себя крест? И что в таком случае сейчас с его душой? От этого сделалось еще хуже, чем когда отец Виктор получил известие о его смерти. Ему понадобилась вся сила воли и горячие молитвы, чтобы не поддаться отчаянию.

Кате он об этом говорить не стал, чтобы не расстраивать еще больше. И, купив простой крестик, повесил его Пете на шею.

 

После отпевания, на которое собрался весь приход, у отца Виктора осталось светлое чувство. Он давно заметил, что иногда, когда отпеваешь покойника, бывает тяжело, будто давит каменной плитой. А иногда — напротив, легко и почти радостно. Он всегда считал, что это зависит от состояния души умершего. А значит, несмотря на странное отсутствие нательного крестика, Петя всё же не отрекся от Христа. Это утешало.

Пару раз отец Виктор бросал взгляд на Катю, проверяя, как она. Она сосредоточенно молилась, сжимая свечу в пальцах. По ее лицу текли тихие слезы, но было заметно, что у нее возникло то же светлое чувство.

В трапезной храма организовали поминки. Говорили много теплых слов: некоторые постоянные прихожане знали Петю буквально с рождения. Отец Виктор был благодарен этим людям за то, что они пытались поддержать их с Катей, и всё же хотелось побыстрее оказаться дома, подальше ото всех. Он безумно устал — и морально, и физически — настолько, что уже почти ничего не чувствовал, кроме бесконечной усталости.

Наконец, с последними соболезнованиями все разошлись, и отец Виктор с Катей вернулись домой.

— Знаешь, пап, — задумчиво произнесла Катя по пути, — если подумать, я эгоистка.

Отец Виктор удивленно посмотрел на нее: с чего вдруг подобные мысли именно в этот момент? Катя пожала плечами:

— Я ведь плачу сейчас не потому, что мне жалко Петю: я верю — правда верю — ему сейчас хорошо с Господом. Куда лучше, чем в этом мире. Я плачу, потому что мне плохо без него, — и мрачно заключила: — Эгоистка.

Отец Виктор грустно улыбнулся и обнял ее за плечи, притянув к себе.

— Все мы в той или иной степени эгоисты, милая. Плакать из-за разлуки с дорогим человеком — нормально. Главное, чтобы ты не потеряла упования на Господа и твои слезы не превратились в отчаяние.

Катя подумала и кивнула. Больше она ничего не говорила, но прижалась к его боку, словно в поисках опоры. Отец Виктор легонько сжал пальцами ее плечо, давая понять, что она всегда найдет эту опору в нем. Как бы ни хотелось закрыться в своей раковине, у него оставалась дочь, которой он нужен, для которой должен быть сильным.

* * *

Закончив школу, Катя решила поступать в местный институт непрерывного образования, выбрав направление информатики и вычислительной техники. Отец Виктор с облегчением выдохнул. Он не стал бы ей препятствовать, если бы она захотела поступать в Москву, но думал о подобной перспективе с ужасом. К счастью, Катя не стремилась в столицу.

Она стала совсем взрослой и очень красивой — копия матери: круглое лицо с мягкими чертами, светлые волнистые волосы и невероятно красивая улыбка, полная тепла и веселья. Словно Маша обрела вторую жизнь в своей дочери. Отец Виктор с опасением наблюдал за тем, как на нее всё больше обращают внимание молодые люди. Однако сама Катя пока не интересовалась никем из них.

Она усердно училась, иногда встречалась с подругами, всё остальное время по-прежнему проводя дома за книгами. Но рано или поздно это должно было случиться.

Отец Виктор сразу заметил этого парня — он всегда замечал новых прихожан в своей церкви. А высокий светловолосый и голубоглазый парень к тому же выделялся на фоне в основном женского состава прихода. Он несколько раз появлялся на литургии, но пока ни разу не причащался и на исповедь не приходил.

И вот однажды солнечным воскресным утром в начале лета отец Виктор, выйдя из храма, увидел, как Катя, которая, как всегда, ждала его, весело болтает с этим парнем. Она выглядела заинтересованной, а уж парень смотрел на нее словно на неземное чудо. Надо признать, в светлом ситцевом платье и кружевном платке, который к этому моменту сполз с ее головы на плечи, она действительно выглядела очаровательно.

Отец Виктор приблизился к ним, и, заметив его, Катя солнечно улыбнулась:

— Пап, познакомься: это Данила. Он недавно у нас в храме. Да и вообще в Церкви недавно. Но очень интересуется.

— Это хорошо, — улыбнулся отец Виктор.

Данила смотрел на него с заметной робостью и чуть ли не страхом. Он явно не ожидал, что понравившаяся ему девушка окажется дочерью священника.

Секунду подумав, отец Виктор предложил:

— Не хотите присоединиться к нам за завтраком — здесь в трапезной? Если у вас, конечно, нет других планов.

По тому, как просияла Катя, он понял, что принял верное решение. Данила колебался. Он посмотрел на отца Виктора, потом на Катю, и было заметно, что он и хочет принять приглашение, и опасается. В конце концов, он всё же собрал волю в кулак, еще раз посмотрел на Катю и кивнул:

— Спасибо, буду рад.

Данила оказался человеком общительным, рассказал, что недавно закончил экономический в Москве и теперь работает аудитором. Резкие черты лица смягчались, когда он увлекался темой разговора. Или когда смотрел на Катю.

И Катя была права: Данила действительно интересовался христианством. Не просто, как многие, следовал обычаям, а стремился понять, разобраться.

— Ну как, одобряешь? — спросила Катя, когда они попрощались с Данилой.

За дразнящим тоном в ее голосе чувствовалась легкая нервозность. Отец Виктор приподнял брови:

— А что, ты уже собралась за него замуж?

Катя фыркнула:

— Сразу замуж! Так не терпится от меня избавиться?

Отец Виктор засмеялся и притянул ее к себе, поцеловав в макушку.

— Конечно, нет. Будь моя воля, я бы вообще всех ухажеров отгонял от тебя метлой.

Катя тоже засмеялась, а потом серьезно сказала:

— На самом деле, Данила мне нравится. И мне хотелось бы узнать его поближе, пообщаться.

Отец Виктор кивнул:

— Если тебе нужно мое благословение, оно у тебя есть. По-моему, хороший мальчик.

Катя просияла, будто сомневалась до сих пор в его одобрении. Отец Виктор грустно улыбнулся. Вот и настало это время. Его взрослая девочка начала встречаться с мальчиком.

 

Теперь по вечерам Катя не сидела дома, уткнувшись в очередную книжку, а ходила гулять с Данилой. Он неизменно провожал ее до дома, а по воскресеньям после литургии оставался побеседовать с отцом Виктором на духовные — и не только — темы. Некоторое время спустя он пришел на исповедь и причастился.

Катя расцвела и порхала по дому, постоянно что-нибудь напевая. Данила явно был влюблен в нее по уши и смотрел так, словно не постигал, как такое чудо досталось ему. Отец Виктор был рад за них, даже если со скрытой тоской думал о том дне, когда дочь покинет его дом, чтобы стать хозяйкой другого.

* * *

Катя закончила институт хоть и не с красным дипломом, но близко к тому. Отец Виктор думал, что Данила теперь сделает ей предложение. Поскольку давно уже было пора. Они любили друг друга и достаточно долго проверяли себя. Но, возможно, Данила ждал, чтобы Катя закончила учебу.

Но нет. Катя получила диплом, немного отдохнула и начала искать работу. Они общались с Данилой как прежде, но тот по-прежнему молчал. Отца Виктора это беспокоило — тем более, что Катю его молчание огорчало, — но он не вмешивался.

 

В тот день с утра моросил мелкий противный дождик. Народу в храме почти не было. Как, впрочем, всегда на Вечерне в будний день. Однако, выйдя из алтаря по окончании службы, отец Виктор обнаружил, что его ждут.

Рядом с Распятием стоял Данила, который явно нервничал. Может, он решил по-старомодному просить у него Катиной руки, мелькнула мысль.

— Что-то случилось? — спросил отец Виктор, благословив его.

Данила мотнул головой, но потом сразу же кивнул.

— Мне надо вам исповедоваться, батюшка, — выпалил он, избегая смотреть в глаза, его руки едва заметно дрожали.

Происходило явно что-то необычное, и в сердце пробралось нехорошее предчувствие. Подавив его, отец Виктор кивнул:

— Что ж, пойдем.

Он вернулся в алтарь, чтобы надеть епитрахиль, взять Евангелие и Крест, и они прошли в тот придел, где обычно проходила исповедь. Отец Виктор положил на аналой Евангелие и Крест, встал рядом и посмотрел на Данилу. Тот глубоко вздохнул, будто собираясь с силами, шагнул вперед и опустился на колени.

— На самом деле, я исповедовался уже в этом, когда еще учился в Москве, — неожиданно начал Данила, опустив взгляд в пол, — просто я считаю, вы должны знать.

Отец Виктор не стал озвучивать очевидное о том, что однажды исповеданные грехи не надо исповедовать снова. Наверняка у Данилы была причина. Поэтому он просто ждал.

— Вы, наверное, недоумеваете, почему я всё не делаю Кате предложение, — глухо произнес Данила. — Я очень люблю вашу дочь и хочу на ней жениться. Но я недостоин войти в вашу семью.

Он замолчал, продолжая смотреть в пол, и до белизны стиснул руки. Отец Виктор не торопил его. Наконец Данила снова заговорил, на этот раз уже не прерываясь:

— Раньше я очень грешил, вел разгульный образ жизни. И друзья у меня были такие же. Особенно когда я учился в Москве, и родители уже не могли меня контролировать. И вот однажды мы гуляли пьяной кампанией и на улице наткнулись на парня. Он выглядел таким благопристойным, что раздражал нас одним своим видом. Ну, и мы начали к нему приставать. А он, вместо того чтобы испугаться или еще что, вдруг решил воззвать к нашей совести. Я не помню, что именно он говорил, но помню, что это дико нас разозлило. Нас было пять человек — пять здоровых парней, которые набросились на него и принялись избивать, — Данила прервался, судорожно вздохнув. — Мы забили его до смерти.

Отец Виктор вздрогнул. Он никак не ожидал от Данилы подобных откровений. Как же сильно мальчик переменился с тех пор…

— Когда я понял, что парень больше не дышит, это моментально отрезвило меня. Несмотря на все мои грехи, я всё же никого еще не убивал. Это было… страшно. Мои приятели, поняв, что сделали, испугались и тут же разбежались. А я… сам не знаю зачем, я сорвал с убитого крестик. Вот он, — Данила достал серебряный крестик из нагрудного кармана рубашки. — Он жжет меня, не дает мне покоя.

Отец Виктор застыл, с ужасом уставившись на крестик на его ладони. Этот крестик, привезенный когда-то со Святой Земли, он узнал бы где угодно — он сам надел его на шею своему сыну, когда крестил его. Пошатнувшись, отец Виктор схватился за аналой, чтобы не упасть и мысленно взмолился: «Господи, помоги мне! Дай мне сил! Укрепи мою веру!»

Перед ним на коленях стоял убийца его сына. Раскаявшийся убийца, ставший полностью другим человеком, которого любила его дочь. На самом деле, появилась мысль, Данила не был убийцей Пети — нынешний Данила не был тем незнакомым парнем, который убил Петю. Того парня больше не существовало. А потом отец Виктор понял, что разрешилось терзавшее его все эти годы сомнение: Петя не отошел от Церкви, не отрекся от Христа. Он умер как истинный христианин, как мученик. А значит, его душа сейчас действительно на Небесах.

Отец Виктор выдохнул и открыл глаза, только сейчас поняв, что инстинктивно закрыл их. Он поднял епитрахиль и положил ее на склоненную голову, по-прежнему стоявшего на коленях Данилы, который ждал его приговора, очевидно, не ожидая ничего благоприятного для себя. Прочитав разрешительную молитву, отец Виктор медленно произнес:

— По тому, как изменилась твоя жизнь, я вижу, что Господь принял твое покаяние. А если Господь принимает тебя, кто я такой, чтобы судить? И я не могу сказать, что ты недостоин войти в мою семью. Так что, если хочешь жениться на Кате, делай ей предложение. Я благословляю тебя.

Данила вскинул голову и пораженно уставился на него широко раскрытыми голубыми глазами, в которых стояли слезы. Слезы текли и по его лицу. Он медленно поднялся на ноги и тихо выдохнул:

— Спасибо.

В этом коротком слове было столько искренности, столько глубины, что отец Виктор всей душой почувствовал, что принял верное решение, пусть и не самое простое. Сердце всё еще кровоточило по потерянному сыну, но даже если Данила стал единственным, кто раскаялся из той компании, смерть Пети была не напрасной. Он пытался спасти заблудшие души, и ему это удалось. И если до этого в глубине затаилось сомнение, сможет ли он видеть Данилу каждый день, сейчас это сомнение отступило.

 

На следующий день после свидания Катя прибежала домой, светясь от счастья.

— Папа! — с порога объявила она. — Данила сделал мне предложение!

— Давно пора, — улыбнувшись, ответил отец Виктор.

— Так и знала, что ты так скажешь, — засмеялась Катя. — Ты ведь повенчаешь нас?

— Конечно, милая.

Отец Виктор поцеловал ее в лоб, прося у Господа сил принять Данилу не только умом, но и сердцем.

* * *

После того, как Катя переехала на квартиру к мужу, в доме стало пусто. Она навещала отца время от времени (на самом деле достаточно часто), но у нее теперь была своя жизнь. Раньше тишина была для отца Виктора благословением после тяжелого дня и общения со множеством людей, которые приходили к нему со своими проблемами. Но теперь тишина пустого дома давила на плечи. Так что он всегда был рад дочери и зятю, когда бы они ни заглядывали.

Обрадовался и в тот раз, когда звонок в дверь оторвал его от чтения сочинений Иоанна Златоуста. Но насторожился, обнаружив, что Данила пришел один. Прежде он никогда не приходил без Кати. Более того, он смотрел на отца Виктора с потрясенным выражением, в котором ужас смешивался с таким благоговением, с которым обычно смотрят на святых.

— Что-то случилось? — осторожно спросил отец Виктор, пропуская его внутрь.

Не отвечая, Данила, как только за ним закрылась дверь, вдруг упал на колени.

— Как? — сдавленно спросил он, явно борясь со слезами. — Как вы смогли?

Теперь уже отец Виктор испугался по-настоящему.

— Данила, что случилось? — и с замиранием сердца добавил: — Что-нибудь с Катей?

Данила помотал головой, и отец Виктор выдохнул.

— Тогда в чем дело? И встань, пожалуйста.

Но Данила снова помотал головой:

— Нет. Перед вами я могу стоять только на коленях.

Отец Виктор нахмурился и собирался уже потребовать, чтобы он наконец объяснил, что происходит. И тут Данила заговорил прерывающимся голосом:

— Катя сегодня рассказала мне, как погиб ее брат.

О. Кажется, отец Виктор начал понимать.

— Раньше никогда не говорила, только один раз упомянула, что он умер. Я не настаивал — думал, захочет, сама расскажет. И вот она захотела, — Данила судорожно втянул воздух и заключил: — И фотографию показала.

О. Ему следовало догадаться, что рано или поздно это случится.

— Как вы могли… Как позволили мне жениться на Кате после того… Вы, наверное, меня ненавидите…

Отец Виктор грустно покачал головой и, наклонившись, положил ему руки на плечи.

— Я тебя не ненавижу, — тихо, но твердо произнес он, — иначе никогда не согласился бы на твой брак с моей дочерью. Не скажу, что мне было легко, но я простил тебя. Потому что ты раскаялся. Потому что сейчас ты совсем не тот человек, который… Который убил моего сына.

Данила вздрогнул и вскинул на него полные слез глаза. В них плескалось недоверчивое изумление и всё то же благоговение.

— Я недостоин, — выдохнул он.

Похоже, он собирался продолжить, но так и не смог подобрать слов. Отец Виктор вздохнул и выпрямился.

— Конечно, — спокойно согласился он. — Никто из нас недостоин, тем не менее мы все получаем прощение. Абсолютное. Помнишь притчу о немилосердном должнике?

Данила кивнул, завороженно глядя на него.

— В своей обиде на ближнего он забыл, сколь многое прощено ему самому, — после короткой паузы он заключил: — Всегда помни о том, сколько прощено тебе, и тогда сможешь прощать других.

Данила сглотнул и с горячим убеждением произнес:

— Я никогда не забуду. Обещаю.