На грани рассудка (джен)

Ночную тишину разрушил скрип двери, заставляя Марию проснуться. Она осторожно приподнялась на локтях, вглядываясь во мрак комнаты, чтобы рассмотреть того, кто нарушил её сон и покой. Но никого не было. Лишь могильный холод и непонятно откуда взявшийся ветер гуляли по помещению, заставляя продрогнуть до костей и лишь сильнее укутаться в одеяло. Отчего-то внутри возникло неприятное чувство — оно поднималось откуда-то изнутри, стремительно распространяясь по телу. Будто вот-вот что-то должно было произойти.

Сердце бешено забилось в груди, когда прямо в дверном проёме неожиданно возник силуэт. Он прятался в тени, не позволяя рассмотреть себя, но потом неожиданно шагнул вперёд. Мария ужаснулась. Несмотря на смертельную бледность, она сразу узнала нарушителя её спокойствия — Григория. «Сына», которого совсем недавно казнили.

«Но… но этого не может быть. Это сон, его нет, мне кажется», — повторяла про себя женщина, чувствуя, как сердце начало быстро колотиться, а дыхание участилось.

Да, это был Григорий, но выглядел он ужасно. Мертвенно-бледная тонкая кожа, сквозь которую просвечивали синие вены; когда-то рыжие и густые волосы, сейчас представляли жалкое зрелище: какие-то серо-чёрные с вкраплениями родного цвета, напоминающие паклю. Под глазами синяки, будто Григорий не спал долгое время, но больше всего выделялась рана на жилистой шее, которая была оставлена не очень хорошо заточенным топором палача.

Отрепьев чуть повернул голову, она отделилась от шеи, но тут же с хлюпаньем вернулась на место.

«Противно», — с отвращением думала Мария, смотря на призрака, хотя для призрака он был слишком реален.

Вдруг он повернулся к ней и, прожигая взглядом, сказал:

— Мария Федоровна, зачем вы использовали меня? Матушка, ответьте…

— Нет! Порождение дьявола, убирайся в преисподнюю! — испугавшись, сорвалась на крик женщина, а на глазах выступили слезы, тут же стекая по щекам.

Ответом на это стал хриплый смех мёртвого «сына».

— Ох, насмешила, неужели ты считаешь, что я дьявол? — он приблизился к Марии и сел на пол, смотря на женщину. Бурая, практически чёрная кровь капала на пол и его одежду, но Григорий будто бы не замечал этого. — Неужели? А разве тут все, кроме меня, хорошие?

Мария присела на кровати, морщась от трупного запаха, и смотрела, как «сын» пытается ласково улыбаться, но получалось у него очень плохо. По крайней мере, Мария не видела той улыбки, которой улыбаются живые.

Вдруг он снова скрипнул шеей, капли бурой жижи попали на кровать Марии. Он встал и продолжил:

— Нет, вы не святые. Борис Фёдорович хотел лишь усидеть на троне после убийства вашего царевича, а для этого нужен был кто-то, кто будет играть роль. Будет удобен. И выбрали меня, просто выдернули из монастыря, заставив играть роль живого, чтобы впоследствии убить. А ты. А что ты? Признала меня, заботилась и любила, а потом спокойно смотрела на казнь. Это любовь? Это любовь, называется?

— Я-я хотела лишь, чтобы мой сын был со мной, — Мария дрожала от страха, в глазах был испуг.

— И для этого вы выбрали отыгрываться на мне? Именно на мне? — Григорий смотрел на Марию с ненавистью и в то же время с обидой. — Только не говори, что верила в это скоморошничество. Не говори.

Мария лишь кивнула. Его слова были чистой правдой. Она знала, что сын давно мёртв. Она осознанно признала Григория сыном, отлично зная, что он не тот.

— Вот скажи мне, — мужчина несколько успокоился и посмотрел на женщину, — если был бы не я, то ты любого признала, так? Что ты хотела? Власти? Уважения? Ответь мне.

— Не могу, я не могу, — Мария уже не скрывала слёзы, вся её ненависть закончилась на том, что она назвала монаха порождением дьявола. Теперь она прерывисто дышала и со страхом смотрела на него.

Отрепьев смахнул слезу с её щеки.

— Тепло, — сказал Григорий, успокаивающе гладя «матушку». — Как тогда, когда я был жив, ты тогда была ласкова со мной. И я чуть не поверил в вашу выдумку, но всё же вы сами разрушили её одной лишь казнью. Моей казнью. Знаешь что?

— Что? — Мария аккуратно убрала бледную и холодную руку с её очень мягкого бока.

— Я должен преподать тебе урок. Чтобы ты забыла, каково это — лгать всем, чтобы получить величие и уважение.

Луна давно зашла за облако, и Мария не различала, где перед ней мертвец, и лишь трупный запах показывал, что он никуда не ушёл.

— Ты собираешься убить меня? Что ж, я знаю, что демоны ненасытны до чужих жизней, — спокойно ответила Мария, будто бы не боялась.

— Хватит называть меня дьяволом и говорить, что я хочу тебя убить! — его лицо исказила ненависть. — Убивать бессмысленно, ты живая, а я мёртвый.

Мария согласилась. Глупо отрицать очевидное.

Григорий ходил туда-сюда, временами хрустя шеей, капли бурой жижи снова падали на деревянный пол и тут же впитывались.

— Я буду приходить каждую ночь к тебе, буду потихоньку уничтожать твою душу, пока не пойму, что с тебя хватит. Поверь, это будет для тебя хорошим уроком, — сказал Григорий, перед тем как Мария проснулась.

* * *

Мария резко открыла глаза. В окно, пробиваясь сквозь щёлочку между плотными шторами, светило яркое майское солнце. Тишина и спокойствие царили в комнате, а дверь была плотно закрыта. Казалось, будто никто и не приходил этой ночью, не говорил тех страшных слов. Чтобы убедиться в этом, Мария встала с кровати и осмотрела пол. Никаких кровавых следов на деревянном полу будто и не было.

«Это был сон», — подумала Мария, осматривая комнату. Внезапно, на долю секунды, ей показалось, что она до сих пор видит силуэт Григория. Его бледное лицо и тёмные глаза, в которых читались обида и ненависть. Вздрогнув, Мария вспомнила про его слова, сказанные им во сне.

«Неужели это правда? Тогда эта неделя покажется мне сущим адом…» — думала Мария, медленно одеваясь. Ей оставалось только принять это как должное и смириться с тем, что Григорий найдёт способ сломить её.