Наш храм мира (гет)

— Расскажи мне о Фьерде.

Они отдыхали в своей комнате над клубом «Воронов», откуда доносили приглушенные голоса гуляк. Нина сидела, скрестив ноги, у изголовья кровати, в то время как Матиас лежал, положив голову ей на колени, и Нина гладила его по волосам. Его глаза закрыты. Он не позволяет себе такой уязвимости перед другими; раньше она винила в этом тренировки дрюскелей, но теперь ей кажется, что это просто черта характера.

Матиас запыхтел, но глаз не открыл.

— Почему ты хочешь знать?

— Потому что мне нравится знать вещи, — беспечно объяснила Нина. — Я храню и коплю их, чтобы потом использовать.

Матиас лениво открыл глаза и взглянул на нее. Сердце защемило от чувств: Нина не помнила, когда в последний раз чувствовала такое спокойствие и умиротворение, когда можно просто наслаждаться близостью дорогого человека. Вторая армия не оставляла солдатам много время на себя, как, наверное, и дрюскели.

— Нечего рассказывать, — пробормотал Матиас. — Ты видела все самое лучшее.

— Надеюсь, что нет, — фыркнула Нина. Ледовый двор был по-своему великолепен, но там было так холодно. Место, где ничего нельзя взрастить, кроме ненависти и горечи. По крайней мере в Малом дворце были мягкие кресла. — Я не видела, где ты вырос.

Матиас посмотрел на ее, вспоминая. Нина заволновалась: наверное, не стоило затрагивать эту тему. В конец концов от воспоминаний о доме до размышлений о том, почему его больше нет — один маленький шаг.

Но Матиас не стал ни хмуриться, ни отмахиваться. Вместо этого он взял ее руку и прижал к своей груди. Нина почувствовала, как размеренно стучит его сердце под ладонью.

— Я вырос в сельской местности. Там все совсем не так, как в Ледовом дворе. Люди живут в небольших домах и занимаются земледелием.

— Я могу представить тебя фермером, — поддразнила Нина. — Как ты носишь на плечах коров.

Матиас забавно нахмурился.

— Я не носил коров.

— Тогда коз?

— Х-м, — Матис переплел их пальцы, — было дело, когда они убегали с пастбища.

— Значит, у тебя было пастбище, — в сознании Нина уже началась складываться картина: зеленые холмистые поля, золотистая пшеница, собранная в высокие стога, на которых прыгают дети. Голубое, как его глаза небо, яркое и безоблачное.

— Небольшое, — уточнил Матиас. — Мы не были особо богаты, но нам всего хватало.

— И козлов тоже, полагаю, — усмехнулась Нина. — Знаешь, мы иногда видели, как они околачиваются возле Малого дворца. Злобные маленькие твари.

— Вовсе нет! — Оживился Матиас. — Ии просто нужна ласка. Сначала нужно заслужить их доверие, а затем учить повиноваться.

Нина улыбнулась.

— Звучит знакомо.

Матиас выпустил ее ладонь, и нежно коснулся ее лица. А затем небольно ущипнул за подбородок.

— Мне тоже, Häirikkö.

Нина притворно ахнула.

— Ты назвал меня хулиганкой?

— Хочешь сказать, что это не так?

— Ну… нет, — Нина отняла его руку от своего лица, и поцеловала запястье. — Итак, вы держали коз.

— И цыплят, и годовалую свинью, — он поморщился. — Сестра подняла такой шум, когда ее зарезали, что больше мы скот не забивали.

— Твоя сестра.

Матиас упоминал о ней только вскользь и никогда не называл по имени. Наверное, она была похожа на Матиаса — те же золотистые локоны и голубые глаза, но с беззубой улыбкой.

— Расскажешь мне о ней.

— Tuija. Примерно такого роста. — Матиас вытянул руку на уровне кровати. — Семь лет.

Он не стал уточнять: «ей было семь лет». Нина снова начала мягко перебирать его волосы.

— Она была похожа на тебя? — спросила Нина, и едва не подпрыгнула от неожиданности, когда Матиас рассмеялся.

— Нет, — Матиас на секунду задумался. — Она была очень избалованным ребенком.

— Что-то мне подсказывает, что ты сам ее баловал.

У Нины тоже была семья, но ее забрали в Малый дворец в столь юном возрасте, что она плохо помнила своих родных. А жаль, ей бы понравилось, чтобы ее баловали.

— Верно, — улыбнулся Матиас. — Как и все остальные. Ей трудно было в чем-то отказать. Однажды, как сестра была еще совсем малышкой, мать отправила ее спать без ужина, тогда она вылезла через окошко и отправился в тетин дом. Она успела съесть половину пирога до того, как ее хватились.

— Такая девчушка мне по сердцу.

— Тебе бы она понравилась, — улыбка Матиаса померкла. — Моим долгом было присматривать за ней.

Нина не прекратила ласк, она уже знала, как закончится история.

— В тот день, когда пришли солдаты, — медленно выговорил Матиас, — родители велели нам спрятаться в сарае. Я оставил ее за стогом сена, а сам пошел драться.

— Но ты не мог. Ребенку ни за что не выстоять против инферна, — заметила Нина. Даже она сама вряд ли бы одолела заклинателя огня: что толку от умения останавливать сердцу, если тебя подожгут едва ты успеешь вскинуть руки.

— Знаю, — глаза Матиаса сделались стеклянными. — Меня сразу вырубили. Должно быть они подумали, что я умер, потому и не добили. А когда я очнулся… все вокруг горело.

«Мне жаль» было бы недостаточно, поэтому Нина промолчала. Остальное легко было представить: как он очнулся и обнаружил руины вместо дома, как напрасно звал своих родных… как нашел их останки. Нина вспомнила о сожженных телах гришей на столбах во Фьреде и содрогнулась. Никто не должен умирать таким образом.

— Через несколько дней меня нашли дрюскели, которым удалось оторваться от гришей. Остальное ты знаешь.

Нина знала. Мальчик, которого дрюскелли подобрали на пепелище, должно быть, напоминал мужчину, лежащего на ее коленях — в четырнадцать он наверняка уже был же рослым и широкоплечим — но испуганным и одиноким. Легкая добыча для таких, как Ярл Брум.

Матиас взял ее за руку и поцеловал костяшки пальцев.

— Теперь твоя очередь.

— Моя? — Нина пожала плечами. — Ты же знаешь, что я выросла в Малом дворце, как и остальные гриши.

— Ты там родилась?

— Нет, в Ревости, — поправила Нина, хотя она плохо помнила свое детство: вроде бы из окна ее комнаты были видно горы. — Мой отец держал магазин, вроде бы. А мама ему помогала.

Две старшие сестры Нины тоже проходили проверку, которая ничего не показала, и все были уверены. что Нина тоже отказница. Она была любимой дочкой, родители называли ее лапушкой. — Из-за войны тестирование проводилось очень рано. Я отправилась в Малый дворец в пять лет.

Если она и скучала по дому, то не помнила этого. Все произошло так быстро — за считанные дни ее испытали и забрали во дворец, где завалили красивой одеждой, кормили вкусной едой и все твердили, что она станет хорошим солдатом в армии царя Николая. На что-то кроме благоговения не осталось времени. А потом началось обучение, и стало ясно, что прежняя жизнь закончилась.

Матиас провел большим пальцем по линиям на ее ладони.

— Ты хотела бы остаться?

— Что? — вопрос поставил Нину в ступор, как если бы Матиас спросил не хочет ли она натянуть на себя мешковину и дать обед бедности. — Нет, конечно нет. Вторая армия… это дом.

И даже больше, чем дом: знак почета, величайшее дело, которое Нина могла сделать в своей жизни. Что может быть лучше, чем служить своей стране? Какую пользу она могла принести, будучи дочерью лавочника в Ревости? Продавать галантерею и флиртовать с покупателями? А вот свой кафтан она носила с гордостью.

— А ты бы вернулась к ним, если бы могла?

Ответить на этот вопрос было труднее. Конечно, Матиас отправился бы с ней. Вторая армия примет ее обратно: Женя поручится за нее, и может даже Зоя смягчится, учитывая нехватку солдат. Призыв обязателен для всех. Да, они уехали бы в Равку, постарались бы ужиться там, несмотря на предубеждения против их союза. Потом бы ее отправили биться с людьми, которых Матиас считал когда-то семьей, а его самого… Нина не знала, что будет делать Матиас, путь в армию ему закрыт. За ним все время будут наблюдать, за ними обоими. Сколько времени пройдет, прежде чем груз подозрений станет неподъемным? Как долго она смогла бы сносить брошенное в спину «предательница»?

Найдется ли ей, лишенной сил, которые делали ее такой ее ценной, место среди бывших товарищей?

— Когда-нибудь мы поедем в Равку, — вместо правильного ответа, пообещала Нина. — И я покажу тебе столицу во время зимнего празднества.

Матиас улыбнулся.

— И мы попробуем жареный изюм?

— Если хочешь.

И блины, и пастилу, и хрустики. Они могли бы бродить по улицам Ос Альты, попивая медовуху. Будущее представлялось Нине отчетливым, и в тоже время непроглядным, как Неморе. Какая судьба уготована двум солдатам, которые не могут и не хотят больше сражаться? Если они больше не оружие, то кто тогда?

— Звучит неплохо, — хрипло побормотал Матиас, медленно засыпая на ее коленях.

Вставать будет тяжело — Матиаса просто так не сдвинуть — но Нина не могла пошевелиться и завороженно наблюдала, как трепещут его ресницы. Ей хотелось поймать это теплое и светлое мгновение в банку, чтобы оно могло осветить им путь. Святые видят, им это понадобится.