Наперекор судьбе (гет)

Первый раз я увидел Ксению, когда меня привезли во дворец Бориса Фёдоровича. Борис, видимо, ушёл разбирать указы, а я решил походить и позаглядывать в комнаты. Проходя около очередной комнаты, я услышал чей-то милый, звонкий смех.

«Интересно, кто это смеётся?» — подумал я. Приоткрыв дубовую дверь, я заглянул в довольно просторную и светлую комнату. Возле дальней стены на лавке сидела девушка в красном сарафане и общалась, как я понял из разговора, со своим братом — Фёдором.

Вдруг она обернулась и встретилась взглядом со мной. Это смутило меня, почувствовав, как сердце отчего-то колотится быстрее обычного, я поспешил закрыть дверь. Не хотелось понапрасну тревожить людей, поэтому решил отправиться к себе в комнату. В привычной обстановке думалось легче, казалось, что только здесь я буду в полной безопасности. Пытаясь успокоить своё колотящееся сердце, я лёг на кровать поверх покрывала и закрыл глаза. Образ молодой симпатичной девушки всё никак не хотел исчезать.

— Так, успокойся, Григорий! Ты — монах. Ты давал обет безбрачия, и этого чувства не должно быть у тебя, просто не должно.

Но сердце не слушало меня, мои мысли всё чаще и чаще возвращались к Ксении. Я знал, что не могу признаться в чувствах, так как считал, что царевна отвергнет сразу же, ведь во мне нет ни капли царской крови, а значит, я не ровня ей.

— Что же мне делать? Я не могу признаться, но, может, я могу дарить знаки внимания тайно? Да, так и сделаю! — щёки пылали, я радовался своей придумке.

Ксения была в горнице. Она была всё в том же красном сарафане и задумчиво смотрела в окно. За окном дул ветер и срывал высохшие жёлтые листья с деревьев. Тихо подойдя к ней я внезапно поцеловал её в щёку. Она вздрогнула и обернулась:

— Дмитрий Иванович, вы поцеловали меня? — спросила Ксения, на её щеках появился румянец.

— Д-да, — кивнул я, в душе боясь, что ей это не понравится, но она лишь улыбнулась и первый раз поцеловала меня в губы.

Я был очень смущён и в то же время неописуемо счастлив: я нравлюсь царевне. Я нравлюсь ей.

Мы договорились, что будем часто видеться именно одни. Мне нравилось с ней общаться, ведь оказалось, что я быстро нашёл с ней общий язык. С ней было гораздо легче, чем с кем-либо ещё из этого дворца.

Я думал, что такие встречи были просто, чтобы скоротать время, когда нам обоим нечего делать. Так я думал, пока по прошествии двух недель ко мне не подошёл Фёдор. Взгляд брата Ксении был задумчивым и, кажется, он не хотел ко мне изначально идти:

— Что нужно хоть? Говори быстрее, у меня скоро тренировка с Петром Фёдоровичем, — потребовал я.

Юноша будто очнулся, зачем-то пригладил чёрные волосы, но тут же принял спокойный вид.

— Дмитрий Иванович, моя сестра Ксения хочет вас видеть. — Фёдор кивнул на дверь, она была приоткрыта.

— Зачем?

— Зачем-зачем, она сказала, что хочет видеть вас, и всё. Будто б я знаю! — с раздражением ответил тот.

Сердце застучало. Я знал, что просто так меня бы не позвали, и поэтому сразу быстро пошёл к Ксеньюшке.

— Вы меня звали? — спросил я, заходя к Ксении.

Та обернулась. На лице у неё была счастливая улыбка. Она кивнула и предложила сесть.

— Да, я хотела сказать, что… — она замолчала, стараясь подобрать слова. Через некоторое время она продолжила: — Вы мне нравитесь, Дмитрий Иванович.

Это было и приятным удивлением для меня. Я не мог принять это, но и отвергнуть чувства царевны казалось абсолютной глупостью.

— Я… я вас, — начал было я, смотря на Ксению. Её карие глаза были полны надежды на то, что чувства взаимны. С одной стороны, мне хотелось и признать эти чувства, но с другой — я не мог; я до сих пор был верен монашескому обету.

«Соберись! Скажи ей! Ну, где твоя дворянская гордость, Юрий?» — рассуждал я. Сердце бешено стучало, я не мог молчать:

— Я не принимаю ваши чувства. Я не могу, я монах, дававший обет безбрачия… Надеюсь, мой ответ не разочарует вас? Вы молоды, вы найдёте избранника, — выдохнул я.

Наступила тишина. Ксения стояла неподвижно, обдумывая мои слова. Я не торопил её, давая возможность самостоятельно справиться со своими чувствами и привести мысли в порядок. Лицо ее выражало холодное спокойствие, улыбка служила попыткой показать, что все нормально, и лишь глаза говорили правду, грозясь вот-вот наполниться горькими слезами.

— Так вот вы как… ясно. Ну, хорошо. Хорошего вам дня, — Ксения отвернулась, то ли не желая видеть меня, то ли в попытке скрыть свои истинные эмоции.

В сердце кольнуло. Ксения больше так ничего и не сказала, стоя ко мне спиной. Я готов был к любой реакции: к слезам, крикам, даже готов был принять пощёчину. Но, как оказалось, тишина могла резать без ножа. Я мог вынести любую самую бурную реакцию, но молчание доставляло куда больше боли.

Не вытерпев, я вышел из её комнаты и, чтобы успокоиться, вышел из дворца.

* * *

Меня окликнули. Это был Пётр.

— Ну что? Собирайте коня и идём на тренировку. Вы же не забыли? — подойдя ко мне, воевода положил руку на плечо.

— А? Нет, что вы! — я с усилием улыбнулся. Какое-то гадкое чувство поселилось в моём сердце.

Оседлав своего вороного коня, я медленно поехал за Петром Фёдоровичем. Ветер дул несильно и, видимо, поэтому воевода выбрал это время для тренировки. Впрочем, тренировки проходили каждый день по несколько часов, и мужчина всё равно повёл бы меня на тренировку, невзирая снег идёт или дождь.

Мы подъехали к поляне. Деревья, ещё не потерявшие листья, были очень красивы. Красные, жёлтые, оранжевые и в некоторых местах скромно выглядывали зелёные листочки, не желающие превратиться в гниль.

Задумавшись, я очнулся от окрика:

— Дмитрий Иванович, вы на тренировке или где? — Пётр был недоволен.

— На тренировке, — быстро ответил я.

— Попробуем повторить отражение ударов. Я нападаю, а вы будете отражать. Понятно?

Я кивнул. Тренировка давалась мне очень тяжело. Я испытывал стыд и за то, что не мог тренироваться как следует, и за то, что мои мысли возвращались снова и снова к моменту, когда я отверг чувства царевны. Задумавшись, я пропустил удар. Это вконец разозлило Петра Фёдоровича:

— Да что с вами не так? Почему вы не можете нормально тренироваться? — Пётр вздохнул и ушёл, оставляя меня на поляне одного. Дорогу я знал, но решил подышать терпким и немного сладким воздухом. Неожиданно как-то вспомнилась моя семья. Боже! Как же я сильно соскучился по ним.

Я вспомнил отца Богдана и частые, когда мне было лет восемь, выездки с ним. Когда он показывал окрестности и рассказывал о прошлом, всегда было интересно слушать, особенно про военные походы. Матушка моя, Варвара, честно, отчего-то совсем не помню её, но помню голос и извечное «Юшенька» и… Всё на этом. Василий, младший брат, который всегда меня тянул в любые передряги и… это было весело, кажется, что я помню его чуть ли не лучше, чем отца, и очень по нему скучаю. Надеюсь, что меня они не забыли и довольны мной, ведь разочаровывать я никого не хочу.

Потом накатили ещё более невесёлые размышления о проступке. Я боялся возвращаться, так как считал, что если Фёдор рассказал всё отцу, то можно распрощаться и с царством, и с жизнью будущего царя, и, если не повезёт, даже с собственной жизнью. Разозлённого Бориса Фёдоровича мне хотелось видеть ещё меньше, чем себя на плахе или виселице. Меня аж передёрнуло от такой мысли. Так бы я и бродил без дела по поляне, не являясь к царю, если б не начавшийся внезапно мелкий и противный дождь и не урчание в животе.

«Отлично, мало того, что я голоден, так я ещё и промокну. Только этого мне не хватало!» — подумал я и, пришпорив коня, поспешил во весь опор ко дворцу. Мой конец меня не сильно волновал, я не хотел попасть под ливень, а судя по усиливающемуся дождю — он будет.

Добравшись до дворца, я оставил коня в конюшне и поспешил ко дворцу, дабы согреться. Пройдя к себе, я начал переодеваться. И хотя одежда была чуть влажной, я всё же не хотел простудиться. Повесив одежду на стул, я вышел из комнаты. До меня донёсся лёгкий аромат травяного сбора, так знакомый мне с самого детства. Кажется, Борис Фёдорович решил попить сбора вместе с семьёй.

Я подсел к ним, стараясь не привлекать лишнего внимания. Ксения о чем-то беседовала с братом, я зачем-то посмотрел на неё. Фёдор зло посмотрел на меня, как бы говоря: «Лучше молись Богу, чтобы я не рассказал всё отцу».

«Кажется, она рассказала ему», — подумал я и, чтобы отвлечься, начал пить сбор. Кажется мой и так невесёлый вид увидела Мария.

— Что-то не так, сынок? — спросила она меня и ласково погладила по волосам.

— Да есть у меня тут… проблема. Но я не могу рассказать здесь, пойдём лучше к тебе? — шёпотом сказал ей я.

Ирина неодобрительно покосилась на нас. Ей определённо не нравились шептания у неё под боком, но она промолчала.

Мария Фёдоровна отвела меня за руку к себе. Сев на стул, она потребовала:

— Ну, рассказывай, что там у тебя?

Вздохнув, я пересказал ей мой проступок, что до сих пор меня грызёт изнутри противное чувство вины. В мыслях я постоянно возвращался к тому моменту, к чистым глазам Ксении, в которых были горькие слёзы по моей вине. Мария пристально посмотрела на меня, пытаясь отыскать то, что я сам боялся найти. После недолго раздумья, наконец, улыбнулась так по-доброму, как умела только она, и произнесла:

— Думаю, тебе стоит извиниться перед ней. Ксения добрая, она поймёт тебя.

Я лишь кивнул «матушке».

— Умница, — сказала она, обняв меня и крепко поцеловав в щёку. Это было очень приятно.

Когда я ушёл от неё, то направился прямиком к себе, разделся и лёг в кровать. В комнате по-прежнему стояла тишина. Очень хотелось скрыться ото всех: от взглядов, от ненужных слов и, самое главное, от собственных мыслей. Я растянулся во весь рост и закрыл глаза, уже мечтая о блаженном сне, но не тут-то было! Неожиданно проснулась совесть и принялась меня упрекать в том, что я совершил. Мне было очень стыдно, но я так и не пошёл извиняться перед Ксенией.

Сначала не хотел позориться перед царём, а потом все уже легли спать и врываться к Ксеньюшке с глупой мольбой о прощении казалось мне не очень хорошей затеей.

Наконец, я мысленно успокоил совесть и всё же смог заснуть, хотя на сердце было всё так же тяжело.