Момент вечности (джен)

— Почему никто не пользуется ручками?

— Что? — Малфой перекатился на бок и недоумевающе посмотрел на Гарри.

Шёл третий день их наказания в виде раннего отхода ко сну, и как ни старались мальчики не замечать друг друга, как ни упрямились, молча пялясь в потолок, их собственное любопытство пересиливало. Почему-то каждый вечер, когда они удалялись в спальню, начинались нескончаемые пикировки и споры, которые прерывались два часа спустя, когда в комнату заявлялись остальные первокурсники. Каким бы противным ни был Малфой, Гарри наслаждался этими разговорами, хотя бы потому, что мог подначивать Драко.

Всё начиналось с того, что всякий раз, когда Гарри спрашивал, почему маги делают что-то не так, как маглы, Малфой воспринимал это как шпильку в адрес волшебников. Хотя это было не так: натерпевшись от Дурслей с их верой в то, что всё должно быть нормально и на своём месте, Гарри любил магический мир и его совершенно безумный подход практически ко всему. Будь на месте Малфоя кто-то другой, с кем пришлось бы делить вечера, Гарри, скорее всего, восторженно рассказывал бы о том, как великолепен Хогвартс. Он и сейчас считал Хогвартс замечательным, но защитная реакция Малфоя была просто бесподобна, и Гарри продолжал то и дело задевать его.

— Ручки. Шариковые. Маглы используют их вместо перьев, — Гарри, множество раз пересчитав каменные плиты над головой, тоже перевернулся. — Это такой пластиковый стержень с чернилами. Чернила вытекают из кончика, и не нужно ни во что его макать, потому что там уже всё есть.

— А что будет, когда стержень закончится?

— Покупаешь новый, — пожал плечами Гарри. — Они недорогие, десять или двадцать пенсов, — заметив выражение лица Малфоя, он уточнил: — Это магловские сикли.

— Глупости всё это, — заявил Малфой со своим вечным видом превосходства. — С пером тебе никогда не придётся его выбрасывать.

— Ага, а как насчёт пузырька с чернилами? Они ведь заканчиваются, — заметил Гарри. — А с шариковой ручкой ты не испачкаешься.

— Ты просто косорукий, — Малфой ухмыльнулся и продемонстрировал чистые ладони. — Как все маглы.

— Заткнись, — буркнул себе под нос Гарри, которому не особо пока давалось письмо перьями, но через мгновение он продолжил спрашивать: — А почему вы пользуетесь пергаментом?

— А чем ещё? Дымовыми сигналами? — хмыкнул Малфой, не потрудившись даже скрыть насмешку, хотя и постарался спрятать неподдельный интерес, впрочем, безуспешно. — Только не говори, что маглы не умеют писать.

— Конечно, они умеют писать, иначе как ты думаешь, для чего тогда шариковые ручки?

— Ну не знаю, это ты у нас эксперт по маглам. — Малфой потянулся, пружинисто поднялся с кровати, прошёлся туда-сюда по комнате, а затем, поскольку выходить из спальни было запрещено, плюхнулся обратно на постель. — И что же они используют вместо пергамента?

— Бумагу, — сказал Гарри. — Обычную бумагу.

— Пергамент — это и есть обычная бумага, — Малфой уставился на Гарри, как на сумасшедшего. — Дай угадаю, ты всё ещё пользуешься каменными табличками и называешь их обычной бумагой?

— Очень смешно! — фыркнул Гарри. — Я говорю о писчей бумаге. Линованной. Только не говори, что ты никогда о ней не слышал. Она белая, а не жёлтая, и листы тоньше.

— Это странно, — с меньшим осуждением, чем обычно, признал Малфой. — И что значит «линованная»? На магловской бумаге есть строчки? — И не дав Гарри и рта раскрыть для объяснений, сделал собственные выводы: — А-а-а, это потому, что маглы плохо пишут, и им нужны линии, чтобы писать ровно! Иначе они просто писали бы зигзагами во все стороны.

Гарри лишь бросил на него взгляд ты-что-шутишь. Тем не менее, этот разговор ему скорее нравился, чем вызывал неприятие. Малфой был… ну, он был абсолютным идиотом, но с ним можно было справиться. Даже в своей уверенности, что его точка зрения единственно правильная, он в какой-то степени был похож на Дадли, если бы тот так не тупил и проявлял немного больше интереса к миру.

— Почему ты продолжаешь их защищать? — спросил Малфой. — Ты же не магл. И сам сказал, что у тебя ужасные родственники.

— Ужасные, но… Я не знаю, — Гарри пожал плечами. — Я люблю магию. Люблю Хогвартс. Я люблю всё это. Это просто по-другому, вот и всё. Если бы мы не разговаривали, я бы, наверное, не так много об этом думал.

— Хм… — Малфой заложил обе руки за голову, сцепив пальцы в замок. — Я понимаю, что это другое. Знаешь, может, я и не знал тогда, что ты живёшь с маглами, но я пытался предложить тебе помощь. Я сказал, что могу показать тебе, как устроен этот мир, а ты даже не пожал мне руку.

— Да потому что ты оскорбил моего друга, — напомнил Гарри. — Ты назвал его отребьем и сказал, что если я не буду повежливее, то закончу, как мои родители. Даже не могу себе представить, почему я сомневался в такой дружбе.

— Уизли — отребье, — огрызнулся Малфой, но в его голосе не было такой убеждённости, как обычно, даже если он и верил в это. — Все это знают. Кстати, он тот ещё друг. Тебя распределили в Слизерин, и теперь он даже не смотрит на тебя.

— Это неправда, — возразил Гарри и, хотя понимал, что Малфой прав, с уверенностью заявил: — И он не отребье, всё равно, думает так твой отец или нет.

Как бы то ни было, Рон не оскорблял Гарри. Если они сталкивались друг с другом в коридорах или перед уроками, то останавливались и понемногу болтали. Впрочем, это было совсем не похоже на тот чудесный день, когда они делились сладостями в Хогвартс-экспрессе и говорили о своих семьях. Теперь Рон смотрел на Гарри так, как будто он был миной, оставшейся после войны, миной, которая, скорее всего, обезврежена, но не было никакого способа узнать это наверняка.

— Как вообще там… ну… там? — однажды спросил Рон так тихо, словно боялся, что его услышат. — Снейп кошмарный? Или всё вам с рук спускает?

— Ни то, ни другое, — просто ответил Гарри. — Иногда бесится из-за мелочей, но не так уж и плох.

Рон только разинул рот, потом кивнул и поспешил на своё место — профессор Макгонагалл уже начинала урок. Гарри подумал о том, чтобы сесть рядом с Роном, но к этому времени он уже понял, что никто не сидит со слизеринцами, кроме других слизеринцев. Непонятно, кто это придумал, но Гарри не собирался привлекать к себе ещё больше внимания в дополнение к тому, что уже получил, просто существуя, и сел на свободное место рядом с Блейзом.

Гарри ещё не совсем понимал, когда нужно использовать фамилии. Мысленно он представлял всех по именам, за исключением Малфоя, но большинство окружающих, кажется, называли друг друга по фамилиям, по крайней мере, за пределами гостиной. В самой гостиной, однако, все менялось, имена и фамилии употреблялись попеременно, в зависимости от настроения. Однако, по непонятным для Гарри причинам, девочек всегда называли по именам. Он подумал, не сталкивался ли Дадли с тем же самым в Вонингсе, но потом вспомнил, что в Вонингс девочек не принимают, да и Дадли, скорее всего, не стал бы слишком много думать об этом.

А сам Снейп? Он вызывал у Гарри неуёмное любопытство, больше, чем кто-либо. Первый урок зелий у Гарри будет только в пятницу, но он уже успел провести некоторое время с этим человеком — тот каждый вечер заходил на пару часов в гостиную. Даже несмотря на то, что Гарри и Малфою приходилось укладываться спать в семь, и они отправлялись в спальню за десять минут до назначенного времени (всегда под одобрительные возгласы и насмешки окружающих), всё же удавалось немного пообщаться с невероятно загадочной летучей мышью.

Снейп не поощрял любопытство, по крайней мере, насколько Гарри заметил, он был помешан на правилах и предписаниях. Каким-то образом он с одного взгляда через всю комнату замечал лак на ногтях третьекурсницы, мог практически неуловимым движением руки отвесить внушительный подзатыльник какому-нибудь нарушителю. У учеников должны быть подшиты воротнички, а рубашки обязательно застёгнуты на все пуговицы. Внешний вид был одной из навязчивых идей Снейпа.

Декан ни в коей мере не был нянькой для своих учеников, и никому в голову не приходило не подчиниться его авторитету. На самом деле Гарри содрогался при мысли о том, что кто-то может попытаться взбунтоваться. Снейп всегда рычал на них, требуя сначала подумать и задействовать свои чёртовы головы, независимо от того, собирался ли Майлз Блетчли опрокинуть вазу или Миллисента Булстроуд — затеять ссору из-за чего-то, что на самом деле того не стоило.

Снейп не был похож на Дурслей, которые всегда орали на Гарри, чтобы не задавал вопросов. Теперь мальчик мог спрашивать и получал ответы. Это было новое ощущение — когда на тебя не огрызаются за то, что ты хочешь что-то узнать. Ну, может, Снейп и рычал немного, но это было другое. Почему-то это было просто… по-другому.

* * *

Северус Снейп любил пятницы. Настолько, что райвенкловцы, покидавшие класс после последнего урока, могли бы заподозрить, если бы вообще удосужились посмотреть, что левый уголок рта зельевара приподнялся на мельчайшую долю процента не просто так. Северус наслаждался выходными, несмотря на то, что они были, пожалуй, более напряжёнными, поскольку у слизеринцев внезапно появлялось свободное время для воплощения всех своих самых смелых проказ. Приходилось держать змеек на относительно коротком поводке, заставляя их заниматься хозяйственными делами в субботу утром, да и в будние дни тоже. Бо́льшую часть работы по школе, включая подземелья, выполняли домашние эльфы, но Северус не допускал, чтобы его слизеринцы бездельничали.

Тем не менее он не мог держать свой факультет под постоянным наблюдением, да и не хотел, поэтому выходные означали, что в его распоряжении два благословенных дня, когда можно не обращать особого внимания на то, что замышляют сорванцы. Конечно, один или два из них непременно оказывались в его кабинете, потому что желание перевернуть всё с ног на голову было слишком велико, но Северус полагал, что с детьми это неизбежно. Однако это не означало, что он должен с ними нянчиться, и он вовсе не был снисходительным, действовал по принципу: натворил — отвечай. По крайней мере, он хотя бы не причитал над проступками своих учеников, как Помона над своими хаффлпаффцами или Филиус — над райвенкловцами.

Он до сих пор вздрагивал, вспоминая «великие диверсии» Хаффлпаффа в прошлом году. Этот «бунт», как выразилась Помона, заключался в том, что группа учеников четвёртого и пятого курсов каждую ночь тайком выбиралась из общежития и устраивала то, что они считали шалостями, например, приклеить большие глаза на портреты (обитатели которых просто убирались с дороги, ворча по поводу унижения) и фальшивые усы над верхней губой на бюстах в коридорах. Когда Аргус наконец поймал их, каждый день в учительской проходил под страдальческие стенания чёртовой Помоны. Она, видите ли, никогда не думала, что её милые, добропорядочные хаффлпаффцы когда-нибудь нарушат правила и окажутся способными на подобные хулиганства, и осознание этого просто надрывало ей сердце.

— Знаешь, Северус, что самое ужасное? — грустно сказала она однажды, уставившись в свою кружку с ромашковым чаем, пока Северус пытался составить план уроков. — Они, наверное, даже не думали обо мне, раз повели себя подобным образом. Совсем не думали.

Северус не поднимал головы, поэтому она не видела, как он закатил глаза так сильно, что, казалось, они вот-вот вылезут у него из ушей. Это же дети! Естественно, они не думали о ней, они вообще ни о ком не думали, кроме себя, и было нелепо переживать из-за этого. Будь они его учениками, то долго спали бы на животе, но на этом всё и закончилось бы. Хотя смешно полагать, что они впредь задумались бы о своём декане. К сожалению или к счастью, Северус — не Помона. Хотя она была впечатляюще начитанной, и Северус не мог отрицать, что ценил их разговоры о литературе и музыке.

Размышляя о профессоре гербологии, Северус добрался до первого этажа и завернул в коридор, где находился кабинет Аргуса Филча. Смотритель высунулся из двери и просиял, увидев, кто пожаловал.

— Северус, — поприветствовал он и показал небольшой пакет с сахарными перьями. — Орда гриффиндорцев швыряла это друг в друга. Зайдёшь? — Он кивнул на свой кабинет, и Северус принял приглашение. Хотя он подозревал, что ученики Хогвартса уверены, будто слизеринский декан питается кровью и сырым мясом с чесноком, он был таким же сладкоежкой, как и любой другой человек. И при всей своей любви к одиночеству был не прочь посидеть немного в компании Аргуса.

Он знал этого человека с двенадцати лет. Аполлион Прингл ушёл на пенсию летом между первым и вторым курсами Северуса, а когда Снейп вернулся в Хогвартс после каникул, то обнаружил на месте Прингла вечно хмурого Аргуса Филча. Северус долго не мог понять, почему Дамблдор нанял сквиба присматривать за гигантским замком, наполненным ордами детей-волшебников. Это же наверняка невыполнимая задача для человека, который сам не умел колдовать. Однако, чем больше он думал об этом, тем больше понимал, что домашние эльфы выполняли львиную долю работы: готовили, убирали и поддерживали порядок. Аргус же был дополнительной парой глаз, кем-то, кто держал детей в узде. И хотя самого Северуса привела бы в ужас перспектива постоянного напоминания о том, кем ты не являешься, кто ещё смог бы справиться с этой задачей, кроме АргусаУ Филча «говорящее» имя. Аргус — персонаж древнегреческой мифологии, многоглазый великан, в связи с чем получил прозвище «Всевидящего». Множество глаз, из которых одна часть спала, а другая бодрствовала, делало его идеальным стражем, в нашем случае — смотрителем замка (прим. пер.).?

Будучи учеником Хогвартса, Северус никогда не обращал на Филча особого внимания, но однажды всё изменилось. На тринадцатый день рождения Северуса, о котором все, кроме Лили, забыли, Джеймс и Сириус загнали его в угол возле гобелена с изображением потерянной свиньи Мерлина, этажом ниже класса арифмантики. Аргус появился из ниоткуда, закричал, чтобы они убирались восвояси, и обозвал их хулиганьём. Джеймс и Сириус нехотя ушли, и хотя это был простой, обыденный момент, Северус никогда его не забывал.

Впрочем, не совсем верно: он забыл об этом на то недолгое время, пока был Пожирателем Смерти. «Нет, — подумал Северус, — не забыл. Попытался забыть». Но в те годы он просто не позволял себе задумываться о подобном. С тех пор прошло много лет, он научился заново жить, и возвращаться к прошлому не было смысла.

— В этом году они как с цепи сорвались, — почти весело пожаловался Аргус, плюхаясь в изъеденное молью кресло возле крошечного стола. В кабинете было тесно, поскольку когда-то он был небольшой кладовой. — Уже конфисковано четыре клыкастых фрисбилёгкие тарелки-диски, которые можно запускать руками (они летят горизонтально) и ловить. В отличие от обыкновенных магловских фрисби, они снабжены клацающими клыками и входят в список запрещённых в Хогвартсе предметов (прим. пер.). Четыре!

— Надеюсь, моих среди нарушителей нет? — Северус не спеша лакомился сахарным пером.

— Конечно, нет, — тихо фыркнул Аргус. — Они слишком умны, чтобы позволить поймать себя.

— Или ты смотришь в другую сторону, когда дело касается их, — усмехнулся Северус. — Они не настолько незаметные.

Аргус лишь ухмыльнулся и бросил на Северуса взгляд понятия-не-имею-о-чём-ты-говоришь. На самом деле — это Северус знал точно — Аргус был готов дать слизеринцам второй (а иногда и третий) шанс, чего он никогда не позволял ученикам других факультетов. Возможно, дело было в том, что змейки Северуса — единственные, кто хоть раз обмолвился дружеским словом со смотрителем или с симпатией относился к его старой облезлой кошке, которая становилась удивительно ласковой, стоило только уделить ей капельку внимания.

— Все они мелкие паршивцы, — сказал Аргус тоном человека, который годами повторял одно и то же. — Даже твои. Я действительно думаю, что мы должны вернуть плеть, найти, может быть, несколько старых камер в подземельях и запирать их там, подвешивать их за мизинцы. Это остановит дуэли в коридорах и весь чёртов кавардак, который мне приходится убирать.

Северус выдохнул через нос, сдерживая смех. Аргус всегда умел обращаться со словами, когда придумывал фантастические способы расправиться с провинившимися учениками, порой затмевая даже лучшие старания Северуса. Тем забавнее было то, как серьёзно относились к смотрителю младшекурсники.

Аргус откинулся на спинку кресла и провёл рукой по отполированным цепям и кандалам, которые висели у него за столом. Они были его самым большим достоянием, о котором он громко говорил многим непослушным детям. До того, как попасть к Филчу, цепи находились в глубинах подземелий, в части, закрытой с тех пор, как Хогвартс был крепостью во время войны семьсот или около того лет назад. Аргус однажды признался Северусу, что цепи появились в его кабинете пять лет назад — Не поверишь, в мой чёртов день рождения! Думаешь, проклятый замок услышал, чего я хотел, и дал это мне? Это так работает? — на что Северус отреагировал с удивлением и должной долей недоумения.

Дни рождения всех сотрудников и преподавателей были вывешены на доске объявлений в учительской, к большому неудовольствию Северуса. Он давным-давно дал понять, что самый лучший подарок для него — это полное отсутствие фанфар и глупостей в свой адрес в этот день, и каждый год это старательно игнорировалось. Минерва постоянно дарила ему, наряду с бутылкой чего-нибудь дорогого, ещё что-то, чтобы «оживить его кабинет», в том числе жуткие вышитые подушки, а однажды — чайник в цветочек. Конечно, всё, кроме алкоголя, вручалось Минервой для собственного развлечения — она обожала наблюдать за выражением его лица, когда он разворачивал очередной презент.

День рождения Аргуса тоже был в списке на доске объявлений, вместе с остальными, но никогда не отмечался, поскольку смотритель не часто наведывался в учительскую (и ни с кем особо не общался). Северус игнорировал это несколько лет — в конце концов, он тоже не любил внимания в собственный день рождения. Но он также помнил из своего детства, каково это, когда каждый год почти все забывают об этом дне, и что может значить для одинокой души немного доброты в такой момент. В конце концов, он сам не настолько насмехался над своими подарками, чтобы коллеги перестали их дарить. Поэтому поздно вечером накануне сорок третьего дня рождения Аргуса он, заручившись помощью нескольких домашних эльфов, отыскал в глубине подземелий эти цепи, а затем стремительным взмахом палочки повесил их в кабинете смотрителя, решив, что Аргус оценит это по достоинству. В конце концов, он годами твердил о том, что хотел бы заковывать учеников в цепи. Хотя сразу увидел, что кандалы больше не закрываются.

Северус не сомневался, что Аргус догадывается, кто ему презентовал «сувенир», но был абсолютно уверен, что Филч знает его достаточно, чтобы не спрашивать.

— Странно год начинается, верно? — заметил Аргус через мгновение, не потрудившись вынуть изо рта сахарное перо. — А прошло-то всего лишь пять дней.

Северус хмыкнул в знак согласия, наслаждаясь сладостью собственного пера.

— А как этот мальчик — Поттер? Есть что-нибудь в нём похожее на папашу?

— Напротив, — признал Северус. — Почти ничего раздражающего.

Вошла миссис Норрис и пристально посмотрела на Северуса. Он ответил ей свирепым взглядом, который кошка благополучно проигнорировала, запрыгнула к нему на колени и свернулась клубочком.

— Кстати, — Аргус поудобнее откинулся на спинку кресла, — что происходит с Квирреллом?

— Ты тоже заметил? — Северус приподнял бровь.

— У меня нет магии, зато глаза на месте, — коротко хохотнул Аргус. — Он всегда был каким-то дёрганым, но теперь доходит просто до смешного. А этот тюрбан?

— Говорят, он получил его за решение проблем с зомби, — Северус не смог удержаться и выдохнул через нос сильнее обычного.

Аргус громко расхохотался, на мгновение отложив сахарное перо, и с любопытством спросил:

— А на самом деле?

— Понятия не имею, — признался Северус. — Но я не спускаю с него глаз.

Он не стал уточнять, что делает это по просьбе Дамблдора — присматривать за Квирреллом он будет в любом случае, слишком подозрительно тот себя вёл. А тут ещё чёртов камень, спрятанный в школе! Северус категорически возражал против этого и до сих пор цапался с Минервой, которая придерживалась раздражающей позиции это-же-абсурд-но-с-другой-стороны…

Северусу хотелось обсудить этот вопрос с Аргусом, но Альбус убедил его, что чем меньше людей знает, что именно охраняет жуткое чудовище Хагрида, тем лучше. А ведь у Аргуса наверняка возникло бы множество теорий, и Северус почти жалел, что не узнает, каким был бы вклад Аргуса в защиту камня. Нечто болезненное, это уж точно, и восхитительно мерзкое.

— Дай мне знать, если увидишь, как он шастает по коридору на третьем этаже, — попросил Северус. — Он не из тех, кто добровольно поддерживает Тёмного Лорда, слишком хлипкий. Подозреваю, что его шантажируют каким-то компроматом.

— Конечно, я прослежу. Так что же охраняет собака? — непринуждённо спросил Аргус полушутливым тоном человека, который знает, что не получит прямого ответа.

— Ты же знаешь, я бы рассказал, если бы мог, — Северус покачал головой и вздохнул. — Это нечто абсолютно абсурдное, чего здесь не должно быть, и само его присутствие рискованно для детей.

— Звучит примерно так: эта школа развалилась при Дамблдоре, а ты… — Аргус ткнул сахарным пером в Северуса. — …понимаешь, кто должен быть директором.

— Да ради Мерлина! — Северус закатил глаза. — Я с трудом остаюсь в здравом уме, присматривая за двумя сотнями мелких засранцев, не говоря уже о почти тысяче. Я бы прибил их всех в первую же неделю.

— Верно, — согласился Аргус. — Но если бы ты сделал это, такого директора запомнили бы чертовски надолго.

— Даже не сомневаюсь.

Замолчав, они долго сидели в тишине, которую нарушало только мурлыканье старой кошки Аргуса. Северус наклонился и почесал её за ушами, несколько раз, нарочито морщась, небрежно погладил пушистый живот. Миссис Норрис свирепо топорщила усы, но в горле у неё клокотало удовлетворённое урчание.

Полчаса спустя Северус наконец покинул пропахший рыбой кабинет Аргуса. Смотритель сунул ему в руки бумажный пакет с остатками сахарных перьев, и Северус подумал, что они отлично подойдут к нескольким рюмкам лучшего Огденского.

* * *

Гарри уже битый час разыскивал левую кроссовку: он чётко помнил, что доставал из сундука обе, но пока надевал правую — левая куда-то испарилась. За его поисками с плохо скрываемым отвращением наблюдал Малфой, который пришёл в общежитие с Винсентом Крэббом, чтобы забрать свой набор плюй-камней.

— Ты куда собираешься? — наконец не выдержал он.

— Навестить Хагрида, — нехотя сказал Гарри: у него не было желания это обсуждать. — Он пригласил меня на чай после первой недели занятий.

— Не понимаю, как можно ходить в гости к этому убогому, — скривился Малфой. — Это жалко.

— Ну, если тебя никто не хочет навестить, это не значит, что так обстоят дела во всём остальном мире, — огрызнулся Гарри, слова Малфоя уже не задевали его так сильно, как это было пять дней назад. — Какое тебе вообще дело?

— И что ты там будешь делать? — Малфой словно не слышал Гарри. — Сидеть и чесаться от клопиных укусов?

— Не знаю, — Гарри наконец-то нашёл кроссовку и сунул в неё ногу. — Он сказал, что что-нибудь испечёт.

— Да? — вмешался оживившийся Винсент.

— Да, — подтвердил Гарри, ничуть не удивившись, что упоминание о выпечке вызвало неподдельный интерес Крэбба. — По крайней мере, он так сказал.

Каждый вечер наблюдать за тем, как Винсент поглощает свой десерт, было практически спортом. Три сикля, если взбитые сливки на кого-то попадут! Двенадцать сиклей, если они долетят до другого стола! Они увлекались до такой степени, что однажды вечером профессор Снейп вышел из-за преподавательского стола и взмахом палочки уничтожил весь пудинг в тарелке Винсента. Тот в ужасе вскинул голову, поймал убийственный взгляд декана и тут же испуганно опустил глаза. Мгновение спустя пудинг снова появился — ну, по крайней мере, третья его часть, — а в тот же вечер в гостиной им пришлось выслушать длинную лекцию о поведении слизеринцев на публике, и только потом их отпустили отдыхать. Однако, как бы это ни было скучно слушать, Гарри полагал, что могло быть и хуже.

Вообще он уже заметил, что Снейп был строже, чем, по мнению Гарри, требовалось, но это в равной степени касалось всех. Гарри ведь привык, что Дадли налетал на свою еду, как реактивный истребитель, но стоило самому Гарри уронить на скатерть хоть каплю молока, тётя Петуния сходила с ума от злости. Возможно, Снейп в чём-то и перегибал палку, но, по крайней мере, у него не существовало определённых правил для одних и вовсе никаких ограничений — для других: его правила были одинаковы для всех.

— А он сказал, что именно испечёт? — Винсент бочком подступил ближе к Гарри.

— Не помню, — пожал плечами Гарри. — Кажется, он говорил про каменные лепёшки с изюмом.

— Каменные? — Это ничуть не смутило Винсента, наоборот, он заинтересовался ещё больше.

— Хочешь — пойдём со мной, Винсент, — неохотно предложил Гарри.

— Ага! — радостно закивал Крэбб. — Я люблю каменные лепёшки!

Он схватил свою мантию.

— Ты серьёзно? — Малфой уставился на них обоих со смесью недоумения и ярости. — Ты в самом деле променяешь плюй-камни на Поттера и этого полоумного?

— Это же каменные лепёшки, я хочу их попробовать, а в плюй-камни позже с тобой поиграем, — пропыхтел из-под кровати Винсент, разыскивая свои ботинки. — И потом, ты же можешь пойти с нами, если хочешь!

Гарри вздрогнул: последнее, чего ему хотелось, это чтобы Малфой увязался за ними и испортил весь день. Но всё же…

— Пойдёшь с нами? — как можно спокойнее спросил он.

— Если б ты с бо́льшим энтузиазмом это предложил, я бы, так и быть, подумал, — манерно протянул Малфой. — А так нет уж, я не хочу туда идти. Ты, Поттер, безнадёжен, но от тебя, Крэбб, я такого не ожидал.

Он выскочил из спальни, а Винсент невозмутимо выбрался из-под кровати.

— Детский сад, конечно, — просто и искренне сказал он, — но вообще Драко нормальный. Ничего, к вечеру успокоится. Пойдём, я хочу попробовать эти каменные лепёшки.

Гарри схватил свою мантию, размышляя, правильно ли поступает, позвав Крэбба к Хагриду, но отступать было уже слишком поздно.

— Слушай, Винсент, расскажи что-нибудь о себе, — попросил Гарри, когда они выбрались из спальни в коридор и зашагали к гостиной.

И Винсент начал рассказывать.