Русалочка (джен)

Море простиралось повсюду, куда ни кинешь взгляд. Волны, гонимые ветром, упорно бились о высокую скалу, на которой неподвижно сидела юная русалка по имени Антиллиггуллиш, словно пытаясь дотянуться до нее; но даже брызги не долетали, а если б и долетали — не дочери королевы мерфолков бояться соленой воды. Она родилась в глубинах этого моря и лишь недавно получила разрешение выплывать на поверхность, а вместе с ним — и обязанность в свою очередь следить за происходящим наверху. Несмотря на высокий сан, к этому долгу принцесса относилась ответственно, и зорко осматривала горизонт — не появится ли что-то достойное внимания?

Пока ничего интересного не было. Антиллиггуллиш вздохнула, устроившись поудобнее, и провела рукой по рыбьему хвосту, заменявшему ей ноги, убирая прилипшие водоросли; бирюзовая чешуя, гордость любой русалки, ярко блеснула на солнце. Скорее бы вернуться назад в море — кожа давно высохла, того гляди, потрескается, даже в густых волосах не осталось ни капли влаги, а это ощущение русалка терпеть не могла. Окунуться в лазурные воды, прохладные и ласковые, нырнуть на самое дно — там ее дом и семья... И как только сухопутные могут жить на земле, жарясь под жестоким солнцем? Странные они создания — боятся соленой воды, ходят на каких-то неуклюжих подпорках — Антиллиггуллиш ни за что не променяла бы на них свой хвост, изящный и гибкий. Двуногие пытаются покорить и море, но не могут жить в воде и быстро тонут, ведь у них нет жабр. А их корабли уж слишком хрупки — русалка повидала много останков суден, разбившихся о скалы или перевернувшихся в бурю. Разве можно полагаться на такое ненадежное средство? Нет, каждому свое. Пусть двуногие оставят себе землю, а море принадлежит мерфолкам, как завещала еще богиня Солониэль.

Хотя было бы интересно взглянуть, как живут люди на суше. Сама Антиллиггуллиш видела их города, похожие на мираж, лишь издалека, и с любопытством слушала рассказы матери, морской королевы. В молодости она подплывала, презирая опасность, почти к самому берегу, подолгу наблюдая за двуногими, и знала о них больше, чем любая другая русалка или тритон, даже научилась их языку — по мнению Антиллиггуллиш, такому же смешному и странному, как они сами. В сухих, словно старая коряга, выброшенная на берег, словах не было ни рокота прибоя, ни шума волн, как в речи мерфолков, но Антиллиггуллиш послушно перенимала их у матери.

— Двуногие опасны, дитя мое, — говорила королева Тиллигиллаш. — Опасны и непредсказуемы. Но иногда нам приходится иметь с ними дело — мир принадлежит не только мерфолкам, а его судьба решается совсем не в море… пока. А раз так, нужно уметь с ними договариваться. На суше вряд ли отыщется хоть один человек, понимающий нашу речь и даже просто способный выговорить твое имя; придется тебе освоить их язык.

— Но ведь есть не только люди, мама? А другие расы?

— Разница между ними на самом деле не так уж велика. Все они — и гномы, и демоны, и люди, и даже эльфы — поступают одинаково, когда русалка подплывает слишком близко, и тогда берегись их оружия. Мы, мерфолки, всегда были сами по себе. Это, наверное, и к лучшему…

…Вдали показалось что-то белое — Антиллиггуллиш встрепенулась и прикрыла глаза ладонью, всматриваясь. Вскоре она различила очертания крыльев, плавно движущихся в воздухе. Русалка уже знала, что это такое — всадник на пегасе, крылатом коне. Следовало позвать сестер, но Антиллиггуллиш не удержалась от соблазна испытать свои силы. Она спустилась ниже к воде, сосредоточилась и запела. В легендах мерфолков говорилось о русалках, которые зачаровывали сразу целую команду корабля — люди не двигались с места, слушая чудесное пение, оставаясь равнодушными ко всему остальному даже под угрозой смерти. Антиллиггуллиш всего лишь начала учиться этому искусству, и, хотя делала большие успехи — а как иначе, будущая королева должна быть лучшей во всем — до истинного мастерства ей было еще далеко. Но нежный голос звучал над морскими волнами, и сокрытая в нем магия достигла цели — русалка это чувствовала. Вдохновившись, она удвоила усилия, призывая все свои умения…

* * *

Ламберт, сын герцога, чувствовал себя счастливейшим человеком в Империи. Несмотря на молодость, он уже успел проявить себя на поле боя, и благодаря своей храбрости и доблести в сражениях получил звание рыцаря и право ездить на крылатом коне. Ламберту не терпелось доказать, что доверие тех, кто облек его этим саном, полностью оправдано. Своим сверкающим мечом он будет отстаивать веру и справедливость, защищать свой народ, уничтожая нечестивых во славу Небесного Отца. Демоны и нежить, варвары и орки вскоре будут дрожать, услышав его имя! Довольно им нарушать покой мирных людей, жечь посевы и убивать беззащитных!

Одного этого было достаточно для счастья любому молодому человеку, но Ламберту везло не только в битвах, но и в делах сердечных. Вера, юная жезлоносица-архангел, недавно закончившая обучение, милостиво согласилась стать Прекрасной Дамой молодого рыцаря и подарила ему ленту, которую Ламберт бережно хранил у сердца — синий кусок шелка, ничего не значащий для кого-нибудь другого, наделял его крыльями, незримыми, но не менее сильными, чем у леди Веры. Теперь же он спешил на подвиг, который собирался посвятить своей Даме.

Отдаленные звуки пения заставили его насторожиться и замедлить полет, вслушиваясь. Голос Веры, чистый и неземной, Ламберт узнал сразу — спутать его с чьим-то чужим было невозможно. Что она тут делает? Рыцарь простился с жезлоносицей не далее как сегодняшним утром и мог бы поклясться, что она сейчас ждет своего задания в столице. Все это очень странно — нет ли здесь ловушки? Вот и пегас занервничал.

Но ангельское пение доносилось все ближе, набирая силу, и было оно — словно шум горного чистого источника для умирающего от жажды. Отбросив сомнения, Ламберт двинулся на звук и вскоре увидел саму Веру, которая сидела на скале, аккуратно сложив белоснежные крылья. Повергнутый в благоговейный трепет юноша хотел спросить свою даму, зачем она отправилась в путь и как успела его обогнать, но язык отказался ему повиноваться. Чудесный голос, казалось, заставил притихнуть даже море; очарованный Ламберт не мог двинуться с места и только слушал, не чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Внезапно магия была разрушена — крылатый конь заржал и шарахнулся прочь, едва не сбросив всадника в воду, песня смолкла, будто кто-то оборвал серебряную струну, дрожащую в горле ангела. Кое-как сумев удержаться в седле, Ламберт снова замер — на этот раз от потрясения. Вместо прекрасной жезлоносицы перед ним сидело отвратительное чудовище — женщина с рыбьим хвостом. Голубые всклокоченные волосы с запутавшимися водорослями, синюшная, как у утопленницы, кожа, но хуже всего — лицо, на котором застыл бесстыдный и кровожадный оскал. Полные губы, чуть приоткрытые и еще шевелящиеся, хотя пение прекратилось, позволили увидеть острые зубы, явно предназначенные для раздирания мяса — Ламберту показалось даже, что до него донесся запах крови и разлагающейся плоти.

Назвать рыцаря трусом не осмелился бы никто — он без малейшей робости бросал вызов демонам и нежити, но это зрелище могло бы заставить содрогнуться храбрейшее из сердец. Тварь, прикрывающаяся самым светлым и чистым, что только есть в человеческой душе, чтобы заманить свою добычу и сожрать ее, не делая разницы между бездушным монстром и созданием Небесного Отца… Ламберта замутило от гнева и омерзения, когда он представил, как в это горло, только что исторгавшее сладчайшее пение, достойное столичного храма, полилась бы горячая кровь.

— Ведьма! — вскрикнул Ламберт, инстинктивно схватившись за амулет, когда смог наконец прийти в себя. — Всевышний тебя разрази, морская ведьма!

Русалка очнулась окончательно, дико озираясь по сторонам; но было уже поздно, снова наложить разорванные чары ей не хватило бы сил. Ламберт хлестнул коня, который и без того дрожал от ужаса, не улетая лишь по воле хозяина, и спасся бегством, даже не обнажив меч — настолько мерзкой была тварь. И кто бы мог его за это осудить?

* * *

Антиллиггуллиш с досады ударила хвостом по воде, подняв тучу брызг. Добыча ускользнула невозвратно; еще не поздно было, наверное, позвать сестер, но признаваться в своей неудаче не хотелось. Достаточно и того, что вечером, когда она вернется домой, королева, узнав обо всем — от нее ничего не скроешь, — долго будет отчитывать дочь за безрассудство и самонадеянность, которые повредили не только ей самой, но и всему народу. В последнее время охота была неудачной, море пустовало, и если бы Антиллиггуллиш поступила, как подобает, позвав взрослых, мерфолки смогли бы устроить настоящий пир. Наверное, у этого человека сочное мясо, молодое, да и конь выглядел упитанным — при одной мысли об этом рот русалки наполнился слюной, а в пустом желудке заурчало. Что ж, мать будет права, она наказала себя сама. Но так хотелось в одиночку добыть еду для всех… Королева гордилась бы ею, а остальные восхваляли бы храбрость и ловкость молодой принцессы, и даже, может, увенчали бы ее цветами, растущими на морском дне.

А все из-за этого противного коня. Антиллиггуллиш пыталась зачаровать и его, но две цели держать под контролем получалось очень плохо, пришлось сосредоточиться на всаднике, упустив из внимания пегаса. Глупая тварь спутала все ее планы… Вот бы впиться в его белоснежный бок (Антиллиггуллиш даже щелкнула зубами, ухватив, увы, вместо мяса лишь воздух) — тогда бы он узнал, каково мешать охоте русалки. Но мечтай не мечтай, а обед и ужин пропали бесследно — не осталось даже пера из крыла пегаса.

Русалка вновь заняла наблюдательный пост и печально посмотрела вдаль. Может, ей все-таки повезет сегодня… Так хочется есть, а водоросли уже в горло не лезут. Да и урожай в этом году был маленьким, они все равно уже почти закончились.

И мироздание, сжалившись над голодной русалкой, послало ей еще один шанс — не веря своим глазам, Антиллиггуллиш заметила вдалеке корабль. Проворно схватив рог, искусно выточенный из большой раковины, она подула трижды, подав сигнал всем мерфолкам собираться — корабль выглядел большим, потребуется много сил, чтоб его захватить. Может быть, придется даже позвать на помощь старого кракена, дремлющего на дне — он ест ужасно много, но зато шансов у моряков не останется совсем, и тогда кое-что перепадет и русалкам с тритонами.

Интересно, кому принадлежит корабль — рассмотреть паруса Антиллиггуллиш еще не могла. Но разве это так уж важно? Имперец будет съеден так же, как и варвар, гном — так же, как эльф. Все народы сходятся, когда нужно уничтожить русалку, это верно; но и для русалки нет особой разницы во вкусе их плоти.

Последний звук сигнала затих. Для ушей двуногих он был слишком тонок, но мерфолки прекрасно все поняли и со стремительной быстротой подплывали к назначенному месту. Антиллиггуллиш рыбкой скользнула в воду, чтоб ее не увидели раньше времени, слившись с морскими волнами — подплыви она к самому борту корабля, никто не заметит, пока сама не покажется — и присоединилась к сестрам. Ей, уж конечно, разрешат принять участие в охоте, сейчас важна каждая русалка, даже самая слабая… А если она хорошо проявит себя, мать, может, и забудет про упущенного рыцаря!