Белый шум (джен)

— Вы можете стрелять, когда будете готовы. — Холодный голос не дрогнул, отдавая приказ.

Офицер изобразил формальный поклон, а спустя пару минут обзорные экраны затопило зеленое пламя выстрела. Узкое лезвие вонзилось в поверхность планеты, разрывая литосферные плиты, сея хаос и испепеляя этот природный райский заповедник. В этом клокочущем кошмаре равно нашли свою смерть повстанцы и имперцы, примирившись в холодной тьме небытия. Вместе с ними исчез в зеленой вспышке и отец геноцида под названием «Звезда Смерти», уничтоженный собственным творением. Таркин позволил себе слабую ироничную усмешку в память об амбициозном дерзком Директоре. В том, как погиб этот наглый выскочка, было что-то от высшего проявления судьбы.

Ни капли сожаления не испытывал Гранд Мофф, лишь усталое удовлетворение: планы боевой станции не достались мятежникам, и он сделал то, что должно, однако… спустя несколько дней он стал замечать неладное. На самой периферии зрения, в толпе безликих офицеров в серо-оливковой форме нет-нет, да и мелькнет светлое пятно, гулко хлопнет длинный плащ в пустом коридоре, исчезая за поворотом. Всегда так, чтобы остаться неуловимым.

«Переутомление», — решает Таркин, растирая переносицу узловатыми длинными пальцами. И вновь перед полузакрытыми глазами — белоснежная вспышка, торопливый стук каблуков по дюрастилу в нелепой пародии на стремительную походку Орсона Кренника, архитектора идеального оружия.

Таркин знает, что если открыть глаза и оглянуться вокруг, он не увидит ничего, лишь аскетично обставленную собственную каюту, но странное, смутное чувство беспокоит всегда хладнокровного губернатора Внешнего Кольца. Он не верит в мистику, всемогущую Силу или еще что-то такое. Ему не нужно убеждать себя в том, что странные видения навеяны чувством вины. Нет. Но Таркин не спал уже двадцать часов кряду, и когда в тишине его каюты раздается чуть слышный шелест заработавшей системы очистки воздуха, только сумасшедшая усталость причиной тому, что он слышит вкрадчивое «Уилхафф».

День проходит в заботах и делах, на стол губернатора поступают донесения о состоянии боевой станции, адъютант Дарта Вейдера сообщает, что удалось предотвратить утечку данных и он вскоре лично прибудет на «Звезду Смерти» с пленным сенатором… Обычная рутина, и за этим привычным потоком информации Таркин почти забывает… До тех пор, пока в отражении обзорного экрана в своем кабинете не улавливает движение и этот проклятый белый всполох нелепого плаща.

— Уилхафф…

Таркин вынимает из ящика стола инъекционный пистолет и делает себе укол стимулятора. Волосы на затылке шевелятся от чужого дыхания, и он почти может слышать шорох белого мундира за своей спиной.

Нужно отдохнуть.

Ему редко снились сны. В основном о славных деньках, оставшихся в прошлом, однако в этот раз все не так. Неправильно. Кренник сидит за столом губернатора, будто это он здесь хозяин, и его холодные голубые глаза мрачно сверкают. Кривая улыбка, исказившая чувственные губы, не касается этого мертвенного, неподвижного взгляда, когда Директор произносит, едва заметно шепелявя:

— Вы помните, губернатор Таркин, наш уговор? Я буду рядом, когда вы падете.

— Но ты мертв, — резонно возразил Таркин, удивляясь самому себе. Вступать в разговор с призраком? Абсурд!

— Верно, но это не помешает мне сдержать слово, Уилхафф.

Таркин устало прикрыл глаза, не собираясь спорить о том, достоин ли выскочка звать его по имени, и проснулся с четким пониманием того, что по его щеке прошлись холодные пальцы. Вновь система подачи воздуха едва слышно вздохнула: «Жду».

— …База повстанцев в одной минуте.

Уилхафф Таркин стоит у главного экрана на мостике «Звезды Смерти» и готовится к своему великолепному триумфу — уничтожению базы Альянса. Его спина — идеально прямая линия, губы плотно сжаты, а взгляд испепеляет консоль, на экране которой Явин 4 медленно, но неумолимо приближается к собственному концу. Мятежники падут, и в Галактике вновь воцарится мир и порядок, благодаря его, Таркина, усилиям.

Он вздрагивает всем телом, видя позади себя отражение знакомой фигуры в белом. Вновь дыхание на затылке тревожит седые волосы губернатора и звучит ласковое, тихое:

— Пора, Уилхафф.

Орсон Кренник печально улыбается ему, наклоняется ближе, и Таркин чувствует холод и невероятное спокойствие в этих невозможных объятиях. Полы белого плаща смыкаются вокруг всепоглощающим сиянием.

— Идем же.