Есть, за что сражаться (гет)

— Луна? Луна-а-а!

Всё вокруг было укрыто непроглядной пеленой седого тумана, жадно поглощающего все звуки. Собственный крик показался Воительнице не громче шёпота далёких звёзд.

Усаги испуганно заозиралась и всё-таки боязливо шагнула вперёд, пытаясь нащупать возможные препятствия. Промозглая сырость забиралась под пижаму, невидимый в седом мареве каменный пол холодил босые ступни, заставляя быстро-быстро переступать с ноги на ногу в надежде хоть немного согреться.

И ничего удивительного, что в какой-то момент Усаги, всё-таки запнувшись, с визгом полетела вперёд, едва успев подставить руки и спасти нос. До того безмолвную тишину разорвал громкий вопль, а сама воительница с рёвом дула на кровоточащую коленку, оттягивая в сторону порванную ткань пижамы. Идти вперёд было отчаянно страшно, но и сидеть на месте, чувствуя, как жадно тянутся к ней щупальца жуткого тумана… Забыв про боль, девушка вскочила и заставила себя двигаться.

Дальше она шла уже осторожнее, то и дело замирая и ощупывая ногой место перед тем, как твёрдо встать. Наверное, именно поэтому она чудом услышала всхлипы неподалёку — тихие, горькие, надрывные — и тут же, не раздумывая, бросилась на звук. Остались где-то позади страх, стылый холод и боль в исцарапанных ногах — что-то внутри кричало, звало на помощь, толкало торопиться к… кому?

По пути Усаги всё-таки споткнулась и чудом удержалась на ногах, вылетев куда-то на — ура! — свободное от удушающего тумана место. Жутковатая пелена погребальным саваном густо колыхалась за границами круга, незримо очерченного вокруг сжавшейся в комок фигурки, почти тонущей в ворохе белой ткани. Воительница вдруг оробела:

— Эй, привет! — она попыталась позвать незнакомку, и та медленно, словно заворожённая, подняла голову.

Усаги застыла, прикрывая ладонью рот, точно сдерживая рвущийся наружу крик: на неё смотрела… она сама. Кривое отражение в разбитом зеркале, которое никак не увидишь целиком.

Белое, совсем бескровное лицо, совершенно сухие и абсолютно пустые обморочно-глубокие глаза и сизые искусанные губы.

Растрёпанные длинные волосы, выбившиеся из оданго, съехавшая куда-то за ухо жемчужная заколка и золотой полумесяц на лбу.

Тонкие, почти высохшие руки, ломкий, словно весь из острых углов собранный стан и белоснежная пена кружев платья.

Принцесса Серенити…

Она была похожа на смертельно больную, но даже так оставалась нездешне-прекрасной. И как её, Цукино Усаги, самую обычную девчонку, могли даже сравнивать с этим совершенством?

Никак, конечно.

У этого совершенства был всего один недостаток, пятнающий белый подол удивительно алыми цветками крови. Самый большой из них, с почерневшими краями плоти расцвёл вовсе не напротив сердца, как пишут в дурацких любовных романах, а всего-то чуть ниже пупка, прямо посередине, и между разошедшихся краёв раны белой сердцевинкой виднелась кость.

Словно наяву перед глазами вновь сверкнул равнодушной сталью слишком тяжёлый клинок, обжигая внутри невыносимым холодом, а где-то далеко, в мире-ещё-живых, истошно закричала мама.

Пошатнувшись, Усаги едва устояла на ногах — как же так, мама, мамочка…

Но непослушная не-её-рука из последних сил сжала холодные пальцы, а умирающее сердце зашлось кровавым криком. Тем самым, который неслышно выдавливали искусанные губы, прижимаясь к алому подбою знакомого плаща.

ЭНДИМИОН!

Но у Серенити были совершенно сухие глаза.

А по щекам Усаги текли слёзы, и она торопливо отвернулась, украдкой вытирая предательскую влагу. Её собственное сердце тоже горячо и неровно выстукивало одно-единственное имя, заполнившее собой весь мир.

Живое имя.

И всё-таки оставить Принцессу вот так сидеть в гулком одиночестве она не могла, и, приблизившись, протянула руку, желая помочь подняться. Но Серенити с негромким всхлипом отшатнулась и, не удержав равновесие, упала навзничь. Она не двинулась, не шелохнулась — просто осталась лежать сломанной куклой на ледяном камне. На животе из растревоженной раны вновь ударила тугая струя алой жизни, измятыми лепестками причудливых цветов расползаясь по белой ткани.

Усаги не выдержала:

— Зачем? Зачем ты это сделала? — негромкий шёпот то и дело обрывался, звуча в оглушающей тишине громче крика. Воительница и не ждала ответа, но хриплый от долгого молчания голос совершенно ровно произнёс:

— Его нет. Просто нет. Понимаешь, землянка, — Принцесса резко и ломано дёрнулась, привставая, приближаясь к Усаги, и в нос девушке ударил тошнотворный запах сырого железа и соли. Серенити же словно и не заметила открывшейся раны, в её бездонных глазах наконец-то мелькнула живая искра, но и она металась в огромных зрачках, в безумном водовороте сметая рассудок. Затягивающая бездна смерти, из которой нет возврата. — Его больше нет — и никогда уже не будет. Всё кончено.

Я не могу жить в мире без него!

Усаги понимала. Она точно так же плакала, потеряв своего Мамо-чана, срывала голос в крике и вдруг застывала, не способная думать о чём-то ином. Страшная фраза и сейчас выбивала дух, заполняя собой весь разум, повергая его в пропасть паники.

Его нет.

Как приговор.

Усаги отлично понимала Серенити.

Но она не могла принять этого — белого платья, как перья с переломанных крыльев стелившегося вокруг, и алых цветов, распускавшихся на обломках умирающей жизни. Не могла принять ещё звучащего в ушах отчаянного крика Королевы с помертвевшими глазами цвета серебра и немого скрипа седой пыли под сапогами на мёртвом камне планеты, разом потерявшей правительницу и наследницу. Не могла принять разрушенный мир, оставшийся без своего сердца.

Сердца, которое сейчас безумными глазами смотрело на неё и не желало жить — ни для кого, ни для чего. И тем не оставляло никакой надежды — той, что всегда горела в глазах двух смелых кошек и робко сияла в подбадривающих улыбках подруг.

Ну нет!

Ладонь со свистом вспорола воздух. Головка на тонкой шейке безвольно мотнулась, оборванной паутиной плеснули в стороны невесомые золотистые хвостики, отлетела, звонко стуча по камню, расстегнувшаяся серёжка. Серенити не двинулась с места, не повернула откинувшейся головы, а Усаги смотрела, как наливается краснотой чёткий след от её удара. И впервые в жизни ничуть не сожалела.

— Не смей… не смей так говорить! — она стояла, выпрямив спину и отчаянно сжимая кулаки. Ногти до боли, до сизых полумесяцев впились в ладонь, но и пусть — неважно. Важно было достучаться до закрывшейся в коконе из мёртвой пустоты Принцессы, вытащить её, спасти. Ведь так должна поступать Воительница Луны? — Ты подумала, что станет с Королевой и с твоей Луной? Что станет с оставшейся без своей спутницы Землёй и её жителями? Что станет с девочками, потерявшими свою сестру? Ты — Принцесса — подумала?!

— Что с того, что я Принцесса? Ни-че-го. Я никого не спасла. Мама не должна была использовать силу Серебряного Кристалла, но… что сделано — то сделано. Наш мир погиб — посмотри, землянка: твои сородичи, жители такой прекрасной голубой планеты, уничтожили нашу Систему, — густой туман забвения, до того непроглядной пеленой устилавший всё вокруг, начал таять, открывая взгляду руины прекрасного Королевства. Разбитые колонны, провалившиеся купола и безжизненные тёмные фигуры, валяющиеся на холодном камне. Смерть словно совсем недавно прошлась здесь, руша чьи-то надежды и разбивая судьбы.

— Меркурий. Венера. Марс. Юпитер. Почему Серебряное Тысячелетие должно было пережить собственную эпоху? Однажды всё равно начнётся новая. Луна была до меня — и знаешь, землянка — будет после.

Слушать мерный, почти механический голос той, что должна была хранить мир, но обрекла его на гибель, было невыносимо. На глазах вновь вскипали слёзы, очень хотелось зажать руками уши и трясти, трясти головой, лишь бы не слышать и не помнить жестоких слов. Кричать самой, чтобы заглушить чужую боль.

— А девочки… — впервые в этом равнодушном холоде появилось что-то иное — мягкое, тёплое, почти детское. И вместе с тем бесконечное в своей вере. Усаги лишь вздрогнула. — Они сильные, они справятся. Венера никогда не сдастся, она настоящий лидер, правда? Меркурий не даст остальным расклеиться, она сможет правильно всё оценить и рассчитать, найдёт путь к победе. Марс будет мстить за свой мир и изо всех сил защищать будущий, она не ведает сомнений. А Юпитер хватит стойкости и силы идти до самого конца. Они справятся со всем, вместе. Зачем им бесполезная принцесска?

Воительница Луны с каждым словом Принцессы дрожала всё сильнее. Да как… как она может! Усаги отлично помнила, какими встретила своих подруг — утонувших в своём одиночестве, таких чужих для этого мира… почти сломленных этим грузом. Оставить их? Бросить?

Едва оттаявшая Ами-чан наверняка снова замкнётся и уже не вылезет из своих скучных умных книжек до конца жизни — и больше не станет радостно улыбаться. А ведь у неё такая нежная улыбка!

Дерзкая Рей-чан опять будет молчать и обречённо склонять гордую голову в ответ на несправедливые обвинения. Да что они знают, эти глупые курицы! У мико в тёмных глазах прячутся все тайны мироздания, до глупых ли ей «секретов» сопливых школьниц?

Сильная Мако-чан будет сидеть под деревом и слушать глупые, обидные сплетни всяких дураков, которые только и могут, что чесать языками. Откуда им знать, как тяжело говорить сироте с молчаливыми растениями в квартире-оранжерее, потому что больше и не с кем? Или о том, как старательно и вкусно готовит для друзей распустившаяся, словно прекрасный цветок, девушка?

Минако-чан — такая красивая и талантливая, ей бы на сцене петь! — наверняка опять станет гонять преступников по ночам и устало возвращаться домой лишь под утро. Просто потому, что Сейлор Ви нужна людям, а ей самой так хочется быть нужной не только своему коту.

Усаги вскинулась: ну уж нет! Она не позволит подругам снова остаться в одиночестве!

— Зачем? Затем, что даже самым сильным нужна поддержка! Они успокаивают меня, когда я плачу, защищают в бою… и я тоже хочу защищать их! От их горечи и спрятанной боли, от одинокого прошлого и тяжёлой памяти, от глупых слов чужих людей, — она на миг замолкла, не зная, стоит ли говорить дальше, но всё же звонко продолжила: — И я не дам Мамо-чану умереть. Я спасу его, я воин и буду сражаться за наше будущее. Я не сбегу, как ты!

Девушка вкладывала в свои слова всю ту силу и решимость, что горели в сердце, она почти кричала, разрывая своим голосом застывший в неподвижности воздух, разбивая стылый лёд в глазах Принцессы и пытаясь дотянуться до её души. Ей — им! — есть, за что сражаться до конца!..

И, словно в ответ на этот зов, из-под ворота пижамы легко выскользнул сияющий комок тёплого света и, натягивая тонкую цепочку, завис перед лицом Усаги.

— Это же… Легендарный Серебряный Кристалл! — неверяще выдохнула Серенити, прикрывая тонкой рукой ослеплённые глаза. Ей, привыкшей к темноте забвения и безнадёжности одиночества, было больно смотреть на воплощение живых надежд и мечтаний. Даже если они — её собственные.

А поток света всё нарастал, заливая собой всё вокруг и мягко гас, впитываясь в камень, открывая молочно-белые стены из кахолонга.

Лунный Дворец стоял перед замершими девушками во всём своём великолепии, словно и не было давней катастрофы и рухнувшей в небытие эпохи. Где-то в парке журчали фонтаны и шелестела листва на деревьях, а из распахнутых окон доносились музыка и живой — живой! — смех. Серенити вертела головой и словно не могла поверить глазам, обнимая саму себя и пряча в складках ткани страшную рану. В своём перепачканном кровью платье измождённая Принцесса казалась призраком, по ошибке заглянувшим на праздник.

Она и была им — последним изувеченным осколком разбитого вдребезги сказочного мира.

А сама Усаги была в этом чудесном месте чужой — простой девчонкой с другой планеты, и плиты высокого моста всё так же негостеприимно холодили босые ступни. Пришелица из иного, жестокого и прагматичного мира, забывшего про сказки — такая смешная в своей детской пижаме посреди великолепного бала.

Лишь тепло света маленькой звезды на цепочке было как ласкающее прикосновение материнской руки, как нежное «с возвращением, дочка!» спустя тысячи непрожитых лет.

И они — возвращались, протягивая руки и намертво переплетая пальцы через бездонную пропасть разделявших их времён и ненависти, горечи и боли.

Смерти и рождения.

Давно погибшее прошлое, навечно застывшее в обломках памяти, и не рождённое ещё будущее, пугливо прячущееся в переплетении судеб.

Она — Принцесса Луны Серенити в прекрасном белоснежном платье без следов далёкой смерти и перевёрнутым ясным небом далёкой Земли в сияющих глазах. Воплощение невинного света, ангел из старинных легенд, неведомо как пришедший в этот мир, и в волосы её вплетены белые земные розы. Сегодня — её первый бал, и она счастливо смеётся, не зная тьмы и горя.

Впереди её ждёт ещё целая жизнь.

Она — Цукино Усаги, обычная девчонка из обыкновенного мира, в совершенно детской пижаме и совсем взрослой решимостью в бездонных глазах. Лунный зайчик из детских сказок, так легко держащий в ладонях секрет бессмертного королевства. Первый — самый тяжёлый и важный — свой бой она сегодня выиграла.

Бой с самой собой.

— Спаси их, спаси нас всех, Сейлор Мун! — Серенити лихорадочно шепчет, сжимая в хрупких ладонях тонкие пальцы своего отражения, но в этом шёпоте уже не клубится чёрное марево безумия.

И Усаги чувствует, как горячо печёт щеки от тех неистовых надежды и веры, которые вложила в эти слова её Принцесса. Закусывает губу, пряча счастливый всхлип, и крепче сжимает пальцы, ощущая, как невесомым шёлком течёт по коже серебристый свет, застывая привычным сейлор-фуку. И резко кивает, навсегда отметая все сомнения — она справится, отныне и впредь.

Над давно рассыпавшимся звёздной пылью Королевством занималась новорождённая заря, пряча в жидком серебре сияния две фигурки, крепко сжимающие в ладонях залог возрождения их мира.

Отныне и впредь — они будут хранить этот мир и дорогих им людей.

* * *

— Усаги! Усаги, проснись!

На открывшую глаза Воительницу в упор смотрела взволнованная Луна.

— Слава Селене, очнулась… — кошка выдохнула и устало плюхнулась рядом с девушкой. Правда, внимательных глаз от хозяйки она так и не отвела. — Ты плакала во сне и никак не просыпалась.

Усаги автоматически провела рукой по щеке и с удивлением уставилась на сырую ладонь.

— И правда, — тихо признала она, рукавом вытирая мокрые глаза. Объяснять наставнице что-либо не хотелось, и девушка перевела взгляд за окно, безошибочно находя в светлеющем небе едва заметную Луну. И, вздрогнув, бросилась на подоконник, изо всех сил напрягая глаза и вглядываясь в бледный лик.

Показалось?..

Нет.

Спутница Земли действительно светилась таким знакомым, до щемящей боли в груди родным нежным серебром, стирая со своей поверхности тёмные пятна давней войны. И точно так же незаметно сиял спрятанный под пижамой Кристалл, стуча в унисон с её — их! — сердцем. Усаги сжала его прямо через ткань, как никогда прежде остро ощущая, сколько волшебной силы и нерастраченного света заключено в ломких гранях.

На строгий окрик Луны обернулась уже не привычная подросток-Усаги и даже не смутно вспоминающаяся нежная Серенити — нет, из голубого омута глаз на кошку решительно смотрела готовая к бою Воительница, будущая Королева, которая сумеет сберечь свой мир. Даже растрёпанная, в где-то продранной на острой коленке пижаме, она дарила уверенность в лучшем будущем.

— Мы справимся, Луна, и обязательно всех спасём! Нам есть, за что сражаться!