Разные (джен)

Она появляется неожиданно. Северус уже отмучился с утренней посетительницей и свято верил, что теперь его ждет покой. Нет, не угадал — кто бы мог подумать, что леди Малфой решит вдруг навестить его? Ни с того ни с сего.

— Как ты себя чувствуешь, Северус?

Он молчит.

— Ах да, ты, наверное, не можешь говорить...

С огромным трудом, но все-таки смог бы. Да, каждое слово отзывалось бы в горле болью, возможно, он бы закашлялся, и голос его превратился бы в отвратительные хриплые звуки. И все же он мог бы ответить. Просто не хочет.

Нарцисса достает палочку, чтобы создать стул, и Северус невольно замирает, наблюдая за ее движениями. Нет, подобный интерес не имеет личного отношения к леди Малфой; его интересует исключительно эстетическая сторона действия. Студенты, которых Снейпу приходится обучать, владеют палочками топорно и грубо, следовательно, не часто ему удается понаблюдать за грациозными заклинаниями.

— Я кое-что принесла для тебя.

Фрукты. Ну конечно, что же еще сочувствующие волшебницы могут ему принести? А про то, что у него на горле рваная рана, и он физически не может съесть ни кусочка, Нарцисса, естественно, не подумала. Фрукты останутся гнить в прикроватной тумбочке и совсем скоро станут источником отвратительного запаха. Конечно, бывалому зельевару не привыкать к зловонию; и все же без этого можно было обойтись.

Нарцисса открывает ящик тумбы и видит там... такие же фрукты. Вот тут Северус все же позволяет себе ухмыльнуться, благо хоть не испытав при этом новый приступ боли. Ты, наверное, решила, что ты единственная, кто навещает брошенного и забытого всеми профессора? Ошибка, Цисси, вовсе нет.

— Вижу, у тебя сегодня уже побывал посетитель.

Что ж, в самообладании леди Малфой не откажешь. Северус все гадает, спросит ли она, кто был тем самым «посетителем»... Нет, не спрашивает. Точно, она же считает, что он нем как рыба. Хотя ради такой цели Снейп все же перетерпел бы боль — возможность увидеть реакцию Нарциссы доставила бы ему хоть какое-то развлечение.

Однако той второй так и не удалось выудить из него ни слова. Ни к чему нарушать традицию, справедливо решает Северус. Интересно, как завтра отреагирует Грейнджер, когда увидит, что к ее собственным апельсинчикам в тумбочке прибавились чужие? А она точно придет, хоть и движут ею совершенно другие мотивы.

* * *

В тот день профессор Снейп окончательно усомнился в умственных способностях Грейнджер, которую до этого хоть и недолюбливал, но считал довольно сообразительной. Он рисковал буквально всем, прямо под носом Кэрроу переправляя меч Гриффиндора из Хогвартса на помощь Поттеру, и свято рассчитывал, что хотя бы у Грейнджер хватит мозгов понять, зачем он вообще им нужен.

Но все его усилия оказались напрасными; поскольку Грейнджер (только представьте!) сама заявилась в Хогвартс — место, где магглорожденных пытали и убивали. Это все равно если бы Поттер добровольно отправился прямо в лапы к Лорду. (Теперь, впрочем, Северус лишь со вздохом закатывает глаза — история доказала, что в плане безрассудной тупости эти двое друг друга стоят.)

Он не бросил ее в беде исключительно из уважения к почившему Дамблдору и Ордену Феникса. Когда Снейпу наконец удалось убедить Кэрроу передать пленницу ему, уже изрядно измученная их пытками Гермиона глаза на него поднять боялась.

— Вы меня убьете?

Тебя убить мало, думал Северус. И все же был вынужден признать, что она стойкая — не раскололась, не рассказала, где Поттер прячется. Нет, ни симпатии, ни сострадания он к ней не испытывал. Но достойным поступкам всегда умел отдавать должное.

— Уходи, — только и сказал он, перерубив сковывающие ее цепи.

— Вам за это... ничего не будет? — робко поинтересовалась она.

Будет, предчувствовал Снейп, и не только за это. Допустим, с Кэрроу он справится, найдет способ покопаться в их воспоминаниях, заменив истинные ложными. Но что делать с теми, кто гораздо сильнее Кэрроу?

— П-ро... фес... сор... — начала вдруг (так не вовремя!) всхлипывать Гермиона.

— Уходи! — рявкнул на нее Северус. Мало ему с Пожирателями проблем, так еще и Грейнджер новые создает...

Тогда он еще не догадывался, что это самое «уходи» ему придется повторять ей до конца своих дней. Прокля́тое гриффиндорское идиотское чувство долга! Кто и когда внушил ей, что за спасение она теперь обязана становиться для Снейпа чем-то средним между телохранителем и нянькой?

Тем не менее, именно ее лицо, склонившееся над ним, увидел Северус, находясь при смерти в Визжащей хижине; именно она все крутилась возле его палаты, пока колдомедики прилагали все усилия, чтобы спасти его жизнь.

Грейнджер и теперь навещает его каждый день (ни одного не пропустила!), и у Снейпа от ее присутствия уже глаз дергается. Кажется, еще немного, и он не выдержит — наплевав на боль, заорет ей в лицо очередное «уходи!». И, конечно, совершит самую большую глупость: из-за столь сильного перенапряжения связок у него тут же пойдет горлом кровь, и Гермиона не уйдет, а наоборот, как исправная чертова сиделка, сразу подбежит к нему с платочком.

* * *

Нарцисса же не такая. Рявкни он на нее, она развернется и уйдет, поскольку не потерпит подобного к себе отношения. Она точно знает себе цену. Но зачем леди Малфой вообще приходит?

Северус знает, что Люциуса Малфоя осудили на пожизненный срок в Азкабане. Знает, что Цисси любила его, пусть и чуть меньше, чем сына, но все же довольно сильно. Знает, что она много плакала (хотя реши она разреветься при нем, он все-таки нашел бы в себе силы ее прогнать). Да, ей одиноко. Но почему она приходит именно к нему? Неужели видит в его лице потенциального любовника?

От этой мысли Снейпа передергивает. И вовсе не потому, что Нарцисса ему противна; такая женщина не может быть кому-то противна по определению. Нет, леди Малфой точно не выбрала бы его, больного, неопрятного и нищего бывшего профессора. Она ведь знает себе цену.

Нарцисса хочет видеть его душепопечителем, отдушиной, компаньоном в моменты тоски и грусти. Исключительно слизеринская расчетливость. Какие же они разные, невольно сравнивает и поражается Северус. Гермиона, одержимая гриффиндорским героизмом, тешит себя мыслью, что помогает ему; Нарцисса же с его помощью помогает себе.

Снейп затрудняется ответить, что бесит его больше.

— У тебя очень холодные руки, Северус, — говорит леди Малфой, дотрагиваясь до тыльной стороны его ладони.

А какими еще они могут быть с учетом отравления, инфекции из-за попавшей в рану грязи и многочисленных докторских манипуляций? А вот ладони Цисси, вопреки ее внешней холодной статности, на удивление горячие. Может, по принципу «горячие руки, холодное сердце»?

К слову, руки Грейнджер такие же горячие. И если леди Малфой хотя бы уважает его личную дистанцию и не заходит в своих прикосновениях дальше рук, то Гермионе деликатность, кажется, не свойственна в принципе.

Он помнит те часы смутно. Распространяющийся в крови яд затуманивал взгляд, но на тактильные ощущения его тело все еще отзывалось. Сначала горячие и влажные руки Грейнджер легли на его мокрый лоб — проверяла, есть ли жар. Потом она потянулась уже со смоченным платком, чтобы обтереть лицо. Далее нацелилась на рану, но тут Снейп воспротивился из последних сил; людям, не знакомым с колдомедициной (и медициной вообще), нельзя доверять оказание первой помощи — сделают только хуже.

Гладила по спутанным волосам, кажется, даже по плечам своими теплыми, почти горячими руками, и находящемуся в бреду Северусу показалось на мгновение, что это его Лили склонилась над ним. Конечно, нет.

Теперь (самому не верится!) над ним склоняется Нарцисса в попытке поцеловать в лоб. Что он там только что думал про леди Малфой, уважающую его личное пространство?

Северус морщится, старается отодвинуться, запрокинуть голову выше, чтобы она не дотянулась.

— Тебе больно? — спрашивает она ровным голосом.

Слава Мерлину, в нем хоть не слышно идиотской тревоги, которая так сильно его раздражает, как в голосе Грейнджер, например.

Нет, ему не больно — ему горько. Горько из-за того, что после смерти Лили он перестал верить в чью-либо искренность.

Все люди так или иначе тешат собственные амбиции. Кто-то хочет быть героем, кто-то боится одиночества, кто-то не желает принимать помощь, лелея свою гордость.

Нарцисса поднимается и направляется к выходу из палаты. Останавливается. Оборачивается.

— Отдыхай, Северус. Я вернусь.

В ее словах он невольно слышит отголосок грейнджеровского «отдыхайте, профессор, вам нельзя перенапрягаться».

Значит, завтра все повторится. Снова.