Феникс - птица, возрождающаяся из пепла (джен)

Выбранная Богиней Судьбы нить оказалась не самой плохой из всех — мальчишка выжил, но оказался у родственников со стороны матери. Они оказались теми еще гадами-магглами — ненавидели мальчишку и держали за домового эльфа. Однако тот все вытерпел. Попал в школу, и вроде бы все должно было наладиться, но… Случайность за случайностью, потрясение за потрясением — тролль, собака, метла, препятствия, Квиррелл, его убийство, эльф, побег из дома, поездка в школу, мяч-убийца, огромные пауки, травля всей школой, обвинения, окаменение подруги — все это не давало мальчишке спокойно жить и учиться. Да еще и Дамблдор навешал ограничителей. Именно из-за них излишки магии, которые происходили вследствие эмоциональных всплесков, не выходили, а копились внутри. За десять лет их накопилось слишком много и к концу его второго курса они вышли из-под контроля. Если бы мальчишка не был потомком Смерти и Магии, то вышел бы обскур, который уничтожил бы школу и прилегающую к ней деревню подчистую. Но мальчишка им был, и все, что произошло — ранняя частичная активация наследия, заблокированного самой Магией. Теперь Поттер был похож на стихийника — огонь был для него тем самым стабилизирующим фактором, что помогал сохранить магию внутри и не разнести все вокруг.

Казалось бы, ну и слава Мерлину, что все прекрасно, но опять-таки случайность… Василиск: его яд и кровь, и Феникс, с его слезами — все это опять вскипятило кровь ребенка, активируя еще одну часть наследия — теперь уже от Хель. Ну и подселило еще одну сущность — теперь у мальчишки были не только подарки от души Тома Риддла, которые совершенно случайно подарила ему Судьба, но и частица тысячелетнего Василиска, которая перешла ему с кровью оного. Произошла своеобразная привязка фамильяра, пусть уже и мертвого. А с кровью законсервировалась душа и знания существа, которого при должной подготовке, как наследник Смерти, он сможет оживить. А может и не оживить — все решит случай, даже не судьба…

Открытие, пусть и частичное, обоих наследий сильно влияло на ребенка, пусть и не критично. Но вот дементоры… они очень неоднозначно относились к мальчишке. С одной стороны, он был их врагом: огненная сущность, наследник Магии — Хель создала их во время ссоры с Мэй — и они должны были убить его, а с другой стороны, от него несло чем-то родным и домашним, чем-то напоминающим Госпожу, все-таки он являлся наследником Смерти. Дементоров тянуло к нему и это снова взбудораживало кровь мальчишки — одно наследие боролось с другим, переворачивая все с ног на голову и, вопреки желанию Мэй и Хель, все больше их активировало

Снова приключения, снова стрессы — чемпионат, нападение, Метка, Турнир — все это подтачивало самообладание ребенка, и подселенец периодически захватывал власть над телом. Избиения тоже не способствовали рациональному мышлению, что приводило к тому, что в какой-то момент он начинал перенимать мысли, желания и способности других, ранее ему не свойственные. Например, зельеварение, к которому у него было стойкое отвращение, ему начинало нравиться, да и информация усваивалась просто невероятно быстро. Почему? Да потому что Том Риддл был прекрасным зельеваром, который вполне мог бы получить мастерство, а из-за поврежденного барьера души он начал борьбу за власть, постепенно насаждая мальчишке свои предпочтения. Во время ЗоТИ было видно, что мысли и желания Тома уж слишком сильно стали заполнять голову Поттера. Одно только трансформированное воспоминание Тома с масками и троном чего стоило! Да и во время показа Непростительных мысли Тома четко звучали в голосе Поттера, но тот даже не заметил.

Возможно, со временем все бы и стабилизировалось, но вот опять эта глупая случайность — наложенные несколькими людьми чары ненависти привели к тому, что Поттер оказался избитым почти до смерти и получил множество проклятий. Из-за чего его наследия вступили на путь уничтожения друг друга и подселенцев, а ослабленный организм, усугубленный проклятьем разрыва связей души и тела, стал погибать. Выбранная Судьбой линия оказалась не такой уж и хорошей: мальчишка должен был погибнуть в Тайной комнате от множественных повреждений, его душа — разрушиться, а тело сгореть дотла…

* * *

Роберт Батлер сидел на коленях у груды пепла и плакал. На душе было так мерзко, что не передать словами. Он виноват в смерти… нет, не так — он виноват в МУЧИТЕЛЬНОЙ СМЕРТИ ребенка. Как это исправить? Да никак! Слезы текли по его лицу — родные говорили, что у каждого медика есть свое кладбище, но Роберт надеялся, что у него его не будет. Он ведь все-таки стал юристом, а не медиком, но оно вот как… Неизвестно, сколько бы еще он просидел в той комнате, если бы не услышал, что кто-то пришел в их убежище.

Хлопок, и в центре большого зала Тайной комнаты появился домовик с сопротивляющимся Бонамом.

— Да отстань ты от меня! — ругался Мейсон. — Что вцепился, как клещ!

— Мистер Батлер просил доставить вас еще до ритуала, но вы так долго собирались, что мы опоздали! — гневно шипел домовик, но парня все же отпустил.

Видимо, Добби так и не дождался, когда Бонам соберется, потому что рубашка у него была нараспашку, а волосы причесаны только наполовину.

— Не смей меня больше так хватать! — гаркнул тот на эльфа и шутливо пригрозил гребнем, который и был у него в руке вместо палочки. — Роберт! — обратил он, наконец, свое внимание на окружающую обстановку, но друга так и не нашел. — Ну и где он? Лопоухий, ты что, соврал?

Бонам всегда был взрывоопасным, а уж если кто-то прерывал его утренний ритуал по укладке волос, который обычно длился не менее часа, то становился просто невыносимым.

— Мистер Батлер! — заозирался домовик. — Мис… — так и не договорив, он сузил глаза от гнева. — Вы убили его!

Вид разозленного донельзя домовика был устрашающим. Наверное, если бы не клятва не вредить Батлеру, которую Добби дал Поттеру, то, наверное, хладный труп оного уже увековечился бы в Тайной комнате.

Ранее, там же.

— Добби, ты обещаешь мне? — сердито взглянул на него Гарри. Обезопасить Роберта нужно было уже сейчас, ведь если ритуал не сработает и он умрет, не хотелось бы представлять жизнь того после всего. Если на втором курсе Добби его СПАСАЛ, то нетрудно представить, как он будет мстить. Бр-р-р…

— Но, мистер Поттер, сэр, вы не можете просить Добби об этом! — домовик был очень раздосадован этой просьбой. Нет, он искренне хотел, чтобы все вышло, но если некто все-таки угробит его любимого волшебника, то Добби желал бы видеть его хладное тело рядом с телом Гарри.

— Добби… — Гарри не понимал, откуда у домовика такая жестокость. Никто же не рассказывал ему, что эльфы верили, что если кто-то умер насильственной смертью, при этом покорежив свою душу, то кто-то должен был умереть вместе с ним, чтобы послужить катализатором для нового перерождения обеих душ в другом мире, иначе раздробленную душу просто поглотят или развеют. На это, собственно, и было рассчитано проклятье.

— Мистер Поттер, я обязан буду… — сердитый взгляд Гарри был красноречивее всего. — Хорошо, я клянусь, что моя магия никак не навредит мистеру Батлеру! — волна магии окутала их обоих, закрепляя обещание. Поттеру этого хватило, а вот Добби хитро улыбался — не зря же он был домовиком Малфоев, а те умеют находить лазейки…

— Роберт, что происходит? Где мы, и кого ты убил? — спросил ничего не понимающий Мейсон у своего друга, который только что появился в зале, выйдя из-за какой-то неприметной двери, которая тут же пропала из виду, слившись со стеной.

— Гарри Поттера, — только и смог ответить Батлер.

Сказать, что Бонам был потрясен этой информацией — это ничего не сказать — она просто парализовала его. Но он не был бы хорошим адвокатом, если бы не умел моментально переваривать информацию и просчитывать ходы отступления. Поэтому, справившись со ступором буквально за семь секунд, он заметил телодвижения домовика, который уже собирался кинуть нож в Батлера. Пробить барьер домовика — подстраховался-таки, зараза! — было невозможно, а вот трансфигурировать нож во что-то другое в полете — легко!

Если кто-то считал, что быть адвокатом — безопасное дело, то он глубоко заблуждался. Адвокат — третья по опасности работа, пропускающая вперед только авроров и разрушителей проклятий. Следующими после них шли колдомедики и любители всякой живности, драконы или пауки — неважно. Что же у них могло быть опасного? Оу, да много чего, начиная от разъяренных родственников-магов и заканчивая дементорами, которые по приказу недовольного министерства намеревались избавить тебя от души — только Мейсон трижды спасался от них в самый последний момент! Так что Бонам, как потомственный адвокат, еще с пеленок учился защищать себя и окружающих. Причем любимым занятием его немного сумасшедшей тетушки Маргарет было кидание в него книг, кухонных приборов, писчих принадлежностей и под финал — вилок и ножей. Отец постоянно ее отчитывал, но тетушке все было нипочем. Так что, что-что, а трансфигурировать предмет в полете Мейсон мог даже без палочки… с закрытыми глазами… стоя спиной к предмету.

Итог — в Батлера прилетела подушка, а разъяренный домовик схватил длинную швабру — видимо, нож у него был только один — и побежал в сторону недоколдомедика, который тоже уже очнулся и стал улепетывать от бешеного эльфа.

— Может, все-таки ты не будешь меня убивать? — с надеждой спросил домовика уже порядком запыхавшийся Роберт.

Пусть ему и было всего двадцать пять, но на такой марафон его организм явно был не рассчитан. Говорил же Бонам больше бегать! Кстати, о Мейсоне: его домовик не трогал, поэтому, изменив нож на подушку и сообразив, что ничего серьезного его другу не грозит, тот просто стоял и лихорадочно обдумывал ситуацию с Поттером, искоса наблюдая, как наглый и злой эльф гоняет Роберта по всему залу. Бонам посчитал, что раз уж у него не получилось затащить друга на тренировки, то, может, реальная опасность заставит его тренироваться?

— Вы должны спасти душу Гарри Поттера, иначе он не переродится! Душа его просто пропадет или поглотится! — в который раз ответил домовик и продолжил свою погоню. Пусть он и был маленьким, но все же бегал довольно резво, и, видимо, пока даже не устал — вот где подготовка!

* * *

В это время в другом мире

В тот момент, когда Гарри Поттер сгорел в ритуальном зале Хогвартса, произошло нечто странное. Очнулся он в маленькой комнатке того самого приюта, в котором жил Том. Обшарпанные заплесневелые стены, твердая скрипучая кровать, влажный, весь провонявший плесенью матрас и замшелая, почти пустая подушка. Но он ничего не помнил. Совсем. Как будто кто-то мягким ластиком стер все переживания и мысли, стер воспоминания, оставив только одно — воспоминание о боли, которую он чувствовал. Боли, которая захватывала всю его суть и раздирала на несколько частей. Боль, что поглощала в себе все естество волшебника, заставляя его желать прихода смерти, как облегчения. Но к счастью теперь — это было только воспоминание.

Оглянувшись, он заметил, что сидел напротив мальчишки его возраста, в глазах которого тоже виднелся страх. Им обоим было не больше пяти лет. Со стороны они были очень похожи, отличались только глаза — у мальчишки напротив они были синими, да и тот был более зажат.

— Кто ты? — решил поинтересоваться он у второго мальчишки. — И где мы? — после того, как прошла боль, в нем проснулось дикое детское любопытство.

— Я не знаю, — ответил тот и всхлипнул, — я помню только то, что было очень больно. Очень.

— Не плачь! — воскликнул первый, подскочил к всхлипнувшему мальчишке и приобнял его. Отчего-то ему хотелось защитить этого мальчика от всех невзгод. Да и самому быть в одиночестве с этой болью было страшно. Все таки воспоминание-воспоминанием, а ощущения все равно остались. — Я же рядом, значит, ты уже не один! А то, что было больно — так сейчас же уже все прошло! А где мы, мы узнаем позже! Только не плачь!

— А ты не бросишь меня? — со слезами на глазах спросил второй ребенок. — Меня никто не любит, все бросают и обманывают! Я не помню этого, но чувствую, что это так! Ты обещаешь, что будешь рядом, что бы я ни делал? — в его глазах была такая надежда, что первый мальчик мигом воскликнул:

— Обещаю!

После неосмотрительно брошенного обещания мир округ них завертелся со скоростью света. Они оба превратились в сверкающие сферы, лучи которой переплетались друг с другом. Постепенно они срастались в одну большую сферу, которую покрыл сверху изумрудный клубок из двух таких же сплетенных душ. Связи росли и крепли, а потом в один миг они разделились на два шарика поменьше, наподобие деления одна зигота на два бластомера, а потом и они разделились на два, образуя четыре светящихся сферы: две большие разноцветные и две маленькие изумрудные — четыре души, связанные друг с другом сильнее, чем кто бы то ни было. А потом каждая из больших сфер закрутилась в вихре, и оба мальчишки выпали в какой-то комнате, больше напоминающей сарай.

Как оказалось, это был маггловский приют Вула. Комнатка, в которую они попали, была наполнена людьми, но они не видели ребят, а ребята не замечали их. Они неотрывно смотрели на женщину, которая держала на руках новорожденного младенца.

— Томми, милый мой, прости меня, я покидаю тебя, — женщина плакала, но все равно смотрела с теплотой на своего малыша. — Ты сильный, ты справишься, я верю, что ты станешь великим волшебником! Я все рассчитала, ты будешь красивым, как твой отец, и сильным, как Салазар Слизерин. Ритуал не должен подвести. Я слишком мало пользы могу принести своему роду, но ты — можешь. Надеюсь, что когда придет время — ты поймешь меня. Я написала Ликорис, она воспитает тебя достойным! А теперь прости, мне пора, — она поцеловала ребенка в лобик и… перестала дышать.

Мальчишки смотрели на умершую женщину, и слезы текли из их глаз.

— Томми, — повторил за ней голубоглазый мальчик. — Это я — Томми, — всхлипнул он и прижался к новому другу. — Это моя мама! — после этих слов он разревелся, давая этим выход своим чувствам. Слезы ребенка прервал голос молодой девушки.

— Миссис Коул, тут сова сидит с письмом, что с ней делать?

— А что делать? Балуется кто-то, — махнула на нее рукой женщина постарше и, забрав новорожденного ребенка, вышла из комнаты.

Кто же знал, что именно это письмо могло изменить жизнь маленького мальчика, который попал к ним в приют? Ликорис Блэк, в замужестве Ликорис Беннет, в результате случайности погибла тридцатого декабря 1926 года вместе со своим мужем-магглом и новорожденным сыном-магом и не смогла взять к себе юного Тома Риддла, а другие Блэки из-за своей замшелости не взяли бы ребенка к себе, даже если бы прочитали письмо. Быть полукровкой для них было позором, и не важно, что ребенок по силе мог стать чуть ли не вторым Слизерином. Они и дочь свою Ликорис выжгли с гобелена, хотя ритуал они с Меропой проводили вместе, и оба ребенка по магическому потенциалу должны были быть равны Основателям.

Все это видели мальчишки, но изменить не могли, как не могли и изменить то, что было дальше. Все, что происходило с маленьким Риддлом — было похоже на страшный фильм. Они не могли ничего изменить, помочь, Том не мог взять управление своим, как он понял, телом, а мог только наблюдать, сжимая кулаки от бессилия. Его друг же только и мог что поглаживать его по голове и стараться успокоить. Свое имя он так и не вспомнил.

Маленькая заплесневелая комнатка, мальчишки, которые били и отбирали еду, мелкие пакости в ответ, ненависть всего приюта, нелюбовь воспитательницы, глупые попытки завоевать место под солнцем — все это вызывало у обоих мальчишек недоумение и злость. Причем они оба не могли до конца, понять на кого злились: то ли на всех окружающих, что издевались над ребенком, то ли на самого Тома, потому как он и сам был не подарок, а странности, что периодически происходили с ним, были опасны для остальных детей.

Полупрозрачный Том же все больше печалился. Он понял, что это воспоминания о его жизни, и теперь боялся, что его друг быть таковым перестанет, после того как поймет, что он совершил. Но мальчик на все такие заявления просто без слов обнимал Тома и говорил, что свои обещания он не нарушает и будет с ним, чтобы тот не совершил.

Потом был Хогвартс: вроде бы сказочное место, но полное презрения к приютскому магглокровке, убивало все волшебство. Там Том узнал, что он полукровка, но легче не стало — все считали его слабым. Дальше были попытки стать умнее, сильнее, бесстрашнее — хотелось стать лучше этих чистокровных снобов, хотелось доказать, что он достоин жить вместе с ними. Не получалось. Он все больше и больше читал, и оба мальчишки с удивлением заметили, что каждая прочитанная им книга тут же всплывало и у них в мозгу, а каждое выполненное заклинание навсегда оседало в подкорке. Это было здорово, но слегка пугающе. К тому же Том взрослел, а ребята так и оставались маленькими, хотя сознание их взрослело.

Все было вроде как хорошо, пока Том не нашел совершенно «случайно» книгу о Темных искусствах и пропал. Как она оказалась в его сумке — он не знал, да и, наверное, не хотел бы знать, а вот ребята видели, как книга появилась в его сумке после урока трансфигурации. Там был один ритуал, который позволял возвыситься над другими, стать сильнее, умнее — и Том не удержался.

Однако за все нужно было платить. Вот и ритуал оказался с сюрпризом — он сводил волшебника с ума. Тогда юный Том не догадался, что это было сделано специально, но потом понял, что не зря именно этот ритуал был выделен красными чернилами. Но было уже поздно — его внимание привлек и другой ритуал, тот, что помог бы избавиться от страха смерти, который привила ему маггловская война. И он создал крестраж, потом еще один. После создания второго он на мгновение осознал, что совершил: убил четверых человек, подставил невиновного студента, из-за чего его лишили палочки, и упек в тюрьму дядю, да и вдобавок украл семейную реликвию — ему стало страшно, и он стал носить сдерживающий амулет, на который потратил все заработанные средства.

Призрачный же Том с ужасом смотрел за всеми этими поступками. Он убийца… После осознания этого он впал в такую депрессию, что выводить его оттуда пришлось долго. Сам же Том никак не мог понять, почему его друг все еще с ним, он же ужасный человек! Но, взглянув в его глаза, он понял: тот тоже ощущал это тягучее чувство вины, будто это он виноват во всем с ним случившимся.

Школу Том закончил, но в Хогвартсе остаться не смог и устроился работать к Горбину — единственное место в Лютном, где сдерживающий артефакт работал в полную силу. В школу или чей-то менор доступа он не имел. Со временем жизнь стала налаживаться, но одна хвастливая дама потеряла осторожность и выпустила монстра. Когда Том пришел в себя, то обнаружил ее хладный труп и еще один крестраж. Пятое убийство уже почти не смутило его, а вот пятилетнего ребенка смутило, еще как.

— Что же я за монстр такой? — в сердцах выпалил он, с ненавистью глядя на самого себя.

— Ты не монстр, Том, просто у тебя такая судьба, — вдохнул его друг и крепко обнял.

Все то время, пока они наблюдали за взрослением Тома, они и сами менялись. Каждое решение парня обсуждалось ими с двух различных позиций, на основании уже приобретенных знаний они стоили гипотезы и составляли список виновных в его тяжелой судьбе. Пока Том путешествовал, они и сами знакомились с новыми странами, новой культурой. Больше всего их привлекли Индия и СССР. Индия поражала своими ритуалами, обилием знаний и искусств, а Союз привнес множество знаний о славянских божествах и их артефактах. Как оказалось, на Руси каждый древний артефакт считался даром какого-то бога и работал он только в руках тех, кто в них верил. Ребята так вдохновились этими странами, что даже выучили их языки, хотя сам Том лишь бегло с ними ознакомился.

Но все хорошее имеет свойство заканчиваться, вот и безумие просочилось сквозь криво сделанный артефакт; как только Том вернулся в Британию, и у того сорвало все тормоза. Убийство за убийством, крестраж за крестражем, вербовка Пожирателей Смерти, рабское клеймо, налеты, безумства… Кровь была повсюду. Она тянулась шлейфом за новым Темным Лордом. Умирали все несогласные, все те, в ком было сомнение. Убивали за страх, за чистоту крови, за косой взгляд. Можно было принести весть господину, а в благодарность получить Аваду в грудь лишь потому, что не достаточно сильно радуешься.

А потом появилось пророчество, которое и поставило жирную точку в сознании, перекрыв последний проблеск разума.

Глядя на всё это безумство, призрачные ребятки просто тихо сгорали от бессилия, от невозможности изменить что-либо. Столько бессмысленной крови было пролито, столько семей разрушено… А все почему? Потому, что кому-то нужен был этот Темный Лорд, нужен был безумец, победив которого, можно снискать славу и влияние. С каждым убийством характер их креп и утверждался. Они понимали, что нужно делать, чтобы не быть такими. Если им будет дан шанс, то они его используют. Но все же некоторые привычки и желания Тома были ими переняты. Например, отношение к предателям или к тем, кто входил в круг доверия, во Внутренний круг. Прощать предательства было нельзя. Понять можно, простить — нельзя. Любовь к зельеварению и боевой магии было также воспринято на ура. И тому же Тому еще нравилась нумерология и алхимия, а его другу артефакторика и руны. Зарываясь в новые знания, ребята старались пропускать реальность как сквозь пальцы, но… Тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года Темный Лорд Волдеморт прибыл в Годрикову впадину.

Смерть Джеймса, сцена убийства Лили... Ребята старались перестать смотреть на смерть как на что-то ужасное, и у них даже получалось, но вдруг… Сердце друга Тома забилось часто-часто, как только он взглянул в глаза ребенка. Да и Том все вмиг понял, только вот сделать ничего не мог. Зеленая вспышка уже вылетела из палочки в его сторону. В полете она изменилась на золотую и, попав в мальчика, взорвалась, вырывая их души из тел и разрушая все вокруг. Однако далеко улетать она не собиралась. Зацепившись за все еще теплое тело, она стала проникать обратно, но так уж вышло, что при этом она захватила с собой еще и чужой кусочек, а чужая душа забрала с собой кусочек от ребенка. Так душа мальчишки, вместе с частью души Тома, вернулась в тело, которое осталось невредимым, а душа Темного Лорда с частичкой души мальчика — улетела в Албанию, туда, где был якорь его души, что разрушился в момент притяжения.

— Гарри, я… Мерлин, прости меня, Гарри! — призрачный Том упал на колени перед своим другом, ожидая его реакции. — Я бы никогда этого не сделал, клянусь! — сейчас Том выглядел как тогда, в приюте: потерянно и несчастно. Ему было тошно от того, что он стал причиной гибели родителей своего друга, почти брата, что он чуть его самого не убил. А еще ему было страшно… Страшно, что он еще может увидеть, страшно, что он может в будущем и убить его, что Гарри его не простит…

— Не стоит извиняться, Том, я не злюсь на тебя, — со слезами на глазах сказал Гарри. — Чему быть, того не миновать. Это уже произошло, и ты ничего не мог исправить, но я чувствую, что еще сможешь. Нужно только подождать, и все будет у нас хорошо, — он крепко обнял своего друга и зажмурился — если Гарри пообещал, что все будет хорошо, значит, так все и будет.

Потом был Квиррелл, философский камень, кровь единорога, снова существование в виде бесплотного духа, Хвост, дом Риддлов и боль, адская боль и темнота… Все это проходило мимо парней. Они конечно запоминали, анализировали, но старались скорее уложить все в памяти и проводить время друг с другом. Характеры их за эти тринадцать лет «закостенели», убеждения построились, а желания совпадали. Но когда же у них все шло по плану?

Они переместились в память жизни Поттера. С момента рождения они наблюдали за домом Поттеров и удивлялись тому, что видели. Нет, конечно, то, что они видели, могли видеть только призраки, или они это замечали, потому что им уже было больше шести десятков лет, но факт оставался фактом: в семье Поттеров было что-то не то.

Выяснилось, что это за «не то», одним прекрасным вечером, когда на Джеймсе Поттере обнаружился один интересный немецкий артефакт подчинения. Как потом оказалось, такие артефакты носили оба родителя Гарри и его крестный. Снять их было возможно только после смерти того, на кого он был надет. А это означало, что Поттеры все равно бы в скором времени умерли, и Гарри остался бы сиротой — вне зависимости от того, убил бы их Риддл или нет. От этого Тому стало чуть легче, но не намного.

Первым на место происшествия смерти Поттеров прибыл… Дамблдор. Он забрал оба артефакта, палочку Тома, крысу-Питера и… просто ушел. Даже не посмотрел, жив ли ребенок. Следом за ним ворвался Сириус, повздыхал над телами друзей и так же сбежал в поисках предателя, даже не заглянув в колыбель.

— Не дом, а просто проходной двор какой-то! — воскликнул Гарри в ответ на то, что как только Сириус покинул дом, туда вошел тот, кого они помнили еще со времен памяти Тома — Северус Снейп.

В дом он входил осторожно, горько посмотрел на Джеймса, проверил пульс и зрачки. Набросив диагностическое и убедившись, что «старый школьный враг» мертв, он побрел на второй этаж. Там он упал около тела Лили. Наблюдать за ним было тяжело. Надежда на то, что она жива, таяла с каждым произнесенным заклинанием. А удостоверившись, что она мертва, Снейп на несколько минут выпал из реальности. В чувство его привел всхлип ребенка. Он мгновенно подорвался и понесся к кроватке. Достав оттуда ребенка, он прижал его к груди. Слезы текли и у него из глаз, и у ребенка.

Ребята наблюдали за этой сценой с интересом и некой горечью. Все-таки Снейп, Пожиратель Смерти, дал им больше внимания, тепла и успокоения в нужную минуту, чем крестный и великий светлый друг семьи, наставник родителей.

— Прости, малыш, я не смог спасти твою маму и твоего дурачка отца, — говорить Снейпу было трудно. — Я и тебя забрать не смогу, хотя хотел бы дать тебе то, чего не было у меня и, к сожалению, не будет у тебя — родительскую любовь. Я раб, малыш, и всегда им останусь, а тебе нужна свобода. Я, может быть, и мог бы дать тебе любовь, но, боюсь, по незнанию могу навредить. Прости, — он стер слезинки с щек ребенка, успокоил его и, спящего, уложил в кроватку. Взглянув в последний раз на мертвую Лили и на мирно сопящего малыша, он аппарировал прочь.

Ребята молчали, не зная, что сказать. Пока они были в памяти Тома, такие чувства у них смогла вызвать только Меропа — мама Тома. Здесь же мама Гарри не взывала у них таких сильных эмоций: она была обыкновенной матерью, которая была с ребенком только по вечерам, а днем гонялась за Пожирателями. Да, она, несомненно, любила Гарри, и тот ее уважал, но это смотрелось практически как должное. Трудно кого-то любить просто так, когда тебе уже почти шестьдесят. Тот шаг, на который она пошла от отчаяния, конечно, зрелищный и эффективный, но он отнюдь не был ее собственным желанием — он был навеян артефактом, а уж никак не любовью самой Лили. Та, к сожалению, не была такой умной. Снейп же задел что-то глубоко внутри. Какой-то скрытый ранее и не видимый никем пучок чувств, о которых они уже давно забыли.

Следом за Снейпом в дом вломился полувеликан. Он схватил ребенка, при этом чуть не наступив из-за своей комплекции на Лили, и пошел прочь. Около дома оказался мотоцикл Сириуса, так как тот для улучшения эффективности поисков крысы превратился в собаку. Отдав ребенка Дамблдору, Хагрид удалился, а старик бросил его у порога Дурслей и тоже смылся.

— Н-да, любит наш директор нас, однако. Мне артефакт, разрушающий личность, подкинул, книжечку черномагическую подсунул, а тебя вообще в ноябре на холоде на морозе бросил! — возмутился Том.

— Ничего, мы ему отомстим, Том, за все смерти, что он принес, и за всю боль, что мы пережили, — после этой фразы глаза Гарри на мгновение покраснели.

А дальше пошли почти десять лет унижений и оскорблений. Маленькому ребенку пришлось пережить все трудностями существования в доме «заботливых родственников», которые были чуть ли не хуже приютских воспитателей: недоедание, лишения, избиения, ненависть — это еще не полный список, с чем пришлось столкнуться бедному мальчику. Как ни странно, но росли они вместе с Гарри, и к моменту получения им письма они тоже выглядели на одиннадцать.

Попав в Хогвартс, ребята было выдохнули, но не тут-то было. Снейп отчего-то вел себя с Гарри как последний мудак. Это не вязалось с его словами в доме Поттеров, поэтому мальчишки решили за ним понаблюдать. И увиденное их совсем не обрадовало. Снейп не раз спасал шкуру Поттера-младшего, а тот, подстегиваемый «друзьями», с упорством носорога пер в жерло вулкана. То метла, то Запретный лес, то дракон, то подземелья. В конце первого года они, наконец, разгадали причину такого противоречивого поведения зельевара.

Когда Поттер лежал с истощением в лазарете, у Снейпа и директора был удивительный по содержанию разговор в палате Больничного крыла.

— Директор, я не понимаю, чего вы хотите добиться этой дрессировкой героя! Зачем нужна была это полоса препятствий, тролль, зачем я должен его третировать? какой во всем этом смысл?

— Мальчик мой, ты обещал беспрекословно слушаться меня, а за это я тебя вытаскиваю. Помни об этом и не лезь в мои планы, — сказав это, Дамблдор развернулся и вышел из лазарета, не менее эффектно, чем обычно это делал Снейп.

Зельевар же сел у кровати Поттера и вздохнул.

— Вот и снова приходится разговаривать с тобой безмолвным, Гарри. Скоро это войдет у меня в привычку, — он хмыкнул и слегка улыбнулся. — Наверняка ты и не помнишь прошлый наш разговор. Наверное, это и к лучшему. Если бы ты помнил, я бы не смог так к тебе относиться. Наш светлый Дамблдор оказался не таким светлым, да? Как же я ошибся, Гарри! Я доверился ему, а он не помог. Я поклялся ему, что буду беспрекословно слушаться его, за то, что он вытащит меня из Азкабана, а он этим бесцеремонно пользуется. Я верил, что ты живешь в любви, но когда впервые увидел — обомлел. А уж когда кинул диагностическое — вообще готов был убить директора самолично. Столько побоев! — он прикрыл глаза. — Прости меня, Гарри, что не забрал тогда. Надо было хватать тебя и бежать в другую страну, подальше ото всех, но я побоялся тебя похищать. Побоялся Азкабана… Смешно да? Меня тогда схватили на следующий же день. Я полгода там просидел и чуть с ума не сошел. Там страшно, Гарри, страшно и сыро…

Он говорил и говорил, а ребята слушали с открытым ртом. За всю свою жизнь они не встречали человека, который бы так был к ним привязан. Было видно, что Снейп не просто абстрактно представляет, что пришлось пережить Гарри, но и сам пережил такое. От того, что в жизни у них будет такой человек, как Снейп, на душе ребят потеплело. Они поняли, что и сами привязались к этому язвительному, но заботливому зельевару.

Вся дальнейшая история жизни мальчика-который-выжил представляла собой странный спектакль, на который парни практически не обращали внимания. Единственное, что им нравилось — это разговоры со Снейпом. Ну как разговоры? Его монологи у тела бессознательного героя. Ребята поняли, что из всех могли бы довериться только ему, ну и, может быть, еще паре человек. Четвертый же курс просто разорвал шаблоны жестокости. Единственное радовало — Снейп на их стороне. А вот когда дошел черед до ритуала, то мир резко померк.