Варенье вчера (джен)

Ирацибета сказала ей:

— Не поправляйся! Что сказано — то сказано. Пеняй теперь на себя!

* * *

В пять лет Мирана дала обет никогда больше не есть джем. С ужасом и восторгом она прижимала ладошки к ушам (недостаточно крепко) и смотрела, как язык сестры охотится за крошками в уголках рта.

— А маленькие чёрные точки, — сказала Ирацибета и сделала паузу, чтобы слизнуть липкое пятно на указательном пальце, — это обгорелые, измельчённые кости.

— Нет! — взвизгнула Мирана, поверив каждому слову.

Конечно, не так уж много лет оказалось нужно, чтобы выяснить, что джем — вовсе не сладкие ошмётки убиенных мюмзиков, но к тому времени обет уже был вписан в книгу вместе с остальными; согласно своему личному ритуалу, Мирана подняла взгляд на половинку луны и зачитала вслух пока ещё короткий список данных себе клятв. Было что-то приятное в том, как веско выглядели на бумаге чёрные буквы, как они спускались от высокой, сильной «Я» и аккуратно двигались до полной и точной остановки — как подпись. Обет, прописанный чернилами, был нерушим. Мирана не беспокоилась об отсутствии джема в своём рационе, разве что если к обеду подавали свежие ягоды и она сжимала их подушечками пальцев. Когда наполненные семенами внутренности разбрызгивались по коже, их смерть приносила ей удовольствие.

— Милая, не играй с едой, — говорила Королева.

— Пусть играет, — возражал Король, кладя руку на её волосы цвета кости. — Так она изучает мир. Да, котёнок?

Мирана кивала и снова тянулась к миске.

* * *

— Неправда! — закричала Мирана, и через три секунды её сестра произнесла: — Да у тебя просто слишком маленькая голова!

— Как необычно, — сказал Король, когда Мирана рассказала ему об этом, и посмотрел на неё в свои мультилинзовые очки. Мирана была уверена, что в них её голова кажется такой же большой и странной, как у сестры, но промолчала, потому что Нельзя Говорить о Голове Ирацибеты, кроме как через каждый понедельник — в дни, когда маленьким и странным врачам со всего Подземья разрешалось осматривать сестру Мираны и давать ей штучки, пахнущие нервными травами. Мирана любила понедельники.

— Нет, — сказала она, а потом:

— Такое случалось раньше? — спросил Король, а потом:

— Как интересно, — сказали они хором.

Поначалу это сбивало с толку, но она быстро привыкла к периодическим скачкам жизни задом наперёд. Они случались не так часто, однако Мирана находила их довольно полезными, например, когда, задумчиво водя пальцем по пузатым пузырькам в лаборатории отца, она раздумывала, что выбрать для их зелья. Иногда она вспоминала столб зелёного дыма, но всё равно добавляла поющий дождь, просто чтобы удостовериться, а затем совершенным чёрным почерком записывала результат и больше так не делала. Знание будущего не меняло её жизнь, а просто предупреждало об опасности.

Пока Ирацибета, которая была старше неё, сидела с Королевой и училась королевствованию, Мирана, подобрав юбки, шла с Террантом в лес охотиться за редкими травами. Шляпник был одним из немногих, кто мог широко улыбаться, слушая, как Король разглагольствует о химии. Миране нравились выпуклые зелёные глаза Терранта, она размышляла, какие они будут на вкус, если их выковырять и выжать в зелье.

— Не удивлюсь, если как ежевика, — ответил он, когда она его об этом спросила, — только проницательнее.

— Как мята. — Глаза Ирацибеты загорелись. — И правда, попробуй.

— Тогда шляпы у него будут получаться гораздо хуже, — заметила Мирана.

Ирацибета фыркнула.

— Они такие маленькие и заковыристые. Мне всё равно уже наскучило о нём говорить. Пойдём, скажем повару сделать нам фруктовых пирожных.

— Я не ем джем, — напомнила Мирана. — Я дала обет.

— Тогда всё съем я, — ответила Ирацибета. — Пойдём.

* * *

Первое зелье Мираны, которое она сварила самостоятельно, содержало, среди прочего, пять половников лебединой песни и немного ногтей лжеца. Получилась жидкость лимонного цвета, которая обладала уменьшающим свойством; Мирана испытала его на Двойке Червей, а потом носила в кармане до тех пор, пока тот не пожаловался, что от кружева у него всё чешется. Когда вечером Ирацибета не пришла ужинать, дворец обыскали и нашли её в лаборатории — ростом в треть себя самой, но с прежними пропорциями.

— Боже мой, милочка, — сказала Королева и немедленно покинула комнату.

Ирацибета вспыхнула.

— Не пялься! — приказала она. — Я просто хотела посмотреть, как бы я выглядела, если бы голова была…

— Нормальной, — закончила Мирана, и сестра ударила её кулачками по животу.

За три дня им удалось сварить противоположное зелье, а потом ещё два; они поняли, что жидким его сделать не получится. Подмяв юбки поудобнее, Мирана передавала своей миниатюрной сестре крошки, одну за другой, пока та не стала более-менее такой, как раньше.

— Можно попробовать втереть зелье непосредственно в лицо, — предложила Мирана, но Ирацибета отпрянула.

— Со мной всё в порядке, — заявила она. — В полном. Это остальной мир слишком мелкий, слишком обычный. Я всегда так думала, и так оно и есть.

Этим утром Мирана накрасила губы цветом старого вина. Теперь она раздвинула их в улыбке.

— Капитан Стейн слишком мал для тебя, Рейси?

Ирацибета снова залилась краской, не красной, как вино, но яркой и уродливой и почти такой же алой, как её волосы, а потом выбежала из комнаты. Мирана начала тихонько напевать.

— Как невежливо, принцесса, — заметил голос над её левым плечом. Чешир проявлялся медленным изгибом, начиная с кончика хвоста.

— Она не лучше, — сказала Мирана.

— Но ведь и не хуже, если подумать...

— Но становится хуже. — Усевшись на пол, Мирана подтянула колени к груди. — Я чувствую. — Потом добавила: — Я тоже становлюсь хуже. Интересно, об этом где-нибудь написано?

— Подозреваю, что где-то написано обо всём, — откликнулся Чешир. — С бесконечностью всегда так.

— Ирацибете нравится тьма, — печально сказала Мирана. — Она считает её полезной, даёт ей, тяжёлой и зыбкой, затягивать себя внутрь.

— Мне темнота никогда не мешала, — протянул Чешир. — Много шума из-за ничего, так я всегда думал; но, с другой стороны, я-то вижу её насквозь.

— Ты уже долго здесь, — сказала Мирана. — Подземье — тёмное место. Это я знаю.

— Сумасшествие — единственный способ прижиться, — сказал Чешир мягче, уже без самодовольства. — Хоть Шляпника спроси. Или родителей. Это несложно, стоит только начать.

Повернув голову, Мирана прижала щёку к пятнистому шёлку своего белого платья.

— Я не хочу такого сумасшествия, Чешир. Лучше бы жизнь была похожа на зелье. Всё очень просто, если можешь налить это в стакан. Легко контролировать, легко наблюдать, а когда оно становится опасным, ты выливаешь его и варишь новое.

Чешир сделал грандиозный вздох, отчего полоски на его шкуре блеснули неистово-синим.

— Мне кажется, если что-то где-то написано, это можно переписать. Звучит разумно.

Миране нравилось думать о чернилах на белоснежной бумаге.

— Да, — сказала она. — Можно обойтись и без тьмы. Я могу просто думать о свете.

Дождавшись момента, когда луна снова стала половинкой, она записала у себя в книге:

«Клянусь никогда не причинять вреда ни одному живому существу».

— «Вред» звучит расплывчато, — заметил Чешир. — Скользкое слово, принцесса… опомниться не успеешь, как оно окажется вверх тормашками. Уж в этом я разбираюсь.

Но Мирана зачитала список своих обетов луне, четырём лапам и перевёрнутой зубастой улыбке — тем частям Кота, что были ей видны — и теперь сосредоточенно думала о лёгком. О перьях. Бумаге. Свете звёзд. Подняв руки, она представила, что вся соткана из шёлковой паутины.

* * *

Когда началась эпидемия, казалось, что кто-то расставил по всему дворцу открытые баночки с перцем — настолько много все чихали. Болезни нравились годы, поэтому охотнее всего она вилась и сплеталась вокруг тех, у кого их было много. Возвышаясь на троне своего упрямства, мать Мираны сидела и кашляла в льняной платок, изящно вышитый васильками, до тех пор, пока однажды утром её голова не заболела так сильно, что удерживать вес короны стало невозможно. Мирана наткнулась на Ирацибету с золотым венцом в дрожащих руках.

— Не рановато ли? — сказала она, и корона, упав, со звоном покатилась по полу.

— Не смей винить меня, — дрогнувшим голосом ответила Ирацибета.

Террант непрерывно пил чай, а его глаза становились всё больше и безумней. Чихал он нечасто, зато от каждого чиха шляпа слетала у него с головы и пролетала через полкомнаты, будто пытаясь убежать от заразы. Ирацибета заперлась у себя в комнате и кричала на любого, кто проходил мимо; только Мирана пёрышком скользила по каменным полам, будто неуязвимая ни для чего на свете — а именно так оно и было. Она кое-что вспомнила, но ещё никому не об этом рассказала, так как в данных обстоятельствах это казалось нетактичным.

— Ты такая хорошая и сильная, котёнок, — сказал Король. Мирана улыбнулась ему лучшей из своих обеспокоенных улыбок, думая о смехе и об их играх, и совсем не о том, какой он стал худой.

— Мы найдём лекарство, — пообещала она, поднимая корзинку, наполненную лепестками роз, и ставя её на стол. — Теперь их?

Короля скрутил приступ кашля, эхом прокатившись у него в груди; потом Король вытер руки о тряпку и очень серьёзно сказал:

— Для лекарства нам понадобится левый глаз смельчака.

Чешир оказался прав насчёт скользких слов, потому что обет Мираны касался только её собственных рук. То, что делают другие во имя неё и по её приказу — совсем другое дело.

— Капитан Стейн очень храбрый, папа.

* * *

Закономерно, что изъявление родительской воли стало ещё одним поразительным доказательством того, какую силу приобретают слова, будучи написанными — и подписанными — на бумаге. Такие слова, как:

«по характеру подходит на роль»

и

«живёт всё равно задом наперёд, так что, если подумать, она всегда была старшей»

Мирана сидела на троне и крепко сжимала рукоять Вострого меча, со всех сторон обдуваемая одиночеством, словно осенним ветром. Меч хорошо смотрелся, лёжа у неё на коленях, а её ногти хорошо смотрелись на блестящем металле. Она решила, что отдаст тьме только немножко от себя: кончики пальцев, изгиб бровей и сладкозвучный рот — окровавленный вход в пещеру.

— Церемония была так прекрасна, — сказала она.

Руки Ирацибеты сжались в кулаки, и, наверное, ей было бы легче скрыть гнев, не будь её лицо таким огромным.

— Значит, вон оно как бывает, — проговорила она угрюмым и неприятным голосом. — Прикладываешь столько усилий, бежишь, бежишь, стараешься обогнать чужие ожидания, а остаёшься на том же месте.

— Не переживай, — ответила Мирана, ослеплённая воспоминанием: чёрные когти, багряное пламя, детские крики, чистое воодушевление и смерть, и ей даже нельзя было стать причиной. Она вспомнила…

И сказала:

— Разве время — не странная вещь?

— Я против этого. Я не собираюсь сидеть и смотреть на твои жалкие попытки править, — заявила Ирацибета.

— Тогда стой, — ответила Мирана новым голосом, и позади неё угрожающе клацнуло оружие. — Или беги.

Ирацибета побежала.

* * *

В королевстве Мираны появилась девочка в голубом платье и неправильно произнесла название страны. Каждый день случались куда более странные вещи, поэтому это событие легко могло пройти незамеченным, если бы Мирана не увидела в прелестных волосах малышки блеснувший лучик солнца и не вспомнила ощущение седла между бёдер, армию на шахматной доске и струящиеся по доспеху светлые волосы.

— Я Алиса, — сказала девочка, — во всяком случае, была ею, когда проснулась. Я сегодня так много раз менялась, что теперь могу оказаться чем угодно и даже не узнаю этого!

— Алиса, — мечтательно произнесла Мирана. — Я думала, ты будешь старше.

* * *

Когда над головой пролетел Бармаглот, Мирана даже удивилась, потому что этот день она вспомнила очень давно и не ожидала, что он наступит именно сегодня. Сегодня она была занята мыслями о повышении урожая и расширении своего нового лабиринта из растений, а ещё о том, как просто забыть про тьму, пока белые щиколотки Терранта счастливо мелькают в такт музыке.

В небе раздался вопль, и она лениво подняла руку, загораживаясь от солнца, чтобы лучше видеть, но лошадь под ней взбрыкнула; к тому времени, как у Мираны получилось вернуть равновесие, они уже неслись через тени, прочь от огня, хаоса и неразберихи, которые, вероятно, означали государственный переворот.

Лошадь остановилась в чаще леса, и Мирана скользнула из седла, удивляясь, насколько она устала для того, кто и не думал бегать. Юбка уцепилась за стремя и порвалась со звуком прожужжавшего насекомого.

— Время пить чай, — сказал Шляпник, уставившись на красные следы от вожжей на своей ладони, но Мирана покачала головой.

— Ты иди, — сказала она. — Я скоро буду. Оставьте мне немного бутербродов.

Путешествие из одного конца королевства в другой не заняло много времени: Подземье было не таким уж большим сокровищем. Никто не остановил Мирану, пока она мягко поднималась по ступеням в безупречную спальню, где стояла завешанная багряным балдахином кровать.

— А тебе что здесь надо? — рявкнула Ирацибета, которая держала в уверенных руках корону Мираны и явно готовилась возложить её себе на голову. Уронив руки, Ирацибета отпрянула от зеркала, будто её застигли за кражей пирожных.

Мирану охватило ощущение, словно она всю жизнь только и делала, что истекала кровью; её белая-белая кожа и ужасное притяжение тьмы и то, как она не могла перестать думать о ягодном джеме на своих руках. Она жила в равнодушном ожидании того дня, что она помнит как свой последний, и единственное, чего она боялась — принять то, что положено ей от рождения.

— Просто хочу кое-что напомнить тебе, Рейси, — произнесла она. — Вот и все.

— Отрубить ей... — взвизгнула Ирацибета, и Мирана вздохнула:

— Ты так и не поняла?

Затем наступила странная тишина, будто маятник забыл сделать свой законный взмах, и они какое-то время просто смотрели друг на друга; в ответ на оборванный на полуслове приказ несколько сбитых с толку карт-стражников с опаской заглянули в комнату.

— Ну и сиди в своём глупом белом дворце, — наконец сказала Ирацибета. — Мне-то наплевать. Но корона моя и всегда была моей, и Подземье моё, и всё скоро станет больше. Лучше. В основном, больше. А ещё у меня есть армия, знаешь ли, так что можешь набрать хоть полные карманы бабочек — мне ты ничего не сможешь сделать!

— Я поклялась, что никогда не причиню вреда ни одному живому существу, — продекламировала Мирана.

— Неужели? А как ты собираешься защищаться? Как будешь творить правосудие на своём лживом суде?

Мирана смотрела на неё и изо всех сил думала о белых птичках с косточками, тонкими, будто нить от воздушного змея, как они набирают высоту, и их, счастливых, уносят зимние ветры.

— Я найду путь.

Красная королева грустно улыбнулась.

— Теперь я тут правлю, — сказала она. — Здесь все пути мои.