Память (джен)

Город с самого рождения любил наблюдать за эльфами и незримо разделял с ними все печали и радости. Конечно, никто не сомневался в победе ушедшего за Море войска Валар, и Альквалондэ в том числе, а все-таки на душе было тревожно. Как быстро они справятся с проклятым Моринготто, вернутся ли все, кто прощался с родными на его пристанях? Альквалондэ замер в ожидании, да не только он — весь Эльдамар. Но вот вездесущие чайки, подгоняя друг дружку, пронеслись над причалами и портовыми улочками с хриплыми криками, чтобы быстрее добраться до королевского дворца и вытребовать себе угощение за потрясающие новости.

Будто пожар передавались из уст в уста, из дома в дом долгожданные вести:

— Они возвращаются домой, они уже близко! Ко времени, когда Ариэн направит свою ладью за Пелори, корабли войдут в гавань!

Всё тотчас пришло в движение, забурлило жизнью, заволновалось. Хлопали двери домов, повсюду раздавались звонкие, ликующие голоса. Распахивались сундуки с праздничными одеждами, погреба с лучшими винами. Улочки наполнились мелодиями и песнями.

Чайки ничего не перепутали, и ранним вечером флот вошел в бухту Альквалондэ. К причалам высыпал весь город, от мала до велика. Сошедших на берег моряков и воинов встречали восторженные возгласы, их осыпали цветами, их обнимали всех без разбора: телеро ли это, ваниа или нолдо — не имело значения. Настоящее ликование охватило всех, когда с флагманского корабля на родную землю спустились майа Эонвэ, принц Инвгвион и король Арафинвэ. Ольвэ Альквалондский тепло приветствовал глашатая Манвэ и сына давнего друга, а своего зятя, отбросив все условности, сердечно обнял. Бурный восторг жителей побережья Арафинвэ встретил с мягкой, кроткой улыбкой, безропотно пожимая сотни рук, и постарался каждому подарить хоть одно слово, одну улыбку.

Никто из жителей в тот радостный день не вспомнил другую встречу, а Альквалондэ в думах своих на краткий миг возвратился назад. Тогда, почти шесть сотен лет назад по новому счету, когда еще не светило солнце, нолдор возвращались побережьем. Осколки народа, разбитого горем, недоверием и убийствами. И телери встречали их не цветами, а стрелами. Ворота города были заперты наглухо, и нолдор охватило отчаяние, ибо с ними было много женщин и детей, и они утомились от долгого пути. В ту пору вперед вышел Арафинвэ и, взывая к безмолвным стражам, просил пропустить его народ, обещая остаться и нести ответ за деяния брата своего. В подтверждение слов своих снял он меч и положил на землю, и многие мужчины последовали его примеру. Тогда поднялся на городские стены Ольвэ Альквалондский и приказал своим воинам:

— Пропустите их! Пропустите их всех! Довольно с нас крови на руках!

Отворились ворота, и путники вошли в город, но никто не был им рад. Мало кто вышел на улицы Альквалондэ в этот час, а те немногие, что встретились нолдор по пути, отворачивались от них.

Арафинвэ шел последним, чтобы никто не был забыт, и слышал, как вслед им неслись злые слова. Однако он лишь плотно сжал губы и выше поднял голову, принимая их на себя.

Альквалондэ мысленно вздохнул, кутаясь в нежные одеяния из лепестков, оставшихся на мостовых после праздника. «Хорошо, что они все забыли», — подумал город. Пусть будет час радости и торжества, пусть забудутся раздоры и печали. В мыслях своих потянулся он к вершинам Таникветиль, прося, чтобы радость длилась вечно, и услышал уже знакомый ответ: они хозяева своих судеб.