Братец Дред (джен)

Погода, в отличие от того, что творилось на душе у юноши, была ясной и пригожей. Птицы, ошалевшие от долгожданного и наконец-то пришедшего тепла, носились в воздухе кувыркаясь и одуряюще звонко пели. Осмелев, они пролетали над самой головой, будто нарочно норовя задеть крылом рыжеволосую макушку. По всей видимости, из-за того, что парень больше часа просидел недвижимо на посыпанной гравием дорожке, они стали воспринимать его как еще одну статую-обелиск во множестве разбросанные по этой, самой древней части деревенского кладбища.

Джордж не слишком любил бывать здесь, но что-то словно влекло его к себе, вынуждая приходить вновь и вновь. Почти год уже прошел с окончания войны. Почти год после того как погибших похоронили, оплакали и воздали им почести, а затем начали строить новую жизнь под мирным небом. Все кроме него. Даже мать не то чтобы смирилась с утратой сына, но погоревав полгода, все же вспомнила, что у неё осталось еще пятеро детей, которым нужны её забота и ласка. И только Джордж всё продолжал ходить к молчаливому камню, на котором было выбито имя брата. Смотрел на выбитые буквы и чувствовал себя пустым, словно матрешка из которой вынули все сердцевинки. Словно чертик на пружинке, которого выпустили из табакерки, и пружинка сломалась, и остался он так висеть, болтаясь, утратив своё предназначение. Вот и Джордж болтался так же не в силах собраться. Хуже всего было то, что он давно уже не горевал — горечь потери утратилась еще в первые месяцы, когда вырыдавшись, Джордж понял, что ощущает только два чувства: бессилие и злобу. Он злился на Фреда за то, что тот умер, и ничего не мог с собой поделать. Понимал всю эгоцентричность этого чувства, и приходил на кладбище в попытке обрести смирение и понять, в чем смысл того, что Фред лежит на глубине двух метров под землей в то время, когда Джордж продолжает топтать бренную землю изображая, что может жить. Шутки не шутились в одиночку, новые вредилки не выдумывались, а работа в магазине превратилась в мучительную пытку. Джордж и вовсе хотел закрыть магазин, но Рон, неожиданно проявив недюжинную смекалку и упрямство, взял бразды управления в свои руки. Отчасти Джордж был рад этому, ему не хотелось обрывать последнюю ниточку, связывавшую его с Фредом.

— Как же так, братец Дред? — спросил Джордж у холодного камня, но тот молчал, и только птицы продолжали свои пляски в погоне за комашней. Джордж почувствовал, что скоро свихнется от их трелей, и поднялся, чтобы уходить. Злость привычно захлестнула его с головой и, размахнувшись, Джордж сильно пнул подвернувшийся под ногу камушек. Тот, полетев к надгробию, с такой силой ударился об него, что оставил на гладкой полированной поверхности крохотную выбоину.

— Нет! Прости, братишка, — Джордж, схватившись за голову, упал на колени и стал пытаться стереть этот след. Несколько секунд прошло прежде, чем он осознал тщетность своих попыток. К горлу подкатился комок, и парень замер опустив голову и обнимая камень одной рукой, пытаясь побороть чувство досады. Вдалеке послышались шаркающие шаги и раздраженное бормотание перемежавшееся глухим звяканьем ударяющихся друг об дружку бутылок.

— … вандалы, сволочи… Выпивохи позорные, тоже мне, нашли место. Кабы хоть вправду поминали, а то швендяют просто так, лишь бы место найти да напиться, — злобно причитавший голос приближался. В него вплелось короткое мяуканье. Джордж узнал говорившего — к нему приближался кладбищенский сторож, убирающий мусор, оставленный у могил поминальщиками. Джордж удивленно сморгнул — на секунду ему показалось, что он видит школьного завхоза Филча. Даже кошка вертелась у его ног, только разница в том, что эта животинка была бледно-рыжего окраса с когда-то белыми, а теперь грязно-серыми полосами на тощей спинке. Сторож также выглядел не слишком опрятно, но работу свою выполнял добросовестно. Поравнявшись с Джорджем, мужчина неожиданно обратился к нему:

— Эй, парень. Чай не тебя тут похоронили в прошлом году? — и криво оскалился, показывая темные неровные зубы.

Джордж было вспылил, но подавился резким ответом, разглядев в прищурившихся глазах сторожа задорные смешинки и уловив в тоне вопроса добродушие.

— Не меня. Я пока что живой, — ответил с горечью.

— А коли не тебя, так и нечего смуриться, — веселым тоном ответил собеседник. — Вставай за мной, чего тебе покажу!

И заманчиво махая рукой, зовя за собой, мужчина двинулся по направлению к сторожке. Двигался он на удивление быстро, хоть и загребал при ходьбе полусогнутыми ногами. Джордж, недолго поколебавшись, поспешил его догнать. Любопытства он не утратил. К сторожке добрались в два счета.

— Я тебя тут не раз уже наблюдаю. Да только грех это, смутой мучаться. Раз живой, так и должен радоваться, тем более что тебе теперь, почитай, за двоих жить положено, — сторож, коротко оглянувшись, сурово глянул на парня. — Я так скажу — человеку родная душа надобна, чтобы живая, да о ней заботиться. Когда о других заботишься, то на свои печали не растрачиваешься. А когда его увидел, так и сразу понял — твой он будет. Один такой за весь год уродился, от сердца тебе отрываю.

Открыв хлипкую дверцу в деревянном домике с облупившейся краской и на секунду исчезнув внутри, он вновь появился, держа в руках большую картонную коробку. Когда она оказалась на земле, Джордж увидел внутри кучу пушистых комков, которые разбужено зашевелились и стали расползаться по коробке, широко зевая, пища и вытягивая тонюсенькие хвостики и лапки. Тут же откуда ни возьмись появилась кошка и бросилась вылизывать котят. Сторож вытащил из разномастной кучи самого крупного, единственного абсолютно рыжего и протянул Джорджу.

— Они только-только глаза открыли, их от мамки рановато еще забирать, но ты парень толковый — выкормишь. Будет тебе, чем душу и разум занять. Бери, не бойся! — сторож снова оскалился, а Джордж понял, что тот просто не может улыбаться по-другому из-за парализованной половины лица. Осторожно взяв в руки крохотное тельце, он поднес его на уровень глаз, чтобы рассмотреть. Котенок смешно жмурил один глаз, вторым — небесно-синим, разглядывая нового хозяина. Джордж вдруг почувствовал, что внутри, там, где зияла раньше огромная дыра, родилось какое-то новое теплое чувство. Захотелось рассмеяться просто так. От того, что светит солнце, поют птицы и рыжий котенок щекотно облизывает палец. От того, что рядом стоит человек, подаривший ему смысл жизни. От того, что живой.

— Пошли домой, Братец Дред. Нас ждут великие дела.