Четыре самых сильных разочарований Аслана в семье Певенси (джен)

Из отчаянных попыток человечества, которые мы называем историей, возникло практически всё: деньги, нищета, амбиции, войны, проституция, неравенство и деление на классы, возвышение и падение империй, — это длинная, внушающая ужас история человека найти счастье в чем-то ином, кроме прославления Бога.

К.С. Льюис

Сьюзен Певенси шла по улице босиком, неся в руке туфли на высоком каблуке. Нейлоновые чулки разорвались от ходьбы по ямам и выбоинам, которые образовались на асфальте, когда растаял снег. Но её это не беспокоило. Война закончилась и прошли времена, когда нейлоновые чулки были непозволительной роскошью. Весь день Сьюзен провела на работе, а затем отправилась на танцы, после чего её уставшие ноги нестерпимо болели. Она не собиралась терпеть мучения и переживать за порванные чулки, стоившие всего 1 доллар 50 центов.

Путь от клуба до квартиры Сьюзен не занимал много времени, но сегодня вечером он был особенно трудным. Она стерла ноги в кровь и у нее нестерпимо болела голова. Один из завсегдатаев клуба пытался напоить Сьюзен и затащить в постель. Но он потерпел фиаско. У Сьюзен был крепкий иммунитет к алкоголю. Она выпила много, но не столько, чтобы потерять рассудок и согласиться на его предложение. Увы, не один человек не мог дать ей то, что ей хотелось больше всего на свете.

Я думаю, сейчас следует отметить, что Сьюзен сама не знала, чего хотела. После гибели семьи в железнодорожной аварии Сьюзен получила от родителей в наследство дом, а транспортная компания, чей водитель был виновен в аварии, выплатила страховку и, если уместно так выразиться, Сьюзен стала богатой. Она работала только потому, что ей было невыносимо целый день оставаться одной дома. Она не нуждалась в зарплате, которую ежемесячно платил мистер Памфри за то, что она подавала ему чай со сливками и одним куском сахара. Ей не нужно было внимание, как я уже отмечал, Сьюзен была достаточна красива и нравилась мужчинам. Благодаря красоте и богатству она и получила работу у мистера Памфри, который служил в Правительстве. С тех пор как Сьюзен работала здесь, она познакомилась со многими влиятельными людьми и их женами, была в курсе всех мерзких секретов. Если бы на свете существовало то (но этого не существовало), чего бы ей хотелось больше всего, она бы это легко заполучила, воспользовавшись знанием тайн влиятельных людей.

Итак, у Сьюзен было всё, о чем можно только мечтать: красота и богатство; влияние в обществе, — но она не ценила это. Она испытывала необъяснимое влечение, которое есть у всех нас в сердцах и толкает на поиски неведомого, понятного лишь нам. Кажется, стоит протянуть руку и получишь желаемое.

Однако стоит помнить, что нужно обязательно протянуть руку, чтобы это заполучить. А за прошедшие четыре года после смерти семьи Сьюзен не стремилась ни к чему, кроме покупки новой помады, и руку протягивала только за бутылкой джина на полке. Она была недовольна образом жизни, который вела, но все так жили. Пытаясь разобраться в себе, Сьюзен понимала, что у неё есть всё, но она продолжала оставаться несчастной и в конечном итоге смирилась, решив, что счастливой стать невозможно.

(Несмотря на печальные мысли Сьюзен продолжала задаваться вопросом — если у человека есть потребность быть счастливым, почему же он не может им стать?)

 — Мисс Певенси, вы ли это?

От неожиданности Сьюзен подпрыгнула. Была поздняя ночь или, сказать точнее, раннее утро и она не ожидала, что её окликнут. Её бы не удивило так сильно, если бы позвали по имени кого-нибудь другого. Она развернулась и увидела мужчину, спешащего к ней. Он был крепкого телосложения и хорош собой: роскошные темные волосы, греческий профиль и белоснежная улыбка.

Его звали Гарольд Вуд и он являлся одним из влиятельнейших людей, с которыми встречался мистер Памфри, но Сьюзен и подумать не могла, что он запомнит её. Гарольд Вуд был старшим заместителем министра, она не помнила, каким по счету, но это было не важно. Несмотря на позднее время он был одет в идеально сидящий костюм и выглядел неотразимым, но немного обеспокоенным, явно не ожидая увидеть здесь Сьюзен. Сьюзен покраснела и её сердце затрепетало в груди. Она должна была бы привыкнуть к всеобщему вниманию и любви (особенно за десятилетия правления в Нарнии). Но Сьюзен было приятно от мысли, что она нравиться человеку влиятельному, который богаче и красивее неё.

 — Какой приятный сюрприз, мистер Вуд, — сердечно поздоровалась с ним девушка. Сьюзен заметила, как он пристально осмотрел её и его взгляд задержался на порванных чулках. Она покраснела ещё сильней и одела туфли. — Простите, сэр, у меня был трудный день.

 — Ничего страшного, я просто беспокоился, в порядке ли вы, — спокойно сказал он и улыбнулся. — У меня у самого выдался трудный день — на носу коронация и всё должно быть организовано на высшем уровне, вы же понимаете? Но простите и вы меня, я слишком много говорю.

Сьюзен считала, что все мужчины слишком много говорят, а не только симпатичные. Обычно Сьюзен мило улыбалась им и кивала в такт словам.

 — Ничего страшного, мистер Вуд, вы интересный собеседник.

 — Спасибо! Я бы рассказал о готовящемся событии, но мне не позволено — подробности церемонии держат в секрете. Но мне никто не запрещал проводить вас домой. Вы очень отважны, раз ходите на свидания в столь позднее время и возвращаетесь одна, — сказал мистер Вуд и протянул ей руку. Сьюзен взяла его под руку, немного шокированная таким поворотом событий, но польщенная его вниманием.

 — Никакого свидания не получилось. Как только мы пришли в клуб, мой спутник переметнулся к девушке помоложе и посимпатичнее, — ответила ему Сьюзен, когда они шли по улице. — Нам сюда.

Они повернули налево к старой церкви, до её дома было рукой подать. Мистер Вуд возмутился, услышав рассказ Сьюзен.

 — Моложе, но точно не симпатичнее. В Лондона и даже во всей Англии не найдется девушка, красивее вас.

 — Очень мило с вашей стороны, мистер Вуд. А как насчет королевы? — Сьюзен смутилась. Они пришли к её дому и стояли у крыльца.

 — Если бы королеву выбирали по внешности, то без сомнений вы достойны называться королевой Сьюзен. Ваше Высочество, где же ваша корона?

От его слов на Сьюзен нахлынули давно забытые, запрятанные глубоко в подсознании, образы из другой жизни, которой не было и не могло быть, — её провозглашают королевой и надевают на голову корону. По спине побежали мурашки, но Сьюзен продолжала улыбаться и ничем не выдала своего волнения. Хоть она и не была королевой, но знала правила элементарной вежливости.

 — Вы мне льстите, мистер Вуд. К сожалению, нам пора прощаться. Спасибо, что проводили до дома.

Мистер Вуд осмотрел дом Сьюзен и был поражен его размером и добротностью. В войну здание было разрушено, но затем его перестроили и оборудовали современными удобствами. Через окно он смог даже разглядеть телевизор, стоящий в комнате, и роскошную мебель.

 — Какой уютный дом, мисс Певенси. Вы живете одна?

 — Да, одна. Квартиранты доставляют кучу проблем, а я предпочитаю тихую, размеренную жизнь, — объяснила Сьюзен. В большей степени её слова можно было назвать правдивыми, но с тех пор, как Сьюзен стала жить одной, она ни разу не сдала никому комнаты. Но в течение долгих лет она с Люси жила в одной комнате и представляла, какими докучливыми могут быть соседи.

 — Великолепно! Вы не возражаете, если я войду и посмотрю ремонт, который вы сделали? Мой дом не был разрушен во время войны и в нем старая планировка комнат.

Вопрос прозвучал простодушно, но обескуражил Сьюзен. Была поздняя ночь, да и Сьюзен знала мистера Вуда недостаточно хорошо. Ей показалось странным, что он решил проводить её домой, а теперь просит войти внутрь.

 — Вы выбрали неуместное время для визита. Если кто из соседних домов увидит вас? Пойдут слухи и сплетни.

Мистер Вуд наклонился к ней и впервые за все время их общения Сьюзен почувствовала запах алкоголя, исходящий от него.

 — Я не думал, что девушка может найти что-либо неприличного в моем предложении, если только она не собирается заниматься неприличными вещами. Но вы, Сьюзен, с вашей чистой душой, неужели допускаете мысль, что я имею дурные намерения против вас?

Сьюзен почувствовала себя взволнованной, понимая, на что намекает мистер Вуд. Сьюзен возбуждала многих мужчин, но никому не удалось добиться её расположения и она была невинной. Она знала, что просьба мистера Вуда выглядела неприлично, по крайней мере не могла этого отрицать. Но после вопроса Сьюзен он счел её приличной девушкой и, чтобы о ней не подумали плохо, Сьюзен не осталось иных вариантов, как пригласить его в дом.

 — Хорошо, хорошо, мистер Вуд. Я думаю, что нет ничего плохого в том, что я приглашу в гости такого джентльмена, как вы.

Он улыбнулся своей белоснежной улыбкой и начал подниматься по ступеням. Каждый его шаг заставлял Сьюзен трепетать.

 — Благодарю и называйте меня просто Гарольд.

 — Хорошо, а вы зовите меня Сьюзен, — с одной стороны Сьюзен не хотелось, чтобы он так к ней обращался. Но она считала неприличным называть его по имени и не позволить ему так же поступать.

Сьюзен открывала дверь и не смотрела на Гарольда, но она не сомневалась, что он продолжает улыбаться. В данный момент мужчина казался ей способным на что угодно.

Они зашли в дом и, показав ему гостиную, Сьюзен извинилась и быстро забежала в спальню. Она быстрым движением стянула рваные чулки и бросила их на пол, затем перерыла гардероб в поисках другой пары. В безумной спешке она начала собирать вещи, выпавшие из гардероба, и не услышала, когда Гарольд вошел в комнату и подошел к ней. Почувствовав его руку на бедре, Сьюзен вздрогнула от неожиданности и повернулась к нему.

 — Мистер Вуд, что вы себе…

Закончить фразу Сьюзен не успела — Гарольд поцеловал её. Она запаниковала и отстранилась от мужчины. Случилось то, чего она так боялась, разрешая войти в дом. Когда он поцеловал её в шею, Сьюзен успокоилась и ей пришла в голову другая мысль — нет причин, чтобы сопротивляться. Многие знакомые женщины уже не придерживались столь строгих правил. Возможно причина, по которой Сьюзен в 25 лет была еще не замужем, заключалась в том, что она вела себя несерьезно и по-детски, когда кто-то предлагал ей заняться сексом. Разве она не современная либеральная женщина? Возможно — это было именно то незнакомое ей удовольствие, которого так она желала. Ей постоянно твердили, что любовь — самое важное в жизни. А разве заниматься любовью это не одно и тоже?

Сьюзен поцеловала его в ответ и Гарольд застонал от удовольствия, возбужденный её согласием. Он отстранился на секунду, посмотрев на задыхающуюся Сьюзен, и сказал:

 — Обладая таким телом и проживая отдельно, я догадался, что ты современная женщина без предрассудков.

Она не потрудилась поправить его и обняла Гарольда. Когда он поцеловал ей снова, девушка больше не отталкивала его. Он бросил девушку на кровать, а затем… я думаю, вы представляете, как закончилась ночь для Сьюзен.

На следующее утро она проснулась и испытала угрызения совести. «Ты ведешь себя абсурдно, Сьюзен, все занимаются этим, — успокаивала она себя. — Это было достаточно приятно, не так ли? По крайней мере во второй раз, когда прошла боль, — продолжала она рассуждать. Прислушавшись к своим ощущениям, Сьюзен сочла это забавным, но не таким уж необходимым. — Гарольд вёл себя сдержанно и он будет хорошим мужем.

Сьюзен развернулась и посмотрела на вторую половину кровати. Гарольд Вуд ушел. У неё упало сердце, но честно говоря, его уход не был для неё сюрпризом. Она чувствовала себя глупо, что ей воспользовались. Глупо, потому что она предала свои принципы ради человека, который не оказывал ей знаки внимания и не был влюблен в неё. Сьюзен сомневалась, что другие мужчины, оказывающие ей знаки внимания, поступили бы по другому, но они бы высказали сожаление, что вынуждены уйти. Гарольд Вуд не относился к такому типу людей. Он был таким человеком, у которого было все, что он хотел, или же он мог получить, то что хотел, как и Сьюзен, но только за одним исключением — Сьюзен не хотела абсолютно ничего.

Слезы потекли по её лицу и в голове возникли тысячи страшных мыслей. Что делать, если она забеременеет? Ей показалось, что он чем-то воспользовался. Но она в этом ничего не понимала. А вдруг он её обманул?

Сьюзен вскочила с кровати и успела добежать до туалета за несколько секунд до того, как её стошнило. Она массировала живот. Неужели она забеременела? Утренняя тошнота первый знак её нового состояния? Сьюзен опять вывернуло над унитазом, а затем она подошла к раковине и повернула вентиль крана. Руки дрожали, когда она плескала водой в лицо. Сьюзен подняла голову и посмотрела на себя в зеркало.

Она прекрасно выглядела, что сложно представить после сна, когда забываешь снять макияж. Её лицо сияло естественной красотой, несмотря на болезнь, страх и прочие неприятности, которые приключились с ней. Даже самый суровый критик признал бы это. Впервые за долгое время Сьюзен заметила, что она красивая. Я могу быть самой прекрасной женщиной во всем мире, а мне было плевать на себя. Я презираю себя и прошлую жизнь.

Занимаясь самобичеванием, Сьюзен почувствовала себя лучше. Никто не может стать счастливым, испытывая ненависть, особенно когда ненавидишь себя. Сьюзен же ощущала себя счастливой в своем несчастье, как бы странно это не звучало.

Наслаждаясь своим страданием, Сьюзен собиралась выйти на улицу. Была суббота — выходной день, за рабочую неделю у Сьюзен накопилось много домашних дел. Она не стала наносить макияж, укладка не испортилась с прошлого дня, и просто оделась в скромное платье. После вчерашних событий у неё нестерпимо болела голова, но она старалась не обращать внимание на боль и просто выпила несколько таблеток аспирина.

Был ясный, теплый день и Сьюзен решила сходить в магазин, надеясь, что прогулка на свежем воздухе поднимет ей настроение. Солнечные лучи согревали Сьюзен, но не могли развеять тьму, наполнявшую её душу. Она выглядела свежей и прекрасной, но чувствовала себя морально опустошенной.

Она пошла длинной дорогой и её путь пролегал мимо церкви. В саду Сьюзен заметила священника, подрезавшего живую изгородь, которого раньше она не видела. Он был молод — примерно одного возраста со Сьюзен. У неё промелькнула мысль, если он возьмет левее, то перережет её пополам. Утро можно было назвать приятным, пока священник не заговорил с ней:

 — Здравствуйте, мадам. Вы моя новая соседка, а возможно одна из прихожан?

Сьюзен моргнула, не зная, что ответить. Она мало общалась со священниками. До войны на каникулах она ходила вместе с семьей в церковь, затем их отправили к профессору Кирка, который был католиком, и они перестали бывать на богослужениях. (Насколько вы помните большинство британцев являются прихожанами Англиканской церкви.) После чего Сьюзен не вспоминала о религии. Насколько ей было известно, братья и сестра исповедовали христианство, но она не особо интересовалась их верованиями. Она считала своих родных глупыми из-за того, что они играли в детскую игру и придумали себе несуществующий мир. К стыду Сьюзен, она не проводила религиозных обрядов на похоронах семьи и последний раз общалась со священником, когда ей было девять лет. А о чем можно говорить с девятилетним ребенком?

Этот священник отличался от представления Сьюзен, каким должен быть священник. Она всегда думала, что религия служит утешением для пожилых людей, которые боятся смерти. Что заставило симпатичного молодого мужчину облачиться в колоратку и посвятить свою жизнь служению Богу? Сьюзен не понимала этого.

Но он задал вопрос и было неприлично не ответить ему.

 — Нет, сэр, я не ваш прихожанин, но я живу по соседству. Меня зовут Сьюзен Певенси.

Её ответ расстроил его, но мужчина улыбнулся ей.

 — Я Джон Рональдс. Рад знакомству, мисс Певенси. Когда-то давно, ещё обучаясь в Оксфорде, я был знаком с одним Певенси. Благодаря Питеру Певенси я стал священником.

У Сьюзен бешено заколотилось сердце. Логично было представить, что в мире жил ещё один человек по имени Питер Певенси (а её Питер Певенси давно мертв). Однако священник был её ровесником и он учился в Оксфорде в одно время вместе с Питером. Фамилия Певенси была не очень распространенной.

 — Мне кажется, вы говорите про моего брата.

Глаза отца Джона просияли, но затем он сник. Очевидно он знал, что случилось с Питером Певенси.

 — Примите мои соболезнования. Я находился в штатах на летних каникулах, когда узнал о трагедии. Известие о смерти опустошило мою душу. Но я могу только представлять, что чувствуете вы.

Сьюзен стало неуютно, когда он заговорил на данную тему. По правде говоря, она ничего не почувствовала. Она была слишком потрясена известием и не могла поверить, что вся её семья: двое братьев и сестра, кузен, родители, профессор Кирка, — ехали в одном поезде, когда он разбился. Насколько Сьюзен было известно, они не путешествовали вместе. На протяжении нескольких месяцев Сьюзен испытывала апатию.

Со временем шок прошел и боль утраты утихла. Сьюзен выросла и было естественным, когда дети хоронили своих родителей. Больше всего она переживала из-за смерти старшего брата. Сьюзен не могла представить Люси взрослой и ей казалось, что сестра стала бы несчастной. Эдмунд был целиком и полностью погружен в свои размышления, а все философы умирали молодыми. Питер же был другой и адекватно воспринимал реальность. Старший брат Сьюзен должен был жить. Сьюзен навсегда запомнила их последний разговор. Питер говорил ей, что хотел бы жить в эпоху рыцарей, когда чтили кодекс чести, а мораль не менялась в зависимости от того, что сейчас «модно и стильно». Сьюзен согласилась с ним и спросила, верит ли он, что такой мир существовал. Он задумался и ответил: «Нет, только не в нашем мире». Через несколько недель Питера исчез из мира, в котором он разочаровался.

Таким образом, Сьюзен быстро смирилась со смертью близких и ей было удобно, что все они умерли. Если бы они остались в живых, то Сьюзен не получила страховку и не имела возможности жить, как ей нравиться. Братья и сестра не одобряли её образ жизни, из-за чего она сделала вывод, что они её не любят. Теперь же ей было легко представлять свою семью, так как ей нравится. Проще идеализировать в своей голове мертвую семью, чем жить с теми, кто тебя не понимает.

 — Простите, мисс Певенси! Я вас расстроил? — спросил отец Джон. Сьюзен посмотрела на него, словно в первый раз увидела. Она забыла, где находиться. «Ты просто устала и это нормально, » — успокоила она себя.

 — Нет, я просто задумалась, — ухмыльнулась Сьюзен. — Сегодня чудесный день.

 — Не спорю, — отец Джон странно посмотрел на неё. — Мисс Певенси, если я вам не слишком надоел, то позвольте пригласить на чашечку чая. Мне нужно обсудить с вами некоторые вещи, о которых рассказал мне Питер. Как вы на это смотрите?

Накануне вечером Сьюзен ещё волновало, что скажут люди о том, что она осталась наедине с незнакомым мужчиной. Теперь же Сьюзен это нисколько не волновало. Чтобы она не совершило, люди говорили и будут говорить про неё.

 — Я спешу в магазин, но я могу прийти к вам часа в четыре. Вам будет удобно?

 — С четырех до пяти часов я служу мессу. Может, вы поужинаете со мной? — предложил отец Джон. Сьюзен согласилась и отправилась по своим делам.

Сьюзен зашла домой, выложила продукты, сделала легкий макияж и к пяти часам вернулась в церковь. Песнь хора эхом разносилась в сводах храма, и Сьюзен решила, что месса затянулась. Она хотела подождать отца Джона на улице, но потом передумала и вошла в церковь. Она присела на скамью у самого входа и рассматривала прихожан. Сьюзен думала, что в церковь ходят пожилые и состоятельные люди, но она заблуждалась. На мессе присутствовали молодые люди, большинство из которых одеты в скромную рабочую одежду.

В хоре пело мало человек — дюжина мальчиков и мужчин, но их голоса наполняли собой все пространство. Сьюзен заслушалась — она давно не слышала ничего столь прекрасного. Слова молитвы наполняли её сознание и доходили до глубины души:

Хоры нового Иерусалима

Возносят сладостную песнь —

Гимн Пасхальной победы,

Мелодию радости святой.

В честь Иудейского льва,

Разорвавшего оковы смерти,

Сокрушившего голову змия.

Плач разносится по земле святой,

Но жизнь одерживает победу над смертью.

У Сьюзен кровь застыла в жилах. Впервые за долгие годы на неё нахлынули воспоминания (а не образы, похожие на забытые сны, когда просыпаешься и не помнишь что снилось) об ином мире — Великий Лев, лежащий на Каменном Столе и нож вонзающийся в его плоть.

Сьюзен покачала головой, прогоняя ненужные мысли. Глупо верить, что Нарния существует и события, которые с ними приключились, реальны. Война напугала её братьев и сестру, и они сочинили историю и поверили в неё, чтобы забыться от ада, который творился вокруг. В любом случае не было ничего общего у Пасхального гимна с историей Аслана. Религия такая же нелепая вещь, как сказки про Нарнию.

Отец Джон произнес проповедь, месса закончилась и прихожане стали покидать церковь. Он попросил Сьюзен подождать несколько минут и затем они пойдут в дом приходского священника. Она сидела на скамье и рассматривала церковь, но чувствовала себя неуютно. Лучи солнца переливались всеми цветами радуги, проходя сквозь витражные стекла. Церковь казалась самым красивым местом, но это почему-то печалило Сьюзен. Она не могла объяснить свои ощущения. Великолепие церковной мессы заставило Сьюзен ещё сильнее почувствовать пустоту в душе. Она испытывала отчаяние от того, что потеряла что-то важное, но она не понимала что.

Отец Джон вернулся, одетый в мирскую одежду.

 — Отлично, мисс Певенси. Теперь можем идти. Я надеюсь, вы любите пастуший пирог?

 — Мне нравиться пастуший пирог, отец Джон. Но оставим формальности. Вы были другом моего брата, поэтому называйте меня просто — Сьюзен.

 — В таком случае обращайтесь ко мне по имени, Джон, ведь вы сестра моего друга.

Дом священника выглядел простым и скромным: несколько спален, гостиная и кухня, — но здесь было очень приятно находиться.

Он усадил Сьюзен на плисовый стул в гостиной и принес чай, а сам пошел на кухню поставить пирог в духовку. Когда же Джон вернулся в комнату, то между ними возникло неловкое молчание. Сьюзен было не в первой оказываться в неловких ситуациях и она решила начать разговор:

 — Итак, значит вы познакомились с Питером в Оксфорде. Должна признать, что в то время я знала нескольких его друзей.

 — Да, мы жили в одной комнате. Я не думаю, что мне надо рассказывать, каким замечательным человеком был ваш брат. За два года, что мы с ним учились вместе, он ни разу не соврал. Удивительное качество. Однажды он сказал мне, что хочет рассказать кое-что важное, но я обязательно должен ему поверить, — ответил Джон. Чем больше он говорил, тем сильнее начинал нервничать. Сьюзен догадывалась о том, что рассказал ему Питер.

 — Хм, да, у Питера были своеобразные взгляды на честь и достоинство, — заметила Сьюзен, не зная, что еще сказать. Джон ходил вокруг да около волнующего его вопрос. Сьюзен не желала понимать, на что он клонит.

Он не умел вести светских бесед и решил перевести разговор на нужную ему тему:

 — Я полагаю это из-за того, что он был Верховным Королем на протяжении пятнадцати лет.

Сьюзен могла бы перевести все в шутку, прыснув от смеха чаем. Но она не успела притронуться к напитку. Услышав слова Джона, она аккуратно поставила чашку на блюдце.

 — Я ожидала, что вы это скажете. Я сожалею, Джон, но мне придется развеять ваши представления о моем брате — он солгал. Я и мои родные испытали много страданий во время войны и они стали немного странными. Но если вы спросите меня: «существует ли Нарния?», я с уверенностью отвечу — нет.

Джон откинулся на спинку стула и кивнул. Он попытался за улыбкой скрыть беспокойство.

 — Да, я тоже не поверил ему и постарался перевести разговор в шутку. Питер спросил меня: «Джон, ты думаешь, я лгу?», а я ответил: «Нет, не то чтобы я так думал!». Тогда он задал следующий вопрос: «Ты считаешь меня сумасшедшим?». «Нет, что ты!» — ответил я. А затем он сказал то, что я никогда не забуду: «Есть только три варианта: либо я вру, либо я сошел с ума, либо я говорю правду. Если ты считаешь, что я не вру и не сошел с ума, то это доказывает, что я говорю правду.»

Сьюзен нахмурилась. Она никогда не произносила вслух слова профессора, но узнала их.

 — Люси лгала, как и Питер, как и все мы! Произошла нелепая история, но вы-то почему поверили рассказу Питера?

 — Сьюзен, я — священник. И я верю в столь нелепую историю, как та, что Бог сошел на землю, чтобы умереть ради горстки грешников. Но её нелепость не делает её ложью. Я никогда не хотел верить в существование Нарнии, так же как не хотел верить в Бога, но я не мог оставаться таким самоуверенным, чтобы отрицать истину.

Если бы Сьюзен смогла посмотреть на себя со стороны в тот момент, то она увидела бы, что выглядит, как испуганный обиженный ребенок, который вот-вот заплачет из-за того, что ему не верят, а не как взрослая женщина.

 — Святой отец, мне очень жаль, но я не верю в Бога и я не верю в существование Нарнии.

 — Жесты и поза, в которой вы сидите, выдают вас — вы лжете и, что хуже всего, сами не хотите себе в этом признаться, — сказал Джон. Сьюзен резко поднялась со стула и собралась уйти — ни один человек за всю жизнь не оскорблял её так сильно. Но что-то мешало ей покинуть комнату и она стала ходить из стороны в сторону, слушая отца Джона.

 — Очень часто люди выдают желаемое за действительное. Но вы, Сьюзен, самый нормальный и адекватный человек, которого я встречал когда-либо. Вы смотрели Богу в глаза, разговаривали с ним, — а потом забыли всё! Но это очень даже по-человечески.

Сьюзен прекратила шагать и застыла на месте. Она произнесла холодным тоном:

 — Я не знаю, что вам наговорил Питер, но это все — ложь! Чтобы не произошло в Нарнии, но мы не встречали там Бога.

Сьюзен не заметила, в отличие от нас с вами, — что заговорила о Нарнии, как о том, что на самом деле произошло. Джон тоже заметил. Он сел на стуле поудобнее, и Сьюзен, презрительно хмыкнув, вернулась на свое место. Джон продолжил свой рассказ.

 — В первое время мы не были дружны с Питером. Я завидовал ему. Я всегда считал себя христианином, но у меня не было истинной веры. У Питера не было четкого понятия о религии, но он излучал столько веры. Мы проанализировали мои религиозные познания и его веру и таким образом пришли к Богу. Я слышал и чувствовал его дыхание в шепоте природы, вы же встретили его в образе Великого Льва. Может существовать бесконечное количество миров, но Бог везде один.

Внутренняя борьба, терзавшая Сьюзен долгое время, затихла. Медленно её душа начала наполняться новым чувством — нет, не надеждой, а странным удивлением, которое она не могла описать словами. Она на протяжение многих лет твердила, что Нарнии не существует, словно от её слов это могло стать правдой. Нарния всегда была частью неё, той частью, которую она с упорством отрицала и не принимала. Бог… однако Бог был для нее новым явлением, к которому её душа была не готова. Думать об Аслане, что он Бог, — тоже самое, что считать Ташбаан божеством Калормена. Он был для них настоящим другом и наставником. Аслан был тем, к кому вы обращаетесь, когда нужна помощь, — но вы убежите от него, как только совершите что-то дурное. Сьюзен думала о нем как об отце и никогда как о Боге.

И тут Сьюзен вспомнила единственную молитву, которую знала, — «Отче наш». Разве не предполагается, что Бог — отец каждому из нас? Возможно она не заблуждалась, думая об Аслане как об отце. Ошибка заключалась в том, что только так Сьюзен о нем и думала.

Сьюзен закрыла рот рукой, сдерживая рвущийся из горла крик, и в ужасе уставилась на Джона, а затем испустила протяжный вопль. Она постаралась успокоиться, сделав несколько глубоких вдохов. Аслан — это Бог. Нарния реальна. Аслан — это Бог. Нарния реальна. Аслан — это Бог. Нарния…

Она больше не могла сдерживать слёз. Сьюзен сползла со стула и встала на колени — крики и стенания сменялись рыданиями на протяжение долгого времени. Отец Джон, добрый и отзывчивый, не знал, что делать и как её успокоить, он просто позволил её выплакать из себя всю боль. Когда её захлебывающиеся рыдания начали стихать, он опустился с ней рядом на колени и схватил за руку. Её великолепный внешний вид, который сохранился после ночи танцев и секса, померк после истерики. Макияж потек. Она потянула за волосы — шпильки вылетели из прически и упали на пол. Сьюзен стал похожа на саму себя несколько лет назад. Искусственную красоту смыли слезы, но Сьюзен была прекрасной. Джон не сказал ей, что она выглядит красивой как никогда, несмотря на опухшие глаза и растекшуюся тушь.

Посмотрев на Джона, Сьюзен почувствовала себя необычно. Она почувствовала себя полноценной. Тоска, которую она испытывала долгие годы, исчезла, но не из-за Джона, хотя его слова привели её в чувства.

Её душа затрепетала и, надеюсь, впервые за последние годы наполнилось любовью, настоящей любовью.

 — Что… что мне теперь делать? — спросила священника Сьюзен, по-детски широко распахнув глаза. Её вид нельзя было назвать королевским. Она не была королевой Сьюзен, но стала ни много ни мало Сьюзен Певенси — настоящей Сьюзен Певенси, которая исчезла под тяжестью мирских забот, но теперь была освобождена.

На кухне прозвенел таймер. Сьюзен вздрогнула от резкого звука, но Джон улыбнулся и ответил:

 — Все зависит от вас. Если вы хотите, то можете остаться. Я приготовил пастуший пирог на двоих — мне не съесть столько одному.

Он встал и вышел на кухню, чтобы вытащить пирог из духовки. Сьюзен продолжала стоять на коленях некоторое время. Она оглядела комнату и заметила крест, висящий на стене, за которым торчал клочок бумаги. Любопытство, толкающее нас знать все на свете, заставило Сьюзен подойти к кресту и посмотреть, что написано в записке. Она достала клочок бумаги, развернула его и увидела рисунок льва. Это был не случайный рисунок. Она видела его раньше или по крайней мере точно такой. Сьюзен не ошиблась — в правом верхнем углу было небрежно подписано П.Певенси.

Сьюзен сложила изображение Аслана и спрятала у груди, но не заплакала. Сьюзен больше не ощущала грусти. Она чувствовала себя счастливой, счастливее чем когда-либо, если такое было возможно в тоскливой серой Англии, вдали от Нарнии, вдали от Аслана. Но Аслан больше не был так далек от неё, ведь все что она отрицала, было правдой. (О, какой это было правдой!)

 — Ужин на столе, — позвал Джон с кухни. Сьюзен вытащила рисунок, собираясь вернуть его на место. Но она посмотрела на него еще раз. Сьюзен несколько раз моргнула, чтобы уверить себя, что глаза её не обманывают. Но ей не показалось. Несколько минут назад лев выглядел грустным и разочарованным, а теперь он улыбался. Он улыбался Сьюзен.

 — Я уже иду! — крикнула она Джону и (она надеялась) своим родным.

Если я обнаруживаю в себе желание, которое ничто и никто в этом мире удовлетворить не может, то самое вероятное объяснение этому — то, что я создан для иного мира.

К.С. Льюис