Завтра наступит без нас (гет)

Она лежала на сыром песке у полосы прибоя и всматривалась в глубокую синеву утреннего неба с беспорядочно разбросанными по ней хлопьями облаков. Наткнувшись взглядом на ватно-белое облачко почти идеально круглой формы, она больше не отводила от него глаз.

Её ступни ощущали касание прохладной пены от накатывающей волны. Было немного щекотно. Прибой убаюкивающе шуршал камешками и ракушками. Накрывая доступные ему валуны, прокатывался и струился по ним, как нежный шёлк, оставлял на берегу тающую волнистую линию пены. Едва след исчезал, как волна приносила новый рисунок. Занимался рассвет.

Она не замечала, что рукой машинально поглаживает огромный отшлифованный водой белый валун. Он ещё не успел нагреться от лучей утреннего солнца, но его поверхность была почти сухой, лишь в мелких тёмных пятнышках от брызг.

Память услужливо подсовывала ей картинки из прошлого. Она вспоминала: кто же был первым? Не сразу, но в памяти возник образ невысокого плотного человека, жившего по соседству, который оставлял у её дверей букеты цветов и приносил Софи любимые сладости. У него были влажные от пота ладони. Почему-то именно эта деталь отчётливо отпечаталась в её сознании. Он держал её руки в своих в тот дождливый день, когда она, промокшая до нитки, постучалась к нему в квартиру. Наутро потные ладони отсчитывали для неё мятые купюры. Софи тогда впервые впала в беспамятство.

Солнце постепенно поднималось всё выше над горизонтом, игриво прячась за облаками. Тёплый прибой ласкал её загорелые колени, подбираясь к подолу лёгкого летнего платья. Софи любила это платье и не раз тайком примеряла его, подолгу крутясь перед зеркалом.

Следующим был хозяин конторы, в которую она наведывалась почти каждый день, принося свежую выпечку на продажу. Он был женат и имел двух чудесных дочек-близнецов, ровесниц Софи. Покупая булочки с корицей, он жаловался, что его супруга совершенно бездарна в кулинарии, и оплачивал двойную цену. В тот вечер он заехал за ней на машине и увёз в гостиницу. По дороге монотонно-виновато бормотал о том, как всё неловко и неудобно получилось, как он хотел, чтобы было по-другому, но девочки внезапно подхватили простуду, и ему необходимо вернуться домой не позднее полуночи. Он доставал деньги из бумажника, в прозрачном кармашке которого она успела заметить чёрно-белое фото. Девочки — копия отца.

Вода добралась до плеч. Ей всё труднее становилось сохранять прежнее положение, она сопротивлялась желанию волн приподнять или перевернуть её тело.

Сколько их было потом? Она не помнит. Ни имён, ни лиц. Зато помнит бесконечные больничные коридоры, тесную палату и холодные пальчики Софи, поглаживающие странички любимой книжки. Зрение Софи ослабло настолько, что приходилось в подробностях описывать ей иллюстрации. Иногда казалось, что она уснула и уже ничего не слышит, но стоило прекратить рассказ, как Софи перелистывала страничку и касалась пальчиками нового рисунка в ожидании следующего описания.

Её тело утратило опору и медленно покачивалось на приливной волне. Но она надёжно привязала себя за тонкое запястье к белому валуну. Отец-рыбак ещё в детстве научил её вязать прочные морские узлы. Она не забыла.

Три дня назад она принесла в больницу деньги для оплаты медицинских процедур. Купюры жгли ладонь в кармане так сильно, что она поспешила к врачу, минуя палату дочки. Она думала об одном: что сейчас отдаст эти бумажки и тогда ей хватит смелости войти с улыбкой к Софи. Врач отодвинул её ладонь с деньгами и молча протянул детскую книжку с картинками.

Она набрала в лёгкие воздуха, чтобы как можно дольше не отводить взгляда от маленького белого облачка по имени Софи.

Из слегка похрипывающих динамиков старенькой аудиосистемы лилась тихая музыка. Не на шутку разгулявшийся ветер за окном отчаянно трепал ветви деревьев, срывая с них последние листья. Фонари подслеповато щурились на редких прохожих, цепляли от скуки их тени и растягивали по влажным подсвеченным пятнам асфальта.

Она неотрывно смотрела на пойманную в прямоугольник оконного проёма луну, когда он подошёл почти вплотную, коснувшись её предплечья, и заговорил:

— Всег­да лю­бил смот­реть, как ты пь­ёшь шам­пан­ское. Это удо­воль­ствие, в ко­тором не­воз­можно се­бе от­ка­зать.

Когда в последний раз она ощущала волнение от его случайного прикосновения? Кажется, в прошлой жизни. Определённо.

— Как я пью? Как и все, обык­но­вен­но.

— Не-е-ет, — протянул он, — это твой лю­бимый на­питок, и ты это­го не скры­ва­ешь. Наслаждаешь­ся так от­кро­вен­но, что хо­чет­ся неп­ре­мен­но к те­бе при­со­еди­нить­ся.

Она едва заметно повела плечами и, ощутив его дыхание у своей шеи, поспешно сделала большой глоток. Голова немного закружилась. От его близости или от выпитого шампанского — она не успела понять.

— Мне нра­вит­ся пить из этих бо­калов. Стек­ло та­кое тон­кое, ка­жет­ся, что его вов­се нет, и ты вот-вот по­чувс­твуешь лёг­кое по­калы­вание пу­зырь­ков под пальцами.

— Нам их кто-то по­дарил, ка­жет­ся… Я не пом­ню, — его голос вибрировал в каждой клеточке её тела. Слова как будто падали в подсвеченный лунным светом напиток и разбегались по стенкам бокала дрожащими пузырьками.

— Твоя сес­тра. На на­шу пер­вую го­дов­щи­ну. Жаль, что из-за не­веро­ят­ной хруп­кости це­лыми ос­та­лись толь­ко эти два.

— Как сим­во­лич­но… — почти шёпотом произнес он и отстранился. — Ос­ве­жу.

Взбесившийся ветер швырнул охапку мокрых осенних листьев прямо в стекло. Она вздрогнула от неожиданности, едва не расплескав шампанское, и решительно развернулась:

— Да­вай за нас!

Он долил напиток в оба бокала.

— Се­год­ня толь­ко за нас. Остальное уже ты­сячи раз ска­зано, мы не до­бавим ни­чего но­вого. Прос­то «мы» — это бы­ло прек­расно…

Он слегка приподнял её лицо за подбородок и посмотрел в глаза. Она знала этот взгляд. Сводящий с ума и обещающий исполнение самых нескромных желаний. Она беспомощно тонула в нём и не находила в себе сил сопротивляться. А он упивался её смятением, впитывал его с жадностью пустынного путника, мечтающего о глотке воды.

— Слы­шишь? Та са­мая пес­ня. По­тан­цу­ешь со мной?

Не дожидаясь ответа, он поставил бокалы на подоконник, притянул её за талию и осторожно сжал прохладную тонкую ладонь в своей руке. Их тела легко поймали знакомый ритм.

— Ты ста­ла ещё кра­сивее, я го­ворил те­бе?

— Говорил, — она положила голову ему на плечо. — Пом­нишь, ты нас­ту­пил мне на но­гу, ког­да мы тан­це­вали под эту музыку, и обе­щал во ис­купле­ние ви­ны всю жизнь но­сить ме­ня на ру­ках?

Он негромко засмеялся, слегка запрокидывая голову назад в своей излюбленной манере.

— Я был жут­ко ба­нален, но тог­да мне ка­залось, что это должно тебя покорить. Я же ста­рал­ся произ­вести впе­чат­ле­ние, из ко­жи вон лез. Блин, мо­лодой… Иди­от.

— Это бы­ло ужас­но ми­ло. Те­бе уда­лось.

Он замер на мгновение, потом поднес её ладошку к губам и едва коснулся поцелуем пальцев.

— Прости, давай ещё выпьем. В гор­ле пе­ресох­ло.

Пока он разливал остатки шампанского слегка подрагивающими руками, тонкое стекло, соприкасаясь с горлышком бутылки, тихонько позвякивало.

— До дна? — предложила она довольно громко, будто придавая бодрости своему голосу.

— До дна! И ра­зобь­ём эти бо­калы к чертям! Сим­во­лич­но же.

Он залпом осушил свой бокал. Она же не притронулась к напитку и, поспешно укрывая взгляд под ресницами, прошептала:

— Да­вай ос­та­вим их, мне жал­ко.

И он сорвался. Сгрёб её в охапку, жадно впиваясь в податливые губы поцелуем со вкусом шампанского. Она прильнула к нему и обвила шею руками. Он наслаждался близостью тела, каждый изгиб которого знал наизусть. Тела, на котором не было и миллиметра, не обласканного им когда-то. Он осыпал горячими поцелуями её лицо, шею, плечи, вдыхал тёплый запах её волос, сбивчиво и горячо шептал:

— Прос­ти ме­ня, прос­ти… Ну, ду­рак! Но я не хо­тел… что­бы вот так всё… Прости... Прости…

Она понимала, что ещё несколько таких мгновений — и ничего уже нельзя будет остановить.

Они были так увлечены друг другом, что не заметили, как смахнули бокалы с подоконника. Раздался пронзительный звон разбитого стекла. Первой в себя пришла она и, не без труда освободившись из объятий, прошептала:

— Поз­дно уже, тебе пора.

Он схватил её за плечи, начал трясти, пытаясь вернуть к жизни ту, которая только что плавилась в его руках. Которая — он знал точно — ни на секунду не переставала его любить. Но она лишь отрешённо смотрела на стеклянные осколки у своих ног.

Уходя, он обернулся со словами:

— Я те­бе но­вые бо­калы по­дарю.

И, прежде чем за ним захлопнулась входная дверь, она успела обронить тихое: «Не на­до».