Он мертв (джен)

На взлетное поле кираллэта пришла лично. Она уже не доверяла никому, предполагая самые безумные варианты предательств: что тело украдут по дороге, подменят, что изначально и тела-то не было... Нет, она должна была убедиться лично, и именно поэтому экипаж стреколета даже не был предупрежден о встречающих. Спустившиеся на поле квезаллэ молча замерли в поклонах, опустив завернутую в плотную ткань ношу на землю.

— Покажите, — резко приказала кираллэта.

Голос её звенел от напряжения: кираллэта боялась. Она боялась долгие годы, отчаянно старалась не допустить свой страх наружу, не показать его ни словом, ни жестом. Но сейчас он накрывал с головой, став почти паническим.

Проклятый предатель мог вывернуться снова! Он мог уцелеть, зарыться в самую глубокую нору, и тогда ей снова не будет покоя ни днём ни ночью. Кленовый трон вновь станет ненадежен, ведь есть другой. Первый. Жалкий, бездарный, но все-таки имеющий право занять трон, сместив её. Кираллэту.

Ей казалось, что сама земля шатается под ногами. Что медленно, почти незаметно рушится что-то незыблемое, надламывается, всё быстрее и быстрее, как ствол падающего дерева. Она чуть не накричала на слишком медленно шевелящихся квезаллэ. Но вот, наконец, они откинули ткань, и кираллэта шагнула вперёд, оглядывая лежащее на ней тело.

Ласэрэлонд даже во смерти не отказался от своих небес. Рыжий комбинезон летуна побурел от запекшейся крови, висел неопрятными лохмотьями, хрустнувшими под пальцами, когда кираллэта прикоснулась к груди мертвеца.

Она должна была убедиться. Сама. Не доверяя никому. Он должен быть мертв. Он, а не подделка! Кираллэта столько раз обдумывала возможные вариации, что дошла даже до мысли: он может подкинуть вместо себя куклу. Искусно сделанную куклу, не отличимую от настоящего эльфа. Нет, она выяснит всё сама.

Ткань затрещала, когда кираллэта рванула её в стороны, обнажая развороченную выстрелами грудь. Сколько в него всадили огнепчел? Пять? Шесть? Десяток? Это произошло на земле, или его вытаскивали из кабины рухнувшего стреколета? Она обязательно спросит всё, все подробности до единой! Каждое мгновение заставит пересказать, лишь бы быть уверенной.

А пока под пальцами мертвая плоть. Осколки ребер, больно впивающиеся в нежную кожу. Застывшая, мерзко воняющая кровь. Она и должна быть такой? Вроде бы родная... Магия откликалась глухо, неохотно. Или это подделка? Пальцы добрались до сердца, ощупали его. Молчит, не бьётся. Он мёртв, но кто — он? Кираллэта с ненавистью взглянула на такое знакомое лицо, заглянула в слепо распахнутые глаза. Их цвета не узнать: это глаза мертвеца.

Можно ли создать настолько достоверное подобие когда-то живого, а теперь мёртвого эльфа? Кираллэта намеревалась выяснить это. Найти того, кто сможет ответить на её вопросы, вытрясти из него всю правду, чего бы ей это ни стоило. А пока очень хочется верить, что здесь, у её ног, лежит именно тот, кого она приказала убить.

Она выпрямилась, брезгливо отводя в сторону испачканную руку. Краем глаза заметила движение и выдохнула:

— Нет! Я запрещаю!

Снявший с пояса пластинку эльф замер. Кто он был? Кираллэта отчаянно пыталась вспомнить. Не квезаллэ, кто-то из экипажа стреколета.

— Запрещаю, — повторила она.

Множество глаз глядели на кираллэту. Она чувствовала, как задыхается от этого внимания. Что-то не так. Всё выходит из-под контроля. Она слышала треск, с которым корни начинали выворачиваться из земли.

— Он предатель. Он никогда не вернётся в Золотой Лес. Его тело будет выкинуто в море, — слова рождались сами, рвались с губ.

Злые, испуганные слова той, кто держала в руках хрупкий баланс. Какое-то мгновение кираллэта верила, что удержит его. Что всё будет как всегда. Что её послушаются.

С жутким треском дерево вывернулось из земли окончательно. Пластинка полетела на тело мертвеца — и то рассыпалось ворохом золотистых семян. В ушах звенело: кираллэта кричала. Да, кажется, кричала. А может быть, это жужжали огнепчелы, разрывая звенящий от напряжения воздух? Или свистели лезвия мечей?