Невероятная глупость (джен)

Это глупое тело — само по себе насмешка.

Моана была удивительно неуклюжа в детстве. Всё то время, что он бегал за ней, снимая с лодок, до того как увидит Туи, и вытаскивая из океана, не было и дня, чтобы она тяжело не свалилась на него, не отдавила ногу или не задела заострившимся локтем понемногу удлиняющихся рук.

Ему не хочется перебирать и раскладывать воспоминания, кажется, что если он выпустит хоть одно на минуту, то вода его слижет бесследно. Так что он слепливает их в тугой теплый комок.

Вот Туи нервничает перед входом в дом Сины, а сам он лежит на крыше этого дома и кидает в друга кусочками кокосовой мякоти, которую только что наковырял. Туи немного сердится, но ничего не может сделать: скоро выйдет Сина, не лезть же на крышу ее дома именно сейчас. Но тут кокос выскальзывает из руки, быстро катится по крыше и падает к ногам только что вышедшей Сины. Она пугается, роняет корзину с кокосами на ноги Туи. Тот издает утробные звуки, пытаясь не ругаться, Сина бросается помогать, ей и смешно и беспокойно. Но Туи уже кидается к нему и стаскивает его за ногу с края крыши, куда он сполз, чтобы проверить, как там Туи. Они валятся вместе на землю, Туи всё-таки ругается, Сина смеется.

Вот Моана в очередной раз цепляется одеждой за угол, пытаясь ускользнуть, пока Туи ненадолго отвернулся. Пояс детской юбки рвется, но домой она не может вернуться, ведь тогда ей точно сегодня не выбраться к океану. Он разматывает кожаный шнурок, которым стягивал волосы, и повязывает его Моане взамен порвавшегося пояса. Моана кидается обниматься, он подсаживает ее на шею, и они всё-таки идут к океану.

Вот он выходит в темноту ночи на странный шорох и видит маленькую Моану: неуверенными шажками она храбро приближается с веслом наперевес к шуршащим кустам, резко опускает туда весло. Из куста с визгами вылетает поросенок, Моана шлепается на землю и верещит не хуже поросенка. Из-за угла выходит мать Туи, подмигивает ему и уводит смущенную Моану.

Вот он возвращается в свой пустой темный дом. В дом Туи он пойдет завтра. Должна же их семья хоть немного побыть без чужих. Ладони немного саднит, как будто он всё еще тянет сеть с рыбой. На столе в свете луны что-то отбрасывает тень. Это оказывается скорлупа кокоса, он тянет ее к себе и узнает запах снадобья, которым мать Туи мазала им ладони, когда они ссаживали их, лазая на пальмы — кто выше. Пальцы почему-то в золе. Он присматривается к столу и находит там рисунок, который уже немного смазал: рядом с кривобоким домом в рядок стоят четыре человека с улыбками, выходящими за края круглых лиц, держатся за руки. Хоть ноги у них одна длиннее другой, люди вполне узнаваемы: Туи с Синой, мать Туи, Моана. Одна рука-палочка у Моаны свободна, она тянет ее в сторону. Там еще один человек. Он даже знает, кто это: человечку на голову словно кокос надели. Он, улыбаясь, поправляет пучок волос, мажет ладони, забирает ракушки, которые сегодня нашел, и идет по давно знакомому пути к дому, где слышен оживленный разговор и детский высокий голос. Он видит, как на улицу выходит мать Туи. Она ждет, пока он подойдет к дому, и тогда говорит: "Мы тебя ждем". И он верит. Потому что она никогда не обманывала. Она смотрела в глаза и говорила правду. Тем, кто готов ее услышать. Её глазам он верил больше, чем своим суждениям. Но она не просила его смотреть в глаза, когда говорила о тьме, что идёт за сердцем, о тьме, что накроет мир. О девочке, которой нужно отвести тьму, бежать от тьмы так быстро, чтобы тьма не настигла ее. И он не смотрел в глаза. Ведь так можно было хоть немного не поверить ей. И сделать то, что он сделал.

Он украл у нее сердце. В один из тех теплых, обычных вечеров, когда мать Туи переложила к нему на колени задремавшую рядом с ней Моану и тоже ушла спать. Туи не спросил его, куда он идет, Сина сказала: "Спи спокойно". Он шел очень долго, он дошел очень быстро. От постели доносилось мерное дыхание. Он забрал сердце. Он выбросил то, чему не место было на их острове. Не место рядом с Моаной и Синой, Туи и его матерью. Он выбросил его в океан, туда, откуда оно пришло. И в эту же ночь Туи позвал его плыть за риф.

Боги вернули украденное в руки, которые они выбрали.

Перерождение — священное и чудесное таинство. Но если ты прогневил богов, то даже оно может стать наказанием.

Это глупое тело — само по себе насмешка. Оно мало для него. Он заперт наедине с самим собой и чувствует, как разум утекает словно песок. Каждая упавшая песчинка отнимает что-то важное. Теряются воспоминания, радость и грусть, заключенная в них. Он вцепился в последние и лепит их вместе, чтобы держались крепче. Спокойно расстается с собственным именем, теперь у него есть другое. И он будет рядом с Моаной, которая ему его напомнит. Даже, если разум совсем откажет ему, пусть ноги сами следуют за ней. И он был рядом. Когда Моана росла, когда вокруг была одна вода, и когда рядом бушевал жар. И сейчас он рядом, когда люди окружают Моану, и гул их голосов похож на рокот океана. Ему сложно ловить смысл. Слова разбегаются, как зерна от ударов клювом. Моана смеется. Он рад этому, он рядом.

— Ешь, Хей-Хей⁽¹⁾, ты заслужил.

1) Изначально, по задумке создателей, у петуха Хей-Хея был совершенно другой характер. Он был агрессивным и выполнял роль "защитника" Моаны, всюду следуя за ней. Хей-Хей — петух породы Бентам. Эта порода отличается умением защищаться и храбростью. Бентамы без раздумий защитят цыплят от лисы или коршуна.

Вернуться к тексту