Навья ночь (джен)

На поляне, скрытой от ветров и чужих взглядов, мужчина в вороной кольчуге, с сединой в волосах и бороде и шрамами от кандалов медленно вычерчивал ножом три правильных круга вокруг себя.

Вечерело. Закончив чертить, мужчина распустил косы и снял бусинку, сияющую у него на налобной повязке, спрятав её в кошель на поясе. Он развёл маленький костерок и уселся рядом с ним, замерев в ожидании.

Вдруг поднялся холодный северный ветер. Он донёс до мужчины чьи-то тихие слова: «Сегодня ты станешь моим…» Мужчина встрепенулся, усмехнулся и продолжил ждать.

Первым пришел сегван. Он так был похож на Аптахара, что Волкодав чуть было не вышел к нему навстречу, но вовремя опомнился. Брат Аптахара — последний из рода Серых Псов не помнил его имени — замер у границ трёх кругов и принялся всячески его оскорблять, желая, чтобы тот не вытерпел и вышел к нему на расправу. Но Волкодав не попался на простейшую уловку и стойко выносил все то, что ему говорил покойник. Только Солнечный Пламень горел у него на коленях, отражая пляску пламени костра.

Следующими пришли те, кого Волкодав никак не ожидал увидеть сегодня. Межамир Снегирь и его супруга шли медленно, их одутловатые лица, больше похожие на лица утопленников, не выражали никаких эмоций — ни ненависти, ни боли. И Волкодав понял, глядя прямо им в глаза, что это не они.

Его отец и мать остановились рядом с братом Аптахара и молча уставились на Волкодава. Они просто стояли и ждали, а их сын чувствовал, как его душа рвётся на части. Разумом он понимал, что это не они стоят совсем рядом с ним, а лишь тени, созданные Богинью Смерти, чтобы заполучить его, но сердце стремилось к ним. И когда его мать открыла объятья, упав на колени, он не выскочил из кругов лишь потому, что Солнечный пламень обжёг его плоть, отрезвляя его ум.

Волкодав остался сидеть у еле тлеющего костра. Он с трудом сдерживал слезы, глядя, как тени его родителей бьются у границ им собственноручно вырезанных ножом трёх защитных кругов.

С каждой минутой тени прибывали. Многих Волкодав не узнавал, но некоторые заставили его тело дрожать и гореть от скорби и боли — Мхабр, Тиргей и многие другие, в чьих смертях он хоть и не был повинен, но винил все равно себя. Но тени таких, как Винитарий, остужали его, и он оставался сидеть, ожидая, когда Навья Ночь, единственная ночь в году, когда над миром целиком и полностью властвует Богиня Смерти, закончится, и солнце поднимется над землёй, благословляя новый день.

И этот миг наконец настал. С первыми лучами солнца тени умерших сгинули, словно их и не было, но не успел он стереть и первый круг, как налетел вновь холодный северный ветер, заставив его, привыкшего к холоду подземелий, задрожать и покрыться мурашками. Взметнулся неизвестно откуда взявшийся белоснежный снег, и подле трёх кругов появилась женщина. Черноволосая, босая, одетая в сине-белое платье, с хищными чертами лица — она была так проста, что Волкодав, ни секунду не сомневаясь, сразу понял, что перед ним сама Богиня Смерти — Морана.

Она прошлась вокруг границы трёх кругов, глядя прямо на замеревшего в их середине Волкодава, усмехнулась и произнесла:

— Здравствуй, сынок!

Волкодав молчал. Только Солнечный Пламень покачивался в его напряжённой руке.

— Вижу, ты не рад меня видеть, сын мой, — вновь обратилась к последнему из Серых Псов Морана. — Я понимаю тебя. Ты не чтишь меня. Ты на стороне любви и справедливости. Но я не жду от тебя почтения. Я пришла поговорить.

— Я не твой, — глухо прорычал Волкодав.

— Да, да, и никогда не станешь моим. Это правда и ложь одновременно, сын мой. Поклоняйся свету, я неволить тебя не стану. Все равно, рано или поздно ты поймёшь, кто ты есть на самом деле. Хоть ты и действуешь ради справедливости, но за тобой столько смертей, что в пору мне передать тебе свои силы и уйти на покой. Ты сам не замечал, сынок? Ты все чаще и чаще убиваешь. И твой кан-киро все чаще служит мне, а не любви…

— Навья Ночь закончилась! Пошла вон! — зарычал Волкодав, не сдержавшись.

— Как невежливо. Неужели я все время сохраняла тебе жизнь ради того, чтобы услышать такое? Да, милый мой, ты не ослышался, именно я сохраняла тебе её. Ведь только в моих силах оборвать её нить.

— И ты этого не сделаешь! — раздался чей-то старческий голос, и на поляну вышла, ведя за собой ослика, Мать Кендарат.

— Что?! Да как ты смеешь?! — закричала Морана.

— Кончилось твое время, Морана. Мальчик прав, пошла вон!

Морана зарычала и, направив длань в сторону Волкодава, произнесла:

— Все равно ты станешь моим!

Взметнулся ветер, в лицо Волкодава швырнув снег, а через секунду на поляне остался он один. Исчезла Морана и неведомо куда пропала Мать Кендарат. Он вытер пот со лба, вздохнул и, выпрямившись, глядя на все выше и выше поднимающееся солнце, вышел из кругов.