Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

Дорогие читатели! Несмотря ни на что, я считаю важным продолжать творчество. Поэтому — новая глава. Очень рада, что вы есть!

Экзамены надвигались. Профессор Снейп провёл нам краткий инструктаж, оставив весь курс Слизерина после зельеварения в пятницу. Показал расписание, растянутое на две недели, и пояснил:

— Как вы видите, утренние часы предназначены для проверки теоретических знаний, послеобеденные — для практики. Астрономия поставлена, разумеется, на ночь. Письменные принадлежности будут выдаваться перед каждым экзаменом, все зачарованы с применением специальных чар, которые исключают возможности списывания. Я надеюсь, — он поджал губы, — что никто из вас не опозорит честь факультета применением самоотвечающих перьев, накладных манжет-шпаргалок и самоправящихся чернил. Студент, уличённый в использовании любых вспомогательных материалов, получает ноль за экзамен. Повторюсь: уличённый. Ученик, попавшийся на обмане, в полной мере прочувствует моё неудовольствие и в экзаменационный период, и в следующем году.

Я сдержал улыбку. Интересно, как проходят эти воспитательные беседы на других факультетах? Вряд ли МакГонагалл… Я осёкся, и настроение испортилось. МакГонагалл не была деканом факультета Гриффиндор, больше нет. Рассуждать о том, предупреждают ли остальные своих подопечных, чтобы были осторожны и не попадались, как-то больше не тянуло.

— Результаты вы получите в конце июля, каждому доставят письмо. Далее, — сложив руки на груди, Снейп особенно внимательно посмотрел на Винсента и Грегори, — не все из вас блистают способностями. Тем не менее, каждый получил достаточную подготовку, чтобы показать на экзамене приличные результаты. Приличные — это не ниже «Удовлетворительно». Для прохождения аттестации вам необходимо набрать не менее четырёх СОВ. Распределяйте силы. Если понимаете, что предмет не нужен вам для дальнейшей карьеры и плохо даётся, пишите минимум и сдавайте бланк. Отказаться от сдачи экзамена нельзя. От студентов, которые демонстрируют успехи в учёбе, — теперь он обратил взгляд на Драко, потом на Блейза и на Теодора, — я ожидаю не менее десяти СОВ на отметку «Выше ожидаемого». Напомню, те, кто желает продолжить занятия в моём классе, должны получить «Превосходно».

Последние выходные перед аттестацией прошли нервно, в судорожном, если не сказать — истерическом повторении. Драко совсем съехал с катушек, даже меня сумел вывести из равновесия и был послан… в дальний угол, повторять заклинания в одиночестве. Панси, Милли и Дафна Гринграсс сидели в другом углу и мрачно колдовали над учебником по защите от тёмных искусств. Он то вспыхивал, то переворачивался в воздухе, то превращался в заварочный чайник.

Я листал «Общую теорию заклинаний» для пятого курса, едва ли при этом понимая смысл написанного. До сих пор я никому не сказал о своём видении. Никому, кроме Снейпа, но передаст ли он предостережение?

Всё тщетно. Я пробовал предупреждать, но это не помогло. Нельзя убежать от судьбы. Меня тошнило, болела голова. Я почти ненавидел Блейза, который, развалившись в соседнем кресле, насмешливо рассуждал о том, надо ли ему получать «Превосходно» на зельях или достаточно того, что он видит рожу дорогого отчима во время каникул. Мне хотелось, чтобы он замолчал, чтобы посмотрел на меня проницательным взглядом и всё понял. Потому что, видит Бог, мне отчаянно требовалось немного понимания.

— Эй, Мышонок, — позвал он, будто прочитав мои мысли, — ты чего такой кислый?

— Нервничаю, — ответил я, тут же решив, что никакого понимания и внимания мне не нужно.

— Пф, брось. Ничего там страшного не будет. Комиссия — милейшие старички. Посидишь, поболтаешь с ними. Две фирменных улыбки, одна умная фраза — и «Превосходно» в кармане. А письменные работы — вообще ерунда.

— Откуда ты знаешь?

— Касси запытал. Он говорит, обычная сессия страшней. Серьёзно, расслабься, — закрыв книгу, он посмотрел на меня внимательным взглядом. — Ещё не было такого, чтобы экзамены могли напугать принца Альберта. Он боится только церберов.

— Очень смешно.

— А я не шутил, — отрезал Блейз, посмотрел ещё немного, слегка щурясь, как от яркого солнца, и снова перевёл взгляд в потолок. Я улыбался приклеенной неживой улыбкой.

Экзаменаторы прибыли вечером в воскресенье. За ужином сквозь открытые двери Большого зала мы все увидели группу из пяти древних на вид магов и волшебниц. Все были одеты в тёмные мантии, ничего яркого или вычурного. Мадам О’Хейз резко поднялась из-за стола и направилась к выходу, где уже крутилась Амбридж, а я замер. Одна из женщин повернула голову, и я узнал старейшину О’Куинн. Как это возможно? Неужели у главы ирландской магической общины достаточно времени, чтобы принимать экзамены у студентов? Зачем она здесь?

Я испытал облегчение, когда её взгляд не задержался на мне. Но на душе осталась непонятная тяжесть. В итоге я не сел повторять заклинания (это был первый экзамен), не лёг спать, вообще не понимаю, чем занимался весь вечер и половину ночи. Но с утра чувствовал себя так, словно меня пожевали и выплюнули.

Сияющего улыбчивого Блейза хотелось убить. Бледный от ужаса Драко вызывал бы больше сочувствия, если бы то и дело не кидался за книгами и не требовал от всех и каждого, чтобы его проверили. В итоге я спрятался за меланхоличным Теодором, которому на меня было плевать, и старательно делал вид, что завтракаю, хотя на деле едва сделал несколько глотков чая с молоком.

Когда завтрак подошёл к концу, Амбридж объявила, что учащиеся пятого и седьмого курсов должны подождать в вестибюле. Двери зала закрылись. У меня над ухом Блейз и Касси обсуждали возможность применения заклинания кипящей крови в боевых условиях. Аргументом Блейза была эффективность, формальная разрешённость и полное отсутствие долгосрочных последствий — только чудовищная боль. Касси утверждал, что ни один противник не даст времени на то, чтобы произнести такую длинную формулу, а невербального варианта нет.

— Поэтому все и применяют «Круцио»! — объяснял Касси. — Три слога, короткое слово. И то, были попытки его сократить до двух, но «Кру-цо» работало слишком слабо. Оставили так.

«Господи, помоги», — пробормотал я, хотя понятия не имел, о чём молюсь. Но, наконец, ожидание подошло к концу. Двери Большого зала открылись вновь, и мы увидели, что факультетские столы исчезли. Вместо них появилось чуть меньше сотни одиночных парт, обращённых к столу для преподавателей, на котором вместо кубков и тарелок стояли огромные песочные часы, были разложены свитки пергамента и запасные письменные принадлежности. За столом стоял, сдвинув очки в роговой оправе на кончик носа, Перси Уизли. Рядом маячила Амбридж. А чуть в стороне от них застыл, как напоминание о том, что никому не позволено нарушать дисциплину, профессор Снейп.

Места для пятых и седьмых курсов были разделены широким проходом. Я упал за какую-то из парт, подвинул уже подготовленную чернильницу немного в сторону, чтобы было удобно, проверил перо, развернул пергамент. Карточка с заданием лежала передо мной, пока пустая.

— Приступаем, у вас два часа, — объявил Перси немного дрожащим голосом, перевернул часы — и тут же на карточке появился текст задания.

«Вопрос 1. Приведите словесную формулу и опишите движения палочки, с помощью которых можно призвать предмет к себе».

Если бы я волновался из-за экзаменов, на этом моменте точно бы расслабился. Уж манящие чары я знал прекрасно — заучил, пока мы помогали Гарри готовиться к первому испытанию Турнира. Но страх меня терзал совсем по другому поводу, поэтому он остался со мной, когда, взяв в руки перо, я принялся подробно и обстоятельно отвечать. Заклинания всегда давались мне хорошо. Не естественно и легко, как история и древние руны, но вполне пристойно. Я был уверен, что не подведу профессора Флитвика.

* * *

Послеобеденные испытания прошли тоже без проблем. Драко каким-то образом умудрился распсиховаться и чуть не уронил левитируемый предмет, но в остальном все справились прекрасно. Я сдавал практическую часть пожилой, строгой, хитро прищуренной мадам Марчбэнкс, которая сначала спросила: «Виндзор? И кем ты приходишься Её Величеству?». Я ответил, что внуком, мадам Марчбэнкс покивала и велела мне увеличить чернильницу. Потом уменьшить. Потом поднять её в воздух, не расплескав, поставить на место и разбавить чернила капелькой воды. Из всех заклинаний именно «Агуаменти» было самым сложным, но я практиковал его часто, так что выполнил машинально.

Но, конечно, расслабляться было нельзя. Вечером я засел за повторение — на завтра был назначен экзамен по самому трудному для меня предмету, трансфигурации. И я понятия не имел, как сдам. В итоге у меня едва не вскипели мозги, пока я пытался вспомнить точное определение трансформации неживого в живое, а после обеда я едва-едва заставил исчезнуть несчастную черепаху с грустными глазами, напоминающими мне о Дженкинсе. Две ноги так и остались, и экзаменатор — сухонький профессор Тофти — покачал головой. Хуже меня справилась только Ханна, пожалуй — она каким-то образом превратила игуану в стаю фламинго, и экзамен прервали минут на десять, чтобы их отловить и собрать обратно в игуану.

В среду мы разделались, слава тебе, Господи, с гербологией. Я пристойно написал письменную часть, но собрал слишком мало гноя бубонтюбера (меня тошнило и без него), прочитал в глазах мадам Марчбэнкс что-то, похожее на «удовлетворительно», и вышел из теплицы без сожалений.

Блейз и Гарри предвкушали экзамен по защите от тёмных искусств. Правда, я напомнил Блейзу, что защита от темных искусств — это всё же не сами тёмные искусства, но он только махнул рукой. Что ж, вероятно, он знал, что с ними делать.

В теоретической части мне выпали чёртовы красные колпаки. Я порадовался, что хотя бы не на практике; написал, что знал, и даже неплохо справился со вторым, более сложным вопросом о щитовых чарах. Применял я их кое-как, но теорию помнил. Практику у меня принимала мадам Уильямс — пухлощёкая и не такая древняя, как все остальные, с типично валлийским широким лицом и тёмными живыми глазами.

— Ну же, дорогой, не бойтесь, — ласково сказала она мне, — продемонстрируйте заклятие разоружения на этом манекене.

Манекен был старый, деревянный, скалился нарисованной неприятной улыбкой. Я направил на него палочку и произнёс:

— Экспеллиармус!

Палочка вылетела из руки манекена, но отлетела в сторону.

— Полдела сделано, — улыбнулась мадам Уильямс, — давайте попробуем ещё одно задание. Как насчёт щитовых чар?

Щит у меня получился тусклый, дохленький, но всё же он работал, и колпачок от чернильницы, который кинула в меня экзаменатор, отлетел в сторону.

— У нас есть ещё боггарт, — заметила мадам Уильямс, — не желаете встретиться с ним за дополнительный балл?

— Мадам, — честно сказал я, — согласно нашему учебнику, при встрече с боггартом мне надлежит использовать ограждающее заклинание и вызвать ликвидаторов. Могу продемонстрировать.

Мадам Уильямс слегка разочарованно покачала головой, но отпустила меня. Поскольку с защитой я в любом случае планировал попрощаться, отметка меня не интересовала. Гарри выступил с блеском и даже вызвал телесного Патронуса — по слухам, его серебристый гигантский волкодав поразил комиссию. А Блейз имел с мадам Марчбэнкс какой-то очень интригующий разговор, содержание которого не раскрывал. Я ставил на то, что он нашёл, с кем поделиться своими экстравагантными идеями по части защиты от заклинаний, которых и вовсе не должно существовать в цивилизованном обществе.

В пятницу мы сдавали древние руны. Вот тут я отвёл душу — исписал два свитка на теории (и поглядывал на третий, но пожалел тех, кому это всё проверять), а потом на практике больше часа обсуждал с профессором Тофти различные толкования и применения классических германских, скандинавских и мэнских рун. Когда мы с ним уже почти перешли на гренландские, мадам Марчбэнкс, глава экзаменационной комиссии, напомнила про время. Профессор Тофти засуетился, принялся извиняться и отпустил меня, улыбаясь до ушей. В своём «Превосходно» я ничуть не сомневался.

Выходные мне испортил Блейз. Внезапно ему взбрело в голову, что экзамен по зельям я должен сдать просто-таки великолепно. Поэтому, забросив вечные споры с Касси, он ходил за мной хвостом и засыпал вопросами по теории и практике. В итоге ночью с воскресенья на понедельник мне снилось, как я варю уменьшающее зелье — в деталях, включая самые противные. Не скажу, что был сильно изумлён, когда в реальности мне выпало оно же. По свежим впечатлениям я сварил его с лёгкостью.

Вторник у меня был свободным — ребята сдавали уход за магическими существами, к которому, по счастью, я не имел никакого отношения. Я пролежал полдня в кровати со «Смертью Артура», стараясь не думать ни о чём вовсе. На среду назначили сразу три экзамена: астрономия с утра и ночью, а после обеда для одного потока арифмантика, а для второго — прорицания. И, поверь мне, дорогой читатель, не астрономии я боялся.

— Мадам О’Куинн свободна, мистер Маунтбеттен-Виндзор, — заметил дежуривший в зале Снейп, я кивнул, на негнущихся ногах пошёл через весь зал и опустился на стул напротив ирландской старейшины. Меня колотило.

— Посмотри в шар, мальчик, — сказала она без приветствий. Я поднял на неё взгляд, и мне показалось, что прозрачные от старости глаза разъедают мне мозг. — Посмотри.

— Не буду, — ответил я, с трудом шевеля губами. Старейшина слегка улыбнулась:

— Не бойся.

— Я не буду смотреть.

Какой в этом толк? Зачем нужен этот идиотский предмет, этот идиотский экзамен, если всё без толку?

— Смотри.

Она не повысила голос ни на полтона, но я понял, что не могу сопротивляться. Как под гипнозом, я наклонил голову, и клубящийся в глубине хрустального шара туман заворожил меня.

— Что ты видишь?

Цветёт хищный плющ. У него трогательно-розовые маленькие цветочки, крошечные нежные звёздочки. Пахнет яблочным пирогом и дымом. Где-то жгут костёр. Далеко. Дверь открывается. Разбитая ваза. Я не должен был смотреть дальше. Не должен был позволить этому случиться! Но и оторваться уже не мог.

— Он придёт к вам, когда зацветёт плющ. Он будет спрашивать о пророчестве. Вы умрёте в этот день.

— Хорошо.

Я отшатнулся, едва не упав вместе со стулом, и прошипел, забыв, что идёт экзамен:

— Хорошо?!

— Очень хорошо, — улыбнулась старейшина, и её лицо сморщилось как печёное яблоко. — Пойдёмте со мной.

Наверное, она что-то сказала мадам Марчбэнкс — иначе как бы меня отпустили? Мы вышли из зала, пересекли пустой холл и выбрались на улицу, под ослепительно-чистое небо, в густой медвяный летний зной. Жёсткие пальцы сжали моё плечо. Я плакал, беззвучно, но не скрывая этого.

— Расскажи больше, мальчик.

— Будет полдень, солнце почти в зените, — подчинился я, — соседка испечёт пирог с яблоками. Старик затеет жарить мясо на углях. Он… Риддл войдёт в ваш дом, даже не заметив защиты. Он спросит вас о пророчестве, натравит на вас огромную змею. А потом убьёт.

— Ты наделён потрясающим даром, мальчик.

— Какой в этом прок? — спросил я, вытирая лицо тыльной стороной ладони. — Зачем мне этот дар, как вы выражаетесь, если я ничего не могу изменить?

— То, что ты описал, — сказала мадам О’Куинн, — случится в середине июля.

— Почему?

— Ты сам сказал — когда зацветёт плющ, а моя соседка испечёт яблочный пирог. Скажи мне, мальчик, если я сегодня же отправлюсь во Францию, сниму номер в роскошном отеле, выпью шампанское и сделаю глоток Напитка живой смерти, твоё пророчество исполнится?

— Но вы так не сделаете, — без тени сомнений возразил я, глядя старухе в лицо.

— Нет.

— Вы умрёте.

— Там, в твоём видении, я помогла Риддлу?

— Нет…

— Хорошо.

— Что хорошего?..

— Когда тебе исполнится столько лет, сколько мне… если исполнится… ты поймёшь. Жизнь надоедает, как старые натирающие ноги башмаки. Давит, хлюпает, воняет. Я прожила слишком много, смерть давно задолжала мне визит. И, поверь, я с неё спрошу за опоздание.

— Моё пророчество исполнится, — сказал я обречённо. — Так или иначе. Может, вы слышали про Артура Уизли? Он служил в Министерстве и…

— Ты предсказал его смерть. Конечно, я слышала, иначе зачем бы я отправила к тебе Бритт?

— Мадам О’Хейз?!

— Она не помогла. Слишком мягкое сердце, слишком юная ещё.

Я хмыкнул, услышав это «юная».

— Для меня все, кто не разменял сотню, дети. Ей было слишком жаль тебя. Я свою жалость похоронила так давно, что уж могила заросла ивняком. Мне — не жаль. Ты мог спасти Артура Уизли.

Я окаменел.

— Но не сделал этого. Потому что ты мал, слаб и неопытен.

Стало нечем дышать.

— Никто другой за тебя действовать не будет.

— Если бы я был там…

— Только прорицатель знает, что и как должно случиться. Но не кори себя за его смерть. Ты не спас, но убил другой. И нет, мальчик, меня ты не спасёшь, я не дам. Не трать силы. Пока я жива, ты не ступишь на земли Ирландии.

— Я видел… другое. Другую смерть, — выдавил я с огромным трудом.

— Смотри внимательнее. А теперь иди. Экзамен ты сдал.

— Вы правда считаете, что меня волнуют отметки? — спросил я резко. Старейшина слегка качнула головой и вдруг сделала немыслимое: она мне поклонилась. Совсем немного согнула спину, опустила глаза в пол. Я увидел лунно-седой затылок — и она выпрямилась, развернулась и пошла, тяжело ступая, обратно в замок.

Друзья нашли меня на берегу озера, расселись вокруг, болтая о сданных экзаменах.

— Чего старуха тебя увела? — спросил Гарри, который сидел в аудитории вместе со мной.

— Да так, поговорить, — сказал я неопределённо.

— Ты ей что-то предсказал?

Весёлый настрой друзей меня раздражал, поэтому я ответил резко:

— Её смерть. А она порадовалась: говорит, заждалась.

«Ты мог его спасти». Сириус Блэк умрёт в Отделе тайн. «Смотри внимательнее». Куда смотреть? Как? Я видел арку, в которую он падает. Видел красный луч заклятия, угодивший в грудь...

Я не заметил, как Блейз сгрёб меня под руку и крепко, до хруста костей обнял. И больше мы не говорили ни о предсказаниях, ни об экзаменах.