Из рассказов старого свадебного фотографа (гет)

— Она не придёт, — за спиной послышался зевок. — Может, хватит уже ждать? Ты же знаешь…

— Нет, — прорычал Родольфус, оборачиваясь к говорившему.

— Она не придёт, — хмыкнул Рабастан.

— Тогда я достану её из-под земли, насильно поведу к алтарю, а после запру на пару дней в комнате или брошу её в темницы мэнора. Подумает над поведением. Может, поймёт.

Рядом кто-то саркастически фыркнул, и Лестрейндж уже в ярости мотнул головой в сторону звука, чтобы сказать всё. Но наткнулся на потемневшие серые глаза. Нарцисса, недавно принявшая фамилию Малфой, как никто другой хорошо знала свою сестру. Целеустремлённая, верная и покорная, но ставящая свои интересы и предпочтения превыше всего. Нарциссе, например, сообщили имя будущего жениха на пятом курсе, давая время привыкнуть, смириться. Андромеде объявили по окончании школы, и на следующий день она убежала. А Беллатрисе, зная её характер, рассказали за два дня до церемонии. Она была в ярости, рвала и метала, кричала и срывалась, а под вечер пропала, видимо, по заданию Тёмного Лорда. Утренние газеты пестрили заголовками об убийствах. У Меды на самом деле был Тонкс, но у Беллы не было никого. Её сердце не способно было любить, но с самого детства выучилась презирать и ненавидеть. Всё это было направлено на Лестрейнджа, но он терпел, зная волю семей и веление господина.

— Девчонка, — выплюнул Родольфус. — Неуправляемая, непослушная девчонка!

— У тебя вся жизнь с ней впереди, думаю, представится шанс её перевоспитать, — Люциус пожал плечами и свысока взглянул на жену.

Та выдержала взгляд, но чуть ссутулилась. Во всех романах, что она читала, мужчина был хранителем очага и защитником семьи, а Малфой был благородным и готовым соблюдать всё это, пусть их брак и подстроили родители.

— Конечно, — ухмыльнулся Рабастан. — Уж он-то это умеет. Медовый месяц начнётся с парочки Круциатусов в постели, верно?

Палочка Родольфуса скользнула из рукава ему в раскрытую ладонь, пальцы крепко стиснули её.

— Кажется, я велел тебе замолчать?

— Как скажешь, брат, — тот поднял руки в примирительном жесте.

Родольфус вспомнил, как всё начиналось. Тогда мать впервые взяла их с Рабастаном на приём в Блэк-мэнор. На ужин остались только они и хозяева. Сам он со скучающим видом ковырялся вилкой в тарелке и смотрел в одну точку, пока в вопросе леди Блэк не услышал их с братом имена, а потом были разговоры о сестрёнках Блэк, о помолвках, древнейших родах, чистоте крови… Он тогда внимательно изучал Цисси, Меду и Беллу. Слишком разные, причём абсолютно. Он не мог ничего поделать — хищный взгляд, сопровождаемый ухмылкой, скользил по юным наследницам. Андромеда беспечно и беззаботно улыбалась — совсем ещё девчонка. Нарцисса держится гордо и не поднимает взгляда — истинная аристократка. А Беллатриса смело смотрела в упор — да не смело: дерзко. Ему это тогда отчего-то понравилось, к тому же в её чёрных глазах он уловил знакомый огонёк. Он любил трудности, а с ней точно было бы нелегко. Родольфус посматривал на неё в школе, и летом после её шестого курса приехал просить у неё руки. Её родители, как, впрочем, и его, были крайне довольны и поддерживали решение о воссоединении двух богатых древнейших родов. Он прекрасно помнил, как упивался видом разозлённой невесты. Она тогда не постеснялась пустить в ход кулаки, когти — он смеялся, наслаждался своим превосходством и силой. Тогда он впервые поцеловал её, грубо вжав в гранит стены и прокусив нижнюю губу в кровь. Родольфусу нравилось с ней, потому что она яростно отбивалась, когда чего-то не хотела, а отдавалась со всей страстью, когда наоборот…

— Родольфус, — осторожно, но с явной досадой позвала Друэлла. — Боюсь, моя дочь и вправду не придёт…

— Я здесь!

Двери с грохотом распахнулись, и на пороге возникла виновница торжества. Беллатриса не удосужилась надеть белое платье, отдав предпочтение обычному чёрному, юбка которого лоскутами свисала с бёдер, спереди едва прикрывая колени, а сзади волочилась по полу. Белла лениво жевала что-то, не удостаивая своим взглядом ничего, в особенности собственных гостей — ни жениха, ни его брата, ни мать, ни сестёр.

В глазах Родольфуса огонь зажёгся с новой силой: такого позора он ещё не переносил.

Беллатриса же вальяжной походкой подошла к нему, презрительно оглядела священника с головы до ног.

— Что там было? Объявляю вас мужем и женой, можете поцеловаться, — она потянула Родольфуса за галстук и прижалась к его губам своими. — Счастлив, милый? — откровенно паясничая, поинтересовалась она.

Он чертыхнулся сквозь зубы.

Всю вынужденную церемонию Беллатриса уделяла внимание своему наряду, лениво отвечая на вопросы.

— А теперь… — священник сглотнул в неловкости. — Можете поцеловать невесту.

— Уже, — объявила Беллатриса и, крутнувшись на каблуках, направилась к двери.

Родольфус догнал невесту — точнее, уже жену — в коридоре и крепко схватил её за волосы — она откинула голову назад и посмотрела смело ему в глаза, смеясь. Голосом, более похожим на шипение, он напомнил, что опаздывать на собственное венчание на два часа непозволительно даже наследнице рода Блэк. Она резонно заметила, что её фамилия Лестрейндж — будто бы с усмешкой, с издёвкой. Его лицо перекосилось от осознания правдивости этого факта: такого позора Лестрейнджи со своего рода не смоют ближайшие двести лет.

Схватив начавшую отчаянно царапаться Белластрису за шкирку, Родольфус аппарировал к себе в мэнор.

— Давай покажу тебе спальню, дорогая, — оскалился он, получив в ответ порцию безумного смеха.

Что ж, медовый месяц должен быть у всех молодожёнов, даже у тех, в ком нет ни капли любви друг к другу. Сняв многострадальный галстук и праздничную мантию, Родольфус не дал Беллатрисе опомниться и повалил её на кровать. В чёрных глазах лишь на мгновение зажглась блёстка испуга, но ему этого было более, чем достаточно. Спинка кровати была витой, с листочками и розочками, и именно к ней оказались привязаны всё тем же галстуком её руки. Беллатриса не оставляла попыток вырваться, брыкалась, изворачивалась. Но он был сильнее. Поняв это вскоре, она немного успокоилась и язвительно поинтересовалась:

— Что, возьмёшь меня прямо здесь?

— О нет, оставлю это другим, — добродушно отозвался Родольфус.

Взмах палочки, и чёрное платье больше не покрывало тела — не худого, а худощавого, угловатого из-за выступающих косточек. Под пристальным взглядом внезапно замершей новоиспечённой жены Родольфус прошёлся пальцами по плоскому животу, очертив полушария грудей, подцепив лямочку лифчика и раздумывая, не будет ли он лишним. Ненависть в чёрных глазах лишь подогревала его пыл. Довольно ухмыльнувшись, он подошёл к туалетному столику, который, вероятно, никогда никому не пригодится. В руке его оказалась длинная, с три пальца толщиной, восковая свеча.

Беллатриса — это дикая кошка в человеческом обличии. Все животные, наверное, без исключения, боятся огня. Вот и Белла не была исключением. Огонь отразился в её глазах оранжевым светом, губы её зашевелились, не оглашая немых вопросов, как у сумасшедшей.

Родольфус завороженно наблюдал, как по свече сбегает первая капелька расплавленного воска. Негорячий, тёплый, но обжечь мог. Родольфус перевёл взгляд на жену и склонил голову набок.

Вторая капелька упала Беллатрисе на живот, чуть выше пупка. Она закричала, но скорее от неожиданности, потому что никогда ранее не испытывала ничего подобного, чем от боли.

— Кричи, Беллз, — шептал Родольфус, роняя третью каплю, и прикусил мочку её уха. — Ты должна понимать, что такие проступки не остаются безнаказанными.

— Хватит, — в приказном тоне хрипло сказала она, дёрнув руками, надёжно привязанными к спинке кровати.

Он рассмеялся. Нет, теперь он будет всё решать. Куда упадёт следующая капелька, где провести непрерывную дорожку, к какому участку кожи свечу поднести ближе, а когда в награду поцеловать в приоткрытые губы.

— Ты же теперь Лестрейндж, — прошелестел Родольфус. — Такое у тебя будет в порядке вещей наравне с Круциатосом. Кстати, о нём…