Поддавки (джен)

Кормили здесь определённо лучше приюта. Нет, Гарри в детдомовских столовых не голодал — у него были вполне честные способы получения усиленного пайка, — но вот разнообразие… Приютская пища простовата. Даже то праздничное меню, что порционно перепадало им на Рождество и Пасху, не шло ни в какое сравнение с буйством и роскошью, выставленными здесь просто так, безо всяких ограничений.

Мясо. Цельное. Жареное. Куриные ножки, посыпанные зеленью и чесночком. Отбивные из духовки, запечённые с начинками трёх видов. Бифштексы, шашлыки, буженина, десяток разнообразных колбас. И ни одного шницеля, тефтелины и прочих кебабов, в которых так удобно замешивать обвалку и заплесневелый хлеб с отсутствующим мясом.⁽¹⁾

Несколько сложных гарниров наподобие тушёных овощей, плова или картошки с грибами и черносливом. Обилие свежей зелени и одуряюще пахнущих овощных салатов. Салатов, салатиков и тарталеток — вообще море, причём Гарри навскидку смог бы опознать едва ли четверть из представленного. Глаза умильно задержались на вазочке с зелёным горошком — вершине мечтаний любого приютского воспитанника, ибо этим лакомством их баловали лишь по большим праздникам, строго по ложке на нос. Но похоже, оно и в этот раз минует его голодный желудок стороной: после прочего великолепия места там не останется даже на одну бобовинку.

Я должен всё это попробовать, решил для себя Гарри. Хотя бы понемногу, по кусочку. Отставив в сторону верхнюю тарелку, мальчик удовлетворённо кивнул находившейся под ней товарке: пусть не такой глубокой и наверняка даже не тарелки, но куда более широкой и вместительной. Он знал, что грубо нарушает с десяток правил какого-нибудь этикета, но он обязательно вернётся к этому в другой раз. Завтра. Или на следующем пиру. Тогда, когда вокруг не будет столько непреодолимого соблазна. Или когда он к нему привыкнет.

Мысленно разделив оперативное поле на десяток зон, Гарри принялся споро, но без суеты создавать себе красивое ассорти. Половинку отбивной… Вот эту сложнопожаренную картошку… И этот салат… И этот… И вот тех колбасок… И тех мелких помидоров с начинкой… И конечно горошек… И…

Гарри скользнул взглядом по Гермионе и обнаружил, что та сидит совершенно бездеятельно, сложив руки на коленях и понуро уставившись на пустую посуду. Понятно. Домашний ребёнок. Мамины пирожки ещё не успели перевариться, поэтому она беспокоится о ерунде и не беспокоится о действительно важных вещах.

Вздохнув, Гарри отложил позолоченные нож и вилку, окончательно формируя пёстрый, но со вкусом подобранный натюрморт. Попробуем повлиять на приоритеты.

— Шкура, Гермиона, — негромко обратился он к девочке. — Нарасти её потолще. Ты слишком близко принимаешь к сердцу слова чужих людей.

— Почему они такие злые? — пробормотала она.

— Не злые. Нормальные. Жестокие, как все дети. — Гарри вздохнул. — Это интернат, Гермиона. Предоставленный самому себе детский коллектив, без родительской защиты и без надлежащего надзора.

Той когорты в президиуме уж точно не хватит на три сотни подростков. Ему ли этого не знать? Насмотрелся вдоволь, может подрядиться консультантом на полставки.

— Разница в семь лет в нашем возрасте — огромная. А мы никак не защищены от старшекурсников. — Гарри взял чистую ложку и, отдавшись бессознательному наитию, принялся неспешно накладывать в девочкину тарелку из стоящих на столе блюд. — Я ведь тебе советовал: помолчи и присмотрись. Они здесь уже несколько лет. У них знакомства, традиции, давно изученная жизнь. И тут приходишь ты. Сходу влезаешь и говоришь… чудно́е.

В последний момент Гарри удержал на языке более подходящую к ситуации «полную чушь».

— Дети не должны быть жестокими, — помолчав, ответила Гермиона. — Это неправильно. Несправедливо!

— Это жизнь. Взрослая. Начавшаяся для тебя раньше, чем надо, но тут уж ничего не поделаешь. — Гарри взял ещё одну вазочку с салатом. — Она полна несправедливости. Тебя никто в ней не защитит, а если попытаешься защищаться сама, обязательно появятся ранее слепые «правоохранители» и воспитатели, которые будут против тебя.

— Так не бывает…

Гарри вздохнул.

— У мальчиков «прописка» ещё тяжелее.

Гарри не заметил, как помрачнел Невилл, потому что в этот момент обозревал результат своих трудов. Осознанно или нет, он набрал для Грэйнджер по ложке ярких салатов, в которые так или иначе входили фрукты.

— Тебе нужно поесть, — сказал он, подвигая тарелку к собеседнице. — Эта радость здесь ненадолго.

— Почему?

— Интернат. Ты ешь либо быстро, либо невкусно. Если на столе вкуснятина, воспитатели обязательно подорвут тебя пораньше. — Гарри не знал, почему так, но в действенности этого эмпирического правила убедился не раз. Праздничные обеды в приютах никогда не затягивались. — Так что вспоминай своё любимое блюдо, ищи его на столе — и начинай уничтожать.

Гермиона слабо улыбнулась, но взялась накладывать себе жареных крылышек.

— Я люблю мороженое, — сообщила она. — Но от него зубы портятся. Мама всегда говорит, что… М-м! Как вкусно!

Ну ещё бы не вкусно, усмехнулся Гарри, возвращаясь к своей тарелке. После раннего подъёма, восьми часов в поезде и этого ночного восхождения на Эверест он и сам был готов слона приговорить. Вряд ли пухлому Невиллу бабушка дала с собой столько калорий в корзинке, что хватило бы и на двоих с запасом.

— Из надёжных источников известно, что мороженое сегодня будет, — ответил он, прожевав первую порцию. — Что касается порчи… Невилл, а как волшебники лечат зубы?

— Не знаю, — помедлив, глухо ответил он. — Когда я сломал себе резцы, мне их просто удалили и вырастили новые.

— А удаляют больно? — уточнил Гарри вместо замершей с нагруженной вилкой Грэйнджер. — Растят долго?

— Очень, — ответил Невилл. — Ну, то есть, долго растят. Можно быстро, но бабушка сказала, что дольше — надёжнее. Так что целый час в коридоре сидеть пришлось. А удаляют палочкой: просто заставляют исчезнуть. Это не больно.

На Гермиону, истинную дочь своих стоматологов, было жалко смотреть. А Гарри наконец распробовал то, что лежало у него в тарелке. Невероятно, но эти блюда оказались ещё вкуснее, чем обещали всем своим неординарным видом.

— А зубы ты как сломал? — продолжил Гарри втягивать Невилла в разговор. — Если это не секрет.

— Да какой секрет, о нём вся родня знает. Меня из окна выкинули. Магия долго не пробуждалась, решили напугать.

— Ага. Окно высокое, стало быть.

— Не очень. Третий этаж всего. Там под стеной скальный уступ, правда, но я сразу мячиком отскочил. Магия сработала.

— Но зубы ты от падения таки повредил.

— Нет, это позже. Меня в дерево внесло. Мячик-то — он… ну, далеко допрыгать может.

Гарри усмехнулся — оказывается, Невилл тоже может шутить — и повернулся к помрачневшей Грэйнджер.

— Ну что, осознала, что в первое время нам лучше молчать и слушать?

— Мог бы и не напоминать, раз такой умный и воспитанный, — нашла она повод огрызнуться.

Гарри мысленно расцвёл в улыбке. Начало положено. Девчонка, правда, упёртая, как окопавшийся танк, но вода камень точит. Невозможно развернуть человека в лучшую сторону всего одной удачной фразой.

По общему согласию, на некоторое время все трое замолчали и сосредоточились на еде. Гарри обоснованно подозревал, что королевская кормёжка присутствует на столах не каждый день, а вот они ещё успеют наговориться.

— Скажи, Гермиона, а как тебя угораздило оказаться на Гриффиндоре? — задал мальчик давно интересующий его вопрос, когда тарелка опустела на две трети. — Ты могла поделиться своим желанием учиться со Шляпой, а не с той компанией в начале стола. Старая ветошь мигом отправила бы тебя к воронам.

— Да она и слова мне сказать не дала… как и все вокруг, — поведала Грэйнджер, заедая досаду фруктовым салатом с курицей. — Буркнула что-то шахматное и заорала вердикт.

— Шахматное? — удивился Гарри.

— Дурацкий ход пешкой или что-то вроде того. «Один дэ четыре».

— Гм… — Гарри озадачился. — Если ты ничего не напутала…

— Я никогда ничего не путаю!

— … то это не шахматы, а игральная кость. Четырёхгранная.

— Чего?! Как это кубик может быть четырёхгранным?

— Тетраэдр. Есть такие в настольных играх. — Гарри вздохнул. — Шляпа то ли издевается, то ли даёт понять, что решение принимает не она.

— Глупости! — возмутилась записная всезнайка. — В «Истории Хогвартса» ясно написано, что Шляпа зачарована самим… А что это ты делаешь?

— А на что это похоже? — спровоцировал подругу на самостоятельную отгадку Гарри, невозмутимо накладывая кучу самых вкусных колбасок на большую хлебную лепёшку.

— Для бутерброда слишком… Постой! Ты… воруешь еду?

Мальчику отчаянно захотелось заржать, прямо как тому рыжему дуэту. Но это окончательно оттолкнёт девчонку хоть от кого-то, кому она начала немного доверять.

— Собираю прибавку к завтрашней овсянке, — спокойно поделился житейским опытом Гарри. — Тебе тоже накладываю, не волнуйся.

И, пока Гермиона хватала воздух и подыскивала достойную отповедь, осторожно поинтересовался у её соседа:

— Невилл, если не секрет, почему вы со Шляпой так долго держали очередь?

Спрашивать напрямую, с какой стати и он, Лонгботтом, попал на Гриффиндор, Гарри не рискнул — причины для мрачного настроения у Невилла должны были быть. Предосторожности оказались не лишними.

— Спорили, — скупо ответил молчун после долгой паузы.

Намёк был более чем прозрачным, но лишь для таких, как Гарри.

— О чём спорили? — немедленно переключилась на Невилла Гермиона. — Разве со Шляпой можно спорить?

Гарри вздохнул и, с целью отвлечь подругу от совершенно неуместного допроса, отщипнул в сумке крохотный кусочек от алюминиевого обрезка и «пластилином» растащил его в лист фольги.

Из кругляша размером с центовый пенни можно сделать несколько квадратных метров добротной пищевой фольги. Гарри столько было не нужно, кусочек был совсем маленьким, а вот демонстрация — эффектная. Под пальцами у юного волшебника слово выросло распластанное по столу зонтичное полотно.

— Этого нет в книгах! — сдавленно возмутилась Гермиона.

— … которые ты прочла, — закончил Гарри, как ни в чём не бывало заворачивая пищу в блестящий пакет. — Тем больше причин изучить ещё больше книг. Или ты против чтения?

— Вот ещё! Я не… Не сбивай меня! Если ты такой умный, почему сам попал на Гриффиндор?

— Молежорке не понравилась моя одежда.

— Глупости! Как одежда может влиять на отвагу и… И кстати!! Почему ты до сих пор не… АЙ!

Директор в президиуме хлопнул в ладоши — и со столов исчезла вся еда. Мгновенно. С посудой. Со столовыми приборами в руках учеников. С лучшими кусочками, подносимыми ко ртам в этот самый момент.

Что и требовалось доказать, думал Гарри, судорожно проверяя сумку: пакет с заначенной закуской оказался нетронут. Ни один воспитатель не может спокойно смотреть на аппетитно работающих челюстями воспитанников. Особенно грешат этим престарелые солдафоны в летних лагерях. Геморрой застарелый начинает зудеть, не иначе.

— Фу! — осуждающе поморщилась Гермиона.

— Я сказал это вслух? — удивился Гарри. — Тогда стоит поблагодарить наших поваров. Вот они-то как раз обожают любоваться детворой, лопающей их труды с треском за ушами.

В приюте так и было. Гарри с неожиданной теплотой вспомнил, как стряпухи частенько выходили в праздничный обеденный зал просто так, безо всякого дела. Сам мальчик не понаслышке знал, насколько тяжел их труд, особенно в такие дни.

— Скорее всего, они сейчас и любуются, — внезапно отозвался Невилл, на которого Гарри, если честно, махнул рукой: замкнутый крепыш всё последовательнее выбирал уход в себя и уклонение от общения.

Имеет право, в конце концов.

* * *

— Теперь, когда вы утолили первый голод, самое время представить наших новых преподавателей, — сообщил директор, вновь пригасив свет в зале и отчеркнув президиум. — А поскольку не все из наших первокурсников знакомы и со старыми профессорами, я традиционно назову весь наш стол. Начнём с деканов…

Гарри обратился в слух и зрение. С МакГонагалл и её палочкой они все уже «познакомились». Флитвиком предсказуемо оказался единственный карлик в президиуме. «Весельчака» Снейпа приглашали на молокозаводы, когда требовалось срочно сферментировать пару вагонов простокваши. А при взгляде на добродушное лицо Помоны Спраут Гарри ещё раз остро пожалел, что не дотянул-таки до Хаффлпаффа по имущественному цензу. Он нашёл бы способ подружиться. Ради такой цели — совсем не проблема.

Не менее показательным был список предметов, которые здесь преподавались представляемыми людьми. Слова «Трансфигурация» и «Чары» мальчику ничего не говорили, «Зелья» и «Травология» были привычнее, но означают ли они те же понятия, что и у обычных людей, ещё предстояло выяснить.

Странный тип в фиолетовом тюрбане оказался новым профессором Защиты от тёмных сил. Будут ли их учить обороняться также и от прочих «сил», спросить было не у кого. Зачем этот тип изображает из себя заикастого терпилу, Гарри тоже было не ясно, но после года в приюте он умел отличать настоящий страх от примитивной театральной подделки.

Бодрая тётка с выражено ястребиным взором, мадам Хуч оказалась местным физруком, а заодно и тренером у каких-то «Полётов». В противовес ей, «потомственный оракул» Трелони с румянцем многолетнего алкоголика и повадками отмахивающегося от невидимых предметов белколова вела «Прорицания».

Безбашенный усатый дед, наставляющий Животноводству, радостно помахал детям клацающим стальным протезом — и Гарри твёрдо пообещал себе, что этот предмет он будет прогуливать в десяти случаях из десяти, ибо именно столько пальцев он планирует сохранить на руках к окончанию школы.

Молодая чернокожая училка с красивым именем Аврора Синистра, единственная кроме директора одетая в мантию с блестящими звёздочками, и в самом деле оказалась астрономом. Гарри мысленно посочувствовал ей: окорачивать виденные им пьяные компании таким, как она, непросто.

Представительная ведьма в однотонном тёмно-бордовом наряде читала Арифмантику и отзывалась на имя Септимы Вектор. Батшеда Бабблинг, сухопарая еврейка в круглых очках и тёмно-синем платье с высоким кружевным воротником, преподавала какие-то Древние руны. Замыкала педагогический состав учитель магловедения Чарити Беббидж, тихая старушка с удивительно добрыми глазами, но немного не от мира сего.

Преподавателей Истории и Теории магии, учебники по которым имелись в списке первого курса, представлено не было. Зато показали школьного целителя мадам Помфри, библиотекаря мадам Пинс, завхоза Филча и «хранителя ключей» Хагрида. Дворников, уборщиц, поварих и кастелянш на пир не позвали. Представить себе старика-завхоза поправляющим черепицу на башнях Гарри не смог. Почему завхозу не доверяют ключи и как он без них может «завхозить» — тоже.

Мысленно сверившись со списком учебников, сравнив слишком малое количество преподавателей с имеющимся составом студентов, Гарри понял, что его ожидает пятидневная учебная неделя по два-три часа в день. Это было *ещё легче*, нежели в последнем приюте! Куда он попал? Нужно срочно наводить мосты с местным библиотекарем и садиться за самообразование. И ещё с кухней. И с местным завхозом — это обычно очень полезное знакомство, нужно только найти взаимовыгодную схему.

После официального представления преподавателей директор приказал наполнить бокалы — только взрослым, разумеется, — после чего толкнул очередную порцию занудного официоза.

— Я поднимаю этот тост за наших новых учеников! Сегодня вы делаете первый шаг по дороге из беззаботного детства во взрослую жизнь. Это важный шаг, хотя идти предстоит ещё целых семь лет. Пусть Хогвартс станет для вас родным домом! Первое время и с непривычки вам будет непросто, а потому на каждом факультете назначено двое старост — юноша и девушка. Первый месяц они будут следить за вашим распорядком, водить по незнакомому замку на занятия и знакомить с новыми обычаями и бытом. Обращайтесь к ним, если возникнут проблемы.

Над ученическими столами в полутёмном зале зажглись жёлтые огоньки, выделяя тёплым светом старост каждого факультета и заставляя ярко светиться значки у них на груди.

— Но взрослая жизнь — это не только возможности, но и ответственность, — продолжил директор. — С этого дня вы начинаете понемногу отвечать за свои поступки — и хорошие, и плохие. В нашей школе имеется система баллов, общих для всего факультета. Каждый раз, когда вы будете делать успехи, ваш факультет будет получать баллы; за ваши плохие поступки штрафоваться также будет весь факультет. Учитывается всё: учёба, поведение, общественные работы, чемпионат по квиддичу, экзамены в конце года. Любое ваше плохое или хорошее действие увидят все — вон на тех песочных часах за моей спиной.

Магический свет услужливо подсветил четыре огромные хрустальные колбы сбоку от преподавательского стола. Определённо, этот дед — бывший солдафон, подумал Гарри. Коллективная ответственность — исключительно по сержантско-учебной части, больше нигде такая дичь применения не находит. Хотя, может, это старая традиция в данном интернате. Или даже во всех нормальных интернатах — Гарри в них бывать не приходилось. В зависимости от того, насколько сильно страдают проштрафившиеся факультеты, она может быть вполне эффективным воспитательным средством.

Вот только весь небогатый опыт говорил Гарри, что к реальной жизни такая система отношения не имеет. Там ты отвечаешь только собственной шкурой. Когда-то, наверное, будет ещё и семья, но она тебе предана и её выбираешь ты сам, а не под рандомизатор свихнувшегося колпака. Хотя, опять же — наверное, когда у тебя появляется семья, воспитываться поздно? Так далеко Гарри пока не планировал.

— В конце года подводятся итоги, — предсказуемо перешёл директор к предмету коллективного кнута и пряника. — Флаги факультета-победителя будут украшать Большой зал весь следующий год. Одержать победу в школьном соревновании — огромная честь.

Гарри привычно пропускал мимо ушей вступительную воду, дожидаясь слов «однако», «кроме того» или подобных болтологических маркеров перехода к сути дела, но… их не последовало. Пакет плюшек завершался пунктом «честь». Кнут отсутствовал.

Гарри пошарил глазами по лицам старшеклассников за разными столами. Презрительные ухмылки (грифы), терпеливая скука в ожидании окончания словесного поноса (барсуки), холодное равнодушие (Слизерин), пофигизм иного биологического вида (Рэйвенкло).

Гора родила мышь. Стоило догадаться ещё после сцены в поезде, но Гарри сбило с толку умение начальства иногда ставить наглецов на место.

— Вот уже шесть лет победа уверенно достаётся Слизерину, — сообщил Дамблдор с таким видом, будто собрался начать скучный старческий анекдот. — Как директор я обязан быть абсолютно нейтральным и желать успеха всем в равной степени, но…

О! До сути мы таки добрались, оживился Гарри. Просто директор обожает тосты, в течение которых вино успевает прокиснуть.

— Мистер Филч уже несколько раз подходил ко мне с претензией, что запылившиеся флаги давно бы пора спустить и постирать. Коврики на пороге тоже истрепались и нуждаются в замене.

Гриффиндорский актив заржал. Видать, шутка вышла с более глубоким подтекстом, чем казалась со стороны.

А вот мистер Дамблдор показал себя любителем сваливать личную ответственность на коллектив. Филч сидел с каменным лицом, равнодушно пережидая очередной риторический поклёп на свою привыкшую голову. Интересно, а семья у директора есть?

— Сим, — возгласил Дамблдор усиленным голосом, переждав волну хохота. — Объявляю школьное соревнование этого года открытым! И пусть победит достойнейший! Прозит!

С дробным перезвоном верхние части колб стали заполняться разноцветной стеклянной щебёнкой — вероятно, теми самыми «баллами», окрашенными под цвет факультетов. Нижние части «часов» оставались пока что пустыми.

Директор поднял руку с бокалом. Вспыхнул свет, и столы вновь оказались заполнены — десертом, во всём его разнообразии и великолепии.

* * *

Обещанное мороженое тоже присутствовало, доброй дюжиной разноцветных сортов и присыпок. И с ним имелась некоторая проблема.

— А нам? — растерянно озвучила Гермиона общее недоумение трёх первокурсников.

Гарри быстро оглядел окрестности. На красной скатерти лакомство выставили только на первой половине стола, причём в недостатке: за него немедленно началась борьба, потасовки и ругань. Однако Гарри, Гермиону и Невилла эта социальная разминка не коснулась: в их районе мороженого не было. Любой иной десерт — в изобилии, но не крошеный сливочный лёд со вкуснейшими добавками.

— Гермиона, потерпи пять минут, — попросил Гарри, продолжая судорожно шарить глазами по залу. — Я добуду тебе порцию. Ты какое, кстати, любишь?

— У Фортескью я пробовала фисташковое, — рассеянно ответила девочка. — Никогда не ела такой вкуснятины.

Повышенное внимание Дамблдора к их столу именно в данный момент объяснимо: возбудившийся Гриффиндор сейчас был шумнее и агрессивнее остальных трёх факультетов, вместе взятых. Но почему Гарри казалось, что на них троих он посматривает с не меньшим интересом, чем на всех остальных?

— Возьми пока что-нибудь другое.

Невилл самостоятельно и без напоминаний отрезал себе кусочек творожной запеканки. Понятливый он, и определённо что-то знает, но делиться сведениями не собирается — не тот случай.

Гермиона вздохнула и придвинула к себе блюдце клубники со сливками. А Гарри, изобразив лицом и руками муки сложного выбора среди слишком большого числа хороших вариантов, незаметно обозревал остальные столы.

Число учащихся на факультетах — разное. Больше всего их на Гриффиндоре и Хаффлпаффе, меньше всего — на Слизерине и Рэйвенкло. Это объяснимо: элитных и умных всегда меньше хулиганистых и смирных.

Мороженого у барсуков хватало на всех. То же можно было сказать и о воронах, правда, стояло оно только там, где сидели учащиеся — существенная часть стола пустовала ввиду малочисленности «умных». А вот змеям мороженого выставили с большим перебором: по полторы-две порции на студента, причём некоторая часть вазочек ещё и была выставлена на «необитаемых окраинах» рядом с учениками.

Гарри опешил. То, что улыбчивый дед развлекается экспериментами над детьми так, словно это его личная кроличья ферма, было понятно. Непонятно, в чём суть эксперимента. Сейчас разгорячённые грифы заметят обилие вкуснятины у антагонистов и… что?

Додумать Гарри не успел. Лоб ужалило сверлящей болью, вызывая иррациональное желание поднять глаза и разобраться с неведомым обидчиком. Вместо этого, поскольку боль и вправду имела экзогенный характер, Гарри покрепче ухватился за лавку и скользнул в *Пыль*.

Краски выцвели, звуки стихли. Боль ушла, люди обернулись призраками, привычный мир погрузился в сумерки и замер.

Гарри без интереса оглядел окружившие его разруху и запустение. Столы обветшали, но по большей части продолжали стоять, а вот лавки валялись разбросанными по щербатому полу или превратились в труху. От скатертей не осталось и следа, кое-где виднелись измазанные в вековом прахе осколки посуды. Стены пока пребывали на месте и удерживали кровлю, но нуждались в капитальном ремонте и заделывании многочисленных прорех. Целых стёкол не осталось. Сквозь зияющие оконные проёмы виднелось обычное для *Пыли* сумрачное небо, затянутое вездесущими безводными тучами.

Здесь можно было не опасаться привычных вещей. В *Пыли* не было обитателей, здесь не текло время, а моментов перехода между мирами никто не мог увидеть. По крайней мере, Гарри пока не получил ни одного повода думать иначе.

Несмотря на унылую обстановку, мальчику было комфортно. Пребывать на месте можно довольно долго: ограничивающими факторами служило лишь отсутствие воды и то обстоятельство, что приходилось удерживать кусочек реального мира, с которым ты вошёл сюда. Руками, любой частью тела — или мысленно. Это важно. Это был его простой путь обратно.

А вот дышать здесь было не обязательно. И ещё здесь очень хорошо работало «особое» зрение.

Оставив своё тело сидеть на «прихваченной» лавке, Гарри отделился фантомом и отлетел чуть в сторону, дабы улучшить обзор. Предметы и обстановка оставленного им мира, так же как и люди, виделись призрачными фигурами и поверхностями. Наверное, именно этим объяснялась яркость и чёткость, с которыми отсюда просматривались тончайшие проявления дара. Им не мешал реальный мир с его тяжёлой, дебелой материей.

Всё призрачное, что осталось в реальном мире, не шевелилось. А вот магия продолжала течь и изменяться. Наверное, она живёт вне времени. Она тоньше и искуснее даже этой, невесомой, неуловимой и неумолимой стихии.

В настоящий момент к голове мальчика — той, что осталась в реальном мире — протянулись три магических тяжа: две стеклянно-прозрачные струны, в которых мальчик опознал желание заглянуть глазами в глаза; и волокнистая верея, создававшая ту самую колющую боль над переносицей, что провоцировала рефлекторные слёзы, зажмуривание и желание взглянуть на угрозу поднятым взглядом. Последнее Гарри опознал из своих занятий кустарной «целительской» практикой, а первое… тоже откуда-то знал.

Зачем кому-то смотреть глаза в глаза, мальчик со всей определённостью сказать не мог, но ничего хорошего от результата таких атак не ждал. Тяжи уходили куда-то на левый край преподавательского стола. В том районе находились профессор Снейп и Квиррелл, но ни один из них до конца на роль атакующего не подходил: первый располагался слишком далеко от «директрисы атаки» прямого взгляда, а второй сейчас сидел спиной, так что «агрессивно-любопытные» глаза должны были бы находиться у него на затылке, под тюрбаном.

К сожалению, разглядеть подробности мешало странное марево, укрывавшее сейчас как раз тот самый край стола. Что оно означало, Гарри сказать не мог. Он вообще видел магию в *таком* количестве лишь несколько только что прошедших часов его жизни.

Подойти и рассмотреть поближе мешало расстояние: в *Пыли* просто так не разгуляешься, иначе бы мальчик давно тут всё обследовал. Чем дальше от «входа», тем труднее удерживать «якорь».

Остаётся лишь повлиять на ситуацию со «своего» конца «верёвок». Тут свободы больше, требуется лишь… изящество и фантазия. Пожалуй, мы просто соединим эти «глазоскопы» друг с другом: пусть паскудник «посмотрит» всем задуманным сам в себя. Авось не сразу догадается. С болевой же «мочалкой»… а ничего не будем делать. «Поймав глаза», атакующий должен сосредоточиться на их удержании, а вот боль — убрать, чтобы жертва не дёргалась. Мы потерпим лишнюю секунду, а «охотник» ничего не заподозрит и «побуравит» себя подольше. Минимальное вмешательство.

Выполнив задуманное, Гарри занялся мороженым. Отыскав большую вазу с ледяным лакомством в «бесхозной» части слизеринского стола — всё равно оно никому там не нужно, — Гарри подыскал на гриффиндорском столе «Наполеон» с шоколадными башенками по периметру, которого как раз-таки не было у слизеринцев, после чего… аккуратно поменял их местами.

Идеально. Выгодно обеим сторонам. Не нарушает равновесия. Сглаживает конфликт. И незаметно: в нужные районы стола сейчас никто не смотрит. Минимальные возмущения ауры мира. Минимальная цена.

Полностью удовлетворённый проделанным, Гарри хотел было выйти в реальный мир так же, как и покинул его: сидя на своём месте со склонённой головой. Но в последний миг его «особый» взгляд скользнул по Гермионе. Скользнул и поражённо замер.

На месте застывшего призрака соседки, посреди обычной для ребёнка кроны из веточек и облаков, в характерной для магов кущи под сердцем завораживающе блистал идеальными гранями бриллиант удивительной чистоты, укрывая в своих прочнейших глубинах крохотное, но самое настоящее солнце. Пыль была совершенно не властна ни над камнем, ни над его хозяйкой: Гермиона даже *здесь* находилась на островке выметенного пола, чистого дерева и по-летнему освещённого бликующими гранями пятачка.

Как он мог не заметить этого тёплого сияния? Увы, такова особенность волшебного зрения: некоторые вещи возможно *почувствовать глазами*, только зная, что или где искать. Именно поэтому Гарри сейчас не ослепляло буйство магии, окружавшее Хогвартс на километры вокруг.

Но уж если ты увидел этот свет единожды… Ты отыщешь его и на другом конце страны.

— Что с тобой? — встрепенулась Грэйнджер, заметив, как мальчик судорожно ухватился за лавку.

— А, не обращай внимания. — Гарри осознал, что вернулся в реальность, хотя убей не помнил, когда он успел это сделать, и почему его не ударило вернувшейся болью. — Показалось, что нога за что-то царапнулась. Не хотелось бы посадить занозу или разодрать штаны.

— У тебя штаны в грязи, если тебе интересно… Фу! И рубашка! Где ты умудрился найти здесь столько пылищи?

— Это волшебная пыль, — сказал мальчик чистую правду. — Не обижай её, и она сама исчезнет.

— Поговори ещё… И кстати, не смей, наконец, уходить от ответа: почему ты до сих пор…

Неуёмную Гермиону опять заглушило непреодолимой волей рока: к звукам разгорающегося скандала за ало-золотым столом добавилась шумная возня и грохот со стороны стола преподавательского. Обернувшиеся студенты с удивлением взирали на посудную свалку у места Квиррелла, на Флитвика, помогающего кому-то невидимому на полу, и на бешеного Снейпа, по самую макушку обляпанного разносортным десертом.

Общими усилиями бормочущего о вампирах Квиррелла подняли, усадили, откалибровали гироскопы и налили в бокал успокоительного из пузатого графина. Снейп почистился палочкой и незаметно отодвинулся от коллеги подальше. Гермиона закрыла рот, опять открыла, закрыла и повернулась с намерением задать кучу вопросов, но была встречена большой вазой с мороженым.

— Вот, — сказал Гарри, дождавшийся к тому времени исчезновения пыли. — По-моему, оно даже фисташковое. Тут на несколько человек, так что накладывай, сколько хочешь.

— Где ты его взял?

— Ну… — Гарри собрался было опять придумать что-нибудь уклончивое — отчего-то играть с Гермионой в уклонение от ответов ему понравилось, — но осёкся и удивлённо осмотрелся.

Гриффиндорский стол успокаивался, дети деловито накладывали себе вожделенные льдистые порции. Загадочная сила, расставлявшая еду на столах, воспользовалась секундами всеобщего замешательства и переставила излишки мороженого с зелёного стола на красный. Не то чтобы вышло в изобилии, но всем, кому хотелось, перепало по одной средней порции.

— Кто-то исправил ошибку, — подвёл итог Гарри. — Накладывай давай, я тоже хочу.

Хватило на всех троих с лихвой, даже Невилл себе немного взял. Гермиона оказалась права: было очень вкусно. И плевать, что над душой скрипел зубами Дамблдор, досадуя на поломанный эксперимент. Откуда Гарри мог видеть такие подробности? А он их и не видел — столы в Большом зале довольно длинные. Но с чего бы директору продолжать пялиться на успокоившийся гриффиндорский стол, если и куда ближе к нему имеются нескучные сюжеты? Например, позеленевший Квиррелл, который никак не мог выбрать, что ему делать: то ли продолжать раскачиваться с зажмуренными глазами, то ли громозвучно выблевать обильный ужин, отвернувшись от зала в уголок к Снейпу?

Съеденное мороженое нуждалось в запивке. Гарри налил было себе сока из графина, но внезапно ощутил исходящее от него характерное гадливое ощущение — такое, какое обычно сопровождало всю подтухшую приютскую еду. Не доверяя себе, понюхал кубок. Пахло тыквой и на вид было разбавленной тыквенной мякотью с плавающими в ней семечками, но ощущение усилилось настолько, что мальчик поморщился.

Странно, потому что вся остальная еда была выше всяческих похвал.

— Гермиона, тыквенный не пей, — сообщил он девочке, заметив и её попытку утолить жажду. — Возьми другой. С этим что-то не так — от гнилья обрезать забыли или готовый сок забродил.

— Уверен? — Грэйнджер с недоверием принюхалась к своему кубку. — Пахнет нормально. Другого-то ничего нет, только тыквенный.

Это было ещё одной странностью, с учётом огромного разнообразия остальных блюд.

— Гарри прав, сок лучше не пить, — глухо подтвердил Невилл, пододвинув к себе кувшин и подержав его в руках.

Гарри оглядел другие столы. Многие наливали себе сок, но вот на слизеринском столе его не трогали. Зато с удовольствием отхлёбывали что-то горячее из фарфоровых чашек. За преподавательским столом пили вразнобой: кто вино в бокалах, кто из тех же чашек, а вот пара сиротливо стоящих графинов с оранжевой «фантой» оставались девственно полными.

— Что же делать? — расстроенно спросила Гермиона. — Пить-то хочется.

Срочно нужно налаживать контакты с кухней, понял Гарри. В приюте, если тебе не понравился дурацкий кисель, всегда можно было сунуться на кухню и нацедить себе чаю. Не всем, конечно, но для того контакты и налаживаются.

— Думаю, я смогу…

Невилл не договорил, а вместо этого прикрыл глаза и зачем-то негромко постучал по столу пальцем. Через несколько секунд это странное действие принесло свои удивительные плоды: перед ним появились три чашки с горячим ароматным чаем.

— Как ты это сделал? — немедленно вцепилась в новое «заклинание» Грэйнджер. — Нужно просто постучать по столу? А ещё что?

— Нет, не просто… — Невилл говорил очень неохотно. — Я… Вы не сможете. Просто моя бабушка… В общем, берите, я угощаю.

Гарри ещё раз внимательно осмотрел столы. Сок, чай и, возможно, кофе — чашки у детей отличались. Пили горячее в основном слизеринцы и кое-кто на других факультетах. Все — прилично одеты, зачастую с неприметной вышивкой «чёрное на чёрном».

А ведь Гарри пока не интересовался, как здесь обстоит дело с оплатой обучения. Но ведь письмо сообщало ему, что место в школе «предоставлено»? Совершенный вид сообщает о свершившемся факте, разве нет? Или это очередной развод: «вы выиграли первый этап отбора победителя»?

Трудно сказать, насколько дорого может стоить обучение в настоящем сказочном замке, где тебя кормят разносолами, как на убой. Хотя сам учебный процесс… Впрочем, мы пока не были ни на одном уроке. Может, волшебники умеют раздваиваться и программа будет более насыщенной.

Но очевидно, что контракты на обучение у разных учеников могут разниться в некоторых деталях — например, в дополнительных пунктах меню на ужин или особых требованиях по здоровью. И, конечно же, в итоговой сумме. Опять имущественный ценз.

— Спасибо, Невилл, — искренне поблагодарил Гарри и подвинул одну из чашек незамолкающей Грэйнджер. — Пей чай, Гермиона. И булочек возьми к нему. А то, чую, недолго нам осталось… И кстати!

Сделав пару глотков, мальчик завернул в фольгу и отложил в сумку несколько самых вкусных ватрушек со стола. Вот теперь действительно можно расслабиться: ужин удался.

1) В отличие от классического шницеля, столовско-приютский готовится из фарша, а объединяет их лишь щедрое обилие панировки. Других «шницелей» Гарри не помнит.

Вернуться к тексту