Рождённый ползать (джен)

Быть или не быть, вот в чём вопрос.

Достойно ли смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними? Умереть. Забыться.

И знать, что этим обрываешь цепь

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель желанная?

Скончаться. Сном забыться.

Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ.

День клонился к вечеру, и хотя до заката оставалось ещё больше часа, но свет уже постепенно приобретал характерный золотой оттенок. Весна в этом году выдалась ранней и на удивление тёплой: в лесу уже вовсю распускались листья, первоцветы почти отцвели, а трава была густой и сочной, словно летом. И даже сейчас, когда вечер уже был так близко, воздух ещё не остыл.

Зато настроение у Скабиора, в противовес этому великолепию, было на удивлением мерзким, как проклятый ноябрьский смог в Челси, и грозило стать еще отвратительней, когда сосредоточенный и мрачный Грейбек обрадовал его тем, что сегодня им придётся снова тащиться в Уилтшир.

Когда почти год назад британских волшебников охватила паника после жутких заявлений Альбуса Дамблдора, которые старина Корнелиус так рьяно принялся отрицать, что завертевшиеся шестерни в машине фаджевской пропаганды практически задымились, всем в Лютном стало, в общем-то, очевидно, к чему всё идёт. И Скабиор даже не удивился, когда Грейбек объявил уже вслух, что Тот-Кого-Нельзя-Называть воскрес из небытия, а вместе с ним воскресли старые союзы и обещания, тем более, с Министерством им никогда не было по пути, и пора уже было пустить кровь этим зажравшимся мордредовым отродьям.

На первую официальную встречу с Тем-Кого-Нельзя... нет, с Тёмным Лордом, так теперь было правильней, Грейбек прихватил самых надёжных на его взгляд людей: двух немногословных парней из Серых Охотников, которые были с ним ещё со времён кровавой мясорубки при Крауче. Они как никто умели тихо появляться и уходить, не оставляя после себя живых, и, что самое главное, не распространяться о том, что им довелось видеть. И конечно, вместе с Грейбеком отправился и его адъютант.

Скабиор шёл туда почти с трепетом. Он подозревал, конечно, что самого Лорда увидит вряд ли, да и желанием, если честно, не слишком-то и горел, — но на тех самых Пожирателей Смерти, от одного упоминания о которых волшебники по всему Соединённому Королевству спадали с лица, он обязан был посмотреть!

Он и посмотрел — и, увидев вблизи, испытал, наверное, одно из сильнейших разочарований за все свои почти тридцать два года жизни.

За всей своей показной надменностью на постных брезгливых лицах, за всеми своими роскошными мантиями и коваными оградами, за всеми своими старинными особняками и вычурными подсвечниками, продав который, какая-нибудь мамаша из Лютного могла бы кормить своих детей целый месяц, они не в состоянии были скрыть тошнотворного аромата страха, пропитавшего их с головы до пят. От них разило словно от запуганного стада овец, и Скабиору приходилось напоминать себе, что они пока не его добыча.

Впрочем, самоуверенности волшебникам всегда было не занимать, и, даже тайно пуская под крышу своего дома оборотней, они предпочитали смотреть на них сверху вниз.

Словно заранее сговорившись, лица, приближенные к Лорду, встречали визитёров практически одинаково — пока сам Грейбек удостаивался высочайшей аудиенции, остальных оставляли дожидаться своего вожака в каком-нибудь скудно обставленном закутке, куда пустить таких второсортных гостей было, вероятно, не жалко.

Их оставляли одних разглядывать висящие на стенах натюрморты или пялиться молчаливо в окно. К разговорам обстановка не слишком располагала — да и о чём им было беседовать? Ожидание тянулось для Скабиора неимоверно долго, а затем возвращался Грейбек, получивший новые таинственные приказы, и их выпроваживали за дверь.

Впрочем, порой встречали и провожали их даже не сами хозяева, а домовые эльфы, трусившие, надо признать, всё же на порядок сильней, чем их полные аристократического дерьма хозяева, которых, несмотря на отсутствие подобающих при встрече расшаркиваний, Скабиор, был вполне в состоянии опознать.

Белобрысого породистого детину, чья бабка явно путалась с викингами, он не раз видел в «Пророке» на фоне зелёных холмов и свинцово-серого неба в очередной статейке про важный вклад в волшебную экономику шерстяных мануфактур Роули. Да и сложно было не знать в лицо человека, которому фактически принадлежало самое крупное волшебное поселение на Оркнеях.

Другой, в родне которого где-то затесался не один тролль, иногда мелькал в Лютном, сбывая фамильные артефакты далеко не одному Горбину, и, несмотря на туповатый вид, торговался всегда с умом. Но вот мозгов, чтобы нацепив маску и зловещую мантию с капюшоном, не светить на внушительной парадной двери свой фамильный герб, мистеру Крэббу уже не достало. Ну хоть бы провёл всех через чёрный ход, мерлинов конспиратор, думал тогда Скабиор, вместе с Серыми закатывая глаза.

А вот в Малфой-мэноре хозяева в эти игры с секретностью даже не собирались играть. Мистер и миссис Малфой соблаговолили встретить их лично, и смотрели на своих гостей так, словно кто-то из них успел вытереть обувь об их бархатные портьеры.

Впрочем, глядя на холодную высокомерную физиономию Люциуса Малфоя, Скабиор не мог не злорадствовать, замечая за аристократической бледностью лёгкую синеву, которую вполне объяснял пусть и превосходно замаскированный чарами и дорогим парфюмом запах джина, который, кажется учуял не он один. Что, павлин, закладываешь за воротник, тоже небось трясёшься за свою жизнь от страха? И это вас-то так боялись во время прошлой войны! Да даже дамочка твоя выглядит похрабрее.

Мадам Малфой действительно казалась Скабиору напуганной куда меньше, и уж точно лучше умевшей держать себя в руках: по крайней мере, если бы он выбирал, с кем сойтись в бою, он бы однозначно предпочёл павлина.

Внутри особняк выглядел излишне помпезным, впрочем, Скабиор мало что успел рассмотреть, разве что приметил пару недурных статуэток, соблазнительно стоявших недалеко от распахнутого окна.

Хозяйка провела их в небольшую и аскетичную даже на взгляд Скабиора курительную, а затем удалилась, неприязненно поджав губы и не предложив им даже простой воды, не говоря о чае. Да что там чай, в этот раз их лишили даже привычной возможности поскучать с комфортом: кроме хлипкого кофейного столика и сиротливой банкетки, на которой даже уместиться смогли не все, в комнате не было ничего, даже вшивой пасторальной мазни с какими-нибудь пастушками.

Проторчав там часа полтора, Скабиор потерял остатки терпения и осторожно высунулся в приоткрытую дверь. Не заметив в коридоре ничего подозрительного, он, несмотря на неодобрительное ворчание Серых, решил немного размяться. В конце концов, если он на кого и наткнётся, то всегда может сказать, что его позвала нужда, да и помочиться в роскошном хозяйском сортире с золочёными канделябрами он бы не отказался.

Дверь одной из соседних комнат была слегка приоткрыта, и Скабиора так и подмывало туда заглянуть. Внутри в уютном кресле устроился с книжечкой какой-то изнеженный рохля. Пухлый, с копной светлых волос, кудрявых, словно у херувима, и весь такой благостный и домашний, что Скабиор чуть не сплюнул. А тот, то ли услышав что-то, то ли почувствовав на себе чужой взгляд, просто захлопнул дверь у Скабиора под самым носом, не потрудившись махнуть даже палочкой.

Впрочем, Скабиору хватило и этих секунд, чтобы учуять не только уже хорошо знакомый ему въевшийся запах страха, но и заметить испуг, застывший на безвольной круглой физиономии. Ба, да этот кусок манного пудинга действительно испугался, едва завидев перед собой оскаленную ухмылку! Скабиору захотелось ухмыльнуться ещё шире и даже поскрестись в дверь, но его окликнул один из Серых, и он вернулся в курительную.

Пожалуй, именно в тот раз Скабиор окончательно утвердился в мыслях, что зловещие Пожиратели Смерти, до дрожи запугавшие обывателей, при ближайшем рассмотрении вовсе не так страшны. Да что уж там, крысы в Лютном были куда опаснее, не говоря о хищниках покрупней.

Вся репутация этих ряженых неудачников оказалась дутой, словно мыльный пузырь. Мало ли что там было в семидесятых — но глядя на этих людей теперь, даже пьяный марш на чемпионате по квиддичу им можно было приписать с трудом. Они и на дерзкий взгляд, за который в Лютном можно было схлопотать режущее, не решались ответить — только губы и поджимали, глядя собеседнику куда-нибудь за плечо, а то и вообще отворачивались от него, словно от бродячего книззла — только бы не пристал.

Да чем, чем они лучше? Делают важный вид, надуваясь от собственной значимости, но надави на них посильней, вот тогда и станет понятно, у кого на самом деле есть клыки. Им просто повезло удачно родиться. Отбери у них всё — золото, эльфов, дом — и что останется? Самая дальняя в лагере палатка у выгребных ям, и та из жалости.

Именно эти мысли Скабиора и подвели — а ещё, конечно же, четверть бутылки «Огденского», плескавшегося в его желудке. Пил он, естественно, не один, да и не так чтобы от большого желания — отчасти со скуки, отчасти чтобы скрасить бессмысленную беседу, начавшуюся еще вчера у костра и зачем-то продолжившуюся сразу после полудня. Грейбек пьянство в лагере особо не жаловал, но какое же это пьянство, если одна бутылка на четверых на фоне острой социальной полемики? Спор практически перерос в драку — полнолуние было не за горами, и сдержанности этот факт обитателям лагеря не добавлял. Пожалуй, всё действительно могло закончиться мордобоем, не появились та ледяная сука из Серых Охотников. Тёплую компанию разогнали, но ярость и нервное возбуждение по-прежнему перекатывались у Скабиора под самой кожей, и сейчас, когда ему вновь пришлось дожидаться Грейбека в убогой курительной, они бурлили внутри, туманя голову и отравляя кровь.

В отличие от Серых, меланхолично оккупировавших банкетку, Скабиор просто не мог усидеть на месте — сначала он мерил шагами проклятую комнату от стены до стены, а когда уже готов был лезть на эту самую стену, сосчитал про себя до десяти, и буркнув что вернётся прежде, чем они успеют соскучиться, распахнул дверь. Пусть их! Даже если Грейбек снова окажется недоволен его прогулкой, он это как-нибудь переживёт.

Знакомый коридор был снова пуст, вот только открытых дверей в этот раз не было, и Скабиор смело отправился дальше изучать дом, то и дело прикладываясь к потертой фляжке, извлечённой из недр пальто.

Просторный холл уже утонул в красноватых отсветах заходящего солнца, и длинные тени зловеще тянулись к широкой лестнице, ведущей на верхние этажи. На мгновенье Скабиору показалось, что там проползла какая-то тварь, но он списал это на игру света. Здесь не было ни души, вернее, живой души, зато мертвецов — с избытком. Скабиор бродил по коридорам, разглядывая висящие на стенах многочисленные полотна, и чем легче становилась фляжка в его руке, тем сильней он начинал злиться.

Эти самовлюблённые выродки не менялись и после смерти: когда он почти дружелюбно отсалютовал волшебнику в напудренном парике, рядом с которым на столике красовалась бутылка весьма характерной формы, тот скорчил презрительную гримасу и отвернулся, демонстративно дернув затянутым в кружева плечом. Вот ведь, сдох — а всё равно туда же!

— Что, не нравлюсь? — спросил Скабиор, подходя ближе и поигрывая извлечённым из-за голенища ножом. Дохлый Малфой на холсте заметно заволновался и пробормотал что-то явно нелестное по-французски. Слов Скабиор не разобрал, но вот интонацию вполне уловил и завёлся по-настоящему: — Слышь, ты, да ты, ублюдок в трико! Это ты мне, да? — прорычал он, оставляя на раме кривую царапину.

Ублюдок процедил в ответ: «Мизерабль»⁽¹⁾ и поспешил ретироваться с портрета под громкие и возмущенные перешёптывания остальных представителей напыщенной павлиньей семейки, давно уже гнивших в земле. Раздраженно покосившись на них, Скабиор слегка поколебался, но нож поспешил убрать. Одно дело — пошататься здесь в тишине, и совсем другое — портить чужое имущество при свидетелях. Хель их знает, во что ему может это встать…

Эта мысль лишь подогрела кипевшую в Скабиоре злость: он всё же вынужден был опасаться их, этих обитателей красивых и богатых домов, хотя уже знал, что они не стоят даже грязи с его ботинок.

Он шёл через длинную анфиладу комнат, смутно надеясь найти способ выплеснуть уже скопившееся в нём раздражение: всё шло не так, и даже фляжка в его руках уже почти опустела. Впереди он заметил свет, льющийся из дверного проёма одной из малых гостиных. Обе створки широкой двери были приглашающе распахнуты, и Скабиор явно расслышал звон бокалов, негромкий смех и даже скрип иглы по пластинке на фоне негромкой музыки. Кто-то явно проводил время куда лучше него, и он просто не мог остаться в стороне от этого праздника жизни. Что ж, пожалуй, он примет в нём участие, даже если его там не слишком ждут, решил Скабиор, решительно направляясь вперёд и пытаясь вытряхнуть себе на язык последние капли виски, и поэтому не заметил неожиданного препятствия.

Собственно, он вообще ничего не замечал до того момента, как у самой двери практически врезался в высокого тощего человека с гривой седых волос, явно направлявшегося в ту же гостиную, вывернув из соседнего коридора.

Они едва не столкнулись плечами, и Скабиор инстинктивно отступил чуть назад, принюхиваясь. Даже сквозь весь выпитый алкоголь он едва не скривился от слишком уж экзотического и сбивавшего его с толку парфюма. Что-то с ним было не так, но что? Скабиор втянул воздух ещё раз, и на сей раз уловил, что за терпкими, но вполне знакомыми ему нотами, он отчётливо различает дым. Не табачный нет, дым не от костра или камина, а паршивый муторный дым из дерьмовых притонов Лютного, которых он с отвращением избегал — в нём причудливо переплетались тревога, отчаяние и истома на фоне сладковатого, манящего за собой аромата опиума и горьковатых трав.

Скабиор хорошо знал обитающую там публику, и с каким-то мрачным для себя удовольствием различил за всем этим дурманящим шлейфом привычное, будоражившее его, зловоние страха.

— Пройти дай! — прищурив глаза от нахлынувшего на него отвращения, прорычал Скабиор, однако, к своему удивлению не получил в ответ никакой реакции. Зато в малой гостиной неожиданно наступила напряжённая тишина и Скабиор наконец обратил внимание на собравшееся там общество.

Только близкое полнолуние и ударная доза виски не позволили волосам на его загривке встать дыбом, так как ситуация из неприятной или неловкой явно превращалась в опасную. Даже конченному дураку под Конфундусом очевидно, что когда ты натыкаешься на беглых и явно не стремящихся быть обнаруженными преступников, это гнилой расклад, а уж если они числятся среди записных маньяков…

Этих двоих Скабиор не узнать не мог: их портретами с пометкой «Особо опасны» был увешан в Британии каждый столб, а в объявления о награде даже пирожки в Косом заворачивали. И хотя теперь они не слишком-то походили на свои старые колдографии, Скабиор не усомнился ни на мгновение в том, кто именно сидит перед ним.

Младший Лестрейндж занимал в розыскных списках третью строчку и был более узнаваем: дело Лонгботтомов когда-то было громким и породило в Лютном не одного подражателя. Второй прославился меньше, но и его имя успело обрасти зловещим флёром — Ойген Мальсибер со вторым непростительным прочно обосновался на пятой строке, сразу за кровавым душегубом Блэком.

Оба черноволосые, измождённые и неуловимо похожие друг на друга, они сидели за небольшим столом: Мальсибер ловко тасовал колоду карт, а Рабастан Лестрейндж, расслабленно откинувшись в кресле небрежно сжимал в руке початую уже бутылку дорогого шампанского — и теперь они отвлеклись от разговора и безмолвно воззрились на тех, кто их потревожил.

Скабиор был слишком пьян, чтобы как следует испугаться, и конечно же слишком зол, чтобы сдать назад. Он ещё раз одарил презрительным взглядом своего визави. Рожу его Скабиор вспомнить никак не мог, и хотя он был весь такой элегантно-небрежный и чистенький, даже его перчатки из дорогой пепельно-серой кожи были идеально чисты — так же, впрочем, как и начищенные ботинки и край тёмно-серой мантии, однако все равно походил на какой-то забытый выцветший снимок из криминальной хроники. Было, было в нём что-то ещё.

Ноздри Скабиора снова хищно затрепетали, и за всей мешаниной запахов он смог различить ещё один — едва уловимый аромат свернувшейся крови и почему-то реки. Запоздало Скабиор начал осознавать, что страх, который он уловил, был чужим. Так пахло в особо удачные дни от Грейбека, когда тот уходил в одиночестве прогуляться у маггловских деревушек, так пахло в захудалых уголках Лютного, когда поутру там обнаруживали труп неудачливой шлюхи, если от неё оставалось хоть что-нибудь.

Вот мразь! Скабиора от этой картины неожиданно затошнило, и он, рефлекторно, сглотнув, зарычал, наконец привлекая чужое внимание. Седой сфокусировал на Скабиоре взгляд, и на его узком, хищном лице медленно разлилась брезгливость — будто бы он только что увидел у себя под ногами даже не грязь, а содержимое чьего-то желудка недельной давности. Он безразлично взмахнул затянутой в перчатку рукой, словно жестом отодвигая досаждающее ему препятствие в сторону. Это был просто жест, без капли магии, словно презренный оборотень не заслуживал даже этого.

В глазах у Скабиора потемнело от ярости и унижения — да сколько они еще будут пренебрегать им! Он, сделав шаг назад, с характерным звуком смачно плюнул на безупречно-чистую мантию и на всякий случай потянулся за палочкой.

Краем глаза он видел, что сидящие в комнате Пожиратели даже не сдвинулись с мест, но на их лицах отразился одинаковый интерес, словно их вот-вот ожидало нечто донельзя любопытное.

Да и на лице своего неожиданного противника даже тени ожидаемого и почти что желанного возмущения Скабиор не нашел — нет, человек перед ним был, скорее, до крайности изумлён. Он в задумчивости моргнул, а потом в его руке невесть как оказалась палочка.

Плевок с мантии канул в небытие — и это было последнее, что Скабиор увидел. Видеть со стороны, как его тело сперва поплыло, а затем сжалось практически в точку и по воле чужой магии вылетело в распахнутое окно, он, конечно, уже не мог.

Как не видел он и того, что седой мерзавец мгновенно потерял к произошедшему всяческий интерес, а Мальсибер с Лестрейнджем понимающе переглянулись.

— Опоздал, — сокрушённо заявил Гектор Трэверс, усаживаясь верхом на стул. — Давно уже не был в Норидже, совсем разучился ориентироваться во времени и пространстве.

— Почти ничего и не пропустил, — меланхолично отозвался Лестрейндж, прикладываясь к бутылке. — Повелителю этим вечером не до нас, зато Ойген явно в ударе, — кивнул он на горку монет рядом с Мальсибером.

Мальсибер швырнул в центр стола галлеон и отточенным, почти профессиональным движение сдал по три карты.⁽²⁾

1) Мизерабль (фр. misérable) — ничтожный человек, негодяй и обитатель социального дна, так же бедный, отверженный. Произведение Гюго «Отверженные», в персонажах которого наш герой мог бы узнать своих классовых собратьев, на языке автора называется «Les Misérables».

Вернуться к тексту

2) Господа Пожиратели играют в брэг (англ. brag). Эта старинная карточная игра появилась в Англии примерно в 1700 году и считается один из признанных прародителей покера. Как и в покере, партия состоит из кругов торговли (ставок) и заканчивается тем, что игроки вскрывают карты. Хорошему игроку должны сопутствовать выдержка, хладнокровие и невозмутимость. В брэг выигрывают не только те, кому идет хорошая карта, но и те, кто умеет хорошо блефовать.

Вернуться к тексту