Отрывки (гет)

— Скучаешь по университету?

Роуз Эванс сидит напротив Роберта, накладывая салат в тарелку.

— Только иногда, — усмехается Блэк, подмигивая Фредерику. — Адвокатская практика веселее, чем тупость моих бывших студентов.

— Признаться, я не понимаю современную молодёжь, — Роуз элегантно откидывает прядь волос, выбившуюся из строгого пучка на затылке. — Взять, к примеру, Дика и Джеймса. Они всё время в своих айпадах, наушниках, а эти их одноклассницы…

— Дорогая, ты говоришь, как старая брюзга, — шутливо отвечает Фредерик, глядя на жену. — Вспомни нас в молодости, — он запинается, — ну, по крайней мере, меня и Роба.

Роберт смеётся, делая глоток виски. Январский ужин у четы Эвансов — уже своеобразная традиция. Роуз прекрасно готовит, к тому же они хорошо ладят, хоть она и любит читать ему нотации. Воспитанная в консервативной семье политиков, миссис Эванс весьма щепетильно относится ко многим аспектам жизни Блэка. Он помнит, как они впервые познакомились: на третьем курсе Гарварда, когда они с друзьями без приглашения появились на элитной вечеринке женского сообщества «La Table Elitaire», устроив переполох. Они с Фредом прилично выпили, завершив речь главы сообщества ярким соло на украденной гитаре. Кстати, Роуз как раз и была главой сообщества. Бурная молодость. На лице Роберта мелькает улыбка от нахлынувших воспоминаний, и он почти не обращает внимания на разговор за ужином.

— Кстати, Роберт, Фредерик сказал мне, что ты с кем-то встречаешься, — Роузи делает глоток белого вина, всем своим видом говоря: «Я жду подробностей». — Неужели, ты, наконец, остепенился? Я хочу знать всё. Она тоже адвокат?

Блэк бросает яростный взгляд на друга, стиснув зубы. Пожалуй, этой темы он сегодня хотел избежать. Во-первых, у Роуз может случиться инфаркт, если она узнает о возрасте Фэй. Во-вторых, Роберт убьёт Фреда за длинный язык. В-третьих, он сам пока не осознаёт, что эти отношения называются «встречаться».

— Милая, разве я это говорил? — Фредс пытается перевести тему разговора, бегая глазами по столу. — Мне кажется, пора нести десерт.

— Ты и принеси, — отвечает она, поправляя тонкую цепочку браслета на запястье. — Не тяни, Роб. Я хочу знать, кто эта женщина, сумевшая…

Её речь прерывает смешок мужа, пытающегося замаскировать его под кашель. Да, где бы отыскать эту «женщину».

— Видишь ли, Рози, — осторожно начинает Блэк, разрезая ножом мясо, — всё очень сложно объяснить. Она не адвокат… Она вообще ещё не работает, — он делает паузу, видя непонимание на лице жены друга. — Она учится в университете.

Роуз открывает рот, но ничего не произносит. Около минуты в столовой царит гробовое молчание, а Блэк с Эвансом бросают друг на друга напряжённые взгляды.

— Она оканчивает университет? — уточняет Роуз, пытаясь успокоить себя.

— Почти, — за него отвечает Фред, смотря на Роберта с написанным на лбу словом «прости», и пожимает плечами. — Она на втором курсе.

Миссис Эванс снова молчит, пытаясь не выдать своих эмоций. Спасибо хорошему воспитанию истиной леди. Она начинает лихорадочно водить руками по столу, упёршись взглядом в белую скатерть.

— Я принесу… десерт, — она встаёт со стула, идёт в сторону кухни, но останавливается на полпути, медленно обернувшись. — То есть, твоя… Эмм… девушка на два года старше Дика?

Блэк кивает головой, не найдя подходящего ответа. Атмосфера в комнате накаляется, что он почти жалеет, что вообще пришёл.

— Ясно, — Роуз натягивает улыбку на непроницаемое лицо, касается нити жемчуга на шее и удаляется из комнаты.

Фредерик издаёт протяжный вздох облегчения, залпом осушая стакан с виски. Рози долго будет переваривать свалившуюся новость. Может, она и не выскажет своего мнения Роберту, но мужу придётся выслушать всё недовольство и ужас от произошедшего.

— И долго это будет продолжаться? — Эванс откидывается на спинку стула, внимательно смотря на него.

— Что? — вопросительно приподняв брови, Блэк закидывает в рот виноградинку.

— Твоё очередное развлечение. Я думал, ты добьёшься своей «шестёрки», и всё, но это длится уже больше месяца.

— Развлечение? — значит, вот, как это выглядит. — А если я скажу, что это не развлечение, а что-то похожее на отношения?

— Что? — Фредс взмахивает рукой и понижает тон голоса. — Ты издеваешься, Роб? Ей девятнадцать, какие отношения? Да она едва старше моих сыновей! Она же ребёнок. Боже, да ей даже алкоголь ещё не продают.

Блэк молчит, переваривая услышанное. Конечно, он это знал, но не думал. Кажется, Роберт вообще не думал. Или думал совсем о другом…

— С каких пор тебя так беспокоит моя личная жизнь? Это моё личное дело, — раздражённо бросает Роберт, вытирая рот салфеткой.

— Нет, ты не прав. Меня это тоже касается, потому что ты мой лучший друг, а я не хочу снова находить тебя по ночам в баре пьяным в стельку.

— О чём ты? — на самом деле он знает, о чём речь, но не хочет вспоминать болезненный период после своего короткого, но бурного романа, приведшего к браку, а после и к разводу. — Причём здесь вообще это?

— При том, что тебе тридцать семь, а ей девятнадцать, и у неё вся жизнь впереди. Для неё это первый опыт перед большой жизнью, а для тебя? Ты вообще думал о будущем? Это твоей Фэй можно сказать: «Я подумаю, когда стану взрослой», а что скажешь ты? «Я подумаю об этом, когда стану старым»? — Эванс внимательно смотрит в глаза Роберту, давая ему возможность понять каждое слово. — Она молода и прекрасна: самое время прожигать свою молодость, а что она будет делать вместо этого? Ходить на наши званые вечера, где Роуз и жёны наших друзей будут обсуждать последний благотворительный вечер жены какого-нибудь бизнесмена? Или ты будешь ходить на студенческие тусовки? Чёрт возьми, Роберт, это нелепо. Как думаешь, как быстро она поймёт, что ей всё это надоело, и пора двигаться дальше?

Блэк тарабанит пальцами по столу, буравя взглядом бокал с вином, где остался след губ Роуз. Грёбанный Эванс, почему он не может быть… неправым? Нет, чушь. Он ничего не знает, чтобы судить об этих отношениях. В конце концов, это дело только его и Фэй.

— Спасибо за проникновенную речь, но мне уже пора, — как можно непринуждённее говорит Роберт, вставая со стула. — Спасибо за ужин. Передай Роуз, что всё было вкусно.

— Стой, Роб. Я не хотел тебя обидеть, останься, — Фредс встаёт вслед за ним, устало выдыхая.

— Ничего, всё нормально. Мне пора. Завтра рано на работу.

***

Двенадцать семнадцать.

Роберт окидывает взглядом десятиэтажное здание, засунув руки в карманы пальто. Яркий, рассеянный в темноте, свет фонарей освещает улицу, Нью-Йорк дышит бесконечным потоком машин; витающие в воздухе снежинки садятся на плечи и волосы. В десятках окнах горит свет, и, может, одно из них как раз окно Фэй.

Зачем он приехал сюда? Неужели из-за слов Фреда?

Бред. Эванс не прав. Или всё-таки прав? Как же он ненавидит эту долбанную неопределённость, которую хочется скомкать, как ненужную бумажку, и выбросить в урну.

Блэк входит в дом, кивает консьержу, который до сих пор не может понять кто он, и заходит в лифт.

Интересно, как Фэй отреагирует на его появление? Они ведь не договаривались встретиться.

Золотистые двери лифта разъезжаются в сторону, открывая дорогу в длинный коридор. Роберт проходит несколько квартир, прежде чем останавливается перед нужной и неуверенно стучит три раза.

Мать их, он же никогда не сомневается. Сомнения — жалкая неуверенность, которую презираешь каждой клеточкой души и сознания.

Через три минуты белая дверь с надписью «111 А» открывается.

— Роберт? — удивлённо произносит Данауэй, пожимая плечами.

— Привет, — голос звучит устало и тихо, но на лице всё равно появляется тень улыбки.

На ней лишь короткий халат, открывающий взору белоснежную кожу ног из-под чёрного шёлка. Волосы мокрыми кудрями спадают по плечам и спине, лицо кажется бесцветным в тусклом освещении коридора, но Фэй всё равно красива.

— Привет, — повторяет она и, опомнившись, пропускает его в квартиру. — Как ты?

Роберт невзначай оглядывает комнату, выдержанную в чёрно-белых оттенках. Он впервые у неё дома.

— Хорошо, — разговор выходит немного неуклюжим. — Ты не против? — Блэк снимает пальто.

— Нет, конечно. Проходи, — улыбнувшись, Данауэй откидывает назад мокрые волосы.

На стенах висят десятки фотографий, на которых изображены Фэй, Селина и незнакомые ему люди. Нет ничего более обманчивого, чем фотография. Думаешь, что навсегда запечатлел счастливый момент, а на самом деле лишь прибавил грусти.

— Будешь что-нибудь пить?

Фэй немного растеряна; она бросает взгляд на часы, а потом на Роберта. Он такой… странный сейчас. Отрешённый, что ли. Где же привычная нагло-беззаботная улыбка или острые фразы?

— Нет, я уже сегодня выпил.

Он садится на диван, беря в руки фоторамку со стола. На фотографии Фэй с небрежно собранными волосами прислонилась к ветхой стене, пытаясь спрятать глаза от объектива.

— Не знал, что ты так любишь фотографироваться, — в голосе скользят нотки задумчивой грусти.

Роберт многого не знает о Фэй, будучи ослеплённым собственными чувствами и желаниями. Эгоизм или невнимательность? На самом деле Блэк вообще никогда никого не пытался узнать, думая, что психологического портрета достаточно.

Если у него спросить какие у Фэй любимые цветы, оттенок, напиток или ее самая заветная мечта — он ответит: «Не знаю».

— Я не люблю фотографироваться. Просто Эмма — моя мачеха — фотограф, и, когда она ищет вдохновение, то снимает того, кто рядом. Обычно, это всегда я.

Фэй садится рядом, забирает рамку и берёт его руку в свою. Растерянность неожиданного прихода прошла и, согнав набегающий сон, она заглядывает ему в глаза.

— Роберт, всё в порядке?

Нет, чёрт подери, не в порядке. Не в порядке, потому что тяжелые мысли отравляют разум своей истиной этой грёбанной реальности, где надо думать о будущем. Он же взрослый и должен помнить об этом. Ирония, не правда ли?

— Да… — после долгой паузы отвечает Блэк, поглаживая указательным пальцем её ладонь. — Фэй, а какие у тебя любимые цветы? Розы, лилии, пионы?

Данауэй не показывает своего удивления, пожимая плечами. Почему он спрашивает? Вернее, почему его это интересует в половине первого ночи?

— Я не люблю цветы. Как можно любить то, что продаётся в цветочных магазинах? Красивые трупы. Но у меня есть фотография нарциссов, растущих на площади Шарля де Голля. Это считается?

Роберт усмехается, сжимая руку Фэй.

Слова Фреда всё ещё звучат в ушах, но с каждой секундой становятся всё тише, когда она так близко. Лицо Фэй без единого следа косметики так прекрасно в своей естественности. Может, она и не умеет солнечно улыбаться, кокетливо строить глазки, обаятельно хмуриться, но она всё равно красива. Красота ведь не какой-то общепринятый идеал, стереотип или образ — это то, что врезается в память, то, на что хочется смотреть и смотреть, запоминая каждую деталь.

— Расскажи мне что-нибудь о себе, — пускай звучит странно, но когда это волновало Роберта? — Что захочешь.

Фэй тяжело выдыхает, ощущая всю важность этого странного момента. Залезть бы к нему в голову, прочесть мысли, а не пытаться угадать, о чём думает Роберт.

Раньше они могли обсуждать какой-нибудь фильм или знаменитое убийство, не зацикливаясь на мелочах типа «в детстве я…», а сейчас… Сейчас что-то изменилось. Не в них, а в Блэке.

— Ну, — начинает Фэй и, что-то вспомнив, вскакивает с дивана. — Я сейчас.

Роберт следит за ней взглядом. Фэй приносит какую-то фоторамку и, встав напротив него, показывает фотографию, где изображено несколько человек, в том числе она и Селина.

— Это моя семья. Папа, — её указательный палец скользит по статному брюнету средних лет. — Он занимается бизнесом и часто уезжает в командировки. Вот Эмма, — Роберт переводит взгляд на ухоженную блондинку в элегантном белом платье. Теперь понятно на кого похожа Селина. — Она замечательный фотограф и у неё куча выставок. Её часто приглашают делать фото для обложек модных журналов. Лин ты знаешь: она училась у тебя. Теперь она работает юристом по гражданским делам и в последнее время увлеклась пробоно, — Фэй чуть улыбается, указывая на русоволосого парня в белой футболке. — Это Рид — муж Селины. Он бейсболист, играет за Нью-Йорк Янкиз. И все они — моя семья.

Данауэй убирает фотографию на рядом стоящий столик и перекладывает руки на плечи Блэка. Он чуть приподнимает голову, чтобы видеть её глаза и ощущает ужасную усталость во всём теле.

— Теперь твоя очередь.

— Рассказать о семье?

— Да?

Роберт открывает рот, пытаясь подобрать слова. Рассказать о семье? А что рассказывать? Банальную историю.

— Я из самой обычной английской семьи, помешанной на чае и старомодности, — руки Фэй чуть толкают его назад, и он откидывается на спинку дивана. — Они много работали, так что у меня была возможность учиться в частной школе, а мне в свою очередь, приходилось хорошо учиться, чтобы не разочаровывать их. Потом я поступил в Гарвард, хоть родители и были против Америки, — по его лицу бродит лёгкая улыбка. — Тринадцать лет назад они погибли в автокатастрофе… Вот и весь рассказ.

Фэй молчит, не зная, что сказать. Тишина кажется неловкой, слова бессмысленными, а сказать: «Мне жаль» — глупым. Смерть близких — слишком личное и тяжёлое, чтобы окупить это какой-то дежурной фразой. Выдохнув, она скользит левой рукой по затылку Роберта, запуская пальцы в его волосы и чуть наклоняется, позволив кудрям рассыпаться в дождь, скрывающий их лица.

— Моя мама умерла от рака, когда мне было десять. А перед этим она болела два года, практически не вставая с постели, — голос звучит сдавленно. Фэй впервые рассказывает это кому-либо. Впервые позволяет себе коснуться дрожащими руками детских воспоминаний. — Сколько себя помню, я всё время сидела у её постели, в большом белом кресле. К ней были подключены десятки трубок и аппаратов, и я не переставала повторять себе, что нельзя плакать, потому что мама расстроится, — она замолкает, не отрывая взгляда от глаз Блэка. — На её похоронах было много цветов… Наверное, поэтому они у меня ассоциируется со смертью, и я их не люблю.

Роберт немного растерян или даже ошеломлён. У него возникает ощущение, что он стал частью чего-то тайного, личного и неимоверно трагичного. И он понимает Фэй.

Может, все познания о вкусах любимого человека — ничто, если ты его не понимаешь. Иногда достаточно лишь почувствовать ту самую волну, чтобы понять: к чёрту слова Эванса, который ничего не понимает в их с Фэй отношениях. Нельзя позволять лезть кому-то в свою жизнь, потому что проживать её тебе самому.

Роберт невесомо касается губами подбородка Фэй, перемещаясь руками по шёлку халата на талии. Она поддаётся навстречу, скользнув коленкой по его ноге и, упёршись ею в спинку дивана, проделывает то же самое со второй ногой. Роберт мягко целует её в лицо: щёки, скулы, уголки губ, ощущая горячее дыхание на коже.

Восемнадцать лет разницы?

Так почему они не чувствуются?

Что-то внутри сжимается от осознания, что Фэй — его и только его. Плевать на синдром собственника, просто никому этого не понять.

Блэк целует её настойчивее, слегка покусывая нижнюю губу. Он почти забывает, что было до его прихода к Фэй.

Данауэй перебирает пальчиками пуговицы на его рубашке, ощущая подушечками каждый стук его сердца под обтянутыми кожей мышцами на груди. Как же она была без него всё это время? Кожа покрывается мелкими мурашками, все мысли вылетают из головы, а тело уже инстинктивно тянется ближе к нему.

Оторвавшись от её губ, Роберт проводит рукой по щеке Данауэй, улыбаясь уголками губ. Грудь разрывает фейерверк из сотни чувств, смешиваясь во что-то непонятное, но такое приятное, теплом разносящееся по телу. Хочется сжать её в объятьях, укрыться под тонкой простынёй — там, куда когда-то Фэй впустила его.

— Я… — она замолкает, боясь того, что так рвётся наружу. Эмоции всегда даются ей с трудом, а их проявление сопровождаются потерей в прострации. — Я рада, что ты пришёл.

Роберт заправляет чёрную прядь волос ей за ухо, улыбаясь в ответ.

— Знаешь, что я только что понял?

— Что?

— Я ещё не видел твою спальню…

Фэй тихо смеётся, радуясь возвращению её Роберта. Встав с дивана, она ведёт его через всю гостиную и узкий коридор в просторную комнату с огромной кроватью, застеленной белым пушистым покрывалом.

Роберт думает, что всё могло бы быть гораздо хуже, окажись здесь плюшевые медведи. Устало упав на кровать, он закрывает глаза, прижимая к себе Фэй.

Иногда нет ничего желаннее, чем самый обычный сон после такой серой реальности. Особенно, когда рядом есть человек, с которым ты хочешь разделить эту реальность и поделиться этим сном.