Другой дом (джен)

Утренние часы до обхода долгие, сонные, тягучие. В коридоре что-то громыхает и звенит. Лорд знает, что это провозят баки с едой, но ему все равно представляется всякая ерунда, вроде тележек с ржавыми пыточными инструментами, которые толкают перед собой безглазые санитары с серыми лицами. В наружной жизни у него был диск с компьютерной игрой, действие которой проходило в сумасшедшем доме, так что воображение его разыгралось не на пустом месте — в сюжете той игры пациентов ждало что-то похожее. Лорда, слишком увлекшегося воспоминаниями, передергивает. Чтобы как-то отвлечься, он смотрит в окно. Где-то там, за двойными стеклами, за металлическими решетками, завывает ветер, но Лорд его не слышит, только видит, как качаются деревья и гнется к земле трава. Он думает, как здорово было бы сейчас распахнуть форточку, чтобы холодный пыльный воздух распугал больничные запахи, заставил их в ужасе разбежаться и попрятаться по углам. Совершенно немыслимо! Но он все равно представляет себе, как сделает это: ухватится левой рукой за изголовье кровати, правой оттолкнется от края тумбочки и рывком перенесет вес на подоконник. А оттуда до щеколды совсем близко…

“А потом, радость моя, тебя запакуют в специальную белую рубашку с длинными-предлинными рукавами, сделают укольчик в венку и отправят в клетку, чтобы ты больше не думал о всяких глупостях!” — ехидно скалится Шакал в его голове. Некоторое время Лорд ведет с ним мысленный диалог, придумывая всякие колкие реплики, которые наверняка развлекли бы Табаки. Потом он соображает, что диалог с воображаемым собеседником как нельзя лучше подходит его теперешнему положению — в конец концов, псих он или не псих! Эта смешная мысль, и Лорд изо всех сил старается не рассмеяться, потому что это было бы совсем уж нехорошо.

Ближе к восьми утра коридор оживляется: наполняется голосами и чужими шагами. Иногда звуки утихают, исчезая в чужих палатах, но через некоторое время возвращаются снова. До палаты номер тридцать шесть обход добирается через минут через двадцать. Первой заходит вчерашняя медсестра.

- А вот тут у нас молодой человек, поступил вчера вечером! — бодро рапортует она в коридор: процессию что-то задерживает, белые халаты не спешат заходить и негромко переговариваются — из приглушенной речи Лорд улавливает только “перевести”, “внутривенно” и “шесть кубиков”.

Наконец в дверном проеме появляется громоздкая фигура. Ее обладатель, очкастый и лысый человек лет сорока, выглядит ужасно важно. Однако, едва успев зайти, он отходит в сторону и пропускает вперед невысокого безликого мужчину в белом халате. “Моль”, — тут же приходит Лорду на ум. В Доме его назвали бы Моль. За этими двумя в палату входят еще несколько человек. Двоих Лорд вчера уже видел, это местные ящики, санитары. Остальные — молодые ребята, не ровесники, конечно, но и не сильно старше. “Аспиранты”, — догадывается Лорд, — ”Они будут изучать меня, как подопытную лягушку. Сначала живьем, а потом проткнут грудь и растянут на палочках под микроскопом”. Лорд едва сдерживает нервный смешок.

- Карту, — бесцветным голосом произносит Моль, и медсестра услужливо подсовывает ему под руку толстенькую и потрепанную тетрадь.

Моль перелистывает ее, не особо задерживаясь на первых страницах. Его интересуют только последние три-четыре, те самые, в которых спрятана Лунная дорога. А зря, ведь кроме нее там есть еще много чего. Например, ужасно глупая драка со Сфинксом. Это произошло сразу же, как Лорд появился в Доме. Лорду до сих пор стыдно за свою выходку. Хуже самой драки было только то, что все случилось на виду у администрации. Его пытались урезонить все, и больше всех сам Сфинкс, но в Лорда тогда словно бесы вселились. Драка кончилась тем, что Слепой выплеснул на него ведро ледяной воды, и Лорда оттащили от Сфинкса, как бешеного пса. За эту выходку он получил первую красную полосу.

Вторая полоса появилась намного позже. Она пахла кровью, болью и слабостью. Если бы Лорда нашли часом раньше..! Тогда никакой полосы, конечно же, не оказалось бы. Были бы тугие бинты на запястьях, много теплого чая с медом, шоколад и песни Табаки, уж наверняка совсем не страшные для такого серьезного случая. Но в тот день, как назло, Лорду не везло (хотя сам он тогда, конечно же, так не считал, и даже больше — он же все и продумал так, чтобы подольше не обнаружили). Сфинкс увидел его совершенно случайно, вернувшись за курткой, но Лорд этого не помнил — он к тому моменту уже валялся на кафельном полу в полной отключке в луже собственной крови. Это потом ему рассказали, как звал на помощь Сфинкс — и что такого истошного ора Дом не слышал, наверное, никогда. И как Табаки летел так быстро, что успел раньше ходячего Македонского, а потом зажимал чужие вены пальцами, скользкими от крови. И как Волк, наплевав на больную спину, на себе тащил Лорда в Могильник. Тогда они успели. Спасли. А красная полоса осталась.

Третья полоса была незаслуженной, но без нее было никак. В личном деле осталась запись “Хулиганство”, но на самом деле уничтожение Больших Часов, подаренных интернету от спонсоров на прошлое Рождество, к хулиганству отношения имело не много. Белый круг полметра в диаметре, с четко прорисованным циферблатом и стрелками-стрелами повис в столовой аккурат по центру залы, и чуть не свел с ума Табаки. Разбить их стало делом чести всей Четвертой, и, конечно, провернул операцию не Лорд, он бы не добрался туда при всем желании. Но он там тоже был — когда заговорщиков застукали ящики — и красные полоски посыпались на всех как из рога изобилия. Все это было ребячеством чистой воды, и никто и не думал, что за год до Выпуска количество этих самых полос может сыграть хоть какую-то роль.

- После завтрака ко мне, — отрывает Лорда от воспоминаний голос заведующего, до тошноты тихий и пустой.

У второй кровати обход почти не задерживается. Пауки переговариваются, и Лорд в первый раз слышит имя соседа — неподходящее, слишком жесткое, грубое, слишком чужое. Такое пошло бы Черному или Волку, а не этому прозрачному привидению в облаке серых волос. “Я буду звать тебя Мотылек” — думает Лорд.

Завтраки в психушке проходят под строгим надзором. Кажется, ящиков в местной столовой чуть ли не больше, чем пациентов — на пару дюжин психов целая армия в белых халатах. Оно и понятно, за каждым строгий надзор. Есть, когда на тебя вот так в упор разглядывают, провожая взглядом каждую ложку, невозможно, да, честно говоря и не хочется — в тарелках какая-то липкая, едва теплая гадость не аппетитного серого цвета. Вроде бы это овсяная каша, но выглядит она так, что польстился бы разве что Слепой. И то потому что слепой. Чай мутный, почти холодный, переслащенный, но пить хочется ужасно — и Лорд выпивает кружку почти залпом.

Как и обещали, после завтрака его везут в кабинет зав отделением. Оказывается, что Моль запрятался весьма и весьма далеко от своих подопечных, аж на второй этаж здания. Тут нет палат, только кабинеты начальства и каморки для персонала попроще. И еще здесь другой запах и даже другой цвет: стены отделаны деревянными панелями, на полу лежит паркет. Наверное, паукам кажется, что второй этаж — территория свободы. Отчасти это и правда так, но ведь без пациентов психушка все равно остается психушкой. К тому же появление ящика с лордовой коляской и гордо восседающим на ней Лордом, лишает подобные иллюзии основания.

Лорда провозят через рекреацию, отдаленно смахивающую на Перекресток, вдоль коридора все дальше и дальше. Где-то в глубине орет телевизор, туда-сюда снуют беспечные паучихи, иногда даже похожие на людей — они смеются и переговариваются друг с другом. Тут — самое сердце паутины. Оно бьется: шумно, гулко, с каким-то зловещим весельем. Гоняет кровь по венам-коридорам, вдыхая в мертвое белое здание жизнь, как Франкенштейн в своего голема.

Моль затаился за двойными дверями — в его кабинет можно попасть только миновав тамбур, как будто это не кабинет, а космический корабль, а Лорд — не опасный псих, а космонавт, проходящий дезинфекцию после исследовательской операции на незнакомой планете. Сравнение это чужое, в обычном состоянии оно не пришло бы в голову Лорду, а вот Волку обязательно бы понравилось, он любил такие книги. “Старший штурман межпланетного крейсера “Искатель” по вашему приказанию прибыл!” В одиночку Лорд здесь не выживет, это ему слишком хорошо понятно, поэтому он разговаривает с голосами в своей голове и думает чужими мыслями. Он знает, что это называется “шизофрения”, но ничего поделать не может. И не хочет.

В своем кабинете Моль кажется удивительно уместным. Несмотря на стерильность тут все кажется таким же пыльным, как сам хозяин. Пыльным, старым и бесцветным.

- Сюда, молодой человек, сюда, — Моль кивает перед собой и оборачивается к ящикам. — Спасибо, можете быть свободны, я позову, когда понадобитесь. Итак, для начала я в краце расскажу вам о правилах, принятых в стенах этого заведения, а потом пойдем дальше. Самое важное и, пожалуй, единственное, что от вас требуется — неукоснительно исполнять все требования медицинского учреждения, — Лорд озадаченно хмурится. “Главное правило — исполнять правила”. Что ж, логично. Это психушка. — Еда для пациентов готовится с учетом индивидуально разработанной диеты, поэтому съедать надо все, что находится у вас на тарелке. Это требование мое личное, и за исполнением я слежу со всей строгостью. Не удивляйтесь, но за недоеденный хлеб у нас можно схлопотать наказание, да. А теперь давайте знакомиться. Вы, если не ошибаюсь… — он называет наружнее имя Лорда, любимое им так же нежно, как собственное отражение, открывает тетрадку личного дела и зачитывает дальше оттуда. — Восемнадцать лет, склонен к агрессии и аутоагрессии, неконтактен, скрытен, имеет суицидальные наклонности, — Моль отрывается от чтения и впивается колючим взглядом куда-то в лордову переносицу. — Вы знаете, почему вас определили именно в мое отделение? Потому что только у нас контроль за пациентами ведется по типу “А” — круглосуточно и непрерывно. Обычно к нам попадают только после повторной попытки суицида, но за вас попросили отдельно.

Лорд тупо кивает. На самом деле у него в анамнезе не одна, а две попытки самоубийства, но о второй не знает никто, кроме обитателей Четвертой. Матери первой хватило, так что он и не сомневался, что она выкинет что-то похожее. Ей ужасно не хочется ходить на кладбище еще и к нему. Лучше уж заживо похоронить тут. Зато ее душа будет спокойна: формально сын жив. А уж в каком состоянии — это другой вопрос.

- Итак, вы к нам переведены из школы-интерната, — продолжает вещать Моль. — Закончить не успели. Вы же в курсе, что у нас взрослая лечебница? — Лорд снова кивает. За вчерашний вечер и за это утро он не увидел ни одного молодого лица, кроме матовой маски в белых простынях, которую сам же и окрестил Мотыльком. — Ваша мать не настаивала на обучении, однако, просмотрев ваше дело, я склонен допустить вас до сдачи экзаменов, после окончания школьного курса, разумеется.

Лорд хмурится. Он как-то совсем успел забыть об аттестате. Да, честно говоря, и не думал, что после психушки это будет иметь какое-то значение.

- Так что, попробуем в порядке эксперимента позволить вам продолжить обучение, — Моль поднимается из-за стола и начинает бродить кругами вокруг Лорда, периодически оказываясь у того за спиной, чем нервирует до невозможности. — Конечно же, на что вы можете рассчитывать, будет ясно только после тестирования.

- Наверное, я должен быть вам благодарен? — лениво интересуется Лорд.

Моль останавливается на полном ходу и снова с удивленным видом впивается глазами ему в переносицу — как будто не ожидает, что пациенты умеют разговаривать.

- Кхм… Там видно будет, молодой человек, там видно будет. Тест сдадите на следующей неделе. Заранее желаю удачи! А сейчас давайте все-таки с вами поближе познакомимся. Вот это, — Моль ласково улыбается кивает на неподвижные ноги. — В личном деле указано, что вы попали в аварию?

Лорд каменеет. О таких вещах не спрашивают и не рассказывают. Все, что нужно знать паукам — тут, в этой толстой тетрадке. Остальное — его территория, то, что внутри и что не выворачивают наизнанку перед каждым встречным. Так что лучше бы Моль молчал. Но он не молчит, и, кажется, ждет ответа.

- За рулем был отец, — медленно выдавливает из себя фразы Лорд. — Он погиб.

- А сестра? У вас же была сестра, правильно?

- Бы-ла.

- Расскажите, как все произошло?

Дорога, ночь, дождь. Фонари мотает ветром как в о второсортном триллере. Они качаются, и кажется, что тьма наползает на дорогу то справа, то слева. “Папа, почему брат всегда на переднем сидении?! Можно, сегодня я поеду рядом с тобой?”. “Конечно, принцесса! Я думаю, если вы будете иногда меняться местами, это будет справедливо!”

- Я не помню. Я сразу отключился. Пришел в себя в больнице.

Моль довольно кивает, как будто такого ответа и ожидал.

- Тут указано, что вы пришли в себя через месяц после аварии...

Матери повезло остаться в тот день дома. А сам он не был даже на похоронах. Сначала думали, что он не выйдет из комы. Потом — что останется полностью парализованным. Когда он очутился через полгода в коляске, врачи говорили — родился в рубашке.

- Да. Через тридцать восемь дней.

- Это было осенью? А через год, в сентябре, вас определили в интернат, я так понимаю? Вы довольно быстро восстановились.

Быстро восстановились?! Да что он о нем знает? Как смеет в такой манере обсуждать чужую жизнь?! Лорд ни разу в жизни ни с кем не говорил обо всем, что тогда случилось! Даже с матерью. Так какого черта этот урод решил, что именно с ним он сейчас разоткровенничается?! Кулаки сами собой сжимаются до хруста в костяшках. Моль близко, всего в метре. Если рывком кинуться вперед, то можно повиснуть на нем правой, а левой разбить ненавистное бесцветное лицо в кровь.

Лорд зажмуривается и несколько раз глубоко вздыхает. Нельзя. Если он хочется выжить и однажды вернуться — нельзя. Он открывает глаза и вглядывается в бесцветное лицо заведующего. Черт! Да он же вызывает его на агрессию! Проверяет. А за стеной наверняка ждут санитары, готовые кинуться на подмогу, как только у Лорда сорвет крышу. Ему становится смешно, но смех тоже под запретом, поэтому Лорд маскирует его кашлем.

- Нет, — цедит он, — это было не быстро. Это был довольно трудный год...