Как Вейдер сына искал (джен)

“Попытка номер четыре. Инициатор эксперимента: магистр Скайвокер.”

“Магистр... но магистр не рыцарь, так? Не рыцарь же?”

“Конечно, не рыцарь, малой, что за странный вопрос. Ща зануда нам все мозги прожужжит!”

“Но если магистр — не рыцарь, то можно же попросить сына рыцаря Скайвокера! И это будет нужный Люк, потому что у нас — у него — других детей нет, верно?”

“А при чём тут рыцарь, Эни? Мы ж были в Совете. Мы магистр, как зануда.”

“Нет, он как ни странно, прав. Кажется, Энакин так и не стал магистром, только я. Мы можем попробовать, по крайней мере. Синхронизируемся и активируем магический круг — три, два, один... призыв!”

* * *

Лео часто задумывался, сколько всего в его жизни не то, чем кажется или называется.

Например, родители. Это от слова "родить", но мама их не рожала — не могла, поэтому попросила свою хорошую подругу. При чём тут был папа, не понял ни Лео, ни его куда более сообразительная сестра.

Или вот его имя. На самом деле Лео звали Люком — в честь персонажа из очень скучного, очень взрослого кино (но истребители там были здоровские, он собрал полный набор моделек). Люк в кино был старый, некрасивый и джедай, и совершенно никак не цеплял душу, в отличие от принцессы Леи, которая была молодая, красивая и разбиралась в машинах не хуже Лео. Хорошо, что сестрёнка была не против поделиться именем!

Но, конечно, на приёме в честь Дня Рожденья все будут звать его Люком. А ещё обнимать, обдавать ароматом пудры и застоявшихся духов, слюнявить щёки и смотреть жалобно-жалобно, будто он умирающий щеночек. Потому что Лео родился мальчиком, а значит не имеет прав на трон Алдераана.

Как будто этот трон ему так уж нужен!

Единственное, что в этих приёмах было хорошего — утро до и вечер после.

Утром был папа.

Отложив все дела на потом, он обязательно приходил в спальню близнецов заплетать им косы и рассказывать смешные новости. Что тётенька из партии Экологистов усыновила ратара и назвала Бусинкой, и теперь ищет новых приёмных родителей, потому что сложно заботиться о малыше без руки и обеих ног, или что в университете Бар'лет, через три года усиленных тренировок, научили майнока узнавать на фото императора Палпатина и приветственно орать... папа ухитрялся найти самые невероятные истории, а потом рассказывал их с таким серьёзным лицом, что получалось втрое смешнее.

А вечером была мама.

Мама забирала их из большой залы, где продолжали праздновать взрослые дамы и господа — праздновать повод собраться и попраздновать, ведь на близнецов им было всё равно — и уводила к себе в сад. Там она садилась прямо на траву, расправляла юбку домашнего синего платья и укладывала их головой к себе на колени. Можно было лежать, сколько хочешь, пока не заснёшь. Можно было болтать о пустяках и погоде, или слушать, как мама читает сказку или напевает что-нибудь — но лучше всего было просто молча лежать, слушать тихий гул сервомоторов и смотреть, как перемигиваются под тонкой тканью красные огоньки лёгочного импланта.

Лея засыпала первой, уютно похрапывая, а Лео ещё долго лежал и смотрел, как мигают огоньки и колышутся под лёгким ветерком ленты в маминых волосах, вдыхал аромат земли, травы и синих цветов, название которых никак не получалось запомнить. Иногда — два раза из семи должно считаться за иногда — приходил папа, садился у мамы за спиной и клал ей голову на плечо. И строил рожи, если замечал, что Лео ещё не спит. Папа иногда был ужасно вредный, совсем как сестрёнка.

Но чтобы наступило завтра, надо лечь в кровать и закрыть глаза, иначе завтра не наступит — так говорила мама, а мама знала, что говорит. Поэтому Лео натянул одеяло до подбородка, зажмурился и стал ждать утра, прихода папы и очередных ужасно-смешных (ужасных и смешных) новостей.

* * *

В мерцающем волшебном кругу лежал мальчик — светлые волосы цвета татуинского песка, россыпь бледных веснушек на носу, широкий рот.

Их сын. Их Люк.

Дарт Вейдер осторожно протянул руку, тряхнул сына за плечо: вставай, просыпайся, маленький, вот он мы, твой папа! И распахнувшиеся навстречу глаза были именно такими голубыми, как он видел. И точно как в видении, в этих глазах не было любви и радости — только отчаянный страх.

— Пожалуйста, отпустите, милорд, я хочу к папе! — взмолился Люк.

— Мы твой папа, — возразил Вейдер.

Тот замотал головой, не веря — не желая верить.

— Ты чувствуешь, что мы говорим правду. Не можешь не чувствовать.

Люк одарённый, как и его отец, Люк должен такое ощущать. Но тот только вскочил на ноги и рванулся прочь — влетел в косяк плечом, но даже не остановился толком, продолжил бежать, захлёбываясь слезами.