Обратная сторона луны (джен)

Оставшуюся до полнолуния неделю Скабиор к спиртному не то, что не притрагивался — даже не смотрел на него. И, к некоторому своему удивлению и немалой досаде, обнаружил, что зелья работают немногим хуже — во всяком случае, спал он почти нормально. Сон всё равно был тяжёлым, и настроение утром никак нельзя было назвать бодрым и радостным — впрочем, похмелье тоже не наполняло его мир по утрам россыпью солнечных зайчиков. И хотя на душе ему легче не стало, но боль напоминала о себе реже, позволяя хоть на чём-то сосредоточиться вместо того, чтобы утопать в жалости к самому себе, так что, в целом, он стал спокойнее и даже смог, пусть и через силу, более-менее нормально общаться с окружающими людьми. Жить ему, правда, хотелось теперь ещё меньше, особенно по утрам. Зато он сохранял над собой контроль, да и взгляды Эбигейл и Варрика стали менее настороженными и пристальными и больше не вызывали в нём желания то ли нахамить им, то ли провалиться сквозь землю. Это, определённо стоило того, чтобы предпочесть такой нетривиальный и, если так можно сказать, научный способ страдать.

Так что к полнолунию Скабиор был абсолютно трезв. Последние сутки перед трансформацией он провёл в одиночестве, маясь от своей возросшей чувствительности и разрываясь между сильным до боли желанием привычно провести это время в «Спинни» и доходящим до тошноты отвращением к чьему-либо обществу. На Оркнеи он аппарировал ещё утром — и пошёл гулять по своему маленькому, покрытому молодой травой и вереском, острову. Дойдя до берега, он долго сидел, свесив ноги с обрыва, и смотрел на беснующиеся внизу волны, ловя себя на желании соскользнуть вниз и остаться там навсегда — и пусть они все здесь живут и справляются без него. Мысль была соблазнительной — до того, что он, улёгшись на землю и заглядывая вниз через край, на какое-то время позволил ей себя захватить, представляя, как его тело стремительно летит вниз, как касаются его ног первые брызги, как он сам погружается в холодную воду, как лёгкие наполняются ей и разрываются от невозможности вдохнуть, и последний вкус, который он ощущает, прежде чем кануть во тьму — вкус солёной морской воды. Но воды ему совсем не хотелось — ему хотелось крови, а если так, то прыгать нужно на скалы внизу. Вон туда, чуть левее, где море лишь слегка облизывает их верхушки — тогда он сможет разбиться, но тело его всё равно унесёт в море, и оно не останется гнить на берегу и не пойдёт на корм здешним птицам и грызунам.

Додумав до этого места, он перевернулся на спину, привычным уже движением вынул нож и с силой провёл им по левой ладони, которую пересекало уже плохо поддающееся исчислению количество шрамов, оставшихся от таких же порезов, которые он часто бросал, не залечивая, или залечивая не сразу. А затем так же привычно припал к ладони губами и, прикрыв глаза, какое-то время высасывал кровь из раны. Этот вкус пьянил и успокаивал его одновременно, и дарил мыслям и глазам ясность — и, затягивая саднящую рану, Скабиор делал это с большим нежеланием. Полежав ещё какое-то время и продрогнув до костей, он поднялся и пошёл назад, к дому, где развёл в очаге огонь и долго сидел рядом с ним, протянув к пламени руки и вглядываясь в его отблески, пляшущие на коже. Согревшись, он пересел на кровать, продолжая заворожённо смотреть на огонь, жадно облизывающий обуглившиеся поленья.

А ближе к вечеру услышал у порога шаги.

Гвеннит.

Она всё же пришла, да ещё так рано… почему? Потому ли, что надеялась встретить его — или потому, что надеялась, что он останется в «Яблочном лесе»? Или просто потому, что не нашла пока что другого места?

Она остановилась у двери и позвала тихо:

— Крис…

А он так и сидел на кровати и почему-то никак не мог заставить себя произнести ни звука, пытаясь справиться с разливающейся внутри него тёплой волной и сам себе напоминая вытащенную из воды рыбу, беззвучно разевающую рот: слова застряли у него в горле, губы словно бы онемели, и он, кажется, вообще никак не мог вспомнить, как произносится то, что он пытался сказать.

— Крис! — позвала она громче — и, толкнув дверь, замерла у порога.

— Здравствуй, маленькая, — выговорил он, наконец, вставая и медленно подходя к ней.

— Крис, — она выглянула из-за двери, и он увидел её несчастный, виноватый и испуганный взгляд, услышал, как бешено колотится в груди её сердце, как она дышит — быстро, поверхностно, часто, пытаясь удержать слёзы — и этого было достаточно: он шагнул к ней, рывком распахнул дверь и прижал к себе Гвеннит, зарываясь носом и пальцами в её длинные тёмные волосы, и жадно, с шумом вдыхая в себя её родной запах, смешанный с таким желанным запахом Кристи, с запахом её мужа, с ароматом кофе и апельсинов, и жареного бекона, и... и, кажется, он смог бы сейчас назвать всё сегодняшнее меню Долишей. А может быть, даже вчерашнее.

— Крис, прости меня, — зашептала она, обхватывая его за шею и зажмуриваясь. Ей казалось, что сердце её сейчас выпрыгнет из груди — горло сдавило, до боли, и слова приходилось будто продавливать сквозь тугой, горячий комок: — Я… я не знала, как перед тобой извиняться… я такая дура — всё думала, думала, откладывала и ждала… сколько раз я хотела просто прийти к тебе в «Лес»…

— Не смей, — вздрогнул он. За этот месяц он ни разу даже не поговорил с МакМоахирами и до сих пор даже не представлял, чего следует от них ожидать — и её слова его по-настоящему напугали. — Не смей появляться там… по крайней мере, пока. Не надо, — проговорил он, продолжая дышать, дышать ею, своей вновь обретённой дочкой и крепко прижимая её к себе. А потом, продолжив её обнимать, он нежно приподнял её лицо за подбородок и заглянул, наконец, в её так привычно наполненные слезами родные и самые любимые на свете глаза. — Ты могла просто прислать сову, — сказал он, глупо и счастливо улыбаясь.

— Нет, — помотала она головой. — Так нельзя… так… за такое надо просить прощения лично, и я…

— И поэтому ты тянула… сколько, кстати? — рассмеялся вдруг он, продолжая гладить её по растрепавшимся волосам.

— Много, — очень виновато вздохнула она. — Я почти сразу же пожалела, о том, что сказала тогда, но я…

— Т-ш-ш, — он прижал палец к её губам. — Мерлин с ним. Это мне нужно просить прощения... Гвен, — он крепко обнял её и привычно прижался губами к макушке. — Мне, что же, можно уже вернуться из моего изгнания? — спросил он шутливо — а она в ответ разрыдалась. — Тихо, — он прижал её к себе ещё крепче. — Маленькая моя, — ощутив внезапную слабость, он сел прямо на ступеньки и, мягко потянув её вниз, устроил её у себя на коленях. Гвеннит рыдала, продолжая его обнимать, а он даже не мог толком её пожалеть — настолько ему сейчас было хорошо и тепло. Ему хотелось смеяться от счастья — и он, улыбаясь, тихонько прошептал ей на ухо: — Я так по вам тосковал. Я очень хочу домой, Гвен.

— Ты вернёшься? — быстро спросила она, поднимая лицо и глядя на него испуганно, умоляюще и почему-то недоверчиво. — Правда? Вернёшься?

— Вернусь, — он прижался губами к её глазам, чувствуя, как трепещут под ними веки, и ощущая соль её слёз. — Я люблю вас, Гвен. Тебя, Кристи… Всех вас. Ты прости меня, — он слегка отстранился, глядя на неё очень серьёзно. — Прости, за то, что я сделал — и прости, что я не сказал вам всё сразу. Но отыграть назад я в любом случае уже не могу.

— Это ты прости, — её подбородок задрожал, словно он опять обидел её, и снова заплакала. — Крис, — она погладила его по волосам. — Я просто… я не ожидала, что ты так легко… мне показалось, что легко, — торопливо поправилась она, — простишь их… вступишься за тех, кто… Ари — я так испугалась тогда… когда он закрыл дверь, это было так… страшно…

— Ты всё правильно сделала, — перестав даже пытаться скрывать счастливую улыбку, сказал он. — Ты выросла в потрясающую волчицу… умную, храбрую и преданную, — с гордостью проговорил Скабиор. — Хотя я понятия не имею, как и когда так вышло. Но факт, — он прикрыл глаза от удовольствия и затопивших его нежности и тепла. — Ты защищала свой дом и своего мужа — и это так правильно и здорово, маленькая.

— Их нужно защищать не от тебя, — возразила она, кажется, тоже, наконец, успокаиваясь и поддаваясь его радости. — И Ари... думает так же и ждет твоего возвращения. И Кристи грустит о тебе и всё время зовёт, — она вновь обвила его шею руками и они опять обнялись, но теперь, наконец, без истерик и слёз. — Ты правда-правда вернёшься домой?

— Правда-правда, — он прислонился спиной к дверному косяку и закрыл глаза. — Я думал, что у меня больше нет дома… а он, всё-таки, есть, — он вдруг так сильно прижал к себе Гвеннит, что у неё перехватило дыхание. — А ведь я тоже собирался к тебе, — признался он. — После луны.

— Ты сам бы вернулся? — неверяще спросила она — вышло глуховато, потому что Скабиор и не думал её отпускать.

— Ну… я бы как минимум попытался, — он рассмеялся вдруг тихо. — Похоже, мне не стоило думать так долго, да?

— Мне тоже, — прошептала она, почему-то вдруг по-настоящему успокоившись от его этих слов — и он почувствовал, как расслабилось её напряжённое, сжатое, словно пружина, тело, и Гвеннит устало и счастливо опустила голову к нему на плечо. — Я… мы с Ари говорили, что надо самим позвать тебя и… но я никак не могла решиться. Я думала, что подобного ты не простишь, — тихо-тихо проговорила она.

— А я думал, что ты, — ответил он — и они рассмеялись.

— Крис, — прошептала, наконец, Гвеннит. — Я так соскучилась по тебе…

— Я тоже соскучился, маленькая, — прошептал он в ответ, глубоко вдыхая запах её волос. Что он себе напридумывал, зачем целый месяц прятался от неё… от них всех? Что же его всё время куда-то заносит — хорошо ещё, что не наговорил ничего непоправимого. Умнеет он с возрастом, что ли?

— Скажи — ты честно вернёшься? — спросила она, поднимая мокрое от слёз лицо. — И… я понимаю, что ты ревнуешь… Крис… но я…

— Да глупости всё это, — абсолютно искренне ответил он. — Какая, к Мордреду, ревность? Не говори ерунды, — решительно продолжил он. — Конечно же, я вернусь — вот сразу же после Луны и вернусь, — он поцеловал её заплаканные глаза и, снова прижав свою названную дочь к себе, прижался губами к её волосам, жадно вдыхая такой родной запах. — Не знаю, зачем я столько тянул и просто не написал тебе сам, — она вдруг снова заплакала, и он, сам смаргивая слёзы, приказал непонятно кому из них: — Хватит реветь. Гвен, прекрати сейчас же! — он тоже шмыгнул носом — и рассмеялся, впервые за этот месяц легко и по-настоящему весело. — Это всё луна, — сказал он, крепко прижимая Гвеннит к себе. — У вас-то там всё хорошо?

— Да, — кивнула она — и тут же торопливо сказала: — Но я так тосковала по тебе, Крис — и Кристи тоже, и он всё время про тебя спрашивает…

— Да вернусь я, — решительно сказал Скабиор, слегка отодвигаясь от Гвеннит и заглядывая ей в глаза. — Вернусь, — вновь повторил он, сам, наконец, в это веря. — Хочешь — вот прямо вместе вернёмся, сразу же после луны.

Они просидели так практически до самого начала трансформации — и Гвеннит, уютно и так привычно устроившись у него на руках, вспоминала, как прожила этот месяц.