Обратная сторона луны (джен)

Чай они пили на кухне — молча, но молчание это было спокойным и мирным, и от этого ощущенья покоя Скабиор очень быстро начал клевать носом, с трудом заставляя себя удерживать глаза открытыми.

— Мне кажется, нам обоим пора пойти спать, — сказал, наконец, Гарри. — Я бы, во всяком случае, откланялся — у меня завтра непростой день.

— Завтра и в четверг мне будет стыдно, наверное, — сказал Скабиор. — Но сейчас у меня на это просто нет сил.

— Забудьте, — махнул рукой Поттер. — Все срываются… не стану приводить вам примеры — просто поверьте на слово. Я сегодня услышал главное — что вы не считаете себя вправе покинуть проект. Все устают… и, хотя вы в это вряд ли поверите, я понимаю, что вам непросто. Менять жизнь действительно сложно. А график, — он улыбнулся. — Поговорите со Спраут. Если вдруг не сумеете договориться — я могу присоединиться к переговорам. В любом случае, когда появится фонд, последнее, что вас станет волновать, это график.

— Я был бы признателен, если бы вы сделали вид, что этого разговора никогда не было, — с несколько натужной улыбкой проговорил Скабиор.

— Хорошо, — кивнул Гарри. — Хотя мне и не по душе эта идея… мне он как раз кажется важным. Но мне нетрудно будет сделать это… а пока — хотите, я вас удивлю? И добавлю вам немного симпатии к нам, волшебникам?

— Хочу, — кивнул Скабиор, только сейчас увидев, каким усталым выглядит его собеседник и почувствовав себя от этого ещё более неловко. Мало самого факта дикой истерики — так ещё надо было вытащить человека практически из постели…

— Это пока секрет — но раз уж мы с вами вместе работаем над нашим фондом, у вас есть право знать. При выполнении определенных условий Белби согласится отказаться от компенсации в свою пользу со стороны мисс и мистера Мун — и эти условия вполне разумны. Теперь главное, чтобы мы выполнение этих условий смогли обеспечить вовремя — добавил он, подмигнув проснувшемуся от изумления Скабиору. — А вообще, — Поттер зевнул, прикрыв рот рукой, — если мы закончили, я бы с удовольствием вернулся в постель: мне-то точно следует завтра быть в министерстве в девять, а уже за полночь.

Простившись, он бросил в камин горсть летучего пороха и скрылся в зелёном пламени, оставив Скабиора в глубокой задумчивости.

…Спать Скабиор лёг в гостиной — а проснулся от бьющего в лицо солнца и, когда вспомнил, что надо идти в министерство, застонал, в полном раздрае вытянул из-под головы подушку и зашвырнул её прямо в камин. И попал, подняв облако сажи и пепла. Это его рассмешило — он сел, вернул подушку на место, отчистил сперва её, а потом испачканный пол. Его настроение, наконец, начало подниматься — и он, с некоторым удивлением отметив, что на часах всего половина восьмого утра, отправился готовить завтрак и уже привычно начал его с глотка аконитового.

В отделе он был без пяти девять — чем, кажется, удивил миссис Сакнденберг. Своей чашки у него опять с собой не было, однако это не помешало ей тут же усадить его пить чай, вручив уже знакомую синюю с замком чашку. Спраут появилась в начале десятого — и в ответ на вежливую просьбу Скабиора, сразу же согласилась уделить ему время.

Она выслушала его молча и очень внимательно — а он, в свою очередь, приложил все усилия для того, чтобы его слова прозвучали как можно менее эмоционально.

— Я могу, если нельзя иначе, работать здесь с девяти до пяти до открытия фонда, — завершил он свою короткую речь, — но я не думаю, что от меня в этом случае будет много толка. Я не чиновник, никогда не был им и никогда не стану — но если такова цена вашей помощи, я её заплачу.

— Вероятно, мы действительно друг друга не поняли, — ответила ему Спраут. — Я понимаю, что когда фонд заработает, у вас будет много других обязанностей — но сейчас… Вам это слишком тяжело? — понимающе спросила она.

— Я соглашался взять на себя дела фонда, а не на то, чтобы быть рядовым сотрудником, — абсолютно честно ответил он. — Я понимаю, — неохотно добавил он, — что сейчас мы должны создать видимость того, что я просто пришёл к вам работать. И я готов. Но... Давайте откроем все карты, — начиная нервничать, предложил он. — Я — не ваш клиент, никогда не был им и не стану, даже если буду подыхать под забором. Я никогда не искал ничьей помощи — и уж точно не принял бы ничего от нашего министерства. Но я понимаю, что не все оборотни такие, как я, и хотя мне дико их видеть такими, я согласен, что они имеют право делать то и так, как им хочется — и если их подобная жизнь не смущает, кто я такой, чтобы судить. Но сочувствовать им я не могу и, главное, не хочу — и если я ещё могу понять этого Пеппера, потому что он дряхлый старик и действительно, вероятно, имеет право на какие-то поблажки, то та дама, что была здесь вчера… я никогда в жизни не видел более жалкого зрелища! — сорвался он. — Чтобы волчица ТАК выглядела — это… это же оскорбительно просто! Хотя вы не понимаете, — оборвал себя он.

— Мне в самом деле сложно понять, — кивнула она всё с тем же безграничным спокойствием, — почему вас до такой степени это задело. Я полагаю, вы вчера встретили миссис Эгг — такая небольшая худенькая женщина в слишком большой и застиранной мантии? Я полагаю, она опять плакала — и разговаривала с миссис МакФейл.

— Вероятно, — дёрнул он плечом. — Я не спрашивал её имени.

— Она всегда у нас плачет, — кивнула Спраут. — Вас вряд ли разжалобит её история — но поверьте, ей очень досталось. Не всем везёт так, как повезло вашей дочке — не все встречают в самом начале пути кого-нибудь вроде вас.

Удар достиг цели — Скабиор мгновенно остыл. На какое-то время они замолчали — а потом Спраут очень дружелюбно заговорила:

— Я предлагаю договориться следующим образом: вы будете каждый день брать какое-то дело на завтра — и выполнять его так и тогда, когда вам будет удобно. Не хотите работать с людьми — помогите нам с документами. Или, возможно, вам ближе работа с недавно обращёнными? У вас ведь есть соответствующий опыт, как я понимаю — возможно, у вас найдутся слова для них и для их семей? Но если мы собираемся с вами сотрудничать — я не могу позволить себе держать на ставке человека, который совсем ничем не станет здесь заниматься, пока фонд не начнёт свою работу. Но если дело лишь в графике — я думаю, мы сумеем договориться. Вам сложно приходить вовремя? Это не…

— Мне нужно закончить дела, — перебил он. — До того, как появится фонд — и когда я уже не смогу ими заниматься. И простите, что я был резок — мне, — он запнулся, — и вправду непросто. Всё это… я никогда не хотел заниматься чем-то подобным.

— Почему же вдруг занялись? — спросила она с интересом.

— Да потому что… А как по-другому их вытащить из Азкабана? Волчат этих? — сказал он неосторожно — но Спраут, похоже, придала этому слову другой смысл.

— Вы давно знаете их? — спросила она.

— Нет, — сказал он, вспоминая легенду. — Их тётя в своих поисках вышла однажды на меня… Но не бросать же их из-за этого.

* * *

Близкое полнолуние сказывалось не только на оборотнях: Леопольд Вейси с трудом смог заснуть в эту ночь, и к вечеру вторника выглядел так, что Поттер, встретив его в коридоре, спросил, не заболел ли он — а, получив отрицательный ответ, всё равно категорично отправил его домой, потребовав от него как следует выспаться и намекнув, что начальник отдела может позволить себе привилегию иной раз прийти попозже. И тот не стал возражать, просто пошёл, и не только пошёл, а, добравшись домой, разделся, согласно директиве начальства лёг и даже глаза закрыл — но вот уснуть, хотя и устал настолько, что даже сил шевелиться у него не было, не смог. Сон не шёл — и Вейси, промаявшись целый вечер, ближе к полуночи поднялся, оделся и отправился в «Спинни Серпент». У него всегда хорошо получалось засыпать рядом с кем-то — и ему понравился тот способ, который он не так давно для себя открыл. Никаких дурацких ухаживаний, нудного и никому не нужного ужина, никаких красивых долгих речей… и, наконец, секса, которого ему сейчас совсем не хотелось. Просто лечь — и уснуть. И всё.

На сей раз Идэсса оказалась занята, и это неожиданно для Вейси здорово его разозлило. Он выбрал другую девицу, похожую — но домой её не повёл и остался здесь, в одной из пропитанных ароматом порока комнат, и во время секса — потому что злость взбудоражила его и возбудила — неожиданно оттолкнул её от себя, приказал одеваться и спустился вниз: это всё было совсем не то. И на этот раз ему всё-таки повезло: Идэсса как раз освободилась. Но он был уже не в настроении, да и прикасаться к ней сразу после неизвестно кого было не слишком приятно — но и уходить ни с чем он не хотел тоже. И потому всё же решился и взял её — просто на час. Не домой же вести её… Впрочем, по Идэссе совсем не было видно, что она только что была с кем-то — она была такой, как обычно, и пахло от неё так же — чем-то цветочно-лёгким.

Это его слегка успокоило — и он, поглядев на неё и подумав немного, всё же спустился вниз и, подписав стандартный контракт, забрал Идэссу домой — где первым делом приказал:

— Вымойся.

И пошёл вслед за ней. Мылась она красиво — очень чувственно проводя по своему аппетитному телу руками и эротично выгибаясь под тёплыми струями, и добилась того, чего и должна была — смогла его возбудить. Он вытащил её из душа как была — мокрой, и такой же за руку притащил в постель. Он был то ли раздражён, то ли зол, то ли устал очень и хотел как-нибудь разрядиться — так или иначе, ему хотелось сделать ей больно. Не бить, конечно — просто причинить боль. И он попытался — швырнул её на кровать и тут же, не дав даже перевернуться, взял — сзади, резко и сильно. И кончил — почти сразу. Как-то очень уж быстро стало это происходить в последнее время, мелькнула у него мысль — но тут же пропала, потому что напряжение тоже ушло, и он теперь просто лежал на Идэссе и рассматривал её кожу — с рыжеватым пушком, чуть более заметным и густым вдоль позвоночника у самых корней волос. Потом наклонился и поцеловал его — губы ощутили мягкость кожи, и он повёл ими по ней, с удовольствием вдыхая запах чистого женского тела. Она не шевелилась под ним — и он, потеревшись щекой о её рыжие волосы, спросил:

— Ты цела?

— Да, — промурлыкала она тут же. — Мне казалось, тебе не хочется, чтобы я двигалась. Нет?

— Не знаю, — сказал он, проводя по её плечам ладонью. Злость ушла — так же внезапно, как появилась — и сменилась такой же неожиданной нежностью. Он приподнялся и лёг рядом с Идэссой и, притянув её к себе, осторожно коснулся губами её губ. Она ответила — легко и податливо, и они целовались и целовались, и он вдруг понял смысл всегда казавшегося ему глупым выражения «сладкий поцелуй». Она вся была сладкой — не приторно, а деликатно и тонко, и вкус этот напомнил ему о её духах, запаха которых сейчас, после душа, разумеется, на ней не осталось.

Он не заметил, как задремал — и так, кажется, уснул, ощущая вкус её губ на своих… а проснулся снова от тошноты и того самого сна, который часто в последнее время пугал его — и никак не желал по пробуждении удерживаться у него в памяти. Вейси полежал немного, надеясь, что тошнота отступит — напрасно. Дальше всё было, как всегда: тёплый, потому что сильно знобит, халат, дойти до туалета… Идэсса, кажется, не проснулась, или просто не подала вида — и когда он, мокрый от холодного липкого пота, замёрзший и измученный, вернулся в постель, то прижаться к её тёплому сонному телу оказалось так хорошо, что он застонал от облегчения и снова уснул, согреваясь куда быстрее, чем это бывало обычно от накладываемых им на себя согревающих чар.

Утром на её молочно-белой коже обнаружились синяки — следы от его вчерашних грубых захватов. Вещь вполне допустимая, но он залечил их — и, досадуя на свою непонятную несдержанность, отдал ей сверх положенной суммы даже не пять, а все десять галеонов.