Птица Элис

#реал
#Мы_с_моей_подругой_Катериной
Почти #медблоги
А не спеть ли мне песню о любви?) о любви к врачам прежде всего.
Давно хотела написать этот текст. Дисклеймер - все совпадения с реальностью случайны, память ребенка субъективна, любовь вечна.
Реабилитацию - и до, и после операции - Птицо одиннадцати лет проходила в месте с устрашающим названием ПСИХОНЕВРОЛОГИЧЕСКИЙ САНАТОРИЙ. И нет, вопреки названию, там обитали не психи (хотя исключения случались), а вовсе даже обычные дцпшники.
Хрен редьки не слаще, конечно, особенно для обывателя, но тем не менее.
Санаторий этот был воистину бабьим царством. Доктора, медсестры, нянечки, массажистки... Родители.... Кхе-хехе, ну, мы все знаем статистику... Кхе-кхе.
И вот - в этом бабьем царстве появился Он.
Маленький (Мне, ползающей внизу, он впрочем, казался высоким, почти под потолок) , с мягким, интеллигентным голосом, с редко вспыхивающей, застенчивой, смущенной улыбкой.
Смущался он, кажется, всех на свете. Он пациентов, чьи сведенные конечности он разгибал с деликатностью ювелира. До коллег. Ну а как иначе.
"Я и так к нему подойду, и этак, - со смехом делилась высокая, модельной внешности массажистка с подругой. - Так он все равно мне до плеча не достает! "

Маленький доктор, очевидно, производил фурор среди женского коллектива. Особый сюр, очевидно, был в том, что он был сыном главного врача санатория, и когда он срывался с формального "Имя-отчество" на "мам" понимающие ехидные улыбочки появлялись даже у детишек.
Бедный застенчивый доктор. Помню, я еще удивлялась - не привыкла видеть, чтобы взрослые дяденьки так стеснялись... И вообще.
Ну вы понимаете, да?
До меня это дошло очень поздно, но очевидно же - никакого взрослого дяденьки там не было. Господи, да ему было-то тогда лет 25!
И он уже разгибал сведенные руконоги. Наматывал эластичные бинты на лангеты. И сыпал загадочными контрактурами, парезами и прочими жуткими подвывихами - тихим, мягким, интеллигентным голосом.
А где-то в глазах у него, наверное, горело Призвание. Потому что одно дело читать про парезы и контрактуры в книжках. Совсем другое - когда вот она, контрактура на контрактуре, лежит перед тобой на столе, и орет, потому что слишком сильно ты что-то там отогнул.
И совсем неважно, что за спиной стоит "Мама... Ой... Людмила Васильевна".
Потому что в 25... В 25 это жутко, наверное.
Что еще я помню?
Немного, на самом деле. Помню, что он таскал почти неизменную оранжевую футболку (у меня щас тоже примерно такая есть, эту футболку я в шутку зову в его честь). Помню, что у него были ужасные духи. На самом деле вряд ли ужасные, просто за девять месяцев в году в "бабьем царстве" отвыкаешь от мужского парфюма.
Помню, как меня, болеющую, заставили клеить для доктора открытку к 23 февраля, и я долго и муторно клеила этот вертолет.
Вертолет получился всратый, до сих пор не очень люблю что-то делать руками, и чтобы не идти одной, я выпросила, чтобы со мной в ординаторскую шла подруга Катя. Ибо одной не так страшно. Мы тогда переругались почти у самых дверей - сошлись на том, что стучит она, а открытку и речь вручаю доктору я.
Почему-то стучать нам обеим казалось страшнее.
Вроде бы доктор очень удивился. И смутился, как всегда.
Еще никогда не помню его на наших утренничках. Ну вот знаете, как в детском саду.
Только вместо детсадовцев - дцпшники. Кто ползет (Привет! :)) кто едет на коляске, кто-то шаркает сам... Феерия.
Никогда не помню доктора на этих зрелищах.
Видимо, на столе разгибать было норм, но плясок святого витта вокруг елки он уже не выдерживал.
Через несколько лет когда меня повторно прооперировали, и я кое-как из человека ползающего стала мутировать в человека прямоходящего... Что и говорить, ходила я... Да и моя подружаня... Громко. Шаркая, топая, пыхтя старательно.

И маленький доктор, видимо, подросший и привыкший к нам, глупым девчонкам, набору из подвывихов и контрактур, даже шутил, проходя мимо.
- О. Стадо мамонтов опять на водопой пошло? Будете у меня учиться ходить нормально!

До сих пор не умеем, Матвей Михайлович. Вы уж простите.