Nilladell

#its_my_life #motley_rat #из_не_вошедшего_никуда #рисовалки #творческое #картинки_в_блогах #длиннопост

Честно сказать, не ожидала, что мой вчерашний призыв найдет такой живой отклик в душах обитателей фанфикса и так много людей захотят приютить у себя дома мои рисунки. Я искренне польщена, спасибо всем!
Ну и, чтобы не возникало путаницы, подведу промежуточную статистику и покажу, что у меня осталось из того, что ищет добрые руки. Возможно - именно ваши. Будет много картинок. Ну и плюс все "кухонные" акварели с фруктами, овощами и прочим.

UPD: На данный момент остались свободны: вазоны с цветами, гвоздики, виноград и натюрморт с тыквами все остальные рисунки нашли новых хозяев.

#its_my_life #motley_rat #из_не_вошедшего_никуда #рисовалки #творческое

В общем, тут такое дело: рассортировала я и разобрала по папкам свои рисунки. И подумала - ну вот копятся они у меня, их все больше и больше. А дальше-то что? Сгниют в тумбочке? Так что выхожу в блоги с вопросом.

Может быть, кто-то из вас хотел бы забрать что-нибудь себе?
Самонадеянно, конечно, но - мало ли, вдруг кто-то из жителей фанфикополиса хотел бы какую-нибудь картинку "живьем" на бумаге. Денег не прошу, кроме оплаты почтовой пересылки. Решите "задонатить" - отпираться не буду, конечно, но смысл не в этом. Просто мне эти работы уже не пригодятся, выбрасывать жалко, хранить - бессмысленно. Я себе еще нарисую. Все, что у меня есть, можно отследить в блоге. В наличии нет только Вуалехвоста, Зимней дороги в ночном лесу, Елок в тумане и натюрморта с инжиром. Формат работ уточняем на месте, но все - небольшие, предупреждаю сразу.
Если кому-то что-то надо - пишите в ЛС. А нет - так раньше или позже утилизирую куда-нибудь.

#писательское #Из_не_вошедшего_никуда #всем_пох

Глава Бастарда подло застряла, как плотно пообедавший Винни Пух в узкой кроличей норе. Посередине то есть.
Автор искал вдохновения (но похлопав себя по карманам, понял, что забыл его в других джинсах) и составил краткий план вопросов, на которые хотел сослаться.
"Что такое бить чистой силой? Зачем Гарри Поттеру нужен психотерапевт? Что чувствует лишившийся магии волшебник?..." и еще вопросов восемь. Черт, лекции по хэдканону в меню не было!
"Почему Барсук?" внезапно подумал отягощенный всеми прелестями женской логики автор. "Почему, черт побери, барсук?". И пнув под зад обиженно ойкнувшую главу написал:

- Это барсук. – сказал Годрик таким тоном, словно совершил только что потрясающее открытие.
- И что? – Хельга строптиво вздернула подбородок, на всякий случай прижав вышеупомянутого барсука к пышной груди. – Чем барсук хуже ваших львов и воронов? Он что, животное второго сорта?
- Нет, разумеется, нет, - пошел на попятную Гриффиндор. – Но…
- Это бесполезно, отстань от нее, - сказал из угла Салазар. – Ровена уже обломала копья об эту неприступную крепость, дорогой друг. Не ищи рационального в женской блажи, мой тебе совет.
- У самого на гербе гадюка, - парировала Хельга.
- Это черный полоз, - скучливо возразил Слизерин, раскачиваясь на массивном стуле и лениво разглядывая отблески пламени на полированных боках кубка. – Прекрасная, умнейшая рептилия способная накапливать магию. В то время, как твоя полосатая крыса…
- Это очень хороший барсук! – запальчиво возразила женщина, - Умный, преданный, трудолюбивый зверь, жир которого к тому же…
- Бросается в глаза, - насмешливо перебил ее Салазар.
- Обладает прекрасным целительным действием, - не дала сбить себя с толку Хельга. – А ты лишь и способен, что злословить. Не удивительно, что змеям ты нравишься больше чем людям.
- И змеи мне нравятся гораздо больше людей, дорогая. Особенно тем, что не совершают глупостей под влиянием эмоций.
- Я сама вправе выбирать себе герб, и мой барсук…
Спор возобновился с новой силой и закончился лишь тогда, когда оставленный без внимания, очень полезный и без пяти минут геральдический барсук, улучив момент цапнул отвлекшегося на словесную баталию Годрика за палец.

Всем кто увлекается геральдикой: барсук - малое, можно сказать региональное геральдическое животное. В соответствии с требованиями Роулинг символизирует трудолюбие. А еще богатство. А кроме того коварство и алчность. Зря Хафлпафф в школе недооценивают. Зря-зря-зря

Продолжаю флудить. На этот раз, забракованным эпизодом 14-й главы "Бастарда". Не хочется размазывать сюжет "бытовухой" вроде преподавательских будней. Но фантазию же хрен затормозишь...
Пы. Сы. Сама глава тоже пишется ))))

Не бечено, а посему....н-да...короче слабонервных просим покинуть зал. (((

#Из_не_вошедшего_никуда

- Что это?
Вопрос читается на лицах всех семикурсников как Хаффлпаффа, так и Слизерина, но озвучить его решился один только Флинт. Не столько потому что смелый, сколько потому что наглый.
Под «этим» Флинт, очевидно подразумевает мое гениальное творение: сто метров баррикад из всяческого хламья, которое мне удалось отрыть на необитаемой половине замка и при помощи магии, Хагрида и нецензурной брани сформировать в… ну, либо участок ужасно пересеченной местности, либо – что вероятнее – в миниатюрную копию столичных улиц после «Лондонского Блица». [1]
Скажу без ложной скромности – получилось эффектно. Особенно увеличенные обломки каких-то изваяний, в некоторых местах образующие настоящие арки или наглухо перегораживающие проход по остальным кучам «строительного мусора». Все мы держим драматическую паузу, во время которой я смотрю на дело рук своих с ощутимой гордостью, Слизеринцы и Хафлпаффцы с нарастающим беспокойством, а мраморная голова Мерлина, притулившаяся на импровизированном «Старте», – с явственно различимым ужасом.
- Это ваш промежуточный зачет, - наконец «радую» я старшекурсников. – Прохождение полосы препятствий на время.
- И все? – недоверчиво интересуется бойкая хффлпаффка Барбара Кэлхоун. Правда в этот раз бойкости в ее голосе что-то не слышно.
- Никаких ловушек? – вторит ей слизеринка Лия Дейерхарт.
- Никакого обстрела заклинаниями? – не отстает от девушек бледный, костлявый Рэнделл Тоффти, уже сейчас один из первых на дуэльной площадке, и абсолютный аутсайдер курса на беговом маршруте.
- Нет, - я широко и радостно, совсем «по-локхартовски» улыбаюсь. Кажется, эти детишки мне не доверяют, и, чаще всего, правильно делают. – Никаких подвохов. Просто пробежать дистанцию с максимально возможной скоростью. Но перед этим… расскажите-ка мне, какие потенциальные опасности вы видите.
- Шею свернуть… - тихо бурчит себе под нос Осборн Пикок, чья неуклюжесть даже у меня в голове не укладывается. Чистокровный парень из уважаемого, довольно богатого рода, а телом своим владеет, как ледоруб астролябией.
- Вы, мистер Пикок, простите уж, и на ровном месте умудряетесь себе что-нибудь сворачивать, - под глухие смешки как Хаффлпафцев, так и Слизеринцев, отзываюсь я. В середине сентября этот детинушка ухитрился выбить себе плечо, неудачно оступившись на мокрой траве у Черного Озера. К чести Осборна могу сказать, что парень он терпеливый, - даже не пикнул, когда я там же на берегу вправлял вылетевшую из сустава кость.
- Тем не менее, мистер Пикок, говорит правду, хотя ни дураком, ни ребенком я бы его не назвал [2], - я снова поворачиваюсь к классу. – Шею тут свернуть тоже вероятно, но я очень надеюсь, что вы воздержитесь. И хотелось бы поподробнее.
- Ну, некоторые эм… укрепления выглядят не слишком устойчивыми, сэр, - осторожно начинает Натали Эллингтон, которую все сокурсники зовут исключительно Нэтти. Даже я периодически себя за язык хватаю! В обычной жизни Нэтти, единственная наследница рода Эллингтонов, похожа на милую мягкую игрушку с тихим, бархатистым голосом и ямочками на щеках. Ну а в бою я бы с этой гарпией связываться не рекомендовал. Ровесникам по крайней мере.
- Засчитано, Нэ... мисс Эллингтон, пять баллов ваши, - я киваю порозовевшей то ли от похвалы, то ли просто от смущения девушке. – Еще?
- Большой перепад высоты, - подключается к мозговому штурму Осборн.
- А это значит?... – я вопросительно смотрю на столпившихся передо мной подростков.
- Значит придется тратить время на огибание препятствий, - мрачно констатирует Флинт. В чем в чем, а в вопросах скоростей капитан слизеринской сборной разбирается прекрасно. Еще бы интересовался он чем-то кроме квиддича – цены б ему не было. Среди преподавателей об этом неразговорчивом, смахивающем на тролля парне уже сложилось мнение, как о студенте от природы туповатом. А, как по мне, так голова у Флинта варит неплохо, вот только учеба в сферу его интересов не входит.
- Пять Слизерину и еще два Хаффлпафу за неполный ответ, - наконец-то они прониклись смыслом фразы «анализ ситуации»! Два месяца назад мои каверзные вопросы встречала такая всепоглощающая тишина, будто я не в аудитории, а на ночном кладбище распинаюсь.
- А какой норматив? – интересуется дотошный Тоффти еще двадцать минут обсуждений спустя. За это время я как раз успел начислить обоим факультетам еще по десятку баллов, пятнадцать из которых тут же и снял за попытку мистера Сплита наколдовать ослиный хвост мистеру Хэггинсу. Делить мисс Кэлхоун эти двое вполне могут и в свободное от учебы время.
- Четыре с половиной для дам и четыре для джентльменов, - в ответ на возмущенное сопение я с гадостной усмешкой добавляю, – Это на «Удовлетворительно». Чтобы сдать на «Превосходно» придется уложиться в три тридцать.
- А вы сами, сэр? – мисс Кэлхоун смотрит на меня с неприкрытым любопытством.
- Две с половиной, - пожимаю плечами я. – Проверять будем?
- Нет, сэр, - на диво слаженным хором отзываются мои ученички, скромно потупившись.
- Вот и чудно. Ну, кто первый? Или, как обычно, пойдем по списку?
В отсутствие нормальной методички, нормативы старшекурсников мне пришлось вычислять самостоятельно. То есть проходить все самому и делать скидку на плачевную физическую форму студентов. Похоже мне, все-таки удалось вбить им в голову одну простую истину: я никогда не прошу того, чего не умею сам. Так что стадию проверок моей дееспособности и компетентности к концу октября мы благополучно миновали.
Что не излечило меня от привычки носиться по тренировочной площадке вместе с подростками, частенько примеряя на себя роль «серого волка». Особенно в пресловутых командных дуэлях. Пока факультетские сборные пытались доконать друг друга, я подло партизанил, насаждая добро и справедливость. То есть обстреливал заклинаниями обе команды.
И, если поначалу мою деятельность можно было расценивать как «битье младенцев», то к середине октября шести и семикурсники, наконец-то, стали пытаться отстреливаться и даже кооперироваться, на время забывая об идеологических разногласиях. Не то, чтобы у них были против меня реальные шансы. Но я прекрасно понимал, что это только до поры до времени.
Проверять новенького преподавателя на вшивость – старая, добрая традиция старшекурсников. Учитывая квалификацию некоторых моих предшественников, не удивительно, что и мой «профессионализм» был поставлен под сомнение. Говорят, тому же Квиррелу семикурсники и сами могли бы рассказать много полезного и нового.
Самыми нахальным оказался, как обычно, факультет смелых.
Танцевальный ликбез стал последней каплей, переполнившей и без того крошечную чашечку гриффиндорского терпения. И если на сдаче нормативов по физподготовке юные умы кое-как терпели мой произвол, то перспектива превратиться в танцоров явно не пришлась им по вкусу.
Стоит только вырасти, и уверенность подростков в том, что они знаю все на свете, - в том числе и чему стоит, а чему не стоит учиться – начинает раздражать несказанно. Так что, когда Джекоб Нейвис – семикурсник-гриффиндорец, всячески демонстрировавший на факультете свою «крутость», решил выразиться о бесполезности такой практики, я, каюсь, не выдержал. И, похоже, правильно сделал. После показательной дуэли в ритме бессмертных «Роз и ружей» [3] вопросы ко мне, кажется, отпали. По крайней мере, обучаться искусству танца с палочками согласились все.
Идея была стара, как мир, но выглядела чертовски привлекательной. Грех было не воспользоваться тем немногим, что действительно умеешь.
Дело в том, что, когда мать-природа раздавала людям таланты к разным видам искусств, я, похоже, стоял в очереди за симпатичной физиономией. Писательский дар обошел меня стороной, стихи за моим авторством писать стоит разве что на заборах, да и то исключительно с целью оскорбить эстетический вкус прохожих. Моими рисунками можно смело пытать подозреваемых в застенках аврората, а, после единственного прослушивания в хор Хогвартса, профессор Флитвик слезно попросил меня больше не петь. Никогда. Не петь, не насвистывать и, упаси Мерлин, не играть на губной гармошке.
Так что из всего арсенала способностей я успел захватить с собой в большую жизнь талант ко влипанию во все, во что только можно влипнуть, да способность к танцам.
На чем я благополучно и сыграл. Тем более что именно так наш собственный инструктор по технике боя вколачивал в курсантов тонкое искусство профессионального членовредительства.
Так что, вот уже месяц, как я заделался не только учителем ЗОТИ, но и танцев. На счет боевых навыков моих студентов говорить, конечно, рановато, но вот поставить к концу семестра какой-нибудь захудалый мюзикл мы, пожалуй, имеем неплохие шансы.
Хотя...
Я опираюсь о мраморную голову величайшего в истории магической Британии волшебника, благо, он, похоже, не против. Ну возразить-то уж точно не может. Так что мы с Мерлином наблюдаем за тем, как, спотыкаясь и оскальзываясь, Слизеринцы вперемешку с Хафлпафцами пытаются пробиться к заветной финишной черте. Зрелище это энтузиазма не вызывает. Причем у нас обоих. Что ж, приходится признать, что работы мне предстоит еще непочатый край.


1. Лондонский блиц — длившаяся 57 ночей бомбардировка Лондона. Сорок первый год, Вторая Мировая и немцы. Что тут еще скажешь.

2. Здесь Гил ссылается на английскую пословицу "Children and fools tell the truth". Что значит "Дети и дураки говорят правду". В русском языке аналогичной можно считать пословицу "Устами младенца глаголет истина".

3. Гил имеет в виду американскую группу Guns N’ Roses, основанную в 1985-м. И да, для него это уже бессмертная классика.

Ну поскольку дневники я вести не умею, хоть ты тресни, буду сливать сюда "вбоквелы" по своему "Бастарду". Все польза какая-то.

#Из_не_вошедшего_никуда


Что рождается в спорах?


"Никто не смеет называть меня трусом!"

Марти Макфлай.


- Ну, Северус, ты точно готов? – профессор Флитвик протянул нетвердо стоящему на ногах молодому коллеге тяжелую масляную лампу.
Тот в ответ презрительно хмыкнул - получилось не слишком убедительно – и со второй попытки разобравшись, какой из двух Филиусов настоящий, схватил фонарь за бронзовое кольцо держателя.
- Абсолютно! – заявил он, сердито зыркнув на ехидно улыбающуюся заместительницу директора. Та посмела усомниться в его храбрости, подумать только! Чтобы ему, зельевару двадцати трех лет отроду, бывшему Упивающемуся и двойному агенту не хватило смелости спуститься по какой-то паршивой лестнице!? Да что она о себе возомнила? Никто не смеет называть Северуса Снейпа трусом!
Последнее заявление молодого человека было встречено одобрительными возгласами остальных профессоров.
- Красавец! – проревел Хагрид. – Мужик!
- Докажи, что крут без магии! – вторил ему почти такой же молодой, как и сам алхимик, Квиррел.
- Даешь на дракона с голыми руками! – автора этого высказывания Снейпу определить так и не удалось. Кто-то из женщин. Кажется Помона Спраут.
С тихой и добродушной профессорши гербологии сталось бы. Поразительно, сколько новых черт характера открывается в собеседнике в тот момент, когда он становится собутыльником.
- Шестьдесят пролетов, Северус, - напомнила Макгонагал, азартно блестя глазами за стеклами очков.
- Я помню, - с достоинством обронил зельевар, разворачиваясь к арке, чернеющей зевом распахнутой двери. Почти невидимые руны, змеящиеся по косяку, слабо фосфоресцировали в свете факелов. – И ни пролетом меньше!
Под бодрое улюлюканье коллег Северус Снейп переступил порог и начал свой долгий спуск в никуда: бессмысленный на практике, но чертовски важный с принципиальной точки зрения.
Изрядно подгулявший зельевар еще успел заметить, что пляшущая перед глазами руническая вязь складывается во что-то подозрительно напоминающее печать отторжения. Похоже, древние не хотели, чтобы сюда кто-то вошел. Или кто-то вышел.
Тряхнув головой, дабы прояснить мысли, спутавшиеся в пропитанный виски клубок, Северус поставил ногу на первую ступеньку. Мерлина ради, это просто лестница!

***
Первые пролетов двадцать Северуса все еще жег боевой азарт спора, так что он не слишком обращал внимания на окружающее. Отметил только, что после первого же поворота лестницы все звуки, лившиеся в дверной проем сверху, как Секо отрезало. Так что теперь зельевар наслаждался разве что гулким эхом собственных шагов. Если верить Флитвику, а причин ему не верить у Северуса не было, здесь ничего кроме стен и ступеней не было. Даже магии – как тут же убедился Снейп, попытавшись зажечь Люмос. Не зря ему дали фонарь.
К тридцатому пролету молодой человек обнаружил, что кое-что тут все-таки есть - тишина. Не обычная, сотканная из миллионов микрошумов, неразличимых человеческим ухом. Это была та тишина, которую порождает всякое отсутствие звука. Когда профессор ради эксперимента остановился, так, чтобы стихли его собственные шаги, ему показалось, что он проваливается в эту зияющую пропасть полного аккустического ничего.
Чтобы заполнить чем-то эту пустоту, зальевар быстро пошел вниз, считая пролеты и размышляя о том, как он вообще умудрился влезть в этот глупый спор. Определенно не стоило слушать Альбуса, уговорившего его поприсутствовать хотя бы на вечеринке в честь окончания учебного года. Однако, Дамблдор был убедителен и в его словах присутствовала неумолимая логика: в прошлом году Северус и так просиживал все праздники в лаборатории, погруженный в мрачную депрессию и эксперименты один другого опаснее. Снейп не знал, как Альбус объяснил коллегом состояние молодого преподавателя – не мог же он сказать правду! Замкнутость новенького профессора никто не должен был связывать с Поттерами. Это было и в директорских интересах тоже. Так или иначе, в этом году Дамблдор недвусмысленно дал Северусу понять, что всякой меланхолии есть пределы и, если алхимик не хочет посеять лишних подозрений, пора выбираться в люди. А вечеринка в честь отъезда студентов прекрасный повод начать вливаться в «дружный коллектив».
Чего никак не ожидал Снейп, так это того, что его недавние учителя, а теперь еще и коллеги, окажутся настолько…людьми. Самыми обыкновенными. Он-то ожидал посиделок с чаем, печеньем и в меру бессмысленными разговорами. Так, собственно, праздник и начался, однако, после часа «безобидной» гулянки Дамблдор печально, хоть и неискренне, сослался на стариковскую сонливость и торжественно удалился, пожелав коллегам приятного вечера. Как позже понял Северус, таким образом начальство давало понять, что официальную часть можно считать оконченной, а на неофициальную оно, начальство, смотрит сквозь пальцы, впрямую не поощряя, но и не запрещая коллегам по цеху веселиться.
Как уже говорилось выше, профессора, против ожиданий Северуса, оказались такими же магами, как и все прочие, и чаю с пирогами на кулуарных посиделках предпочитали виски, коньяк и красное вино, а интеллегентным разговорам – жаркие, азартные споры, в которых истина если и рождалась, то благополучно забывалась к утру.
Он не собирался ввязываться! Но Минерва исправно подливала ему виски и Снейп подумал, что в сущности здесь не так уж и скучно.
А потом Квиринус, которого коньяк из бледного и робкого маггловеда безо всякой магии превратил в увлеченного оратора, завел разговор о магглах! Этот чертов, бесконечный спор…
Кто круче, магглы или маги? С тех пор, как первый волшебник в пылу дискуссии залепил своему немагическому собрату сгустком сырой Силы, а тот, не долго думая, в ответ засветил ему тяпкой по лбу, камень преткновения не менялся.
И если в достатутные времена спор еще шел более или менее на равных, периодически возвращаясь в стадию банального мордобоя, то с закрытием границ магического мира удел вести дебаты перекочевал в сферу магглорожденных либералов и чистокровных консерваторов. Последние считали, само собой, что маги забрались по лестнице эволюции так высоко, что над ними уже не капало, ну а первые, потрясая научно-техническим прогрессом, вещали о том, что если бы маги не прятались за своим Статутом, магглы их бы давно уже сделали.
Квиринус, полукровка, активно изучающий оба мира, принадлежал к либералам. Вступившая с ним в полемику Макгонагал – к консерваторам. Остальные по ходу спора перебегали из одного лагеря в другой, подзуживая коллег ехидными шуточками.
И виски не остался в стороне. Именно виски выдал ехидный монолог о том, что магическая сила – это еще не все. И если консервативно настроенный волшебник без магии и шнурки завязать не способен, то человек обладающий разумом и волей и без нее способен на многое. Сам Северус в этот момент думал над очередной серией опытов и отношения к этому спору никакого не имел.
Слово за слово…и вот теперь он спускается черт знает куда по этой бесконечной лестнице, поддавшись на провокацию разгоряченный скотчем и магической гордостью Макгонагал. Он докажет ей, что он не трус! Да и чего здесь, скажите на милость, бояться?!
Пятьдесят третий пролет остался позади, алкоголь потихоньку выветривался, оставляя после себя легкий гул в голове. И в этом гуле необъяснимым образом рождались едва различимые звуки. Шедшие, кажется, снаружи.
На шестидесятой по счету площадке зельевар резко остановился. Ничего. Легкое потрескивание пламени в светильнике, шорох мантии… шорох? Он же, черт побери, стоит на месте! Мужчина поднял фонарь повыше: каменные стены, каменный пол. Его длинная, непропорциональная, изломанная тень на плитах. Идеально чистых. Ни следа пыли или запустения. Молодой человек до звона в ушах прислушался к окружающей его тишине…и, наконец, услышал.

***
- И дернул же меня Мерлин за язык, - обеспокоенно пробормотала Минерва, через порог заглядывая в безмолвную черноту лестницы. Оттуда, само собой, не доносилось ни звука. Прошло уже около сорока минут и холодный сквознячок, гуляющий по коридорам заброшенного северного крыла, начал неумолимо выдувать хмель из разгоряченных голов.
- Может он спустился на пару пролетов и отсидеться решил? – неуверенно предположил Квиринус.
- Ха! Северус Снейп? – Филиус покачал головой. – Этот молодой человек упертый, как гиппогрифф. Я не сомневаюсь, что ему хватило безумия действительно пройти все шестьдесят пролетов.
- А что там? – поинтересовалась Помона Спраут, тоже подходя поближе к дверям.
- Да ничего там, - Флитвик поморщился. – Просто лестница без магии, но атмосфера там и правда гнетущая, должен признать.
- Дык, эт’ – Хагрид отхлебнул из болтающейся на поясе фляжки с бренди. – Мож сходить за ним, а? Я мигом обернусь. Меня всякими этими штуками вашими не проймешь.
Филиус переглянулся с Минервой, всерьез обдумывая это предложение, но в этот момент дверной проем ожил, взорвав тишину неожиданно близким и отчетливым перестуком шагов. Создавалось полное ощущение, что все это время кто-то просто стоял десятком ступеней ниже, там куда не доставал свет факелов, и ждал, когда можно будет выйти.
Впрочем, объявившийся на пороге зельевар всем своим видом начисто опровергал это утверждение. Мужчина тяжело, с присвистом дышал, как после долгого изнурительного подъема, болтавшийся у него в руке фонарь не горел.
- Шестьдесят пролетов, Минерва, - твердо сказал он, впихивая фонарь в руки застывшей соляным столбом женщины.
Выражение лица Снейпа было таким, что у всех пропало всякое желание шутить. Трезвый как стеклышко, еще более бледный чем обычно зельевар выглядел, как человек, который хочет только одного – забыть о том месте, где он только что побывал. Навсегда.
- Северус, что… - начал, было, Филиус, но был перебит самим молодым человеком.
- Шестьдесят пролетов, - повторил он, огибая сгрудившихся у двери коллег с явным намерением убраться из этого коридора. – Заприте ее, Филиус. И Мерлин меня упаси еще хоть раз с вами пить.
С этими словами зельевар развернулся на каблуках и, не оглядываясь, ушел, твердо печатая шаг, оставляя за собой потрясенную тишину.
Он будет молчать об этом и завтра, и во все последующие дни, как бы ни приставали коллеги с расспросами. Не рассказывать же им о тенях на стенах, о черноте между пролетами. О тихом, неотвязном перестуке шагов где-то наверху, создающим ощущение, будто кто-то спускался навстречу, причем гораздо быстрее, чем поднимался сам зельевар. О липком, позорном, иррациональном чувстве, что снизу, из темноты на него пристально смотрит что-то невидимое, бесконечно голодное в своем многовековом одиночестве. О въедливо тихом, исполненном отчаяния и мольбы детском плаче где-то под ногами алхимика, заполнившим мертвую тишину в тот момент, когда погасла лампа. О том, что этот невидимый, невозможный здесь ребенок плакал голосом мелкого Поттера – точно так же, как в тот день, когда Северус ввалился в разгромленную детскую в Годриковой лощине.
Зачем им это знать? Северус Снейп отдал бы все что угодно, лишь бы не вспоминать самому.