Негаданная Судьба (гет)

Судьба, фатум, рок... У человеческой доли множество имен — горделивых и помпезных, брезгливо-уничижительных, опасливых и влекущих за собою шлейф уважительности. Мы боимся, да-да, скорее именно боимся, потому, что само слово «судьба» не предполагает альтернативы. Мы верим, что где-то высоко все давно решено за нас, хотя мы сами так мелки и суетны, что вряд ли кого-то всерьез интересует наше рутинное копошение.

Год за годом плывя по течению, время от времени мы восстаем против собственного уклада жизни, и энергично (не совсем) и успешно (не всегда) начинаем бултыхаться в собственной мутной речке, пытаясь противостоять течению.

Неудачники, захлебнувшись, камнем идут на дно, а преуспевшие получают свою собственную лодку с парусом, рулем и парой весел вместе с возможностью следовать теперь туда, куда угодно им.

Но иногда в нашу жизнь вмешивается настоящий фатум. Когда уже поздно менять что-то самому, или жизнь приобрела такой поворот, достигла той границы, где власть человека над нею прекращается, где течение реки становится неуправляемым, а впереди в тумане брызг уже маячит грозно ревущий водопад...

И когда река низвергнется вниз, вам чертовски повезет, если на пути в бездну встретится одиноко торчащая, пусть и не слишком надежная ветка...

Фигуры на поле, Судьба за доской,

Ты пешка, солдат, твое место в строю;

Ты смело рванешься в решающий бой,

Ты на кон поставила долю свою.

Судьба захохочет, меняя лицо,

И Белую Пешку огнем опалит;

Разыгран гамбит, разомкнулось кольцо

И жар Черным Ферзем ее обратит.

— Гарри, ты меня слышишь?! Забирай остальных и уходите! — прорычал Сириус, выталкивая крестника из-под летящей в его сторону Авады. В другой руке, словно котенка за шкирку, он крепко держал немного ошалелую, оглушенную Ступефаем, но все еще рвущуюся в бой Гермиону.

Гарри отрицательно помотал головой. Глаза его из-под чумазых треснутых стекол очков блеснули решимостью. Он не боялся. Он был смелым, отважным и по-гриффиндорски безрассудным, как и Джеймс. Сириус вдруг понял, что парень уходить не собирается, и уговаривать его — безнадежная затея.

Он дернул Гарри за рукав, притягивая ближе.

— Завязывайте с геройством и валите отсюда! — словно василиск зашипел он в ухо Гарри.

Сообразив, что упрямый крестник не двинется с места, он швырнул их с Гермионой вниз, на каменные плиты пола, под защиту вала из гранитных глыб и полуразрушенной лестницы, а сам рванулся по ступеням вверх, туда, где на полированной каменной площадке стояла Арка Смерти.

Гермиона цепенела от жуткой какофонии звуков, наполнявшей воздух вокруг нее. В ушах молотом грохотал шум битвы, крики друзей и Пожирателей, кидающих друг в друга проклятия, и визгливый смех Беллатрикс, которая носилась по залу точно демон, расшвыривая всех на своем пути. Голова гудела, в мозгу все еще отдавался грохот обрушающихся стеллажей с хрустальными шарами предсказаний и многократно помноженный звон бьющегося стекла. Черно-белые столбы дыма сплетались друг с другом, со свистом рассекали воздух, клубились в высоте. Где-то рядом длинно и безысходно завизжала Джинни...

Из ступора Гермиону вывела теплая, твердая рука Гарри, сжавшая ее плечо. Девушка зажмурила глаза и потрясла головой, отгоняя дурноту. И тут же поняла, что Гарри уже нет рядом. Вытянув шею, она поискала его глазами и, не найдя, выскочила прочь из своего укрытия, помчалась наверх, попутно бросаясь оглушающими проклятиями.

Гарри и Сириус были там, на площадке перед Аркой, вместе с Невиллом, который сжимал в ладонях шар с пророчеством, и старшим Малфоем, держащим всю компанию на прицеле.

Гермиона оказалась рядом с ними в то самое мгновение, когда Невилл, попытавшись перебросить пророчество Гарри, промахнулся. Шар зрелищно дзинькнул о каменный пол, брызнул тучей сверкающих осколков, и белый мутный туман устремился наружу, формируясь в текучие человеческие фигуры.

Сириус воспользовался секундной заминкой и среагировал моментально. Он вышиб палочку из рук Малфоя Экспеллиармусом, одновременно отбрасывая того далеко назад.

Гермиона с ужасом наблюдала за столбом истерически хохочущего черного дыма, просвистевшего мимо нее и обрушившегося на площадку против Сириуса. Беллатрикс. Гермиона не боялась Пожирателей. Но рядом с этой женщиной любой из тех был всего лишь котенком.

— Ну вот мы и встретились снова, братец! Дай мне тебя убить! — фанатично сверкнув черными глазами, взвизгнула она. — Авада...

Мир Гермионы стремительно завертелся. Бой был в разгаре, и к Сириусу уже никто не успевал — это она понимала. Не видя больше ничего вокруг, она рывком бросила свое тело вперед, туда, где в шаге от Завесы стоял крестный Гарри. В следующий миг она что есть силы толкнула Сириуса прочь с пути смертельного проклятия, на мгновение ощутив его твердую грудь под своими ладонями, и теряя равновесие, полетела спиной в серую, изъеденную временем ткань Завесы.

Все это заняло мгновения, а Гермионе казалось, что время сгустилось и стало тягучим и липким, как кленовый сироп.

Ветхий зловещий полог приласкал, окутывая туманом и гася звуки. Последнее, что слышала Гермиона, был хохочущий крик Беллатрикс «Я убила грязнокровку!», и исполненный боли и скорби вопль Гарри, тщетно пытавшегося вырваться из рук Сириуса.

Потом была вспышка незнакомого света, сильный удар по голове, и милосердная темнота утопила все во мраке забытья...

* * *

Бильбо Беггинс был уважаемый хоббит. Его прямые родичи обитали в Хоббитоне, в усадьбе Бэг-энд с незапамятных веков и всегда были на хорошем счету среди соседей. Впрочем, добрососедские отношения среди маленького народца ценились не меньше, чем семейные, и уж точно еще никому не вредили, а в Шире было предостаточно уважаемых хоббитов, с которыми стоило дружить, тем более, что добрая половина из них приходилась вышеупомянутому Бильбо родственниками. А уж как в Хоббитоне уважали родственные связи, и говорить лишне.

Год за годом ведя в уютном Бэг-энде размеренную неторопливую жизнь, Бильбо, казалось, был всем доволен. Просторная норка с множеством комнат, полные припасами кладовые и огромное мягкое кресло вблизи уютно потрескивающего пламени камина — это все было тем, с чем хоббит ни за что бы по доброй воле не распрощался. По крайней мере сначала ему казалось, что он еще не дорос до настоящих приключений, а потом он убедил себя в том, что слишком стар для того, чтобы разгуливать где-то за пределами Шира.

Такие мысли одолевали нашего дорогого хоббита неспроста. Внешне совершенно невозмутимый и медлительный, в душе он имел некоторые противоречия с самим собой. Эльфийские и гномьи книги, карты Средиземья и старинные рисунки хранились в огромном сундуке в его кабинете. Долгими зимними вечерами он просиживал над ними, размышляя об эльфах и дальних землях, и тогда его глаза порой загорались влажным мечтательным блеском. Хотя он и не понимал, что жизнь гораздо реальнее, чем древние фолианты и карты, рассыпающиеся от времени в прах.

И вот Судьба взбунтовалась, решив положить конец тихому существованию хоббита неожиданно, нежданно и негаданно дождливым летним утром. И сделала это так, что жизнь бедного Бильбо никогда уже не стала прежней.

* * *

С раннего утра небо хмурилось свинцовыми, время от времени погрохатывающими тучами, дождь попеременно то слегка моросил, то лил так, будто разверзлись все хляби небесные, ветер выл в ветвях ив, яростно сдирая с них последние пушистые сережки.

Бильбо высунулся в окошко и, скорбно оглядев ранее роскошный, а ныне вымокший и жалкий цветник, с досадой захлопнул круглую ставенку.

Он не любил дождь. В сырую погоду у него начинала ныть поясница, появлялся жуткий насморк и решительно портилось настроение. К тому же господин Беггинс любил после сытного завтрака выкурить трубочку-другую, сидя на лавочке в своем цветущем палисаднике да пуская тонкие колечки дыма, и поразмышлять о своем. А сегодняшнее ненастье сводило на нет все эти приятные и беззаботные планы.

Снова грохотнул гром, и Бильбо зябко поежился.

Природа сошла с ума, — подумал он. Непременно погожий июнь в Хоббитоне неожиданно сменился стихийным бедствием. Причем случилось это не далее как этим утром. Голубое небо в минуту заволокли низкие тучи, а солнечный свет сменился вспышками молний.

Бильбо недовольно крякнул и еще раз покачал головой. Странная непогода, определенно, очень странная. Хоббит пожарче растопил камин, пошвыряв в огне чугунной кочергой, и, справедливо рассудив, что в такую погоду чашечка травяного чая и пирог с тмином — лучшее, что только можно выдумать, собрался было вернуться в столовую.

Тут его внимание привлек странный звук, донесшийся с улицы и ничуть непохожий на раскат грома. Бильбо насторожил уши. Нет, определенно не гром. Это был глухой удар. В его собственную дубовую дверь.

Бильбо был весьма осторожный хоббит. Он опасливо подкрался к окну и, вытянув шею на манер любопытного гуся, глянул на улицу...И в мгновение переменившись в лице, бросился отпирать.

На пороге Бэг-энда в глубоком обмороке лежала совершенно мокрая, до нелепости странно одетая девочка. Человеческая девочка, — машинально отметил Бильбо. Глухой удар в дверь усадьбы довольно исчерпывающе объяснял происхождение здоровенной шишки на ее белом лбу.

— Леди?! Леди, вы меня слышите? — пролепетал хоббит. — Да что же это тут творится?!

Склонившись над своей находкой, Бильбо осторожно похлопал ее по щекам, пытаясь привести в чувство, и, не преуспев, выпрямился и возопил:

— Леди, вы, между прочим, лежите в луже, а она, смею заметить, мокрая и холодная, я уже не говорю о том, что грязная!

Поняв, что он несет сущую околесицу и обругав себя идиотом, а еще проклиная все на свете и постаравшись не думать о том, что за невидаль делается этим утром в его усадьбе, Бильбо подхватил девочку подмышки и, кряхтя, втащил в прихожую.

Она конечно была абсолютно крошечной для человеческой девчонки, но он, Бильбо, был хоббит, а это означало, что несмотря на прекрасную наследственность (старик Тук из Приречья, его родня по матери, был высочайшим хоббитом и даже, говорят, мог ездить на лошади), росту в нем было всего четыре фута, против девчонкиных пяти с хвостиком.

Бильбо привалился к стене, переводя дух. И в ужасе понял, что следы, которые оставило на его полу тело девочки, не столько мокрые, сколько красные от ее крови.

По счастью, в комоде запасливого хоббита было предостаточно средств первой помощи, и ему не составило труда промыть ссадины и царапины его гостьи. Гораздо больше Бильбо беспокоил длинный кровоточащий порез, пересекающий ключицу и спускающийся ниже, к левой груди. Из него беспрерывно сочилась кровь и никак не желала останавливаться. Здесь не обойтись без королевского листа, — подумал Бильбо, роясь в аптечке. Старые запасы еще должны были сохраниться.

Наконец котелок вскипел, отвар был готов и теперь распространял по Бэг-энду крепкий свежий дух, похожий на запах леса после грозы. Хоббиту даже показалось, что его настроение улучшилось, а тревога рассеялась.

Девчонка была мокрой. Насквозь. Бильбо не радовала возможность лечить ее еще и от воспаления легких, поэтому он рассудил, что попробовать ее раздеть — не так уж и страшно, особенно если учесть, что одежда на ней и так — сущий срам, разве ж леди такое носят? Рубашка чуть не до середины расстегнута, а юбка выставляет на показ голые ноги, краснея, думал Бильбо. Интересно, а обувь она где потеряла? Наверное там, где ей синяков да шишек понаставили. Если бы у Бильбо была дочь, да вздумала когда-нибудь напялить такую юбку, он бы отхлестал ее по ногам крапивой.

Неожиданно он почувствовал в кармане юбки что-то длинное и твердое. Это оказалась деревянная палка, изрезанная непонятными рунами. Он задумчиво повертел ее в руках и, пожав плечами, положил на прикроватную тумбочку. Очнется — разберется сама.

В том, что очнется, Бильбо не сомневался. Раны, промытые отваром ацелас, сразу подсохли, несколько глотков, что он с грехом пополам влил бесчувственной девчонке в горло, вернули ей цвет лица и погрузили в здоровый крепкий сон.

Он поправил пуховое одеяло, в которое тщательно укутал девочку, и без сил плюхнулся на пол рядом с кроватью. Слишком много событий для одного хоббита этим утром. Бильбо даже не заметил, как голова его склонилась к плечу, и он уплыл в сон.

Мечты — незабвенны,

Родные — неверны,

Душа — неспокойна,

Печаль — недостойна,

А жить научиться непросто и больно.

Разум Гермионы стремился по спирали все выше и выше, словно бы поднимаясь со дна глубокого темного колодца к свету и тихим посторонним звукам, которые улавливало ее затуманенное сознание. Я упала в Завесу, я должна быть мертва. Однако Гермиона определенно не чувствовала себя мертвой, напротив, ей было даже слишком уж хорошо сейчас. Очень тепло, уютно, и она бы могла поклясться, что чувствует на своем лице теплый душистый ветерок и слышит тихий птичий щебет. Она пошевелилась и открыла глаза.

Я упала в Завесу.

Гермиона приподняла голову. Она лежала в уютной маленькой постели, на чертовски мягкой перине, под теплым одеялом, более всего напоминающим белоснежную пену и, по всей видимости, совсем не собиралась умирать. И рядом с кроватью действительно было маленькое круглое окошко с хорошенькими кружевными занавесками и приоткрытой створкой, сквозь которое виднелся кусочек солнечного голубого неба и потрясающе зеленой с яркими пятнами цветника улицы. Да, Тото, я думаю, мы больше не в Канзасе, — подумала она, осторожно сползая с кровати.

Обстановка комнаты, перенасыщенная мелочами и деталями, наводила на мысли о Викторианской Англии, а уют и абсолютный порядок — об аккуратности и чистоплотности ее хозяина. Гермиона окинула комнату быстрым взглядом. Никакого электричества, только свечи и масляные светильники. Не магглы, вероятно. Значит, друзья успели к ней, или она не успела упасть в Арку. Ее вытащили из Отдела Тайн, и мадам Помфри залечила ее раны, а теперь они все в безопасности, скрываются в подполье... Вот только это место не было ни Хогвартсом, ни Норой, ни площадью Гриммо. Еще одно тайное убежище из арсенала Дамблдора? Дом Тонксов или лесной коттедж Люпина?

Пока Гермиона пыталась сложить два и два, осматриваясь в новом месте, за дверью послышались легкие шаги, и она уже почти бросилась вперед с воплем «Гарри!», как вдруг остановилась, как вкопанная, пораженно взирая на крошечного босоногого человека, вошедшего в комнату. В руках он держал чашку с дымящимся пряно пахнущим напитком. Он выглядел как вполне взрослый мужчина средних лет, кудрявый и светловолосый, с приятным округлым слегка простоватым лицом, однако ростом не больше десятилетнего мальчика. Что особенно поразило Гермиону, так это его огромные босые ступни, заросшие густым рыжеватым мехом.

Она мгновенно ощетинилась.

— Где Гарри? Дамблдор? Кто ты такой, где я, и где моя палочка?! — разом выпалила она, принимая боевую стойку.

Бильбо тихо, стараясь не делать резких движений, поставил чашку с отваром ацелас на комод и в примирительном жесте поднял руки ладонями вверх.

— Леди, успокойтесь пожалуйста, я не причиню вам вреда...

— Палочка! — прорычала Гермиона, пятясь прочь от этого странного человека.

— Если вы имеете ввиду странную палку, покрытую письменами, которая была у вас в кармане, когда вы словно с неба свалились на порог моего дома, то она лежит на тумбочке рядом с кроватью, — стараясь сохранить нейтральный тон, сказал Бильбо, указывая за ее спину.

Проследив направление, Гермиона с чувством внутренней радости схватила свою палочку и тут же, бросив руку вперед, отработанным жестом ткнула ею в Бильбо.

Не то чтобы хоббит считал деревянную палку сколько-нибудь опасным оружием, но девчонка была явно не в себе, поэтому он аккуратно попытался отвести кончик палочки от своего носа.

— Лучше уберите ее подальше, а то еще в глаз кому-нибудь ткнете, — проворчал он и добавил, отведя взгляд: — Оденьтесь. Хотя бы в этот кусочек ткани, который вы, по всей видимости, называете юбкой.

Гермиона вспыхнула, глянув на свои голые ноги, прикрытые школьной рубашкой едва ли до середины бедер. И потянулась за юбкой, сочтя хоббита не настолько опасным, как ей показалось в начале.

— Мне надо вернуться в Хогвартс, — пробормотала она, — Но как я здесь оказалась? И где это «здесь»?

Бильбо кивнул на отставленную им чашку.

— Выпейте. Это отвар королевского листа. Он помог залечить ваши раны, но вы потеряли много крови, и теперь ваше тело слабо. Вы не пройдете и пол лиги.

— Я собираюсь аппарировать, а не идти пешком, — огрызнулась Гермиона. — Мне нужно как можно скорее попасть в Хогвартс, — упрямо повторила она и вопросительно посмотрела на Бильбо.

— К сожалению, я не понимаю, о чем идет речь, — верно истолковав ее взгляд, ответил тот. — И мне не знакомо название «Хогвартс». Мы с вами в Хоббитоне, Северный Шир, в моем поместье Бэг-энд. Я Бильбо Беггинс, кстати, к вашим услугам, леди...

— Гермиона... Гермиона Грейнджер, — рассеянно проговорила девушка, опускаясь на кровать. — Разве мы не в Англии?

— Не думаю. Эта страна называется Средиземье, она огромна и простирается на многие тысячи лиг, но я никогда не слышал ничего об Англии. Мне жаль, леди, — развел он руками.

Гермиона почти физически ощутила, как из глубин сознания поднимается волна паники. Она, черт возьми, понятия не имела, где она, что это за место и почему никто здесь не слышал о Хогвартсе и волшебном мире. Мерлин, Гермиона, ты же гриффиндорка! Куда делась твоя знаменитая гриффиндорская храбрость и отвага? Мысленно обругав себя тряпкой, она выдохнула и попыталась успокоиться. И встрепенулась от того, что Бильбо оказался рядом с ней, а его теплая маленькая ладонь легла ей на плечо. Взгляд хоббита был добрым и сочувствующим.

— Леди Гер...Эрми...Гер-ми-она... вам нужно поесть, — тихо сказал он. — Вы спали три дня.

Гермиона вскинулась.

— Сколько?!

— Три дня. Вы упали по-видимому прямо из воздуха на порог Бэг-энда и ударились головою о дверь. Была сильная гроза. Я боялся, что вы заболеете, потому что вы совсем вымокли, а потом увидел, что вы ранены.

Гермиона машинально дотронулась до шеи и почувствовала тонкий крепкий шрам — все, что осталось от режущего проклятия, брошенного Долоховым.

Бильбо проследил за ее жестом.

— Я промыл его отваром королевского листа, и когда он затянулся, вы заснули. Леди Эрми...эми... простите, но у вас очень странное имя, я не имею понятия о том, кто вы и как попали в Хоббитон.

Гермиона всхлипнула и закрыла лицо руками. Мужество начало покидать ее. Мерлин, а что, если Беллатрикс успела убить Сириуса? Что если Гарри тоже мертв? Что если всех, кого она знала, уже нет?

Она подняла мокрое от слез лицо и тихо сказала:

— В моем мире шла война, магическая война. Я волшебница, мистер Беггинс.

* * *

Только почувствовав запах еды, Гермиона поняла, насколько она была голодна. Запах пищи сводил ее с ума. Тут Бильбо Беггинс оказался абсолютно прав — хороший ужин помогает успокоиться, расслабиться и разложить мысли по полочкам, а ужин в хорошей компании еще и поднимает настроение. И уже через час, расправившись с внушительной тарелкой мяса с овощами, салатом и тминным пирогом и почти мурлыча от сытости, Гермиона рассказывала Бильбо о своей жизни и о мире, который она так неожиданно потеряла. Она по-прежнему не понимала, что произошло, но, вспомнив о своем титуле лучшей ученицы, подумала и пришла к выводу, что параллельные миры все же существуют.

Хоббит кивал, почти не перебивая, только изредка задавал вопросы да отвечал, если спрашивала она. Между его бровей залегла хмурая складка. Он почти не притронулся к еде, что было необычно для него, и вместо этого чашка за чашкой пил травяной чай без сахара.

То, о чем говорила Гермиона, было чудовищно. Жестокий темный волшебник и его последователи, убивающие таких, как она. И ее мир в огне войны, в которой дети сражались наравне со взрослыми. Среди хоббитов считалось, что совершеннолетие наступает в тридцать три, а до этого они всего лишь неразумные недоросли. Гермионе было пятнадцать, и она уже потеряла родителей, а теперь, похоже, что и всех друзей.

Ну, один друг у нее все же есть. Бильбо нравилась эта девушка. Его не испугало то, что она оказалась ведьмой. Может быть до сего момента он и не слишком верил в такие вещи, но те простые, похожие на фокусы чудеса, которые показывала его гостья, убедили его в обратном. К тому же она не казалась опасной или хитрой, хоббит видел в ней всего лишь заблудившегося ребенка, которому была нужна его помощь.

В свою очередь он рассказал ей о Средиземье, Шире и Приречье, о своей жизни в Бэг-энде и о других народах, населяющих его мир.

— Значит, вы можете высвобождать свою магию, используя это? — спросил Бильбо, указывая на палочку, которой рассеянно поигрывала Гермиона.

— В основном, да. Существует еще беспалочковая и невербальная магия, но у меня было мало практики, — ответила она. — Мистер Беггинс, я уверена, что именно магия перенесла меня сюда. В моем мире я упала в Арку — некий малоизученный артефакт, который, до сих пор считалось, убивает тех, кто прошел сквозь него. Но я не умерла, а оказалась в Средиземье. Мои друзья, вероятно, считают меня погибшей, — мрачно заключила она.

— Нет, нет, не думайте о плохом, леди, — торопливо заговорил Бильбо, беря ее ладонь и тихонько сжимая. — Послушайте меня. То, что с вами произошло, по всей видимости изменить нельзя — пока нельзя — и вам придется научиться жить здесь. И ваша магия не пропала, вы все еще истари, ведьма, хотя могло случиться и наоборот.

Бильбо встал, переводя дух, и закружил по гостиной, заложив руки за спину.

— Я не могу вам помочь и вернуть вас обратно. Но есть те, кто возможно сумеет. Время от времени в Шир захаживает один из истари, странствующий волшебник по имени Гэндальф. Он очень умен и могуч, и к тому же делает для ребятни чудесные фейерверки, — хихикнул Бильбо. — И хотя иногда он ведет себя хуже младенца, он единственный на моей памяти, кто может вам помочь. Правда, никогда не известно, явится он или нет, и когда это случится, да и случиться ли вообще...

Бильбо обернулся к Гермионе и улыбнулся ей.

— Но он любит хоббитов и Шир, и я верю, что рано или поздно он появится. А пока... вы можете пойти к эльфам, искать помощи у них. Они мудры, хотя и говорят загадками. Но до эльфов далеко, леди, а в нашем мире тоже много опасностей для такой молоденькой девушки.

— У меня нет выбора, мистер Беггинс, у меня нет ничего в этом мире, — опустив голову ответила Гермиона.

— У вас есть я, и это больше, чем ничего, — вдруг обиделся Бильбо. — И я предлагаю вам остаться в Бэг-энде. Авось время само подскажет решение... ну или в Шир придет Гэндальф. А пока приглашаю вас погостить в моей усадьбе, — учтиво поклонился хоббит.

И Гермионе внезапно захотелось вытереть слезы и улыбнуться.

И выпить еще травяного чая мистера Беггинса. С сахаром. А возможно, даже и с медом.

* * *

Время оказалось удивительной вещью, — подумала Гермиона. Здесь, в Шире, оно бежало также споро и неумолимо, и также успешно залечивало душевные терзания. Дни складывались в недели, недели — в месяцы, и вот уже позади остался не только июнь, так нежданно приведший ее к новой жизни, но и золотая хоббитонская осень и непривычно снежная для этих краев зима. А вместе с холодами ушла и острая боль потери, зазубристой льдинкой терзавшая сердце, растаяла, словно снег под теплым весенним солнышком, убежала талой водой по дну оврагов.

И теперь посреди зазеленевшего поля у самой границы Шира, вдыхая терпкий клейкий дух древесных почек, стояла совсем другая Гермиона. Она появилась с первыми подснежниками, проросла сквозь голую жирную ширскую почву, словно садовый крокус, что по весне расцветает непременно первым, украшая еще пустой палисадник сиреневыми звездочками своих цветков.

Наука жить оказалась на деле гораздо проще, чем думала гриффиндорка. Она потребовала не так уж много — научиться быть частью нового для нее мира, не вводить душу в смятение, ибо уныние и скорбь есть смертный грех.

А гриффиндорка ли я еще? Или Хогвартс был сном, привидевшимся ей в ночь весеннего равноденствия?

Нет, она не забыла друзей, не перестала думать о них, беспокоиться за них, и по-прежнему не теряла надежды вернуться домой. Только надо же такому случиться — Бэг-энд Гермиона тоже теперь называла домом.

Она полюбила Шир. Он был красив, покрытый зелеными холмами и фруктовыми рощами, полями и огородами, пестревший буйными цветниками и уютно подмигивающий круглыми окошками хоббичьих норок.

Ей нравились здешние жители, веселый маленький хозяйственный народец. И она очень привязалась к Бильбо, который стал ей здесь первым другом и единственной семьей.

Семьей — в буквальном смысле, потому что Гермиона величала его не иначе как дядюшкой Бильбо, а сам он на вопросы любопытных соседей о человеческой девушке, живущей в его доме, откашливался и, нацепив на лицо беззаботно-непроницаемое выражение, вещал следующую историю:

— Кто такая? Племянница моя со стороны троюродной сестры по отцовской линии, шестнадцати лет. Мой дальний предок из Туков еще после войны с гоблинами осел в Бри, да, говорили, женился там и не на ком-то, а на человеческой девушке. Так люди в нашу родню и затесались. Я-то думал, что это бредни, а вышло что правда. Семью Эмин прошлым летом орки вырезали, она одна спаслась, только идти ей кроме как в Шир было некуда. Теперь здесь жить будет, все же племянница, хоть и не родная.

У соседей не было причин не верить Бильбо. Все же он был уважаемый хоббит. Да и Гермиона была такой красивой, веселой и доброжелательной, что жители Хоббитона были очарованы «маленькой человеческой племянницей Бильбо», хотя доверять людям было не в обыкновении хоббитов.

К тому же девушка всегда с готовностью откликалась на просьбы и, потихоньку используя магию, помогала низкорослым человечкам в их насущных делах. Гермиона, не желая привлекать к себе лишнее внимание, прятала волшебство, и соседи Бильбо просто считали, что у нее золотые руки.

А еще она обнаружила, что в Шире растет достаточно знакомых ей растений, чтобы готовить определенные зелья, и после холодной зимы и успешно сваренных и опробованных на местных жителях противопростудных, бодроперцовых и болеутоляющих зельях за ней прочно закрепилась слава целительницы.

Пополняя запасы своих лекарственных трав она не боялась уходить за пределы Шира, к самой опушке леса. Там она и отыскала однажды ацелас или королевский лист, и поняла, что это не что иное, как царь-корень или снежноцвет, который является одним из главных компонентов скелероста и многих других знакомых ей зелий.

Бильбо стал звать ее Эмин после того, как понял, что не перестанет спотыкаться на ее полном имени никогда. И ей понравилось это сокращение, хотя Гарри и Рон регулярно получали подзатыльники за прозвища типа Герми или Миона.

Хоббит любил ее как сестру, гордился ею и радовался, что она стала чаще смеяться, чем грустить и перестала просыпаться в слезах от ночных кошмаров. Бильбо и раньше не было скучно одному в Бэг-энде, но теперь он чувствовал себя счастливым, будто последний недостающий кусочек головоломки встал свое на место. Ему было жаль видеть Гермиону подавленной, и он желал, чтобы ее намерения вернуться обратно в свой мир осуществились. Но он не мог не признаться самому себе, что очень хотел бы оттянуть этот момент.

Не говори, что «насовсем», не обещай, что «навсегда»,

Судьба — сбегающий песок, а жизнь текуча, как вода.

Теряя — новое найди, отчаявшись — в другое верь,

Ведь не узнаешь, что за гость, пока ты не откроешь дверь.

Бильбо не любил долгие отлучки Гермионы из Бэг-энда. В поисках трав для своей аптечки или просто из интереса, она забредала так далеко, что отсутствовала по многу часов и порой возвращалась домой уже в звездных сизых сумерках, и тогда он не находил себе места, и не ложился спать, не дождавшись ее.

В это утро все было по-другому. Бильбо проснулся около десяти утра от того, что хлопнула входная дверь. Зевая, он прошлепал в прихожую как раз вовремя, чтобы лицезреть Гермиону, которая, стоя на пороге, стряхивала с волос капли росы.

— Эмин? Я думал, ты еще в постели... Где ты бродила в такую рань, позволь спросить? — нахмурился он, заметив заляпанные грязью сапоги и плащ девушки.

— Прости, дядя, не хотела тебя беспокоить. На самом деле я надеялась вернуться, пока ты еще спишь, — ответила девушка, сбрасывая на пол сумку с добычей.

— Опять к лесу ходила? Эмин, там ведь и волки водятся!

Гермиона пожала плечами и невинно улыбнулась.

— Какие волки, Бильбо? Ты забыл, что я ведьма? К тому же до леса я не дошла, завязла в болоте, вымокла и замерзла, а у тебя очаг совсем потух, — добавила она, бросая в камин невербальное Инсендио.

Хоббит уже скрестил руки на груди, приготовившись высказать все, что он думает о безрассудстве юных пришелиц из других миров, но Гермиона примирительно похлопала его по плечу и сказала:

— Зато я нашла большую куртинку царь-корня, теперь моих запасов хватит надолго. И я собрала заодно немного грибов, — как бы между прочим добавила она. Всем известно, что хоббиты страсть как любят грибы, а уж Бильбо их просто обожал. — Сейчас я переоденусь и приготовлю завтрак.

Через час, плотно закусив и прихватив свою любимую трубку, Бильбо отправился посидеть на скамейке, погреться в лучах ласкового утреннего солнышка, а Гермиона осталась в доме и теперь заводила тесто для грибного пирога.

* * *

Бильбо прищурился и выпустил в небо еще одно колечко табачного дыма. Из приоткрытого окошка доносилось мурлыканье Гермионы и явственно ощущался ароматный дух свежей выпечки. Хоббит счастливо прикрыл глаза.

— Бильбо Беггинс! — глубокий старческий голос заставил его подпрыгнуть от неожиданности и уронить свою прекрасную трубку себе на колени. — Как праздно ты проводишь это чудесное утро! Я, признаться, надеялся предложить тебе более полезное занятия, чем греться на солнышке, как каменная ящерица!

— И вам доброго утра, господин хороший, — с досадой отозвался Бильбо, отряхивая с жилета крупинки табака, — Только я уверен, что вы меня с кем-то спутали.

— О нет, мой милый хоббит, нынешним чудесным утром я искал именно тебя. Хотя, — добавил странный гость, — похоже твое утро было добрым только до моего появления.

Бильбо медленно поднялся и с интересом оглядел седобородого высокого старика, стоящего перед ним, опираясь на длинный деревянный посох. В глазах хоббита мелькнуло узнавание.

— Ты Гэндальф — Серая Хламида, верно? — воскликнул он. — Ну да, как я сразу не догадался! Остроконечная шляпа и борода до пояса... Так что привело тебя в Шир?

Странствующий волшебник с достоинством огладил бороду.

— У меня к тебе дело, мой дорогой Бильбо. Дело в том, что я ищу того, кто отправится со мной в путешествие, навстречу приключениям.

— О, нет-нет! Если ты ищешь приключений, то зря пришел сюда! В Шире ты не найдешь никого, кто бы отправился с тобой. Тебе ли не знать, что хоббиты — тихий да мирный народец, им твои приключения — что зайцу курево! — замахал руками Бильбо.

Но Гэндальф и не думал уходить.

— Приятно, что ты хотя бы помнишь, кто я есть. — многозначительно хмыкнул волшебник. — Хотя досадно, что из юного мечтательного хоббита, что был так открыт всему новому и тянулся ко всему неизведанному, ты превратился в домоседа и брюзгу! Однако, я даю тебе шанс исправиться. Идем со мной! Открой свое сердце, устреми мысли к дальним землям... пока еще не пустил корни в этот холм, точь-в-точь как старый каштан под стенами Бэг-энда.

Бильбо, впрочем, ничуть не обиделся. Он с достоинством оправил сюртук, и поклонился нежданному гостю.

— Ну что ж, было приятно поболтать, мистер Гэндальф, но вас, верно, ждут дела, — произнес он. — Посему, не смею задерживать.

Хоббит развернулся к волшебнику спиной и уже взялся было за ручку двери, но тихий голос Гэндальфа заставил его замереть.

— Скажите-ка мне, мистер Бэггинс, не случалось ли в последнее время в Шире чего подозрительного? Не захаживали ли сюда странные люди?

— Единственный странный человек в наших краях, это вы, мистер, — раздраженно проворчал хоббит. — Доброго утра!

— Бильбо Беггинс, я тебе не какой-нибудь базарный клоун! — прогремел вмиг посуровевший старец. — Меня влечет в Хоббитон магическая сила неизвестной природы и огромной мощи, и она сосредоточена не где-нибудь, а в твоей усадьбе! Мне стоило не появляться в Шире три десятилетия и нажить лишних седин, чтобы в один прекрасный момент узнать, что добрый хоббит Бильбо Беггинс забавляется с темной магией!

Перепуганный Бильбо уже открыл рот, чтобы сказать «Не понимаю, о чем вы», как двери дома распахнулись и на пороге, с чашкой божественно благоухающего кофе возникла Гермиона.

— Бильбо! Кофе стынет, а пироги черствеют, дожидаясь тебя... Доброе утро, мистер, извините, я не знала, что дядя занят... — порозовев от смущения, пробормотала она.

Гэндальф переменился в лице, взглянув на девушку, и хоббита испугал интерес, поселившийся во взгляде волшебника. Он понял, что обмануть мага россказнями о человеческой племяннице не удастся, и тут же ощутил укол совести. Он пытался прогнать единственного человека, который мог бы помочь Гермионе вернуться в ее мир.

— Что ж, похоже насчет черной магии я погорячился. Как вас зовут, юная леди? — ласково улыбаясь произнес маг.

— Гермиона Грейнджер, но здесь меня все называют Эмин. А вы Гэндальф, не так ли? — вдруг поняла она. — Бильбо много рассказывал о вас.

— И к сожалению, ни словом не упомянул о тебе, дитя. Ответь мне — прав ли я, когда думаю, что источник магии, так взволновавшей меня, находится в тебе?

Гермиона взглянула в пронзительные голубые глаза мага и кивнула. Ее колени внезапно стали ватными, сердце защемило и воспоминания, высвободившись, вихрем ворвались в сознание. Этот волшебник так напоминал ей Дамблдора, его мудрость, его вкрадчивый старческий голос и ласку во взгляде, что стало тесно в груди.

— Вы присоединитесь к нам за обедом? — пролепетала она.

— Не сейчас, дитя. — он обернулся к потерявшему дар речи хоббиту. — Жди меня в гости через два дня, дорогой Бильбо. Я обещаю, — он взглянул на Гермиону, — ты получишь ответы на свои вопросы.

С этими словами, маг зашагал по тропинке прочь от Бэг-энда.

* * *

Наступил вечер второго дня после внезапного появления Гэндальфа, и Бильбо уже успел позабыть о странствующем волшебнике.

Было время обеда, и хоббит уже с удобством устроился в столовой в то время, как Гермиона ставила на стол грибное жаркое и пироги с черникой.

В этот момент зазвенел дверной колокольчик.

— Это должно быть Гэндальф, — вставая, сказал Бильбо. — Я уж было и позабыл, что он обещал нам визит.

И отправился открывать.

Но, к его удивлению, на пороге стоял отнюдь не старый волшебник, а дюжий ясноглазый гном в дорожном, покрытом пылью плаще, который он, незамедлительно сняв, сунул в руки Бильбо.

— Двалин, к вашим услугам, — поклонившись, отрекомендовался он, — Гэндальф сказал, что к ужину здесь подают превосходные пироги с грибами.

— Ах, да, Гэндальф, — пытаясь оправиться от шока, пробормотал Бильбо. — Я мог бы догадаться. Вы, конечно, присоединитесь к нам за ужином?

Гном, однако, не утрудился ответом и коротко кивнув, двинулся в столовую. Где и столкнулся с Гермионой, повергнув девушку в культурный шок своим внешним видом.

Он был невысок, кряжист, с блестящей лысой головой, покрытой странной татуировкой и лохматой бородой, заправленной за широкий пояс; на предплечьях его тускло поблескивали металлические наручи. Пока Гермиона безуспешно пыталась вернуть дар речи, гость, низко ей поклонившись, уселся за стол и деловито принялся за пироги.

— Эля, сэр?... пролепетала девушка, бухнув на стол тяжелый кувшин.

— Благодарю, леди, это было бы великолепно, — пробасил гость.

А в дверь, тем временем, снова позвонили.

Когда Бильбо появился в сопровождении еще одного посетителя, на этот раз вежливого, улыбчивого старца с длинной белоснежной бородой, Гермиона раз и навсегда запретила себе удивляться. Гости сердечно обнялись, и как ни в чем не бывало уселись рядом, непринужденно болтая и похлопывая друг друга по плечу. Похоже, они были хорошо знакомы.

— Кто это? — прошептала Гермиона на ухо Бильбо, выставляя на стол еще один кувшин с элем.

— Гномы. Похоже, приятели Гэндальфа.

— Ты уверен? Гномы — они маленькие, в красных колпачках и живут в саду... Мерлин, что я несу...

Когда дверной колокольчик снова затренькал, девушка жестом остановила Бильбо.

— Не трудись дядя, в этот раз открою я, — улыбнулась она.

В прихожую с серьезным выражением на лицах синхронно ступили двое молодых, совсем еще короткобородых гномов. И расплылись счастливыми улыбками при взгляде на Гермиону.

— Фили, — представился тот, что казался старше. У него была короткая светло-русая борода и волосы, заплетенные в замысловатые косички.

— И Кили, — сверкнув белозубой улыбкой, отозвался младший — черноглазый и совсем еще безбородый.

-... к вашим услугам, леди! — закончили они хором, низко кланаяясь Гермионе.

Гермиона невольно улыбнулась. Эти двое говорили точь-в-точь, как Фред и Джордж.

— Эмин, — назвала она себя.

— Но Гэндальф сказал нам, что это дом уважаемого хоббита Бильбо Беггинса, — забеспокоился Фили, и тут же получил от брата тычок под ребра.

— Так и есть, господа, — улыбаясь, объяснила Гермиона. — Свое оружие и инструмент можете сложить здесь, — добавила она, указывая на большой кованый сундук.

Кили и Фили радостно загрохотали своим скарбом, при этом не переставая с интересом коситься на уходящую девушку.

— Прекрати! — вдруг зашипел Фили.

— Что?

— Ты пялишься на нее!

— Тебе показалось, братец!

— А вот и нет! И где сейчас твои глаза?

— А вот и да! Твои глаза там же!

Кили отвесил брату душевный подзатыльник.

— Кили, Фили, хватит прохлаждаться, — гаркнул Двалин, высунувшись из дверей столовой. — Нужно вынести этот стол в гостиную, а то все не поместимся!

— Что это значит, мистер? — забеспокоился Бильбо. — Неужто мало еще гномов в моем жилище?

Словно в ответ, колокольчик затрезвонил снова. На этот раз явились сразу пятеро. Дори, Нори, Ори, Оин и Глоин, назвались они.

Бедный Бильбо был бледен, и Гермиона даже могла поклясться, что у него дрожали руки.

— Брось, дядя, — улыбнулась она. — Где твое знаменитое хоббитовское гостеприимство? Эти гномы — веселые ребята!

И со смехом пошла отпирать дверь, когда громкий стук возвестил о прибытии очередных гостей.

Трое гномов с оханьем ввалились в прихожую и растянулись на полу у ног Гермионы. Девушка, смеясь, протянула им руки.

— Бифур...

— Бофур...

— И Бомбур, к вашим услугам, прелестное дитя!

Тут в дверной проем всунулась голова Гэндальфа, увенчанная остроконечной шляпой. Волшебник выглядел крайне довольным. Он тепло улыбнулся Гермионе.

— Надеюсь, опоздавшие голодными не останутся? — спросил он.

— Нет, мистер Гэндальф, — хохотнул Двалин. — Ведь Бомбур-то явился только сейчас. И то хорошо, а то от припасов нашего уважаемого хоббита уже остались бы только воспоминания!

А в гостиной уже творился сущий переполох. Фили и Кили, усадив Гермиону в кресло, чтобы ее ненароком не затоптали другие гномы, самостоятельно и споро выставляли на стол тарелки, кружки и всевозможную снедь из хоббитовской кладовой, а Двалин и Балин наполняли кувшины элем и портером. При этом все двенадцать гномов беспрестанно смеялись и гомонили все разом. Похоже, они давно не виделись и спешили поделиться всеми новостями сразу.

Наговорившись, они запели одну за другой развеселые застольные да шуточные песни, притопывая башмаками в такт, да пристукивая кулаками по столу. Похоже их очень развлекала тихая истерика, в коей прибывал хозяин дома.

Гермиону охватило веселое возбуждение. Она раскраснелась от выпитого эля, и теперь смеялась и хлопала в ладоши, слушая гномов.

Наконец, все было съедено, посуда перемыта и убрана на буфетные полки. Гномы, попыхивая трубками, говорили о делах, о пещерах и рудниках и о чем-то таком, что было непонятно и Бильбо, и Гермионе.

Она сидела у камина, глядя на танцующее пламя, на подлокотниках ее кресла деловито устроились Кили и Фили.

За разговорами никто не заметил как за окном стемнело. Зажглись звезды.

Тихий стук в дверь заставил всех замолчать. Гномы многозначительно переглянулись.

Гермиона поднялась и вопросительно посмотрела на Гэндальфа. Волшебник, улыбаясь, кивнул ей.

Она отворила дверь и обнаружила на пороге высокого важного гнома в меховом плаще. Он взирал на нее жестким суровым взглядом стальных глаз. Это был сам Торин Дубовый Щит, вожак гномьей компании, Король-Под -Горой.

* * *

— Вот теперь-то вся компания в сборе! — радостно возвестил Гэндальф. — Ты задержался, друг мой, — обратился он к Торину.

— Я заблудился. И скружил в обход тракта, да не один раз, — недовольно произнес гном. — Полагаю, меня здесь накормят ужином?

Гэндальф подмигнул Гермионе.

— Эмин, дитя мое, налей гостю эля, а потом мы потолкуем. Надо же нашему уважаемому Бильбо, наконец, узнать, какая роль ему уготована в нашем плане. Кстати, я бы не отказался от стаканчика красного вина.

— Гэндальф, ты обещал мне четырнадцатого члена отряда, и что я тут вижу? Мистер Беггинс больше похож на бакалейщика, чем на воина.

— Торин, я думаю, сегодня ты получишь не одного, а сразу двух членов для твоего отряда, — хитро прищурился волшебник.

— Я надеюсь, ты не думаешь, что я возьму в отряд человеческого ребенка? — вскинулся король, испепеляя взглядом сидящую в кресле Гермиону. Та густо покраснела и приготовилась огрызнуться.

— Эмин — не ребенок, — возразил маг. — По случайности пришла она в наш мир. И у нее в этом путешествии свои резоны. Она ищет дорогу домой, и мне открылось, что ей суждено пройти путь к Эребору вместе с вами. В его конце она обретет искомое.

— Дядя, она умеет колдовать... — заговорил Кили, обращаясь к Торину.

— Она волшебница, как Гэндальф... — вторил ему Фили.

— Она может быть полезной для нас! — заговорили другие гномы.

Но король только упрямо тряс головой.

— Я не буду нести ответственность за эту женщину, волшебник! — прорычал он. — Она не пройдет и ста лиг! А если нам на пути встретятся орки?

— Я не нуждаюсь ни в чьей опеке, мистер Дубощит! — взорвалась Гермиона, и глиняная кружка в руках Торина разлетелась на мелкие осколки. — Моя магия защитит меня ничуть не хуже, чем вас — ваша секира!

Торин ошалело уставился на свою порезанную ладонь, потом на Гермиону, которая подошла к нему, и взяв его руку, дотронулась до раны палочкой. Мгновение — и от пореза остался лишь тонкий бело-розовый след.

Кили и Фили восторженно захлопали в ладоши. Гэндальф удовлетворенно улыбался.

Торин не сказал не слова, лишь курил, глядя на огонь.

* * *

— Я не понимаю все же, каким образом это может касаться меня? — пропищал Бильбо, слушая рассказ Торина об Одинокой горе, потерянном золоте и огнедышащем драконе Смауге. — Вы правильно подметили, мистер Дубощит — я не воин.

— Но ты Взломщик, — возразил король. — Ты маленький и юркий и без труда пролезешь в любую щель. А уж какие хоббиты маскировщики, тихие да незаметные, что тот камень на дороге, так об этом и вовсе легенды ходят!

— Однако, никто не гарантирует того, что ты вернешься целым и невредимым, — осторожно добавил Бофур. — До Смауга еще надо добраться, а на пути есть напасти похуже орков.

— Орки?! — ужаснулся Бильбо.

— А еще варги, волколаки и гоблины, — весело подал голос Кили.

Торин, однако, не разделял его веселья.

— Вам это кажется забавным? — ледяным голосом вопросил он. Кили опустил взгляд.

— Прости, дядя.

Гермиона слушала молча, исподтишка рассматривая подгорного короля. Мерлиновы яйца! Он, похоже, настоящая задница. Угрюм, подозрителен, нелюдим... Потрясающе строг со своими людьми, даже с членами семьи. Гордец. Настоящий лидер. Неудивительно, что он смог привести свой народ к новой жизни тогда, когда от старой остались только жалкие лохмотья.

Она чувствовала глубокое уважение к нему. Но это не отменяло того, что он являлся гордой, напыщенной задницей.

Неожиданно Гермиона встретилась с подозрительным взглядом вожака гномов. Торин моргнул и повернулся к Гэндальфу.

— Идем, мне нужно сказать тебе пару слов.

За ними, прихватив трубку, потянулся Двалин.

Большинство гномов уже спали, расположившись прямо на ковре. Кили дремал, сидя на подлокотнике кресла, Фили — на полу, касаясь головой колена Гермионы. Их мерное сопение убаюкивало ее, но она все еще слышала тихий бархатный голос Торина, спорившего с волшебником.

— Ей не место в отряде, Гэндальф, — говорил он. — Она станет обузой. Я даже не уверен, можно ли ей доверять.

— Ты видел ее магию, Торин. Девушка в состоянии не только позаботиться о себе, но в случае чего и помочь вам. Дай ей шанс.

— Прости, маг, но я согласен с Торином, — усмехнулся Двалин. — Взгляни на них, — он кивнул в сторону Гермионы и братьев. — Фили и Кили не отходят от нее ни на шаг с тех пор как переступили порог этого дома!

— Это называется молодостью, господин гном, — улыбнулся Гэндальф. — Девушка — диво для них. Оставь это, Торин.

— Из-за этой девчонки в моем отряде начнется буйнопомешательство! — прошипел в ответ Торин. — Место женщины — около домашнего очага, а не у походного костра.

— Торин! — вдруг рассердился Гэндальф. — Ты просил найти тебе еще одного спутника, а я привел целых двух! Бильбо и Эмин — мой выбор, и ты будешь с ним считаться. Или можешь топать в Эребор в одиночку прямо сейчас!

С этими словами он взял посох, и выйдя на улицу, исчез в ночи.

— Встретимся утром у трактира «Зеленый дракон», — донесся его голос из темноты.

Ты заблудилась в далекой дали,

Вяжет туман из дождя пелерину,

Пусть те ушли — я тебя не покину,

Сердцем согрею печали твои.

Пусть темнота застелила дорогу,

Следуем мы за вечерней звездою,

Стану защитно меж злом и тобою,

И одолеем его понемногу.

Гермиона окончательно проснулась от боли в затекшей за ночь спине и осторожно покрутила шеей. Угораздило же меня заснуть в кресле, — подумала она, потягиваясь и открывая глаза. Рядом что-то грохнуло. И громко ругнулось на незнакомом языке. Это был Кили, который спал рядом с ней и которого Гермиона, случайно пхнув локтем, столкнула с кресла.

— Прости! — виновато улыбаясь и помогая ему встать, шепнула она.

Грохнуло еще раз. На полу, сонно хлопая глазами, сидел Фили. Кили уже смеялся в голос.

Завозились другие гномы.

— В следующий раз, когда решите затевать свои игры, не забывайте, что вы не одни! — проворчал Глоин.

— Они вовремя разбудили нас. Пора собираться, — сказал Бофур. — Торин ушел еще затемно и наказал нам идти к трактиру «Зеленый дракон», да как можно раньше, пока там нет народа. Лишние глаза нам ни к чему. Он и Гэндальф будут ждать с лошадьми и припасами.

Гермиона, воспользовавшись магией, быстро разожгла камин, сварила кофе и приготовила нехитрый завтрак. Гномы восторженно наблюдали за резво летающими по комнате кружками и тарелками и, выражая одобрение, колотили кулаками по столешнице.

Пока они ели, девушка растолкала сладко храпящего Бильбо и собрала для них два вещмешка, предварительно наложив на них заклятье незримого расширения.

Гермиона не носила теперь платьев, а ее школьная юбка еще год назад была успешно трансфигурирована в бриджи. Так или иначе, она просто увеличивала вещи Бильбо, когда нуждалась в одежде. В дорогу же она переоделась в мужской охотничий костюм

и кожаные сапоги, которые купила еще весной на ярмарке в Бри. Подумав, Гермиона трансфигурировала два пуховых одеяла, превратив их в теплые плащи. Дни стояли еще погожие, но это был уже конец августа, и похолодать могло в любой момент. Потом она добавила к вещам несколько флакончиков с зельями и кисетов с высушенными травами. Свою палочку она привычным жестом убрала в рукав.

— Нужна помощь? — она чуть не подпрыгнула, увидев Кили. Он стоял в дверном проеме, и улыбаясь смотрел на нее.

— Ты меня напугал, — сказала она. — Я могла бы случайно проклясть тебя.

— Я возьму твои вещи, до трактира не близко. Выдохнешься, пока доберемся до лошадей.

Гермиона усмехнулась.

— Свои вещи я возьму сама. Если хочешь помочь, отнеси это Бильбо, — она надела на плечи свои вещмешок и перебросила гному другой такой же.

— И много ли туда влезло! — хмыкнул он, пренебрежительно оглядывая ее багаж. — Я сомневаюсь, что в этой сумке хватило места даже для носовых платков нашего Взломщика.

— На самом деле там есть все, что необходимо, и я даже думаю, немного больше, — хитро подмигнула девушка.

Кили незамедлительно расцвел в улыбке.

— Магия, да?

Гермиона кивнула.

— Все готовы идти, — добавил молодой гном. — Там даже Бильбо выпил три кружки кофе и наконец очухался со сна. Эмин, а он правда твой дядя? — вдруг спросил он.

— Конечно, нет. Я вообще-то человек. А тебе что за интерес?

Кили смущенно переминался с ноги на ногу.

— Бомбур вчера поспорил с Бифуром, — наконец выпалил он. — Он говорит, что ты жена хоббита... Ну, или невеста.

Гермиона вытаращила глаза.

— Вы не нашли ничего лучше, как обсуждать меня? — пряча смех, спросила она.

Кили потупился.

— Когда я тебя увидел, то вообще-то подумал, что ты тоже гном. Ростом выше хоббита и такая же, как мы. Даже на палец ниже Двалина и Торина...

— Когда ты последний раз видел гномок без бороды и волос на ногах, болван? — грозно вопросил с порога Фили. Не дождавшись, он пошел на поиски брата и теперь уже несколько минут слушал их разговор.

Кили машинально опустил взгляд на босые ноги девушки, одетой в бриджи, прежде, чем сумел себя остановить. И тут же густо покраснел.

Это было уже слишком для Гермионы. Она расхохоталась до слез. Эта реинкарнация близнецов Уизли доведет меня до истерики.

Кили и Фили обиженно поджали губы. Ну и что смешного в гномьей бороде?

* * *

Утро было холодным и туманным, а во влажном воздухе отчетливо ощущался запах дождя, когда вереница из двенадцати гномов и Бильбо с Гермионой подтянулась к «Зеленому дракону». В сторонке, привязанные к колышкам, стояли навьюченные пони. Они были рослые и толстоногие и гораздо крупнее тех, что приходилось раньше видеть девушке.

Торин, закутанный в тяжелый меховой плащ, молча седлал свою лошадку. Он был угрюм и опять чем-то недоволен. Гермиона подозревала, что король снова поспорил с Гэндальфом относительно их с Бильбо пребывания в отряде.

Гэндальф уже сидел в седле. Его конь был белоснежным и длинногривым. Он бил копытом, нетерпеливо вздрагивая под седоком.

— По коням! — приказал маг. — А то вы и так запоздали. Господин Беггинс, я надеюсь, что вы основательно выспались и подкрепились? Первый привал будет еще нескоро.

Бильбо счел за лучшее промолчать. Он до сих пор сомневался, с какой радости его понесло из уютного и теплого Бэг-энда в это неизвестное, и оттого еще более пугающее приключение. С помощью Двалина он оказался в седле и теперь с опаской косился на фыркающего пони.

Пара сильных рук стиснула талию Гермионы, и через мгновение девушка обнаружила себя сидящей в седле вместе с Кили. Молодой гном выглядел жутко довольным собой.

— Похоже тебе не хватило пони, Эмин, — как ни в чем не бывало пояснил он.

Торин метнул в племянника грозный взгляд, но ничего не сказал.

— Мы пойдем по тракту через Пустоши в сторону Ривенделла, — объявил он и с досадой добавил: — Гэндальф считает, что нам следует поговорить с эльфами.

— С эльфами?! — воскликнул Глоин. — Давно ли ты советуешься с остроухими гордецами?

Торин поморщился.

— Вы не хуже меня знаете, что эльфы — последние, к кому я обратился бы за помощью. Но Гэндальф взял с меня слово, что я стану прислушиваться к его советам.

— Твой дядя, кажется, не жалует эльфов, — шепотом заметила Гермиона.

— Как и все гномы на самом деле, — ответил Кили. — Когда Смауг напал на Эребор, король Трор, дед Торина, позвал эльфов на выручку, но они не пришли. Когда мы остались без крова, голодные и оборванные, Торин просил помощи у Трандуила, эльфийского короля, что правит в Лихолесье, но он отказал. После наш народ долго скитался по Средиземью, пока не нашел пристанище в Синих Горах. С тех пор Торин не верит эльфам и считает, что все они сплошь — напыщенные мерзавцы.

— И к тому же считают себя умнее всех, — добавил Фили. — В Средиземье говорят: спроси у эльфа совет — получишь в ответ и да, и нет.

— Но Торин ведет нас в Ривенделл, — нахмурилась Гермиона. — Зачем?

— Он не доверяет эльфам, но верит тому, что они говорят. Эльфы никогда не лгут.

Гермиона задумалась. Парадокс в словах гномов таковым не казался. Все было правильным и логичным. Наверное.

Некоторое время все молчали. Отряд уже выехал за пределы Шира и миновал ухоженные населенные районы и теперь пересекал Пустоши. Поселений тут не было, и тракт совсем затерялся среди каменных насыпей.

Небо нахмурилось и к большой досаде гномов пролилось мелким нудным дождиком, который, казалось, вползает за шиворот крошечными холодными змейками. Бильбо надвинул на лицо капюшон, потихоньку поминая недобрым словом небезызвестного волшебника, который вытащил его в это треклятое путешествие.

— Проклятая морось! — ругнулся Кили, прикрывая Гермиону полами своего плаща. — Привала, наверное, еще долго не будет. Ты можешь поспать, я не дам тебе упасть с лошади.

Гермиона хотела было возразить, что не нуждается в отдыхе, но длинный зевок выдал ее с головой. Она благодарно улыбнулась молодому гному. Тепло его тела согревало ее, она чувствовала себя спокойной и защищенной. От плаща шел едва уловимый дух земли и прелых листьев и крепкий мускусный мужской запах. Цоканье лошадиных копыт незаметно убаюкивало, и Гермиона быстро погрузилась в дремоту.

* * *

К ночи выяснилось, что Гэндальф куда-то пропал. Весь день он то отлучался, то возвращался в отряд, и гномы в общем-то не беспокоились. Но теперь стемнело, а мага все не было видно.

— Привал! — объявил Торин, спешиваясь. — Утром выйдем к опушке леса, пересечем горное плато и через день-другой будем в Ривенделле.

— Как насчет Гэндальфа? — спросил Двалин. — Мы что ж, не станем его ждать?

— Догонит, если пожелает! — буркнул Торин. — А мы заплутаем в темноте, если сейчас же не остановимся на ночлег.

— Здесь нет ни одного сухого клочка земли! — застонал Бильбо. — Мы что же и спать будем в луже?

— Лучше бы вы сидели в своей норе, господин хоббит! — снова заворчал Торин. — Сожалею, но тут нет ни камина, ни пуховой постели! Разве только леди Волшебница сотворит чудо! — обернулся он к Гермионе.

В ответ девушка молча отстранила Фили, который пытался помочь ей спуститься с лошади, и спрыгнула на землю. Потом она вынула палочку и пробормотала «Люмос Солем!», зажигая на ее кончике огонек. Протянув руку, она взяла его в ладонь и повесила на ветку раскидистого дуба, под которым гномья компания устраивалась на ночлег.

Гномы заулыбались. Им показалось, что в ветвях дерева запуталось маленькое солнце.

— Вот тебе и чудо, король! — ухмыльнулся Двалин.

— Это просто свет, — не унимался Торин. — Вы способны только на такую малость, леди?

Но Гермиона уже не слушала его. Она спокойно развернула одеяла и теплый сухой плащ, предварительно подсушив землю заклинанием, и помогла устроиться Бильбо. Потом, вскинув палочку, бросила высушивающие чары поочередно на каждого гнома и закончила Торином, переборщив по-видимому с силой заклятия, потому что от короля сразу повалил густой пар. Не обращая внимания на возмущенного Торина и разинувших в восхищении рты гномов, она высушила себя и хоббита и теперь обходила лагерь, бормоча защитные и заглушающие заклинания и тыкая палочкой в небо.

— Доволен, дядя? — смеясь, спросил Кили и хлопнул Торина по плечу.

— Хватит скалиться! — огрызнулся тот. — Фили, вы с братом первые в дозоре. Мистер Беггинс, сообразите нам что-нибудь поесть, да поскорее!

Ужинали скомканно и без интереса — дневная усталость лишила всех аппетита. Гермиона и вовсе только погрызла яблоко.

Спалось не всем. Торин стоял без движения, скрестив руки на груди, и прислушивался к звукам ночного леса. Балин молча ворошил палкой в костре, да Гермиона сидела, завернувшись в свой плащ и не мигая смотрела на огонь. Бильбо беспокойно возился во сне, то и дело пиная девушку под бок и бормоча нечто бессвязное.

Фили и Кили сидели у костра рядом с Гермионой, привалившись спиной к большому камню. Фили точил свой кинжал, размеренно водя им по куску песчаника. Девушке казалось, что нож был уже настолько остр, что мог резать даже воздух.

Хотя Гермиона была погружена в собственные мысли, она замечала, что гномий король исподтишка наблюдает за ней. Она не была уверена, что именно видит в этих коротких взглядах. Торин был закрытой книгой, загадкой, и Гермиона вдруг подумала, что до сих пор не видела на его лице других эмоций, кроме досады и раздражения. Она даже не была уверена, что видела как он улыбается.

— Вы должны спать, — вдруг сказал он, отводя взгляд. И добавил: — Завтра мне не нужна будет обуза в виде не выспавшейся вас.

Вздохнув, Гермиона легла рядом с Бильбо и прикрыла глаза. По другую сторону от нее, проигнорировав осуждающий взгляд Торина, тут же бухнулся Кили.

— Почему он такой? — не открывая глаз прошептала она. — Он презирает эльфов, ненавидит орков и не доверяет людям. Кажется, что в разной степени его раздражаем все мы.

— Поверь, дитя, у него есть для этого резоны, — тихо заговорил Балин. — Он был так молод, когда на него свалилось столько горя и забот. Он лишился дома, его отца и деда убили гоблины. Орки гоняли его народ по долам и весям не один год. Те, что считались друзьями, отвернулись от него, союзники — не пришли на помощь. Но Торин не только выжил, но и сумел основать новое царство в Синих Горах. Гномы верят, что когда он откроет потайную дверь в камне Одинокой горы и снова войдет в Эребор, дракон Смауг будет побежден, камень царей Аркенстон вернется к нему, и Седьмое гномье королевство вернет свое былое величие.

Вдруг тишину разорвал далекий, но оттого не менее жуткий вой. Гермионе показалось, что кровь разом похолодела в ее жилах.

— Варги, — сказал Торин. — Значит, орки тоже недалеко. Надо быть начеку.

— Кого вы называете варгами? — спросила Гермиона.

— Волколаки, оборотни, мутанты... какая разница? Главное они все как один служат злу. Не щадят никого — рвут на части и гномов, и людей, и эльфов. И подчиняются только своим хозяевам — оркам и гоблинам.

— Они... далеко?

Торин задрал бровь.

— Вы боитесь, леди?

— Я солгу, если скажу нет, — подумав, ответила Гермиона. — В том мире, откуда я пришла, есть оборотни. И почти все они служат самому темному и жестокому волшебнику, какого только знал свет. По его приказу они увеличивают свою армию, кусая людей и обращая их. Один из оборотней, вожак стаи по имени Фенрир Сивый, убил моих родителей и двухлетнего брата.

Гермиона шумно выдохнула, проглатывая горький комок непрошенных слез. Я не буду плакать. Только не перед ним. Она молчала, позволяя Кили утешительно поглаживать ее по спине и не замечая, что сама в безотчетном движении крепко стиснула его ладонь.

— Как ты пришла в наш мир? — вдруг спросил Торин.

Гермиона ответила ему непонимающим взглядом.

— Эмин, — впервые он произнес ее имя, словно пробуя его на вкус и глядя прямо в ее янтарные глаза. — Я хочу услышать не те несколько слов, что нам сообщил Гэндальф. Ты — член моего отряда, мои люди доверяют тебе. Я должен верить тебе.

— Торин! — поднимаясь, зарычал Кили. — Мне все равно, что ты себе вообразил! Я буду защищать ее!

— Не стоит, он твой дядя, — прошептала Гермиона, удерживая его за руку. — Ты должен ценить свою семью — у тебя она есть.

— Мальчики правы, Торин, — поддержал Балин. — Что на тебя нашло?

Вожак молчал. Он скорее спрыгнул бы в Бездну Дарина, чем согласился озвучить свои душевные метания. Торин уже не знал, что конкретно не дает ему покоя. То, что его племянники дружили с девушкой, было само по себе неудивительно. Молодость, как сказал Гэндальф. Но негодные мальчишки не отходили от нее дальше, чем на несколько шагов!

Торин сжал кулаки и мысленно выругался.

Они заботились о ней, оберегали, защищали. Из-за нее Кили и Фили перечили ему — главе их рода, их королю, их вожаку. А юная волшебница, хотя и не просила о покровительстве, но принимала его.

Было ли это простой заботой о ближнем? Торин жил на свете достаточно долго, чтобы ответить на этот вопрос отрицательно.

Он привык считать своих племянников неразумными, избалованными детьми, но теперь видел совсем иное. Кили семьдесят семь лет — юный возраст по гномьим меркам, но он уже мужчина. И сейчас он, без сомнений, защищает женщину, которую выбрал. Бережет, будто самую хрупкую драгоценность, сохраняя ее для долгой счастливой жизни, для будущих весен; предвосхищает то, что еще скрыто за семью печатями, и надеется, верит, ждет, что его усилия не пройдут даром, и в конце пути исполнится то, что задумал он в своем сердце.

Торин мог бы подумать, что это только блажь, зов юности и безрассудности, но ему хватило одного взгляда в черные глаза племянника, смотрящие на него с предупреждением и угрозой, чтобы понять, что все очень серьезно. Кили уже выбрал ее — женщину другой расы, о которой никто ничего не знал, и которая сама не все знала о себе.

Ауле Великий, — подумал Торин. То, что прямо у себя под носом не заметил я, прекрасно разглядел Фили. Без сомнения, он поддержит младшего брата в любом вопросе. Он пойдет с ним до конца и при надобности умрет за него. Или за ту, что стала так важна для него.

Торин спрашивал себя, понимает ли эта человеческая девочка, что творится сейчас рядом с ней? Замечает ли огонек в глазах Кили, это тщательно скрываемое любование, когда он исподтишка наблюдает за ней?

Подгорный король не был в этом уверен. Эмин не принадлежала их миру, их нравы и обычаи были неизвестны ей. Но она была сильной, храброй и такой мудрой, что было так не свойственно ребенку ее лет. Торину оставалось надеяться, что все решится само собой.

Он вынырнул из тяжких размышлений, когда на полянку, где, мирно похрапывая, спал его лагерь, сопровождаемый треском сломанных веток, ворвался Гэндальф. Конь под ним хрипел, с его боков хлопьями падала пена. Маг ударил посохом о землю, и поляну залил яркий свет. Гермиона вскочила на ноги, выхватывая палочку.

— Торин! Поднимай остальных, надо уходить как можно скорее!

— Гэндальф, где тебя носило?! Что, во имя Дарина, происходит, если ты выглядишь так, будто за тобой гонится стая волколаков?

— Варгов, если быть точным, — мрачно возвестил волшебник. — Плато кишит орками и гоблинами, они прочесывают лес и скоро будут здесь. Торин, я уверен, что они ищут именно нас.

Беги! Опасность дышит в спину,

От вражьей стали уклонись,

Тебе не дам в стремнине сгинуть,

И руку протяну — держись!

Спасенный, сразу не заметил,

Как получил Судьбы урок,

И в том бою избегнув смерти,

Тебя избегнуть я не смог.

— Единственный гоблин, которому я перешел дорогу, мертв! — вскричал Торин. — Азога больше нет, он уполз обратно в свою нору и сгнил там!

— Нет времени на споры! — оборвал его маг. — Мы подумаем об этом позже, когда доберемся до Имладриса. Если доберемся... — добавил он, когда варжий рык послышался совсем близко.

Гэндальф подхватил бледного трясущегося Бильбо и закинул в седло впереди себя.

— Сегодня ты едешь со мной, господин Взломщик. А то, чего доброго, свалишься с пони, когда он понесется вскачь!

Утро еще не занималось, и в лесу было темно, но когда отряд выехал с опушки на открытое место, на каменистую равнину, покрытую жухлой травой, света стало больше, и пони побежали рысью. Кругом, насколько хватало взгляда, не было ничего, кроме мхов, камней да редких серо-голубых кустиков чертополоха. Случись сейчас за ними погоня, укрыться будет негде, подумала Гермиона.

— Если поторопимся, то к вечеру доберемся до Быстрой речки, — сказал Гэндальф. — Пересечем ее — и тогда будем в безопасности. На другом берегу лежит долина Имладрис, дом эльфов. Орки не посмеют сунуться туда.

— Я слышу варжью грызню, — угрюмо пробурчал Торин. — Нам повезет, если мы доберемся туда незамеченными.

Остаток дня ехали молча. Спустились сумерки, и в воздухе заметно похолодало.

— Это предгорья Мглистых гор, — объяснил Кили Гермионе. — Быстрая речка берет начало именно там. Поэтому она такая холодная и бурная. Спустимся в долину, и сразу станет теплее, — улыбнулся он, плотнее кутая девушку в плащ.

— Быстрее! — крикнул Гэндальф, пуская лошадь вскачь. — Я не могу их видеть, но они рядом!

Огромные волки, казалось, появились ниоткуда, вынырнули из густых туманных сумерек вместе со своими чудовищными седоками, злобно рыча и капая слюной.

— Они были под маскирующими чарами! — крикнула Гермиона. Ужас, который она испытывала перед оборотнями, воскрес в ней.

— Торопитесь! — рявкнул Торин. — До моста через Быструю не больше лиги!

И началась безумная гонка. Орки верхом на волколаках гнали отряд вдоль реки, оттесняя от моста, ибо знали, что Быстрая глубока и опасна, и гномы не смогут пересечь ее, если вздумают броситься в воду прямо здесь.

Гермиона бросила на отряд Протего Максима, но гномы, преследуемые орками, быстро рассредоточились по плато, и чары скоро рассеялись.

Она, не задумываясь, выпустила Аваду, когда один из волколаков оказался настолько близко, что чуть не ухватил их пони своей ужасной пастью.

Гермиона швырялась смертельными проклятиями не хуже Пожирателя Смерти, справедливо рассудив, что Министерство вряд ли сумеет привлечь ее к наказанию за это.

Она с облегчением увидела, что их отряду удалось повернуть в сторону моста, но радость ее была недолгой.

Девушка обернулась назад, ища глазами Торина, и увидела, как лошадь под ним с визгом боли грянулась о землю, а гном, перекувыркнувшись несколько раз, полетел вниз по высокому каменистому берегу и скрылся в воде.

— Кили! Торин упал в реку! — завопила она. Ее крик потонул в скрежете металла и захлебывающемся орочьем хрипе. Это Двалин, сидя верхом на пони, орудовал двумя обоюдоострыми секирами сразу.

В это мгновение черная орочья стрела ужалила их пони по касательной в ногу. Бедное животное взбрыкнуло и понеслось вскачь. Инерцией Гермиону вырвало из рук Кили, она вылетела из седла, покатилась, раздирая одежду и тело об острые прибрежные камни, и почти теряя сознание от боли, и упала в реку.

Холодная как лед вода вышибла дух, перекрыла кислород и, сомкнувшись над головой, стиснула грудь темнотой и удушьем. Гермиона рванулась вверх и почти тотчас вынырнула. Наверху толпились орки, пуская в нее стрелу за стрелой. Сумасшедшее течение понесло ее, залепляя глаза водяной пеной, но она успела заметить недалеко впереди черноволосую голову Торина. Гном то и дело уходил под воду, отплевывался, но Гермиона увидела, что ему удалось зацепиться за один из валунов, торчащих посреди реки.

— Торин! Держись!

Она плыла к нему, борясь с течением, и наконец ухватила его за руку.

— Эмин... — просипел гном. — Отряд...

— Они успели к мосту... Да держись же за меня, мантикора тебя задери! — выругалась она.

Торин выглядел неважно. Кровь из рассеченного лба заливала лицо, вдобавок он казался совершенно ослабевшим. Гермиона поняла, что он не умел плавать.

До противоположного берега было недалеко, и течение в этом месте стало тише, но ей приходилось, работая одной рукой, тащить за шиворот Торина, да еще следить за орочьими стрелами, сыплющимися вокруг, словно град.

Наконец она почувствовала под ногами дно и выволокла гномьего короля на землю. Их хватило лишь на то, чтобы доползти до ближайшего крупного валуна и, укрывшись за ним, упасть без сил. Последней связной мыслью Гермионы была мысль о том, что в нормальном спокойном состоянии она нипочем бы не сумела вытащить из воды тяжелого гнома. Хорошо, что орки не могли перейти через реку.

* * *

— Я возвращаюсь, — заявил Кили. — Их надо найти.

— Я тоже! — завопил Бильбо. — Гэндальф, мы бросили ее, бросили там с этими ужасными гоблинами! Я не двинусь с места, пока не найду Эмин!

— Никто не собирается их бросать, мистер Беггинс, — сказал волшебник.

— Там туча орков! — возразил Балин. — Они перестреляют нас как куропаток!

— Там дядя! И там Эмин! — в отчаянии заорал молодой гном. — Они могли утонуть, орки могли их поймать! Я не буду сидеть сложа руки, Гэндальф, — обратился он к волшебнику.

— Немедленно успокойся! — загремел маг, стукнув посохом. — Эмин прекрасно умеет плавать, да и твой дядя — не беспомощный младенец! Я понимаю, что ты чувствуешь Кили, — уже мягче добавил он. — Но постарайся мыслить хладнокровнее. Они, скорее всего, уже выбрались на этот берег. Мы пойдем по вдоль по течению реки на рассвете.

— Но они одни и без оружия! — не унимались братья. Кили вытащил из кармана и показал магу палочку Гермионы.

— Здесь начинается Имладрис. Орки не посмеют сунуться сюда, дикие звери не заходят в эти края, — волшебник похлопал Кили по плечу. — Мы найдем их завтра.

* * *

Гермиону била крупная дрожь от пережитого ужаса, боли и холода. Было темно и очень, очень холодно. Мокрая одежда лубенела на ночном морозном ветру, тяжелые длинные волосы растрепались и лезли в лицо. Голова замерзла так, что Гермионе чудились тысячи мелких иголочек, вонзающиеся в мозг. Сознание медленно ускользало. Безумно хотелось спать.

— Эмин. Эмин! — девушка не реагировала на свое имя, и Торин грубо встряхнул ее за плечи. — Поговори со мной, слышишь?!

— Хо...ло...дно... — прошептала она. Губы посинели и не слушались. — Так холодно...

Торин схватил ее лицо в ладони. Она была ледяной, вся она. Нужно сделать что-то немедленно, иначе он потеряет ее. Торин был сильным. Он был закален тяжелой жизнью в северных землях, годами скитаний без крова и пристанища. Он мог бы вынести любой холод. Но не Эмин. Девочка вытащила его из реки, в которой он непременно бы утонул, если бы не она, но он не мог сейчас вытащить ее.

— Эмин, не спи! Послушай. Ты должна нам помочь.

Она покачала головой. Хотелось только спать.

— Я выронила палочку... Инсендио... не выйдет... так...

— Смотри на меня! — приказал Торин. — Ты магиня, ты направляешь магию, магия внутри тебя! Она никуда не делась, Эмин. Тебе просто надо сосредоточиться.

— Не могу...

— Во имя Дарина, ты должна постараться! Не вздумай оставить этого неуклюжего хоббита в моем отряде одного! Кто, кроме тебя, будет с ним нянчиться?

Гермиона прикрыла глаза, цепляясь за потоки магии внутри нее. Невербальные и беспалочковые заклинания давались ей нелегко, но здесь, в этом мире... Средиземье было словно создано для колдовства! Ведьма чувствовала, как магия живет в воздухе, камнях, воде, как она свободно струится сквозь ее тело. Гермиона открыла глаза и увидела сгусток света на своей ладони. Она беззвучно засмеялась.

— Получилось!

— Сможешь разжечь костер?

Она неопределенно кивнула.

Торин свалил в кучу несколько бревен, выброшенных на берег, и Гермиона подожгла их беспалочковым заклинанием. Секундой позже она привела в порядок их одежду. Теперь они были сухими и не так страдали от холода.

Гермиона чувствовала себя странно. Тот факт, что беспалочковые и невербальные заклинания удавались здесь на удивление легко, не мог ее не радовать. Она не зависела от «глупых маханий палочкой», от обязательного бормотания заклинаний. И она определенно теперь понимала Снейпа, который оттачивал свою невербальную магию до совершенства. Чувство свободы опьяняло. Но вместе с тем Гермиона ощущала, что ее связь с волшебным миром — миром Хогвартса, где чуть больше года назад она оставила своих друзей — потихоньку теряется, словно бы истончаясь. Еще недавно это испугало бы ее, но сейчас у нее были здесь люди, конечно, не совсем люди, которых она тоже могла назвать друзьями. Она не была одна.

— Эмин, — мягко позвал Торин. — Нужно поспать.

Она молча кивнула, послушно сворачиваясь в клубок на каменистой земле. Торин усмехнулся.

— Иди сюда, — он протянул ей руку, и когда Гермиона подошла, притянул ее к себе, обнимая.

Инстиктивно она рванулась прочь и уперлась руками ему в грудь, пытаясь оттолкнуть.

— Торин, что ты делаешь?

— Ну-ка, тихо! — приказал гном. — Я пытаюсь согреть нас обоих. Или ты собралась спать на этой мерзлой земле без плаща? Замерзнешь и чего доброго еще околеешь. Что я тогда скажу мистеру Беггинсу?

Гермиона послушно придвинулась ближе. Торин ухмыльнулся и закинул руку ей на плечи.

— Леди, да вы покраснели, клянусь памятью Дарина! До сих пор вы чувствовали себя абсолютно непринужденно в компании мужчин! — дразнил он ее.

— В том мире, откуда я пришла, в течение пяти лет моими лучшими друзьями, господин гном, были именно мужчины, — в тон ему ответила Гермиона. — Так случилось, что я оказалась негодной для женской дружбы.

— Это многое объясняет, — кивнул Торин. — Твою дружбу с Кили, например, — осторожно добавил он.

Гермиона задумалась.

— Мне нравятся твои племянники, — сказала она. — Они милы и добры и заботятся обо мне, как это делали Гарри и Рон.

— Это... нормально в твоем мире? — Торин замялся, не зная, как выразиться. Меньше всего сейчас он хотел ее обидеть. — Я имею ввиду дружбу девушки с юношами?

Гермиона удивленно округлила глаза.

— У нас девочки учатся вместе с мальчиками, проводят много времени вместе. Общаются, влюбляются... Конечно, определенные правила приличия есть, но общения между полами никто не ограничивает... — она замялась, — Если это то, что ты имеешь ввиду.

Торин промолчал, постаравшись скрыть смущение. Да, я определенно имел ввиду именно это.

— Я люблю учиться, — продолжала она. — Знаешь, как меня называл мой профессор зельеварения? Гриффиндорская Мисс Всезнайка, вот что он говорил. Знать все, знать больше, чем знают потомственные волшебники. Быть сильнее, чем чистокровные дети... Будто чистота крови является показателем того, достоин ли ты жить в волшебном мире, и от нее зависит, какое место ты будешь там занимать.

Гермиона пристально посмотрела на гномьего короля.

— Я была на самой нижней ступени этой лестницы, Торин. Никто. Грязная кровь. Грязная, потому, что мои родители — обычные люди без крупицы волшебства. Две трети чистокровных волшебников в моем мире считают, что такие, как я, недостойны жить. Они поклоняются самому жестокому чародею современности и охотятся на грязнокровок. Они уничтожают нас, Торин. Меня пытались убить не один раз. И однажды почти преуспели. В ту ночь погибли мои родители и маленький брат. Но мы боремся с тьмой. Настанет день, и Волдеморт падет. И ни один магглорожденный волшебник больше не будет бояться за свою жизнь.

— Ты хочешь вернуться, чтобы помочь друзьям? — спросил гном.

Гермиона длинно зевнула. Ее голова склонилась на плечо Торина.

— Конечно, хочу. Но я чувствую, что это больше не моя битва. Прошло слишком много времени, уже год я живу в Средиземье, и надежда вернуться в Англию угасает во мне. Я больше не гриффиндорская всезнайка Гермиона Джейн Грейнджер.

— Кто же ты? — прошептал Торин.

— Я — Эмин из Шира, племянница хоббита Бильбо Беггинса из поместья Бэг-энд... что в Хоббитоне... — едва слышно пробормотала девушка. Ее глаза стали слипаться и скоро она уже крепко спала.

* * *

Торин проснулся, по обыкновению, с рассветом. Первые лучи солнца уже согревали остывший за ночь воздух и ласково щекотали щеку. Он открыл глаза и обнаружил, что лежит, уткнувшись лицом в целый ворох золотисто-каштановых кудрей. Длинные мягкие пружинки сплетались с его собственными черными волосами, щекотали шею, и по-видимому, даже служили подушкой его голове.

Эмин еще спала.

Торину понадобилась минута на осознание положения, в котором они оказались. Девушка не просто лежала рядом. Он держал ее в объятиях, вжимая спиной к себе в грудь, повторяя телом все ее изгибы.

Торин ощутил, как вместе с паникой со дна его крови поднимается древний, как мир, осадок. Он обнимал ее. И под его мозолистыми, грубыми от тяжелой многолетней работы ладонями была не ткань одежды, а теплая, нежная кожа девичьего живота. Он мог чувствовать ее размеренное дыхание, биение ее сердца, мог ощутить под пальцами впадинку ее пупка.

Голос здравого рассудка вопил, запертый в темнице инстинктов, призывая немедленно вскочить, отпихнуть девушку прочь.

Внутренне застонав, Торин утопил лицо в ее густых волосах. Она пахла чистотой и сладостью, и немного — рекой и пламенем костра. Он переместил руку, проводя пальцами по мягким кудрям.

И на неуловимо короткое мгновение припал губами к ее шее. Он ничего не понимал. Это было наваждение, морок и небыль. И одновременно — объяснение тому сбивающему с толку чувству, настигнувшему его на пороге Бэг-энда много дней назад. Торин перепугался.

Великий Ауле! Мой племянник вызовет меня на поединок, убьет и будет совершенно прав.

С трудом овладев собой он отстранился и легонько потряс девушку за плечо.

— Эмин.

Гермиона проснулась и, как следовало ожидать, тотчас шарахнулась от него, бормоча извинения. Она выглядела гораздо лучше, чем после их вынужденного купания: мертвенная бледность исчезла с ее лица, губы перестали быть серыми и приобрели нормальный оттенок.

Торин прищурился, устремив взгляд вдаль. Он не будет смотреть ей в глаза прямо сейчас.

— Нужно идти. Мы должны найти остальных, — не глядя на девушку, сказал он.

Гном вздрогнул и нервно сглотнул, когда Гермиона удержала его, взяв за руку.

— Постой. Я попробую определить направление, в котором нам следует идти.

— Я и без того это знаю, — раздраженно проворчал Торин. — Мост там, стало быть и идти туда.

Гермиона смутилась от его неожиданно резкого тона.

— Нет... прости, но ты не понял... Я могу увидеть их.

С этими словами она прикрыла глаза, и прошептав Хоменум Ревелио, указала направление.

— Они совсем близко.

Через четверть часа стало ясно, что применять чары было совсем не обязательно, ибо гномий отряд во главе с Гэндальфом вынырнул из ближайшей рощицы. Навстречу с радостным криком тут же устремился Бильбо.

— Ну, мистер Беггинс, нашлась ваша потеря? — добродушно усмехнулся Гэндальф, когда отряд воссоединился, и гномы обступили Торина и Гермиону.

— Не лучшее время для шуток, мистер Гэндальф. В моих волосах появилась седина этой ночью. — обиженно произнес Бильбо. — Эмин, ты цела, дорогая? — засуетился он, пытаясь ощупать Гермиону.

— Все в порядке, дядя. — заверила она хоббита.

— Эмин! — выдохнул Кили, сгребая ее в объятия и пристально вглядываясь в ее лицо. — Мы чуть с ума не сошли, думая, что потеряли сразу вас обоих!

Гермиона уткнулась ему в грудь.

— Леди волшебница оказывается удивительно хорошо плавает, — пряча улыбку, сказал Торин. — Это она вытащила меня из реки. Я обязан ей жизнью.

— Не более, чем я вам, — возразила Гермиона. — Или это не вы согревали меня до утра, не давая превратиться в кусок льда?

При этих словах Торин переменился в лице и, отвернувшись, раздраженно бросил:

— Может, хватит расшаркиваться? Если я правильно понимаю, мы потеряли четырех пони вместе с поклажей. До Ривенделла недалеко, но одним днем не управимся. Не лучше ли поторопиться?

* * *

Окрестности наводили скуку своим однообразием. Валуны да редкие пятачки соснового леса перемежались с обширными каменистыми пустошами да целыми полями мхов и лишайников. Здесь осень уже вступила в свои права, и Бильбо с тоской думал о далеком солнечном Хоббитоне.

Мглистые горы встали внезапно и устрашающе. Их седые пики кутались в облака, подножия тонули в тумане. Грозные и мрачные, словно молчаливые стражи, они вызывали ни с чем не сравнимый трепет, будто бы пытаясь запугать путников, развернуть их вспять, заставить отказаться от цели.

Уже второй день они ехали молча. Обыкновенно болтливый Гэндальф нынче почти не раскрывал рта, был хмур и озабочен. Уж он-то лучше любого в отряде знал, сколько опасностей таится по дороге через Мглистые горы, и какие твари обитают под их корнями.

Гермиона никогда раньше не видела столь величественных гор. Она разглядывала их с восторгом, обратив лицо к снежным пикам, и физически ощущала, как сжимается сердце от этой пугающей красоты.

Кили рассказывал ей о жизни в Синих горах, о глубоких шахтах и золотых жилах, пронзающих тело камня. Он говорил много и значительно о своем народе и об их с Фили матери Дис, сестре Торина, о Фрерине Могучем, их отце, что погиб в битве при Мории, оставив их сиротами.

Гермиона засыпала его вопросами. Она солгала Торину тогда, ночью на берегу реки. Всезнайка в ней была жива и теперь удовлетворяла свое любопытство, признав за жертву одного молодого гнома.

Торин был задумчив и угрюм, на вопросы отвечал односложно, большей частью отмалчиваясь. Гномы понимали, что их вожак погружен, по всей видимости, в очень тяжкие раздумья, и решили, что причина в предстоящей встрече с эльфами и грядущем переходе через Мглистые горы. Словом, в делах насущных.

Он украдкой вслушивался в разговор Кили и Гермионы, невольно отмечая то, с какой жадностью девушка впитывает информацию. И изо всех сил постарался не расплыться в улыбке. И впрямь, Всезнайка. Теперь она сетовала, что ей не хватает книг.

Он спешно отвел взгляд, когда к нему подъехал Гэндальф.

— В чем твоя проблема, Торин? — спросил он. — Ты сам не свой.

Проклятый всезнающий чародей! Есть ли на свете то, чего он не может углядеть?

Торин злился на Гермиону. Она оказалась таким внезапным, таким раздражающим дополнением к отряду; он думал, что девчонка станет обузой и готовился при первом же ее проколе бросить Гэндальфу в лицо обвинения. Но она не только смогла заботиться о себе и хоббите, но еще и весьма умело пользовалась своей магией, облегчая походную жизнь отряда. А в итоге умудрилась спасти ему жизнь и в мгновение ока внесла в его душу смятение. Смятение, которому он боялся дать имя.

Эльфы помогут ей вернуться в ее мир. Или же она пройдет весь путь до Одинокой Горы и уйдет после. Ведь Гэндальф сказал, что она найдет дорогу домой, когда доберется до Эребора.

Так или иначе, она останется, не более чем воспоминанием. Так будет лучше, — упрямо твердил он сам себе.

— Никаких проблем, маг, — ответил он.

* * *

К концу дня окружающий пейзаж начал меняться. Лес стал гуще, а деревья выше. В основном это были гладкие золотистокорые сосные с кудрявыми темно-зелеными кронами, от которых шел неповторимый аромат хвои. Весело журчали многочисленные родники, прятавшиеся в камнях. Заметно прибавилось живности — пели птицы, по деревьям сновали белки, роняя сосновые шишки путникам на головы.

Несмотря на усталость и почти полное отсутствие провизии, настроение в отряде улучшилось. Даже Бильбо, тысячу раз успевший пожалеть о том, что покинул Бэг-энд, воспрял духом и весело переговаривался с гномами.

Едва стемнело, путники вышли к высокому скалистому обрыву, за которым, внизу, окруженная водопадами, озаренная мягким сверхъестественным светом, лежала прекрасная лесистая долина.

— Что это? — прошептала Гермиона, когда отряд остановился на краю скалы.

— Это Имладрис. Место, где каждый волен делать, что ему угодно. Усталый путник найдет здесь кров и отдых, бездомный — прибежище, страждущий — исцеление. Но берегитесь те, у кого тьма в душе, ибо злу нет сюда дороги, — ответил ей неожиданно звонкий необыкновенно чистый голос, и из деревьев показался высокий мужчина, одетый в серебристо-серый охотничий костюм. За спиной у него висел лук и колчан со стрелами. Он вел под уздцы стройного белого скакуна, в гриву которого были вплетены мелодично звенящие колокольчики. То, что это был эльф, Гермиона поняла, взглянув в скривишееся лицо Торина.

— Здравствуй, Линдир! — вокликнул Гэндальф, спешиваясь. — А я уж думал, что позабыл на старости лет дорогу и заблудился.

— Твоя память была непогрешима всегда, Митрандир, — поклонился эльф. — Но что за диво я вижу? Тринадцать гномов, хоббит и человеческая женщина путешествуют вместе да еще и в компании бродячего мага!

— Нет в этом никакой невидали, Линдир, — строго сказал Гэндальф. — У них разные пути, да одна на всех дорога. А привела нас в Ривенделл нужда. Мы ищем отдыха и ответов.

— Полагаю, вы найдете их, — засмеялся Линдир. — А скажи-ка мне, Митрандир, что за магию я ощущаю сейчас? Она льется как эльфийская песня и согревает меня, словно солнечный свет! Неужто гномы внезапно научились колдовать?

Торин тотчас нахмурился и уже открыл рот, чтобы осадить наглого эльфа, но Гермиона неожиданно опередила его.

— Гномы испокон веков владели магией камня, — сказала она. — Но то, что почувствовали вы, исходит от меня.

В безмятежных синих глазах эльфа отразилось удивление, он тепло улыбнулся и поклонился Гермионе.

— Человеческое дитя, наделенное магией! — воскликнул он. — Это ли не удивительно, Митрандир? Что ж, спускайтесь в долину, Владыка Элронд ждет вас. Да будьте осторожны — тропа узка и крута, а тьма стоит на пороге! Но в Ривенделле вам не надо бояться тьмы и ночи.

И напевая на эльфийском, он ступил на тропу, приглашая следовать за собой.

Мудрость рождается в вехах столетий,

Мудрые духом сильны и чисты,

Их наставленья не так уж просты,

Мы же в сравнении с ними — лишь дети...

Когда путники въехали в ворота, Гермионе, давно уже уставшей чему-либо удивляться, показалось, что она попала в невыразимо прекрасную сказку, потому что Ривенделл был, за неимением другого слова, прекрасен. Изящные витые облепленные плющом колонны, невесомые, словно бы парящие в воздухе арки, мраморные фонтаны, наполненные искрящейся водой — все это казалось застывшим вне времени, вечным, неизменным... Хотя осень добралась и сюда, позолотив кроны деревьев и устлав каменные мостовые толстым ковром рыжих и багряных листьев.

Владыка Элронд ждал их вместе со своими сыновьями — Элладаном и Элрохиром.

— Приветствую тебя, Элронд из Ривенделла, мой старый друг! — воскликнул Гэндальф.

— Добро пожаловать в Последнюю Приветную Обитель, Торин Дубовый Щит! — звучно произнес эльф. — Митрандир поступил правильно, когда привел тебя сюда.

Владыка в отличие от других своих сородичей не показался Гермионе юным. и все же она не могла не смотреть на него во все глаза. Прежние познания об эльфах ограничивались для нее хогвартсскими "угнетенными" домовиками, с которыми Элронда и его соплеменников она не посмела бы сравнить.

Торин казался угрюмее, чем обычно и промолчал в ответ на приветствие, лишь смерив эльфийского Владыку тяжелым, полным презрения взглядом. Остальные гномы сбились в кучу, перешептываясь, и Гермиона видела, что они не держат рук далеко от своего оружия. Она неодобрительно глянула на них и шагнула вперед, еще не слишком ясно понимая, что именно собирается сделать.

— Мы благодарим вас за гостеприимство, лорд Элронд, — смело сказала она, ощущая, как гневный взгляд гномьего короля прожигает ей спину. — И просим прощения, если были недостаточно вежливы.

Серые глаза эльфа остановились на Гермионе и внезапно заискрились лаской и весельем. Элронд приглашающе протянул девушке руку.

— Подойди ко мне, леди Эмин из Шира.

Торин сделал рывок в сторону Гермионы прежде, чем сумел себя остановить. Он и Кили одновременно оказались между нею и эльфами. Торин вызывающе скрестил руки на груди.

— Ваше беспокойство делает вам честь, но я не собираюсь причинить девушке вред, — мягко проговорил Элронд, — Торин, позволь ей подойти.

Гномы нехотя отступили. Элронд шагнул к Гермионе и осторожно притронулся длинными изящными пальцами к ее вискам. Глаза девушки расширились, когда она ощутила легкое прикосновение чужого разума. Гость был чист и светел; от него исходила неведомая энергия и теплое успокаивающее сияние. Пожалуй, это даже приятно, — подумала она. Эльф улыбнулся ее последней мысли и разорвал контакт.

— Ты светлый ребенок, Эмин, — сказал он. — И магия твоя так же сильна, как сильны твое сердце и дух. Мы будем говорить позже, когда вы отдохнете и наберетесь сил. Торин, — он обернулся к гному. — Я должен буду многое с тобой обсудить, а пока прошу тебя, усмири свою гордость и позволь мне предложить твоим людям кров и пищу. Мои сыновья проводят вас в ваши покои.

Торин раздраженно дернул бровью, но все же, приложив руку к груди, слегка поклонился.

* * *

— Сюда, леди, — позвал нежный голос, и кто-то мягко подтолкнул Гермиону в спину. Она обернулась и увидела одного из сыновей Владыки. Он был так же нечеловечески прекрасен, как и остальные эльфы и весьма походил на своего отца, за исключением глаз, которые у него были не серыми, как у Элронда, а ярко-синими.

— Я Элрохир, — улыбнулся он. — Леди говорит по-эльфийски?

— Боюсь, что нет, — вздохнула Гермиона.

— Вы могли бы научиться, — продолжал эльф. — Это будет полезный навык.

— Я прожила в Шире год, лорд Элрохир, а там нет никого, кто знал бы язык волшебного народа. Вот если бы у меня были книги... — глаза Гермионы сверкнули.

Молодой эльф замолчал.

— Возможно, я смогу помочь, — сказал он после минутного размышления.

Он провел ее по узким мощеным дорожкам, которые освещались огромными белыми свечами, установленными в изящные витые пятисвечники. В стороне, где находились жилые обиталища, света было больше, а повсеместно вьющийся плющ сплетался стеблями под потолком, образуя целые зеленые коридоры.

Они остановились перед стеною, увитой лозой.

— Это ваши покои, леди, — сказал Элрохир, отворяя абсолютно незаметную для Гермионы дверь. — Здесь есть все, что нужно. Можете принять ванну и отдохнуть, сменную одежду для вас уже принесли. Моя комната точно напротив вашей, только в конце коридора. Позовите меня, когда будете готовы, и я отведу вас в трапезную.

— Благодарю, лорд Элрохир, — поклонилась Гермиона. — Могу я спросить, где мой спутник, хоббит Бильбо Беггинс, и остальные гномы?

— Вы можете не волноваться, их разместили в другом крыле дворца. Вы встретитесь с ними за ужином. Приятного отдыха, леди.

Гермиона осторожно вошла в комнату и огляделась. Покои заливал золотистый свет, идущий снаружи — огромные оконные проемы, оплетенные цветущей лозой, открывали вид на весь Ривенделл. Девушка ощутила, как ее лица касается теплый ветерок. Где-то внизу слышалась прекрасная музыка и нежное пение.

Открыв маленькую дверку в глубине комнаты, Гермиона очутилась в довольно просторном помещении, с верху до низу выложенном разноцветными гладкими камушками. Посредине, почти полностью утопленный в пол, обнаружился небольшой бассейн. Гермиона не удивилась, не найдя крана. В конце концов, это не Англия. Привычный водопровод заменял вделанный в стену желоб со свисающими с двух сторон цепями. Горячая и холодная вода, — догадалась девушка. На каменной тумбочке присутствовало и мыло — божественно пахнущая паста, достаточно близкая к тому типу кускового мыла, к которому она привыкла, и стопка огромных мягких полотенец из незнакомого материала.

Гермиона вычесала из волос мусор и с наслаждением смыла с себя пот и походную грязь. Для этого ей пришлось два раза менять воду в бассейне. Ссадины на локтях и пятой точке, полученные в процессе спуска с каменистого берега Быстрой, покраснели и назойливо саднили.

На постели помимо нового комплекта походной одежды, состоящего из плотных брюк и мягкой длинной туники зеленого цвета и кожаной куртки, лежало синее эльфийское платье с низким вырезом и серебристой отделкой, а также новые сапоги на гибкой подошве из мягкой кожи. Поверх всего этого Гермиона обнаружила баночку с вязкой субстанцией с сильным травяным ароматом. Должно быть, ранозаживляющая мазь. Она улыбнулась. Эти эльфы все предусмотрели.

Она восхитилась красотой платья, но предпочла штаны с туникой, сочтя их более подходящими для себя.

Гермиона просушила волосы магией и расчесалась, углядев на прикроватной тумбочке костяной гребешок. Пустив по бокам от висков к затылку пару хитро сплетенных косичек и оставив остальные волосы свободно сбегающими по плечам и спине, она удовлетворенно улыбнулась и отправилась на поиски своего провожатого.

* * *

— Сюда, леди! — Элрохир провел ее к дверям в большой светлый зал, из-за которых уже слышались голоса гномов. Их настроение было заметно лучше; несмотря на поздний час они смеялись и шутили, кое-кто даже пытался петь. Гэндальф тоже был там — Гермиона видела его длиннобородую тень, подрагивающую в свете лучин.

— Где Эмин? — раздался взволнованный голос Бильбо. — Почему ее до сих пор нет? Куда ее уволок этот длинноволосый красавчик?

— Она — не наша забота!

Гермиона замешкалась лишь на мгновение, но рев Торина заставил ее замереть, превратившись в соляной столб.

— Но...

— Никаких возражений, мистер Беггинс! Я — вожак отряда, членом которого вы являетесь. Девушка останется в Ривенделле. Элронд мудр и сумеет ей помочь. Она была не более чем помехой в нашем деле.

Гермионе показалось, что ее внутренности свернулись в тугой клубок. Жуткое ощущение. Она бессильно привалилась к стене и закрыла лицо руками, чувствуя как в глазах предательски защипало. Элрохир смотрел на нее сочувствующе.

Гномы казались весьма озадаченными вспышкой гнева своего вожака в адрес юной ведьмы. Они даже прекратили жевать, с интересом уставившись на своего короля. С Торином, конечно, всегда было непросто. Будучи вспыльчивым и раздражительным, он не являлся легким лидером, но все они привыкли повиноваться ему и были готовы идти с ним до конца. Но на этот раз он перегибал палку.

— Как же так, дядя Торин? — заглядывая ему в лицо, едва слышно спросил Кили. — Скажи мне, что это неправда, — взмолился он.

— И верно, какая муха тебя укусила? — воскликнул Балин. — Объясни, мы не понимаем. Девочка — не бремя, она помогает нам.

Я все это знаю сам! Торину понадобилось все его самообладание, чтобы не выкрикнуть эту фразу вслух. И ему было больно видеть отчаянье в глазах своего племянника. Он утешающе похлопал его по плечу.

— Кили, она чужая здесь. Ты слышал, что сказал Гэндальф — эльфы помогут ей вернуться. В любом случае Эмин исчезнет из твоей жизни, ты отдаешь себе в этом отчет? Уж не лучше ли будет, если это случится сейчас?

Кили стиснул кулаки.

— Ей не обязательно уходить!

— Во имя Дарина, ты не забыл спросить, чего хочет она?!

Этого было довольно для Гермионы. Она оттолкнулась от стены и, вытерев начинающие капать слезы, высоко подняла голову и вошла в трапезную. Проигнорировав Торина, она с мрачным удовольствием отметила, что остальные гномы рады ее видеть, и, несмотря на напряжение, повисшее в зале, приветствовали ее искренними улыбками. Кили с вызовом глянул на дядю поверх ее макушки.

— Полагаю, она все слышала, — шепотом сообщил на ухо Торину Гэндальф.

— Полагаю, что мне все равно, — мрачно отозвался гном и, с грохотом отодвинув стул, вылетел из зала.

— Не уверен, мой друг, не уверен... — пробормотал Гэндальф, качая головой и озадаченно глядя ему вслед.

* * *

Следующие несколько дней каждый провел как ему было угодно. После всех злоключений путешественники были рады наступившей передышке. Гномы спали с ночи до полудня и ели с полудня до позднего вечера, пели песни и рассказывали истории, Гэндальф пропадом пропадал где-то вместе с Элрондом. Одному Манвэ было известно, о чем они там говорили, но старый маг и носа не казал пред очи Торина и компании. Сам Торин мало говорил с другими гномами и вовсе не принимал участия в их веселье и искал уединения, подолгу стоя один на балконе и думая о своем.

Бильбо в компании Гермионы бродил по замку, неприлично широко разевая рот на эльфийские диковины и самих эльфов, чем часто вызывал их смех и беззлобные шутки. Сама же Гермиона, еще в первый день получившая в подарок от сыновей Элронда небольшую книгу в кожаном переплете с серебряной вязью, оказавшуюся толкователем эльфийских слов с всеобщего языка, часами разбирала эльфийские руны под руководством Элрохира. Рядом с Гермионой почти неотлучно находился Кили, решивший вдруг, что сыновья Владыки — не слишком подходящая для нее компания. Фили не отставал от брата.

Гермиона заметила, что братья отдалились от своего старшего родственника. Она помнила, с каким выражением Кили говорил о ней тогда, у дверей трапезной, и переживала, что стала причиной размолвки молодых гномов с Торином.

Она ни словом не обмолвилась о том, что слышала их разговор, хотя не могла не признаться себе, что он стал отправной точкой в ее нынешних размышлениях. Ей нравился Кили. Она находила его не только симпатичным и веселым, но и серьезным и надежным, хотя до последнего момента отказывалась понимать, что его отношение к ней постепенно перестает вписываться в рамки обычной дружбы.

Принятие этого факта, к удивлению самой Гермионы, не стало сложным. Она обнаружила, что все еще не испытывает неловкости в компании молодого гнома, ее по-прежнему не тяготило его почти постоянное присутствие, его граничащая с родительской опека и даже весьма категорическое заявление о том, что он больше не хочет видеть рядом с ней Элрохира.

Гермиона отдавала себе отчет в том, что будь на его месте Гарри или Рон, она как минимум посоветовала бы тем идти лесом.

И, кажется, ее совсем перестало беспокоить то, что Кили можно было назвать человеком только с большой натяжкой.

Времени на то, чтобы разобраться в себе у Гермионы было предостаточно, ибо она решила, несмотря на категорический протест Торина, идти вместе со всеми к Одинокой Горе.

Кили и Фили рассказывали об Эреборе так, будто бывали там сами. И теперь ей тоже хотелось посмотреть на Последнее Великое Королевство Гномов

* * *

Через несколько дней, когда путешественники отдохнули и набрались сил, Элронд собрал Совет, на который, дабы не было лишнего шума и толкотни, позвал кроме Торина только Балина, да еще, конечно, Гермиону, ибо некоторые из вопросов, бывших на повестке дня, касались ее самым конкретным образом.

Девушка вошла в зал Совета, приветствовав присутствующих молчаливым поклоном, постаралась обойти Торина по самой дальней траектории и скромно уселась в сторонке. Выражение лица подгорного короля не поменялось, однако в глазах распустилось целое разноцветье эмоций. Лорд Элронд, заметив это, неуловимо улыбнулся и опустил глаза, погасив сверкнувший во взгляде огонек.

Гэндальф уже восседал в центре зала, за круглым каменным столом. От его всесущего внимания также не ускользнули маневры Гермионы, однако чародей не был столь же сдержан как эльфийский владыка, и поэтому беззастенчиво хрюкнул в бороду.

— Торин, ты знаешь, зачем я заставил тебя прийти в Ривенделл? — поднявшись, спросил он.

— Я сильно ошибусь, если предположу, что ты хотел основательно попортить мне настроение? — хмыкнул тот. — Так вот — тебе это удалось.

— Не ошибешься, однако это было моей побочной целью, — парировал маг и невозмутимо продолжил. — Так вот. Несколько лет назад, когда твой ныне потерянный отец Траин только исчез из Синих гор, мне в руки попала одна небезызвестная тебе карта...

— Карта Одинокой горы и ее окрестностей? — перебил Торин. — Я не видал ее очень давно, да мне и нет в этом нужды: все тайные ходы Эребора известны мне безо всякой карты.

— Не будь так уверен. Взгляните все сюда, — маг извлек из складок своей хламиды потемневший от времени сложенный вчетверо лист пергамента.

Торин склонился над картой и удивленно произнес:

— Так она все это время была у тебя? Откуда?

— Это не так важно, главное, что там, где она была, ее больше нет.

Гермиона пристально всмотрелась в желтоватый пергамент, потом, повинуясь неведомому инстинкту, провела над ним раскрытой ладонью. Гэндальф следил за нею со спокойным интересом.

— Что-то не так, леди Эмин? — спросил Элронд.

Гермиона помедлила секунду.

— На карте есть что-то еще, возможно, скрытый текст, — сказала она. — Я не уверена, что это дезиллюминационные чары, их я смогла бы снять. Если только они не привязаны к крови наложившего их волшебника...

Торин покачал головой.

— Карту рисовал мой дед Трор. По счастью, он не волшебник.

— Тогда это могут быть полнолунные руны. Они видны только при свете полной луны, а иногда — только, если рядом находится оборотень в фазе превращения.

Торин пораженно уставился на Гермиону.

— Ты точно уверена, что пришла из другого мира? Откуда тебе известно про гномьи полнолунные руны?

Гермиона сглотнула и, призвав на помощь все свое спокойствие, ответила:

— Не знаю, гномьи они или нет, но у нас такое изучают в школе...

— Тогда нам остается только проверить догадку леди Эмин, — подытожил Элронд. — По удачному совпадению, сегодня как раз полная луна.

Он пригласил их следовать за собою и вывел из зала Совета на широкую каменную площадку под открытым звездным небом, которая была, по сути, уступом скалы. Откуда-то сверху низвергался водопад, рассеивая в воздухе невесомую серебристую водную пыль.

На краю скалы, у самого обрыва, рядом с каменным столом, изрезанным древними рунами, виднелась высокая женская фигура в серебристо-белом, будто сотканном из лунного света одеянии. Женщина обернулась, и Гермиона увидела, что сияние исходит и от ее лица и волос.

Она была нечеловечески прекрасна и, казалось, существовала вне времени и пространства, как звезда или богиня, спустившаяся на Землю по недоразумению.

Сердце Гермионы сделало бешеный кульбит, когда сверхъестественные синие глаза незнакомки остановились на ней. Она нервно сглотнула, но не смогла отвести взгляд. И дернулась от неожиданности, когда услышала нежный сильный голос прямо в своей голове.

Приветствую тебя, Эмин из Шира! Мы встретились с тобой здесь, в обители добра, где никто из слуг Тьмы не сможет услышать наш разговор. Но это не последняя наша встреча.

— Леди Галадриэль, приветствую вас и благодарю, что явились по моему зову, — почтительно произнес Гэндальф и низко поклонился.

Торин начал нервничать. Он скрипя сердце терпел Элронда и других обитателей Ривенделла только потому, что его об этом просил Гэндальф. Но присутствие на Совете Владычицы Лориэна, Белой Лесной Ведьмы, именем которой гномы пугали своих детей, было непосильным испытанием для его выдержки. Он с нескрываемым раздражением посмотрел на мага.

Тем временем Элронд мягко подтолкнул все еще не пришедшую в себя Гермиону к столу.

— Положи карту на стол, Гэндальф, — попросил он. — И давайте смотреть.

Сначала ничего не происходило, но когда лунный луч коснулся старого пергамента, под изображением Одинокой Горы стали проступать светящиеся серебристые руны. Торин и Гермиона склонились над картой голова к голове так, что их волосы соприкоснулись, и Торин прочитал:

— «Когда запоет серый дрозд, и последний луч падет на камень в День Дарина, откроется дверь, и утерянная магия майар излечит безумие, и не вернется тьма и жажда в сердца подгорных королей во веки веков, а свет древней магии снова озарит Средиземье».

Девушка и гном посмотрели друг другу в глаза. Через мгновение Гэндальф деликатно кашлянул, выводя их из ступора.

— Что это может значить? — спросил Торин.

— Полагаю, ты знаешь, что такое День Дарина и где находится потайная дверь в Эребор? — сухо спросил маг.

Гном раздраженно кивнул.

— Но дверь бесполезна без ключа, — сказал он с досадой.

В ответ на это Гэндальф жестом фокусника извлек из складок одежды, как недавно карту, большой изъеденный временем ключ с затейливой бородкой, подвешенный на цепочку.

— Узнаешь?

Торин поднял на мага округлившиеся глаза, в которых теперь отразилось почти благоговение.

— Откуда он у тебя? — прошептал он.

— Твой отец дал его мне, когда еще был в состоянии мыслить, с наказом передать тебе вместе с картой, ежели таковая найдется. Знаю, что с этим я запоздал, да только Траин не называл мне твоего имени, а на поиски понадобилось много времени.

— А вторая часть пророчества? — спросила Гермиона. — Кто такие майар?

— Вот поэтому мы и призвали леди Галадриэль, — произнес Элронд. — Я чувствовал, что ее мудрость может пригодиться нам. Эмин, — обратился он к девушке. — Расскажи нам о своем мире и о том, как ты попала в Средиземье.

* * *

Гермиона послушно, подробно, стараясь не пропустить ни одной детали, рассказала Совету о волшебном мире и об Арке Смерти. Упомянула Мерлина и Основателей, объяснила природу ее магии и показала некоторые заклинания. Элронд внимательно покрутил в длинных пальцах ее палочку из виноградной лозы.

— Ты чувствуешь, что здесь твоя магия стала сильнее? — вдруг спросил он.

Гермиона утвердительно кивнула.

— Но, что удивительно, мне все лучше и лучше удаются беспалочковые и невербальные заклятия, — добавила она и вздохнула. — Меня не покидает ощущение, что это, — она взяла у Элронда свою палочку, — становится совершенно бесполезным куском дерева здесь.

— Перестань использовать ее, дитя, — сказала Галадриэль. — Отпусти свою магию на волю, ибо она здесь у себя дома, и гораздо сильнее, чем может выдержать твоя палочка. Пусть магия свободно струится вокруг тебя, и скоро ты начнешь чувствовать и понимать вещи, о которых раньше не подозревала.

— Послушайте, — вмешался Торин. — Я иду в Эребор с единственной целью — вернуть себе и своему народу родину и камень, который погребен под брюхом Смауга! Аркенстон долгое время был символом королевской власти под горой, и я хочу, чтобы он снова засиял в Зале Королей. Поэтому я требую, чтобы мне объяснили, при чем тут, во имя Дарина, майарская магия и мой народ?

Галадриэль улыбнулась и взглянула Торину в глаза.

Уйдет в небытие то, чего сейчас ты ищешь, но то, чего ты не хочешь и чего боишься, будет обретено тобою.

— Когда Илуватар, Единый, нарек мир Эа, то спустились в него валар — величайшие духи, и майар — их помощники. Майар редко показывались в зримом обличье, но мудрейший из них, Олорин, любил жить среди эльфов и бродил часто в обличье одного из них. Был он другом всех детей Илуватара, любил их и сочувствовал им, а они внимали ему. Одно время он жил в Лориэне и наделил мой народ светлой мудростью. Но Олорина огорчало зло, растущее в мире, ибо тогда набирал силы Мелькор, прозванный Морготом, Врагом Мира. Олорин исчез из Эа, и о нем больше никто ничего не слышал.

— Мы предполагаем, что он нашел врата в другой мир, — сказал Гэндальф. — И унес туда свою силу и свою магию. Позже валар и майар ушли в страну Валинор, и магия их исчезла из Средиземья.

Маг сделал многозначительную паузу.

— Мы думаем, что Олорин нашел путь в твой мир, Эмин, и прошел он через такие же Врата, что и ты. И подарил свою магию достойным людям, которые стали основателями первых волшебных родов. Вот почему ты чувствуешь, как прибывает твоя сила, вот почему знаешь гномьи руны. Магия майар стихийна, и поэтому время от времени волшебники рождаются и в обычных семьях. Такие, как ты.

Гермиона и Торин смотрели, широко раскрыв глаза, и гном вдруг с запоздалым осознанием подумал, что они двое похожи сейчас на маленьких детей, с восторгом слушающих, как взрослые рассказывают им сказку. Они, по сути, и были детьми по сравнению с эльфами и магом.

— Ты понимаешь, что я хочу сказать, Эмин? — спросил Гэндальф, пытливо глядя на нее. — Наши миры сообщались еще в незапамятные времена и сообщаются сейчас. Где-то в Средиземье есть еще Врата. Еще одна Арка.

Гермиона нахмурилась.

— Но меня выбросило в Шире, под двери хоббитовской норы! — возразила она. — Там нет никаких Врат!

— Ты слышала, что сказал Гэндальф, магия — стихийна, — неожиданно вмешался Торин. — Тебя могло выбросить далеко от Врат. Теперь искать их — что иголку в стоге сена. Меня волнует другое. Думается, что пророчество на карте говорит о тебе.

— Значит, вопрос решен, — сказал Гэндальф, потирая руки. — Эмин идет с отрядом в Эребор, а на месте разберемся, что там имелось ввиду.

Торин был так глубоко удивлен и задет словами мудрых, что даже забыл о том, что собирался оставить Гермиону в Имладрисе. То, о чем рассказали Гэндальф и Галадриэль, в корне меняло дело. Эмин — часть пророчества. У нее своя роль в судьбе моего народа, нравится мне это или нет.

Сделанного не воротишь, сказанного не возьмешь назад, а пророчество нельзя отменить или изменить. Поэтому — как там сказал чародей? — разбираться придется на месте.

Горы встают высоко непокорные,

Сталь закаляется, крепнет рука;

Меч оплавляется в новую форму,

Острым становится кончик клинка...

Путешественники провели в гостеприимном Ривенделле две недели, и пора было выдвигаться в дорогу. До Одинокой горы предстоял еще долгий и тяжелый путь через Мглистые горы, Глухоманье и Лихолесье, опасностей на дороге было предостаточно, а непредвиденных задержек могло оказаться больше, чем на то надеялись гномы. Между тем до Дня Дарина — дня Осеннего Солнцеворота, первого дня нового года по гномьему календарю — оставалось все меньше и меньше времени.

Накануне отхода Владыка Элронд призвал к себе Гэндальфа, Торина и Гермиону с Бильбо. Он объяснил им лучшую дорогу через перевалы в Мглистых горах и предостерег от опасностей, таящихся среди камней.

— Будьте крайне осторожны — Глухоманье теперь кишит орками и гоблинами, а что творится под горами — мне и вовсе неведомо, — сказал он. — И опасайтесь эльфов Лесного Королевства — а вам непременно придется пройти через владения Трандуила — потому, что свет валаров в их сердцах меркнет. Мои лесные собратья стали слишком подозрительны и вспыльчивы и, вопреки обыкновению, могут сначала пустить в вас стрелу, а потом только задать вопрос. Торин Дубовый Щит, твоя цель светла и праведна, — продолжил Владыка. — Поэтому я желаю, чтобы удача сопутствовала тебе и твоему отряду. Прими от меня этот подарок.

С этими словами, Элронд подал гному тонкий меч из голубоватой стали. На рукояти светились зачарованные эльфийские руны.

— Этот славный клинок зовется на древнем наречии Оркрист, Рубящий Орков. Его выковали эльфы Гондолина в незапамятные времена. Пусть он послужит хорошему делу.

Торин нахмурился и встал было в позу, но Гэндальф так глянул на него из-под кустистых бровей, что у гнома пропало всякое желание спорить. Он с поклоном принял подарок и тут же взвесил в руке, с удовольствием примериваясь к идеальной балансировке клинка.

— Митрандир, Серый странник, мудрейший из мудрых, — проговорил Элронд, подавая волшебнику другой меч, с витой чернью вдоль клинка. — Имя его — Гламдринг, Разящий Блеск. Он некогда принадлежал великому королю древности.

Гэндальф с благодарностью принял подарок.

— Бильбо Беггинс, храбрый хоббит из Шира, твой меч пока не имеет имени, ибо имя клинок должен заслужить в бою, но я верю, что он станет помощником тебе в твоем приключении.

Бильбо тотчас смутился и покраснев, выдавил:

— Я вовсе не храбр, Лорд Элронд, и не искал этого путешествия. Думается, я бы более всего сейчас хотел оказаться у себя в норе.

— Храбр не тот, кто ничего не боится, а тот, кто нашел в себе силы посмотреть в лицо своим страхам, мистер Беггинс, — возразил эльф. — Носи свой меч с честью, и однажды он спасет тебе жизнь.

С этими словами Элронд обернулся к Гермионе, и взгляд его потеплел.

— Леди Эмин из Шира, девушка из другого мира, в которой живет магия майар, для тебя у меня есть особенный подарок.

Он взял в руки продолговатый предмет, завернутый в ткань, и, сдернув ее, обнажил изящный небольшой клинок с прихотливо изогнутой рукоятью. На мгновение Гермионе показалось, что от лезвия по стенам комнаты побежали разноцветные блики. Она ни разу в жизни не видела такой красоты.

— Это не простой клинок, — сказал Элронд. — Леди Галадриэль передала его для тебя.

Гэндальф вдруг поднялся и уставившись на меч в руках эльфа со священным восторгом, ахнул.

— Неужели это Саэнар Итил?

Элронд улыбнулся и кивнул.

— Я вижу, ты узнал клинок, Митрандир. Ты прав, это Саэнар Итил, Лунная Радуга, меч Лютиэн Тинувиэль, дочери майи Мэлиан. Все считали его утерянным, а он все это время хранился в Лотлориэне, у Галадриэли и Келеборна. Теперь он твой, Эмин. Возьми его.

Ошарашенная Гермиона дрожащими руками приняла клинок, и в следующий момент случилось удивительное: лезвие, лишь только коснувшись ее рук, засияло золотым светом.

— Лютиэн была наполовину майа. Но ты — человек, и одновременно носитель магии майар, — пояснил Элронд. — Поэтому меч признал тебя. Упражняйся с ним, думаю, учитель у тебя найдется, — он хитро взглянул на гнома и продолжил: — Люди здесь не обладают магией, поэтому пока ты — единственная в своем роде. Твори волшебство без палочки, помни, что оно будет совершенствоваться и расти, покуда взрослеешь и учишься новому ты.

Он повернулся к застывшему статуей Торину и остальным.

— Идите, и пусть вам сопутствует удача. Торин, — едва слышно сказал Элронд, подойдя вплотную к гному. — Ты должен чаще слушать свое сердце, оно у тебя искреннее и горячее и иной раз сможет подсказать верное решение лучше холодного и расчетливого гномьего ума.

* * *

Наутро отряд покинул гостеприимный дом эльфов. Пешком, потому что пони не место в горах, да и не умеют лошадки лазать по острым, как драконьи зубы, камням. Тут путникам как нельзя кстати пришлись чары незримого расширения, которые Гермиона наложила на их походные сумки.

Вот уж, воистину, не зря зовется Ривенделл Последней Приветной Обителью, потому что за пределами теплого прекрасного Имладриса природа почти тотчас опустела, помрачнела, дорога запетляла среди каменистых осыпей, перестали щебетать птицы.

Едва путники миновали мост через реку Быструю, ландшафт сразу стал повышаться, а к вечеру и вовсе поднялся сильный ветер, и похолодало так, что в воздухе закружились редкие снежинки. Путникам оставалось только радоваться, что эльфы снабдили их теплой одеждой.

— Торин, ты видишь куда ведет тропа? — спросил Гэндальф, останавливаясь и указывая куда-то вверх, посередь скал, и Торин кивнул. — Это о ней говорил Владыка Элронд. Единственный мало-мальски проходимый путь через хребет Мглистых гор. Не пройдем здесь — придется лезть под гору, чего мне, признаться, совсем бы не хотелось.

— Двалин! — позвал Торин. — Иди первым, у тебя больше опыта в лазаньи по горам, чем у любого из нас. Ты ведь прошел лабиринт Эмин-Мюил и поднимался на Азанулбизар, ведь так?

Тропа петляла вдоль скальной кромки, поднимаясь все выше и выше, и была так узка, что двум людям на ней нипочем бы не удалось разойтись. Под сапогами то и дело крошилась горная порода, и камешки, сухо щелкая, улетали вниз, исчезая в снежно-дождевой пелене.

Гермиона, до жути боявшаяся высоты и уже успевшая пару раз оступиться на этой кошмарной тропинке, старалась вовсе не смотреть по сторонам или тем паче вниз, а сосредоточила внимание на маячившей у нее перед носом черноволосой макушке Торина. В затылок ей пыхтел Кили, не забывая крепко держать ее за руку после того, как она однажды чуть не сорвалась вниз. Толстяк Бомбур замыкал шествие. Для своей внушительной комплекции он неплохо лазал по горам.

— Уже темнеет! — крикнул Балин. — Погода портится, и если так будет продолжаться и дальше, скоро ничего не станет видно в этой каше! Надо остановиться!

— Разве ты видишь подходящее место? — огрызнулся Торин.

— Смотрите! — указала Гермиона куда-то вперед. — Там небольшая площадка, если потеснимся — уместимся. Она правда открыта всем ветрам, но я прикрою нас магией. Сейчас это гораздо лучше, чем ничего.

Гладкая каменная площадка оказалась не такой уж маленькой, и отряд разместился там без проблем. Гермиона наложила Протего, создавая защитный купол, и гномы, наскоро перекусив, стали устраиваться на ночлег. Однако этой ночью им отдохнуть не пришлось.

* * *

Сперва загрохотал гром. Его гул слышался все ближе и ближе, треск стоял несусветный, мокрая вьюжная ночь время от времени озарялась вспышками молний. Гермиона выглянула из укрытия и пристально всмотрелась в снежную круговерть.

И чуть было не оказалась стряхнутой в ущелье, когда каменный пол под ногами дрогнул от очередного громового раската. Гермионе показалось, что молния сверкнула не более чем в ста футах от места, где укрылся отряд.

Интуиция подсказывала ей, что события, разворачивающиеся этой ночью в горном ущелье, имеют мало общего с обычной грозой. Она почувствовала магические колебания в воздухе и в камне под ее ногами и, беспомощно взглянув на Гэндальфа, обернулась лицом к озверевшей непогоде.

— Что за...? — начал Торин, на всякий случай оттаскивая Гермиону от края площадки. Внезапно едва проглядывающие сквозь завесу снега сероватые очертания ущелья поплыли, будто камни ожили.

Перед ними прямо из скалы выросло отвратительное человекоподобное существо не менее пятидесяти футов ростом с горящими желтыми глазами, которые Гермиона минутой ранее приняла за отблески молний.

— Элементали! — загремел Гэндальф, освещая поднявшийся беспорядок посохом. — Это сражаются земная элементаль и элементаль воздуха! Бегите, они вас не пощадят!

Гномы не заставили себя долго упрашивать. Едва только последний из них покинул их ночное пристанище, кулак разъяренного чудовища шарахнул за спиной Бомбура и обрушил вниз кусок скалы. Секундой позже он же, описав широкую дугу, неуклюже впечатался в каменную стену над головами успевших пригнуться Кили и Фили, разбив ее в мелкий щебень.

— Она заметила нас! Быстрее! — крикнул Торин, но похоже никто не нуждался в том, чтобы его подгоняли.

Гермиона, тащившая на буксире полуобморочного Бильбо, обернулась назад и увидела, как каменное страшилище отодрало глыбу размером с дом и запустило ее в небо. Там, в темноте и в стихии, внезапно завертелся смерч неодолимой силы, подминая под себя камень, превращая его в крошево, втягивая дождь и снежную крупу.

— Не останавливайтесь! — предостерег Гэндальф. — Сейчас ей станет не до нас!

Земная элементаль беспомощно заревела, пытаясь удержаться, но яростный смерч уже трепал ее, крошил ее каменное тело. Через несколько мгновений ее рев стал утихать, и ураган унес останки чудовищного существа в ночное небо.

* * *

Рассвет застал их в дороге, потому, что после пережитого ночного кошмара никому спать не захотелось. За остаток ночи, не иначе как от большого волнения и перепуга, они сумели пройти самые опасные отрезки горной тропы. Дорога спустилась ниже, и скоро Гэндальф вывел отряд на небольшой горный распадок. Здесь было теплее и тише, чем наверху, и Гермиона поняла, что кошмарный переход сквозь горы, слава Мерлину, скоро окончится.

— Впереди — вон там! — подгорный туннель длиною всего в лигу, — сказал Гэндальф. — пройдем через него — окажемся в Глухоманье, а там до Лихолесья рукой подать. Только на нашем месте я не стал бы радоваться: Глухоманье кишит орками, и думается мне, что лезут они не откуда-нибудь, а из Дол-Гулдура, крепости некроманта.

— Некромант мертв, насколько мне известно, — возразил Торин. — Замок его разрушен, дикий лес заплел все вокруг непролазной чащей. Вряд ли кто-то может сунуться туда или прийти оттуда.

— Некромант сгинул, только и всего. — сурово сказал Гэндальф. — Заметь, я не сказал «мертв». Те орки, что напали на нас в Пустошах не были простым разрозненным отрядом, ими кто-то руководил. И они охотятся не на кого-нибудь, а на тебя, Торин. Слишком уж много совпадений, а я в совпадения верить не приучен.

— Отдыхайте, — коротко бросил Торин, проигнорировав слова мага. — Потому, что неизвестно, когда мы сможем это сделать в следующий раз. У нас впереди день и ночь, но на следующее утро мы должны пуститься в дорогу.

Бильбо тут же свернулся клубочком и заснул, даже не съев ни крошки — ужасы прошедшей ночи начисто лишили его аппетита. Осчастливленный этим фактом Бомбур радостно слопал двойную порцию.

После того, как все подкрепились и отдохнули, Гермиона получила свой первый урок обращения с оружием. Наставником вызвался быть Двалин. И хотя его излюбленным орудием была секира, с мечом он управлялся не хуже.

Снисходительно посмеиваясь, он обнажил свой клинок и не спеша по кругу стал обходить Гермиону.

Остальные гномы, предвкушая развлечение, быстро образовали вокруг них кольцо. Гэндальф, кажется, даже принимал ставки, невозмутимо поглаживая свою длинную бороду.

Двалин, пытаясь напугать девушку, угрожающе покрутил мечом над головой, со свистом рассекая воздух. Гермиона хмыкнула, глядя на его маневр, однако ей быстро стало не до смеху, когда гном принялся гонять ее по поляне, махая клинком в опасной близости от ее лица.

Торин напрягся. Внутри что-то назойливо саднило, и он поймал себя на том, что вид Гермионы, едва уворачивающейся от обоюдоострого меча, беспокоит его. Он с трудом сдержал желание встать и прекратить этот балаган, мысленно твердя самому себе, что Двалин делает полезное дело, и девушке ничто не угрожает. Торин вздрогнул, когда Гермиона, получившая от Двалина пинок, кубарем покатилась по земле. А если этот увалень не рассчитает силу и нечаянно прибьет ее?

— Не думаю, — склонившись к нему, сказал Гэндальф, и Торин с досадой понял, что произнес последнюю фразу вслух. — Я уверен — он знает, что делает. К тому же, полагаю, что ему не хочется получить тумаков от твоего племянника, — он кивнул в сторону Кили, который, стоя с ясно читаемым на лице гневом, уже был готов ринуться на выручку своей подруге.

Торин бросил на мага короткий раздраженный взгляд и быстро отвернулся.

— Ему будет плохо, когда она уйдет, — сказал он. — Я предупреждал Кили, но он не захотел меня слушать.

— Как насчет тебя, Торин? — подчеркнуто безразличным тоном спросил Гэндальф, не спеша раскуривая трубку.

— Не понимаю, о чем ты, чародей, — как можно нейтральнее отозвался подгорный король, делая вид, что крайне заинтересован в разглядывании своих сапог.

— Не пытайся объехать меня на сивой кляче, Торин Дубощит! — грохотнул волшебник. — Я наблюдаю за вами двоими с той поры, как орки загнали вас в Быструю реку. И, доложу тебе, заметил не так уж мало.

— Ты последний, с кем я хотел бы это обсудить! — рявкнул гном, с досадой пнув сапогом землю. И уже тише добавил: — Это моя доля, Гэндальф, и справиться я постараюсь сам.

— Воля твоя, Торин, — маг пожал плечами и задумчиво огладил бороду. — Главное сейчас, чтобы в отряде было согласие. А с личными проблемами разберетесь, когда выгоните из-под Горы Смауга, не раньше. Думай лучше о том, как побыстрее да побезопаснее добраться до Эребора.

Торин дернул плечом, то ли согласившись, то ли просто отмахнувшись от волшебника.

— Врата еще надо найти, — продолжал Гэндальф. — Да и кто знает, может Эмин захочет остаться в Средиземье?

Ему на мгновение показалось, что плечи гнома расслабленно опустились.

Гермиона, несмотря на неопытность, была быстрее Двалина и легче на ногу. Когда он в очередной раз замахнулся на нее, она успела поднырнуть под его руку и атаковать его со спины. Гном вытаращил на нее глаза и едва успел заблокировать удар. Он разозлился и принялся гонять ее по поляне будто кролика. Затянувшийся урок прервал Торин, разогнав всех спать.

Девушка бессильно плюхнулась на землю и со стоном закрыла глаза. Завтра я стану похожей на развалину и не пройду и лиги.

— Ты молодец, Эмин, — похвалил ее Кили, садясь рядом и подавая ей флягу с водой.

— Я чувствую себя так, словно по мне потопталась вчерашняя элементаль, — пожаловалась она.

— Это нормально, — сказал Фили. — Мы учились драться гораздо более тяжелыми мечами, чем ты, и были при этом еще и в железных доспехах.

— Это такой способ: чем больше ты умеешь, тем легче становится меч, — поддержал Кили, вгрызаясь в яблоко и протягивая ей другое такое же. — Сначала ты таскаешь на себе многопудовые доспехи, потом постепенно снимаешь их с себя. А после и вовсе дерешься налегке.

— Я никогда к этому не привыкну, — прошептала Гермиона. — Прежде Двалин меня просто убьет.

Вокруг зычно храпели, даже Гэндальф уже дремал, привалившись спиной к камню, свесив голову на грудь и опершись на посох. Торин лежал с закрытыми глазами, положив под голову вещмешок, и, притворившись спящим, прислушивался к голосам своих племянников и Гермионы, думал об Аркенстоне и возвращении в Эребор.

Получалось плохо. Он знал, чего хочет, когда начал это путешествие к Одинокой Горе. Он предвидел на своем пути все, что угодно, начиная орками и заканчивая эльфами, но никак не рассчитывал оказаться не в ладу с самим собой. Гэндальф совершенно прав — проблема имеет место быть. И состоит она из моря длинных каштановых кудрей, пары янтарных глаз и хорошенького гордо вздернутого носа, и в придачу имеет невыносимый характер.

А еще прямо сейчас она, уставшая и беззаботная, абсолютно счастливо сопит в объятиях его младшего племянника. Кили обнимает ее так, будто утопающий держится за соломинку, будто рядом никого нет, и они одни на целом свете.

Если все срастется, и мы целиком доберемся до Одинокой Горы, возможно, Гэндальф окажется прав. Искать Врата — что ветер в поле. Кто знает, найдутся ли они? Если на то будет воля Ауле, мы вернем Эребор, а дальше... Дальше у меня будет достаточно времени, чтобы подумать, что со всем этим делать.

Торин не был молод. Он находился в том возрасте, который считается у гномов перевалившим за средний. Несколько десятилетий назад, когда в его черных волосах еще не серебрилась седина, никто еще не слыхал о Смауге, а под Горою правил его дед Трор, Торин был не менее беззаботен и безрассуден, чем были сейчас его племянники. Потом все поменялось, и он оказался ответственным за жизни целого народа. Не изменилось лишь одно — ни тогда, ни после он не чувствовал ничего, даже отдаленно напоминающего его теперешнее отношение к маленькой человеческой колдунье. Она раздражала и восхищала его одновременно. Иной раз ему хотелось наорать на нее так, чтобы неделю глаз поднять на него не смела, а иногда его одолевали такие мысли и чувства, в существовании которых он еще недавно вряд ли мог себя заподозрить. Это уже даже не сбивало с толку. Это просто пугало его.

А еще Торин слишком хорошо помнил, каково было ощущать ее в своих объятиях.

Признать то, что он основательно вляпался, было несложно. В конце концов, какой смысл в том, чтобы лгать самому себе?

* * *

Следующие несколько дней прошли довольно тихо, а вместе с ними путники, миновав гостеприимный распадок и подгорный проход, наконец покинули враждебные Мглистые горы.

В Глухоманье, хотя и было спокойно, однако ночами все ближе да все страшнее выли волки. Бильбо, волков раньше слыхавший не раз (в Приречье, которое выходило краем на Вековечный лес, они регулярно забредали), заявил, что эти жуткие звуки к обычным волкам не имеют никакого отношения. Гномы помалкивали, но рук от оружия не убирали.

Во время коротких стоянок Гермиона продолжала упражняться с мечом в компании Двалина, Глоина или молодого Ори, который оказался превосходным фехтовальщиком и был так же легок и ловок, как и она. В свободное от мечемахания время она разбирала руны в эльфийских книгах, которые дал ей лорд Элрохир.

Гномы уже несколько дней топали по полям и перелескам Глухоманья, когда однажды под вечер в отряд пожаловал необычный гость. По тому, как сердечно приветствовал его Гэндальф, можно было сделать вывод, что они были давно и хорошо знакомы.

Колоритный старик в потрепанной хламиде и видавшей виды ушанке, под которой пряталось зябличье гнездо, прибыл верхом на санях, запряженных шестеркой самых невероятных зайцев, которых только приходилось видеть Гермионе.

Радагаст Бурый, чародей, как отрекомендовал его Гэндальф, казался крайне обеспокоенным, он говорил шепотом, а его шапка то и дело сползала на глаза. Он поправлял ее трясущейся рукой и продолжал рассказывать ужасы.

Гэндальф оказался прав — в Дол-Гулдуре зашевелилась всякая нечисть, и Радагаст, решивший проверить что к чему, еле унес оттуда ноги.

Они говорили очень долго, а потом Гэндальф неожиданно засобирался в дорогу вместе с лесным волшебником.

— Поверить не могу, ты что же, нас бросаешь? — вскричал Торин, уразумевший, что маг всерьез собирается оставить их и уйти.

— Мой добрый гном, это ведь не мое приключение, — сказал Гэндальф, похлопав его по плечу. — Ну же, приободритесь! — сказал он остальным гномам. — Я еще вернусь. Главное, будьте благоразумны, и в Лихолесье не лезьте с эльфами на рожон. И не суйтесь под Гору без меня.

— Почему ты уходишь? — спросила Гермиона.

— Мне надо проверить кое-какие догадки, а время, похоже, не ждет, — ответил маг.

— Орки стекаются к крепости некроманта со всех округ, — добавил Радагаст. — Из лесов уходят животные, вместо птиц в кронах деревьев вьют гнезда гигантские пауки.

— Орки со своими волколаками все еще вынюхивают вас, — сказал Гэндальф. — И они не так уж и далеко отсюда.

Он тепло улыбнулся и обнял Гермиону.

— Я верю, что моим гномам нечего тужить, если с ними остается волшебница, — сказал он. — Главное, присматривай за этими ребятами, и следи, чтобы они чего не натворили сгоряча, а то я знаю — с них станется!

Гномы выглядели растерянными, Торин и подавно сердито хмурился — ему явно не по нраву был план чародея. Бильбо жался к Гермионе и, кажется, даже готов был заплакать от огорчения.

Гэндальф, спешно попрощавшись, вспрыгнул в сани рядом с Радагастом, и скоро они скрылись с глаз.

Торин беспомощно развел руками.

— Ну, стало быть, теперь мы действительно остались одни.

Остальные подавленно молчали.

* * *

Первый день без Гэндальфа путешественники встретили на опушке густого соснового перелеска. Давеча они остановились тут на ночлег, потому, что земля здесь была сухой и ровной, ее устилал толстый ковер из пряно пахнущей хвои, имелась даже небольшая теплая речка, больше, правда, напоминающая ручей, и гномы единогласно решили искупаться и постирать одежду, а заодно погреться на нежданно ласковом осеннем солнышке.

Бильбо, как и все порядочные хоббиты, к открытой воде относился с недоверием и опаской, а плаванье на лодках и вовсе считал мракобесием, поэтому в реку не полез, предпочтя купанью здоровый сон на открытом воздухе.

— Дядя, вставай! — расталкивала его Гермиона. — Бомбур готовит обед. Сейчас он его съест, и если ты не поторопишься — останешься голодным!

Гномы засмеялись, а Бомбур почему-то обиделся.

Торин, однако, был серьезен.

— Обедайте скорее, — приказал он. — Передохнули — и в путь. Скоро стемнеет, а я опять слышу волчий вой. У них прекрасный нюх, а места тут пустынные, кроме нас никого. До темноты надо уйти как можно дальше. Может, тогда они от нас отстанут.

Гномы дружно закивали.

Солнце скрылось за хребтом Мглистых гор. Ночь выдалась лунной и безветренной, было светло и тихо.

Внезапно из-за холмов раздался протяжный волчий вой, потом с другой стороны ему ответил еще один, и еще. Сердце Гермионы затрепыхалось, готовое выпрыгнуть из груди, из глубины сознания волной поднимался страх. Она схватила побледневшего Бильбо за руку и безотчетным движением коснулась рукояти меча.

— Что нам делать? — пролепетал он. — Им необязательно нас видеть, чтобы сожрать, а луна и так полная.

— Надо бежать, и как можно быстрее, — ответил Торин. — Думаю никому не надо объяснять, что будет, если нас догонят?

Гномы запетляли меж холмов. Дорога уклонялась вниз, под ногами Гермиона чувствовала густую высокую траву. Впереди, уже не слишком далеко маячил очередной перелесок, и девушка с удивлением заметила мигающий меж деревьев огонек.

— Я вижу свет! — крикнула она на бегу. — Там, должно быть чей-то дом!

— Добежим живыми — спасемся! — вынес вердикт Торин. — Мистер Беггинс, как вы там, идти можете?

Бильбо не мог. Он путался в высокой траве, длинные стебли обвивались вокруг его ступней, тянули вниз. Он виновато потупился.

— Дори, возьми хоббита на закорки, — принял решение Торин. — Некогда спорить! — гаркнул он, видя как тот уже открыл рот, чтобы возразить.

А волки тем временем завыли совсем близко, и Гермиона, похолодев от страха, различила в темноте фосфоресцирующее мерцание их глаз. Стая окружала их, быстро замыкая кольцо, и первые волки уже атаковали с боков, разбивая отряд.

Вожак стаи, огромный варг, нес на спине высокого, покрытого шрамами гоблина. У него не доставало одной руки до плеча.

— Азог! — пораженно выдохнул Торин имя своего давнего врага. — Дарин, я думал, что убил его!

Гермиона уже плохо соображала, куда бежит. За спиной слышался топот лап и влажное волчье дыхание. Тут уж было не до магии, и девушка прониклась благодарностью к Двалину, который безжалостно гонял ее на тренировках. Саэнар Итил блеснул лучом солнечного света и опустился на волчью голову. Что-то тихо плеснуло, и Гермиона увидела на своей тунике багровые брызги.

Она метнулась за ближайший каменный валун, и привалилась к нему спиной, пытаясь отдышаться и стараясь не терять из виду спасительный свет человеческого жилища.

— Где ведьма?! — разнесся в воздухе крик Торина, и она уже хотела бежать к остальным, как увидела, что Дори, несший Бильбо, споткнулся и упал, покатился кубарем с холма, а рядом с обезумевшим от страха хоббитом уже кружит пара волков.

Она ринулась к Бильбо, краем глаза отметив, что стая уже сумела отрезать от них остальных гномов. Где-то внизу что-то кричал Кили.

— Эй, ты, страшилище! — заорала она, прикрывая собой хоббита. — Не хочешь попробовать справиться с тем, кто не слабее тебя?

Она ткнула ближайшего варга клинком в морду. Тот сразу подобрался, готовясь к прыжку.

В этот момент Гермиона поняла, в каком отчаянном положении они оказались. Между ними и гномами, а тем паче спасительным людским жилищем — варжья стая с гоблинами в придачу. Девушка похолодела от страха. Гермиона никогда не думала, что может испытывать такой всеобъемлющий, первобытный, лишающий разума ужас. Зубастая пасть медленно, словно пробуя ее аромат на вкус, приблизилась к ее лицу...

Гермиона зажмурила глаза, ожидая, что эти клыки вопьются ей в горло. Ее вдруг охватило странное ощущение, будто ее тело стало невесомым, будто она плывет, подхваченная теплым течением. На мгновение девушка подумала, что теряет сознание, но ее ум был ясен, более того, ей казалось, что она слышит незнакомые тонкие запахи, неразличимые шорохи в траве и даже топот гномьих сапог, который она уже давно должна была перестать слышать.

Волки удивленно заскулили, им вторил испуганный вопль Бильбо. Она открыла глаза.

И увидела, что лежит, уткнувшись носом в траву. Большим, влажным, черным носом. И вместо ног у нее — стройные, покрытые шоколадной шерстью собачьи лапы.

Анимагия. Анимагия, высвобожденная стрессом и страхом. Она анимаг.

Скуля, разбежались варги. Что именно их разогнало, Гермиона поняла, услыхав жуткий рев. Тот, кому он принадлежал, оказался огромным черным медведем, от которого исходила сверхъестественная сила и мощь.

Уразумев, что стая спешно куда-то разбегается, к месту событий уже спешили гномы с оружием наперевес. И поглядеть тут было на что.

Бильбо сидел на траве с открытым ртом и выпученными глазами и видимо пребывал в той стадии шока, которая в мире Гермионы звалась тотальным коллапсом сознания.

Рядом стоял могучий бородатый человек огромного роста. На том самом месте, где мгновение назад был черный медведь, — не веря тому, что видят, думали гномы. Гермиона зажмурила глаза, спрятала нос между лапами и, поджав хвост, жалобно заскулила. Она не понимала, как ей удалось превратиться, и не знала, как стать человеком снова.

Великан повелительным жестом остановил Торина, который подходил к нему, угрожающе подняв меч.

— А ну, осадите назад, коротышки! — приказал он густым рокочущим басом. — Ничего с вашим крольчишкой не сделалось, — он кивнул в сторону Бильбо.

— Кто ты такой? Где девушка? — прорычал Торин, дико озираясь в поисках Гермионы.

— Я сказал — цыц! Ты не в том положении, гном, чтобы размахивать своей игрушкой, — еще раз осадил он и наклонился к Гермионе. — Смотри-ка, какое тут у вас диво!

Торин не то от удивления, не то от чего еще как ни странно повиновался и взглянул на лежащего в траве небольшого волчонка-подростка с шоколадной шерстью и перепуганными, до странности знакомыми янтарными глазами.

— Меня зовут Беорн, — сказал черный человек, ласково потрепав щенка по голове. — Я хозяин здешних полей и лесов. А еще я не очень люблю гномов, и надо ж такому случиться, что у меня в гостях их оказалась целая компания!

Торин нехотя опустил меч. Гномы последовали его примеру.

— С нами была девушка, — осторожно начал он. — Боюсь, что ее унесли с собою гоблины, что напали на нас.

Беорн пристально взглянул на гнома и ухмыльнулся. В его желтых глазах появилась явственная хитринка.

— Гоблины, говоришь? Не думаю. Взгляни, — он указал глазами на Гермиону. — Какой славный хорошенький щеночек!

— Так ты видел здесь девушку? — спросил Кили.

— Девушку — нет, — нимало не беспокоясь, ответил Беорн. — Только вот этого симпатичного волчонка.

Гномы непонимающе переглянулись. Бильбо начал потихоньку отмирать и теперь пытался что-то сказать, лихорадочно жестикулируя и невнятно мыча.

В этот момент Беорн выпрямился во весь свой девятифутовый рост и, глядя волку в глаза, приказал:

— Изменись!

— А теперь, господа хорошие, — обратился он к выпучившим глаза гномам, когда Гермиона в своей человеческой форме возникла сидящей на траве, — если вам дорога ваша жизнь, вы быстро и обстоятельно, я уж не говорю о том, что правдиво, объясните, кто вы такие, и что делаете на моей земле.

С тропки знакомой жизнь повернет,

Что он готовит, тот поворот?

Мщенье за то, что нельзя позабыть,

Подлость, которую сложно простить;

Или, возможно, лучик надежды?

Только не будет снова, как прежде...

Прошло немало часов, прежде чем история путешественников была в подробностях рассказана, Беорном одобрена и признана правдой.

Хозяин здешних полей и лесов оказался оборотнем — последним из своего рода, давно истребленного орками. В этом и крылась причина его готовности помочь гномам. Потому что, если гномов он недолюбливал, то орков и гоблинов — люто ненавидел.

Жилище Беорна было под стать хозяину — громадный дом, в котором все от стола со стульями до ложек и чашек наводило Гермиону на мысли о старой английской сказке про Джека и Бобовый стебель. Но больше всего обитель этого огромного человека напоминала Ноев ковчег.

Помимо самого хозяина здесь бок о бок мирно сосуществовали удивительно умные лошади, проказливые козы и овцы и даже степенные гладкошерстные коровы. По полу и на столе меду мисками вольготно сновали амбарные мыши, на которых здесь никто даже косо не смотрел.

Накормленные и успокоенные, гномы устраивались на ночлег прямо в стоге сена в тесном соседстве с другими обитателями дома. Они, наконец, перестали коситься на Гермиону так, будто она перевоплотилась тогда не в волка, а, как минимум, в Смауга.

— Мистер Беггинс уже приходит в себя, — с улыбкой сказал Торин, тихо усаживаясь рядом с девушкой. — Он почти перестал заикаться и даже соизволил поесть, что является признаком того, что ему гораздо лучше.

Гермиона вздохнула с облегчением. Она провела последние несколько часов подле хоббита и очень устала. Иногда Бильбо был слишком похож на малого беспомощного ребенка.

— Надеюсь, он не станет от меня шарахаться, — сказала Гермиона, выдирая у молодой пегой козы полу своего плаща, которую бородатая хулиганка нахально и с аппетитом жевала.

С минуту Торин сидел, молча наблюдая за увлекательным зрелищем. Четверть часа назад жертвой чрезмерного энтузиазма этого животного едва не пала роскошная борода толстяка Бомбура.

— Что я еще должен о тебе узнать, Эмин из Шира? — спросил он ее. — Какие еще неожиданности ты в себе таишь?

— Это не такая уж неожиданность, — пожала плечами Гермиона. — Многие волшебники практикуют анимагию, но на это нужны годы тренировок. Одна из моих преподавателей — анимаг — увидела во мне способности к перевоплощению незадолго до того, как я упала в Арку. Рано или поздно, с приходом опыта, я все равно нашла бы свою анимагическую форму. Сейчас, по сути, я еще слишком молода, для того, чтобы достичь успехов в анимагии, но вчерашний стресс, видимо, высвободил природные способности.

— Хочешь сказать, что в твоем мире люди сплошь и рядом превращаются в волков?

Гермиона покачала головой.

— На самом деле не только. Анимагическая форма может быть любой. Если серьезно — это довольно редкий дар. Волшебник учится, растит в себе магические силы, набирается опыта, медитирует... И в один прекрасный момент ему открывается его анимагическая форма. После этого, когда маг становится достаточно мощным, когда его внутренний стержень окрепнет, он сможет контролировать анимагию и перевоплощаться по своему желанию, — она вздохнула. — Я, как видишь, этого сделать не смогла, и один Мерлин знает, что со мной было бы, если бы не появился Беорн.

— Пока ты так трогательно хлопотала над нашим обморочным Взломщиком, мы потолковали с хозяином. Он согласился нам помочь, даже дать нам лошадей с условием, что у границы Лихолесья мы их отпустим, но уйти мы должны прямо завтра на заре.

Гермиона раздумчиво кивнула и закусила губу, меж ее бровями залегла скорбная складка, и Торин понял, что она почти не слушает его.

— Что тебя беспокоит? — спросил он, легко коснувшись ее плеча.

— Они больше не хотят иметь со мною ничего общего, да? Боятся меня?

— Кто? — Торин опешил. — Гномы? Боюсь, ты слишком высокого мнения о себе, чародейка, — засмеялся он. Гермиона впервые слышала, как он смеется. Его смех... шел ему. Тебе надо делать это почаще, — чуть не сказала она. — Ну, а кроме шуток... превратись ты хоть в волколака, это не заставит Кили отойти от тебя даже на шаг, — он сделал паузу. — Эмин, я должен был оставить тебя в доме Элронда.

Гермиона подняла глаза.

— Почему ты так со мною говоришь? — с болью в голосе произнесла она. — Неужто ты и правда видишь во мне только ребенка, который не может отвечать даже за себя? Или я не заслужила и капли твоего доверия?

Торин покачал головой.

— Опасности на пути множатся. Но это только наш бой — мой и тех двенадцати моих сородичей, которые готовы рискнуть жизнью ради наследия предков. Любой из нас готов отправиться в чертоги Мандоса, и любой осознает, что не все могут закончить это путешествие живыми... — он серьезно посмотрел ей в глаза. — Свет твоей магии и чистота твоей души так велики, что способны растопить ледяные шапки Синих Гор. Я не хочу, чтобы этот свет угас.

Выражение лица Гермионы внезапно стало жестким. Она резко поднялась и, сузив, глаза уставилась на гнома.

— Я слышала, — сухо сказала она. — Там, в Ривенделле, ты пытался убедить всех в отряде, что я не более, чем неприятность. Да так ловко, что я сама в это поверила! Очевидно, я действительно доставляю тебе лишь одни только хлопоты, — с горечью закончила она.

Торин почувствовал, как гнев и досада заволакивают сознание. Эта глупая девчонка ничего не смыслит в жизни! Покой тотчас всколыхнулся, и будто сам дьявол потянул Торина за язык.

— Не знал, что ты любишь подслушивать! — саркастично заметил он. — Что ж, значит все поняла сама. Это даже лучше. Не придется ничего объяснять изнеженной девчонке, вообразившей себя великой путешественницей!

— Ты...

— Что за шум? — послышался недовольный бас Беорна. — Заканчивайте балаган — вашим приятелям нужно отдохнуть. Завтра отправитесь чуть свет — я не хочу, чтобы вы и дальше обременяли меня своим присутствием. Да и мне иногда тоже надо спать.

Гермиона тут же послушно улеглась на соломе, демонстративно отвернувшись от гнома.

— Прости, хозяин, — примирительно сказал Торин, но однако в доме не остался и вышел на улицу.

Дождавшись, пока за Торином закроется дверь, Беорн обернулся к Гермионе.

— Послушай меня, маленький щенок. Я не хочу знать, кто ты и как попала в эту веселенькую компанию, но будь осторожна. Твое перевоплощение — не слишком приятная случайность, и я бы не советовал практиковать его снова. Рискуешь остаться волком навсегда.

Гермиона кивнула.

— А вы? Вы анимаг?

— Я всего лишь последний из своего народа, щенок. Медведь — мой союзник, но он свиреп и неуправляем, однако не кровожаден. Он — страж здешних мест.

— Спасибо за помощь, Беорн, — улыбнувшись, сказала Гермиона.

Он покачал головой.

— Я защищал от орков свои владения, и только. Ах, да, чуть не забыл, — он усмехнулся. — Прекрати ссориться с коротышкой. Вам уже давно пора найти общий язык.

* * *

Беорн не только дал гномам пони, но и обеспечил их провизией, наказав ни в коем случае ничего не есть и не пить в Великом лесу и тем паче не сходить со старой эльфийской тропы, что начинается от самых Лесных ворот и проходит через все Лихолесье.

— Потеряете тропу — сгинете там на веки вечные, и косточек ваших никто не найдет, — зловеще сказал он.

Сверх того, каждый из путников получил по тугому легкому луку и колчану стрел к нему. Да потом хозяин в образе медведя проводил путешественников до границ Лихолесья.

Едва взглянув на то, что Беорн назвал Великим Лесом, Гермиона не смогла сдержать удивленного вздоха. Это не было похоже ни на лес Дин, где она часто бывала со своими родителями, ни на любой другой, виденный ею ранее. Даже Хогвартский Запретный лес казался рядом с ним лондонским Гайд-парком.

— Что-то не так с этими деревьями, — сказал Бильбо, пристально всматриваясь в темную громаду впереди. — Они как будто... больны. Такое чувство, что сейчас я услышу их стон. А еще мне как будто чудится шепот...

— Вы совершенно правы, мистер Беггинс. Вам чудится, — тотчас проворчал Торин. — Деревья не умеют разговаривать.

— На твоем месте, я не была бы в этом так уверена, — пробормотала Гермиона, не отрывая взгляда от темнеющей впереди чащи.

Лесные ворота действительно напоминали арку, свитую из веток и листьев и оплетенную цветущим вьюном. От небольшой, выложенной плитками площадки начиналась узенькая, заросшая мхом и травой каменистая тропка, которая уже через несколько шагов, петляя, терялась в полумраке.

Гномы расседлали тревожно фыркающих пони и, сняв с них поклажу, отпустили восвояси.

Неясная тревога закралась в сердца путешественников, когда те ступили под сень Лихолесья, оставив позади солнечные клеверные луга и пчелиные угодья Беорна.

Гермиона, шедшая последней, на минуту задержалась и подняла лицо к верхушкам деревьев. Они казались не просто древними, столетними и даже тысячелетними, а вечными, будто этот лес был здесь с самого сотворения мира, когда по дорогам Средиземья еще не бродили ни эльфы, ни люди. Этот лес был более страшным, мистическим и потусторонним, чем любой Дремучий лес из самых жутких бабушкиных сказок. На мгновение ей, как и Бильбо, показалось, что она слышит неясный шепот. Гермиона тряхнула головой, отгоняя морок, и поспешила за остальными.

Под сенью деревьев царил зеленоватый сумрак. Кроны сплетались тут намертво, так, что редкий лучик солнечного света мог пробиться сквозь их толщу. Не слышно было пения птиц. Лишь изредка встречались снующие по неохватным стволам черные белки, да много было всякого гнуса, причем здешние комары да мошки были в разы крупнее тех, что раньше приходилось встречать путешественникам. Между ветвями деревьев, на корнях и буреломе, то и дело попадались огромные паутинные тенета, и гномы старались не задаваться вопросом, какие пауки могли их сплести.

Звук гномьих кованых сапог, топающих по камню, гулко раздавался в вязкой тишине. За ноги цеплялись клочья тумана. Воздух здесь, внизу, был настолько густым и влажным, что его можно было увидеть. А еще было очень жарко и душно, кислорода в воздухе катастрофически не хватало, и Гермиона с тоской подняла глаза вверх, к переплетающимся кронам, борясь с желанием тотчас влезть на самое высокое дерево и, выглянув из этого бесконечного зеленого плена, вдохнуть хотя бы чуть-чуть свежего воздуха.

Из-за духоты все то и дело прикладывались к флягам с водой, и скоро те совсем опустели. А на пути как назло не встретилось ни одного родника. Хотя Гермиона не знала, рискнула бы она выпить воды из здешних источников.

Тропа оборвалась внезапно. Исчезла под слоем влажного мха так, будто бы ее никогда не было. Покрутившись на месте да нарезав пару кругов по своим собственным следам, путники решили больше не испытывать судьбу и остановиться на ночлег прямо тут, а уже утром, когда рассветет, они, вероятно, без труда отыщут дорогу.

Тьма в этом лесу ночью стояла кромешная. Гномы пробовали разжечь костер, но по непонятной причине у них ничего не вышло. Гермиона засветила на кончике палочки жиденький Люмос, удивившись тому, каким слабым вышло заклинание. Лес, казалось, высасывал ее магию, лишал последних сил.

Ночь прошла тревожно. Большинству не спалось вовсе, а тем, кто все же смог задремать, до утра снились жуткие кошмары.

Чуть свет Бильбо вдруг объявил, что прежде чем куда-то идти, надо посмотреть где это самое «куда-то» находится. И тут же полез на самый высокий тысячелетний дуб. Гермиона сбросила за землю свою поклажу и последовала за хоббитом, карабкаясь с ветки на ветку не хуже черной белки. Гномы, задрав бороды вверх, с интересом наблюдали за ними. Уж они-то были слишком тяжелы, чтобы лазать по деревьям.

Гермиона прикрыла глаза рукой, когда яркий свет утреннего солнца плеснул ей в лицо. Здесь, наверху, было свежее, кристально ясное, чуть приправленное холодком осеннее утро. Вокруг, на сколько хватало взгляда, дышало и шумело бескрайнее море зелено-желто-рыжей листвы. Но, к своей радости, девушка и хоббит увидели-таки и лесную опушку, и речку с озером, и озерный город, и, что самое главное, высокий горный пик с седою вершиной, на которую, словно гигантская плоская шляпа-сомбреро, были нахлобучены белые облака.

— Дядя, это — то, о чем я думаю? — не отрывая взгляда от зрелища, пробормотала она.

Бильбо прищурился, всматриваясь вдаль.

— Об этом, конечно, надобно спрашивать не меня, а кого-нибудь из той компании, что дожидается нас внизу. Но, да, я думаю, что это Одинокая Гора.

— Так вот какой он — их дом...

— Послушай, Эмин, — заворчал хоббит, отмахиваясь от роя иссиня-черных осенних бабочек и раздраженно стряхивая с рукава мелких паучков, обитавших видимо тут же, в кроне дуба. — Я спускаюсь вниз, а то ветер тут так качает ветки, что мне кажется, что я в лодке плыву по реке, а ты знаешь, что порядочные хоббиты с рекой и лодками ничего общего иметь не могут. От всего этого меня мутит.

И скрылся в листве.

Гермионе было жаль оставлять единственное место, где так легко дышалось, она бросила последний взгляд на блестевшее в рассветных лучах озеро и тоже полезла вниз.

— Торин! Я видела опушку леса — мы близко!... — крикнула девушка, спускаясь на нижние ярусы, но увидела только Бильбо, который стоял, растерянно взирая на брошенные гномьи вещмешки. Более же вокруг не было никого.

— Куда они запропастились? — спросила она больше для проформы, потому что и так было ясно, что никого, кроме них, поблизости нет.

— Почем я знаю? Торин! Двалин! — стал звать он. На мгновение им показалось, что откуда-то из лесного сумрака донесся отдаленный знакомый голос, позвавший Бильбо по имени. Они бросились в ту сторону, но скоро остановились, обнаружив себя в непролазной чаще.

Да и голосов больше совсем не слышалось.

* * *

— Дядя! Хватит голосить на весь лес, — шикнула на Бильбо Гермиона. — Беду накличешь. Мы не знаем, куда так внезапно делись гномы, и я бы на нашем месте порадовалась, если бы они попали в плен к эльфам.

Она прикрыла глаза и потянулась к магии. Получалось плохо. У нее было ощущение, что она пытается пить песок или кусать камень.

— Кажется, что там кто-то есть, — она указала направление. — А вот кто это — я не знаю. Сюда!

Они углубились в чащу и скоро заметили, что все вокруг постепенно укутывает чудовищная паутина. Там, в самой ее густоте, они и обнаружили развешенные на ветках паутинные тюки. Судя по их количеству и тому, что некоторые из них активно трепыхались и пинались, это и были их потерянные гномы. Подле них деловито суетились трое огромных пауков.

Гермиона дернула Бильбо вниз, под древесные корни.

— Вот дерьмо! — выругалась она. — Дядя, надо что-то делать, иначе наши друзья станут обедом для этих тварей.

— Ты предлагаешь пойти и прямо сейчас подраться с пауками? — зашептал хоббит. — Хочешь составить компанию Торину и остальным?

— Я предлагаю их освободить, пока сюда не набежала еще дюжина этих чудищ! Дядя Бильбо, я попытаюсь наложить на нас с тобой невидимость, потом отвлеку их, а ты разрежешь паутину.

Магии Гермионы, которую непонятным образом иссушало Лихолесье, хватило ровно на то, чтобы сделать невидимым хоббита. Бильбо ободряюще улыбнулся, скорее сам для себя, потому что Гермиона не могла его видеть.

— Ты знаешь, Эмин, я ведь недурно бросаю каштаны... — сказал он, набирая за пазуху увесистые круглые камни, во множестве валяющиеся у корней деревьев. — Я покажу этим тварям, каков может быть настоящий хоббит!

Гермиона улыбнулась и кивнула.

Бильбо прицелился, и гладкий булыжник, пущенный его рукой, угодил одному из пауков между глаз. Тот злобно зашипел и закрутился, выискивая обидчика.

А хоббит тем временем продолжал метать камень за камнем, постепенно отступая дальше от места, где висели бедолаги-гномы. Разозленные пауки быстро определили источник камнепада и ринулись в сторону Бильбо.

Гномы меж тем уразумели, что помощь близка, и затрепыхались пуще прежнего. Гермиона влезла на дерево и первым делом душевно пнула ближайший кокон, который издавал слишком громкие звуки.

— Заткнись! Хочешь, чтобы они вернулись? — прошипела она, когда из вспоротой паутины вывалился Торин. — Помоги освободить остальных!

Тот сверкнул на нее глазами, но промолчал.

— Кили! — воскликнул он, вытряхивая из очередного тюка своего племянника и с надеждой глядя на Гермиону. — Он ранен, одна из этих тварей прокусила ему плечо.

Гермиона бросила быстрый взгляд на молодого гнома.

— Придется потерпеть, — прошептала Гермиона, очищая рану заклинанием, пока остальные гномы выпутывались из паутины. — Перевязываться и лечиться будем потом, когда окажемся подальше от этого гнезда.

Угрожающий шорох и словно бы шепоток пронесся за спиной почти неуловимо, но Бильбо услышал и, резко обернувшись, встретился лицом к лицу с огромным черным пауком, который, шипя, выставил против него свои жвала. Чары невидимости рассеялись. Хоббиту оставалось только надеяться, что Гермиона успела освободить гномов.

Набежали еще пауки, и Бильбо показалось, что они заполонили собой весь белый свет. Страх выплеснулся в кровь, заставляя ее с бешеной скоростью нестись по венам. Выбора у него было немного, а окончить жизнь в паучьем брюхе ох как не хотелось, поэтому он с воплем кинулся на ближайшую тварь и воткнул ей между глаз свой меч. А потом еще раз и еще, пока паук не скрючил лапы и не застыл бесформенной кучей.

А на его крик уже бежали успевшие очухаться гномы.

То, что бой был неравным, никому втолковывать было не надо. Разъяренные тем, что их добыча сделала ноги, пауки ринулись на гномов, злобно щелкая жвалами. Их было слишком много, сколько точно — сказать не смог бы никто.

Когда на земле валялось уже с три десятка дохлых скукожившихся пауков со вспоротыми гномьей сталью брюхами и стало ясно, что силовой перевес все же остается за чудищами, в воздухе внезапно засвистели стрелы и послышались звучные короткие приказы на певучем звонком языке.

Ситуация поменялась быстрее, чем Гермиона смогла за этим уследить. Против ловких и потрясающе быстрых эльфов Лихолесья даже у гигантских пауков не было шансов.

Как, впрочем, и у гномов, которые живо оказались под прицелом двух десятков эльфийских луков. Гермиона крепче сжала в руке Саэнар Итил. И через мгновение замерла, ощутив острый холодок стали на своей шее.

— Даже не думайте, леди, — предостерег нежный голос. — Вы будете мертвы прежде, чем сумеете дернуться.

Гномов быстро разоружили, вытряхнув все то, что не успели недавно пауки. Гермиона тоже лишилась своего оружия.

— Этот клинок кажется мне знакомым, — произнес стройный блондин с ангельской внешностью, убирая свой меч от горла Гермионы. — В любом случае, его ковали высшие эльфы в Гондолине, а не гномы. Откуда он у тебя?

— От того, кто дал мне его! — дерзко вскинув подбородок ответила девушка.

Глаза эльфа презрительно сузились.

— Дал? А может, ты просто воровка? — спросил он, вновь направляя на нее острие своего меча.

— А может, ты только внешне напоминаешь одного из волшебного народа? — прошипела Гермиона, приближая к нему лицо. — А на деле ты не более чем лесной головорез?

Она могла поклясться, что слышала, как хмыкнул Торин.

— Мы идем в Эсгарот, — выйдя вперед, заговорил Балин. — Нам нужно всего лишь пересечь Лихолесье, не более того. И мы не ищем неприятностей.

— Но вы их нашли, — оборвал его эльф. — Вы идете с нами в Лесное Королевство, король Трандуил решит, что с вами делать. Думаю, ему будет очень интересно потолковать с некоторыми из вас, — добавил он, снова переводя взгляд своих холодных синих глаз на Гермиону и подтолкнул ее в спину кончиком меча.

* * *

Ну кто бы мог подумать — лесные эльфы, оказывается, жили в пещере! В огромной, простирающейся на многие лиги вдаль и вглубь, расположенной недалеко от юго-восточной оконечности Лихолесья пещере, вход в которую накрепко закрывался высокими каменными воротами и напоминал скорее вход в цитадель, чем в эльфийское жилище. Скорее всего, пещера и была своего рода крепостью, потому что соседство у лесных эльфов было своеобразное. Едва ли гигантские пауки были тут единственными опасными тварями, — подумала Гермиона.

Хотя она склонна была думать, что лесные эльфы живут на деревьях.

Элронд был прав, когда говорил, что они не похожи на других своих собратьев. Они любили гулять по ночному лесу и поклонялись звездному свету, а днем предпочитали находиться внутри своей пещеры. Не то чтобы они не любили солнечный свет, но лунные ночи были им милее. Говорили, что лесные эльфы произошли от темных эльфов, которые некогда жили глубоко под землей, в полной темноте, а теперь совсем исчезли. Вероятно, это были всего лишь детские сказки.

Пленников довольно бесцеремонно втолкнули в узкие ворота, которые тут же накрепко захлопнулись за их спинами, и повели по каменным дорожкам и мостикам вглубь пещеры.

Положение не мешало любопытству Гермионы, и она с интересом оглядывала все вокруг, стараясь вертеть головой как можно незаметнее.

Пространство вокруг было настолько огромным, что у нее не было ощущения, что она находится в пещере. Разделенная на залы арками, гротами и переходами, она напоминала сказочный дворец, не менее прекрасный, чем дворец Элронда в Ривенделле, просто он был великолепен другой, более суровой красотой. Своды поднимались так высоко, что не видны были в сгущающемся наверху полумраке, куда не доставал желтый свет многочисленных фонариков и лучин. В воздухе дрейфовали рои зеленоватых светлячков. Воздух тут был на удивление чистым и свежим, и Гермиона впервые за долгое время могла сказать, что дышит полной грудью.

Пленников привели вниз, где у эльфов было устроено некое подобие тюремных камер — крошечные пещерки с прочными дубовыми решетками, куда и втолкнули по очереди всех гномов и Гермиону с Бильбо.

— Постойте! — взмолилась девушка, хватаясь за прутья решетки. — Один из нас ранен, ему необходима помощь!

Стражники переглянулись между собой, будто что-то прикидывая, и один из них потянулся за ключами, чтобы отпереть Гермиону.

— Перевязывать его будешь сама, — проворчал он. — Тебе принесут все необходимое.

И втолкнул ее в камеру, в которой уже сидели вдвоем Кили и старый Балин. В соседних пещерах уже слышался грохот и глухая ругань: Двалин и Глоин пытались выбить решетку, превратив толстяка Бомбура в импровизированный таран. После этого эльфы ушли, забрав с собою факелы, и эта часть пещеры погрузилась в полумрак.

Кили выглядел неважно. На бледном, покрытом испариной лице лихорадочно блестели черные глаза.

— Как ты? — спросила Гермиона, туго бинтуя его плечо. По счастью, лесные эльфы тоже знают о существовании королевского листа.

Молодой гном улыбнулся, пытаясь изобразить на лице беззаботность.

— Просто царапина...

— Прекрати геройствовать, мне ты можешь не лгать, — укоризненно прошептала Гермиона, бережно убирая с его лба влажные пряди. — Паучий яд еще действует. Это больно.

— С ним все будет в порядке? — встревожился Балин, опускаясь рядом на каменный пол. — На нем лица нет.

— Ацелас ослабит действие яда, — сказала Гермиона. — Скоро он уснет, а когда проснется, то будет чувствовать себя гораздо лучше.

— Нет-нет, я не хочу спать! — запротестовал гном, пытаясь встать на ноги. — Я не доверяю эльфам. Может вместо королевского листа они подсунули нам отраву.

Гермиона тяжело вздохнула и терпеливо принялась укладывать его обратно.

— Но мне-то ты веришь? — мягко спросила она. — Или ты ставишь под сомнение мою способность отличить ацелас от других растений?

Кили улыбнулся и сжал ее руку. Его дыхание стало тише и ровнее.

— Жаль тратить время на сон... — прошептал он. — Когда я могу провести его с тобой.

Балин в потихоньку отошел в глубину камеры и присел у стены, закрыв глаза и решив сделать вид что дремлет.

— Эмин, — он потянул ее за руку. — Ты часто думаешь о доме? О своем настоящем мире?

— Здесь тоже настоящий мир, Кили, — сказала Гермиона. — Но я думаю о друзьях по меньшей мере несколько раз в сутки. Уже не имеет значения то, что они считают меня мертвой. Гораздо важнее то, что они сами тоже могут быть мертвы.

Она тяжело вздохнула.

— Мы всегда были вместе, поддерживали друг друга, берегли, дополняли... Золотое Трио. Теперь его давно нет. И, если быть честной, не будет уже никогда, даже если отыщутся Врата, и я смогу вернуться в Англию. Слишком много прошло времени, слишком много всего произошло.

— Это твои друзья, — возразил Кили. — Не думаю, что дружба имеет срок давности.

Гермиона покачала головой.

— Дружба — нет. Его имеет человеческая сущность. Я живу в Средиземье уже полтора года и чувствую, что безвозвратно меняюсь. Я долго терзалась невозможностью вернуться, своей беспомощностью и тем, что перестала быть хозяйкой собственной судьбы. Со временем пришло осознание и принятие. А вместе с ними — растерянность. Волшебный мир, возможно, навсегда потерян для меня, но и в Средиземье я чужая. Моя палочка — единственная ниточка между мной и моим миром — теперь бесполезна. Я заблудилась, Кили, и здесь у меня нет ничего, кроме моей магии, — с горечью сказала она.

— Я думал, что мы прошли вместе достаточно, чтобы зваться друзьями, — с ноткой осуждения сказал гном. — У тебя есть я. А еще это маленькое неуклюжее недоразумение, которое мой дядя называет Взломщиком, — смеясь добавил он.

Гермиона насмешливо задрала бровь.

— Маленькое неуклюжее недоразумение — причина того, что вы все сейчас живы, — сказала она. — Если бы Бильбо не увел пауков дальше от вас, вы бы вряд ли дожили до появления эльфов. Он очень храбро повел себя.

— Гэндальф не ошибся, когда навязал хоббита в отряд, да?

— Не думаю, что он вообще когда-нибудь ошибается, — сказала Гермиона. — А теперь спи. Не заставляй накладывать на тебя сонные чары.

— Эмин, — Кили потянул ее ближе, заглядывая ей в лицо ясным и непривычно серьезным взглядом. — Когда все это закончится, ты пойдешь со мной в Синие Горы, к моей матери?

Балин тут же навострил уши и даже приоткрыл один глаз.

Гермиона нервно сглотнула и отвела взгляд. Несмотря на весьма юный возраст и практически полное отсутствие опыта в таких вещах, она все же была самой яркой ведьмой своего поколения и прекрасно понимала, какого рода предложение может скрываться за этими невинными словами. Сейчас не самое лучшее время, чтобы думать о таких вещах. А настанет ли оно, это лучшее время?

— Если вашей целью, господин гном, было вогнать меня в краску, то спешу заверить — вы со своей задачей справились, — попыталась пошутить Гермиона, но Кили не улыбнулся. Он ждал от нее ответа, не отводя пытливого взгляда, будто боялся пропустить малейший оттенок эмоции на ее лице.

И Гермиона едва ли не в первый раз в жизни изменила своей рациональной натуре, решив, что прямо сейчас она не будет раскладывать мысли по полочкам. И о Вратах она подумает тогда, когда они найдутся. Она вообще не будет сейчас много думать.

— Я пойду с тобой, Кили, — прошептала она, беря его за руку. — Если мы только мы сумеем остаться в живых, я пойду с тобой.

В своем углу старый Балин блаженно улыбнулся и закрыл второй глаз.

* * *

Через пару часов вернулись стражники, и пленников наконец-то соизволили накормить. Правда, еда оказалась такой вкусной, сытной и разнообразной, что удовлетворила даже взыскательный хоббитовский вкус. Хотя, мистер Беггинс давно уже прекратил привередничать. Все-таки эльфы есть эльфы, — подумал Бильбо. — у них с голоду не умрешь, будь ты даже просто пленник.

Гермиона вздрогнула и очнулась от дремоты, услышав как со скрипом поворачивается ключ в замке ее камеры. Она вскочила на ноги.

Пара похожих как близнецы молчаливых стражников жестом приказали ей выйти и следовать за ними.

— Куда вы меня ведете? — спросила она, не двигаясь с места и складывая руки на груди.

— Не заставляй тащить тебя за шиворот, — услышала она знакомый насмешливый голос и обернулась, чтобы встретиться взглядом с блондинистым синеглазым красавчиком, который вчера в лесу обозвал ее воровкой. Он жестом приказал лучникам уйти, а ей — следовать за собой.

— Я не доставлю тебе такого удовольствия, — повинуясь ему, проворчала Гермиона. — Не боишься получить удар в спину?

— От человеческой женщины? — фыркнул он. — Боюсь, что ты не успеешь даже замахнуться. К тому же, сдается мне, что ты не настолько безрассудна, чтобы совершать в твоем положении глупости.

По бесконечным лестницам и переходам они поднимались все выше, пока не достигли верхних уровней. Здесь было гораздо светлее, чем внизу, даже без многочисленных фонариков, и Гермиона увидела, что свет льется с потолка, где в сводах пещеры отверстия пропускают солнечные лучи.

— С тобой будет говорить мой отец, — сказал эльф, останавливаясь перед высокой, украшенной самоцветами дверью. — Не советую злить его.

— Стало быть, ты еще и королевский сынок, — насмешливо произнесла Гермиона. — Зачистка леса от гигантских пауков входит в обязанности всех эльфийских принцев?

Вместо ответа она получила чувствительный тычок в спину.

— Отрезание языков болтливым пленникам — тоже моя обязанность, — прошипел он ей на ухо. — Вперед!

Он толкнул двери, и Гермиона очутилась в просторном светлом зале, посреди которого стоял самый необыкновенный трон, который только можно было вообразить. Он был очень высоким, настолько, что от его подножия вверх вели узкие резные ступеньки. Его покрытую резьбою спинку оплетали живые ветви с зеленовато-желтыми дубовыми листочками, уползающие по каменному полу пещеры во все концы. Со стороны казалось, будто королевский трон пустил корни. На спинке сидели и тихо посвистывали щеглы и пересмешники.

— Отец! Я привел женщину, которая была с гномами, — сказал эльф, выталкивая девушку на середину зала.

Король Трандуил, соизволивший сойти со своего древовидного трона, пристально вгляделся в Гермиону, слегка склонив голову набок. Его магнетические глаза, похожие на кружочки серебра или осколки звезд, не мигая изучали ее, но в них не было ни тепла, ни течения жизни, только холод и недостижимое величие. Прекрасный, словно застывший в вечности, он сам казался прихотливо изваянной скульптурой. Статуей изо льда. С этой холодностью и его серебристыми одеждами как-то не очень вязался покрывающий его голову венец из тонких ветвей с желтыми листьями и красными ягодами бузины. На дворе осень, — отстраненно подумала Гермиона. Она никак не могла запретить себе пялиться на лесного владыку — уж очень колоритной фигурой он оказался.

— Я не вижу здесь никакой женщины, Леголас, — медленно, растягивая слова, произнес Трандуил. — Только человеческого ребенка.

Молодой эльф наклонил голову, но ничего не сказал.

— Значит, это ты несла Саэнар Итил, — то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес Владыка. — Ты знаешь, кому принадлежит меч, который ты украла?

Гермиона гневно взглянула в неподвижные глаза эльфа.

— Разумеется. Он принадлежит мне, — смело сказала она.

— Не смей лгать! — зашипел Трандуил. — С каких пор меч Лютиэн носит человеческая девчонка, да еще и шастающая по полям и лесам в компании дюжины длиннобородых мошенников?

— С тех самых, как его дала мне леди Галадриэль, — в тон ему ответила Гермиона и внутренне улыбнулась, почувствовав его растерянность. Трандуил, однако, через неуловимое мгновение овладел собой.

— Как твое имя, ребенок? И что ты делала в моем лесу? — спросил он.

— Я Эмин, волшебница из другого мира, — сказала Гермиона, высоко подняв голову. — Ищу путь домой, и Владыка Элронд предсказал, что найду его, если пройду с гномами путь до Одинокой Горы.

Уголки губ эльфа едва заметно дернулись.

— Так значит мои докладчики были правы, — он протянул руку, и один из пересмешников послушно перепорхнул со спинки трона ему на ладонь. — А я, признаться, думал, что они объелись вороньего глаза, когда некоторое время назад они сообщили мне, что по лесу бродят невидимые хоббиты да человеческие девушки, наделенные древней магией.

— Те клинки, что твои эльфы отобрали вчера у моих друзей — подарок Элронда из Ривенделла, — сказала Гермиона. — Пройти через твой лес — не преступление, и теперь, когда ты знаешь, что мы не воры, а всего лишь путники, верни нам наши вещи и оружие и отпусти.

Трандуил резко обернулся, оказавшись с нею лицом к лицу.

— О, да, чародейка, я знаю, куда так спешит ваш вожак — Торин Дубовый Щит, — почти пропел он. — Прошло уже столько десятилетий, Смауг засиделся под Горой, а мысли о гномьих сокровищах будоражат умы не только самих гномов. Но Торину плевать на золото — ему нужен Аркенстон, камень Короля, владельцу которого присягали семь гномьих родов. Он нужен ему, чтобы взойти на трон и править.

— У каждого из нас свои цели, — как можно безразличнее пожала плечами Гермиона. — Его же — не преступна и вполне ясна. Но коротать век в твоей темнице точно не входит в мои планы.

— А я думаю, что это положительно скажется на гномьих манерах, — сказал Трандуил. — Леголас! Пусть девушку отведут обратно, да не смеют причинять ей вреда. А мне еще нужно потолковать с Королем-Под-Горой.

* * *

Едва только за ним захлопнулась тяжелая дубовая решетка, Торин погрузился в невеселые размышления. Время шло, а эта непредвиденная задержка грозила сорвать все их планы. Ему приходилось и раньше сталкиваться с лесными эльфами.

Торин презирал ту праздную жизнь, которую вел волшебный народ, считая эльфов бездельниками, годными лишь на то, чтобы слагать песни да плясать под луной, но гордился тем, что его род никогда с ними не враждовал. Трандуил и его народ стали первым исключением из этого правила.

Владыка Лихолесья был властен, честолюбив и всюду искал собственной выгоды. Трандуила совершенно не интересовало то, что не могло, по его мнению, затронуть бытность его народа. Запершись в своей пещере, лесные эльфы никогда не приходили на помощь окрестным землям, страдающим от орочьих набегов, как однажды они не пришли на помощь гномам Эребора. Торин не мог ни забыть этого, ни простить, даже если бы захотел.

Он занервничал сильнее, когда эльфийские стражники увели Гермиону. Он мог только догадываться, о чем хочет поговорить с нею Король, и мысленно проклял Элронда, который передал девушке этот треклятый раритетный эльфийский меч. Торин был знаком с Эмин довольно, чтобы знать, каким складом характера она обладает. Ему оставалось только надеяться на то, что Трандуил не снесет ей голову с плеч в ответ на дерзость.

Но прошли часы, и Гермиона вернулась целой и невредимой, а в ответ на его вопрос о том, что обсуждал с ней Трандуил, девушка не сказала ничего, о чем он бы не догадался. Это заставило Торина задуматься еще сильнее.

А когда наутро явились стражники, выпустили всех из темницы да повели к эльфийскому королю всей компанией сразу, уверенность Торина в том, что Трандуил что-то задумал, окрепла.

— Я знаю, зачем ты идешь к Одинокой Горе, Торин Дубощит, — вкрадчиво начал Владыка. — И я готов помочь тебе достигнуть цели. В прошлом у нас были разногласия, но негоже двум королям, правящим по соседству, ссориться между собой.

Торин сделал шаг вперед и презрительно усмехнулся.

— У нас не было разногласий, Трандуил. Ты, — он ткнул в него пальцем, — отвернулся от моего народа как раз в тот момент, когда он более всего нуждался в твоей помощи. Если бы ты не был так безразличен к чужой беде, кто знает, как сложилась бы судьба Эребора!

Лицо венценосного эльфа не дрогнуло.

— Все мы бережем свой народ, — сказал он. — Скажи, разве стал бы ты рисковать своими гномами без толку?

— Без толку?! — гневно закричал гном. — Бесполезным ты называешь спасение чужой жизни?

— Довольно! — остановил его Трандуил. — Я призвал тебя не затем, чтобы вспоминать прошлое. Мне все равно, что вы собираетесь делать с вашей Горой и огнедышащим червяком, возлежащим на вашем золоте. Ты и твои спутники можете идти, куда вам угодно. Вам вернут оружие и вещи, что вы обронили в лесу.

Гномы тотчас загудели, а Торин во все глаза уставился на Трандуила. Постепенно неверие в его взгляде сменилось подозрительностью.

— Что ты задумал, Владыка? — спросил он. — Ты же не думаешь, что я настолько глуп, чтобы поверить в твое благородство?

— Ты можешь идти, Торин, Король-Под-Горой, — промурлыкал эльф. — Ты и твои люди свободны.

Гермиона мысленно с облегчением выдохнула и позволила себе расслабиться. Мерлин их знает, этих эльфов и гномов, что они держат в уме в тот момент, когда их языки говорят совсем иное! Но на этот раз, кажется, эльфийский король был серьезен. Стало быть, им очень повезло. Гермиона уже готова была мысленно извиниться перед Трандуилом, о котором не думала иначе, как о блондинистом ублюдке. Она сделала шаг в сторону гномов, которые, подозрительно косясь на эльфов, уже разбирали свое оружие и скарб, но двое ближайших к ней эльфийских стражников, повинуясь неуловимому движению Владыки и с тихим шорохом обнажив мечи, встали у нее на пути.

— Что это значит? — прорычал Торин. — Если твои эльфы хотя бы попытаются причинить ей вред, я найду способ задушить тебя голыми руками!

Трандуил выглядел вполне довольным собой. На его бесстрастном лице появилось мстительно-торжествующее выражение.

— Я не отменяю своих решений, Торин, — сказал он. — Ты и твои люди можете лезть в пасть Смаугу хоть прямо сейчас, если вам так не терпится. Но волшебница останется здесь.

Рассыплются в прах цепи звенья,

И сталь клинка прозвенит в тиши,

Я за любовь не прошу прощенья,

Прости меня лишь за каплю лжи...

Гермиона замерла, натянувшись, как струна, и почувствовала, что предательский холодок уже бежит по спине липкой струйкой, а сердце неуклонно ускоряет свой ритм.

Она перевела на эльфов недоуменно-взволнованный взгляд. Трандуил стоял, повернувшись к ней боком, и Гермиона не увидела ничего, кроме безупречно спокойного чеканного профиля эльфийского Владыки. Однако она заметила, что его сын пребывает в не меньшем удивлении. Похоже, отец не потрудился поставить сына в известность касательно своих планов, — подумала она, подавив нервную усмешку. Впрочем, гномы выглядели гораздо более впечатленными. Гермиона заметила, что Торин явно пытается прожечь глазами дыру в венценосном эльфе. Если бы взглядом можно было убивать, от Трандуила давно осталась бы кучка пепла.

Леголас тем временем тенью метнулся к отцу и заговорил звенящей эльфийской скороговоркой.

— Отец, что ты делаешь? Мы не держим в плену невиновных! Тем более истари!

— Она не истари, Леголас, — возразил Трандуил. — Просто слабый человеческий ребенок, которому по случайности была дарована магия огромной силы. Пусть Торин уходит, нам он без надобности. Но девочка — другое дело. Ее нельзя отпускать с гномами.

На прекрасном лице Леголаса отразилась внутренняя борьба. Юноша не одобрял действий своего отца, но перечить ему приучен не был.

— Поверь, сын мой, — продолжал Владыка. — Я лишь забочусь о благе своего народа. Подумай, что может случиться, если гномы помимо своей Горы, сокровищ и Аркенстона обзаведутся еще и собственной волшебницей?

Леголас отступил, склонив голову в знак повиновения, но все же произнес:

— Ты совершаешь худое, отец.

Гермиона быстро сделала несколько глубоких вдохов, подавляя приступ паники. Эльфы говорили быстро, но она была старательной ученицей и достаточно знала по-эльфийски, чтобы вникнуть в суть разговора, и поняла, что теперь ей светит безрадостная перспектива надолго застрять в Лесном Королевстве. Ибо единственным, кто мог бы повлиять на тронувшегося умом Трандуила, был Гэндальф. Но от чародея не было вестей с тех самых пор, как он покинул отряд вместе с Радагастом и будто бы в воду канул.

Торин поймал ее взгляд. Девушка искала его поддержки.

Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не растерять наигранное спокойствие. Внешне он даже не поменялся в лице, но внутри теснились вопросы, мысли неслись с чудовищной скоростью. Соображать, и быстро. Переиграть Трандуила, связать ему руки. Так и только так. Сосредоточиться мешали обступившие его плотным кольцом воинственно настроенные гномы, от возмущения начавшие переходить на родной язык. Под ногами у них вспугнутым кроликом метался встревоженный не на шутку Бильбо. Торин раздраженно вздохнул и жестом заставил всех замолчать.

— Зачем тебе девушка, Трандуил? — как можно спокойнее осведомился он. — Клянусь памятью Дарина, от нее больше неприятностей, чем пользы!

— Я оценил твою жалкую попытку, Торин, — язвительно проговорил венценосный эльф. — Убирайся, пока я не приказал своим лучникам перестрелять вас, как зайцев, и помни мое великодушие.

Глаза подгорного короля опасно сверкнули. Он скрестил руки на груди и не двинулся с места.

— Ты думал, стоит тебе прикрикнуть, и я тут же брошусь спасать свою шкуру и оставлю друга и члена отряда? Предатель здесь только один — и это ты, Трандуил. Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что я сделаю хоть шаг отсюда без леди Эмин.

— И что же ты сделаешь, Торин? — насмешливо изрек Владыка. — Устроишь потасовку прямо здесь? Я уверен, что ты и твои друзья достаточно дурно воспитаны, чтобы быть способными на это, но ты не находишь, что численный перевес на моей стороне?

Он отвернулся от гнома и не спеша зашагал по залу, сложив руки за спиной.

— Ты — недоразумение, Торин, — продолжил он, и в его голосе послышалось нескрываемое презрение. — Весь твой род — одна большая, чудовищная ошибка, которую ваш создатель допустил то ли от отчаяния, то ли от безысходности. Он сам раскаивался в том, что сотворил.

В стальных глазах гнома на мгновение полыхнула ярость. Он глубоко вздохнул, и глядя королю эльфов прямо в глаза, громко и четко произнес:

— Я вызываю тебя на честный поединок, Трандуил Лихолесский, — и в воцарившейся абсолютной тишине добавил: — Я в своем праве. Ты не можешь отказаться.

Как по команде сразу все головы повернулись в сторону Торина, но тот остался невозмутим. Зато Гермиона была уверена, что прежде никогда еще не видела такого разноцветья эмоций на лице эльфа. Впрочем, гномы выглядели не менее удивленными.

— О-хо-хо, вот дела... — качая седой головой, пробормотал старый Балин.

Взметнулись вихрем полы серебристых одежд, и Трандуил в мгновение ока оказался рядом с гномом. Приблизив лицо вплотную к его, он прошипел:

— О, значит все же есть для подгорного короля нечто более ценное, чем Аркенстон, не правда ли? Ты не боишься, Торин Дубощит, что сгинешь здесь навеки вместе с горсткой своих дружков? А дракон будет и дальше пускать под гору клубы дыма да посмеиваться над тобой, пока не найдется тот, кто продырявит ему брюхо и заберет сокровища. Кому, как не тебе, знать, сколько найдется охочих до гномьего золота! Неужели человеческая девчонка, пусть и колдунья, стоит этого?

Она стоит и большего.

Торин медленно обвел взглядом пребывающую в ступоре гномью компанию и остановился на младшем племяннике, который с нечитаемым выражением на лице пытался высвободиться из рук удерживающих его Фили и Ори. Его сердце мучительно заныло — столько пустоты и боли было во взгляде молодого гнома. Он сорвался с места и в несколько шагов оказался рядом с Кили, порывисто схватил его за плечи и прижался лбом к его лбу.

— Почему, дядя? — прошептал Кили, подняв на него покрасневшие глаза. — Зачем ты это делаешь?

— Послушай меня внимательно, Кили, — скороговоркой пробормотал Торин. — Мне жаль, очень жаль, но ты не воин теперь. Сделаешь сейчас глупость — и Трандуил убьет тебя, не моргнув глазом, а Эмин останется в Лесном королевстве, а я не смогу возразить ему хоть одним словом, потому, что это поединок чести. Я не буду вправе даже мстить за твою смерть. Мы потеряем вас обоих, ты этого хочешь?

— Я хочу умереть, — повесив голову, мрачно отозвался Кили. — Это должен был быть мой бой...

— Мне жаль, — повторил Торин, отпуская племянника и утешающе хлопая его по плечу. — Но только так мы можем сохранить Эмин.

Он отвернулся от Кили и, подняв глаза, встретился с серьезным и очень настороженным взглядом Гермионы. Все эмоции настолько ясно были написаны на ее миловидном лице, что Торин невольно улыбнулся. Храбрая, сильная, но вместе с тем такая чистая, искренняя и бесхитростная, каким может быть только невинный ребенок. Он мог читать ее, словно открытую книгу.

И сейчас он сделает все, что в его силах, и даже превзойдет самого себя, если понадобится, чтобы вызволить Эмин из этой передряги. Он сделает это для нее, потому, что взгляд, полный недоумения и испуга, глаза с блеском непролитых слез, ранят его сильнее, чем любые насмешки из уст Трандуила. Он сделает это для Кили, который раздавлен собственной беспомощностью и лишен возможности защитить ту, которую любит.

Если все твои цели так высоки, почему ты так боишься заглянуть в собственную душу? Что ты так боишься там отыскать? Как назвать то чувство, которое сейчас скребет ее драконьими когтями?

— Ты боишься, Трандуил? — криво ухмыльнувшись, прошипел Торин. — Хочешь отказаться от поединка и стать посмешищем даже для своих эльфов?

Лицо Владыки стало белее снега на вершине Одинокой Горы. Торин спокойно следил, как тот молниеносно с тихим шорохом извлекает меч из ножен, любовно, словно лаская, пробегает пальцами по длинному серебристому лезвию клинка.

— Даже когда наступит конец мира и небо рухнет на землю, а из Серой Гавани отплывет последний корабль в Валинор, не случится так, что я, Трандуил Лихолесский, испугаюсь заносчивого невоспитанного коротышку!

Торин в ответ закатил глаза, показывая, как ему надоел этот бесконечный треп.

— Тогда хватит приплясывать, — хмыкнул он. — И я был бы благодарен, если бы ты вернул мне Оркрист.

* * *

Едва лишь рукоять его меча знакомой, почти родной тяжестью легла в руку, Торин ощутил, как вместе с энергией, заключенной в древнем клинке и словно бы перетекающей сейчас в его тело, в крови рождается ярость, струится по венам раскаленным металлом, тысячью ножей вонзается в сердце. Память о собственной боли и боли его народа, о предательстве, о мучениях помогла высвободить ее.

Торин впервые чувствовал себя настолько гармонично, погрузившись в страшные воспоминания дней своей юности. Видения багровой стены драконьего огня с его черной сердцевиной, в котором горели и сгорали, словно факелы, его собратья, снимающего уже хрупкую, как пергамент, углящуюся плоть с костей, уничтожающего и тело, и камень, не вызывало боли, а сублимировались в кристально чистый, холодный, словно черное зеркало Келед-Зарам, гнев.

Сейчас он хотел смерти Трандуила как ничего другого в этом мире. Но больше, чем его смерть, Торин хотел лицезреть его поражение, унижение, он хотел стереть эту пренебрежительную улыбку с его не имеющего возраста лица.

На поверхности этого холодного черного моря ярости дрейфовали щемящие душу и сердце мысли о маленькой человеческой девушке, почти ребенке, по иронии судьбы оказавшейся могущественной волшебницей, и по той же иронии вошедшей в его жизнь. Нет, она ворвалась подобно буре, смешала все, забрала рассудок, отравила чувства. Это ее он видел в коротких мучительных снах, тайком, словно вор прислушивался к ее смеху, слушал ее дыхание, пока она спала. Эти мысли были столь светлыми, что даже в этот отчаянный момент они вызывали у Торина внутреннюю улыбку и тесноту в груди. Он хотел заслужить право взять ее за руку и увести отсюда, он хотел этого так отчаянно, что это придавало ему невероятных сил.

Ярость, жажда мести и любовь поделили его сердце на равные части, и помогали они ему в равной мере.

Лицо Владыки напряглось, когда он, играючи, вращал меч над головой, со свистом описывая широкие дуги. Торин не удержался от ухмылки. Это представление — все, на что ты способен?

Трандуил был эльфом. Он был высок ростом, потрясающе ловок и быстр, но гномий король не уступал ему в сноровке, а уж грубой силы и опыта ему было не занимать. И уж точно Торину не мешала изрядная разница в росте.

Удары мечей следовали один за другим под всеми мыслимыми углами. Трандуил сразу попытался загнать гнома в угол, не давая ему предпринять мало-мальски серьезных действий, но Торин отбивался блестяще. Это злило эльфа все больше и больше. А потом он сделал то, на что и надеялся Торин. Ошибку.

Злость и возмущение сыграли с Трандуилом дурную шутку. Он сделал ошибку, бросившись на Торина прямолинейно и открыто, бесхитростно, и тут же поплатился за это. Гном был гранитной скалой, о которую эльф разбился, словно серебристая морская пена.

Где твоя знаменитая эльфийская невозмутимость? Успел растерять мастерство, сидя в своем каменном дворце?

Торин сделав кувырок откатился в сторону, но Оркрист успел полыхнуть в его руке и вспороть серебристую ткань на трандуиловом плече. Выпрямившись, гном увидел на голубоватой стали клинка тягучие багровые капли. Они медленно сползали по его кончику, падая на пыльный пол. Торину показалось, что он слышит, как они ударяются о камень.

Трандуил коснулся раны, и собственная кровь тут же окрасила его пальцы. В следующую секунду, зарычав от ярости, он бросился вперед, крепко сжимая эфес меча обоими руками и кружа им перед собой.

Торин отступил на шаг, потом на всякий случай еще на один, внутренне торжествуя. Ему удалось вывести эльфа из себя, и теперь, ослепший от ярости, движимый яростью, он являл собой более уязвимого противника. Короткий взмах эльфийского меча по касательной больно ожег щеку гнома. Торин смахнул кровь быстрым движением ладони, и поднырнув под руку Трандуила, обрушил тупой удар на его спину, и в следующую секунду, воспользовавшись его замешательством, приставил острие Оркриста к его шее, слегка вспоров кожу и выпустив несколько капель крови.

— Довольно? — тяжело дыша спросил Торин. — Или ты нуждаешься в других доказательствах моей правоты?

Трандуил уставился на него взглядом, полным бессильной злобы. Несмотря на бедственное положение Владыки, с места не двинулись ни его эльфы, ни даже его сын, который изваянием застыл подле Гермионы.

Девушка видела, как тщательно маскируемое под безразличие беспокойство, время от времени пробивает себе путь на его совершенное лицо, и тогда синие глаза эльфа темнели, как море перед бурей. Леголас боялся за отца. Гермиона протянула руку и безотчетным движением едва коснулась руки эльфийского принца.

— Он ничего не сделает твоему отцу, — заверила она. — Торин — предельно честен, он не позволит слепому гневу завладеть его сердцем.

Леголас вздрогнул, бесстрастная маска окончательно сползла с его лица. Он внимательно посмотрел на девушку и остался безмолвен, однако кивнул и заметно расслабился.

— Я повторяю вопрос, Трандуил Лихолесский! — уже нетерпеливо прогремел Торин. — Ты признаешь мое право? Отвечай сейчас!

— Признаю! — рявкнул эльф, и Торин незамедлительно убрал меч, позволяя ему встать. — Убирайся из моего леса, Торин Дубощит, будь проклят тот день, когда ты родился!

— Я не верю в проклятия, — сухо обронил Торин, пряча Оркрист в ножны. — Закаленная сталь меча да тяжесть боевой гномьей секиры — куда более веский аргумент. Да еще достоинство и честь, хотя сомневаюсь, что ты понимаешь, о чем я толкую.

Он подошел к Гермионе, проигнорировав двух ее тюремщиков, все еще стоящих с мечами наизготовку, будто их не было вовсе.

— Идем! — приказал он, беря ее за руку.

Гномы и хоббит, уже успевшие поделить между собой свои вещи, тотчас потянулись за своим вожаком.

Торин обернулся к Трандуилу.

— Прикажи своим эльфам довести нас до северного выхода, — жестко сказал он. — И не делай того, о чем тебе потом придется пожалеть, — предостерег он.

— Сейчас ты думаешь, что победил, Торин, — прокричал ему вслед Трандуил. — Но удача вряд ли улыбнется тебе еще хоть единожды. Твой маг, что оставил тебя одного, Гэндальф Серый, больше не вернется никогда, ибо любопытство привело его в Дол-Гулдур, крепость Некроманта, где орки и прищемили его слишком длинный, сующийся не в свои дела нос. Он сгинул, Торин, навсегда пропал там и не сможет помочь тебе больше.

Гном остановился и, не выпуская руки Гермионы, медленно обернулся в сторону Владыки, стоящего с торжествующим выражением на лице.

— Я надеюсь, что на то будет воля Ауле, и я никогда не увижу в своей земной жизни твоего лица, Трандуил, — тихо и твердо произнес Торин. — Но если ты сунешься ко мне или моему народу еще хотя бы раз — я без предупреждения пущу в ход свою секиру, и на этот раз ты не отделаешься царапиной, — он кивнул на заалевший от крови рукав эльфа. — Помни, что я сказал.

* * *

Едва только за ними захлопнулись Северные ворота Лесного Королевства, путники вышли на все ту же злополучную тропу, потеряв которую единожды, они попались в сети к огромным паукам. Однако, в этой части Лихолесья уже не водилось подобной нечисти. Вместо привычного полумрака они вступили в свежее и потрясающе солнечное утро, под розоватое небо.

Лес тут оказался совсем другим, нежели та его часть, где так бесславно прервалось их приключение. Темных вековых деревьев становилось все меньше и меньше, вместо них все чаще попадались целые рощицы молодых, зеленых, почти не тронутых осенью деревцев и заросли гибкого ивняка. Воздух здесь не казался тяжелым и затхлым, вместо этого влажными от прошедшего дождя древесными листочками играл свежий, пахнущий речкой ветерок, и путникам наконец-то дышалось полной грудью.

Скоро обнаружилась и сама река Бурая, как прозвали ее эльфы за темный цвет ее вод. Она вытекала из эльфийской пещеры неподалеку от Ворот, бежала дальше через все Лихолесье к самой опушке, где, наконец, соединялась с Долгим озером. Это была неширокая бурная речка, стиснутая невысокими каменистыми берегами, поросшими жидким кустарником. Теснясь между камней, она непокорно бурлила и шипела, плюясь ледяными брызгами и обрывками пены.

Шли не останавливаясь весь день, стремясь поскорее оставить позади Лесное Королевство. Гермиона понуро плелась в хвосте отряда, то и дело цепляя землю носками своих сапог. Сказать, что она чувствовала себя не в своей тарелке, было бы явным преуменьшением, и если бы не ни к месту накатившая апатия, девушка давно бы извела вопросами всех в отряде, начав, конечно, с их вожака.

Торин молча шагал рядом. Он не проронил ни слова с тех самых пор, как за руку вывел Гермиону из владений Трандуила, но упорно продолжал держаться подле нее, погруженный в свои мысли и более мрачный, чем обычно. Настолько, что девушка за весь день не рискнула заговорить с ним ни разу. Наконец, Торин дал сигнал остановиться.

Лагерь разбивали в полном молчании, лишь Бильбо стрекотал, будто заведенный, и Гермиона подумала, что стресс сказался на нем не меньше, чем на других. Обычно неунывающие языкастые гномы, которых сложно было заставить молчать, теперь выглядели настороженными и непривычно серьезными. Гермиона списала это их нетипичное поведение на волнения последних дней и почти заставила себя успокоиться.

В лесу быстро вечерело. Белесое небо с проглядывающими льдинками звезд стремительно темнело, будто кто-то невидимой рукой подливал в него синьку, и скоро в реку канула высокая половинчатая луна.

Гермиона помогла Бильбо, которого Торин отрядил дежурным по полевой кухне, приготовить нехитрый ужин, но сама к еде не притронулась и, отойдя от костра, близ которого расположилась гномья компания, стала устраиваться на ночлег, углядев удобную, заросшую мягкой жухлой осенней травой ложбинку, раскинувшуюся между двух больших, еще хранящих тепло солнца камней.

Беспокойство не желало отпускать ее. Оно усилилось после того, как Кили шарахнулся от нее как от прокаженной, когда она подошла, чтобы сменить повязку на его ране. Он просто-напросто исчез за спинами других гномов, пробормотав нечто нечленораздельное, да еще и с таким выражением лица, что Гермионе мгновенно расхотелось настаивать. Она постояла с минуту неподвижно, переваривая ситуацию и пожав плечами, решила сделать вид, что все в порядке. Утро вечера мудренее.

Прислонившись к теплому каменному боку, она завернулась в плащ и, прикрыв глаза, попыталась уснуть.

— Это плохая идея, — она вздрогнула, вынырнув из дремоты, когда услышала рядом с собой голос Торина. Он держал в руках миску с тушеным мясом и флягу с водой. — После заката камень быстро остынет, ночной холод вытянет из него солнце, и тогда он начнет тянуть тепло из твоего тела.

Гермиона послушно пересела. Торин протянул ей еду и питье.

— Твой ужин, — сказал он, усаживаясь рядом. — И без того на немощь из одних глаз похожа, а ну как упадешь по дороге?

Гермиона нерешительно улыбнулась, силясь понять говорит ли он серьезно или шутит.

— Зачем ты ввязался в это? — решилась она на мучивший ее вопрос.

— Во что? — Торин казался застигнутым врасплох.

— Не хочу, чтобы ты понял меня неправильно, я благодарна за то, что ты вытащил меня оттуда, — начала Гермиона. — Но ты мог не рисковать и оставить меня в Лесном Королевстве. Не думаю, что Трандуил собирался причинить мне вред. А Гэндальф, вернись он, сумел бы вразумить его.

Торин помрачнел.

— Гэндальф не вернется, — сказал он, отводя взгляд. — Я вполне допускаю, что Трандуил говорит правду, если учесть, что именно в Дол-Гулдур они с Радагастом и направились. Нам придется войти в Эребор одним, без чародея.

Гермиона закусила губу и с надеждой взглянула на гнома. Она успела привязаться к эксцентричному волшебнику, так напоминающему ей Альбуса Дамблдора.

— А если он все же солгал, чтобы разозлить тебя?

Торин покачал головой.

— Мы не станем на это надеяться. И ждать тоже не будем. Время на исходе, и если мы не доберемся до потайной двери до заката солнца в День Дарина, нам не останется ничего другого, как повернуть назад.

— Так почему ты рисковал из-за меня жизнью? — снова спросила Гермиона. — Я — всего лишь досадное недоразумение, не ты ли это говорил? Ты никогда не хотел, чтобы я и Бильбо шли с вами.

— Не хотел, — согласился Торин. — Но менять что-то уже нет смысла, хотя мне по-прежнему не нравится то, что твоя жизнь подвергается опасностям. Ты — полноправный член отряда, да и, по правде говоря, приносишь больше пользы, чем любой из нас. И я не считаю тебя помехой, — мягко добавил он. — Хотя порою ты бываешь невыносимой.

— Ты не ответил на вопрос.

Торин с минуту помолчал, обдумывая ответ. Не уверен, что тебе понравится правда, девочка.

— Я забочусь о тебе, — осторожно проговорил он, посчитав такой ответ достаточным, и поднявшись, пошел прочь, прежде, чем девушка продолжила задавать вопросы, оставляя ее в еще большем недоумении.

Некоторое время Гермиона лежала, закинув руки под голову, и бездумно наблюдала за перемигиванием звезд в ночном небе. Сон не торопился к ней. Через некоторое время, сообразив, что скоро уснуть ей не удастся, девушка потихоньку встала и спустилась по отлогому берегу к тихо рокочущей речке. Отсвет от пламени костра едва доставал сюда, и, мечась по темной воде красноватыми бликами, создавал причудливую игру света и тени.

Гермиона машинально подбирала у кромки воды круглые серые камешки и по очереди кидала их в реку, стараясь почему-то попасть по кудрявым белым бурунчикам пены, что неслись по поверхности. Камешки исчезали с тихим бульком, а речка уносила в темноту круги на воде.

Подобно речной воде текли и мысли Гермионы. Полнейшая неразбериха, царившая в них, утомляла и вызывала назойливую головную боль, и девушка, чувствуя потребность освежиться, легла грудью на большой камень у самой воды и, зачерпнув горстью, с наслаждением умылась. В голове сразу прояснилось, боль ослабла и отступила вглубь. Подумав, Гермиона расстегнула ворот рубашки и, зачерпнув еще, протерла шею.

Мокрые ладони заломило, и ей показалось, что в них впиваются сотни ледяных игл — такой холодной была бурая от торфяников речная вода.

— На твоем месте я бы не стал так увлеченно плескаться в Бурой, — произнес совсем рядом смутно знакомый голос. — Она течет с северных гор, вода в ней мало отличается от снега с их вершин. А вы, люди, такие хрупкие создания...

Гермиона подскочила, как ужаленная, и непременно ухнула бы в воду со скользкого камня, если бы ее не поддержала ловкая твердая рука. Она пораженно воззрилась на высокую тонкую фигуру, бесшумно выступившую из темноты.

— Леголас?!

Эльф отбросил за спину длинные белые волосы и улыбнулся. Его синие глаза отражали свет, и, казалось, мерцали в полумраке.

— Помнишь мое имя?

— Ваше гостеприимство сложно забыть, — саркастично усмехнулась Гермиона. — Как ты смог так тихо ко мне подобраться? Я не услышала и шороха.

— Эльфы ходят неслышно и умеют, когда нужно, быть невидимками. Шум реки помог мне стать незаметным для тебя. Я шел за вами с самого утра.

— Если хочешь быть невидимкой, спрячь под капюшон волосы и опусти глаза, — парировала Гермиона. — Они выдают тебя с головой.

Хрустнули камешки под тяжелым сапогом, и длинная тень упала на Леголаса и Гермиону. Наверху, заслоняя свет от пламени костра, застыл Торин. Он стоял, сжимая кулаки, и, судя по всему, был в ярости. Позади него появился Двалин, а потом и другие гномы.

— Эмин, отойди от него. Немедленно, — последовал короткий приказ. — В лагерь, я сказал! — рявкнул он, увидев, что девушка замешкалась.

Гермионе даже не пришло в голову перечить, ибо гном был зол. Очень зол.

— Что. Ты. Здесь. Забыл. — голосом Торина можно было убивать. Ничуть не хуже, чем гномьей боевой секирой. — Кажется я ясно выражался, когда говорил, что больше не намерен наблюдать ваши с Трандуилом физиономии?

— Я все еще в своем лесу, в котором ты, гном, всего лишь нежеланный гость, — не полез за словом в карман Леголас. — Но я пришел не затем, чтобы искать ссоры.

— Трандуил послал тебя шпионить за нами? — прорычал Торин, делая шаг вперед. — Или он решил нарушить слово чести?

Леголас покачал головой. На его лице тенью промелькнуло сожаление.

— Отец тут ни при чем. Я пришел по собственной воле, — сказал он. — Я успел уйти, прежде чем Ворота Лесного Королевства закрылись по его приказу. Трандуил понятия не имеет, где я.

Торин помедлил лишь мгновение. Несогласие внутри венценосной семейки, кто бы мог подумать.

— Даю тебе минуту на правдоподобное объяснение твоего появления в моем лагере. — жестко сказал он. — В противном случае, я посчитаю, что ты пришел за волшебницей, и с чистой совестью раскрою тебе башку.

Леголас остался спокойным.

— Вы идете в Эсгарот. Думаешь, городская стража будет в восторге от появления у городских ворот дюжины гномов, вооруженных до зубов мечами да секирами? В лучшем случае они возьмут вас под стражу и отведут к градоправителю, в худшем — просто перестреляют из луков.

— Какой мне прок от тебя? — осведомился Торин.

— Эсгарот ведет дела с Лесным Королевством испокон веку. Я могу убедить их позволить вам пройти через город.

— С какой стати я должен тебе верить, эльф?

— Я не прошу верить мне, — пожал плечами Леголас. — В конце концов, ты ни чем не рискуешь — я один. Отец изменился, — помрачнев, добавил он. — Его больше не интересуют дела, что творятся за пределами нашего Королевства. Он не позволяет нам очистить лес от гигантских пауков, от этих отвратительных порождений Унголианты... Как и не позволяет преследовать орков, разоряющих людские селения. Он перестал понимать, что приди в Средиземье большая беда — она станет общей.

Торин заколебался. Ему было сложно это признать, но в словах эльфийского принца была логика.

— Хорошо, — согласился он. — Можешь остаться. Мне все равно, где ты будешь спать, но не приближайся к лагерю.

— Я не нуждаюсь в сне. И не побеспокою твой лагерь потому, что твои гномы так безобразно храпят, что я не услышу и собственных мыслей, — насмешливо произнес он, и, не дожидаясь комментариев Торина, легко вспрыгнул на камень, на котором несколько минут назад сидела Гермиона, и застыл изваянием, не мигая уставясь на темные воды.

* * *

Гермионе не спалось. Она, нервничая, сидела у костра и с беспокойством прислушивалась к голосам на берегу, тщетно пытаясь уловить хоть что-нибудь. Она яростно ощипывала подобранную с земли сухую ветку, бросая в огонь скрученные пергаментные листочки. Те вспыхивали, не долетая до пламени, и рассыпались горячим красным прахом.

Старый Балин тоже не спал и, меряя шагами отлогий берег, вглядывался в темноту. Однако он выглядел не в пример более спокойным, чем волшебница. Он остановился напротив Гермионы, с улыбкой наблюдая, как она с ожесточением тычет палкой в костер. К небу взметались тучи искр и пепла. Балин чихнул и потер слезящиеся от дыма глаза.

— Милая, костер в чем-то провинился? — миролюбиво спросил он.

Гермиона подняла на него перепачканное в саже лицо.

— Ты выглядишь... Беспокойной, — тщательно подбирая слова, пояснил гном.

— Просто не хочу спать, — пробурчала Гермиона, но Балин только покачал головой.

— Ты ерзаешь, милая. Причем с тех самых пор, как Торин вызвал Трандуила на поединок. — Балин мечтательно закатил глаза. — Наконец-то он сумел надрать ему задницу!

— Да. Нет. О, черт!! — Гермиона вскочила и заметалась по лагерю. — Ты уверен, что они там все-таки прислушаются к здравому смыслу и повременят убивать друг друга?

Балин рассмеялся.

— Ты боишься за Торина или за того светловолосого красавчика? Все будет в порядке, уверен. Иногда наш вожак бывает более рационален, чем это может показаться со стороны. Но поговорим о тебе, — неожиданно перестав улыбаться, сказал седовласый гном. — Сдается мне, что ты не в своей тарелке, Эмин.

Да, я действительно там. А еще я совсем перестала понимать окружающих.

Гермиона внезапно ощутила потребность выговориться. Она тяжело вздохнула и бухнулась на землю.

— Что-то поменялось, — сказала она. — И я чувствую себя неуютно оттого, что не могу понять причин.

— Не бери в голову, — беззаботно отозвался Балин. — Возможно, тебе просто кажется. Воздух здесь дурманит, понимаешь ли. Вспомни, как твоему дорогому дядюшке почудилось, что деревья разговаривают.

— Полагаю, ему не так уж и почудилось, — пробурчала Гермиона. — Торин стал по-другому ко мне относиться, — неожиданно добавила она. — И от этого мне не по себе. Я слишком привыкла к тому, что он считает меня досадным недоразумением и всячески пытается напомнить, что я всего лишь помеха, — она хохотнула, — Огрызаться друг на друга превратилось для нас в образ жизни. А сегодня утром он, не задумываясь, рискнул ради меня жизнью, был рядом весь день и прямо сейчас заявил, что я, оказывается, приношу пользу и для него имеет значение моя безопасность.

Балин деликатно откашлялся, но промолчал, давая ей возможность продолжать.

— Кили не сказал мне ни слова с тех самых пор, как мы вышли из Лесного Королевства, более того — он упорно избегает меня. Напряжение, исходящее от него, я, кажется, могу даже потрогать руками. Может, я чем-то обидела его? — спросила она, с надеждой глядя на старого гнома. — Мне, наверное, нужно извиниться.

— Не стоит, — осторожно возразил Балин. — Кили вовсе не злится на тебя. Не беспокой его, ему нужно время, чтобы прийти в себя после того, что случилось в Лесном Королевстве.

Гермиона насторожилась.

— После чего? — спросила она. — Почему мне кажется, что я единственная, за исключением, пожалуй, Бильбо, кто ничего не смыслит в происходящем?

— Видишь ли, девочка... — начал Балин, но осекся, увидев Торина.

— Ни одного слова! — резко бросил он, в упор глядя на старшего гнома. Тот поднял ладони вверх в примирительном жесте и улыбнулся.

Гермионе же было не до смеха. Она застыла в напряженной позе, и теперь сверлила гномов подозрительным взглядом.

— Кто-нибудь, наконец, возьмет на себя труд и объяснит мне, что тут творится? — осведомилась она, наблюдая, как Балин аккуратно ретировался в сторону своих спящих сородичей. Она перевела вопросительный взгляд на Торина.

— Ложись спать, Эмин, — устало потирая лоб, сказал он. — Прошу тебя, послушайся. Хотя бы раз.

* * *

Гермиона открыла глаза и не увидела ничего, кроме молочно-белой пелены тумана, недвижно висящей над землей. Было сыро и холодно, и единственным звуком, нарушившим безмолвие, был хруст примороженной травы под подошвами ее сапог, когда она встала на ноги.

К своему изумлению, вместо облачного неба, тусклого солнца и собственного отражения, она увидела в водном зеркале темно-синий бархат ночного неба и сияющие звезды. Открывшийся вид завораживал, темная глубина затягивала, кружила сознание... Гермиона почувствовала, что падает в эту неизвестную жуткую и прекрасную глубину. Она вскрикнула от удивления и резко выпрямилась, выставив вперед руки и будто отталкивая наваждение...

… И проснулась.

Тяжело дыша и хватая ртом воздух, она вскочила на ноги и дико заозиралась по сторонам, тут же угодив в объятия Торина, уже успевшего проснуться и почуять неладное.

— Эмин! Что случилось?! — он встряхнул ее, заставляя прийти в себя. Гермиона сфокусировала все еще туманный взгляд на его лице. В ее глазах промелькнуло узнавание и она прекратила вырываться.

— Что случилось? — повторил Торин, видя, что она успокаивается.

— Я видела странный сон. Место, где я никогда не бывала... запустение и каменные плиты дороги, заросшие травой, разбитые статуи и надписи, стертые ветрами... будто люди ушли оттуда давным-давно. И три самые высокие горы, которые я только могла себе представить, будто стояли плечом к плечу, как воины, которых окружают враги... было так страшно, когда я едва не упала...

— Куда ты чуть не упала? — терпеливо спросил Торин, успокаивающе гладя ее по растрепавшимся волосам.

— В озеро, — прошептала Гермиона, прикрывая глаза. — Там было большое озеро со страшной черной водой, в которой не отражалось ничего, кроме звездного неба, хотя небо было вовсе не звездное... светило солнце. Странно правда? — она взглянула на Торина, который уже смотрел на нее со смесью беспокойства и шока на лице.

Заповедное озеро?... Откуда ей о нем знать?

Несмотря на собственное удивление и желание понять случившееся, он подумал и решил, что пока не будет ставить ее в известность о том, что сон был вещим.

— Успокойся, — сказал он, осторожно привлекая ее к себе. — Это был всего лишь ночной кошмар, новый день и солнечный свет быстро развеют его. Я прогоню твои страхи, Эмин, и не дам тебе упасть.

Когда Судьба смешает краски,

Нагрянут сны из полумрака,

И былью обернется сказка,

И оживут ночные страхи.

Все ближе бой. Достигнув цели,

Познав тебя, себя познаю,

Пусть сбудется, чего хотели,

Пусть то минует, что пугает...

Людской век слишком короток. Люди живут тем мгновением, которое называется жизнью и называют своим наследием дела не так уж давно минувших дней. Несколько десятилетий для них — это целое поколение, и память человеческая тоже недолга и не распространяется дальше пары веков. Люди верят в то, что видят или могут потрогать руками, а старые сказки так и остаются для них сказками.

Память о великом гномьем королевстве Эребор, у стен которого селились люди, и о нашествии огнедышащего дракона Смауга начала изглаживаться из памяти живущих, а сердца их, особенно молодых и горячих, уже не трепетали перед драконом, ибо даже Смауга уже считали не более чем выдумкой, а старших, которые утверждали, что видели город Дейл в огне драконьего пламени, и вовсе порой поднимали на смех.

Эсгарот был диковинный город. Он стоял прямо посередь озера, на воде, поднятый на деревянных сваях. С земли туда можно было попасть по широкому деревянному мосту. Вместо улиц у него были каналы, вместо повозок — лодки, а жители его промышляли рыболовством да торговлей с лесными эльфами.

Здесь, на Севере, испокон веку селились люди сильные, смелые и не боящиеся трудностей, а теперь, после разорения Эребора, только такие и остались. Именно здесь когда-то скрылись те несчастные, что остались живы и бежали из горящего Дейла, потеряв своих родных.

Теперь дальше Долгого озера были только пустоши да скалы, и ни одной человеческой души. Правда, были далеко на севере Серые горы да Железный Кряж, а что за ними — и вовсе неведомо. Может, там кто и жил, но об этом ничего не было известно.

Эсгарот был богат в давние времена, когда на Севере процветал прекрасный Дейл в соседстве с Одинокой Горой, под которой также кипела жизнь. Эта часть Средиземья не была пустынной да безлюдной. По Долгому озеру ходили флотилии кораблей, плавали они и по Бегущей, да что там говорить, славное было время, и даже через Лихолесье люди ходили по старой эльфийской тропе без боязни.

Потом, привлеченный блеском гномьего золота, пришел неизвестно откуда Смауг Ужасающий, спалил Дейл, выкурил гномов из-под горы, на многие годы лишив их крова. Что не успел он — докончили орки да гоблины, и жизнь на Севере замерла.

С Эсгаротом теперь торговали только лесные эльфы, корабли больше не причаливали к старой пристани, город обеднел, но люди остались. И те, кто не ушел со временем на юг, приучились жить здесь, под боком спящего зверя, не зная, что о него ждать. А потом и вовсе стали забывать о Смауге.

Гномы в эту часть Средиземья не захаживали уже лет сто, поэтому появление у сторожевой будки такой разношерстной многочисленной компании должно было неминуемо вызвать вопросы. И Торин решил сделать остановку перед самым Долгим озером, недалеко от устья Бурой реки, да хорошенько обдумать что делать дальше.

Ближе к устью река стала шире и спокойнее. Путники расположились на камнях под прикрытием прибрежных кряжей, чтобы их компания не была видна со стороны сторожевого поста, да кроме того, гномы не хотели наткнуться на поздних рыбаков, которые вполне могли оказаться поблизости.

Здесь уже чувствовалось дыхание самой настоящей зимы. Над озером поднимался пар, у кромки воды намерзал прозрачный словно тонкое стеклышко ледяной припай.

Бильбо хлюпал носом и беспрестанно чихал, но был как ни странно бодр и весел, да еще не переставал тормошить совсем было скисшую Гермиону, которую слова старого Балина не только ни в чем не убедили, но и окончательно запутали и расстроили.

Рана Кили почти совсем затянулась, и он чувствовал себя хорошо. Гермиона только что предприняла еще одну попытку перевязать ему плечо и заодно поговорить, но снова потерпела неудачу. Тогда она, окончательно разозлившись, сунула свою аптечку в руки сконфуженного Фили и убежала прочь, чуть не плача от обиды.

В своей прошлой жизни она вряд ли набралась бы смелости признаться самой себе, что хандрит из-за парня. Но она действительно скучала по обществу Кили. Ей не хватало его улыбок, его голоса, рассказов о Синих горах... не хватало тепла, которое он дарил ей с самого начала их знакомства. Она продолжала мучиться вопросом, что же такого могло произойти, что их отношения так резко и судя по всему бесповоротно поменялись.

— Ты не слушаешь меня, — с легким укором произнес Бильбо, когда она все-таки заставила себя обернуться в его сторону.

— Прости, дядя, я задумалась, — сказала она, натягивая улыбку.

— В последние пару дней ты только и делаешь, что думаешь, — проворчал Бильбо. В его голосе чувствовалась легкая обеспокоенность. — Я слышу, как мысли копошатся в твоей голове. Кажется, дотронься до тебя, и ты взорвешься.

— Не преувеличивай, дядя, — не очень убедительно возразила Гермиона, отводя взгляд. — Так о чем ты говорил?

Бильбо откашлялся и достал из ножен на поясе свой меч. Впрочем, это, конечно, был не меч, а просто длинный кинжал с тонким голубоватым лезвием, но для хоббита и он был целой саблей.

— Помнишь, Владыка Элронд сказал, что имя клинок должен заслужить в битве? И я дал ему имя. Я назвал его Жало.

Гермиона широко улыбнулась и обняла его.

— Это прекрасно, Бильбо, — сказала она. — Это хорошее имя для твоего клинка. Ты очень изменился со времени начала путешествия, — подумав, добавила она. — Ты больше не тот уютный изнеженный хоббит, которого я знала.

Бильбо помотал головой.

— Просто я понял, что бояться да трусить — не выход. Не имеет смысла. Своим страхом мы сами вгоняем себе палки в колеса. Шутка ли — впереди опасность, избегнуть ее никак нельзя, а ты еще и трясешься, как осиновый лист! В общем, я решил больше не пугаться. Тем более что впереди нас ждет дракон, а он, думается, будет похлеще пауков да гоблинов.

Гермиона засмеялась. Рядом с ним она никогда не сможет подолгу хандрить. Бильбо разлегся на камне, заложив руки за голову и, мечтательно сощурившись, уставился в голубое солнечное небо. Его расслабленная фигура всем своим видом выражала умиротворение, будто не было никогда страшного темного леса, пауков и чокнутых эльфов в придачу.

— Так или иначе, приключение подойдет к концу, — почти счастливо вздохнул он. — И мы с тобой сможем вернуться в Бэг-энд. Будем жить мирно и никогда больше не станем ввязываться в подобные авантюры. А если вдруг Гэндальф, этот возмутитель спокойствия, заявится к нам снова — я собственноручно вытолкаю его за дверь.

Торин внимательно следил за диалогом и теперь внутренне рассмеялся. В хоббите Бильбо Беггинсе все же было нечто такое, что заставило Гэндальфа встать горой за его участие в приключении, но вместе с этим он положительно не менялся до конца. Даже теперь, за полмира от своей норки, он мечтал об ее уюте и комфорте.

— Нам еще предстоит победить дракона, мистер Беггинс, — заметил он, желая вернуть хоббита с небес на землю. — А он, скажу я вам, непростой противник.

— Надеюсь, ты не думаешь, что Бильбо станет драться со Смаугом? — укоризненно произнесла Гермиона.

— К тому же, насколько я помню, леди собирается отыскать Врата в свой мир, — многозначительно продолжил Торин, но Бильбо уже уплыл в собственные грезы и не слушал их.

— … а когда ты подрастешь, я выдам тебя замуж...

Торин дернулся. Дарин! Что собирается сделать этот шалопай?

— Дядя! — Гермиона округлила глаза и приняла грозный вид, изо всех сил стараясь не лопнуть от смеха.

— А что я такого сказал? — возмутился Бильбо, открывая глаза. — Все женщины рано или поздно выходят замуж, или твой мир устроен по-другому? А может ты собралась состариться рядом с ворчливым, капризным, брюзжащим хоббитом?

Гермиона надула губы.

— Ну, если я так наскучила тебе, дядя, мне, пожалуй, и правда придется поискать другой дом, — с притворной обидой сказала она, включаясь в игру. — Отправлюсь жить в Ривенделл, к эльфам.

Куда?!

Бильбо, все еще не уразумевший, что с ним шутят, даже сел. С минуту помолчав, он обдумывал слова племянницы, потом расслабился и рассмеялся.

— Вообще-то я не имел ввиду эльфов, когда говорил о замужестве, — сказал он. — Но ты ведь волшебница, да и эльфы — хорошие ребята. Кроме, конечно, того чокнутого королька, который чуть было не упрятал тебя в темницу. Хотя, сын у него, по-моему, очень достойный парень. И, кажется ты ему нравишься. Он наблюдает за тобой весь день.

Торин дернулся как от удара. Это уже было слишком для его нервов. Он с трудом усмирил желание немедленно затряхнуть шутника и ограничился тем, что смерил хоббита убийственным взглядом, резко поднялся и ушел.

Чтобы не случилось беды. А то мистеру Беггинсу скоро станет не до шуток.

Но слова хоббита уже успели запасть ему в душу. Торин пристроился в отдалении от остальных и достал кинжал, делая вид, что поглощен его заточкой, чтобы никто не мешал ему наблюдать за происходящим.

За остроухим ублюдком, — поправил он себя, со злостью убеждаясь, что наблюдательный Бильбо оказался прав, и Леголас действительно украдкой посматривает на Гермиону.

Эльф не нарушал оговоренных границ, держался в отдалении от лагеря, ни с кем не заговаривал, а во время пешего перехода был бесшумен и незаметен. В такие моменты складывалось впечатление, что его вообще нет рядом.

И все же Торин беспокоился. Он не слишком поверил в благие намерения Леголаса, и теперь внимательно следил за ним, ища повод подловить его и обвинить в худых делах.

— Скоро ночь, мы собираемся попасть в Эсгарот до темноты? — спросил его Двалин. — Торин! — рявкнул он, видя, что вопрос не достиг цели. — Куда ты смотришь?

Гном вздрогнул, лезвие соскочило с камня и обрезало руку. На песок крупными каплями западала кровь. Торин ругнулся и зажал рану.

— Не пора выступать? — повторил вопрос Двалин. — Не думаю, что ночью в городские ворота вообще кого-либо впустят, не говоря уж о нашей разношерстной компании. Тут даже присутствие эльфа не поможет.

— Он прав, — к ним подошел Леголас. Он заговорил впервые с той ночи как появился в лагере. — Я походил по лесу ночью, пока все спали. Не хочу приносить дурные вести, но видно придется. Ветер доносит орочий дух. Их немного, но они близко и идут по нашему следу. Теперь они точно будут уверены, куда вы отправились, — он кивнул на кровь Торина, алевшую на песке. — Нас просто-напросто учуют.

— Нет, — подходя, возразила Гермиона. Она склонилась и пробормотав заклинание, повела ладонью, а когда выпрямилась, песок оказался чистым и белым, без следов крови. — Твоя очередь, — сказала она, беря Торина за руку и залечивая его рану. — Кажется, это начинает входить в систему, — заметила она, припомнив случай в Бэг-энде.

— Ты и вправду волшебница, — насмешливо сказал Леголас, и бросил хитрый взгляд на Торина. — Может стоит, пока не поздно, вернуть тебя к моему отцу?

— Встали! — скомандовал Торин, провожая эльфа немигающим взглядом. — Ты треплешься, как старая женщина!

— В чем дело, гном? — не остался в долгу Леголас, — Ты боишься, что твое ворчанье надоест ей, и она сбежит из твоего отряда, не доходя Одинокой Горы, предпочтя более приятное общество?

— Заткнись! — прорычал Торин. — Хотел помочь — валяй, или не трать мое время и избавь меня от своего присутствия!

Гермиона сокрушенно покачала головой. Она остановилась, пропуская вперед остальных и дождалась Леголаса.

— Зачем ты дразнишь его? — укоризненно спросила она, когда он поравнялся с нею. — Сейчас нам не хватает только эльфийской заносчивости да гномьего упрямства. Сначала я считала, что из вас двоих, ты более вероятно имеешь голову на плечах, но теперь склонна думать, что природа пожалела здравого рассудка для вас обоих.

И пустилась догонять остальных. Леголас постоял с минуту, обдумывая ее слова и понимая их справедливость. Это действительно был перебор. Похоже, принц, ты встретил на своем пути настоящий феномен.

* * *

Сумерки быстро наползали на Долгое озеро, по воде поплыл молочный туман. И было холодно. Не так, как в мглистых горах или Пустошах, отметила Гермиона. Там осенний ветер да дождь причиняли неудобство, и только, а здесь чувствовалось настоящее дыхание севера, в воздухе повисал пар и мороз ломил пальцы. Присмотревшись, девушка увидела, что дальше, по открытой воде, плавала ледяная шуга.

Жители Эсгарота поступили мудро, поставив сторожевые будки как на входе, так и на выходе с моста. Кроме того, на всем его протяжении и даже на берегу горели масляные фонари. Нечисть из Великого леса не осталась бы незамеченной, сунься она сюда.

— Там лодка, — неожиданно сообщил Леголас, всматриваясь поверх мыса. Там и правда была удобная бухта с галечным берегом, где покачивался привязанный к колышку челнок.

— Нашел невидаль, — немедленно отозвался Торин. — Озерные жители промышляют рыболовством, только это им и осталось. А сейчас ночь — самое время проверять сети.

— Это не рыбачья лодка, — возразил Леголас. — Видишь те порожние бочки на палубе? Они из моего королевства. Наши плотогоны сплавляют их по реке к озеру, а лодочники Эсгарота отвозят их в город.

— Почем ты знаешь, что они пусты? — нахмурился Торин. — Или эльфы умеют видеть сквозь предметы?

— Смотри, как легко лодка покачивается на волнах. И осадка по борту очень мала. — невозмутимо парировал эльф. — Ты тоже заметил бы, если б был внимательнее.

Гермиона не выдержала.

— Дались вам эти бочки! — прошипела она. — Направьте свое остроумие в нужное русло — подумайте, что сказать стражникам на мосту!

Леголас опустил глаза, пряча усмешку. Было заметно, что ему доставляют удовольствие подобные перепалки. В другой момент Гермионе тоже могли показаться забавными колкости, которыми то и дело перебрасывались эльфийский принц и подгорный король, но теперь ее настроение было не благодушнее, чем у Торина, который был полон возмущения и бросал на Леголаса взгляды, коим позавидовал бы даже василиск.

Улыбка потухла в глазах эльфа в мгновение, взгляд заострился, устремившись в темноту. Он молниеносным движением бросил руку за спину, и, выдернув стрелу, натянул тетиву лука, направляя ее острие в тень деревьев за их спинами. Гномы ничего не поняли, однако за оружие схватились немедленно, сообразив, что зоркий эльф углядел неведомую опасность.

— Выйди, кто бы ты ни был, я слышу тебя! — приказал Леголас. — Иначе моя стрела найдет тебя по звуку твоего дыхания!

Послышался шорох, и из сгустившейся в сумерках тени выступил высокий темноволосый лучник в потрепанной одежде. Его умные темные глаза смотрели прямо и бесстрашно, он и не думал опускать лук.

— Проверим, кто будет первым, — без тени опасения произнес он.

Гермиона бесстрашно вышла вперед, поднимая ладони вверх и показывая тем самым, что у нее нет оружия. Она аккуратно опустила кончик стрелы Леголаса.

— Мы всего лишь путешественники, и не имеем плохого в замыслах. Почему ты следишь за нами, не обнаруживая себя? — миролюбиво спросила она.

Мужчина хмыкнул и опустил лук.

— Неспокойное время, леди, нужно всегда быть начеку. Да и ваша компания, по правде говоря, не вызывает доверия. Эльф, хафлинг и человеческая женщина в компании десятка гномов. Вы идете в Эсгарот, я прав?

— Кто ты такой, чтобы нас допрашивать? — вспылил Торин.

— Я всего лишь лодочник, а вот кто ты еще предстоит выяснить, — парировал тот.

— Пусть наша необычная компания вас не смущает, — вмешалась Гермиона. — Они, — она кивнула на гномов, — простые торговцы, шли в твой город с Синих гор, но в Лихолесье сбились с пути и подверглись нападению, лишившись почти всего...

— Ты-то сама кто такая? — усмехнулся лучник. — Одета, как эльфийка, носишь эльфийский меч, но идешь вместе с гномами?

Леголас вышел вперед.

— Я Леголас Зеленый Лист, сын Владыки Трандуила, — высокомерно произнес он. — Это леди Эмин, полуэльф, пришла в мое королевство из Ривенделла. Мы решили проводить гномов до Эсгарота, чтобы по пути они снова не влипли в неприятности.

— Вас не пропустят через сторожевые посты, — покачал головой Бард. — Ваши плотогоны, — он кивнул Леголасу, — сегодня перебрали вина в местном кабаке и проговорились, что в плену у их короля побывала целая компания гномов, да еще и вооруженных, будто на войну. Не знаю, что вы задумали, но в Эсгарот вам не попасть.

— Послушай, мы не хотим дурного, нам просто надо пройти через город, — сказала Гермиона. — Помоги нам, лодочник.

— По лесной опушке рыщут орки, — добавил Торин. — В лесу гнездятся громадные пауки. Тебе стоит поторопиться с решением, пока кто-нибудь из них нас всех тут разом не накрыл.

Бард саркастично усмехнулся.

— Похоже, вы еще одни охотники за сокровищами. Вы ведь идете к Одинокой Горе, я прав?

— Мы хорошо заплатим тебе, — встрял Балин. — Не думаю, что твое ремесло приносит тебе большой доход.

— Ваше счастье, что я нуждаюсь в деньгах, — после минутного колебания сказал лодочник. — Но вы будете делать то, что я вам скажу, и не станете мне перечить, — он выразительно посмотрел на Торина. — А если попытаетесь пусть в ход оружие — сдам вас градоправителю.

* * *

Через четверть часа Торин понял, куда клонил Бард — а именно так звали их нового знакомого — когда требовал от них полного подчинения. Как только они оказались на борту его челнока, лучник заставил гномов залезть в порожние бочки, к слову, изрядно пропахшие вином и яблочным сидром, а сверху еще и завалил их рыбой, которую вытряхнул из своих сетей.

Гермионе и Леголасу было позволено остаться на борту. Вряд ли лихолесский эльф и его спутница могли бы вызвать подозрение. Эльфы были постоянными гостями в Эсгароте. А вот гномы — запросто. Тем более в таком количестве.

Ближе к городу становилось все холоднее. В воде уже плавала не просто снежная каша, а целые беловатые льдины. Гермиона, украдкой взглянув на Барда, незаметно окутала лодку согревающими чарами, потому, что у нее уже перестал попадать зуб на зуб. Леголас улыбнулся. Он понял, что внезапная волна приятного тепла, согревшая его, — дело рук волшебницы. Бард тоже вздрогнул, с удивлением осмотрелся по сторонам и расстегнул ворот. Гермиона и Леголас хихикнули, будто заговорщики.

Уже в темноте они достигли еще одних ворот, ведущих в город. Это был путь для водного транспорта, а также пункт досмотра ввозимого товара.

Старый седой смотритель, по-видимому давно и хорошо знавший Барда и хорошо к нему относившийся, поставил печать на документы и пропустил лодку, даже не взглянув на бочки. С куда большим интересом он рассматривал эльфа и девушку. Перекинувшись с лодочником парой слов, он воровато оглянулся по сторонам и что-то сообщил ему, склонившись к самому уху. Бард нахмурился и благодарно похлопав старика по плечу, направил лодку в ворота.

Эсгарот оказался городом не слишком привлекательным. Ужасным, если быть честной, — отметила про себя Гермиона.

Здесь было холодно и сыро. Повсеместно ощущалась беднота и запустение. Унылые серо-черные дома с пустыми глазницами тусклых маленьких окон, отсыревшие и подгнивающие снизу, теснились, словно наползая друг на друга. Немногочисленные улочки напоминали узкие темные дыры, потому, что градоправители Эсгарота устанавливали такие налоги, размер которых напрямую зависел от площади, которую занимает нижний этаж дома, и люди, выкручиваясь как только возможно, умудрялись надстраивать по нескольку этажей, причем каждый следующий по площади превосходил предыдущий. В некоторые закоулки солнце не заглядывало даже в полдень.

Несмотря на мороз и поступающий со всех сторон свежий озерный воздух, город смердел как выгребная яма. Рыбой, отбросами, гарью и плесенью, которая была тут повсюду.

— За моим домом следят, — неожиданно сообщил Бард. — Не смотри на меня так, женщина, — предупредил он, видя как расширились глаза Гермионы, — Наш градоправитель стал подозрителен и ему мерещатся заговорщики даже в собственном бельевом шкафу.

— Может, у него есть причины подозревать именно тебя? — спросила Гермиона.

— Очень вероятно, — мрачно отозвался лодочник. — Выходите! Вон там, — он указал на покосившееся двухэтажное здание у самого причала, — Мой дом. Поднимитесь на второй этаж, вас впустит моя дочь Тильда.

— А как же... — начала Гермиона, но Бард оборвал ее.

— Прикажешь вытряхивать ваших друзей прямо тут? То-то прихвостни градоправителя удивятся! — он указал глазами на пару нарочито праздно прохаживающихся вдоль причала мужчин, которые время от времени бросали в их сторону плохо скрываемые заинтересованные взгляды.

— Идите, — повторил Бард. — Я проведу их другим путем.

Леголас и Гермиона послушно оставили лодку и сошли на шаткие скользкие, глазированные тонкой корочкой льда доски причала. И почти сразу же столкнулись лицом к лицу с парой темноволосых, просто одетых эльфов, в которых Леголас безошибочно признал своих лесных сородичей. Он подошел к потерявшим дар речи плотогонам и угрожающе заговорил по-эльфийски.

— Теперь я вижу, кто не умеет держать язык за зубами и распускает в городе нелепые слухи! Если вы хоть словом обмолвитесь перед моим отцом, что видели нас здесь — я позабочусь, чтобы вы молчали остаток жизни. Вечность, — многозначительно добавил он.

Слова Леголаса возымели действие, видимо принц обещаний на ветер не бросал, и ошарашенные эльфы синхронно закивали головами и склонились в глубоком поклоне, проводив взглядом сына Владыки, бережно поддерживающего под руку недавнюю человеческую пленницу.

— Постой, — Гермиона вдруг остановилась. — Зачем ты идешь со мной? Вернись в Лихолесье. Ты проводил нас до Эсгарота, как и обещал.

Леголас выглядел слегка смущенным.

— Думаю, что еще задержусь, — осторожно проговорил он. — Подожду, пока вы покинете город. Меня беспокоят орки.

Гермиона покачала головой.

— Извини, Леголас, но мне тоже не верится в то, что ты ни с того, ни с сего решил помогать гномам. К тому же, сегодня я имела удовольствие убедиться, что ты умеешь весьма правдоподобно и хладнокровно лгать, — отвергая его попытку, саркастично заметила она.

— Если я скажу, что мне доставляет непередаваемое удовольствие доводить вашего вожака, тебя удовлетворит такой ответ?

— Нет, но полагаю, что это одна из причин. Поэтому попробуй еще раз.

— Ладно, — сдался Леголас. — Я ушел из Лесного Королевства, потому что досадовал на отца. Кроме того, я чуял орков и хотел избавить от них лес и вас заодно, если они появятся. Я не планировал явиться в ваш отряд, но в тот вечер, когда вы расположились на берегу Бурой, а я наблюдал за вами с другого берега, мне на плечо прилетел певчий дрозд.

Гермиона заметно напряглась и шумно втянула морозный воздух. Птичка весьма нередка в этих краях, не так ли?

— Ты, возможно, не знаешь, но здешние птицы умеют разговаривать, и мы, эльфы, понимаем их язык. Этот дрозд принес мне весть от волшебника Гэндальфа Серого.

— Что?! — вскричала Гермиона. — Он покинул нас давным-давно! Твой отец пытался разозлить Торина, сказав ему, что Гэндальф в плену или еще хуже — убит.

— Боюсь, что он не солгал, — печально подтвердил Леголас. — Маг в плену в башне Некроманта. На полпути к Дол-Гулдуру волшебники разделились, Радагаст Бурый отправился в Ангмарскую гробницу проверить догадки Гэндальфа. А сам Гэндальф попался Азогу в крепости Некроманта. Он просил меня присмотреть за вашей компанией и пойти с вами к Одинокой Горе. Эмин, чародей сказал, что Некромант силен и продолжает набирать мощь. Он заключил союз с орками Мории. Они собирают армию там, на севере, в гоблинской пещере Гундабад. Ее ведут гоблин Азог и его сын Болг. Они придут сюда, понимаешь?

С минуту Гермиона просто переваривала услышанное. Она стояла, кусая губы и яростно теребя кончик длинной косы, и изо всех сил старалась сдержать бессильные слезы. Не хватало раскиснуть прямо тут. Торин тысячу раз прав —она всего лишь помеха, если не может справиться даже со своими эмоциями.

— Надо предупредить остальных, — наконец сказала она, направляясь к дверям дома Барда, но Леголас удержал ее.

— Нет. Ты думаешь, Торин поверит мне? Да он сразу начнет размахивать своей секирой!

— Не заставляй меня думать, что это тебя пугает, — тут же бросила колкость девушка. — Тебе все равно придется как-то объяснить свое дальнейшее пребывание в отряде, так что теплая встреча тебя ожидает все равно.

Леголас усмехнулся.

— А ты убеди его в моей полезности, — сказал он.

— Я?!

Хлопнула дверь на втором этаже, и в проеме возник запыхавшийся и какой-то встрепанный Бард с недовольным выражением на лице.

— Эй, вы где разгуливаете? Ваши дружки уже на месте. И, леди, идите уже и объясните своим гномам, что вы живы и здоровы, а не то они разнесут мне дом!

* * *

В доме приютившего их хозяина было холодно и промозгло, подслеповатые окна изнутри покрывала узорная ледяная пленка. А теперь тут было еще и очень тесно и мокро. Потому, что все гости, за исключением Леголаса и Гермионы, оказались промокшими с ног до головы и теперь пытались согреться, кутаясь в одеяла, стуча зубами и заливая пол струями воды.

Девушка вытаращила глаза на это зрелище.

— Что с вами стряслось? — спросила она Торина.

— Ровно ничего особенного, — огрызнулся тот. — Просто он пытался утопить нас в озере, — он кивнул в сторону Барда.

— А потом в выгребной яме, — жалобно подтвердил Ори, и Гермиона не удержалась от фырканья.

— Меня больше волнует, где все это время носило тебя, — проворчал Торин.

— Мы встретили моих сородичей, — подал голос Леголас, являя себя. — Нам пришлось убедить их молчать.

Гермиона аккуратно переместилась так, чтобы оказаться между гномами и Леголасом. Потому, что Торин при виде эльфа действительно первым делом схватился за меч. Двалин, Кили и Фили отстали от него лишь на мгновение.

— Почему он все еще здесь? — гневно вопросил он, глядя почему-то на Гермиону.

— Я приятно удивлен, гном, — сладко сказал Леголас. — Похоже, общество леди начинает, наконец, сказываться положительно на твоем поведении. Подвижки налицо — ты задаешь вопросы прежде, чем пускаешь в ход оружие.

— Хватит! — Гермиона рявкнула не хуже Торина. — Имейте уважение к дому и семье человека, который помог и приютил нас! Бард, — она обернулась к лучнику, — прости их.

Тот кивнул.

— Я и не предполагал, что будет легко, когда пустил в свой дом компанию из гномов и эльфов. Отдыхайте, — сказал он. — У вас есть эта ночь и завтрашний день. А потом я помогу вам переправиться к Одинокой горе.

Гермиона чувствовала одинаковую досаду и на гнома, и на эльфа, которые вместо того, чтобы действовать вместе, занимались тем, что перебрасывались колкостями. Не было никакой возможности прекратить это. Лишь только один из них начинал уступать, как другой начинал изгаляться пуще прежнего. Как капризные дети, Мерлин мой!

Хлопнув дверью, она оставила комнату, чтобы помочь дочерям Барда с ужином. Сигрид была ее возраста, Тильда — малышка лет семи. Тут же, на кухне, вертелся его сын Байн. Судя по его усталому виду и мокрой куртке, он помогал отцу тайком провести гномов в дом. Гермиона слышала, как Бард говорил, что ребята остались сиротами. Спрашивать, что случилось с их матерью, ей не хотелось. Она боялась расстроить детей, да и память о собственной потере была еще слишком свежа.

— Сегодня дома так тепло, хотя печь совсем остыла, — пискнула Тильда. — И даже почти не чувствуется сырость, а у меня всегда начинается кашель, когда сыро. А сегодня я совсем не кашляла, правда Сигрид? — тонким голоском лепетала она.

— Меньше болтай, — с притворной суровостью остановила ее Сигрид. Гермиона понимала, что ее ровеснице тоже пришлось рано повзрослеть. Она казалась матерью, а не старшей сестрой.

Девушка улыбнулась малышке. Тильда почувствовала, что она нагрела комнату сразу же, как только вошла.

— Неудивительно, что сегодня тут теплее, — ласково погладив Тильду по светлой макушке, сказала она. — У вас много гостей.

— Но откуда отец привел столько гномов? — спросила Сигрид.

— Твой отец — достойный человек, — проговорила Гермиона. — Он очень рисковал, помогая нам.

— Градоправитель ненавидит его. Называет бунтарем и считает, что отец хочет занять его место и подбивает людей на беспорядки. Лучше бы он думал о том, как обороняться от орков.

— Но почему именно его? — удивилась Гермиона. — Он же простой лодочник.

— Отца беспокоят судьбы жителей Эсгарота. Наш город беден, народ голодает. Градоправитель боится, что люди увидят в нем того лидера, которого так не хватает в наше смутное время, и пойдут за ним.

— Да и за кем еще? — запальчиво встрял Байн. — Отец — прямой потомок короля Гириона, того самого, кто в объятом огнем Дейле выстрелил в дракона и попал ему в грудь.

— Это не более чем россказни, — возразил Торин, остановившись в дверном проеме. Он все еще был вымокшим и выглядел замерзшим. Гермионе было жаль гномов, но применять высушивающие чары она опасалась, не желая, чтобы ее раскрыли хозяева дома. — Если бы твой предок целился лучше, то Смауг сейчас не сторожил бы Эребор. Гномья черная стрела не оставила бы ему шанса.

Байн сжал кулаки. На по-детски круглом лице подростка вспыхнул гнев. Он покраснел и вылетел из кухни.

— Зачем ты так? — укорила Торина Гермиона. — Он всего лишь ребенок.

— Лучше объясни, что происходит, — отозвался тот. — Что у тебя за секреты с этим остроухим?

— Просто поверь и позволь ему идти с нами, — попросила девушка. — Он не замышляет ничего дурного.

— Откуда тебе знать?

— Я спросила, и он ответил.

Торин закатил глаза. Потрясающая логика.

— Хорошо, пусть остается, — наконец согласился он. — Под твою ответственность. Имей в виду, он — не один из нас. Если мне покажется хоть сколько-нибудь подозрительным его поведение, я убью его.

Гермиона нервно сглотнула. Она не сомневалась в этом ни на мгновение.

* * *

Этой ночью Леголас снова не спал и, демонстрируя чудеса эльфийской ловкости, отправился на крышу наблюдать за звездами. Гермиона подозревала, что он не ограничился любованием окрестностями, а занимался тем, что высматривал тех самых орков, которые шли за отрядом еще в Лихолесье. По крайней мере на крыше царила абсолютная тишина, и девушку уже подмывало тоже влезть повыше да посмотреть где расположился неугомонный эльф. Она с трудом подавила в себе это крамольное желание.

Из-за тесноты и дурных мыслей ей было душно в доме Барда. Что-то не так. Что-то складывалось не так, как надо, и она это чувствовала. Забывшись недолгим и поверхностным сном, она свернулась клубочком на узком диванчике, обняв себя руками. На ней была только рубашка и куртка, а в принесенное Сигрид тонкое одеяло и в свой теплый плащ она укутала Бильбо, у которого после вынужденного купанья в ледяной воде поднялся жар. Ей снова снилось черное зеркало неведомого озера у подножия трех исполинских гор, и по-прежнему она не видела в темной воде ничего, кроме незнакомых созвездий на ночном небе.

Торин наблюдал за ее метаниями, пока все не уснули. Потом, не имея сил остановиться и чувствуя себя при этом преступником, приблизился, прихватив с собой одеяло.

Гермиона спала беспокойно, и снились ей, по всей видимости, далеко не радужные сны. Ее густые каштановые волосы прилипли к покрытому холодным потом лбу, между бровями залегла скорбная складка. Торин провел по ней большим пальцем, словно пытаясь стереть и с удовольствием отметил, как расслабилось лицо девушки.

Волшебница выглядела озябшей и несчастной. Прикоснувшись к ее руке, Торин почувствовал, что она была по-настоящему ледяной. С трудом проглотив ругательства, он укутал ее в одеяло, потом, подумав, укрыл сверху своим плащом. И увлекшись разглядыванием ее расслабившегося и порозовевшего лица, прозевал Балина. Старый гном тенью стоял за его спиной и заглядывал через плечо.

— Ты вообще когда-нибудь спишь? — раздраженно прошипел Торин, заметив компанию. — Или же нет, как и наш остроухий спутник? Но он, по крайней мере, никого не беспокоит по ночам и не подкрадывается, словно вор.

— Ты закончил? — невозмутимо осведомился Балин. — Тогда давай поговорим, если тебе все равно не спится. Думаю, что нам стоит выйти на улицу.

Ночь была морозной, тихой и кристально ясной. Леголаса нигде не было видно. Пустоту улицы разбавляли лишь пара тощих поджарых собак, рыскавших по закоулкам и время от времени испускающих жалобный голодный вой.

— Что ты собираешься делать со всем этим, Торин? — с места в карьер начал старый гном. — Хорошо, я поставлю вопрос по-другому, — терпеливо вздохнул он, видя, что тот не намерен отвечать. — Когда ты ей расскажешь?

— Никогда! — крикнул Торин. — И, если я правильно помню, это не твоего ума дело.

Балин в ответ нахмурился, мигом растеряв свое благодушие и сердито ткнул в Торина пальцем.

— А о ней ты подумал? — рассерженно проворчал он. — Девочка места себе не находит в последние дни, думая, что ее предали и бросили, или хуже того, приписывая себе какую-то непонятную несуществующую вину! Вчера она была готова идти к Кили извиняться, сама не зная, за что! Ах, да, вы хороши оба, если ты еще не заметил. Твой глупый малолетний племянник тоже не нашел ничего лучше и просто исчез из жизни Эмин. Тоже, кстати говоря, молча. А девчонка теперь не спит ночами, пытаясь понять, почему тот, кого она считала самым близким другом, шарахается от нее, как от чумы!

Торин подавленно молчал. Он уже успел изъесть себя угрызениями совести, а теперь сердитые слова старшего гнома только подтверждали тот факт, что он поступал глупо. Признавать себя полным идиотом не хотелось даже перед Балином.

Именно им, король, ты и являешься.

— Тогда поговори с ними обоими, — уже спокойнее произнес Балин. — Не ломай детям жизнь.

Торин уже был готов повесить голову, повиниться и во всем согласиться со старшим товарищем. Но последние слова Балина заставили его насторожиться. Его взгляд заострился.

— Я слышал их последний разговор там, в Лихолесье, в темнице Трандуила, — пояснил гном. — Они, верно, думали, что я сплю.

Он замялся. Торин выжидающе посмотрел на него.

— Кили говорил о доме. Не об Эреборе, а об Эред-Луин, о Синих горах, где он родился и вырос, — Балин сделал паузу. — Он позвал девушку с собой, и она согласилась.

Если бы в этот момент рядом приземлился Смауг, Торин был бы удивлен меньше. И уж точно чувствовал бы себя более счастливым. Он не знал, нет, он просто подумать не мог, что на самом деле все так серьезно. Конечно, с Кили все было ясно с самого начала, и Торин слишком хорошо знал своего юного племянника, чтобы питать на этот счет иллюзии. Но он был уверен, что девушка считает того не более чем близким другом, таким же, как те, которых она потеряла. Теперь же со слов Балина выходило, что Торин и вправду встает между ними.

Внезапно им овладела злость. На Гермиону, с появлением которой в его жизни все пошло наперекосяк, на старого Балина, который знал его еще ребенком и даже теперь, по прошествии полутора сотен лет, считал себя вправе совать в его жизнь свой длинный нос по поводу и без него. Но более всего он досадовал на самого себя, на свою нежданную слабость, на неспособность противостоять ей.

— Торин, мне сейчас показалось или ты... расстроен?

— Я в порядке. В полном, — это «в порядке» прозвучало как нож гильотины.

— Могу я тогда спросить, ради чего ты ввязался в эту историю с поединком? — не унимался старый друг. — Не пойми неправильно, девушку надо было вытаскивать оттуда, но можно было найти другой способ...

— Ради себя...!

Балин в испуге отшатнулся. Торин подумал, что услышь он от своего друга такое рычанье, вообще поспешил бы ретироваться.

— Что, прости?...

— Я сделал это ради себя, — тихо повторил Торин, уже не глядя на Балина. — Там, в Лихолесье, меня накрыл приступ эгоизма, и я наломал дров. Предупреждая твой следующий вопрос — да, я полностью осознаю, что делаю, но влип при этом настолько, что остановиться смогу вряд ли. Когда я замечаю взгляд любого из вас, направленный на нее, мне хочется убивать. Одному Ауле известно, чего мне стоило не перерезать горло Трандуилу. И я не уверен, что этой участи избегнет его сын.

Балин быстро справился с удивлением, улыбнулся и похлопал друга по плечу.

— Все наладится, Торин, — сказал он. — Мне понятно твое состояние, но спешу тебя заверить — не произошло ничего, выходящего из ряда вон. Откровенно говоря, я рад за тебя. Один вопрос — ты собираешься дать ей выбор?

— Нет. И ненавижу себя за это.

— Тогда повторяю еще раз — поговори с ней. Конечно, не сейчас, а когда разберемся с целью нашего путешествия, если ты еще помнишь о ней, — не удержался он от сарказма. — Эмин — не одна из наших женщин, она не знает наших законов, поэтому постарайся ее не пугать.

— Ты всерьез уверен, что эту девушку что-то способно напугать? — усмехнулся Торин.

— Она храбрая и бесстрашная, и будь она хоть тысячу раз волшебницей, это не отменяет того, что она — женщина. И слабее, чем кажется, — возразил Балин. — Будь рядом. Не оставляй ее в одиночестве и не давай чувствовать себя чужой в нашем мире. Пусть сама поймет, что ее дом в Средиземье. И, ради Ауле, хватит с ней ссориться! Это не способствует налаживанию отношений. Сделаешь все правильно — и будет тебе счастье, а у нас наконец появится королева. А Кили... — Балин тяжело вздохнул. — Твой племянник очень молод, Торин. Молодость отходчива. Со временем он поймет и простит тебя.

Балин поднял лицо к небу, вглядываясь в мерцающие звезды. Луна заливала островерхие крыши Эсгарота своим потусторонним серебристым светом. Эта ночь, лунная дорожка на воде и тихий шепот озера — все вселяло в сердце старого гнома непривычный в последнее время покой.

— Взгляни, Торин, — проговорил он. — Ты знаешь, как на нашем небе появились звезды и луна? Кто их создал? Вряд ли кто-то об этом всерьез задумывается. Так почему же ты так обеспокоен тем, что чувствует твое сердце? Это чувство такое же древнее, как вот это ночное небо. Я знаю, что мы, гномы, не склонны верить во всякую эфемерную чепуху, подобно эльфам, но хоть раз, ради самого себя, не копайся в причинах, прими тот факт, что судьба иногда играет по своим правилам. И, да, люби, просто люби.

Молчит огромный зал приемов,

И паутину вьет паук.

Гул эха там — раскаты грома,

А песня ветра — скорбный звук...

Гермиона проснулась в темноте, разбавленной лишь молочным лунным светом, что лился в комнату сквозь морозные узоры на оконном стекле. В его тусклых белых струйках танцевала пыльная муть. Сна не было ни в одном глазу, девушка чувствовала себя бодрой и свежей, будто и не было клубка тревожных сновидений и страхов, беспокоивших ее с вечера.

А еще ей было не просто тепло, а по-настоящему жарко.

Потягиваясь, будто кошка, она выбралась из уютного теплого гнезда, с удивлением обнаружив поверх себя еще и отороченный мехом плащ Торина. Тяжелый холодный воздух комнаты быстро пробрался под влажную от пота рубашку, и разморенная сном и теплом Гермиона, мгновенно покрылась гусиной кожей. Зябко передернув плечами, она завернулась в плащ снова.

В комнате забористо храпели. Странно, но за последние пару месяцев она настолько привыкла к этому звуку, что собственные мысли мешали ей заснуть гораздо чаще.

Первым делом она отыскала Бильбо, который спал, зажатый между Бомбуром и Бофуром. Последний пожертвовал простудившемуся хоббиту самое дорогое — свою ушанку. Почти на ощупь девушка нашла его лоб рукой. Он был влажным и липким, но жар уже успел спасть. Гермиона в очередной раз порадовалась своей щепетильности и запасливости, что заставили ее взять из Бэг-энда много полезных вещей, в том числе и пузырьки с приготовленными ею зельями.

Осторожно перешагивая через спящих гномов и стараясь при этом никого не разбудить, будто бы что-то вообще могло разбудить крепко спящего гнома, Гермиона на цыпочках добралась до двери, попутно отметив, что ни Торина, ни Леголаса в комнате нет, открыла ее и вышла на заиндевевшее от мороза крыльцо. И, как и ожидала, обнаружила там еще одного, страдающего бессонницей.

Торин уже долгое время оставался здесь один, застыв недвижной тенью и погрузившись в размышления. Он почти не ощущал холода, напротив, свежесть морозного воздуха наводила ясность в мыслях, помогая разложить по полочкам события последних дней и собственные душевные тяготы. Гермиона была последней, кого Торин ожидал бы увидеть здесь и сейчас, но почему-то понял, что это она, едва только скрипнула дверь, и облако теплого пара вырвалось наружу.

— Я думал, ты будешь спать до самого утра, — сказал Торин, не поднимая головы и не глядя на нее. — Похоже, что с вечера тебя мучили кошмары.

— И холод, — добавила Гермиона, приблизившись. — Спасибо, что укрыл меня.

— Стук твоих зубов мешал мне спать, — полушутя полусерьезно заметил он, и добавил: — Зато мистер Беггинс, похоже, чувствовал себя замечательно. Ты возишься с ним, как с писаной торбой. И ему это нравится.

— Он предложил мне гостеприимство через пару часов после того, как узнал мое имя. Он поверил в историю, которую я ему поведала, несмотря на ее очевидную бредовость. И не задумываясь пустил меня в свою жизнь и в свое сердце. Тут нет более важного для меня человека, Торин.

Я тоже хочу стать важным для тебя.

— Вы удивительно хорошо спелись, — вслух заметил он. — Хоббит и человеческая магиня из другого мира... Вы неустанно заботитесь друг о друге и близки как отец и дочь.

— Скорее, как брат и сестра.

Торин сделал шаг вперед, выступая из густой тени в полосу лунного света, и Гермиона неожиданно для себя смутилась под его пристальным взглядом.

— Ты, должно быть, пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, а я помешала, — пробормотала она, отводя глаза и торопливо стягивая с плеч плащ. — Ночь морозная. Возьми, а не то придется возиться не только с Бильбо.

— Я привычен к холоду. И если бы я искал уединения, я сказал бы тебе об этом сразу. Кажется, сегодня я не буду против приятной компании. К тому же, тут хватит места и для двоих.

— Тут?

— Под моим плащом достаточно места для нас обоих, — осторожно пояснил он. — До рассвета недолго, скоро под солнцем заблестит снег на вершине Одинокой Горы. Останься, если все равно не хочешь спать.

Гермиона помедлила с минуту, обдумывая предложение, потом кивнула и несмело шагнула к Торину, позволяя ему накрыть ее полой своего плаща.

— Так мистер Беггинс не ошибается? Ты действительно собираешься вернуться с ним в Шир, когда закончится путешествие? — спросил Торин. Его дыхание шевелило ее волосы и щекотало шею.

— Да, если не найдутся Врата. Откровенно говоря, я бы не слишком надеялась, что это случится. А к жизни в Хоббитоне я привыкла. Буду варить зелья и лечить местных жителей от простуды, а по выходным печь для дяди грибные пироги.

— Так те, которыми Бильбо угощал нас тогда — дело твоих рук? Я впечатлен.

— Не знала, что Торин Дубощит умеет шутить, — поддела его Гермиона.

Торин неожиданно беззвучно рассмеялся, и девушка скорее почувствовала это, чем услышала.

— И в мыслях не было.

Гермиона рассмеялась вместе с ним. В одно мгновение ей показалось, что стоять вот так, ночью, в объятиях сурового гномьего короля, разделяя с ним островок тепла под черно-сизым зимним небом с россыпью незнакомых созвездий и чужих звезд — есть самое естественное, что только можно выдумать. Она не могла понять природу этого почти забытого ощущения покоя, защищенности, которое исчезло еще со смертью ее родителей, словно бы ничто худое в этом мире не могло коснуться ее. Торин действительно заботился о ней.

— Странно смотреть на ясное ночное небо и не видеть ни единой знакомой звезды, — сказала она. — Есть солнце и луна, и радуга, и лес с речкой — все неотличимо от природы моего мира. А созвездия — другие.

— Посмотри туда, — Торин указал на скопление звезд, напоминающее Большую Медведицу. — Это созвездие Повозки. — Гермиона хихикнула. — А там — Вильварин, Бабочка.

— Эльфийские названия? — удивилась она. — Не думала, что гномы ими пользуются.

— Все языки Арды, нашего мира, так или иначе переплетаются между собой. И все они произошли от древнего наречия, на котором в незапамятные времена говорили первые эльфы, — нехотя признался Торин. — Кроме кхуздула, языка гномов. Им нас наделил наш создатель Ауле, и мы считаем его тайным, поэтому и пользуемся в разговоре общепринятыми названиями на синдарине, самом распространенном эльфийском языке. Уверен, о нем ты уже знаешь немало, — улыбаясь, добавил он.

— А звезды? У них есть имена? — заинтересованно закрутила головой Гермиона, и Торин мысленно поздравил себя с удачным выбором темы для разговора. Если она и чувствовала неловкость, то уже не вспомнит об этом. И выжмет из меня все, что мне известно, и даже то, что, слава Ауле, я никогда не знал.

— У многих, — ответил он. — Эльфы называли их в честь своих великих предков. Там, рядом с Элберет — Эарендил, несущий в руках свет сильмарилла. Дальше, красная звезда Карнил и голубая Луинил, и золотой Ненар. А льдистая звезда Хеллуин восходит по вечерам первой и сияет ярче других.

— Я была уверена, что глаза гномов обращены к земле, а не к небу. И еще более удивительно то, что вам известны имена эльфийских святых.

— Творец мира только один, Эмин. Кроме Эру, первейшего из первых, мы почитаем своего создателя Ауле, Мастера Ремесел и его супругу Йаванну Кементари, покровительницу всего растущего и живущего на земле.

Торин внезапно умолк, чувствуя, как уже ставшее таким знакомым тепло волною поднимается от ладоней, безотчетно и властно сжимающих плечи Гермионы и отзывается томительным покалыванием во всем теле. Он словно со стороны услышал свой собственный хриплый шепот.

— Порой мне кажется, что ты — Йаванна, обретшая человеческий облик и возвратившаяся к нам...

Гермиона вздрогнула и затаила дыхание. В этих словах было что-то волнующее, словно бы нечаянное признание, высвободившееся на эмоциональном пике. У девушки было ощущение, что она оказалась случайной свидетельницей того, чего не должна была услышать. Смутившись, она сделала движение в сторону, словно пытаясь отстраниться, но Торин удержал ее.

— Темнота сгущается перед рассветом, — тихо сказал он. — Но там, на востоке, за рваными снежными тучами уже видна алая кайма горизонта. Еще пара часов — и эта ночь станет воспоминанием... Не уходи, — едва слышно прошептал он ей в волосы.

Торин плотнее обернул руки вокруг нее, сцепив ладони в замок. Секунды капали медленно, словно древесная смола, и каждое мгновение он ждал, что Гермиона оттолкнет его и уйдет. Но она не отталкивала.

А утро, приближаясь, все сильнее золотило суровый пик Одинокой Горы.

* * *

Леголас возвратился, когда все уже проснулись, и хмурое, больше похожее на сумерки утро было в разгаре. Гномы по-тихому отсиживались в доме Барда, Бильбо сморкался и хлюпал носом, сидя с кружкой брусничного чая и завернутый в одеяло, и долечивал давешнюю простуду.

К ужасу Гермионы, ее вчерашнее шальное в своей мимолетности желание не замедлило сбыться. Пользуясь тем, что никому кроме нее на улицу и носа казать было нельзя, Леголас потащил ее прямиком на крышу практиковаться в стрельбе из лука — к вящей досаде Торина, страху Бильбо и несказанному восторгу всех троих детей Барда.

Гермиона же, для которой затянувшееся и полное приключений путешествие по Средиземью не решило, к сожалению, проблемы с боязнью высоты, восторга по этому поводу не испытала и попробовала было возразить, но неугомонный эльф сказал, что со своими страхами надо бороться, и через несколько мгновений Гермиона с перекошенным от ужаса лицом пыталась, стоя на скользкой черепице, перебороть желание припасть к ее поверхности всем телом и обнять ее руками. А потом, если удастся спуститься отсюда живьем, не забыть и утопить вредного эльфа в ближайшем канале.

Леголаса, без сомнения, абсолютно не пугала ни высота, ни ветер, гуляющий над крышами Эсгарота и грозящий сбросить любого смельчака вниз. Он чувствовал себя совершенно комфортно здесь и стоял, раскинув руки, с шальной улыбкой на лице.

— Ну же, Эмин, ты не каменная ящерка, что вцепляется в землю четырьмя лапками и при этом зажмуривает глаза, — подначивал он ее. — Посмотри на солнце, повернись лицом к ветру!

С этими словами Леголас сверкнул зеленовато-серебристой молнией и, дернув девушку за шкирку, рывком поставил ее на ноги.

У Гермионы закружилась голова от обилия света, воздуха и открытого пространства, а еще от отсутствия стен и опоры. Она зашаталась и широко раскинула руки, удерживая равновесие.

— Леголас, я ни разу не эльф! — завопила она. — Я обычный человек и не умею порхать, как это делаешь ты! И еще — я человек, панически боящийся высоты!

— Ты легкая и маленькая, держать равновесие для тебя — проще простого, — возразил эльф. — Все, что от тебя требуется — победить свои страхи. Одолей их, Эмин, иначе они сделают тебя своей рабой.

Леголас указал на жестяной ветродуй в форме рыбы с двумя хвостами, который, повинуясь порывам ветра, крутился из стороны в сторону. Крыша, на которой он был закреплен, была в двухстах футах от них.

— Давай! Это — твоя цель, — он стукнул ее по спине ребром ладони, распрямляя плечи, поправил положение рук. — Не думай о том, чего ты боишься. Думай о цели.

Первая стрела, выпущенная Гермионой, пролетела безнадежно далеко от цели, вторая — пробила внушительную дыру в чьей-то простыне, вывешенной, очевидно, для просушки. Зато третья пробила злополучный ветродуй насквозь да так и осталась торчать в нем.

Леголас выглядел жутко довольным.

— Ты хорошая ученица, ведьма! Теперь посмотрим, сможешь ли ты догнать меня!

Гермиона покраснела до корней волос и сжала кулаки.

— О, я не только догоню тебя, но еще и сброшу тебя в озеро! — прорычала она, напрочь забыв и о высоте, и о своей боязни. Леголас мысленно поздравил себя с этим.

Однако угрозу было не так-то просто исполнить. Эльф был гораздо более ловок и изворотлив, чем девушка. Но Гермиона уже вошла в азарт. Один или два раза ей уже почти удалось настигнуть неугомонного эльфийского принца, но каждый раз он оказывался быстрее.

Путешествовать по крышам Эсгарота оказалось увлекающим занятием. Где-то позади остались страхи, ветер теперь не грозил сбросить вниз, а, казалось, помогал бежать, подталкивая в спину и поддерживая под локти. Гермиона в какое-то мгновение поймала себя на том, что улыбка не сходит с ее лица. Люди, заметившие их, смеялись и показывали на них пальцами. Они уже привыкли к присутствию эльфов в своем городе.

Леголас в очередной раз со смехом увернулся от ее рук и перепорхнул на соседнюю крышу. Дальше же расстояние было слишком велико, чтобы сделать прыжок, но над улицей и каналом он заметил толстую тугую веревку, больше напоминающую канат, и неизвестно зачем здесь протянутую. Эльф оценил расстояние и, бросив на запыхавшуюся Гермиону задорный взгляд, потрогал веревку носком сапога.

— В чем дело, Эмин? — насмешливо вопросил он. — Доступная тебе зона заканчивается здесь? Не рискнешь последовать за мной — и ты проиграла!

Девушка скрипнула зубами с досады. Ну конечно, я не полезу туда, ты, остроухий хвастун! Сломать себе шею не входит в мои планы.

Она остановилась, скрестив руки на груди, и всем своим видом показывая, что игра окончена. Но Леголас только пожал плечами — мол, как знаешь! — и ступил на шаткую веревку.

Чертов эльфийский принц!

Гермиона несколько мгновений наблюдала, как Леголас, ловко перебирая ногами, шествует по веревке в пятнадцати футах над водой канала. Потом прищурилась, прикидывая расстояние между нею и эльфом, натянула свой лук и тщательно прицелившись, выпустила стрелу.

И расплылась широкой улыбкой, с маниакальным удовольствием наблюдая, как та разорвала веревку и Леголас, потеряв опору под ногами, с воплем обрушился в ледяную воду под визг и удивленные вскрики окаченных водой горожанок.

В дом Барда они вернулись уже в сумерках, когда Торин и Бильбо уже были полны решимости наплевать на конспирацию и отправится искать Гермиону прямо сейчас. Вид абсолютно несчастного, мокрого и посрамленного Леголаса, которого девушка сушить магией наотрез отказалась, изрядно позабавил гномов. Торин смеялся в открытую и от души, в особенности выслушав всю историю до конца.

— Полагаю, все оценили мой внешний вид, и твое мстительное самолюбие удовлетворено? — мрачно проворчал эльф. — Может, наконец, ты меня высушишь?

— На кухне есть печка, — небрежно бросила Гермиона. — Воспользуйся ею.

Леголас неожиданно расхохотался.

— Эмин, я признаю свое поражение, — сказал он. — И я был... невыносим.

— Ты затащил меня на эту чертову крышу...

— Оттуда открывался чудесный вид на город...

— Из-за тебя мне пришлось прыгать по крышам, будто чердачная кошка!...

— Я хотел, чтобы ты справилась со своими страхами.

— И при этом ты насмехался надо мной!

— Всего лишь разбудил в тебе азарт.

— Но я очень благодарна тебе, Леголас, — улыбаясь, она положила руку на его плечо и слегка сжала. — И за урок стрельбы из лука, и за пренебрежение к моему нытью. Теперь я понимаю, что такой урок был мне нужен.

— Значит, мир? — он протянул ей ладонь. — Только больше не надо купаний в зимней воде!

— Мне жаль прерывать ваш задушевный разговор, но ночь на пороге, и если мы хотим уйти, как и пришли, незамеченными, нам следует поторопиться! — не выдержав, встрял Торин. — Хотя я не огорчусь, если ты останешься здесь, — он ткнул пальцем в Леголаса.

— Лишить себя такого удовольствия — осложнять жизнь гному? Не дождешься! — отозвался тот и тут же получил пинок от Гермионы.

— Торин, хватит терпеть этого высокомерного лесного пройдоху! — вскричал Двалин, угрожающе сжимая кулаки. — Я вообще не понимаю, что он тут забыл. Выбросить его в озеро, и дело с концом! Тем более, что ему не впервой купаться! — ехидно добавил он.

Торин развел руками.

— За него поручилась волшебница, — сказал он. — И мы сошлись на том, что я убью его без вопросов, если сочту подозрительным, — добавил он, с удовольствием наблюдая, как вытянулось лицо Леголаса. Эльф уставился на Гермиону нечитаемым взглядом.

— Сошлись, значит?...

Девушка подняла бровь и пожала плечами.

— Ты сам просил убедить его позволить тебе остаться. Будь благодарен. — без капли вины в голосе сказала она.

Увлекшись перепалкой, никто не заметил выражения лица Барда, с которым он взирал на всю компанию, переводя взгляд то на одного, то на другого гнома. Наконец его взгляд остановился на Гермионе и Торине. И выражал он все, что угодно, но не спокойствие и дружелюбие.

* * *

— Я верно расслышал? Ты — Торин Дубовый Щит? — наконец задал Бард крутившийся на языке вопрос. — Внук короля Трора? — он стукнул кулаком в стену. — Я должен был сообразить, что вы не простые охотники за поживой! И что ты, — он ткнул в Торина, — имел ввиду, когда назвал эту эльфийку волшебницей?

— Вообще-то она не эльфийка, — обреченно отозвался Торин. — А человек, наделенный магией.

— Никогда не слышал ни о чем подобном, — недоверчиво сказал Бард. — Но меня волнует другое. До вас в Эсгароте появлялось немало охочих до гномьего золота, и я, считая вас одними из них, думал, что вы испугаетесь дракона и сбежите, еще завидев клубы дыма, окутывающие подножие Одинокой Горы. Но если ты тот самый изгнанный принц, то вы идете не за золотом, а затем, чтобы выгнать из-под Горы Смауга. Сейчас дракон спит. Вы понимаете, что случится, если его разбудить?

— Дай угадаю — дыма станет больше? — нейтрально отозвался Торин.

— Смауг взъярится и выжжет Эсгарот, как некогда спалил Дейл! — взревел Бард. — Его нельзя убить, а в гневе он страшен! Неужто твой каприз стоит двух десятков тысяч человеческих жизней? Это стоит жизни моих детей?

— То, что было утрачено, должно вернуться к моему роду. Аркенстон — вот что даст мне возможность объединить семь гномьих родов, а уж вместе мы одолеем Смауга.

— Дракона не видели уже много десятков лет, — вступила Гермиона. — Почем ты знаешь, что он спит? Может он уже век, как мертв.

— На вашем месте я бы не стал это проверять, а шел бы восвояси, — проворчал Бард. — Откажись от своей затеи, Торин! Неужели ты не дорожишь жизнями своих товарищей? Или этой женщины? — он указал на Гермиону, отметив как при этом напрягся гном.

— Я иду с ним, чтобы помочь. — сказала девушка. — Силу моей магии признают и эльфы, и волшебник Гэндальф Серый.

— Мне все равно, — оборвал лучник. — Я не стану вам помогать. Убирайтесь из моего дома и возвращайтесь туда, откуда пришли. Будете упорствовать — сдам вас властям.

— Ты в меньшинстве, лучник! — зарычал Двалин, и гномы, не сговариваясь, стали теснить Барда к стене. Гермиона попыталась вклиниться между ними, но была решительно отодвинута Торином, который толкнул ее в руки Бофура, а тот, повинуясь молчаливому приказу, крепко взял ее за локти. Гермиона поняла, что Торин уже все решил и не станет ее слушать. Она покрутила головой в поисках единственной поддержки, которую могла получить — Леголаса, но светловолосый эльф куда-то исчез, должно быть воспользовавшись суматохой, и выскользнул в окно.

Неизвестно чем бы окончилась сцена в комнате, но с улицы раздался шум, и внезапно разлетевшись тучей щепок и осколков, с треском вылетело окно, явив безобразную бородавчатую орочью морду. Дверь содрогнулась от удара, полетела щепа под острием боевого черного ятагана, врубающегося в дерево.

На шум открылась дверь в спальню, и оттуда показались было заспанные и встревоженные Тильда и Сигрид, но Бард, оценив ситуацию, толкнул их обратно, приказав не высовываться.

В разваленную пополам входную дверь уже лез первый орк, его хищный оскал застыл посмертной маской, когда его голова слетела с плеч, срубленная блеснувшим голубоватым клинком, и в проеме возник взбудораженный Леголас с лихорадочным блеском в глазах и шальной улыбкой на лице.

— Я же говорил, что они до нас доберутся! — воскликнул он, выпуская стрелу в другого орка. Его лицо выражало торжество и боевое возбуждение. — Я облегчил тебе задачу, гном, и убил пятерых, — успел он бросить Торину.

Сиюсекундно в тесной и без того комнате началась настоящая свалка. Бильбо наблюдал за происходящим из укромного уголка, понимая, что в этой схватке ему участвовать не по силам. Однако он крепко сжимал в руке Жало, готовый прийти на помощь, если понадобится. Большей частью он не сводил глаз с Гермионы, которую Леголас успел в последнее мгновение выдернуть с пути орочьего меча. Бильбо предпочел бы, чтобы девушка тоже отсиделась.

Да разве ее заставишь?

Сама же Гермиона поймала себя на том, что недурно управляется с мечом. Жестокие уроки Двалина не прошли даром. К тому же, видимо, только это ей и оставалось. Потому что, потянувшись к магии единожды, девушка с ужасом поняла, что больше не может убивать волшебством. Открытие было настолько невероятным и пугающим, что Гермиона враз растеряла боевой дух. Не сумев справиться с первым приступом паники, она потеряла концентрацию лишь на мгновение и один из орков быстро оттеснил ее к выбитому окну и ухватил за шею, намереваясь перерезать горло. Но снова мелькнул Леголас, и орк повалился мертвым, забрызгивая кровью деревянные половицы.

Гермиона была совершенно зачарована быстротой и точностью движений эльфа, с легким царапком досады отмечая, что ей никогда не стать настолько безупречной в бою. Леголас всегда двигался быстро, но сейчас девушка могла поклясться, что не замечает его шагов, словно бы эльф двигался скользя и так неуловимо, что, казалось, он включался то там то тут, будто голограмма. Леголас делал выпад мечом в сторону одного, и тут же молниеносным движением выхватывал стрелу, натягивая лук и всаживая ее в лоб врага едва ли не в упор.

Бильбо, не усидев, вырвался-таки из своего укрытия, когда увидел, что двое орков зажали в угол все еще не слишком хорошо владеющего раненой рукой Кили, и наугад рубанул Жалом, поддев орков под колени обоих за раз. От расправы его спас Торин, отбросив в сторону как щенка за шиворот.

Орки дрались безыскусно. В обычных ситуациях им хватало грубой силы, но гномы не были простыми противниками или легкой добычей.

Предводитель нападающих был прекрасно известен Торину — это был Болг, сын гоблина Азога, злейшего врага гнома.

Он был огромен ростом, страшен и искусен в бою, ибо опасения не знал. И был не в пример умнее своих толстолобых собратьев. Болг сразу выхватил из общей суматохи человеческую женщину, неизвестно откуда взявшуюся среди гномов, но которую так ревностно защищал их король. А еще он помнил то нападение на отряд тогда, на подступах к Имладрису, когда эта девчонка убила нескольких его слуг, даже не держа в руке меча, неизвестным и от этого еще более пугающим способом. К тому Хозяин, его Хозяин в Черном Замке, упоминал о том, что чувствует волнения в плетениях магии, и исходят они не от чародея, что сидит в клетке в его подвале.

Гэндальф Серый не произнес и слова, когда Некромант допытывался его ответа на этот вопрос.

Болг взъярился, когда понял, что несмотря на численный перевес, а их было около тридцати, его слуги бесславно проигрывают. С рычаньем он метнулся к Торину, который не видел его и был от этого беззащитен.

Зато его увидела Гермиона. Она успела выкрикнуть имя Торина и увидеть, как тот обернулся, а потом Болг обрушил на нее свой железный кулак. Девушка отлетела будто тряпичная кукла. Удар о стену вышиб из нее воздух и погасил сознание. Последним, что она увидела, был меч Болга, занесенный над Торином.

Бильбо тотчас отволок бесчувственное тело девушки в сторону, где ее не смогли бы достать орки. А потом случилось удивительное.

С улицы через вышибленный оконный проем хлынул чистый белый свет, ослепляя оставшихся в живых орков, и в дыре, к удивлению и восторгу гномов, показалась знакомая седая голова в конусной шляпе. Болг при этом совершил непростительную ошибку, замешкавшись, и получил удар Оркристом прямо в сердце.

Торин брезгливо стряхнул с лезвия черную кровь и отпихнул тело поверженного прочь. Остальные, испугавшись явления чародея, якобы заточенного в крепости их властелина, позорно бежали прочь.

Мага обступили радостно улыбающиеся гномы.

— Гэндальф! — вскричал Торин. — Как?!

— Сейчас не лучший момент для объяснений, — хрипло произнес чародей. — Скажу лишь, что вырваться было сложно.

— Гэндальф! Торин! — в панике вскричал Бильбо, выбираясь из угла. — Эмин...

Гермиона раскинулась тут же, не подавая признаков жизни. Из угла рта струйкой стекала кровь.

Гэндальф нахмурился и, удержав ринувшегося к ней Торина, тяжело опустился на колени и коснулся пальцами ее лица.

— С ней все будет в порядке, — сказал он и услышал за спиной двойной вздох облегчения. — А ведь я просил тебя беречь ее! — с легкой укоризной сказал он Торину, но тот даже не взглянул на него, склонившись над Гермионой.

— Вы только взгляните! — притворно возмущенно воскликнул Гэндальф, вставая и опираясь на посох. — Я побывал в плену в Черной Крепости, насилу вырвался, но орки-таки сумели подпалить мне пятки, а он даже не поинтересовался о моем самочувствии! Непростительная невежливость с твоей стороны, Торин, ты не находишь?

Гном только покачал головой и заулыбался.

— Маг всегда появляется вовремя, да Гэндальф? Кроме шуток, — он посерьезнел. — Нужно уходить и сейчас же, иначе придут другие.

— Время на исходе, — заметил Балин.

— Бард, я не прошу твоей помощи, — обратился Торин к лучнику, который молча взирал на знаменитого странствующего волшебника, волею случая оказавшегося у него дома. — Просто позволь нам уйти без шума.

— Шума вы наделали уже довольно, — заметил он, и прибавил — Что ж, уходите, препоны чинить не буду, но предупреждаю — помни, что я сказал о Смауге.

Торин примирительно кивнул.

— Оставьте девушку здесь, — добавил Бард, и гном мгновенно напрягся, растеряв дружелюбие.

— Даже не думай, — прошипел он, сгребая в объятия и поднимая на руки все еще лежавшую в обмороке Гермиону. — Череп раскрою!

— Торин, ей едва не вышибли мозги, — попытался вразумить его Бофур. — В словах лучника есть логика.

— Ей здесь ничего не будет грозить, — продолжил Бард — И Сигрид позаботится о ней.

— Нет! — оборвал их гном. — Я забираю Эмин с собой. Я не хочу, чтобы она думала, что мы бросили ее, едва только она оказалась слабой. Вопрос закрыт! — рыкнул он, пресекая дальнейшие возражения.

Балин усмехнулся в бороду. На его лице появилось выражение довольства. Похоже, Торин наконец уразумел, где золото зарыто, и начал прислушиваться к советам старших.

* * *

Если кто-то из горожан и слышал звуки потасовки и лязг оружия, то виду не подал, ибо когда путники под покровом темноты пробирались окольными путями к причалу, где предусмотрительный Гэндальф оставил челнок, ни в одном доме ни светилось ни окошка, плотно пригнанные ставни ни скрипнули ни разу, ни зажглось ни фонаря, ни масляной лампы.

Погода сгнила окончательно. Мороз сменился оттепелью, из тяжелых, набухших влагой туч пролился ледяной дождь пополам с мокрым снегом. В темноте скользкие деревянные мостовые становились жуткой лотереей. Почти сразу же оступился и окунулся с головой в ледяную воду канала Бифур, но был незамедлительно вытащен Леголасом, который тут же был вознагражден потоком не то ругательств, не то благодарностей на кхуздуле. Бифур вообще редко изъяснялся на каком-либо другом языке, кроме родного.

Когда в иной раз оступился Бомбур, эльф неуловимо быстрым движением обернулся и, ухватив того за рыжую бороду, прошипел:

— А тебя, толстяк, доставать не стану. Свалишься — сам будешь вытягивать себя за бороду, если хватит сил.

Дальнейший путь до причала прошел без приключений, если не считать того, что Леголас ухитрился заработать испепеляющий взгляд от Торина, когда предложил на время взять у него его ношу.

Гермиона пришла в себя уже в лодке, с трудом вынырнув из красного моря боли и слабости, и с облегчением вздохнула, едва смогла сфокусировать взгляд: Торин был жив и в порядке. У нее даже не возникло вопроса, почему он гладит ее по волосам и так обеспокоенно вглядывается в ее лицо.

Голова болела, половина лица, по которой прошелся кулак Болга, опухла и горела огнем и превратилась, судя по всему, в сплошной синяк. Гермиона кашляла почти на каждом вдохе, отбитая спина ныла и саднила. Похоже, она содрала кожу и насажала заноз о неошкуренные доски.

Девушка с трудом приподнялась на локте и сразу перед собой увидела фигуру Гэндальфа. И просияла счастливой улыбкой, уразумев, что это не галлюцинация на почве сотрясения мозга.

— О, Гэндальф! Я кинулась бы тебя обнимать, если бы только могла, — простонала она. — Как тебе удалось вырваться?

— Это уже в прошлом и не имеет значения, — отмахнулся маг. — Леголас, — позвал он, — я хочу, чтобы здесь ты оставил отряд и вернулся в лесное королевство.

Эльф выгнул бровь.

— Не ты ли просил меня сопровождать их?

— Ты отлично выполнил просьбу. — кивнул Гэндальф. — Но твоя помощь еще пригодится в другом. Некромант заключил союз с орками, и теперь армия их набирает силу и скоро двинется к Эребору. Я не ошибусь, если скажу, что орков поведет Азог. Торин убил его сына, и он будет мстить пуще прежнего.

— Я понимаю тебя, маг, — слегка поклонился Леголас и обернулся к гномьему королю. — Торин, желаю тебе удачи, ибо она вам пригодится. Эмин, — эльф присел на корточки и взял ладони девушки в свои. — Ты — величайшее из открытий моей тысячелетней жизни. Ничего на земле я не желаю так, как увидеть тебя еще.

— Береги ее, гном, — едва слышно бросил он Торину и, кивнув Гэндальфу, исчез за снежной завесой.

Неизвестно, что сказал, что посулил или чем пригрозил Гэндальф стражникам на выезде из города, но вопросов по поводу весьма колоритной компании никто не задал.

Гермиона засыпала чародея вопросами, пытаясь вытянуть из него подробности его пребывания в Дол-Гулдуре, но Гэндальф был стоек. После вопроса, куда и зачем он отослал Леголаса, маг глубоко вздохнул и коснулся пальцами лба Гермионы. Глаза девушки незамедлительно закрылись, и она рухнула в объятия едва успевшего подставить руки Торина. На молчаливый вопрос гнома, он пояснил:

— Пусть спит до самого берега. Это даст ей возможность набраться сил, а моей бедной голове — отдых от ее любознательности. Иначе в следующем кошмарном сне мне приснится вовсе не Некромант.

Торин понимающе усмехнулся.

— К слову, о снах, — сказал он, устраивая Гермиону удобнее и накрывая ее одеялом. — Несколько ночей назад ей приснилось не что-нибудь, а Келед-Зарам и Багровый Рог, под которым лежит древнее царство Дарина. Эмин приняла этот сон за обычный кошмар, и я не стал ее разубеждать. Но теперь спрашиваю тебя, маг, как могла она увидеть во сне то, о чем наяву не знает?

Гэндальф заинтересованно подался вперед, взгляд его сразу стал острым, таким непохожим на старческий.

— Возможно, это всего лишь магия, которая играет с нею шутки. А может и что-то другое... В любом случае я не думаю, что это знак какой-то опасности.

— Мы вплотную приблизились к опасности, Гэндальф, куда уж ближе. Я боюсь за нее, боюсь, что не смогу защитить. Клянусь памятью Дарина, после стычки с орками я готов был бросить все и повернуть назад, к Эред-Луин, забрав ее с собой, только затем, чтобы ее жизнь больше не подвергалась риску.

— Однажды ты уже смог защитить Эмин, я прав? — улыбаясь произнес маг. — Чего же ты боишься теперь?

— В моем сердце страхов, больше, чем у малого ребенка, — мрачно произнес Торин. — Тебе перечислить их все?

— Начни с главного, — сухо сказал Гэндальф.

— Нет нужды спрашивать о том, что и так тебе известно. А, справедливости ради, тебе известно все, просто ты хорошо умеешь притворяться.

Торин бережно провел пальцами по ссадинам на щеке Гермионы, голова которой лежала у него на коленях.

— Не надо быть волшебником, чтобы заметить некоторые перемены... кхм... в твоих отношениях с девушкой. Смею надеяться, вы-таки разобрались? — с улыбкой глядя, как Торин перебирает волосы Гермионы, спросил Гэндальф.

— Рядом с нею я становлюсь слишком... мягким. Расслабленным. Мне не думается о трудностях и опасностях. Мне вообще плохо думается в такие моменты.

— И это верно, Торин. Мужчина создан для войны, женщина — для отдохновения воина. Если рядом с нею в твоем сердце нет ничего, кроме покоя и любви — это правильно. Твое время не может быть заполнено бесконечным сражением.

— Моя жизнь все еще на поле боя, но мыслями я иногда позволяю себе уноситься далеко. И думать о том, как все могло бы быть, если бы мои мечты воплотились. Я бы все отдал за то, чтобы Эмин осталась в Средиземье, Гэндальф.

— Ты не можешь решать за нее, Торин, — строго сказал старый волшебник. — Ты лучше многих знаешь, каково потерять Родину и друзей. Ты не можешь требовать от нее отказаться от этого.

— Я уже решил за нее, маг. — жестко произнес гном, и уже не так уверенно добавил: — Осталось объяснить это ей. Но об этом я подумаю позже.

* * *

По Долгому озеру плыли целый день, меняя друг друга на веслах, и только к позднему вечеру причалили к его противоположному берегу. Ночь родилась — такая же смурная и влажная, как и длинный, томительно протянувшийся день. Путешествие в тесном челноке, без возможности скрыться от мокрого снега и ветра, вымотало путников пуще пешего перехода, и Торин объявил, что в сторону горы они направятся только с утра.

Она уже вставала прямо перед ними из темноты — грозная, неприветливая, дышащая опасностью. До Нового года оставалось два дня — достаточно, чтобы добраться куда следовало и отыскать потайную дверь.

Гермиона мало что могла разглядеть в темноте, кроме того, что эта местность была еще более пустынной и неприветливой, чем любая из тех, что они проходили раньше. У нее все еще болела голова, которой не помог даже долгий сон, напущенный на нее Гэндальфом. Проснувшись, на мага Гермиона обижаться не стала, только напала на него с новыми вопросами, главным из которых был вопрос о ее магии.

— Что тебя так беспокоит, девочка?

Гермиона запустила руки в волосы и исподлобья взглянула на волшебника. Она чувствовала себя растерянной.

— Гэндальф, меня едва не убили только потому, что я сама не смогла убить магией! Мало того, оглушающие и обезоруживающие заклинания тоже не действуют! Скажи, я больше не маг, да? Ведь ты говорил, что людям в вашем мире не положено владеть магией.

— Эмин, то, что дано тебе от рождения, никуда деться не может, — попытался успокоить ее Торин, но безуспешно. Гермиона нервно кусала губы.

Гэндальф вдумчиво откашлялся, почесал бороду, но остался невозмутим.

— Магия бывает разной, девочка, — с достоинством сказал он. — Некромант из Дол-Гулдура, например, распространяет вокруг себя лишь тьму, огонь и зло. Ты — другое дело. У тебя чистое сердце и душа, обращенная к свету. Я думаю, что твоя магия просто не создана для того, чтобы разрушать или убивать, если угодно. Мне жаль, если тебя это расстроит, но вряд ли эта способность вернется к тебе, пока ты в Средиземье.

— Жаль? — вспыхнула Гермиона. — Разумеется, меня не радует необходимость выпустить Аваду, но теперь выходит, что защитить себя я тоже не смогу? Как же так, если я всегда привыкла надеяться только на свои силы? — с отчаяньем в голосе вопросила она.

— Есть множество других магических и не только способов защититься, — уклончиво заметил маг.

— Эмин, ты не одна посреди целой орды врагов, — поддержал его Торин. — Кто-нибудь из нас всегда будет рядом. Я буду рядом, — осторожно добавил он.

Гермиона замолкла, обругав себя паникершей. Когда я проснулась в Бэг-энде, то не устраивала дяде Бильбо истерик. Так что же мне мешает адекватно вести себя сейчас?

Как ни странно, слова Торина внушали это самое спокойствие куда более успешно, чем аутотренинг, и она постаралась отбросить снедавшую ее тревогу. Получилось почему-то только тогда, когда гномий король уселся рядом с ней и успокаивающе погладил по плечу.

— Завтра, если боги помогут нам, мы войдем в Гору, — тихо сказал он. — Я не был на Родине сотню лет, но помню Эребор так хорошо, будто покинул его только вчера. Я не знаю, что ждет меня там, но надеюсь на успех. И хочу, чтобы ты когда-нибудь увидела мое королевство таким же прекрасным, каким оно было до пришествия Смауга.

Гермиона улыбнулась ему, чувствуя как расслабляется внутренний тугой тревожный комок. Там было что-то особенное между ними теперь, пока девушка не могла с точностью определить это чувство, но ощущение комфорта и покоя, наступающее каждый раз, когда Торин был так близко к ней, обманывать не могло. В конце концов, она волшебница и тонко чувствует такие вещи.

Вернуться к древнейшим истокам, откуда

Мы жизнь начинали и верили в чудо,

За камнем, сиявшим вечерней звездою,

Вернуться за кладом, готовиться к бою,

Вернуться для мщенья за павших на брани,

Сражаться, врагов разметая руками...

Вернуться за солнцем, небесным покоем...

За старой легендой и новой любовью...

Возвращаться оказалось сложнее, чем думал Торин. Тяжело смотреть на Гору вблизи, когда перед глазами все еще вставали картины разрушений, освещенные багровым светом драконьего пламени. Некогда прекрасный, хотя и суровый, дышащий жизнью край превратился в выжженную пустыню. Без души, без звука жизни. Даже карканье вездесущих ворон да шум воды Бегущей речки выходили какими-то монотонными и безжизненными. Неприветливыми. Предостерегающими.

Зачем ты явился сюда, Король-в-изгнании? Что ждет тебя в кромешной темноте подземелий Эребора? Неужели ты не видишь запустение и холод, боль в пустоте, что повисла над этим краем? Ведь в твоих ушах еще звучат крики, грохот каменной осыпи и гул горячего ветра, что опалил этот край, когда Смауг как сама смерть пролетел над долиной?

Торин не знал, что ответить самому себе. Он боялся. Холода пещер и драконьего огня. А теперь еще и смерти, ибо умирать не хотел. Да и как может хотеть умереть человек, в сердце которого горят миллионы солнц?

Дрожь предвкушения, страха и опасности слилась в одно в его душе. Внешне он оставался невозмутимым, не имея права показать людям, что шли за ним, свою неуверенность. Потому как, что же тогда останется им?

Торин собирался в этот поход с решимостью в душе и огнем в сердце. Его желание вернуть своему народу Родину, богатство и Аркенстон — самое большое сокровище гномов — еще более укрепилось после того, как его поддержал и подтолкнул к действиям Гэндальф. Торин был готов положить жизнь для того, чтобы эти чаянья сбылись.

Ненависть и жажда мести вели его. Этот неугасающий огонь в течение целой сотни лет давал ему силы, делал стойким, несгибаемым, способным дождаться своего часа, и ничто не могло сломить его. Но случилось так, что пламя осенних костров зажгло в его сердце и другой огонь, и однажды вечером там, в далеком Хоббитоне, он неожиданно нашел и свою собственную слабость.

Гермиона была задумчива и подавлена. Она не испытывала страха или трепета, как, например, Бильбо, который то и дело посматривал с опаской на заслонившую свет Гору. Окружающая безрадостная природа заразила девушку унынием и апатией. Серым вокруг было все, начиная от дорожной пыли под ногами и заканчивая непрерывно хнычущим зимним небом, которое сливалось с линией горизонта, и мир непременно превратился бы в безориентировочную мутную кашу, если бы не черный силуэт Горы, приблизившийся к путникам уже вплотную.

Десятилетия не стерли с лица этой долины свидетельств трагедии прошлого. То и дело попадались черные обугленные пеньки, мокрые от дождя и от этого еще отчетливее выделяющиеся на фоне всеобщего запустения. Здесь даже трава росла редкими бесцветными проплешинами. Гермиона задумалась, чем же питаются птицы, а здесь как ни странно было много воронья и тех же вездесущих дроздов. Правда последние, видимо, питались каменными улитками, что в изобилии жили во мху.

Гермиона остановилась, не имея возможности оторваться от печальной картины. Она присела на корточки и коснулась мокрой черной кочки кончиками пальцев. Боль и страх. Даже по прошествии стольких лет их здесь излучал каждый камушек.

— Когда-то склоны Одинокой Горы покрывали густые леса, — сказал Торин. — Эта долина была зеленой и цветущей, много было животных и птиц... да и людей. Теперь же не осталось ничего, — с болью в голосе добавил он.

— Мне казалось, что гномы — обособленный народ, — поднимаясь, заметила Гермиона. — Но судя по твоим словам, вы дружили с жителями Дейла и Эсгарота.

— Мы жили в мире, — уточнил Торин, и взгляд его устремился вдаль. — Во времена Гириона Дейл был прекрасен и богат. Но когда пришел Смауг, все случилось слишком быстро, и мы не успели на помощь друг к другу. В считанные минуты дракон не оставил в Дейле и камня на камне, а после вломился в Эребор. Город людей лишь попался под горячую руку. На самом деле дракона неодолимо влечет золото, он чует его с удивительной тонкостью, а под Горой его было достаточно, чтобы зарыться в него с головой.

Торин помедлил, собираясь с мыслями и одновременно пытаясь подавить памятные картины, то и дело возникающие в сознании и причиняющие ничуть не меньшую боль, как если бы это случилось вчера.

— Нас было немало, и все мы храбро сражались, но против дракона не могли сделать ничего. Спастись сумели далеко не все, а те, что остались, погибли в пасти Смауга или сгорели в драконьем пламени. Мой дед Трор, помутившийся рассудком, потерял Аркенстон и чуть было не сгинул сам, но его успел вытащить Балин. А я на руках вынес своих маленьких брата и сестру. С тех пор говорят, что проклятие лежит на эреборском золоте, — Торин пренебрежительно хмыкнул. — Однако охотников за богатством это не останавливает.

Дорога медленно, но неуклонно поднималась вверх, и скоро путники достигли горных отрогов. Ветер разорвал в клочья низкие тучи, небо нежданно прояснилось, и, выйдя на небольшой распадок, они увидели как на ладони всю долину.

— Город Дейл, — торжественно объявил Балин. — Теперь это место называется Пустошью Смауга.

* * *

Впереди, похожий на колоссальный, вырубленный в скале барельеф, раскинулся взгляду город. Отсюда можно было разглядеть обрушенные башни и останки каменных домов с мертвыми глазницами окон. Камень, всюду один только побитый в щебенку камень, обугленный до черноты. Оплавленный металл и рассыпающиеся пеплом древесные пеньки, погнутые флагштоки... Гермиона почувствовала, как сердце будто бы сжала невидимая холодная рука — столько тоски и безысходности было в открывшемся зрелище. Она неотрывно смотрела на разрушенный Дейл, и ей казалось, что она слышит крики отчаявшихся людей и кожей ощущает горячий ветер, поднятый крыльями Смауга. Девушке вспомнился несчастный темный от вездесущей озерной воды Эсгарот и его смелые жители. Теперь она не была уверена в том, что Торин поступил правильно, придя сюда, и ее мучил вопрос, права ли она была, защищая гномов перед Бардом.

Разрушенный город и Гору соединяла заброшенная дорога, почти стертая с лица земли, засыпанная камнями и заросшая лишайником. Она вела к северной оконечности Горы, к Парадным Вратам Эребора, Северным Вратам, от которых мало что осталось, потому что Смауг вломился в подгорное царство именно здесь.

Откуда-то из разверстых развалин с шипением вырывался пенный поток Бегущей, которая брала начало под Горой. Мост через нее был разрушен, и его обломки клыками щетинились в бурной воде.

Даже в таком плачевном состоянии северная оконечность Одинокой Горы являла собой монументальное зрелище. Невероятные исполинские статуи коленопреклоненных воинов, вытесанных с невероятным для таких размеров искусством, словно суровые стражи охраняли Парадные Врата.

Путники решили обогнуть Гору, подойдя вплотную с юга, где было более защищенное и не просматриваемое место, и сделали остановку. Кроме того, отроги Одинокой защищали их от ледяного северного ветра и снежной крупы.

— Птицы возвращаются к Горе, — заметил Оин, разглядывая густые вороньи стаи, кружащие над долиной. — Их не обманешь — они чувствуют грядущие перемены.

— Сегодня последний день осени, — раздумчиво произнес Торин. — Нам нужно найти вход до заката солнца.

— Ты говорил, что знаешь, где дверь, — подал голос Гендальф. — Или тебе изменила память?

— Я помню это место, но до него еще надо добраться. Где-то здесь есть лестница, ведущая наверх, к входу. Мы разделимся и поищем ее.

Гермиона неотрывно смотрела на разрушенный город вдали. Всю дорогу она была непривычно молчалива и немного рассеянна, что не ускользнуло от внимательного взгляда Торина. Он видел, с каким выражением на лице она взирала на развалины Дейла и Северных Ворот Эребора и дым, который клубился над водами бегущей, вырываясь из отверстия в скале.

— Бард был прав, когда говорил о Смауге, да, Торин? — тихо спросила она, избегая смотреть ему в глаза. — Скажи, что я ошибаюсь, и что ты не станешь ставить под удар население целого города.

Торин неожиданно почувствовал раздражение и с трудом удержался от того, чтобы не накричать на девушку. Ему тоже не был безразличен этот озерный городок, но он уже пошел на сделку с собственной совестью и наловчился не обращать внимания на такие мысли. А Гермиона озвучивала их в самый неподходящий момент.

— Эсгарот и так стоит будто на дремлющем вулкане! — проворчал он. — Они живут одним днем, понимая, что в любой момент Смауг может проснуться и нанести им визит. Неужели не лучше покончить с этим?

— Но дракона нельзя убить! — вскричала Гермиона. — Ты сам сказал, что черных стрел уже не осталось, да и чешуя у него слишком крепка!

— Да есть у Барда черная стрела! — отмахнулся Торин. — Он прячет ее на притолоке над дверью в кухню. Я приметил сразу, еще тогда, когда ты заступилась за якобы обиженного мной парнишку.

— И та история с Гирионом — тоже не сказки, — встрял Балин. — Он действительно попал дракону в грудь чуть выше сердца и отколол чешуйку его брони. И у Смауга есть слабое место, — усмехнулся он.

Гермиона пораженно смотрела на них, не веря своим ушам.

— Только одна? Один шанс попасть в зверя, которого не смог убить и десяток стрел? — прошептала она, чувствуя, как предательски заныло под ложечкой.

— Если Смауг все-таки очухается и решит посетить Эсгарот, лучнику придется целиться как можно точнее, — добавил Двалин.

— И вы так спокойно об этом говорите? — укоризненно спросила Гермиона. — Торин, я хочу услышать ответ от тебя. Ты уже пережил однажды этот кошмар, неужели ты хочешь, чтобы эта участь постигла и жителей Озерного города?

— Что ты хочешь услышать, Эмин? — мрачно отозвался тот. — Сотню лет я мечтал вернуться, и теперь близок к исполнению своей мечты, как никогда. То, за чем я явился сюда, совсем рядом. Ничто не заставит меня повернуть назад.

Гермиона ничего не ответила, только повернулась к нему спиной и решительно побрела в сторону Горы, туда где почти отвесно поднималась в небо южная стена.

Бильбо бросил на гномов укоризненный взгляд и бросился догонять ее, за ними, тяжело опираясь на посох, неожиданно потянулся Гэндальф.

— Мне надо подумать, — бросила через плечо девушка, услышав шаги. — Я не могу сейчас разговаривать с ними.

— Ты судишь их слишком строго, — сказал Гэндальф, останавливая ее. — Они — гномы, Эмин. И вовсе не плохи по своей сути, но они упрямы, нетерпимы и алчны. Да, что касается их сокровищ, это так и есть. Справедливо говоря, Торин и так очень изменился за последние месяцы. У него появились и другие ценности, — улыбаясь, добавил маг.

— Гэндальф, но ты ведь с нами, — с надеждой в голосе проговорила девушка. — Ты поможешь одолеть дракона?

— Ты преувеличиваешь мои способности, девочка. Я маг, но даже мне не по силам вот так просто взять и убить Смауга Ужасающего.

— Тогда Эсгарот точно ждет гибель, — обреченно констатировала Гермиона.

— Торин не собирается лезть на рожон и будить дракона, — возразил маг. — Ему нужен Аркенстон, за этим с нами идет мистер Беггинс. Если он найдет камень, Торин сможет объединить под своим началом семь гномьих родов, и тогда против такой дружины не выстоит и Смауг.

— Оставь меня, Гэндальф, — сказала Гермиона. — Я хочу побыть одна.

— Ну нет! — отозвался Бильбо. — Куда бы ты не направилась — я иду с тобой.

Гермиона улыбнулась и положила ему руку на плечо. Они медленно и молча брели рядом, огибая гору с юга, пока не заметили вырубленные прямо в стене ступени. Строго говоря, это была даже не лестница, а замысловатая вязь в камне, в котором были вырублены исполинские статуи воинов.

— Смотри, дядя, — воскликнула девушка. — Не та ли это лестница, которую ищет Торин?

— Давай поднимемся и поглядим, — пожал плечами Бильбо. — Что толку стоять здесь, задрав голову?

Они поднимались вверх долго и осторожно, потому что опасный извилистый карниз, именуемый лестницей, был узок и крут и то и дело осыпался из-под ног каменным крошевом. Злобно завывал холодный ветер, толкая прочь от спасительной стены.

Гермиона была на удивление спокойна. Если в другое время подобный подъем вверг бы ее в панику, то теперь она испытывала только легкое возбуждение пополам с неясной печалью. То ли повлияли уроки Леголаса, то ли последний разговор с гномами выбил ее из колеи, но страха не было и в помине.

Вскоре они с Бильбо выбрались на небольшое плато, скорее даже просто выступ в Горе, похожий на нишу и скрытый скалой со всех сторон, заросший жухлой травой. Здесь было тихо и уютно, разыгравшийся не на шутку ветер не мог сюда добраться. Гермиона подошла к краю скалы и с легким холодком в сердце глянула вниз.

Она и представляла себе, насколько высоко они забрались! Дорога, по которой отряд прошел к Горе, виднелась тонкой, извилистой беловатой ленточкой, лагеря и вовсе было невозможно разглядеть. Зато вдали будто на ладони виднелся Эсгарот, темным пятном выделяющийся на фоне тусклого озерного зеркала.

— Эмин, погляди-ка сюда, — настороженный голос дяди оторвал ее от созерцания окрестностей. — Мне одному кажется, что тут что-то есть?

Она послушалась и, подойдя, увидела, что ступени, по которым они давеча поднялись, упираются прямиком в каменную стену. И не было бы в этом ничего занимательного, да стена эта, по всей своей поверхности совершенно обычная, рябая да неровная, от самой земли да на пять футов вверх и три вбок была гладкой, без единой зазубринки, будто бы здесь не природа приложила руку, а разумное существо.

— Это дверь, Бильбо, — ахнула она. — Тот самый потайной вход в Эребор.

Она провела ладонью по гладкому камню. Теперь у нее не оставалось сомнений в том, что именно они обнаружили.

— Спускайся вниз, дядя, предупреди Торина. Пусть поднимаются — солнце сядет через несколько часов.

Когда возбужденный хоббит горохом ссыпался вниз по ступенькам, девушка понуро уселась на камень напротив злополучной двери и схватилась за голову. Она мучилась от собственной мягкотелости. С одной стороны, был соблазн шикнуть на хоббита, а если не поможет — наложить на него Обливиэйт, спуститься вниз и сделать вид, что они ничего не нашли. Тогда был шанс, что в Гору они так и не войдут. Но она не могла так поступить с Торином. Он доверял ей. Она попыталась успокоиться мыслью, что Эсгароту грозит опасность не большая, чем всегда.

К тому же, дело уже было сделано, Бильбо отправлен в лагерь, и оставалось только ждать прихода остальных. Гермиона вдруг поняла, что ей хочется прикинуться камнем, чтобы только не общаться с Торином.

Внезапно ее внимание привлекла нарушившая тишину трель. Она обернулась и обнаружила рядом с собою знакомую серую птицу. Дрозд неуклюже скакал по траве, выискивая в камнях улиток и с хрустом разбивая клювом их скорлупу.

— Ну, здравствуй, — улыбнулась Гермиона. — Ты преследуешь меня, верно?

Птица на мгновение прекратила свое вдумчивое занятие и с любопытством уставилась на девушку черными удивительно умными бусинками глаз. Потом оставила улитку и, ничуть не опасаясь, запрыгала по траве к самым ногам волшебницы.

— Ты ешь удивительную гадость, — заметила Гермиона и, сунув руку в карман, извлекла оттуда подсохший кусок хлеба. — Попробуй, это будет получше твоих слизней, — сказала она, бросая на землю крошки.

Дрозд вполне оценил предложенное угощение, а управившись с крошками, не спешил улетать.

Повинуясь мимолетному желанию, Гермиона протянула ладонь и с удивлением обнаружила, что птица воспользовалась приглашением и преспокойно уселась на ее руке, крепко вцепившись в нее тоненькими коготками.

— Что там говорил Леголас? Птицы, что умеют говорить, и люди, которые их понимают... — она поднесла руку к лицу так, что бесстрашная птица оказалась на одном уровне с ее глазами, и попыталась поймать ее взгляд.

— Лети в озерный город, — прошептала она. — Найди Барда-лучника. Пусть уведет людей из Эсгарота к Великому лесу. Пусть готовит черную стрелу. Там, напротив сердца, у дракона нет одной чешуйки, пусть не дрогнет его рука потому, что у него есть только один выстрел.

Гермиона замолкла и увидела, как дрозд, сорвавшись с ее руки и сделав круг над ее головой, улетел в сторону Долгого озера.

— Что я делаю? — задумчиво произнесла она. — Надеюсь, Бард поймет его.

* * *

В то время как остальные гномы с почти благоговением взирали на найденную в стене дверь, Торин с каждым часом становился все мрачнее и мрачнее. Казалось, что его перестало радовать даже то, что они целиком добрались до Горы и вплотную приблизились к цели похода.

Гермиона не заговорила с ним ни разу и даже не смотрела в его сторону. Нечаянно обретенное тепло, что поселилось между ними с той ночи, проведенной под звездным небом, которое согревало его и давало надежду, теперь грозило рассеяться, словно дым.

Он совершенно не был готов к такому повороту событий, и чувство паники, когда ему казалось, что девушка в любую минуту поднимется и уйдет, оставив отряд, не отпускало его.

Торин попытался заговорить с ней, но Гермиона неуловимо быстро сменила дислокацию и снова оказалась в отдалении. Гном внутренне зарычал. Девчонка, что — играет с ним в прятки, будто с неразумным ребенком? Он с трудом удержался от желания подойти и притащить ее за шиворот. Зрелище будет то еще, а как развлекутся остальные!...

Скрипнув зубами, он встал и подошел к ней вплотную, отрезав собой путь к отступлению. Краем глаза он отметил задумчивый взгляд Гэндальфа, брошенный в их сторону. Похоже, он наконец-то решил не вмешиваться и предоставить нам возможность разобраться самим. И верно. Потому, что Эмин — уже не его дело.

— Что с тобой творится, Эмин? — спросил он, бухнув кулаком о каменную стену в опасной близости от ее лица. — Почему ты прячешься от меня? Ты жалеешь, что помогала нам?

— Торин, ты меня пугаешь...

— Так почему же ты не ушла с остроухим?! — неожиданно взорвался он. — У тебя была такая возможность! Уверен, он бы обрадовался!

— Черт возьми, Торин, о чем ты? Я извелась пытаясь решить для себя, правильно ли поступаю! Да-да, я в этом чертовски не уверена! Потому, что я не узнаю тебя, — тише сказала она, сообразив, что все оставили свои занятия и смотрят на них, раскрыв рот. — Ты словно с цепи сорвался, стоило нам только сколько-нибудь приблизиться к Горе! — продолжала Гермиона. — Не заставляй меня думать, что тебе плевать на чужие жизни. Ты не считаешь, что лучше было бы собрать армию, а только потом соваться сюда, и тогда у вас был бы шанс подраться со Смаугом, а не просто разозлить его!

Торин уже приготовился выплеснуть свое раздражение, высказав все, что он думает по этому поводу, но мимо на нарочито близком расстоянии прошелся Двалин.

— Вы ругаетесь, будто сварливые супруги во время семейной ссоры, — как бы невзначай обронил он. — Продолжайте в том же духе, а то Смауг — единственный, кто еще не слыхал ваших криков.

Торин моментально захлопнул рот, Гермиона же при этих словах и вовсе сдулась, как прорванная волынка.

— Двалин прав, — тихо произнесла она. — Мы ведем себя глупо. В конце-концов, это уже не имеет значения потому, что все уже решено, раз уж я все еще здесь.

Торин ничего не ответил, но взгляд его смягчился. Он взял девушку за руки и усадил рядом с собой.

— Не отгораживайся от меня, Эмин, — попросил он. — Это причиняет мне горе.

— Скоро солнце скроется, — заметил Балин, глядя в небо, — Завтра начинается зима...

День догорел. Гномы неотрывно наблюдали за гладкой каменной стеной, на которой танцевало закатное солнце. Оно окрашивало камень в багряный цвет и обрамляло лощину причудливыми словно бы живыми тенями. Гермиона, как завороженная, следила за солнцем, что медленно уплывало за скальный выступ, заливая лощину сумеречной тенью. Поток красного света становился все тоньше и тоньше, пока не превратился в указующую стрелку... Путешественники, затаив дыхание, проводили глазами лучик, скользнувший по двери.

А потом ничего не произошло, и солнце окончательно скрылось за Горой, погрузив плато в густые сумерки...

Гермиона видела, как вытянулось лицо Торина, и он, словно бы не веря, провел рукой по гладкому темному камню. Еще и еще раз. Потом перевел на Гэндальфа непривычно растерянный и беспомощный взгляд.

— Что? Что мы сделали не так? Что упустили?... — одними губами прошептал он.

Гэндальф покачал головой. Он тоже, похоже, ничего не понимал. Гномы обеспокоенно загалдели. Балин выхватил карту из ослабевших пальцев Торина, и остальные обступили его плотным кольцом. С минуту они спорили, тыча в рисунок, но темнота сгущалась, а решение не приходило.

Торин тяжело опустился на камень и закрыл лицо руками. Потом вдруг со злостью рванул ворот и, сдернув с шеи ключ, в сердцах бросил его о землю.

— Так нельзя, Торин, — с мягким укором сказала Гермиона, положив руку ему на плечо. Он сердито высвободился и даже не взглянул на нее. — Должно быть какое-то объяснение всему этому...

— Нет! Нет никакого объяснения, Эмин! — рявкнул он. — Я поставил на карту все и проиграл.

— Она права. Для того, кто ждал целый век, а потом проделал путь длиной в полмира, ты удивительно легко сдаешься, дядя, — заметил Фили.

— Из любой, даже самой отчаянной ситуации всегда есть выход, — подал голос Гэндальф.

Но Торин не слушал их. Он молча побрел к лестнице и стал спускаться вниз.

— Избавь меня от витиеватых изречений, маг, — произнес он, останавливаясь на ступеньках, и позвал: — Идем, Эмин. Здесь больше нечего делать.

Другие гномы потянулись за ним. Кто-то сунул в руки Бильбо ставшую внезапно ненужной карту.

Гермиона секунду помедлила, потом, поискав в траве, подобрала с помощью Ассио брошенный Торином ключ. Эхо тяжелых шагов уже затихало в ночной тишине.

— Эмин, послушай, что я сообразил... — неуверенно начал Бильбо, показывая ей карту. — Надпись эта, окаянная, из-за которой весь сыр-бор, как бишь ты ее назвала?... Полнолунные руны, вот. А ежели дверь-то открывается при свете осенней луны, а вовсе не солнца? Последняя луна осени... и она как раз сейчас полная.

Словно в подтверждение его слов усилившийся ветер разогнал тучи, и чистый полнолунный свет залил лощину голубоватым сиянием. Широкая улыбка расплылась на лице Бильбо, когда Гэндальф одобрительно похлопал его по плечу.

Гермиона вцепилась в рукав хоббита. Вдруг мелькнула крошечная тень, и ей на плечо с требовательным чириканьем опустился серый дрозд. Девушка улыбнулась и подставила ему ладонь.

— Вернулся, разбойник? — ласково спросила она не замечая заинтересованного взгляда Гэндальфа. Отчего-то она не думала о том, что птица может быть совсем не той, давешней, а совсем другой. Гермиона была уверена, что это — та самая.

Дрозд перепорхнул на камни прямо рядом с тайной дверью и, задрав головку, громко пропел. И тотчас свет полной луны, полускрытый облаками, вытянулся в струнку, указав на маленькое, похожее на замочную скважину отверстие в двери. Гермиона сглотнула и судорожно сжала в руке ключ.

Где-то на ведущей вниз лестнице орал благим матом Бильбо, призывая гномов вернуться, а Гэндальф стоял на ступенях, освещая их белым магическим светом своего посоха.

Она уже поднесла ключ к замочной скважине, но потом остановилась, почувствовав чье-то присутствие, и, подняв голову увидела рядом Торина. Она улыбнулась, протягивая ему на раскрытой ладони ключ, и гном до боли сжал ее руку.

В лощину уже успели подняться все остальные, они молчали, словно даже словом боялись нарушить торжественность момента.

Гермиона сделала шаг назад, когда Торин повернул ключ в замочной скважине и с силой нажал ладонями на каменную дверь. Та подалась вперед с тихим шорохом, являя путешественникам расщелину в стене. Она словно выплюнула темноту, еще более густую, чем темнота обступившей их ночи.

Девушка услышала за спиной тихий всхлип Балина.

— Эребор... — выдохнул Торин.

* * *

Он шагнул в подгорную темноту несмело, словно не веря собственным глазам и не слишком четко отдавая себе отчет в том, что происходит. Он не только не выпустил Гермиону, но и безотчетно вцепился в нее еще крепче. В голове девушки мельком пронеслась мысль о том, что на плечах обязательно появятся синяки...

Из всего отряда только Балин и Торин возвращались сюда. Остальные никогда не ступали под своды пещер Одинокой горы. Все они были слишком молоды, и родились уже после разгрома Эребора.

Гэндальф споткнулся о полу собственной хламиды и тотчас засветил огонек на конце посоха, и Гермиона заметила, насколько искусно и тщательно вытесан в теле скалы коридор, по которому они передвигались. На стенах не было не единой зазубринки. Уровень пола медленно и ненавязчиво понижался, уводя путников вглубь Горы.

Они не прошли и двадцати футов, как стены коридора разошлись и вывели их в небольшую круглую залу. Против них в стене было высечено изображение трона, увенчанного сияющим камнем и надписью на кхуздуле.

— Здесь лежит Седьмое Королевство народа Дарина, — торжественно прочел Гэндальф, осветив барельеф. — Вы у цели своего путешествия, Торин.

— Это Камень Государя, Аркенстон, — сказал Балин, указывая на изображение.

— Это то, что моему деду было дороже всего золота, погребенного в этой Горе, — проговорил Торин, и глаза его заблестели. — За этим вы здесь, мистер Беггинс. Смауг вероятно спит, и не проснется, если нам повезет, и если вы оправдаете звание Взломщика. Дракон знает запах гномов, но существ, подобных хоббитам, он никогда не встречал.

— Постой, ты хочешь отправить его туда одного? — воззрилась на Торина Гермиона, уразумев, наконец, куда он клонит. — Вы все сошли с ума? Там огромный свирепый зверь! А сами вы, полагаю, планируете отсидеться?

— Это не твоя забота, Эмин, — понизив голос и стараясь сохранять спокойствие, сказал Торин. — Мистер Беггинс не возражает, — с нажимом сказал он, стрельнув глазами на Бильбо, который невольно оказался центром событий и теперь стоял, простодушно хлопая глазами. — Он сам согласился на эту договоренность.

Бильбо не боялся идти на разведку. Он не лгал, когда сказал племяннице, что решил запрятать свои страхи как можно глубже внутрь себя. Судя по всему, ему это неплохо удавалось, коль скоро он был спокоен и несуетлив. Однако Гермиона его настроений не разделяла. Когда он раскрыл рот, чтобы успокоить ее, она жестом остановила его и тотчас приняла непримиримую позу, скрестив руки на груди.

— Отлично! Я иду вниз вместе с дядей, — тоном, не терпящим возражений, объявила она.

Почему я не удивлен?...

— Эмин!... — зарычал Торин. — Ты останешься тут. Ты не будешь со мной спорить.

Гермиона сердито сощурилась и, не удостоив его ответом, направилась к Бильбо, который, деловито поправив на поясе Жало, уже спускался ниже по проходу. Увидев это, Торин окончательно растерял самообладание.

— Ты не станешь мне перечить!... — взревел он, хватая девушку за плечо. — Ты не смеешь меня ослушаться!

Она ошалело выдралась из его рук и отпрянула, заглядывая в его горящие бешенством глаза с нескрываемым страхом. В отряде повисла гнетущая тишина.

— Торин, я ни в коем случае не хочу вмешиваться, но советую остыть, — осторожно вмешался Гэндальф.

— Вот и не суй свой нос в то, что тебя не касается! — оборвал его гном, не сводя глаз с Гермионы, которая уже начала терять последнее мужество. Она отчаянно не понимала того, что творилось на ее глазах. Этот взбешенный, полыхающий яростью гном не был тем Торином, которого она знала.

— Ты перегибаешь! — прогремел маг, стукнув в гневе о землю посохом. Торин моргнул и отвел взгляд, однако и препираться больше не стал. — Эмин, — уже спокойнее обратился он к девушке, — Бильбо ловок и умеет очень тихо передвигаться. Уверен, что с ним будет все в порядке. К тому же, ты всегда можешь наложить на него чары невидимости.

Когда Бильбо, невидимый и практически неслышный, ушел вниз по коридору и скрылся за поворотом, остальные вернулись наружу, ко входу в Гору и расположились лагерем в знакомой лощине. Ночь раскинула над ними звезды, вокруг была такая тишь и спокойствие, что даже не верилось, что под Горой затаился свирепый дракон.

Торин нервничал. После гэндальфовой отповеди он немного успокоился, но теперь, помимо всеобщего мандража и периодически покалывающего беспокойства за Бильбо — все же он отправил маленького беззащитного хоббита в недра горы совсем одного — его мучили и собственные демоны. Он напугал Эмин. Он сделал ей больно. Вероятно, девушка больше и близко к нему не подойдет по доброй воле.

Гермиона же, снедаемая тревогой за своего дядю и ошарашенная поведением Торина, свернулась клубочком в отдалении от остальных, забравшись под теплый плащ с головой. Она опять ничего не понимала.

Торин зорко следил за нею, не сводя глаз и будто бы опасаясь, что она сбежит. Гермионе казалось, что только присутствие Гэндальфа удерживает его от того, чтобы связать ее. Несколько минут назад никто из гномов не защитил ее, несмотря на откровенно грубое поведение Торина. Только Кили стоял, попеременно краснея и бледнея, и сжимал кулаки, но был остановлен братом, как только сделал шаг в ее сторону. Что-то происходило у нее на глазах. Что-то, напрямую касающееся ее.

Гермиона скосила глаза на Гэндальфа, и увидела, что он пристально наблюдает за ней. Маг медленно кивнул ей.

“Я не могу пойти с тобой, но буду рядом, когда понадобится. Не забывай, что твоя магия работает здесь по-другому. Прислушайся к себе, все ответы найдешь в своих снах.”

Гермиона погасила легкую улыбку и, воспользовавшись темнотой и тем, что в этот момент на нее никто не смотрел, незаметно прикрылась невидимостью, оставила лагерь и шагнула в темноту подгорного коридора.

* * *

Гермиона проскользнула по давешнему уклонному коридору до круглой залы с барельефом, потом повернула в ту сторону, куда ушел Бильбо. Новый коридор был узок, с низким потолком и не так тщательно вытесан. Девушка притронулась рукой к шероховатому камню и почти сразу же отдернула ее.

С Горой было что-то не так. Гермиона с опаской вернула руку на место, и тут же ее накрыла волна сильных, но непонятно откуда взявшихся ощущений. Тут была и боль, и страх, и темнота, и щемящее одиночество. Незащищенность. Пустота. Девушка двинулась дальше, не отнимая руки. По мере продвижения вглубь ощущения усиливались.

Гермионе хватало и маленького светлого пятно под ногами от маленького зеленоватого светлячка, зажженного на ладони, но с какого-то момента она сообразила, что это — не единственный источник света в подземелье. Она погасила Люмос и, следуя за золотистым сиянием, идущим откуда-то снизу, вышла через низкую арку на широкую обширную квадратную площадку, от которой вниз разбегалось несколько узких лесенок.

Гермиона видела такое впервые. Старина Хогвартс с его колоссальными движущимися лестницами, коридорами и живыми портретами не шел ни в какое сравнение с Горой, которая сама изнутри была похожа на сказочный дворец. Замысловатая вязь переходов, мостов и арок была похожа на своего рода кружево.

Девушка подошла к краю площадки и глянула вниз. Ее взору открылся колоссально огромный зал, высокие своды которого поддерживали мощные колонны, сплошь заваленный золотом и драгоценностями. Горы и горы золота терялись в полумраке дальних стен зала насколько хватало взгляда. Гермиона застыла с раскрытым ртом.

Пожалуй, такое не снилось даже Волшебному Банку Гринготтс. Бард был прав. Теперь понятно, почему к Горе так влечет разношерстную публику.

Откуда-то с высоты проникал дневной свет, который отражал блеск золота и драгоценных камней, и преобразовывался в то самое мягкое свечение, за которым, словно за путеводной стрелкой, и пришла Гермиона.

Дракона не было видно, равно как и Бильбо. Она спустилась вниз по ступенькам, утонувшим в золотых монетах. Легкое позванивание заставило ее обернуться.

— Дядя, ты здесь? — тихо позвала она, и охнула, когда почувствовала теплое прикосновение. Она повела рукой, снимая чары.

— Похоже, что тут нет никакого дракона, Эмин, — пробормотал хоббит, возникнув перед ней. Он выглядел расслабленным. — Но камня я тоже пока не нашел, хоть и обшарил тут каждый уголок. Подожди, а ты-то что тут делаешь?

— Там с некоторого времени невозможно находиться. Я ушла. Кроме того, мне не давало покоя, что ты здесь совсем один. — ответила Гермиона. — Похоже, моего отсутствия не заметил никто, кроме Гэндальфа.

Гермиона не сразу сообразила, что к тишине, нарушаемой лишь легким эхом их голосов примешивается другой, более объемный звук. Звон металла и гулкий вздох, такой всеобъемлющий и громкий, что мороз побежал по спине наперегонки с мурашками. Золотое море двигалось, перекатываясь волнами, будто живое, монеты звенели, выплескиваясь под ноги Бильбо и Гермионе.

Они молча переглянулись, и не сговариваясь бросились за колонну, увязая в монетах и то и дело падая.

Гермиона набросила на них невидимость, и стала пристально наблюдать за происходящим.

Море прекратило свое движение, взметнулась вверх туча сверкающих монет и в этом хаосе Гермиона, почувствовав, как собственный страх перекрывает дыхание, увидела сначала пару огромных глаз, желтых, как поздняя луна, а потом и всю колоссальную фигуру красно-золотого крылатого ящера.

Смауг был здесь все время. И теперь он проснулся и учуял их.

От Автора: а теперь обещанная небольшая конфетка) спойлер, если угодно)

Паутинки или Две половины одного тысячелетия

в подарок ко Дню Рождения Каталине Эдран, моей увлекающейся читательнице, благодаря которой т родилась безумная идея сиквела к Негаданной Судьбе;)

Лес Великого Страха — так в незапамятные времена называли Лихолесье. Когда-то он покрывал практически все Средиземье, и был так стар, что обладал собственным сознанием.

Леголас любит Великий Лес. Хотя место это не предназначено для всех и каждого, а в листве его таятся опасности и корни окутывает мистический туман, и потусторонний зеленый свет разливается под сенью деревьев, заменяя лесным обитателям солнце. Но это — его дом, и другого он не знает. Зато он знает, каким может быть Лихолесье, если не бояться его ночных шепотов, если ходить открыто, но в то же время сливаясь с природой, становясь ее частью, словно бы листочком на дереве или камешком на тропинке. Каким наполненным жизнью может быть этот лес. Каким прекрасным и одухотворенным может быть звездный свет, если видеть в нем не только холод и даль.

Леголаса интересует все здесь. Каждая травинка, листочек, камешек, облепленный мхом. Все это — живое, имеющее душу и суть, как и весь лес. Эльфы никогда не пренебрегают такими вещами.

Леголас расслабленно опускается на толстую ветку дерева, раскинув ноги по обе стороны от нее и привалившись спиной к теплому стволу. Перед лицом серебристой ниточкой мелькает паутинка с нанизанными на нее, словно жемчужинки, каплями росы. Леголас берет ее в ладонь и внимательно рассматривает, что-то вспыхивает в его синих глазах.

Когда-то он ходил по лесу не один. Пятьсот лет назад был друг, который был рядом всегда. Почему ему вспоминается то, отчего так горько, совсем по-человечески начинает ныть сердце? Ах, да, дело в тонкой, почти невидимой глазу паутинке, что полощется на тихом ветру.

У нее были волосы, серебристые как звездный свет, словно сотканные из мириад таких вот паутинок, и глаза, как родниковая вода, в которую заглянуло рассветное солнце. Даэлин. Сумеречная тень. Какое глупое и неподходящее для нее имя! Ибо она была похожа на луч солнца, на вспышку молнии или звездный свет. Быстрая, неуловимая даже для эльфа, прекрасная как заря, светлая и веселая, со смехом, переливчатым, как журчанье лесных родников, нежным, как птичья трель.

Зачем назвали тебя тенью, Даэлин? Ведь света в тебе было столько, что пронзал он ночную тьму и прогонял прочь самые густые тени.

Она улыбалась даже тогда, когда умирала, истекая кровью, у него на руках. А он рыдал от бессилия, роняя слезы на ее некогда светлые, а теперь красные от крови косы. Это были орки, рискнувшие забрести в лес. Он не успел всего лишь на мгновение, и варг разорвал ей грудь. Он преследовал стаю семь дней и не успокоился, пока в одиночку не перебил всех. Но это не облегчило его боль. Повенчанный с вечностью, он был обречен переживать те мгновения снова и снова.

Он гулял по лесу один в течение долгих пятисот лет. И с недавних пор у него снова появился спутник. Почему Леголасу хотелось их сравнивать? Ведь нельзя же сравнить день и ночь. А они действительно были непохожи, столь же, как свет и темнота.

Ей тоже не подходит ее имя. Анариэль. Анира. Он сам назвал ее так, он дал ей это имя, потому, что родилась она с первыми лучами утреннего солнца. Рассветная дочь.

Ее волосы черны, как воронье крыло, как лазуритовые сумерки, как ночное небо, а глаза темнее сосновой хвои, темнее мхов в великом лесу. Терпкий запах страстоцвета исходит от нее грозовой темнотой. Она горька как полынь, что растет в предгорьях Одинокой горы. Не эльф, не человек, не гном. Ей всего двадцать лет, и никто на этой земле не сможет сказать, каков будет срок ее жизни. Его принцесса.

Леголас любит смотреть, с каким мастерством и эльфийской легкостью она управляется с мечом, как искусно орудует одновременно двумя тонкими изогнутыми кинжалами, которые он выковал для нее сам.

Когда Принцесса стреляет из лука, ее токая спина напрягается, девушка вытягивается как струна, становясь будто бы даже выше. Ее глаза почти так же зорки, как и его, ведь она любит смотреть вдаль, в небо, следя за пролетающими птицами.

Леголас разжал пальцы, и паутинка, освободившись, сверкнула в солнечном луче и унеслась по ветру вдаль. Пусть летит. Иногда прошлое нужно отпустить.

Внизу, на земле, которую не видно из-за густой листвяной завесы, слышатся шаги. Они совсем тихие, и человек не услыхал бы их. Но Леголас — эльф. К тому же, он знает, кто может нарушить его уединение на закате.

Он неслышно спускается вниз, надеясь застать визитера врасплох, но у него ничего не выходит.

— Ты ходишь по ветвям, как толстая тианская кошка, — по-эльфийски произносит за его спиной низкий вибрирующий голос, и под подбородком Леголас чувствует холод стали.

Он медленно оборачивается и улыбается, видя как на черных волосах его друга серебрится мириады паутинок. Он протягивает руку и начинает собирать ее в ладонь.

День догорает. Скоро небесный свод потемнеет и станет таким же иссиня-черным, как волосы его спутницы, а звезды на нем будут серебрится как эти паутинки.

Девушка встает на цыпочки и тянется, чтобы вытащить из его светлых волос застрявший листок. Она так мала ростом, и не достает ему даже до плеча.

Они еще долго будут стоять на берегу Долгого озера и смотреть как отражается в воде Валакирка, а потом пойдут на север, за льдистой звездой Хеллуин.

За ночь в листве пауки наплетут новых паутин, и завтра они снова засеребрятся в лучах утреннего солнца. Пусть. Пускай переплетаются причудливо судьбы, одни нити обрываются, едва начавшись, другие образуют целые замысловатые узоры. Пусть сплетаются между собой или в одиночестве трепещут на ветру. Так нужно.

Прошлое не будет забыто. Леголас отпустил боль ушедших дней, и она не побеспокоит его, разве, что далекий и недосягаемый звездный свет напомнит о ней. Так и должно быть. Ведь это свет памяти.

Сегодня он начнет плести собственную, новую паутинку.

Тьма и безумье опутают сердце,

Демоны ночи придут на порог,

Будем едины и в жизни, и в смерти

Кровью напившись, не дрогнет клинок.

Скверна уйдет, солнце встанет рассветное,

Все, что мечтал, мне дано сохранить,

Но пантеон своих собственных демонов

Только еще предстоит победить...

Смауг шумно принюхался, поводя гребенчатой кожистой мордой. Пребывая в глубокой спячке, он уже несколько десятков лет не слыхал аппетитного живого духа, но теперь целый букет ароматов будоражил его обоняние. К сожалению, это не был запах гномов, этой замечательной еды, вкус которой, несмотря на прошедшие годы, Смауг все еще ощущал на кончике языка.

Дракон расправил крылья, потягиваясь и стряхивая с них прилипшие золотые монеты, и азартно лупанул хвостом. В груди его заклокотало, и Гермиона с Бильбо услышали рокочущий, раскатистый, будто дальний гром, но, однако, вкрадчивый голос, который, казалось, заполнил собою всю залу.

— Я слышу ваше дыхание! Воры, да? — мурлыкнул Смауг, припадая на брюхо и подбираясь ближе к невидимым посетителям. — Вы не гномы, хотя ими от вас изрядно пахнет. И вы хорошо умеете прятаться, однако же я, в конце концов, все равно отыщу вас. Не лучше ли облегчить мне задачу и явиться самим?

Оскалившаяся острыми, как бритва, клыками морда проплыла в метре от Гермионы, выдохнув ей в лицо облачко теплого пара. Девушка сжала руку Бильбо и потянула его за собой, аккуратно пятясь в противоположную от ящера сторону. Под ногами предательски позвякивали монетки.

Смауг безошибочно уловил направление звука и метнулся следом за неведомой еще добычей.

— Ну же, не стесняйтесь, покажитесь, кто вы есть! — пророкотал он, и в груди его, просвечивая через кожу красными прожилками и подсвечивая чешую, заперекатывалось драконье пламя.

Гермиона ахнула и дернула Бильбо под защиту естественной каменной колонны, когда мимо со свистом пронесся столп багрового огня. Стало жарко, сверкающий металл под ногами потеплел. Смауг потянулся в сторону незваных гостей, словно привязанный, было слышно как его когти скрежещут по золотым монетам. Слышал ли он их, чуял ли или видел сквозь магию, но игра в кошки-мышки складывалась явно не в их пользу.

Гермиона выдохнула, и, собрав все свое мужество и дивясь собственной решительности, вышла из-за колонны, скинув невидимость. Благодаря все еще действующим чарам, она не увидела Бильбо и ужаса, что плескался при этом в его взгляде.

— Посмотри сюда, Смауг Ужасающий! — крикнула она, чувствуя движение потеплевшего воздуха, когда дракон метнулся к ней. — Я та, что пришла под Гору, не испугавшись тебя!

Ящер заинтересованно прищурился и с мгновение разглядывал ее, почти уложив голову на кучу золотых монет. На его морде застыл острозубый оскал, удивительно напоминающий сардоническую ухмылку.

— Маленькая человеческая женщина? — протянул он. — Люди глупы и трусливы, а ты довольно бесстрашна для человека, если осмелилась явиться сюда. — Однако ж, ты пахнешь гномами больше, чем человеком, — вынес он вердикт. — Они где-то рядом, эти подземельные паршивцы, не так ли? Только почему вперед они отрядили девчонку? Хотя, полагаю, ты не единственная незваная гостья в этом зале.

Гермиона вскинула голову и надменно посмотрела на Смауга, от всей души надеясь, что ее страх не слишком бросается в глаза.

— Я та, что не рождалась в этом мире. Я умею становиться невидимой и перевоплощаюсь в волчицу. И я пришла сюда по своей воле, а не по чьей-то указке. — сказала она, осторожно обходя исполинского ящера по кругу и краем зрения замечая, как потихоньку отскакивают монетки из-под ног невидимого Бильбо, который, судя по всему, не стал терять времени, и пока она заговаривала зубы чудищу, шарил по пещере в поисках небезызвестного камушка.

— Мне нравятся загадки, женщина, — прошипел Смауг. — Если ты пришла за золотом, так и быть, я позволю тебе взять, что захочешь.

— Мне не нужно богатство, на котором лежит проклятье, — фыркнула девушка.

Дракон разразился раскатистым смехом, от которого задрожали даже стены.

— Так думают эти глупые гномы! Золото не имеет сердца и души, — возразил он. — Оно не может быть проклято. Другое дело Одинокая Гора. Когда-то очень давно у нее было сердце...

Гермиона напряглась, чувствуя, как понимание окатило ее ледяной волной.

— Однако, что-то в тебе меня беспокоит... — продолжал Смауг. — От тебя словно бы пахнет чем-то... Магией! — взревел он, поднимаясь на дыбы и взметая крыльями горячий воздух, заставляя Гермиону отпрянуть. — Я ненавижу волшебников! Те пятеро, что живут в Средиземье, всего лишь слабые и глупые старики, но те, что ныне ушли за Море, истребляли мой род! Кто ты такая?!

— Я не принадлежу ни к тем, ни к другим, равно как и не принадлежу к этому миру! Кстати, там, откуда я пришла, твои сородичи — не более, чем бессловесные глупые ящерицы! — насмешливо выкрикнула она.

— Я начинаю думать, что на вкус ты не хуже, чем гномы! — зарычал Смауг, делая выпад в сторону девушки.

Это послужило для нее сигналом. Гермиона сорвалась с места и побежала, скользя на движущемся, сыпучем золоте. Она закувыркалась и полетела куда-то вниз, чувствуя как на голову сыплется бесконечный золотой дождь, заваливая ее тепловатым металлом. Она вынырнула, и, закатившись в какую-то каменную щель, смогла наконец набросить невидимость.

— Ты маленькая, юркая, умная ведьма, но тебе не спрятаться от меня! — прорычал Смауг, выдыхая сноп огня. — Я все здесь утоплю в своем пламени!

Гермиона зашипела. Горячий металл под нею жалил ладони.

— Эмин! — услышала она рваный шепот у себя за спиной, и обернувшись увидела как к ней подползает Бильбо, на котором чары невидимости уже рассеялись. Похоже, ему повезло меньше, и драконий огонь успел его зацепить. От него валил пар, а концы кудрявой всклокоченной шевелюры с одной стороны были опалены и стали теперь не длинней пары пальцев. — Погляди, что я нашел, пока прятался! — и он вытащил из-за пазухи и раскрыл на ладони самый необыкновенный драгоценный камень, который только приходилось видеть Гермионе.

Торин был прав — Аркенстон было невозможно спутать ни с чем. Овальный, выпуклый, прозрачно-белый, он был похож на гигантскую каплю росы застрявшую на раскинутой паутине, которую солнце просвечивает насквозь, зажигая внутри нее сверкающий золотой огонек.

Он лег в ладонь Гермионы холодной, чуждой тяжестью, руку заломило от этого неожиданного всепроникающего холода, и девушка чуть не выронила камень, потом спрятала его в карман, решительным движением поднимаясь на ноги.

— Надо выбираться отсюда, дядя, — сказала она, наблюдая, как Смауг продолжает планомерно прожаривать пещеру. — Иначе скоро мы превратимся в барбекю.

Бильбо не стал уточнять, что имела ввиду Гермиона. Он просто ринулся вслед за племянницей, прошмыгнув чуть ли не перед самой мордой разъяренного ящера. Девушка намеревалась вернуться тем же путем, которым они пришли сюда, вырваться наружу через тайную дверь, рядом с которой они оставили отряд. Правда, что они будут делать после, когда огромный огнедышащий зверь решит настигнуть их, она не представляла.

Зато Гермиона слишком хорошо понимала, что именно сейчас лежит у нее в кармане.

Гномы повскакивали на ноги, ощутив первые содрогания Горы. Те пришли наверх неясным вибрирующим гулом, от которого задрожала земля и вспорхнули ночные птицы.

— Что это? — с трепетом в голосе вопросил Ори.

— Дракон, нетрудно догадаться, — проворчал Балин. Он тоже не одобрял Торина, отправившего Бильбо прямиком в пасть Смауга.

— Похоже, мне пора разведать, как там дела, — тотчас произнес Гэндальф, торопливо поднимаясь, и нарочито беззаботно добавил, — Думаю, что вам лучше пока обождать тут.

Торин схватился за голову, наблюдая, как волшебник исчез в недрах горы. Теперь не было сомнений в том, что дракон жив, что он проснулся, и не спустит просто так вторжение в свою обитель.

— Торин... — нерешительный и какой-то упавший голос Бофура заставил его обернуться, а мгновением позже и в бессильной ярости воззриться на то, что тот держал в руках. Плащ Гермионы.

— Мне жаль, но, кажется, она ушла уже давно, — извиняющимся голосом добавил он.

Но Торин уже не слушал его. Испытав за рекордно короткий срок всю гамму отрицательных эмоций, начиная неконтролируемым гневом и заканчивая сводящей с ума тревогой, он мог думать только об одном — Гермиона была там, внутри Горы. И там же был вполне живой и по всей видимости разъяренный Смауг.

Он опрометью бросился в темноту подгорного прохода, на ходу выхватывая Оркрист. За ним, один за другим, побросав все, кинулись остальные гномы, и скоро лощина опустела.

* * *

В Эсгароте тоже почувствовали, как задрожала земля и взволновались озерные воды.

— Это со стороны Горы, — в ужасе переговаривались люди. — Видно старики не врали, и дракон действительно существует.

Бард-лучник велел собраться своим детям еще с вечера. Стоило лишь представить его удивление, когда на закате солнца на перила его крыльца прилетела неприметная серая пичужка да спела свою незатейливую песенку, которая рассказала наследнику Гириона гораздо больше, чем обычная птичья трель. Но, к чести Барда, он поверил услышанному и не замедлил начать действовать.

Но если его семья и его друзья прониклись и послушались сразу же, то остальных пришлось убеждать дольше. Градоправитель Эсгарота едва не засадил мятежного лучника в темницу, посчитав, что тот попросту склоняет народ к бунту. Однако тех, кто поверил, было больше, а после грохота и содроганий Одинокой, скептически настроенных не осталось совсем, и вскоре десятки челноков отплыли из Эсгарота по темным водам ночного озера.

Бард убедился в том, что его дети покинули город, но сам не двинулся с места. Ему нужно было исполнить еще один наказ, переданный серым дроздом.

* * *

Леголас не ожидал теплого приема, когда, возвратившись в Лесное Королевство, предстал пред светлые очи своего отца. Трандуил был спокоен, как покрытый льдом океан, но молодой эльф понимал, что это всего лишь видимость.

— Зачем ты явился сюда, Леголас? — вопросил король Лихолесья. — Если ты раскаялся в своем поведении, то знай, что я не спешу прощать тебя.

Леголас задрал подбородок и сверкнув глазами, слегка улыбнулся.

— Я пришел не за отпущением грехов, отец. И не нуждаюсь в твоем прощении. Я пришел напомнить тебе о том, кем ты являешься, потому, что ты — потомок валаров, а не мелкий алчный королек с местечковыми амбициями.

В глазах Трандуила полыхнула ярость.

— Ты забываешься, Леголас. Я все еще твой отец, и ты обязан оказывать мне уважение!

Молодой эльф грустно усмехнулся.

— Много ли в нас осталось того, что достойно уважения? Беда стоит на пороге, а мы отсиживаемся в своей пещере точно крысы! Скажи, отец, давно ли нам стало все равно? Давно ли свет валаров погас в наших сердцах?

— Эта ведьма из другого мира околдовала тебя, Леголас! — воскликнул Трандуил. — Она помогает гномам и к их выгоде настраивает тебя против твоего народа!

— Мой народ со мной, отец, — возразил юноша и сделал приглашающий жест рукой. Повинуясь ему, в тронный зал вошла целая колонна из облаченных в доспехи эльфийских воинов. Они строем остановились позади Леголаса. — Я призвал эльфов Лихолесья подняться и идти к Одинокой Горе на помощь Эребору и Торину Дубовому Щиту, потому, что вскоре этот край ожидает нашествие врага пострашнее, чем Смауг Ужасающий. Я прошу тебя, король Трандуил, встань во главе своего народа и веди его за собой.

Никогда еще Трандуил не испытывал такого чистейшего бешенства. Он молниеносным жестом выдернул из ножен свой меч и так же неуловимо быстро приставил его к горлу сына. Леголас не дрогнул и не сдвинулся с места ни на палец.

— Ты предал меня, мой сын, вступив в сговор с гномами из Эред-Луин и человеческой колдуньей! Тебя возьмут под стражу до тех пор, пока ты не образумишься или не рассеются чары, помутившие твой разум.

Леголас улыбнулся, когда стражники не шелохнулись.

— Мой народ сделал свой выбор отец, как и мы с тобой. — он обернулся к эльфам. — Пусть три сотни из вас идут немедленно на опушку леса, к Долгому озеру, да прихватят с собой как можно больше припасов и теплых вещей. Жители Эсгарота покидают город, спасаясь от гнева дракона, и им требуется помощь. Остальные воины, те, кому небезразлична судьба нашего края, на рассвете мы выступаем в Эребор, ибо зреет тревога и грядет общая беда.

Леголас вновь обернулся к безмолвному разгневанному Трандуилу и с болью в голосе произнес:

— Надеюсь, что ты поймешь меня отец, а, возможно, когда-нибудь и поддержишь. Я не могу поступить иначе.

* * *

Смауга было сложно обмануть чарами невидимости, и он следовал за Бильбо и Гермионой неотрывно. Они немного попетляли по залам, но в какой-то момент оказались отрезанными от выхода его огромной тушей. Они были зажаты в каменном застенке, у Смауга будто на ладони, и девушка поняла, что следующая порция драконьего огня может стать последней в их жизни. Она выбросила вперед руки резким жестом, наколдовывая напротив каждого из глаз ящера по крупному, с кулак, сгустку света, ярко-желтому светлячку. Ослепленный и взбешенный неожиданной резью в глазах, Смауг взревел и царапнул когтем по морде в бесплотной попытке освободиться, но только пустил собственную кровь.

— Скорей, дядя, — завопила Гермиона, таща хоббита обратно к выходу и, к своей радости, увидела появившегося из темноты Гэндальфа. А Смауг уже спешил за ними по пятам.

— Ты думаешь, твое колдовство способно перехитрить меня, ведьма? — зарычал он, поднимая крыльями горячий ветер. — Я сожгу даже твои кости!

— Смауг! — услышала Гермиона голос Торина, а потом увидела и его самого. Гном бесстрашно стоял перед ящером, волосы его развевались от горячего ветра. — Это я пришел изгнать тебя отсюда! Тебе не нужна ведьма, иди и возьми меня!

— Так вот кто за этим стоит! — загрохотал дракон. — Дубощит, ты набрался наглости вернуться сюда? Защищаешь девчонку? Тогда смотри, как она умрет!

Гермиона сама не сообразила, как она успела среагировать, но пламя, родившееся в груди дракона и готовившееся извергнуться из его разверстой пасти, встретилось с целым столбом воды, под напором ударившим ему в морду. Раздалось шипение пополам с ревом Смауга, повалил густой пар. Дракон завертелся и забил хвостом, задевая и обрушивая колонны.

— Вы поплатитесь за то, что сотворили, но сперва на ваших глазах я разделаюсь с людьми, с теми наглыми, потерявшими страх озерниками, что живут неподалеку, — взвившись прорычал он и рванулся прочь по переходам, выбираясь наружу через парадные ворота. Потом он расправил крылья и, мелькнув на фоне звездного неба разляпистой темной кляксой, понесся прочь.

— Вот и случилось то, чего мы боялись, — сказал Гэндальф. — Смауг направился в Эсгарот.

Гермиона потерла чумазый лоб и отрицательно помотала головой.

— Они ушли... то есть я на это очень надеюсь, — сказала она, поднимая глаза на Торина. Тот смотрел на нее, рвано дыша, а потом, отбросив в сторону меч, сгреб ее в объятия, прижимая к себе так сильно, что хрустнули ребра.

— Зачем, ну зачем ты полезла сюда? — прошептал он, отстраняя ее. — Если с тобой что-нибудь случится, я... — он замолчал, посчитав, что и так сказал слишком много.

Гэндальф с интересом воззрился на них, явно делая одному ему известные выводы, но вопросы задавать не стал.

Торин неохотно отпустил Гермиону, как взгляд его вдруг стал острым и остановился на хоббите.

— Ты нашел камень, Бильбо? — спросил он, делая шаг в его сторону. Тот уже открыл рот, чтобы ответить, но в последнее мгновение взглянул на Гермиону и замялся, и эта заминка сказала Торину больше, чем любые слова. Он медленно присел, подбирая с пола Оркрист и не сводя глаз с хоббита.

— Ты правда нашел его, — утвердительно произнес он, оттесняя беднягу Бильбо в сторону лезвием меча. Другие гномы застыли в отдалении.

Ну вот и все, подумала Гермиона. Сделай это.

— Оставь его, Торин, у Бильбо нет Аркенстона, — сказала она, запуская руку в карман и доставая сверкающий камень, — Он у меня.

На мгновение лицо гнома озарилось такой радостью и одновременно одержимостью, что Гермиона отступила на шаг. Гэндальф незаметно переместился вплотную к ней.

— Эмин... — предупредительно начал Торин. — Что происходит?

— Ты изменился, — горько сказала девушка. — А всему виной Сердце Горы.

— Откуда тебе известно про сердце горы? — удивился Торин, с трудом подавляя в себе желание метнуться к ней и вырвать из рук камень.

Она грустно улыбнулась.

— Смауг проговорился в приватной беседе. Но кое-что я ощущала и раньше. Эребор — не просто гора. Когда-то у нее было сердце, которое защищало и твое царство и твой народ, но потом гномы взяли его оттуда, где ему предназначено было быть до скончания мира. И оборвались ниточки, всколыхнулось спокойствие. И Смауг пал на Эребор, будто великая казнь. Некогда процветающее королевство ушло в небытие. Вы ошибались Торин, все эти годы. Проклятие лежит не на золоте, проклят Аркенстон и род подгорных королей, которые украли его у Горы.

— Что ты несешь, Эмин?! — взорвался гном. — Что наплел тебе этот червяк? Может, это он околдовал тебя?

— Камню теперь не место здесь, Торин, — добавил Гэндальф. — Он должен уйти в небытие.

Торин переводил полный одержимости взгляд то на одного, то на другого, уже переставая соображать от застилавшего глаза гнева.

— Эмин, подойди сюда, — угрожающе начал он, наступая на нее, но Гермиона попятилась и виновато произнесла:

— Прости, Торин, но я должна это сделать. Не нужно ненавидеть меня.

С этими словами она схватила за руку Гэндальфа и через короткое мгновение место, где они стояли, осталось, к ужасу Торина, совершенно пустым. Меч со звоном выпал из его руки.

* * *

Резкий рывок в области солнечного сплетения швырнул Гермиону навстречу холодной каменистой земле на уже знакомой вересковой пустоши. Она со стоном перекатилась со спины на бок и свернулась клубочком. Головная боль стучала в висках тысячью молоточков, вызывая слабость и дурноту. Гермиона с трудом разлепила веки и увидела как из носа крупными каплями падает кровь, быстро образуя на серой земле бурое пятно.

Рядом, кряхтя и опираясь дрожащими руками на посох, поднялся Гэндальф. Он выглядел определенно не лучше девушки.

— Это называется трансгрессией, — угрюмо пояснила она на немой вопрос мага. — Самый распространенный способ передвижения волшебников в моем мире. Нет, — поспешно сказала она, видя как его глаза полезли на лоб. — Обычно я не валюсь без сил и не захлебываюсь кровью. О, Мерлин! — воскликнула она озираясь по сторонам. — Это место в действительности существует!

— Торин так и не удосужился рассказать тебе о Зеркальном озере?

Гермиона выпрямилась, стараясь усмирить звездочки, пляшущие в глазах.

— Он говорил, что мой сон — не более чем ночной кошмар. Хочешь сказать, что он мне врал?

— Не говорил всей правды, если быть точным. — Гэндальф повел рукой, — Сейчас мы с тобой за полмира до Эребора. Те три пика впереди — Фануиндхол, Карадрас и Селебдор, под ними лежит Кхазад-Дум, величайшее царство гномов Средиземья, которое теперь кишит лишь орками да другой нечистью. Это речка Селебрайна, а озеро, что ты видела во сне, не что иное как Заповедное озеро гномов Келед-Зарам. Легенды говорят, что здесь впервые заглянул в него первый гном Дарин и узрел над своей головой созвездие Серп Валаров, Валакирка, которую впоследствии стали называть короной Дарина. Говорят, она покоится там, на дне озера, и дожидается возрождения великого гномьего короля. Почему ты отправилась сюда, не зная даже сон или явь это место?

— По непонятному наитию. К тому же ты сказал, что ответы я найду в своих снах. А озеро снилось мне не один раз.

Гэндальф кивнул и побрел вдоль по течению Селебрайны, сделав приглашающий жест рукой.

— Идем, Эмин. Ты должна посмотреть в воды Зеркального.

Гермиона послушалась, и, как в давешнем сне, склонилась над темной гладью. Она снова не увидела ничего, кроме звезд на бархате ночи, но теперь она не боялась и не колебалась.

— Пусть сердце горы покоится на дне заповедного озера вместе с короной Дарина, — услышала она голос мага, и кивнула, вытягивая руку со скрытым в ладони камнем над недвижной водой. И разжала пальцы.

Вода в Келед-Зараме вспыхнула золотистым сияньем и стала прозрачной на короткое мгновение, а после Аркенстон мигнул в стремительно темнеющей глубине и погас навсегда.

— Пусть в Эребор вернется благополучие, — прошептала Гермиона, прикрыв глаза. — Пусть сердце Торина раз и навсегда освободится от этой одержимости. О, Гэндальф, — простонала она, — Он никогда меня не простит.

Маг наморщил лоб и огладил бороду.

— Со временем он поймет, Эмин, поймет и простит. Ты слишком дорога ему, — уклончиво добавил он.

Гермиону вновь накрыл приступ головокружения, и она бессильно опустилась на землю.

— Я не думаю, что сумею аппарировать нас обоих обратно к Горе, — сказала она. — Справедливо говоря, предыдущее перемещение далось мне из рук вон сложно.

— Мы не перемещаемся так в Средиземье, и подобной магии здесь нет. Возможно, это была твоя последняя... хм... трансгрессия, — с трудом повторил он незнакомое слово.

— Я все же попытаюсь, — ответила девушка. — Не идти же нам пешком. Надеюсь, что мы не расщепимся по дороге.

Гэндальф задумался.

— Эмин, ты помнишь те места, где обитает Беорн? Перенеси нас лучше туда. Это на пять сотен лиг ближе, чем Эребор, да и у меня есть, о чем потолковать с этим оборотнем.

Она устало кивнула и взяла мага за руку. Знакомый рывок вышиб из нее дух, а потом она провалилась в непроглядную темноту.

* * *

Гермиона, не имея сил разлепить отяжелевшие веки, потерла лицо ладонями, стараясь унять резь в глазах. Ей не было нужды осматриваться — дом Беорна она узнала бы и не открывая глаз. Ее окутывал все тот же густой и пряный запах свежего сена, смешанный со сладким духом парного молока и медового каравая. Она приподнялась на локте, и, протянув дрожащую руку, нежно потрепала по загривку дремлющего рядом белого козленка.

Гэндальф и Беорн что-то оживленно обсуждали, сидя за столом с ведерными кружками густого пахучего меда.

— Проснулась, маленький щенок? — ласково спросил гигант, завидев растрепанную и помятую девушку, вынимающую из волос соломинки. — Поди сюда, а то пропустишь все самое интересное.

— Гэндальф, ты цел? — спросила она, отламывая кусок каравая и придвигая к себе кружку молока размером с целый кувшин и жадно набрасываясь на еду. — Я чувствую себя так, словно и впрямь расщепилась.

— Мы были недалеки от этого, — мягко сказал волшебник.

— Птицы-разведчики доносят вести, — заговорил Беорн. — К Одинокой Горе уже приближаются полчища орков из Дол-Гулдура. Во главе их — Азог Осквернитель, и он хочет голову подгорного короля.

Гермиона закашлялась, подавившись молоком, и вскочила на ноги.

— Мерлин! Они совсем одни там, под горой! Азог в такой ярости, что способен в одиночку перерезать весь отряд!

Гэндальф молча отхлебнул, внимательно рассматривая ее взволнованное порозовевшее лицо поверх своей кружки. Как ни странно, он выглядел особенно довольным. Потирая ладони, он с торжеством во взгляде повернулся к Беорну.

— Что я тебе говорил, друг мой? — лукаво улыбаясь вопросил он. — Торин очень изменился за последние месяцы. Лиха, что преследовало его род, больше нет. Нужно помочь ему, и тогда, смею быть уверенным, Эребор ожидает новая эра.

— Хорошо, — согласился великан. — Хотя я и не люблю гномов. Завтра мы соберем войско и двинемся к Одинокой Горе. О, это будет самое необычное войско, которое только можно представить! — добавил он, видя сомнения девушки. — Не беспокойся, маленький щенок, мы вовремя поспеем на подмогу твоему королю.

* * *

В груди Смауга вперемешку с собственным пламенем клокотала ярость и возмущение. Его посмела побеспокоить жалкая горстка гномов, которые уже век, как забыли дорогу в Эребор! Этот король-изгнанник не только проник под Гору, да еще и приволок следом непонятную человеческую девчонку, что швырялась магией направо и налево, да напоследок еще и обожгла ему глаза этими дрянными огоньками! Смауг помнил, как гном бросился защищать ее. В то мгновение он не думал и об Аркенстоне. Он решил, что разделается с эсгаротцами, а ведьму оставит на сладкое. А Торин Дубощит перед смертью сначала увидит, что станется с его колдуньей. И дракон хищно оскалил острые, словно кинжалы, клыки.

Ему, пребывающему в мстительном предвкушении, было невдомек, что Эсгарот пуст, словно выброшенная на берег озера раковина, из которой давным-давно уполз рак-отшельник. Горожане в эти минуты уже достигли северных границ Лихолесья, и эльфы, посланные царевичем Леголасом, встретили их и теперь помогали устроиться на ночлег.

В городе затаился всего один человек — тот, кому было суждено стать погибелью Смауга Ужасающего.

Бард завидел в небе темное пятно, неумолимо приближающееся к городу и крепче стиснул в руках свой тугой тисовый лук. Он отдавал себе отчет в том, что эта ночь, скорее всего, станет последней в его жизни.

Пусть я погибну, но и Смауга я заберу с собой. И тогда люди северо-востока заживут вольно и спокойно, как во времена цветущего Дейла, когда правителем был мой предок Гирион.

Бард не дрогнул, когда горячий ветер пронесся над городом и драконье пламя хлынуло на крыши Эсгарота и пролилось в озеро, смешав небо и воду в адскую круговерть.

Он выжидал, прячась на самой высокой сигнальной башне города. И дождался, когда бледная юная луна вышла из-за облаков и осветила силуэт ящера, будто багровый смерч парящего над Эсгаротом. И тогда единственная оставшаяся черная гномья стрела нашла свою цель и вонзилась в ямку на его груди чуть повыше сердца.

На другом берегу Долгого озера бездомные ныне эсгаротцы с ужасом и восторгом наблюдали, как Смауг Ужасающий с последним, исполненным боли ревом, рухнул с небес, подминая под себя их город, и погребая под обломками, водой и пламенем их спасителя Барда-лучника.

Однако, Бард был слишком непрост, чтобы просто так сгинуть вместе со Смаугом.

* * *

С того самого мгновения, как исчезли Гэндальф и Гермиона, никто из гномов еще не рискнул и на шаг приблизиться к Торину. Бильбо, тот и вовсе старался прикинуться ветошью и вообще не показываться гному на глаза, потому, что именно для него риск попасться под горячую руку был наиболее вероятен.

Торин сидел, охватив руками голову руками и до боли вцепившись пальцами в волосы. Сейчас он был уверен, что потерял все, ради чего жил последние месяцы. Мечту о Родине, о Камне Государя... и женщине из другого мира, которая нечаянно украла его сердце.

Эмин была так близко!... Настолько, что он был готов поверить, уже поверил в то, что жизнь не оборвется, а напротив наполнится новой радостью и новым смыслом.

Торин был упрям. Голос рассудка, непривычно ясный для последних дней, настойчиво твердил ему о его же неправоте, но Торин не мог понять и принять то, что произошло в сокровищнице горы.

Зачем девушка это сделала? Куда она забрала Аркенстон? Какую роль во всем этом играет старый маг в серой хламиде? И что, во имя Дарина, сейчас происходит с Эмин? Ему казалось, что от подобных вопросов его рассудок помутится раньше, чем кто-либо мог предположить.

— Торин, на тебе лица нет, — осмелился заметить Двалин. — Даже твои племянники боятся заговорить с тобой.

Торин поднял на него усталый и какой-то больной взгляд.

— Маги предали нас, — сурово сказал он. — Ты сам видел, как они ушли неведомо куда, и вместе с ними сгинул камень.

— Возможно, тебе стоит дождаться их возвращения и спросить у них самих, — добавил Балин. — Всему должно быть объяснение.

— Объяснение?! — гаркнул Торин. — Она знала, что значит Аркенстон для меня и моего народа! Что это — единственный способ заставить семь родов объединиться и сразиться за Эребор! Кто теперь я, Балин? Теперь даже не король-в-изгнании! И никто не придет к нам на помощь.

— Прекрати истерику! — рассердившись, прикрикнул старый гном. Ему казалось, что он пытается приструнить несмышленого ребенка, а не собственного короля. — Я стар, но мой слух еще не изменяет мне — я чудесно расслышал, что сказала девушка перед тем, как уйти! Тебе не приходило в голову, что она оказала нам услугу?

— Она украла камень! — вскричал Торин, поднимаясь. — Для чего? Может, чтобы передать его эльфам?

— Ты дождешься ее возвращения! И будешь вести себя подобающим образом! И выслушаешь ее!

— Я сомневаюсь, что мне удастся удержать себя в руках. Тебе известно, что сдержанность — не самая сильная сторона моего характера, — мрачно произнес Торин.

— А вот у меня на этот счет сомнений нет, — парировал Балин. — Потому, что я знаю, насколько сильно ты любишь Эмин, — понизив голос, добавил он. — И не надо делать такое лицо. Я видел вас двоих, тогда, в доме Барда. — он усмехнулся, видя, как смутился Торин. — Правда, вы были слишком заняты друг другом, чтобы заметить кого-то еще.

На востоке небо стремительно светлело — наступало утро. Гномы решили уйти из Горы и спуститься вниз, чтобы укрыться от Смауга, который непременно должен был возвратиться. Но, выйдя в давешнюю лощину на верхнем ярусе, они подивились непривычной тишине, царившей вокруг и устремили свои взгляды в сторону Долгого озера. В рассветных сумерках уже ясно был заметен дым, расползающийся над озерной гладью. А дракона нигде не было видно.

Зато они увидели другое. Тут, вблизи Одинокой Горы, где зима уже вступила в свои права, в небе теперь кружились целые стаи птиц, и не только воронье да дрозды, эти вечные спутники, но и зяблики, пересмешники и другие, что уже давно должны были затаиться на зимовку в Лихолесье.

— Это все очень странно, — размышлял Глоин, спускаясь по знакомой лестнице. — Может что-то стряслось со Смаугом? Птицы не вернулись бы сюда, если бы ящер был поблизости, и уж точно бы не стали распевать песни!

Гномы спустились вниз, где вместо Северных Ворот зияла широкая расщелина. Потайной верхний вход в Гору они закрыли, опасаясь, что его отыщет кто-нибудь чужой.

Смауг не появлялся, и, посоветовавшись, решили не терять времени даром и попытаться укрепить разрушенные ворота. Торин не сомневался, что в самом скором времени их посетят нежеланные гости.

Гномы — народ трудолюбивый и добросовестный, и за работой они забылись настолько, что не сразу обратили внимание на Кили и Фили, которых Торин отрядил в разведку, дабы обойти Гору и окрестности, и которые теперь бежали обратно что-то громко крича и размахивая руками. Гномы побросали инструмент и схватились за оружие, думая, что им грозит опасность, но лица молодых гномов были радостными и возбужденными.

— Дядя!... — кричал Фили.

— У нас гости... — вторил ему брат, пытаясь перекричать.

— Из Железных Гор...

— Даин Железностоп со своей дружиной...

— Явился к тебе на помощь!...

Торин с минуту пытался прислушаться к своим шебутным племянникам, но потом, признав это занятием безнадежным, рявкнул на них так, что оба присели.

— А теперь расскажите мне внятно, что стряслось. Да пусть один из вас молчит! — поспешил добавить он.

— Птицы-разведчики доносят вести, — заговорил Фили, переглянувшись с младшим братом. — Смауг мертв, канул в Долгое озеро вместе с человеческим городом. Эсгарота больше нет.

Торин опустил голову. Плечи его поникли.

— Дядя, — тихо позвал Кили. — Эсгаротцы живы, все до последнего человека. И Бард-лучник с ними. Это он застрелил дракона, всадил черную стрелу ему прямо в сердце!

Торин пристально вгляделся в лица племянников недоверчивым взглядом стальных глаз.

— Как получилось, что никто из людей не погиб? — спросил он. — Или Смауг Ужасающий стал неуклюж за полторы сотни лет сидения под Горой?

Фили и Кили снова переглянулись, а потом расплылись счастливыми улыбками.

— Птицы говорят, что Радужная волшебница предупредила эсгаротцев, передав наказ с серым дроздом.

* * *

Даин Железностоп был молодой предводитель гномов, что жили в холмах Железного Кряжа, к северу от Одинокой Горы. Торин приходился ему дальним родственником, настолько дальним, что он даже не мог сказать, каким именно. Но гномы были вторым после хоббитов народом, который настолько ценил семейные связи, что само их наличие порой было важнее, чем подробности хитросплетений генеалогии.

И Даин со своей дружиной отправился на подмогу Торину, как только услыхал, что тот с товарищами приблизился к Одинокой Горе. А когда птицы своим бесконечным гомоном понесли вести о гибели Смауга по всему Северо-Востоку, то и вовсе заторопился.

Торин уверился в том, что он теперь не один, только тогда, когда стройные ряды войска Даина показались на дороге, ведущей в Дейл. Он радостно приветствовал родича, но радость эта долго не продлилась.

Орды гоблинов верхом на волколаках и следующих за ними по пятам варгов, обрушились на Гору с севера. Небо затянуло тучами воронья и стаей кровожадных нетопырей, словно траурным одеяньем, волчий вой и рык заполнил долину.

Но среди этих леденящих душу звуков раздался и другой, вселяющий надежду. Боевой зов эльфийского рога заставил Торина и других гномов в изумлении воззриться на войско в серебристых доспехах и воинов со стягами Лесного Королевства, вооруженных луками да копьями, приближавшихся к Горе со стороны Долгого озера.

Торин вгляделся в стройные ряды эльфийских лучников, с удивлением отмечая, что их ведет не Трандуил, а тот самый молодой остроухий князек, что так раздражал его своим присутствием в отряде. Но теперь не было времени для выяснения приязни.

Эльфы хлынули на вражеское войско, и первые его ряды захлебнулись в море эльфийских стрел. Но радоваться было рано. С севера к Горе спешили все новые и новые черные полчища, и Торин уже не был уверен ни в своих силах, не в силах своих нежданных союзников. Он крепче стиснул в руке Оркрист, готовый сражаться до последней капли крови, защищая стены своей Родины.

* * *

Шли часы, а Гэндальф все еще выглядел спокойным и расслабленным, будто бы явился сюда с одной целью — подышать целебным клеверным духом в полях Беорна. Он беззаботно курил, разглядывая голубую даль, а в уголках его не по-старчески ясных глаз, притаилась хитринка. Он время от времени с улыбкой поглядывал на Гермиону, которая, кусая губы, нервно мерила шагами двор беорновой усадьбы.

А Гермиона нервничала. Она сходила с ума, гадая, живы ли еще гномы и ее дядя. И Торин... девушка не могла отделаться от мыслей о том, что он, возможно, возненавидел ее. И, черт возьми, почему ей так важно отношение этого мрачного гнома с дурным нравом?

Ей неясны были намерения старого мага и их гостеприимного хозяина, которые, вместо того, чтобы действовать, что-то обсуждали и выжидали.

А потом в теплом голубом небе показались они. Чудовищные орлы. Огромные, колоссальные птицы, будто сошедшие со страниц детских сказок, сделали пару кругов над лугом и приземлились подняв крыльями целый ураган. Гермиона была готова броситься наутек, но, заметив, что Гэндальф не только не волнуется, но и уже идет навстречу нежданным гостям, сумела сохранить достоинство и отправилась следом, держась чуть поодаль и с опаской разглядывая птиц.

Кажется, теперь я понимаю, что за войско намереваются собрать Гэндальф и Беорн.

— Приветствую тебя, Галлифракс, предводитель орлов Средиземья! — произнес Гэндальф, и Гермиона уже ничуть не удивилась, услыхав, как птица, почтительно склонив голову, заговорила густым, глуховатым, слегка надтреснутым голосом. После знакомства с говорящим и вполне разумным драконом и дроздами, умеющими передавать послания, предельно вежливый, говорящий орел казался почти обыденной вещью.

— И тебе привет, Серый странник. Ты призвал нас в сложный час, и мы готовы прийти на помощь жителям Северо-Востока. Я рад, что тебе удалось выбраться живым из Черной Крепости, — орел скосил умные янтарные глаза и взглянул через плечо мага прямо на Гермиону. — Мы принесли радостную весть для тебя и Радужной волшебницы, — сказал он делая несколько шагов к девушке. — Смауг Ужасающий мертв! Его сразил Бард-лучник черной гномьей стрелой. Теперь дракон покоится на дне Долгого вместе с озерным городом.

— Ты уверен в том, что говоришь, Галлифракс? — недоверчиво нахмурился маг. — Если это так, то одним врагом стало меньше!

— Человек сумел понять послание, которое принес ему серый дрозд от Радужной волшебницы, — и орел снова уважительно поклонился Гермионе.

— Бард! — с облегчением выдохнула девушка, — Я думала, что схожу с ума, когда разговаривала с дроздом... Постой, как ты меня назвал? — спросила она, ошалело воззрившись на птицу.

— Так тебя прозвали дрозды, которые разносят вести по всему краю, — ответил Галлифракс. — Ты не похожа на магов этой страны, — он едва заметно кивнул в сторону Гэндальфа. — Они пришли из-за Моря в обличье древних старцев, их магия могущественна, но и только. Когда-нибудь они уйдут, и для Средиземья она останется лишь воспоминанием в летописях, а когда-нибудь забудутся и они. Ты человек. И передашь свой дар детям, а те передадут его своим. И что бы ни случилось, свет твоей магии останется в нашей стране навсегда, распространится среди народов Средиземья и подарит им благополучие и процветание.

Гермиона хотела возразить, что вообще-то хочет вернуться обратно в свой мир, и ее дети, рожденные здесь — нечто из области фантастики, но Гэндальф, деликатно кашлянув, опередил ее.

— Ты слишком далеко загадываешь, Галлифракс, мой друг. Для начала нам всем нужно остаться в живых, да разогнать ту собачью свору, что прямо сейчас движется в сторону Одинокой Горы. Нам следует поторопиться, я полагаю.

Орел наклонил голову в знак согласия. Он припал к земле, приглашая Гермиону взобраться к нему на шею. Девушка сделала это безропотно и молча, однако же успев мысленно проститься с жизнью.

Это не скачки по крышам Эсгарота наперегонки с неугомонным эльфом. Это гораздо, гораздо хуже.

Когда Галлифракс поднялся в небо, трепет и боязни растворились сами собой, и Гермиона уже не видела ничего, кроме пушистых, похожих на раскрывшиеся коробочки хлопка обрывков облаков в белом от солнца небе. Она не смотрела, как другие орлы подхватили Беорна и Гэндальфа, и, выстроившись в четкий клин, повернули на северо-восток, к Одинокой Горе.

В ее жизни не было ничего более поразительного, чем этот полет посреди облаков. Ни одно из чудес, случившихся с нею ранее, будь то первое письмо из Хогвартса или эффектное появление Минервы МакГонагалл из камина в доме ее родителей-магглов, не могло сравниться с этим чудом свободы, овладевшим ее сердцем. Хотелось одновременно отпустить руки, лихорадочно вцепившиеся в блестящие перья, и представить себя летящей рядом, словно птица.

— Галлифракс! — крикнула она, и на нее тут же уставился круглый коричневый глаз. — Откуда пошел твой род?

— Нас создали айнуры, волшебница. Мы — пастыри келвар, животных и птиц, всех живых тварей в Арде, мы живем очень долго, но редко вступаем в контакты с детьми Илуватара, а тем более с гномами. Но мы приходим на помощь, если нас призывают для праведного дела маги Средиземья, ибо обычным людям непонятна наша речь. Но, посмотри — мы почти у цели!

Гермиона сложила ладони козырьком и, приподнявшись, вгляделась вдаль. День был солнечным и ясным, и Одинокая Гора хорошо просматривалась на фоне голубого неба. Внизу проплывали знакомые уже пейзажи и спокойная гладь Долгого озера с дымящимися еще развалинами Эсгарота. Девушка охнула и прикрыла лицо руками. Ей оставалось лишь надеяться, что Бард смог выжить и выбраться из этого кошмара.

Впоследствии Гермиона вспоминала Битву Пяти Воинств, а именно под этим именем осталось сражение в анналах истории, как самое страшное, что ей только доводилось видеть.

Орочьи орды и гоблины верхом на волколаках стекались к Горе непрерывным потоком, сминая и гномьи и эльфийские рати, ряды которых стремительно редели. Черная скверна обволакивала горные отроги, подобно вязкой горячей смоле, кровь лилась рекой, и камни побурели от ее потоков, земли было не видать под телами павших. Запах крови и тлена плыл над долиной плотной завесой.

Гермиона, сидя на спине Галлифракса силилась разглядеть в толпе и всеобщей мешанине Торина и компанию, но они как сквозь землю провалились, всюду были только незнакомые ей гномы в тяжелых доспехах. Зато она, к своей радости, заметила живого и невредимого Барда, который тоже привел к Горе эсгаротских воинов и теперь сражался бок о бок с гномами и эльфами.

Орки были в бешенстве. Они сражались с мстительной яростью и безрассудством, а первым среди них был Азог, который мстил за смерть сына.

Орлы пали на них небесной карой, и появление их решило исход боя. Огромные птицы сбрасывали орков со скал, разметывали чудовищными когтями, били стальными клювами.

Внизу Гермиона увидела Беорна в образе черного медведя, который погребал под своими лапами целые десятки варгов. Его огромные зубы перекусывали варжьи шеи будто тростинки.

Гермиона не обладала эльфийским зрением, но разглядела Леголаса, который убил Азога, но которого целый десяток орков загнал на скалу и оттеснил к самому краю каменной осыпи. Она с ужасом увидела, что от падения того отделяет лишь мгновение.

— Галлифракс, поможем ему! — крикнула она, и орел рванулся к земле, разбрасывая по пути врагов. Он щелкнул клювом, приземляясь на край скалы.

— Леголас! — завопила Гермиона, протягивая руку. Эльф птицей взлетел ей за спину, и они взмыли ввысь.

Орочья лавина схлынула под натиском гигантских птиц. Внизу объединенное войско людей, гномов и эльфов, которые на время забыли о своих разногласиях, разгоняло жалкие останки вражьей орды. Эльфийские стрелы и копья настигали одиноких, бегущих прочь гоблинов.

День догорал, унося с собою последние воинственные крики, и лязг боевой стали затихал в наступающих сумерках. Битва Пяти Воинств завершилась, и на Северо-Восток пришел мир.

Невозможно сбиться с пути,

Если ты не знаешь дороги,

Пусть любви безумные боги

Будут вечно нас вести.

Через годы и расстояния,

И столетий пепел печальный,

Через темное море отчаянья,

И к раю на полпути

Мы построим собственный город

В нем радуги будут мостами

Благодать, да прибудет пусть с нами

И не тронет тления холод...

Галлифракс сделал последний круг над долиной и плавно опустился перед Парадными Вратами Эребора, заставив поспешно разбежаться суетившийся там народ. Гермиона стекла вниз по гладким птичьим перьям, будто со скользкой ледяной горки, задержавшись на мгновение , чтобы приобнять огромную птицу за шею.

Леголас ловко и бесшумно спорхнул следом и, низко поклонившись повелителю орлов, приложил ладонь к сердцу, поблагодарив его длинной певучей эльфийской фразой. Галлифракс щелкнул клювом и, ласково боднув Гермиону головой, оттолкнулся от земли и взмыл в холодное зимнее небо. Некоторое время он еще кружил над Горой, призывая сородичей громким клекотом.

Гермиона и Леголас, держась за руки, продрались сквозь толпу незнакомого люда, с ужасом и болью глядя на тела павших в битве воинов. Окровавленные людские лица с остекленевшими взорами и прекрасные бледные лица эльфов, невидящие глаза которых были обращены к небу, тела, сплошь утыканные черными орочьими стрелами, всюду изломанные эльфийские мечи, разбитые в железное крошево гоблинские ятаганы да искореженные гномьи секиры... И кругом кровь, от которой стали скользкими камни.

Наконец они увидели Барда. Озерник был бледен и, кривясь от боли, зажимал ладонью рану на плече, его щеку пересекал длинный кровоточащий порез. У его ног лежал переломленный пополам тисовый лук. Завидев девушку и эльфа, он, однако, сразу заулыбался и помахал им здоровой рукой.

— Бард! — вскричала Гермиона, бросаясь к лучнику и повиснув у него на шее. — Слава Мерлину, ты жив!

— И мне радостно видеть вас в добром здравии, леди, — смутился он, и его щеки слегка порозовели. — Я, признаться, думал, что вы мертвы, когда не встретил вас среди остальных. Я рад, что ошибся.

— Наследник Гириона оказался достойным своего предка, — торжественно произнес неведомо откуда появившийся Гэндальф. — Жители Эсгарота могут гордиться тобой. С таким лидером им и дракон не страшен.

— Благодарю тебя, маг, — поклонился Бард. — И вас, леди Эмин. Если бы вы не предупредили мой народ, Смауг унес бы с собою немало жизней. Может, среди них оказались бы и жизни моих детей.

— Не нужно, Бард, — остановила его Гермиона. — Твоя рука избавила целый край от ига огнедышащего чудища. Здесь все боготворят тебя.

— Мы собираемся строить на берегу Долгого озера новый Эсгарот, — улыбнулся лучник. — Люди избрали меня градоправителем. На дворе зима, и мы знаем, что легко не будет. Эльфы предложили нам помощь, — он дружески кивнул Леголасу.

— Так вот куда ты уходил, — прошептала Гермиона, удивленно заглядывая эльфу в глаза. — Ты осмелился пойти против собственного отца и собрал армию, чтобы помочь гномам. Гномам! Ты самый удивительный эльф, которого я только встречала, Леголас.

— Ты заслуживаешь чести встать во главе народа, — обернулся эльф к Барду. — Будь смелым и справедливым правителем. Лесные эльфы поддержат тебя в твоих начинаниях.

Гермиона не слишком внимательно вслушивалась в этот обмен любезностями. Она с растущим беспокойством искала глазами Торина или кого-нибудь еще из их отряда, но все гномы, что встречались ей, были незнакомыми. Эти суровые, угрюмые бородачи в кольчугах и шлемах переговаривались между собой на родном языке и мало обращали внимание на людей и эльфов. Наконец она увидела Ори, который, неуклюже подпрыгивая, пробирался через обломки окончательно рухнувших Парадных Врат.

— Ори! — закричала она, рванувшись навстречу. — Где Торин и остальные? Они целы?

— Леди Эмин... — пролепетал молодой гном, — Все наши в порядке, они в Горе, устраивают временный лагерь для раненых. Торина тоже задело. Нет-нет, — замахал он руками, увидев как округлились глаза девушки. — Рана не опасна. Только вот он очень сердит на вас...

— Могу представить, — облегченно вздыхая, хмыкнула Гермиона. — Главное, что он жив. А уж я постараюсь ему все объяснить.

— И еще... — Ори замялся. — Хоббит, Добытчик мистер Беггинс... он исчез. Мне жаль, но скорее всего он мертв.

Сердце Гермионы сделало бешеный кульбит. Она смотрела на Ори, как на привидение, чувствуя, будто кто-то словно бы вынимает из нее душу. Два года назад, стоя в директорском кабинете перед Дамблдором и непривычно растерянной, комкающей в руках мокрый носовой платок МакГонагалл, и выслушивая весть о гибели своей семьи, она испытывала схожие чувства. Слезы уже ослепили ее, к горлу подкатил приступ нервной тошноты.

— Вот еще! — будто сквозь вату услыхала она возмущенный голос мага. — Мой Добытчик слишком изворотлив и везуч, чтобы вот так сгинуть посреди камней! Я живо отыщу его. Мой друг, — обратился он к Ори, — отведи девушку в лагерь.

— Только не ждите теплого приема, леди, — предупредил молодой гном. — Торин очень зол. Но, кажется, он беспокоится, что с вами сталось, больше, чем злится. — добавил он.

— Иди, Эмин, — обнял ее Леголас. — Я помогу волшебнику отыскать хоббита.

Гермиона кивнула, улыбнувшись сквозь слезы, и побрела следом за Ори, не замечая заинтересованных взглядов, что бросали на нее другие гномы. Они, конечно, слыхали от птиц о молодой волшебнице, которая пришла под Гору вместе с отрядом Торина Дубощита, и им было любопытно посмотреть на нее.

Лагерь расположился неглубоко внутри, под защитой развалин, что раньше звались Парадными Вратами Эребора. Гномы были спокойны и сосредоточены, одни перевязывали раненых, другие деловито сновали по пещере, растаскивая завалы.

Несмотря на взведенные до предела нервы, Гермиона ощутила прилив радости, завидев живых и здоровых товарищей по путешествию.

Торин заметил ее присутствие сразу. Он стоял, устало привалившись к стене и вполголоса разговаривая с Даином, и потихоньку баюкал раненую руку.

Она нерешительно остановилась, будто не смея приблизиться к нему, и Торин с трудом подавил желание броситься к ней навстречу, схватить в охапку и больше никогда не отпускать. Однако же, возмущение и лютая злость все еще владели его сердцем наравне с любовью, и в этот раз переупрямили именно они.

— Зачем ты явилась сюда, ведьма? — холодно спросил он, приблизившись к ней. — Куда ты дела Камень Государя?

Гермиона попятилась, прочитав скорбь и ненависть в его темном взгляде. Даже в первые дни, проведенные с отрядом, он не смотрел на нее с такой злостью. С раздражением и досадой, будто на нечаянное недоразумение — да, несомненно, но теперь он видел в ней врага. В какой-то момент ей показалось, что сейчас он ее ударит.

— Торин, камня больше нет. Он отнял у тебя рассудок и непременно погубил бы тебя, как и твоего деда, — проговорила Гермиона срывающимся голосом. — Он должен был исчезнуть.

— Я доверял тебе! — прогремел Торин, заставив ее вздрогнуть. — А ты оказалась предательницей. Кто надоумил тебя? Эльфы? Озерники? — рычал он, наступая на нее.

Гермиона почувствовала, как горечь обиды пополам с липким страхом сжимают сердце холодной дланью. Она судорожно сглотнула, отчаянно хватая ртом воздух, и залилась бессильными слезами.

— Уходи, Эмин, — тихо произнес Торин. — Я боюсь не выдержать и убить тебя.

Ничего не видя из-за слез и спотыкаясь о камни, Гермиона развернулась и побежала прочь. Снаружи она с разбегу угодила в объятия Леголаса, и внезапно почувствовав себя уставшей и исчерпанной до дна, с облегчением спрятала лицо у него на груди. Эльф ничего не спросил, все было ясно и так. Он только успокаивающе гладил ее по плечам, положив подбородок на ее мягкую, пахнущую дымом макушку.

— Все образуется, Эмин. — сказал он. — Вместо Торина говорит его упрямство. Дай ему время. Поверь, он еще изгрызет себя сожалениями, и это будет хорошим наказанием для него.

Леголас отлепил девушку от себя и принялся вытирать ее слезы.

— Если хочешь, то можешь отправиться со мной в мое королевство, — сказал он. — Хотя сомневаюсь, что встреча с моим отцом входит в список твоих желаний.

Гермиона помотала головой.

— Тогда в озерный город, — услыхала она голос Барда. Озерник приблизился к ним и ободряюще улыбнулся ей. — Мой народ остался без дома и крова, но вы всегда найдете приют в моей семье. Не говоря уже о том, что помощь ваша может стать для нас неоценимой.

— Между прочим, о хоббите, — ухмыльнулся Леголас. — Твой драгоценный мистер Беггинс оказался еще тем хитрецом и почти всю битву провалялся без сознанья неподалеку отсюда, приложенный по голове булыжником. Откровенно говоря, он не просто живехонек, но и не заработал ни единой царапины. Хотя шишка на лбу у него весьма впечатляющая.

Гермиона счастливо шмыгнула носом и почувствовала, как сами собой высыхают слезы. Она была благодарна Леголасу, но Бард, позвав ее в Эсгарот, сам того не понимая, указал ей дальнейший путь. У нее снова была цель. Все-таки она волшебница, и пока есть люди, которым нужна ее помощь, жизнь ее не может быть безрадостной или напрасной.

* * *

Торин мрачнел день ото дня. Прошло уже несколько недель с тех пор, как он прогнал Эмин прочь, а видение ее тонкой, стремительно удаляющейся фигурки, все еще стояло у него перед глазами. Сны, в которых она представала окровавленной, с черной стрелой в груди, превращали его ночи в ад и, не давая заснуть, выгоняли из Горы под высокое и холодное зимнее звездное небо.

Он слышал, как кто-то, кажется Балин, рассказывал о том, что его волшебница живет в Эсгароте, в семье Барда-лучника, который оказывает покровительство ей и хоббиту Бильбо Беггинсу. Гэндальф, вопреки своему обыкновению, тоже никуда не исчез. Торину хотелось поговорить с ним, у него осталось много вопросов, но маг ушел следом за Эмин, даже не взглянув на гномьего короля.

Торин не интересовался тем, что происходит за пределами горы. Он мало что слыхал об эльфах и людях, правда, птицы доносили порой пустые вести. Видимо, близость весны влияла на всех не лучшим образом.

На душе у подгорного короля было и тяжко, и светло одновременно, ибо Аркенстон вспоминался теперь, как пустая безделушка, и не тревожил сердца, да только сердце Торина было уже не под Горой. Умом он понимал, что сотворил едва ли не самую большую глупость в своей жизни, но пресловутое гномье упрямство и гордость не давали ему исправить своих ошибок.

Из Железных гор, на подмогу Эребору, пришли еще гномы и сразу деятельно взялись за расчистку завалов внутри Горы, да в первую очередь в рекордно короткие сроки заново отстроили Северные Врата и мост через Бегущую, потому, что огибать Одинокую, чтобы приблизиться было из рук вон неудобно.

Недавний отряд распался. Двалин с головою зарылся в содержимое оружейной, и без устали наводил там порядок, проводя время в компании обожаемых им обоюдоострых мечей и топоров, без устали полируя их и любовно натачивая до той степени остроты, что их было страшно брать в руки.

Балин и Ори не выходили из библиотеки, на удивление мало пострадавшей, ибо драконьи поползновения на нее не распространились. Зато многолетней пыли тут было столько, что она покрывала все слоем толщиной в пару пальцев.

Кили и Фили носились по подземельям парой встрепанных ворон, всюду совали носы и успевали не только выполнять поручения, что давал им их дядя, но и умудрялись своим неуемным энтузиазмом доводить до зубовного скрежета Балина в библиотеке, Двалина в оружейной, Бомбура на кухне и Торина в абсолютно любом месте. Тот не ругал их. Теперь, когда все опасности остались позади, это обретение ими исторической Родины стало для молодых гномов приключением. Они, никогда прежде не бывшие в Эреборе, уже успели облазить Гору вдоль и поперек.

Остальные, в том числе и Торин, были заняты наиболее насущным делом — восстановлением кузней. Теперь дыма под Горой было ничуть не меньше, чем от Смауга, гудело белое от чудовищной температуры пламя, с печей обгорал вековой слой пыли, плавилась руда.

Торину довольно успешно удавалось забываться в работе, пока конец этому не положил его младший племянник. Гномы вообще не слишком одобряли поведения своего короля, Балин и вовсе перестал с ним разговаривать сразу после ухода Гермионы, но Кили день за днем что-то обдумывал, хмурился и размышлял, а однажды пришел к Торину, решительный и мрачный, будто грозовая туча. И сказал ему то, что враз разрешило все споры его дяди с самим собой.

«Сама судьба дала тебе счастливый шанс, а ты отказываешься от него. Иди в Эсгарот. И верни Эмин домой. Потому, что если ты помедлишь еще немного, за нею пойду я, забыв все наши законы. И приложу все усилия, чтобы она простила и снова поверила мне. Но в этом случае мы вряд ли когда-нибудь еще вернемся в Эребор, потому, что я своего шанса упускать не намерен.»

После этих слов Кили развернулся и ушел, оставив Торина одного. Тот думал недолго. И уже на следующее утро, предупредив только Даина, ушел к Долгому озеру.

* * *

Работы было много. Стойкие и деятельные эсгаротцы, при помощи лесных эльфов, развернули целый лагерь на берегу озера и уже начали отстраивать первые дома на голом побережье, подальше от Великого леса.

Гермиона тоже посвятила работе все свое время и с головой погрузилась в жизнь озерников. Несмотря на довольно мягкий лесной климат, все же была зима, и первой насущностью стали жилища. Гермионе не понадобилось много времени на поиск решения. Она попросила у Барда перо и чернила, и долго что-то рисовала на клочке пергамента, наморщив лоб и высунув кончик языка, а потом сунула результат своих трудов под нос Леголасу, который тоже был в лагере частым гостем. Эльфийский князь весьма впечатлился и в тот же час уволок пергамент в свое королевство. А через несколько дней эльфы принесли в лагерь целые меры плотной серой материи, напоминающей тонкий брезент. И вместе с людьми взялись за шитье палаток, чертеж которых и набросала Гермиона.

Нелишне сказать, что девушка не раз поздравила себя с тем, что когда-то не изменила своей любознательности и выведала у Артура Уизли заклинания, напоминающие заклятье незримого расширения и позволяющие помещениям быть изнутри больше, чем они казались снаружи. Проблема с жильем в лагере была решена.

Торин пришел в Эсгарот к вечеру и еще на берегу наткнулся на Бильбо и Байна, которые вытряхивали сети, громко переговариваясь и смеясь. Хоббит появлению гномьего короля поразился и не обрадовался, когда тот спросил его о Гермионе, однако направление указал беспрекословно.

— Что ему нужно от леди Эмин? — недоуменно спросил Байн, утирая мокрое от пота лицо.

Хоббит вздохнул, провожая Торина тоскливым взглядом, и с досадой бросил край невода.

— Известно что. Боюсь только, что в Хоббитон мне придется возвращаться одному.

Гермиона кружила возле очага с черпаком в руке, поминутно заглядывая в кипящий котел с булькающим в нем противопростудным зельем, и беспрестанно шевелила губами, отсчитывая про себя нужное количество помешиваний да время от времени давала короткие пояснения Тильде, которая с интересом наблюдала процесс.

Торин остановился в отдалении, чувствуя, как сладко защемило сердце. Гермиона была бледной, очевидно от усталости и недосыпа, но выглядела вполне счастливой и чему-то весело смеялась вместе с дочерью Барда.

А еще она была одета в платье, очевидно принадлежавшее Тильде. В этом простеньком голубом платье из бумазеи, с закатанными рукавами, и белом переднике, с длинной, перекинутой на грудь косой, лицом, перепачканным копотью — очевидно, она утирала со лба пот — Гермиона казалась Торину, прежде видевшему ее только в мужской одежде, такой домашней, такой беззащитной, и такой юной, что ему стало почти физически больно на нее смотреть.

Ауле, что я сотворил? Она должна сейчас быть в Горе, под моей защитой, а не варить холодной ночью под открытым небом снадобья для этих озерников!

Еще раз заглянув в котел, Гермиона взялась за тряпку и, прихватив, стала снимать его с огня, но сделала это неловко и тут же вскрикнула, ожегшись. Торин увидел, как к ней подлетел Бард, забрал ношу, и, бухнув злополучное варево на землю, с беспокойством взял ее ладонь, коротко кивнув дочери. Та вернулась через мгновение с баночкой мази, которую Бард, усадив Гермиону, стал бережно втирать в ее ладонь.

Торин сжал кулаки. Она улыбалась этому проклятому лучнику!

— И долго ты собираешься наблюдать за этим? — услыхал он за спиной насмешливый голос Гэндальфа. Маг с любопытством разглядывал его, опираясь на свой неизменный посох. — Ты весь горишь от злости. Это маленькое деревце сейчас вспыхнет, как факел, от соседства с тобой.

— Ты бы лучше молчал, маг, — проворчал Торин. — Я до сих пор не знаю, куда вы дели Аркенстон.

— Эмин выбросила его в Зеркальное. Не заставляй меня думать, что это имеет для тебя значение, раз уж ты пришел сюда. — сказал Гэндальф, видя, как изумился гном. — Девушка едва не погибла, воспользовавшись магией и переместившись в место из своих снов. Да, к слову, я бы на твоем месте поторопился. Бильбо все чаще заговаривает о возвращении в Хоббитон. Он соскучился по Бэг-энду и комфорту оседлой жизни. Он ведь Беггинс, из Бэг-Энда. Да и Бард, похоже, времени даром не теряет...

Торин смерил Гэндальфа уничтожающим взглядом, но, однако, раздумывать перестал.

— … хотя, пожалуй, у озерника здесь совсем другой интерес, — ухмыльнулся маг в бороду, глядя с каким лицом тот двинулся вперед.

Бард увидел Торина первым и поздоровался с ним легким кивком.

— Леди, по-моему, кто-то хочет поговорить с вами, — тихо сказал он, поднимаясь. — Я буду рядом, — добавил он, наблюдая как переменилась в лице Гермиона, завидев нежданного посетителя. Он спокойно взглянул Торину в глаза. — Если ты пришел снова искать ссоры, король, то тебе лучше немедленно уйти. Сейчас ты в моем городе, а я никому здесь не позволю обидеть леди Эмин.

Торин примирительно наклонил голову.

— Я пришел не за этим, — сказал он. — Ты можешь оставить нас?

Бард кивнул и ушел, захватив Тильду. Гермиона тотчас отвернулась и вновь взялась за свое зелье, черпая его и разливая в подготовленные сосуды.

— Так зачем ты здесь? — спросила она, не глядя на Торина. — Хочешь добавить еще что-то к тому, что сказал мне там, в Эреборе?

— Я и так сказал слишком много, полагаю, — грустно улыбнулся он. — Эмин, я пришел за тобой.

Она бросила на него быстрый взгляд и поспешно помотала головой.

— Я возвращаюсь с Бильбо в Хоббитанию.

— Ты возвращаешься со мной в Эребор, — упрямо повторил Торин. — Или тебя что-то держит рядом с этими озерниками?

Гермиона уперла руки в бока.

— Я нужна им. Мы тут пытаемся наладить жизнь, как видишь. Тем более, что от вас, гномов, помощи не допросишься.

— Эмин, — Торин подошел к ней и решительно выдернул из ее рук черпак. — Я действительно был неправ. Я не умею извиняться. И я все еще всего лишь старый, ворчливый, вечно всем недовольный гном. Я сказал что-то смешное? — сердито спросил он, видя, что Гермиона потихоньку начала хихикать.

— Нет, но ты великолепно смотришься с половником в руке, — ответила она. — Особенно, когда говоришь о серьезных вещах и при этом активно им жестикулируешь.

Торин молча воззрился на злополучную деталь кухонной утвари у себя в руке и, ругнувшись, отбросил ее в траву.

— Я чувствую себя свободным, Эмин. — сказал он. — Будто бы в душе рассеялся сгусток темноты. Я не хочу знать, где Аркенстон. Дарин, я даже вспоминать о нем не хочу! Просто вернись в Эребор. Ты нужна нам.

Гермиона медлила, но уверенной уже не выглядела.

— Ты должен помочь озерникам. — наконец сказала она. — Бард убил дракона и избавил тебя от большой проблемы. Тебе стоит вспомнить те времена, когда твой народ оказался в бедственном положении и скитался по Средиземью, лишившись крова. Тебе нужно научиться быть благодарным и начать платить по счетам.

Торин нахмурился, помедлил мгновение, но кивнул Барду, предлагая ему подойти.

— Ты наследник Гириона, — сказал он. — Вот и сделай то, что положено тебе по статусу — восстанови Дейл. Пусть там опять запоют медные трубы, а люди возвратятся в долину. Ты можешь рассчитывать на помощь Эребора. Под Горой достаточно золота, чтобы восстановить Северо-Восток. Эти сокровища в прошлом принесли моему народу немало горя, пусть же теперь послужат во благо.

— Слова истинного короля, — улыбаясь, похвалил Гэндальф. — Полагаю, мой дорогой Бильбо, что в твоем путешествии обратно в Хоббитанию тебе придется удовлетвориться только лишь компанией старого чудаковатого мага. Думаю, завтрашний день будет благоприятным для такой продолжительной прогулки.

— Если господин Беггинс пожелает, ему всегда окажут гостеприимство в Эреборе. — сказал Торин.

Бильбо взял Гермиону за руки.

— Эмин, я уже немолодой хоббит. И честно признаться, мне за последние месяцы осточертела походная жизнь. Я хочу домой, и не куда-нибудь, а в Бэг-энд. Так уж устроены мы, хоббиты. Милее родной норки нам не станет и королевский дворец. Но, — он погрозил ей пальцем, — Я жду тебя в гости не позднее следующей весны!

Гермиона с грустью посмотрела на Гэндальфа.

— Даже маги иногда ошибаются, — сказала она. — Как, впрочем, и эльфы.

— Ты имеешь ввиду меня?

Она медленно кивнула.

— И Владыку Элронда. Вы предсказали, что я найду путь домой, когда приключение окончится. И вот всему конец, а Англия, похоже, потеряна для меня навсегда.

Чародей нимало не смутился.

— Я всего лишь сказал, что ты отыщешь дом. Может я был не так уж и неправ?

Гермиона улыбнулась и кивнула.

— Эмин, нам пора, — сказал Торин, беря ее за руку. Его голос был мягким, но девушка явственно расслышала в нем так хорошо знакомые повелительные нотки. — Я не хочу оставаться здесь на ночь. Попрощайся с дядей.

Гермиона хотела сказать Бильбо многое, но любые слова стали вдруг бессмысленными, а фразы казались ничего не значащим набором звуков. И она закончила тем, что просто-напросто разрыдалась. Как впрочем и сам хоббит. Оба понимали, что их отныне будет разделять расстояние в полмира, и невозможно будет просто заскочить к друг другу на вечерний чай.

— Бард, — обратилась она к лучнику. — Я не прощаюсь с тобой. Мое сердце и моя магия с твоим народом. А еще я научила Тильду варить простивопростудное снадобье, магия тут не требуется, а нужные травы она теперь знает.

— Долгие проводы — лишние слезы, — встрял Гэндальф, и Гермиона подумала, что сам маг излишне расчувствовался, хоть и старался это скрыть. — Идем, Бильбо, тебе нужно выспаться перед дальней дорогой.

И он потащил хоббита прочь. Поклонившись Гермионе ушел и Бард. Тильда обняла ее, пообещав, что они в скором времени увидятся. И девушка вдруг поняла, что путь через ночное озеро к Одинокой Горе — единственное, что осталось ей. Теплый и уютный Шир далек, как золотая звезда Ненар. К тому же, ее магия нужна здесь, нужна и гномам, и людям. Ее сердце неожиданно забилось быстрее, и Гермиона внезапно осознала, что на сей раз — это предвкушение и радость. Утром я увижу старого милого Балина, Кили и Фили, смешного толстяка Бомбура... Гэндальф совершенно прав — я возвращаюсь домой.

* * *

Казалось бы, что тут особенного — весна? Да еще ранняя... Именно такой пришла она на Северо-Восток Средиземья в памятном 2942 году. Не пришла — ворвалась бурей и обрушилась лавиной непривычного тепла и птичьего гомона, вспенила воды Бегущей и Долгого озера, растопила плавучие льды на озерной воде. Тепло и весеннее солнце выгнало под свои ласковые лучи даже гномов из-под Горы. А потом, уже в апреле, пролились на стылую землю животворные излечивающие дожди, смывая следы прошлого, былой пакости, отмыли гарь с камней и бурые разводы орочьей крови, напоминающие о Смауге и Битве Пяти Воинств. А над долиной засияли негаданные радуги, которые загорались в небе сами по себе, не зависящие от того, был ли накануне дождь. И неожиданно, бывшая до этого бесплодной, земля покрылась густым ковром сочной зеленой травы с белыми и голубыми звездочками горных цветов, а обгорелые пеньки — все, что осталось от некогда густых сосновых лесов, что покрывали склоны Одинокой — обросли нежными молодыми веточками.

Пустошь Смауга, еще недавно тоскливая, наполненная лишь одиноким эхом, теперь вдруг стала тесной и суетной. Дейл помаленьку оживал. Там копошились люди и гномы, они туда-сюда сновали по гладкой, заново вымощенной камнем дороге между Горой и городом. Торин не только сдержал обещание, данное Барду, но и отрядил в помощь людям немало народу.

В Горе тоже кипела жизнь. Эребор кишел гномами Железного взгорья, многие из которых планировали поселиться тут насовсем. Гермиона недолюбливала Даина Железностопа. Это был истинный образчик гномьего племени, хмурый и угрюмый, несмотря даже на свою молодость. Он был резок и нетерпим, и почти никогда не пользовался всеобщим языком, предпочитая кхуздул Кроме того, он был весьма категорично настроен по отношению к самой Гермионе, и не уставал твердить Торину, что тот позволяет ей вести слишком вольную для женщины жизнь.

К апрелю были расчищены завалы, укреплены порушенные Смаугом коридоры и залы, заново отстроены мосты и переходы. До жилых помещений руки дошли не сразу, и по первости, жизнь продолжалась в прежнем походном режиме. Гермиона кашеварила на кухне вместе с Бомбуром, посильно помогала в любой работе, к которой только соглашался ее подпустить Торин, а по ночам накрывала людей согревающими чарами и засыпала как убитая, не чувствуя твердости камня под своей головой.

Она не замечала смены дней, живя в этой бесконечной, но уже ставшей такой привычной, круговерти и колдовала, будто дышала, чувствуя, как с каждой толикой высвобожденного волшебства, она словно бы сердцем сродняется с камнем Одинокой Горы.

Жизнь вернулась в долину. Гермиона поняла это отчетливо, когда, выбравшись одним ранним утром под умытое дождем весеннее небо, увидела, как зазеленела Пустошь Смауга. В нагретых солнцем лужах деловито копошились разъерошенные чумазые воробьи. Сердце щемяще захолонуло от простоты и значимости этого праздника жизни.

Тогда-то ей и пришла в голову грандиозная идея. И в это же теплое солнечное утро Торин не досчитался под Горой не только своей волшебницы, но и таинственным образом испарившихся Кили, Фили, Ори и Бофура, который, как впоследствии выяснилось, прихватил с собой еще и Бифура, оказавшегося ненужным свидетелем, которому компания попалась на глаза, чтобы тот ненароком не выдал их.

Их не было три дня. За это время жизнь в Горе замерла, ибо в любом взгляде Торина явственно читалось желание убивать. Он успел передумать все, начиная с вторжения неведомого врага и заканчивая крамольной мыслью о том, что младший племянник надумал-таки и сбежал вместе с Гермионой. Правда, зачем они прихватили с собой еще четверых, Торин не знал.

Когда на исходе третьего дня, уже в сумерках, компания явилась в Эребор, подгорный король уже готовился отправить отряд на их поиски.

Гермиона сияла. Они принесли с собой... саженцы. Деревья местных пород, как те, что полтора века назад росли на склонах Одинокой Горы. Сосна, падуб, красный тис... Обыкновенная молодь с опушки Великого леса. Девушка уверила потерявшего дар речи Торина, что лесные эльфы обо всем знают и не имеют ничего против. А наутро, не откладывая дела в долгий ящик, развернула полномасштабную кампанию по садово-огородным работам.

Это было немного. Но молодые деревца так отчаянно потянулись к весеннему солнцу, так быстро устремились вверх, что старики, охая и дивясь на такое чудо, поговаривали, что дело тут прежде всего в магии.

Торин глядел на это диво молча, не находя ни слов, ни объяснений творящемуся безумию. Впрочем, чаще всего его взгляд задерживался на человеческой девушке, живущей в его королевстве.

Прошло уже четыре месяца после Битвы Пяти Воинств, а он все еще не мог найти в себе сил и поговорить с нею откровенно. Наблюдая за Гермионой, Торин все чаще ловил себя на мысли, что она счастлива в Эреборе, и молился Ауле, чтобы это действительно было так.

Но желания превращались в личных ночных демонов, мучили, маяли, грызли тело и душу. Все невыносимее хотелось прикасаться, узнать вкус дыхания, почувствовать биение сердца под своей ладонью... И все чаще, в болезненном полусне, вспоминалась та ночь в Имладрисе, на берегу Быстрой речки, где невыносимо короткие мгновения нечаянного объятия и единственный поцелуй, который он украл у нее и о котором она даже не знала, решили раз и навсегда его участь.

Торин не мог предать ее доверия. Он был готов ждать и надеяться, что девушка придет к нему по своей воле.

* * *

В апреле в Эребор пришли первые гномы из Эред-Луин. В основном, это были семьи и родные товарищей Торина, их близкие друзья. Гномы радостно встречали своих знакомых, шуму и толкотни под Горой заметно прибавилось.

Пришла и младшая сестра Торина Дис. Кили и Фили не помнили себя от радости — они очень скучали по матери.

Гермиона была повергнута в культурный шок. Первые несколько дней ей приходилось собирать в кулак всю свою силу воли, чтобы не слишком откровенно пялиться на Дис, Фрину и Катрини — первых гномок, которых ей довелось увидеть. О, да, Мерлин! Они действительно были бородаты. Торин в открытую потешался над ее интересом и закономерно закончил тем, что лишился собственной бороды. Магическим путем. Правда, на время, но достаточное, однако, для того, чтобы основательно повеселить весь Эребор.

Симпатичная чернокосая Дис с живыми с хитринкой глазами, похожими на спелую ежевику, оказалась не такой, как представляла ее Гермиона. Она была доброй и веселой, беззаветно любила сыновей, была категоричной с братом и неизменно по-матерински ласково относилась к ней, но порой бывала такой строгой, что Гермиона вновь чувствовала себя школьницей.

Гномиха начала с того, что разогнала привычные походные ночевки, объяснив это тем, что порядок, наведенный в жилых ярусах, вполне позволяет иметь каждому собственный угол, а не спать вповалку, будто стая бродячих собак.

Дис окончательно изгнала беднягу Бомбура с кухонь. К слову, Гермиона очень удивилась, узнав, что милая юная Фрина приходится толстяку невестой. Третья гномиха, Катрини, оказалась женой Глоина.

Несмотря на неуклонно растущую симпатию к девушке и даже выслушав ее историю, Дис не пожелала воспринимать ее, как пришелицу из другого мира и скидок делать, по-видимому, не собиралась. И с энтузиазмом взялась за дело. Точнее — за ее перевоспитание. А именно — за шитье платья для Гермионы, весьма категорично заявив, что та носит совершенно непотребные для женщины штаны с рубахой. Девушка попыталась было возразить, но встретилась со стеной, еще более непробиваемой, чем Торин, потому, что упрямая гномиха никак не хотела взять в толк доводы волшебницы по поводу удобства той или иной одежды.

И через некоторое время Гермиона сдалась. И стала носить темно-синее платье с широкими рукавами и разрезами по бокам, виртуозно изукрашенное серебряной нитью, под которое полагалось носить длинную белую рубашку с глухим воротом.

Дис была довольна. И с типично женской проницательностью заметила, что ее брат был доволен еще больше.

Торин относился к Гермионе с неизменной теплотой, бережно и ненавязчиво приглядывая за ней, продолжая оберегать и заботиться. Благодаря ему, несмотря на настороженное отношение к ней многих гномов, она ни минуты не чувствовала себя чужой.

Но иногда его поведение сбивало с толку и огорчало ее.

Она часто бывала в Дейле, причем не видела в этом ничего особенного и ходила туда в одиночку, вела разговоры с Бардом, наблюдала за строительством, понемногу помогая магией, и продолжала это делать даже тогда, когда заметила, что ее отлучки не радуют Дис и ее брата. Но, когда она стала собираться в Эсгарот, чтобы повидаться там с Леголасом, то встретилась с препятствием в лице Торина, который вознамерился не позволить ей это. Гермиона, справедливо рассудив, что она вполне может решить за себя сама, стала упорствовать, и закончила тем, что оказалась запертой в собственных комнатах, а после и вовсе получила категорический запрет выходить из Горы без сопровождения. Гермиона поначалу не восприняла его всерьез, но Торин свое слово сдержал, и при первой же ее попытке выйти через Северные ворота, ей перекрыли дорогу немного смущенные, но решительно стоявшие на своем стражники.

Она попробовала искать поддержки у Дис, но потерпела неудачу. Гномиха утешила ее, вытерла ее слезы, но, однако, не посочувствовала, заметив, что согласна с братом, и посоветовала девушке ему не перечить.

И Гермиона неожиданно не стала, удивив этим не только Торина, но и саму себя. Сначала у нее была мысль прикрыться невидимостью и по-тихому сбежать из-под Горы к эльфам или озерникам, но, прислушавшись к себе, она поняла, что ей совершенно не хочется выглядеть со стороны капризным, неразумным ребенком и успокоилась. А Торин уже через несколько дней взял ее с собой в Дейл. А потом-таки отпустил ее в Эсгарот, взяв, однако, слово, что она не будет соваться в Великий Лес и согласится на провожатых в лице Кили и Фили.

* * *

Гермиона уже несколько минут стояла перед зеркалом в покоях Дис, критически разглядывая свою буйную шевелюру, и попутно корчила уморительные рожицы, кося глазами и высовывая кончик языка. Она вдруг вспомнила, что не стригла волосы уже почти три года, и теперь кудрявая лавина длиной почти до талии стала причинять ей неудобство.

Дис сидела, склонившись над шитьем. Улыбка то и дело кривила ее губы. О, Махал, благодарю тебя! Ты поздно услышал мои молитвы, но все же послал мне дочь.

— Сколько тебе лет, Эмин? — спросила она, отрываясь от работы.

— Семнадцать... наверное, — с сомнением произнесла Гермиона, сдувая с лица прядь волос. — Я родилась осенью. И на этом мои представления о времени заканчиваются. В Арку я упала зимой, а в Шире в этот же момент оказалось лето, — она улыбнулась удивленному взгляду Дис.

— Ты еще совсем ребенок, хотя тебе уже столько пришлось пережить. — сказала гномиха. — В твоем возрасте я еще играла в куклы.

Гермиона снова отвернулась к зеркалу. Кудри лезли в глаза, и проблема требовала немедленного решения.

— Дис, ты можешь дать мне ножницы? — серьезно спросила она.

Гномиха кивнула и потянула с полки большой деревянный ящик для мелочей.

— На что они тебе?

— Волосы хочу остричь, — беззаботно отозвалась Гермиона. — Так, — она показала ладонью у плеча. — А еще лучше, так, — ладонь переместилась на середину шеи...

БАХ!...

Тяжелый ящик вырвался из рук Дис и с грохотом рухнул на каменный пол. Гномиха угрожающе сдвинула брови и уперла руки в бока.

— Чего удумала? — возмутилась она и принялась собирать раскатившуюся мелочевку. — Стригут больных лихорадкой, а люди — еще неверных жен да гулящих женщин. Ты к которым из них собираешься присоединиться?

— Дис, я не привыкла носить такие длинные волосы. Они мне мешают, — заныла Гермиона тоном капризного ребенка. — Дошло до того, что моя коса цепляется за все, что попало!

— А не стоит молодой девушке лезть, куда попало! — заметила гномиха. — Садись-ка, — приказала она.

Гермиона послушно опустилась в кресло, и Дис взялась за гребень.

— Заплету тебя так, что волосы мешать не будут, — улыбнулась она, перебирая каштановые пряди.

Гермиона откинулась на спинку кресла, отдавшись умелым рукам гномихи, и даже прикрыла глаза, поймав себя на том, что едва не мурлычет от удовольствия. Руки Дис двигались плавно и неторопливо, расчесывая прядь за прядью и выплетая из них что-то неизвестное. Одновременно она напевала нежную и необыкновенно завораживающую мелодию с немного странным ритмом. Она удивительным образом расслабляла, буквально выветривая из головы любые мысли. Наверное, это была колыбельная.

Девушка совсем сомлела, убаюканная тихим голосом гномихи, и не услышала, как отворилась дверь. На пороге столбом застыл Торин, воззрившись на представшую перед ним картину с трудно определяемым выражением на лице. Он уже хотел войти, но сестра предупреждающе зыркнула на него черными глазами и мотнула головой. Уйди прочь!

Торин молча подчинился.

— Ну вот, я закончила, — сказала Дис, подводя Гермиону к зеркалу, и с удовольствием наблюдая, как девушка заулыбалась, разглядывая замысловатую вязь из кос, похожую на кружево.

— Это очень красиво, — улыбнулась она, проводя пальцами по вискам. — Но я не знаю, удастся ли мне распустить их самостоятельно.

— Тебе и не нужно. — усмехнулась Дис, и глаза ее блеснули. — Сама переплету. Эмин, как ты относишься к моему брату? — вдруг спросила она.

Гермиона немного удивилась этому неожиданному интересу, но ответила, не задумываясь.

— Я уважаю Торина. У него сильный характер и храброе сердце, что делает его прекрасным лидером. Думаю, он самый лучший король, которого только мог пожелать Эребор.

Дис нахмурилась. Ее явно не удовлетворил ответ волшебницы.

— А знаешь ли ты, как он относится к тебе?

Гермиона задумалась.

— Он добр и заботится обо мне. Он защищал меня от напастей во время путешествия. Думаю, мы друзья. Правда, иногда я перестаю его понимать, — добавила она. — Когда я по вечерам выхожу на смотровую площадку понаблюдать за звездами, он может прийти следом и долго стоять у меня за плечом, ни говоря ни слова. В такие моменты он так пристально наблюдает за мной, что мне становится не по себе, и я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы сбежать.

Дис с минуту смотрела на нее во все глаза, и выражение ее лица красноречиво менялось от недоуменного к удивленному, а затем к гневному.

— О, Махал! — всплеснула она руками. — Мой глупый упрямый брат так ничего тебе и не рассказал!

Теперь пришла очередь поразиться Гермионе.

— Кили посвятил меня в историю, что произошла с вами в Лихолесье, — осторожно начала Дис.

— Я была бы просто счастлива, если бы кто-нибудь посвятил в нее и меня, — с иронией произнесла Гермиона. — Потому, что именно этой темы все вокруг упорно избегают.

— О, милая, я знаю, — сочувственно сказала гномиха, ласково поглаживая ее по голове. — На долю моего сына выпало нелегкое испытание, но он с честью держит его. Ты ведь знаешь, что он любит тебя?

Гермиона смущенно молчала.

— Судьба сыграла с вами троими недобрую шутку. Мой сын и брат виноваты оба. Они должны были все объяснить тебе сразу.

Дис тяжело вздохнула, словно бы собираясь с духом.

— Когда Торин вызвал на поединок лесного короля и победил его, он тем самым не только вызволил тебя из плена. Вступил в силу древний закон моего народа. Ты ведь знаешь, что численность наша неуклонно сокращается оттого, что среди нас очень мало женщин. Среди родившихся младенцев девочки составляют не более четверти. Гномы берегут своих женщин. Но горькая правда состоит в том, что наши девушки не всегда выходят замуж. Они слишком упрямы, и если не могут быть с теми, кого любят, то отказываются от семьи вообще. Спасение жизни, чести или свободы молодой женщины дает мужчине, вступившемуся за нее, определенные права... В тот момент Торин прежде всего хотел вызволить тебя и спасти жизнь моему сыну, который кинулся бы в драку не задумываясь, и непременно бы погиб. Кили было горько, но перечить главе своего рода в таком вопросе он не мог. Таким образом, твоя судьба решилась.

Гермиона почувствовала, что краснеет до самых корней волос.

— Решилась?! — завопила она, вскакивая с места. — Дис, я не его собственность! Черт возьми, я не принадлежу к вашей расе, ваши варварские законы не могут распространяться на меня!

— Вряд ли это кого-нибудь волнует — спокойно ответила гномиха. — И уж тем более это не заботит моего брата.

Гермиона со стоном упала в кресло.

— Но зачем ему чужачка?! Я не просто человек, я ведьма, явившаяся из другого мира!

— Сердце, которому вздумалось полюбить, порой играет со своим владельцем злые шутки, — серьезно сказала Дис. — А Торин любит тебя. И ждет, хотя имеет право взять тебя в жены и без твоего согласия. Эмин, он молчит почти год, потому, что не хочет тебя ни к чему принуждать. Дай ему шанс. Мой брат заслужил немного счастья.

Гермиона чувствовала, что ее успевший стать привычным мир рушится. Она закрыла пылающее лицо руками и неожиданно для себя разразилась слезами. Дис вздохнула. Приподняла пальцем ее подбородок, очень внимательно заглянув в глаза.

— Вы оба очень упрямы, — сказала она. — Послушай меня. Не произошло ничего, что стоило бы таких горьких слез. Все женщины выходят замуж.

Гермиона перестала реветь и уставилась на нее круглыми от изумления глазами.

— За..замуж? Дис, я не могу выйти замуж! Мне семнадцать лет! В таком возрасте, девушки в моем мире учатся в школе, покупают сахарные перья в Сладком Королевстве...ходят с парнями за руку... Потом они поступают в университеты, работают... — лепетала она.

— Ты больше не в своем мире, — строго осекла ее гномиха. — Все вокруг считают тебя одной из наших женщин. А наша жизнь подчиняется другим законам. — она мягко улыбнулась, видя как заплескалась паника в глазах перепуганной девушки. — Неужели все так плохо?

Гермиона нервно сглотнула, пытаясь успокоиться и прислушиваясь к себе. И внезапно поняла, что все, возможно, образуется и встанет на свои места. И что несчастной она себя не чувствует. Хотя обнаружить себя загнанной в угол обстоятельствами и собственными чувствами было не слишком приятно. В конце концов, я пока еще хозяйка самой себе. Наверное.

Она подняла на Дис залитое слезами лицо и отрицательно помотала головой.

— Ну вот. — удовлетворилась гномиха. — А теперь ответь мне еще на один вопрос, и обещаю, что отстану от тебя. — она хитро прищурилась. — Тебе ведь тоже небезразличен мой брат?

Гермиона снова залилась краской и, закрыв лицо руками, бесконечно закивала. Да, да, о, да...

* * *

Впервые за несколько месяцев Гермионе было тесно в Горе. После разговора с Дис она целый день пыталась подвести свои чувства к единому знаменателю, и кружила по лабиринтам коридоров и переходов, всеми силами избегая Торина. В какой-то момент, только чтобы не попасться ему на глаза, она даже скрылась в оружейной, приведя Двалина в шок и неуемное веселье своим испуганным внешним видом.

Ей везло, и с Торином она не столкнулась ни разу. К середине дня она немного успокоилась и, покончив с делами, отправилась в библиотеку к Балину. Тот обещал ей накануне подобрать несколько интересных книг.

Старый гном повел себя странно. Сначала на его лице отразилось изумление, потом он расцвел такой радостной улыбкой, что Гермиона насторожилась. Она честно пыталась читать, но внутренний раздрай возобновился с удвоенной силой. В конце-концов, неловко достав с полки книгу и по нечаянности завалив Балина свитками, она сбежала и из библиотеки.

Весь день она ловила на себе странно счастливые улыбки гномов, особенно ее друзей по отряду, которые, подобно Балину, расплывались на их лицах при одном взгляде на нее. Она отвечала вымученными полуулыбками, не понимая в чем дело, и уносилась прочь. Паника накрыла ее, когда ее бросились обнимать Фрина и Катрини, бормоча что-то радостное на кхуздуле, и она, не выдержав, кинулась наутек.

Она пронеслась по знакомой путанице переходов и вылетела под вечернее звездное небо через ту самую потайную дверь, которая привела отряд в Эребор. Гермиона вспомнила про нее, когда Торин отказался выпускать ее из Горы. Дверь открывалась изнутри гораздо проще, чем снаружи — в стене был рычаг.

Она прислонилась к прохладной каменной стене и, прикрыв глаза, с удовольствием вдохнула прохладный ночной воздух. Голова сразу закружилась, вечерний холод скользнул под тонкую ткань платья, выгоняя целый табун мурашек. Гермиона зябко поежилась и открыла глаза.

И охнула, увидев, что перед нею, сложив руки на груди и задумчиво разглядывая ее, стоит Торин. Она тут же почувствовала, как начинают гореть уши, и от души порадовалась наступившим сумеркам.

— Ты следил за мной, — утвердительно произнесла она, прижимая ладони к пылающим щекам.

— Да. Я просил не выходить из Горы в одиночку, — тихо сказал он. — Почему ты никогда не делаешь так, как я прошу?

— Наверное, потому, что я не люблю сидеть под замком. И в этом вопросе я не менее упряма, чем ты. — пролепетала Гермиона, пятясь от него. — К тому же, здесь нет никакой опасности.

— Тогда чего ты так боишься? — усмехнувшись, возразил Торин. — Неужели меня? Хотя, ты не так уж неправа, — вздохнул он. — Опасность есть везде, даже внутри нас самих.

Гермиона с усилием отлепила от гортани присохший язык.

— Я не боюсь тебя, — сказала она. — Мне нужно было выйти наружу, иначе я бы просто задохнулась. Сегодня все идет кувырком.

Торин подошел на шаг ближе и протянул ей руку.

— Подойди ко мне, — последовал тихий приказ, и Гермиона не нашла ничего лучше и подчинилась.

Рука Торина медленно поднялась, пальцы осторожно скользнули по ее щеке, любовно очерчивая контуры лица. Гермиона неосознанно подалась навстречу его ладони и успела заметить, как в глазах гнома мелькнуло тщательно скрываемое довольство. Он улыбнулся и обернул руки вокруг нее, прижимая спиной к своей груди.

— Ты каждую ночь приходишь под эти звезды, — услышала она его голос совсем близко. — О чем ты думаешь, когда смотришь на них?

— О том, кто я, — подумав, ответила она. — Последний раз я слышала свое прежнее имя из уст дяди Бильбо два года назад. Гермиона. С тех пор никто никогда меня так не звал. Собственно, кроме дяди и Гэндальфа, никто даже не знает, что прежде у меня было другое имя. И прежняя жизнь тоже была. Ведь мне не приснился Хогвартс? И Гарри, и Рон, и мои родители — все они были реальны?

Торин заставил ее повернуться и осторожно взял ее лицо в ладони. Несколько мгновений он пристально вглядывался в ее потемневшие глаза, потом улыбнулся, привлекая ее к себе.

— Ты поняла, что только что сказала? Прежнее имя. Прежняя жизнь. А здесь и сейчас выходит, что настоящая? Прислушайся к себе и скажи, каким именем ты сама себя называешь?

Вопрос был риторическим. Всезнайка Грейнджер погибла два года тому назад, упав в Арку Смерти.

И Гермиона вдруг поняла, что для того, чтобы этот жизненный паззл наконец сошелся, не хватает лишь одной маленькой детальки — ее самой. Не ее — Гермионы, а ее — Эмин, Радужной волшебницы Средиземья. И пустой квадратик этот находится здесь, в Эреборе, рядом с суровым гномьим королем.

Ночное небо было низким, как это всегда бывает летом, и казалось, что еще немного, и оно упадет и укроет Гору сверкающим покрывалом. Совсем близко чиркнула и погасла падающая звезда.

— У людей есть обычай, — заметила Гермиона. — Если увидеть, как падает звезда, то твое заветное желание непременно исполнится.

Торин усмехнулся.

— Почему ты считаешь, что он есть только у людей? Я тоже успел подумать о том, чего хочу больше всего на свете, пока звезда падала.

— Вот как? И какое заветное желание у подгорного короля?

Торин придвинулся ближе, и Гермиона почувствовала, как его дыхание обжигает ее шею.

— Я хочу, чтобы ты любила меня, — просто сказал он.

Гермионе показалось, что сердце ее внезапно отправилось в путешествие к центру земли. Она вымученно улыбнулась.

— Будет исполнено, Ваше Величество, — сказала она, дивясь собственной смелости, и, опустив глаза, добавила: — Уже исполнено...

Эти ее простые слова будто сняли заслон, который день за днем так старательно выстраивал для себя Торин. С полузадушенным стоном он сгреб ее в охапку и уткнулся лицом в изгиб ее шеи. Гермиона охнула и уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь отстраниться, когда почувствовала прикосновение его губ к своей коже.

— Я не хочу быть насильником, — простонал Торин, слегка ослабляя объятие и целуя ее в лоб. — Прости, что молчал.

— Ты поступил правильно, — спокойно ответила она. — Если бы я обо всем узнала еще в Лихолесье, то непременно сбежала бы обратно к Трандуилу.

Торин тихо рассмеялся и прижал ее крепче.

— Ты всерьез думаешь, что я отпустил бы тебя? Ты украла мое сердце, волшебница, а я украл тебя. Я отставляю тебя себе, слышишь? Ты принадлежишь мне теперь, — мурлыкнул он, настойчиво целуя ее в шею. — Между прочим, известно ли тебе, что именно наплела из твоих волос моя хитрая, предприимчивая сестра? — он приник губами к самому ее уху, — Это не просто косы. Это прическа сговоренной невесты. Так матери заплетают своих дочерей с того момента, когда вопрос об их скорой свадьбе считается решенным. — он сделал паузу, и Гермиону неожиданно испугал его потемневший, полный желания взгляд. — В первую брачную ночь жених распускает эту прическу. Скоро и я расплету твои косы, Эмин.

От этого вкрадчивого обещания, произнесенного глухим, хриплым от предвкушения голосом, она ощутила трусливое желание бежать от гнома как можно дальше. Так вот почему все сегодня так на меня смотрели!

— О, Мерлин! — простонала она, закрывая ладонями горящее от стыда лицо. — Кажется, я убью Дис...

Мгла — лежит на пути,

Страх — но нужно идти,

Боль — от чувства вины,

Страх — что сбудутся сны,

Рок — до дна исчерпать,

Страх — все решить и узнать,

Ключ — запирающий дверь,

Страх — радостей и потерь,

Все — в твоих лишь руках,

Но — как же мучает страх!...

Двойная подвода, груженная бочками так, что, казалось, еще немного — и они раскатятся по улице, запряженная парой мохноногих серебристых в яблоках лошадок, что тяжелой поступью своих копыт нарушали тишину утренней гулкой горной зорьки, медленно ползла по кривой выложенной разноцветной брусчаткой улочке Дейла. Улочка кривилась, то поднимаясь в гору, то спускаясь, и державший поводья дюжий, просто одетый мужчина лет сорока внимательно поглядывал под колеса, явно опасаясь, что уставшие лошадки споткнутся на этой ненадежной дороге. Его спутник был моложе и гораздо спокойнее, он был местным, по-видимому, и поэтому чувствовал себя так уверенно.

— Не трясись, друг, дорога надежная, — усмехнувшись, сказал он. — Город, конечно, не успел отстроиться полностью, хотя первая зима была мягкой, весна ранней, а лето долгим да жарким. Дейл уже не похож на те обугленные развалины, что оставил после себя Смауг, да будет его имя проклято вовек!

— Ты говоришь так, будто видел это своими глазами! — хмыкнул его спутник.

— И видел, — обиженно отозвался местный. — Пришел сюда из Эсгарота, когда воды Долгого озера только сомкнулись над телом дракона! Среди зимы да посреди голой пустоши было несладко.

— Не похоже это место на пустошь, — бросая беглый взгляд вокруг, отозвался приезжий. Улицы зеленели, улыбаясь окошками заново отстроенных домов, цветники готовились запестреть душистым разноцветьем, а над крышами снова плыли воздушные змеи.

— Долина так и останется Пустошью Смауга. Король Бард и король Эребора Торин Дубощит решили, что это будет назиданием для потомков. Ты не пожалеешь, что решил перебраться сюда. — сказал местный. — Эту долину будто валары благословили. Люди сюда стекаются, все растет, цветет, дело горит в руках мастеров. Ты хороший кузнец, если я правильно помню, а тут они вот как нужны, — он провел ладонью под подбородком. — Гномы, конечно, помогают, но у них самих под Горой все проклятой ящерицей так порушено, что и за год не управиться.

— Я слыхал, гномы сокровищ не пожалели, чтобы помочь людям Дейл отстроить, — заметил приезжий. — Брехня, верно? Чтобы гномы, и с золотом по доброй воле расстались! — хохотнул он.

— Иногда слухам стоит верить, — веско возразил местный. — Потому, что не золото и самоцветы — главное сокровище гномов. И Камень Государя, сгинувший неведомо куда, давно забыт. Послушай, что я тебе расскажу, — он склонился к собеседнику. — Под Горой с гномами живет человеческая женщина. Ее-то и называют теперь сердцем Эребора и сердцем короля Торина. Его жена Эмин.

Глаза приезжего изумленно округлились.

— Она волшебница, — продолжал местный. — Гномы берегут ее, а Торин не спускает с нее глаз. Она много времени проводит здесь, в Дейле, советует, где лучше заложить строительство новых домов или пробурить скважину, сажает цветы, даже просто играет с детьми в салки. И тогда становится так тепло, будто бы сама магия согревает город. Старики говорят, долина ожила так быстро неспроста, и что сама Йаванна пришла на землю в образе этой девушки.

— Чтобы человеческая женщина, и по своей воле в подземелье жила?! — покачав головой, охнул приезжий. — Хотя, кто их разберет, этих магов...

Утро занималось медленно. Было самое начало весны, и день в горах не успел еще заметно прибыть, и зимние сумерки все еще не отпускали этот край.

Во влажном воздухе громко прогрохотал топот копыт, и мужчины остановили упряжку, подавшись в сторону, чтобы пропустить раннего всадника-лихача. Мимо со звонким ржаньем вихрем пронесся белоснежный длинногривый конь. На спине он нес седовласого старика в остроконечной шляпе с длинным узловатым посохом в вытянутой руке.

— Гэндальф Серый пожаловал, — опознал всадника местный. — Он направился прямиком к Горе.

— В местах, откуда я родом, про него давно не слыхали, — пожал плечами приезжий. — Какие у него дела с гномами?

Его друг раздумчиво пожал плечами.

— Маги! Кто их разберет...

* * *

Гэндальф не был в Эреборе больше года, однако, стражи Северных Ворот впустили его, едва завидев. Старый волшебник в серой хламиде был одним из тех, кого король Торин был рад видеть в любое время.

Но сегодня маг был серьезен и вдумчив, и Торин почуял неладное. После ничего не значащих фраз и обмена новостями, подгорный король пристально всмотрелся в лицо волшебника и решительно произнес:

— Хватит ходить вокруг да около, Гэндальф. Полагаю, ты явился не для того, чтобы поздравить меня с женитьбой. Тем более, что женился я почти год назад.

— Я слышал об этом, — уклончиво отозвался волшебник. — Впрочем, о том, что гномий король из рода Дарина взял в жены человеческую женщину, в Средиземье не говорил разве что только ленивый. — Гэндальф вдруг посерьезнел. — Я пришел поговорить с Эмин, Торин. Мое дело не терпит отлагательства. Я нашел Врата в ее мир.

Торин ощутил, как кровь прилила к лицу, и изнутри ожгло паническим жаром. Он на мгновение прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. А потом неожиданно поднялся и стал угрожающе наступать на волшебника.

— Зачем ты явился в долину, Гэндальф Горевестник? — прошипел он. — Ты пришел под мой кров, чтобы разрушить все то, к чему я так долго шел?

— Эмин имеет право знать об этой находке, — спокойно возразил маг. — Ты не можешь отрицать, что она всегда хотела вернуться, и теперь я могу ей в этом помочь.

— Эмин счастлива в Эреборе! Уходи, маг. Уходи, и не возвращайся под Гору никогда!

— Я понимаю твои чувства, Торин, — волшебник мягко положил руку ему на плечо. — Но послушай моего совета — не стоит строить свое счастье на лжи. Когда-нибудь она узнает о том, что ты утаил от нее, и тогда ваши отношения никогда уже не станут прежними.

Торин хотел возразить, но отворилась дверь, и в зал влетела сияющая Гермиона.

— Гэндальф! — вскричала она, повиснув у него на шее. — Маг всегда приходит вовремя, да?

— Что сказать? Не каждый день мне выпадает такая честь, и мне на шею бросаются подгорные королевы! — лукаво улыбнулся маг. — У меня для тебя вести, а вот хороши они, или нет — решишь сама. Врата в твой мир найдены. Но времени мало. Проход должен быть закрыт как можно скорее, и если ты хочешь, — он сделал многозначительную паузу. — то отправиться мы должны немедля. Путь далекий.

Гермиона с лихорадочным блеском в глазах смотрела то на мага, спокойно ждущего ее решения, то на мужа, во взгляде которого явственно читались паника и ярость. Одинокая слеза медленно сползла по ее щеке. Гермиона медленно подошла к Торину.

— Я должна, понимаешь? — зашептала она, утыкаясь ему в плечо. — Я не смогу спокойно жить, если не узнаю, что сталось с волшебным миром и моими друзьями. Я должна расставить все точки, должна...

Торин не помнил, что ответил ей, не помнил даже ее лица в тот момент. Его снова рушился, и он ничего не мог с этим поделать. Он мог только смотреть, как его жена поднимается в седло позади Серого мага и исчезает в туче дорожной пыли, взметнувшейся из-под копыт его коня.

* * *

Гарри Поттер не мог объяснить, почему в этот декабрьский день за окном всегда шел дождь. Серый, липкий, превращающий празднично белый снег в грязное месиво. А ведь еще вчера они с Джинни и их двухлетним сыном Джеймсом были в гостях у Уизли и лепили снеговика под искристым зимним солнцем. Наверное, теперь тот уже превратился в жалкую грязную лужу.

Он подошел к окну и осторожно отодвинул в сторону легкую полупрозрачную занавесь. С тех пор, как он и Джинни Уизли поженились и поселились в доме на площади Гриммо, здесь многое поменялось, и особняк уже не был тем темным мрачным зданием, битком набитым богартами и крикливыми портретами, каким его помнил Гарри. В частности, Джинни заменила тяжелые плюшевые портьеры, в которых стаями гнездились докси. Впрочем, портрет миссис Блэк остался на своем законном месте, и эмоциональная даже в таком виде мать Сириуса умудрялась отдуться за всех, кого переселили на чердак.

Из столовой послышался жуткий грохот пополам с ругательствами. Гарри тяжело вздохнул и прикрыл глаза, поблагодарив Мерлина за то, что мудрая Джинни вчера решила остаться в Норе.

Сириус. Его крестный, вероятно, разнес полкухни в поисках еще одной бутылки Огденского. С определенных пор у Гарри вошло в привычку прятать спиртное по тайникам. Впрочем, теперь на Сириуса накатывало на удивление редко, и до зеленых гоблинов он напивался исключительно в те дни, когда суетливый, окутанный ветвями омелы декабрь, уверенно приближал рождественские праздники.

И очередную годовщину битвы в Министерстве.

Гарри с трудом протолкнул горький комок, застрявший в горле. Пять лет. Прошло уже пять лет с тех пор, как он не уберег лучшую подругу. Позволил ей умереть, услужливо подсказал внутренний голос, и молодой волшебник был с ним абсолютно согласен.

За прошедшее с тех пор, очень долгое, невыносимое длинно тянувшееся время, он сроднился со своей болью, научился не думать о Гермионе ежедневно, даже ежечасно, и внутри уже не болело, будто бы обожженное, а тупо ныло, не давая забыться.

С Роном они не виделись года два. После трагедии в Отделе Тайн тот утешился быстро, и уже спустя месяц нашел отдохновение в объятиях Лав-Лав. Гарри, ослепший от горя и ярости, в неконтролируемом порыве наговорил другу достаточно для того, чтобы тот перешел в категорию бывших. Они так и не помирились, а потом, когда Рон уплыл в собственный кошмар, потеряв в битве Фреда, было уже поздно что-либо менять. Откровенно говоря, Гарри не слишком этого хотел. Война изменила Рональда Уизли далеко не в лучшую сторону.

Гарри повезло больше всех. У него была Джинни. Она не дала ему пропасть тогда, после гибели Гермионы, и после, когда в решающей битве с темнейшим волшебником тысячелетия он потерял многих, кто был ему дорог. День за днем не давая ему замкнуться в себе и обрасти кошмарами, помноженными на безысходность и чувство вины, она вела его к мысли, что жизнь продолжается, что худшее позади, и пора выползать из старой раковины.

С Сириусом дела обстояли гораздо хуже. Никто из свидетелей происшедшего не сомневался, что именно сделала Гермиона. Она спасла его от падения в Арку Смерти, оттолкнула и провалилась туда вместо него. Именно последнее и стало основой терзаний последнего из Мародеров. Он, старый грешник и бывший узник Азкабана, был жив, и вместо его бесполезной никчемной жизни, прервалась жизнь юной девочки. Сердце Сириуса этого не выдерживало.

Пил он много. И в горячечном угаре становился совершенно неуправляемым, громил особняк на Гриммо, и однажды даже едва не спалил Вальбургу. Правда, последнее обеспечило в доме почти двухнедельную тишину.

Сириус окончательно слетел с катушек после финальной битвы, в которой погибли Ремус и Нимфадора. И Гарри был бесконечно благодарен Джинни, которая не только согласилась выйти за него замуж в эти тяжкие месяцы, но и терпеливо сносила закидоны его крестного и попутно успевала обустраивать уютное семейное гнездышко. Да еще и родила ему сына в неполные семнадцать.

Гарри с тоской окинул взглядом улицу. Почему дождь всегда идет именно в день смерти Гермионы? Зимний дождь. Так знаково. Он с досадой задернул занавеску.

Грохот на кухне перешел в многократно помноженный звон бьющегося стекла, а после — в гнетущую тишину. Гарри тяжело вздохнул и вышел из гостиной, попутно прихватив с каминной полки флакончик с отрезвляющим зельем. В последние дни оно занимало там почетное место.

Напоив Сириуса снадобьем и пинками транспортировав его в спальню, молодой волшебник вернулся в гостиную и устало рухнул в ближайшее кресло, поймав себя на том, что он тоже не прочь выпить чего-нибудь горячительного.

Он уже потянулся за бутылкой коньяка, как вдруг камин, швырнувшись снопом зеленых искр, заставил его шарахнуться в сторону. В пламени возникла голова Дамблдора.

— Черт возьми, директор! Вы способны напугать хуже Кикимера, когда появляетесь вот так.

— Гарри, мальчик мой, — голос старого директора подозрительно дрожал. — Мне жаль, если пришлось тебя отвлечь, но дело срочное. Ты должен немедленно явиться в Хогвартс.

Молодой человек почесал в затылке. Дамблдор казался взволнованным не на шутку.

— Э.. директор, сейчас не лучшее время для визита, — сконфуженно произнес он, ероша волосы, — Сириус, вы понимаете... он не в лучшей форме. Я не могу оставить его. Не теперь.

— Сириуса тебе лучше захватить с собой, — серьезно сказал Дамблдор. — Поверь, ему необходимо увидеть то, что в этот момент вижу я, иначе он никому из нас не поверит. Не тяни, Гарри, камин останется открытым не более, чем на десять минут.

С этими словами голова директора исчезла, а молодой Поттер, почесав в затылке еще раз, отправился наверх, расталкивать своего крестного.

* * *

Здесь не было ветра, не было птичьего чириканья и вездесущего шуршания мышей-полевок в серой траве. Недвижные черные сосны вздымались к затянутому дымкой небу как гигантские ощетинившиеся стрелы.

Казалось, у этого места нет ни времени года, ни дня, ни ночи, и само оно застыло в срединном положении и вечном зловещем сне. Белесый туман, пронизывающий холод, несмотря на конец весны, гулкое эхо и влажный ковер из старой хвои под копытами испуганных лошадей, поглощающий все звуки — все это делало перевал Двимморберг поистине потусторонним местом.

Гермиона давно не испытывала такого чистого, незамутненного страха и острой тоски. С едва сдерживаемым трепетом в сердце смотрела она на острые каменные зубцы, поднимающиеся по обе стороны от узкой тропинки, по которой они с Гэндальфом ехали уже час.

Старый маг в серой хламиде чаще молчал, чем говорил, и все те долгие недели их путешествия предпочитал оставлять юную королеву наедине со своими мыслями. Гермиона была благодарна ему за это.

Это путешествие не далось ей легко. Терзали смутные страхи, ночные кошмары не давали спать, но более всего мучили укоры совести, а разорванное напополам сердце стремилось в Эребор. Душа болела и ныла от неизвестности и страха того, что она найдет по ту сторону Врат.

Гермиона ясно отдавала себе отчет в том, что желание развернуться и бежать обратно к Одинокой Горе является на данный момент доминирующим чувством в ее сознании. Одному Манвэ было известно, каких усилий ей стоило его подавлять.

Владыка Элронд, гостеприимством которого они воспользовались по пути, оказался более разговорчивым. Он расспрашивал подробности о Приключении, Битве Пяти Воинств, интересовался, как идут дела в Эреборе и у людей, изъявлял желание посетить Север Средиземья в самом ближайшем времени. Гермиона заметила, что он намеренно обходит тему их с Гэндальфом предприятия. Ей нужен был совет, но интуиция подсказывала, что пришло время принимать собственные решения и отвечать за свои поступки.

— Что это за место, Гэндальф? — спросила она, натягивая поводья и останавливая лошадь. Животное тревожно поводило ушами, переступая с ноги на ногу и с шумом нюхало воздух. — К слову, ты так и не рассказал, как нашел его. Ведь не станешь же ты утверждать, что провел в поисках полтора года?

— Я наткнулся на Арку по чистой случайности, — ответил маг. — Близ Дунхерга были у меня свои дела, и там-то я и почувствовал силу, подобную той, что привела меня в Шир, к дому Бильбо, — улыбнулся он. — Магию сродни твоей, Эмин.

Гермиона задумалась.

— Что меня там ждет, Гэндальф? — вдруг спросила она. — Что если я пройду через Арку и окажусь совсем в другом месте, а вовсе не в Отделе Тайн?

Маг пристально посмотрел ей в лицо изучающим взглядом голубых глаз. Через мгновение он ободряюще улыбнулся и тронул лошадь.

— Не думаю. — сказал он. — В прошлый раз вокруг тебя было слишком много магии, шла битва, и энергия волшебства высвобождалась с удивительной быстротой. Магические колебания подействовали на портал, и тебя выбросило далеко отсюда. Должен сказать, я этому рад, иначе твоя судьба сложилась бы по-другому.

Дальше ехали в полном молчании. Гермиона больше не задавала вопросов и теперь прислушивалась к внутреннему диалогу, который вели внутри нее ее противоречивые я.

Двимморберг встретил все тем же туманом и зловещей тишиной. Прямо перед Гермионой в отвесной скале из предрассветной мглы возникли Врата, та же высокая Арка с тайнописью из неизвестных рун. Впрочем, теперь они были вполне знакомы ей. Это был синдарин.

— Здесь начинается Дорога Мертвых, — торжественно произнес Гэндальф. — Никто не знает, что таится там, в чреве горы. Те, кто пытался пройти этим путем, сгинули навеки.

Девушка осторожно спешилась и с трепетом в сердце приблизилась к Арке. Внутри была чернота, и только. Ни серой колышущейся завесы, ни тумана... Ничего, что она помнила по Отделу Тайн.

— Гэндальф! Они... закрыты! Проход закрыт. — растерянно повторила она.

— Полагаю, да. — спокойно отозвался тот. — Уходя, Олорин закрыл проход. Что помешало ему сделать то же самое по другую сторону, мне неизвестно. Но, думаю, у тебя есть нечто, способное этот путь открыть.

— Палочка! Верно, Гэндальф? — догадалась Гермиона и маг кивнул.

— Коснись ею там, где руны говорят «Путь откроется».

Гермиона помедлила.

— Мне страшно туда идти. Что если я не смогу вернуться?

— Эмин, ты должна решить все прямо сейчас и как можно скорее. Полагаю, сомнения уже не слишком уместны, если уж ты выбрала путь еще в Эреборе. — заметил он. — Когда ты вернешься, мы закроем проход. Слишком велика вероятность того, что со стороны того мира сюда провалится кто-то еще. А, возможно, и пройдет намеренно.

Гермиона достала свою палочку и, почувствовав, как забытые ощущения вновь струятся, перетекая в нее вместе с волшебством, ощутила знакомое покалывание в кончиках пальцев. Теперь магия, заключенная в палочке, казалась чуждой, непривычной. Гермиона прикоснулась кончиком к нужным рунам. Те вспыхнули ярким голубым светом, а потом в каменном проеме всплеснула знакомая серая пелена.

Гермиона беспомощно оглянулась на Гэндальфа.

— Ты не пойдешь со мной?

— Что ты, дитя. Это ведь не мой путь. Торопись. Я буду здесь, когда ты возвратишься... Эмин, — позвал маг, и девушка снова обернула к нему побледневшее лицо. — Он не злится на тебя. Он все понимает и ждет твоего возвращения.

Случайно или намеренно, но старый маг озвучил самый жуткий страх Гермионы. Там, в Эреборе, Торин не возразил ей ни словом. Впервые он не стал чинить ей препятствий и отпустил в дальний путь, навстречу ее прошлому, хотя до того момента запрещал ей ходить в одиночку даже в Дейл. Гермиона понимала, что сделала ему больно, но остановиться не смогла.

Гэндальф прав — она сделала выбор, придя сюда. Теперь было не время отступать. Она нервно сглотнула и сделала шаг в сторону завесы. Как странно — в прошлый раз я падала и знала, что умру, но мне не было страшно. А теперь я знаю, что Арка не убивает, но не могу сделать последний шаг. Наверное, теперь у нее было нечто гораздо более ценное, что она могла потерять.

Гермиона поколебалась еще мгновение и, бросив последний взгляд на Гэндальфа, шагнула вперед.

* * *

Альбус Дамблдор видел в этой жизни все. На его глазах выросло много поколений юных волшебников, которые учились, становились взрослыми, покидали школу... Иногда оставались преподавать. А он продолжал оставаться бессменным директором на протяжении многих десятков лет. Среди них были и не самые лучшие годы. Он помнил Мародеров, расцвет их гриффиндорской дружбы, гибель Поттеров, маленького, оставшегося сиротой Гарри, которого он был вынужден отдать маггловской семье недалекого ума. Перед его глазами прошло восхождение, возрождение, а затем и окончательное падение самого темного волшебника тысячелетия, Волдеморта. Впрочем, для директора Хогвартса тот до самого конца так и остался всего лишь Томом Риддлом, маленьким мальчиком с мрачными глазами, которого он когда-то забрал из приюта для сирот. После финальной битвы Дамблдор не ждал от жизни сюрпризов. Во всяком случае, не в это предрождественское утро.

Он сдвинул на кончик носа знаменитые очки-полумесяцы и, потрепав по голове Фоукса, угостил того лимонной долькой. Умная птица аккуратно взяла из его пальцев предложенное лакомство и с хрустом раздавила его клювом. Дамблдор обернулся к неподвижно застывшей в кресле пожилой женщине.

— Ты грустишь, Минерва, — констатировал директор, подметив подавленное состояние своей коллеги. — Я не слышал, как ты вошла.

— Не могу не думать о мисс Грейнджер в эти дни, — тихо ответила МакГонагалл, всхлипнув в кружевной платочек и скорбно поджав губу. — Уверена, ты тоже.

Директор заложил руки за спину и неспешно прошелся по кабинету. Подол его неизменной фиолетовой мантии тихо шелестел по каменному полу.

— Время — удивительная вещь. — сказал он, остановившись у приоткрытого окна. — Оно нелинейно, непостоянно и притом так быстротечно, что нам едва ли хватает всей жизни, чтобы постигнуть хотя бы тысячную долю мировой мудрости. Достоверно лишь одно — оно лечит, Минерва. Однако, пять лет — не слишком долгий срок, и я сомневаюсь, что мистер Поттер и мистер Блэк, равно как и мы с тобой, сейчас в полном порядке.

— Конечно они не в порядке, Альбус! — всплеснула руками гриффиндорский декан. — Эта девочка должна была жить, закончить школу и стать одной из самых выдающихся ведьм нашего века! А вместо этого... — она снова надрывно всхлипнула.

— Вместо этого она поступила как истинная гриффиндорка и спасла человеческую жизнь, пусть даже ценой своей собственной. Не забывай и о других, павших в этой войне, Минерва. Люпин, Тонкс, Фред Уизли, Грозный Глаз, Северус... все они отдали жизнь, чтобы магический мир остался свободным.

Дамблдор посмотрел в окно. Внизу, занесенный девственно белым снегом сиял внутренний двор замка. Каникулы начались, зимние праздники разогнали студентов по домам, и некому было устраивать возню на свежем воздухе, оглашая окрестности веселым смехом.

Совсем рядом чернела громада запретного леса. Спустя год после Победы, когда авроры переловили всех оставшихся на воле Пожирателей, антиаппарационный барьер был снят, и трансгрессировать на территорию Хогвартса стало возможным.

— Я скорблю и о мисс Грейнджер, и об остальных, и, если бы мог — не задумываясь поменялся бы с ними местами.

Дамблдор внезапно замолчал и напряг зрение. Его внимание привлекла человеческая фигура, приближающаяся к замку со стороны лесной и явно выделяющаяся на фоне белоснежного поля. Гость явно не догадывался об отсутствии барьера, в противном случае, он не шел бы пешком. Глаза у Дамблдора были в силу возраста неважные, поэтому он вгляделся в маленькую фигурку и сквозь стекла очков-половинок, и поверх них, но смог лишь понять, что это была женщина.

Неожиданно громко и протяжно закричал Фоукс, потом вдруг резко сорвался со своей жердочки и, сделав круг по кабинету, вылетел в приоткрытое окно, полоснув Дамблдора по лицу крылом.

— Что это с ним? — недоуменно спросила МакГонагалл, подходя к директору.

— Понятия не имею, Минерва, — раздумчиво сказал тот, не отрывая взгляда от посетителя. — Но, похоже, у нас гости.

Женщина была в плаще, с надвинутым на лицо капюшоном, и понять, кто это, не представлялось возможным. Однако, судя по тому, как уверенно она шла к воротам, ей все тут было знакомо.

Фоукс закружился над головой нежданной посетительницы и, когда она вошла во внутренний двор, опустился на землю и неловко запрыгал перед нею по снегу. Женщина опустилась на колени и, протянув затянутую в перчатку ладонь, ласково потрепала его по красным перьям. Похоже, что она что-то говорила, но два профессора не могли ее слышать. Дамблдор увидел, как Фоукс вдруг потянул ее за край плаща, и, она, повинуясь, сдернула капюшон... А потом подняла лицо, наблюдая за взвившимся в небо фениксом...

Минерва воззрилась на открывшееся зрелище взглядом человека, увидевшего привидение.

— Альбус!... О, Мерлин мой, Альбус... — простонала она, закатывая глаза и оседая на пол.

* * *

Гарри вышел из камина в кабинете Дамблдора, и слегка замешкался, отряхивая от пепла собственную куртку. И тут же получил тычок в спину — следом вывалился Сириус, уже трезвый, но еще не вполне владеющий собственным телом. Первое, что бросилось двум волшебникам в глаза — бледное лицо полуобморочной МакГонагалл, бессильно распластавшейся в кресле.

— Чаю, Минерва? — ласково осведомился Дамблдор, склоняясь над нею. — Или лимонную дольку?

— Ты издеваешься, Альбус?! — взвилась та. — Я больше не хочу чаю! Я выпила уже пять чашек и столько валериановых капель, что не смогу превратиться в кошку по меньшей мере еще неделю!

На подлокотнике кресла рядом с МакГонагалл вполоборота сидела неизвестная женщина и трепетно держала старую преподавательницу за руку. Войдя в комнату, Гарри не увидел ее лица, только плащ длинных, странно знакомых пушистых волос, уложенных на висках в затейливое плетение. Но на звук открывшегося камина незнакомка обернулась, и Гарри понял, что вот именно сейчас ему немедленно понадобится нечто покрепче валериановых капель.

Потому, что у этой незнакомой, величавой женщины в странной, нездешней одежде было лицо его подруги Гермионы Грейнджер.

Женщина поднялась им навстречу и слегка поклонилась, прижав руку к сердцу, и молодой волшебник невольно попятился, краем глаза отметив, что рядом прямой, как стрела, Сириус жмурится и трясет головой, очевидно пытаясь отогнать видение. В какую-то минуту Гарри захотелось сделать то же самое.

— Гарри, мальчик мой, с тобой все хорошо? — как ни в чем не бывало поинтересовался Дамблдор. — Ты побледнел.

— Черта с два со мной все хорошо, директор! — неожиданно для себя взорвался Гарри. — Что это? — он указал в сторону странной гостьи, все еще отказываясь верить своим глазам.

— Э-ээ... мисс Грейнджер, я полагаю. — серьезно сказал Дамблдор, взглянув на молодого волшебника поверх очков-половинок.

— Позвольте мне, сэр, — девушка... Гермиона остановила директора движением руки, и Гарри не мог не отметить ее властность и уверенность в себе. Эта женщина не была похожа на его маленькую подругу с чудовищными волосами и вечно перепачканными в чернилах пальчиками. — Во-первых, это действительно я. Гарри Поттер, Мерлин мой, не заставляй меня думать, что я пришла только для того, чтобы лицезреть твое перепуганное лицо! — вдруг гневно воскликнула девушка, всплеснув руками.

Перед глазами молодого человека немедленно возникло видение его Гермионы, которая с таким же сердитым выражением на лице выговаривала ему и Рону за неподобающее поведение за столом во время обеда в Большом Зале. Пока он соображал, что ответить, мимо вихрем пронесся Сириус и со сдавленным ликующим воплем заключил девушку в объятия.

— Сириус... ох, ты меня удавишь. — пробормотала она, смущенно выбираясь из его цепких рук.

Гарри накрыло в одно мгновение. С неожиданностью снежной лавины на него обрушилось понимание того, что эта длинноволосая незнакомка в средневековом платье, с каскадом локонов и кос на голове — именно его лучшая подруга Гермиона, которую он оплакивал на протяжении долгих пяти лет. С тихим стоном он качнулся вперед, в ее раскрытые объятия, отмечая как при этом расслабились ее плечи.

— Ох, Гарри, я уж думала, что ты никогда этого не сделаешь! — в ее голосе слышалось явное облегчение.

— Как, Герм? — едва слышно прошептал он. — Одно только слово... как?

Гермиона отстранилась и, удерживая его за плечи, серьезно посмотрела ему в лицо.

— Арка в отделе Тайн — всего лишь Врата в другой мир. — сказала она. — Они не убивают, как видишь, — она грустно хохотнула, но тут же посерьезнела. — Но они должны быть уничтожены, Гарри.

— За чем же дело стало? Я готов отправиться в Министерство и шарахнуть их Бомбардой прямо сейчас!

— Не теперь, Гарри. — тихо сказала она. — После того, как я уйду.

— Что?! Нет, Герм, только не говори, что не собираешься остаться! — взвился парень. — Рон и Джинни, и остальные — они пять лет горевали о тебе!

— Гарри, милый Гарри, — она взяла его лицо в ладони. — Ты так повзрослел, так изменился... но сейчас в тебе говорит ребенок. Для тебя прошло пять лет, для меня — всего три года, но и это немало. Именно тебя я позвала сюда, потому что и Джинни, и Рон устроили бы ненужную истерику. Не усложняй мне задачу — она и так непроста. Я прощаюсь навсегда с миром, где я родилась, и с теми, кто был мне дорог. Если ты не поможешь мне справиться с этим, я потеряю последнее мужество.

Гарри невольно отпрянул от нее. Она собирается уйти! Мерлиновы яйца, он собирается потерять ее снова!

— Ты изменилась не только внешне. — сказал он. — Маленькой всезнайки Гермионы, вздрагивающей от звука снейповского голоса и больше всего на свете боявшейся не сдать СОВы, больше нет, так?

Она улыбнулась и, достав свою палочку, приложила ее к виску, дюйм за дюймом вытягивая серебристые нити воспоминаний. Нити были длинными и светлыми, и Гарри завороженно наблюдал, как они заструились, обвивая палочку и кисти рук Гермионы. Он машинально взял протянутую Дамблдором склянку и передал ей.

— Это — воспоминания о последних трех годах моей жизни, — сказала Гермиона, затыкая пузырек пробкой и протягивая его другу. — Позже ты посмотришь их сам и покажешь всем, кому посчитаешь нужным. Сириус, — она подошла к последнему из Мародеров и нежно коснулась его щеки. — Ты перестанешь винить себя в том, что случилось. Это была судьба, рок, и именно мне они предназначили этот путь. Теперь я принадлежу тому миру. Там моя семья, мой дом.

— Я всегда думал, что мы — твоя семья! — не унимался Гарри. — Что я скажу остальным? Что Гермиона Грейнджер жива, но не пожелала никого из них даже увидеть?

— Я прожила там три года. Существуют люди, с которыми я прошла не меньше, чем с вами. Кроме того... — девушка замолчала и опустила глаза.

— Она замужем, Гарри. — неожиданно подал голос молчавший до сих пор Сириус, и молодой волшебник воззрился на подругу, раскрыв рот.

— Она...Что?

— Вот это, — Сириус указал на тонкую изысканно сплетенную цепочку, украшающую левое запястье Гермионы. — Очень похоже на ритуальный браслет. Он цельный, замочка на нем нет, и он слишком узок для того, чтобы можно было снять его просто так. Могу только предполагать, каким образом его на тебя одели, милая. — усмехнулся он. — К тому же, на нем подвеска с изображением двух птиц. Раньше в чистокровных семьях такие браслеты заменяли кольца. Если один из супругов умирал, подвеску разламывали пополам.

Сириус пристально взглянул на Гермиону. Ее смущенный вид и порозовевшие щеки красноречиво подтверждали его правоту.

— Что тебя удивляет? — огрызнулась девушка на недоуменный взгляд друга. — Насколько я понимаю, ты тоже женат и в свои двадцать имеешь двухлетнего ребенка. Стесняюсь спросить, как это вы с Джинни все успели? — ехидно заметила она.

Гарри выглядел смущенным.

— Была война, Герм. Мы торопились жить. Прости, я просто не представляю тебя в роли замужней женщины... тебе только восемнадцать.

— Тогда тебе будет вдвойне интересно посмотреть мои воспоминания. Гарри, у меня мало времени, я должна вернуться. Ты отправишься со мной в Отдел Тайн.

Она медленно обвела взглядом комнату. МакГонагалл уже рыдала в голос, но Дамблдор был спокоен. Сириус стоял, прислонившись к каминной полке и скрестив руки на груди.

— Прощай, Бродяга. Обещай, что будешь беречь Гарри. Директор, профессор... благодаря вам я стала тем, что я есть. Мне жаль, что все вышло так, но несмотря на то, что я ухожу, часть моей души навсегда остается здесь. Дамблдор, вы можете выполнить одну мою просьбу?

— Все, что угодно, мисс Грейнджер.

— Я хочу, чтобы вы сделали мне подарок.

— Книги, я полагаю? — понимающе улыбнулся старый директор, блеснув стеклами очков.

— Ваш личный экземпляр «Сказок Барда Бидля» и «Хогвартс. История».

Дамблдор открыл створку книжного шкафа и достал оттуда два увесистых томика в старых, истрепанных кожаных переплетах. Гермиона приняла книги из его рук и прижала их к груди жестом смущенной первокурсницы. Потом она подошла к креслу, в котором сидела заплаканная магистр трансфигурации, и осторожно опустилась на колени.

— Профессор МакГонагалл... Минерва, — тихо сказала она, беря старую женщину за руку. — Вы смотрели в Омут Памяти и видели мои воспоминания. Не нужно сомневаться в правильности моего выбора.

Та кивнула и поцеловала девушку в лоб. Гермиона обернулась к Гарри, и через мгновение они двое трансгрессировали с громким хлопком.

Дамблдор улыбнулся и протянул Фоуксу еще одну лимонную дольку.

— Может, все-таки чаю, Минерва? С валериановыми каплями?

* * *

В Министерстве Гермиона прикрылась невидимостью, чтобы не мозолить глаза многочисленным служащим и посетителям. Гарри понимающе хмыкнул. Если бы она этого не сделала, эффект был бы даже больше, чем тот, появись она в мантии и с палочкой на изготовку посреди маггловского супермаркета.

В Отделе Тайн, по обыкновению, было тихо, пахло пылью и холодным камнем. Гермиона уже была здесь сегодня, но тогда она была слишком возбуждена и напугана, чтобы смотреть по сторонам. Все осталось тут прежним, ей даже показалось, что со времен битвы с Пожирателями на каменном полу остались следы шальных проклятий.

— Прежде, чем я уйду... — нерешительно начала Гермиона. — Ты можешь сделать для меня одну вещь? Я хочу сохранить твои воспоминания о тех годах, что я пропустила.

Парень кивнул и потянулся было палочкой к виску, но девушка остановила его.

— Не нужно. Ты позволишь? — она прикоснулась кончиками пальцев к его лбу. — Откройся для меня и не бойся. Обещаю, что личные мысли трогать не стану.

Гарри прикрыл глаза, наслаждаясь непривычным, нежным и теплым прикосновением к своему разуму. Ему показалось, будто кто-то гладит его по голове ласковой рукой.

Поток его сознания хлынул на Гермиону, и девушка задохнулась от разноцветья чувств и ощущений. Боль потерь, скорбь, злость и беспомощная ярость от неспособности спасти дорогих людей граничили с покоем, счастьем, родительской любовью...

Она оторвалась от Гарри, тяжело дыша. Глаза ее были полны слез — теперь она знала все. Она видела всех, кто погиб в финальной битве.

— Не думал, что ты такой сильный легиллимент, — выдохнул парень. — Это не было похоже на занятия со Снейпом.

— Строго говоря, это не легиллименция. Гарри, ты понял, что должен сделать?

Тот кивнул, и Гермиона достала собственную палочку. Пробежалась пальцами по ее стволу, словно по флейте...

— Виноградная лоза и сердечная струна дракона... Я хочу, чтобы ты взял ее, Гарри. — неожиданно сказала она.

— А как же ты?

— Ты ведь понял, что палочка мне не нужна. Магия в моем мире течет иначе, и она там бесполезна. Передай ее своему своему сыну, когда он немного подрастет. Думаю, она ему подойдет. Он станет великим волшебником, Гарри, хотя и не сразу поверит в себя.

— Ты все знаешь, Герм. — уже ни чему не удивляясь, произнес молодой волшебник. — Неужели нет ни малейшей надежды уговорить тебя остаться?

Гермиона улыбнулась и покачала головой.

— Я теряю тебя во второй раз. И это ничуть не легче, чем пять лет назад. Ты была права, когда не позволила позвать Рона и Джинни.

— Джинни так прекрасна в свадебном платье, а твой сын — настоящее чудо. Я позаботилась о том, чтобы мысли обо мне не причиняли тебе грусти. Ты не забудешь, Гарри. Но я обещаю, что сердце не будет болеть. Ты будешь счастлив с Джинни, у вас будет еще два сына и дочь. А я останусь только воспоминанием.

Она погладила друга по щеке и, слегка сжав в объятиях, отступила к Арке. Гарри с горечью проследил, как она растаяла в тумане Завесы.

Он еще несколько минут стоял, не смея пошевелиться и думая о том, сколько нежданной радости и боли принес ему этот пасмурный декабрьский день. Потом он медленно поднял палочку и коснулся руны, которую указала Гермиона. Завеса всколыхнулась, замерла, и через мгновение на ее месте был только пустой, слегка пыльный воздух. Гарри обошел Арку кругом, даже пронырнул сквозь нее, а потом, прошептав «Прощай, Герм», направил палочку прямо на каменный полукруг и громко выкрикнул:

— Бомбарда Максима!

* * *

Гермиона выпала из Завесы и сразу заозиралась по сторонам, пытаясь сфокусировать зрение и подавить тошноту. Переход был ужасным. На мгновение ей показалось, что она теряет сознание. Ко лбу и вискам прикоснулись прохладные пальцы, и она услышала знакомый старческий голос и пришла в ужас, приняв его за голос Дамблдора.

— Тише, Эмин, успокойся. Ты вернулась. — Эмин. Слава Мерлину, это не Дамблдор, а Гэндальф.

— У меня в голове бушует драконье пламя, — со стоном сообщила она, поймав себя на том, что даже рада этому. Боль и дурнота отодвинули на задний план грусть расставания с Хогвартсом.

— Отдыхай, — сказал маг. — Потом мы отправимся обратно. Я должен доставить тебя в Эребор в целости и сохранности, а то, боюсь, твой муж и так уже готов снять с плеч мою старую голову. Ты узнала все, что хотела?

— И даже больше. Это было тяжело, Гэндальф. Но волшебному миру больше не грозит темный безумный волшебник. Мы победили, хотя и дорогой ценой. Многих, кого я знала и любила, уже нет в живых.

-Ты была готова к такому исходу, дитя мое. Ты знала, что можешь найти свой мир в руинах. Благодарение Эру, этого не произошло.

— Есть еще одно дело, — она встала и, пошатываясь, пошла к Вратам. Завеса бесновалась впереди нее, вспыхивая снопами голубых искр и выплевывая целые клочья сероватого тумана. Похоже, Гарри с Аркой не церемонился.

Гермиона понимала, что уничтожить Врата она не сможет — те были вырублены в скале, были частью нее. Она припала пальцами к тепловатому от магии камню Арки. Из-под ее ладоней тут же зазмеились трещинки, они бежали все выше и выше, искажая, растрескивая изображения древних рун, пока те не осыпались на землю пыльным каменным крошевом.

Врата вспыхнули синим, и Завеса растворилась в воздухе. Гермиона устало ткнулась лбом в камень. По щеке скатилась одинокая слеза.

— Теперь они закрыты навсегда, — прошептала она.

— Вечность — слишком сильное слово, Эмин, — заметил Гэндальф. — Не стоит им швыряться без толку.

— Мне все равно. Я устала и хочу домой. Неважно, что до Эребора несколько недель пути, мне нужно знать, что я наконец-то возвращаюсь домой.

* * *

Торин поражался собственному спокойствию. После того, как явился Гэндальф, будь он трижды проклят, и увел его жену невесть куда, а маг даже не удосужился поставить его в известность о местонахождении злополучных Врат, подгорный король все тверже убеждался в том, что поступил правильно, отпустив Эмин.

Вначале он злился, негодовал, призывая на голову старого хитрого мага все небесные кары, но где-то глубоко внутри понимал, что та неизвестность, незавершенность, которая мучила его жену день за днем, смогла бы отравить им всю жизнь. Связь с прошлым, этот неизвестный путь между измерениями был той ниточкой, которая соединяла Эмин с волшебным миром. Теперь же ей предстояло оборвать эту связь.

Он верил ей. Верил, что она вернется, и ни на мгновение не допускал мысли о том, что она решится бросить его и их народ и остаться в мире своего прошлого. Гэндальф был совершенно прав — нельзя строить отношения на недоверии и лжи.

Средиземье не было безопасным местом. Конечно, времена были относительно спокойные, но встречались и орки, и простые человеческие бандиты. Торину оставалось надеяться, что магия защитит его жену.

Он ждал ее долгие пять месяцев. Это стало их испытанием, ничуть не менее легким, чем долгие недели Приключения, ссора из-за Завет-камня и упорное отрицание собственных чувств.

Торин не обсуждал этот вопрос ни с кем, лишь молча позволял Дис вести бесконечные утешительные разговоры. Впрочем, чаще всего они напоминали долгие монологи. Он был благодарен сестре за понимание.

Но любое, даже самое долгое и тяжелое испытание подходит рано или поздно к концу, и однажды, осенним днем поздние птицы принесли в Эребор весть о том, что Радужная Волшебница и Серый маг возвращаются.

— Лили Поттер!

— Гриффиндор!

Распределяющей шляпе понадобилось меньше нескольких секунд, чтобы вынести очередной вердикт. Один из четырех столов в Большом Зале Хогвартса, тот, что пестрел красно-оранжевыми шарфами и знаменами с изображением льва, взорвался аплодисментами, и маленькая рыжеволосая девочка с зелеными глазами, виновато глянув в сторону слизеринцев, тут же расцвела улыбкой и бросилась к своей новообретенной факультетской семье, в объятия двух старших мальчиков, похожих, будто два золотых галеона.

Гарри Поттер тяжело вздохнул и покачал головой, бросив беспокойный взгляд на слизеринский стол. Из-за него резко поднялся высокий темноволосый юноша со значком старосты на школьной форме и, не обращая внимания на товарищей, которые что-то говорили ему, выбежал из зала.

На плечо Гарри легла теплая нежная рука.

— Он будет в порядке, — ободряюще произнесла Джинни Поттер. — Он смирится.

— Лили всегда была его любимицей, — с горечью возразил Гарри. — То, что она тоже попала в Гриффиндор, трагедия для него. — он улыбнулся жене. — Я найду его и поговорю с ним.

Старший Поттер безошибочно обнаружил сына на Астрономической Башне. Он внутренне усмехнулся. Ничего не поменялось за прошедшие годы — это место все так же является популярным среди влюбленных и желающих побыть наедине с собой.

— Джеймс, — мягко проговорил Гарри, — Не произошло ничего, что стоило бы таких переживаний. Ты должен был быть готов к тому, что твои братья и сестра станут студентами Гриффиндора. В конце концов мы с твоей мамой тоже там учились. Это семейная традиция, если желаешь.

Молодой человек рывком спрыгнул с подоконника и сверкнув зелеными глазами, непримиримо уставился на отца.

— Семейная традиция?! А как же я, отец? Почему из всех Поттеров и Уизли лишь меня угораздило стать слизеринцем? Что со мной не так?

— Если ты студент Слизерина, это совсем не значит, что с тобой что-то не так. — строго произнес Гарри. — Возможно, тебе предназначено стать великим волшебником. К тому же, тебе прекрасно известно, что Шляпа непременно учитывает желание юного волшебника. Вероятно, твое желание стать гриффиндорцем не было достаточно сильно. Возможно ты, сам того не понимая, стремился в Слизерин. Распределяющую Шляпу еще никто не мог обмануть, знаешь ли.

— Ты не хуже меня знаешь, что туда Шляпа распределяет хитрых, циничных, рассчетливых учеников. А я не хочу быть таким!

Гарри тяжело вздохнул и обнял сына за плечи.

— Думаю, ты уже достаточно взрослый. Я хочу тебе кое-что показать и рассказать. Достань, пожалуйста свою палочку.

Джеймс протянул отцу палочку, отполированную временем и изрезанную рунными знаками. Он любил ее. С нею все заклинания давались легко, магия лилась мощным потоком, подпитывая его сознание. Особенно хорошо ему удавалась трансфигурация и зелья. Джеймс берег ее, как зеницу ока.

— Ты знаешь, откуда взялась твоя палочка? — внимательно посмотрел на сына Гарри.

— Вы с мамой купили ее в магазине Олливандера, когда мне не было и трех лет. Я стал проявлять склонность к выбросам стихийной магии, и вы решили, что мне пора тренироваться с палочкой. — ответ Джеймса походил на хорошо заученный урок.

Старший Поттер отрицательно покачал головой.

— Я солгал. Она некогда принадлежала Гермионе Грейнджер.

— Выдающейся ведьме своего поколения? Твоей погибшей подруге? Я видел ее портрет в Зале Славы.

— На самом деле, она гораздо живее, чем думает большинство, Джеймс, — уклончиво заметил Поттер. — Кстати, это именно она передала мне свою палочку и попросила, чтобы в будущем та стала твоей.

Гарри достал из кармана два пузырька с серебристым туманом внутри.

— Почему-то именно сегодня я решил захватить их с собой. Поднимемся к МакГонагалл и посмотрим?

Когда двое волшебников вынырнули из Омута Памяти, был уже вечер.

— Теперь ты понимаешь, что я хотел тебе сказать? — улыбаясь, спросил старший Поттер. — У каждого из нас своя судьба, и порою она играет нами, будто волшебными шахматами. Ты — слизеринец, твоя палочка принадлежала выдающейся гриффиндорке своего поколения. Разве это мешает тебе великолепно колдовать? Разве то, что Гермиона потеряла мир, в котором родилась, помешало ей обрести новый?

Гарри заложил руки за спину и прошелся по кабинету.

— И, ради Мерлина, не нужно обобщать. Самый храбрый и благородный человек, которого я знал, был именно слизеринцем. Судьба ставит нас в те или иные обстоятельства, но лишь за нами остается выбор — кем быть и оставаться ли самим собой. Гермиона выбрала, и это ее решение не было легким. Выбери и ты. Будь сильным, смелым и благородным представителем змеиного факультета, неважно, что ты можешь оказаться единственным в своем роде, но не забывай, что в некоторых ситуациях слизеринская хитрость тоже бывает полезной.

* * *

Гермиона Джейн Грейнджер. Родилась 19 сентября 1980 года в семье магглов. С 1991 по 1995 год обучалась в школе чародейства и волшебства Хогвартс. Считалась выдающейся ведьмой своего возраста. Зимой 1995 года во время столкновения с Пожирателями смерти в Отделе Тайн Министерства Магии в результате несчастного случая провалилась в Арку Смерти, оказавшуюся воротами в другое измерение.

Эмин перевернула последнюю страницу «Истории Хогвартса» и устало потянулась.

— Не представляю, как это работает, — восхитилась она. — Новые записи появляются сами собой. Ты можешь себе представить лица студентов, которые это прочтут?

— Полагаю, они посчитают сие ошибкой или просто чьей-то не слишком хорошей шуткой, — улыбаясь, отозвался Торин. — Но книга — потрясающий экземпляр для библиотеки Эребора.

— Да уж, такого тут еще не было! — поддела Эмин, закрыла книгу и любовно погладив ее по корешку, поставила на полку. — Кто-нибудь уже проявил к ней интерес?

— Балин. Старик не выходил из библиотеки трое суток. Он даже забыл про еду и сон. Ори пришлось носить ему обед прямо сюда. Кстати, — Торин обнял жену и зарылся лицом в ее волосы. — Нашим детям будет полезно прочесть историю Хогвартса.

— Ты считаешь?

Он кивнул.

— Уверен.

— Тем не менее «Сказки Барда Бидля» я бы детям читать повременила. Уж очень они премудрые. Скорее, они предназначены для взрослых. Однако, ты забываешь о маленькой детали, — улыбнулась Эмин, пытаясь высвободиться из рук мужа. — У нас с тобой нет детей.

Торин рассмеялся в голос.

— Это поправимо, при условии, что Гэндальф больше не будет валиться, как снег на голову, и таскать тебя по долам и весям.

— Ну уж нет! — она покачала головой и нахмурилась. — Хватит с меня походной жизни до скончания века! Я больше не хочу быть вдали от дома, Торин.

Гэндальф тысячу раз прав. Испытания не погубили их, не загасили пламя в их сердцах, не заставили отказаться друг от друга. Они сделали их сильнее. Они сделали крепче их любовь.

— Ты сказала «дома»? — довольно улыбаясь переспросил Торин. — Знаешь, мне нравится, как это звучит.

Fin

От Автора: сия неделя была насыщена событиями, поэтому:

1. поздравляем мою читательницу ols, которая из разряда, собственно, читателей, перешла в разряд авторов)) Лесь, с дебютом тебя)) надеюсь, у нас сложатся некие совместные планы))

2. поздравляем моего читателя Shyt, ибо на этой неделе у него родился сын)) ребятки, всего хорошего вашему семейству еще раз))

3. поздравляем меня с окончанием Судьбы)) боюсь соврать, но по-моему это первый среди русских и англоязычных фиков по данной паре, который ЗАКОНЧЕН))

Спасибо всем за интерес, за поддержку:) это важно))

Надеюсь, начало сиквела появится уже в течение недели))