Повесть о старом Техасе (гет)

Ночная тишина окутала лес и уединенную хижину, стоявшую посреди чащи. Возле нее слегка задремали часовые — время было уже позднее, и усталость брала верх над служебным долгом. В маленьком окне горел тусклый огонек свечи — постояльцы хижины не спали.

Генри уже свободно вставал с постели и стремился делать все самостоятельно, несмотря на беспокойство заботливой сиделки. Это был их последний вечер в хакале Мориса-мустангера — наутро отец собирался забрать выздоравливающего юношу домой.

— Завтра вы наконец-то окажетесь на своей асьенде, дон Энрике, — с улыбкой сказала Исидора, глядя на подопечного.

— Да, — с неудовольствием ответил Генри, — но мне жаль покидать это место.

— Неужели вы не соскучились по дому и родным?

— А вы? — он внимательно посмотрел в ее глаза, пытаясь уловить то же чувство, которое испытывал сам — тоску от предстоящей разлуки.

Исидора смущенно отвела взгляд.

— Я скоро уеду на Рио-Гранде к отцу, но обязательно навещу вас после в Каса-дель-Корво.

— Отец сказал, что я должен буду дать показания в суде, — сообщил Генри.

— Вы догадываетесь, кто мог вас ранить?.. — осторожно поинтересовалась Исидора, не желая тревожить его лишними переживаниями.

— Не имею ни малейшего представления, — пожал плечами юноша. — Возможно, это был кто-то из бандитов, странно лишь, что меня не ограбили — при себе у меня были золотые часы и кое-какие деньги.

— Будьте внимательны, Дон Энрике, ваши слова могут спасти от виселицы невиновного человека.

— Вам что-нибудь известно, донья Исидора?

— Нет, — покачала головой мексиканка, — я ничего не знаю. Но суд в Техасе жестокий.

— Да, я заметил, нравы здесь далеко не луизианские, хотя законы те же самые, — улыбнулся Генри. — Как же вы, такая хрупкая девушка, ничего не боитесь?

— Я боюсь многого, — задумчиво сказала Исидора и помолчала несколько мгновений. — Я очень боялась, что вы умрете, дон Энрике.

— А я боялся другого, — приблизившись к ней, Генри затаил дыхание от трепета.

— Чего же именно? — Исидора, замерев, слушала частое биение сердец, стучащих совсем близко друг от друга, не разбирая, чье сердце колотится более бешено — ее собственное или Генри.

— Того, что умру и не успею сказать, что я люблю вас.

— Что?.. — растерянно переспросила мексиканка, чувствуя, как земля уплывает из-под ног.

— Я люблю вас, — уверенно произнес юноша, глядя в черную бездну ее глаз, — с той самой минуты, как впервые увидел на балу в Каса-дель-Корво. Я потерял сон и покой, думая только о вас, милая Исидора.

Вместо ответа она потянулась к его губам, чтобы одарить их пылким поцелуем. Происходящее казалось ей каким-то безумием, в котором вопреки всему хотелось раствориться, исчезнуть без следа. Она и молодой Пойндекстер влюблены друг в друга — что может быть более странным? Но вместе с тем Исидору посетило непередаваемое чувство радости, словно измученного жаждой путника в засушливой прерии, неожиданно нашедшего источник с чистой родниковой водой. Она искала в его бережных объятьях защиты от всего самого мрачного, скверного, постыдного, что было в ее душе, и находила. Генри был живым и теплым, как солнце, в лучах которого грелась Исидора. Это тепло разливалось по всему телу, обволакивало сердце, залечивая его кровоточащие раны. Морис был льдом, Генри — огнем, пусть с виду слабым и неприметным, зато ласковым и неугасимым.

— Исидора! — восторженно прошептал он, от счастья чувствуя себя на седьмом небе. — Моя Исидора! Я не хочу расставаться с тобой ни на миг! Послушай, я завтра же скажу отцу, что женюсь на тебе, а потом мы поедем на Рио-Гранде. Там я попрошу твоей руки, и мы обвенчаемся как можно скорее. Хочешь?.. — с надеждой спросил Генри, лаская ее вьющиеся локоны.

— Энрике… — все еще не веря в то, что это не сон, ответила Исидора. — Но ты так слаб, ты пока болен…

— Ерунда! Если ты рядом, мне все по плечу! — решительно заявил он.

— Хорошо, хорошо, — радостно улыбалась девушка, отвечая на многочисленные поцелуи, но вдруг в ее памяти всплыл образ, тотчас заставивший ее помрачнеть.

— Что такое, любовь моя? — встревожился Генри, увидев ее смятение.

— Ничего, просто я вспомнила… Вспомнила о твоем ранении, о том, как чуть не потеряла тебя. Энрике, милый, давай подождем, пока найдут того, кто на тебя напал?

— Но у меня нет врагов! Некому желать мне смерти, то происшествие просто трагическая случайность. Ну, не нужно бояться! Иди, я обниму тебя.

Исидора прижалась к нему, стараясь, однако, не бередить еще не до конца затянувшуюся рану на его груди. В голове набатом звучала всего одна фамилия: Диас! Раньше Исидора не придавала значения угрозам бандита, считала их пустым бахвальством, но теперь у нее кровь стыла в жилах при мысли о том, в какую ярость придет Эль-Койот, узнав о ее скорой свадьбе. Нет, она не сможет пережить, если с Генри что-нибудь случится! Пусть уж лучше будет живым вдали от нее, чем ляжет в могилу с обручальным кольцом на пальце.

— Да ты вся дрожишь! — не на шутку взволновался юноша. — Что с тобой, голубка моя? Расскажи мне.

Исидора разрыдалась у него на плече. Что за ужасная судьба — неужели бедной мексиканке никогда не суждено быть счастливой рядом с тем, кого она любит?

Генри растерянно гладил ее по густым темным волосам, ниспадавшим на плечи и спину. Он отдал бы все на свете, чтобы не видеть слез любимой, но у нее, похоже, были причины так страдать.

Снаружи раздался выстрел ружья, заставив влюбленных вздрогнуть в объятьях друг друга. Точно в кошмарном сне, из леса донеслись воинственные восклицания.

— Команчи! — в ужасе прошептала Исидора. — Это команчи!

Она схватила свой револьвер, чтобы защищаться от неожиданно пожаловавших дикарей. Генри снял ружье со стены и встал рядом с ней. Часовые снаружи героически отстреливались от все прибывающих врагов, но в какой-то момент выстрелы стихли — вероятно, караульные были убиты. На эту же мысль наводили и победные возгласы индейцев, празднующих свой первый триумф этой ночью.

— Их не меньше двадцати, судя по голосам, — быстро сообщила мексиканка. — Энрике, будь готов!

Удар сотряс дверь хакале, которая тут же слетела с петель и рассыпалась щепками. На пороге стоял индеец в полном боевом раскрасе, замахивающийся томагавком. Точный выстрел ружья поверг нападавшего. Исидора наградила любимого восхищенным взглядом и тут же вскинула револьвер: в хижину ломились новые враги. Они также встретили свою смерть, едва переступив порог.

— Сколько у нас всего патронов? — спросил Генри, напряженно наблюдая за дверным проемом.

— Боюсь, на всех не хватит! — Исидора выстрелила в очередного раскрашенного туземца.

Позади них гремели удары, трещали доски — один из команчей в буквальном смысле прорубал себе вход в осаждаемое жилище. Пуля угодила ему в голову.

— Да сколько же вас там? — рассерженно пробормотал Генри, перезаряжая ружье.

Внезапно все затихло. Юноша уже хотел начать радоваться победе над дикарями, но Исидора посмотрела на него с выражением серьезным, как никогда прежде.

— Плохой знак, — приглушенно сказала она. — Они собираются взять нас измором.

— Исидора… — судорожно сглотнув, Генри указал ей в сторону крыши. — Мы горим.

Пламя своими смертоносными языками начало стремительно расползаться по стенам хижины. Было похоже на то, что индейцы выпустили по хакале огненные стрелы, и выход был лишь один: прямиком в их лапы. Несчастных жертв выкуривали из их убежища, точно кротов из норы.

Пожар охватывал все больше пространства вокруг Генри и Исидоры. Выбирая между смертью от огня и поруганием и гибелью от рук команчей, влюбленные не сговариваясь предпочли первый вариант. Они крепко обнялись и смотрели лишь в глаза друг другу, будто не замечая ни страшных отблесков пламени в зрачках, ни дыма, постепенно заволакивающего хижину. Несколько минут — это много для любви или мало? Если это последние минуты жизни, то, вероятно, много. Редко кому удается перед смертью видеть взгляд самого дорогого сердцу человека, но в нем нет горечи поражения и скорби, в нем безграничное торжество любви — любви, над которой не властна ни сама смерть, ни все силы ада.

— Я люблю тебя… — беззвучно произнес Генри.

— Я люблю тебя, — одними губами ответила Исидора.

— Карамба! — со злостью по-испански воскликнул вошедший в горящее хакале индеец и набросил на обоих лассо, сильно сковав их движения. — Что вы тут устроили? А ну, на выход, живо!

Он дернул за веревку, заставляя пленников следовать за ним.

— Диас! — Исидора догадалась, что нападение индейцев было лишь маскарадом. — Не смейте!

— Тысяча чертей, да вы никак тут сгореть решили? — кашляя от дыма, прорычал бандит. — Нет, детки, нам с вами еще есть, о чем потолковать. Живо за мной!

* * *

В заброшенной хижине посреди глухого леса грозный головорез сидел за столом и с лязгом точил нож. Увидев, что оба его связанных пленника очнулись, он прервал свое занятие, подошел к ним и резким грубым движением вынул кляпы из их ртов.

— Вот и славно, сеньор американо, — издевательски процедил еще не смывший краску с лица Мигуэль Диас, склонившись над юношей. — Уж теперь мы поговорим как следует.

Генри, ослабевший после чудовищной встряски, молча, но с достоинством смотрел на своего мучителя.

— Значит, не хотим разговаривать?.. А зря-я, сеньор американо, совсем скоро вы замолчите навеки. Я и так проявляю к вам удивительное великодушие, тысяча чертей! Да вы должны были уже обуглиться в той поганой лачуге, как того хотел ваш братец!

Пойндекстер вздрогнул, не веря в услышанное, но по-прежнему ничего не отвечал бандиту.

— Проклятые янки! — не сдерживая ярости, прошипел Эль-Койот. — Что вам нужно на чужой земле, зачем вы лезете сюда, зачем крадете наших женщин?! Вам что, мало своих белоручек? Исидора! — горячо обратился он к пленнице. — Исидора, страсть очей моих, как ты могла опуститься до этого бледного сопляка?! Я предупреждал, что никто не заключит тебя в объятья, кроме меня!

— А я предупреждала вас, дон Мигуэль, чтобы вы не стояли на моем пути, — гордо ответила Исидора с нескрываемым презрением к разбойнику.

Тот засмеялся сначала тихонько, будто всхлипывая, постепенно переходя на громогласный хохот.

— Карамба! А иначе что? Твой бледнолицый рыцарь вызовет меня на поединок? Ха-ха-ха, давно я так не веселился, клянусь всеми святыми!

— Вы пожалеете об этом, Диас, — грозно сверкнула глазами девушка, тщетно силясь освободиться от крепких пут.

— Исидора! — Диас вмиг перестал смеяться и посмотрел на нее тем взглядом, который ясно говорил о том, что шутки с опасным бандитом плохи. — Или ты станешь моей, или вы сгниете здесь оба, обвенчавшись смертью!

— Исидора, не слушай его, — слабо произнес Генри.

— Молчать, тысяча чертей! Даю тебе, Исидора, время до завтрашнего вечера, может, без еды и воды ты станешь сговорчивее. И подумай о своем щенке, хочешь ты видеть его живым или мертвым, потому что Мигуэль Диас щедр, и он помилует американо несмотря на тысячу долларов, которые ему заплатили за его убийство, клянусь муками Христа!

— Диас, вы просто чудовище, — с отвращением проговорила мексиканка.

— Даже самых прекрасных хищниц нужно укрощать, любовь моя, — театрально послав ей воздушный поцелуй, сказал Диас. — А это вам кляпы, чтобы не ворковали!

Заткнув пленникам рты, Эль-Койот покинул лачугу, без конца чертыхаясь. Исидора повернула голову в сторону возлюбленного, державшегося в сознании из последних сил. Он выразительно посмотрел на нее, будто говоря: «Не поддавайся на его угрозы и не бойся за меня, что бы ни случилось». Не имея возможности ни сказать что-либо Генри, ни прикоснуться к нему, Исидора также ответила ему взглядом: «Я ни за что тебя не оставлю».