Звезда Полынь (джен)

Велик и прекрасен Арменелос, Город Королей у подножия Менельтармы! Светел и славен, и подобен светлому Тириону, ибо искусные мастера нолдор приходили к людям делиться мудростью, приносили дивные подарки…

— Ну что ж, светящиеся шарики — это неплохо, — заключила Нарбелет и поставила подпись на длинном свитке с перечнем даров. Феаноровы светильники везли часто и помногу, различных форм, цветов и размеров, из чего ведунья делала вывод: несмотря на то, что изобрел эти штуки великий мастер, в изготовлении они достаточно просты и дешевы.

На самом деле по-настоящему полезных волшебных вещей эльдар дарили мало. Фонарики — это, конечно, чудесно, не коптят, светят долго, не гаснут от сквозняка, и пожара от них, как от опрокинутой свечки, не приключится. Полезная штука, дворец Короля и богатые дома ими украшены. Но вот, палантиры… семь штук, и надо как-то разделить.

Один, разумеется, нужен Королю, другой — Храму. Еще пять… раздать по «лучам» острова? Ох, вот ведь задача… давать власть князьям — не то, что поспособствует покою и процветанию страны. А палантиры, это власть, как ни крути.

Или просто объявить все камни личной собственностью Короля? Все-таки подарки свои эльдар везут ко двору, а не продают на ярмарке.

Решено! Стряхнув с пера каплю чернил, Нарбелет вывела на следующем листе: «дальнозоркие камни — 7 штук, отправить в личную королевскую сокровищницу». Вздохнула, отпила из чашечки травяного отвара, подперла голову ладонью, и уставилась за окно. Там, близко — только руку протянуть — клонились под тяжестью плодов ветви яблони. Женщина помнила, как лично выбирала места для валинорских саженцев, как тоненькие прутики одевались нежными зелеными листочками, как на них появлялись первые цветы… в тот же год она сумела прихватить из очередной партии даров великолепное серебряное зеркало, ничуть не потускневшее с течением лет. И память ей не лгала — ее собственное лицо осталось прежним, хотя, в Эндорэ женщина на восьмом десятке лет — глубокая старуха. Она же, как будто даже помолодела, да и ее подруги тоже, не говоря уже о Морэндис и Гвайтрен… старик Дагмор все небо коптит, юные племянницы — многим уже за двадцать, по прежним временам — перестарки, а все, как девочки, поют и играют… да и приметила она — растут медленнее.

О, Эленна, чудесный дар…

А во дворце скоро праздник. Музыка, танцы будут, игры и вино… вот, тоже проблема. Надо девчонок в свет вывести, пристраивать пора — за хороших парней, а то еще найдут себе от дури и безделья каких-нибудь конюхов — позорище будет… и конечно же, кому этим заниматься кроме тетки Нарбелет? Что отец, что братья — блаародные мужи, воители — им лишь бы выпить, служанок потискать, подраться, да песни попеть. А с девчонками возиться невместно, пускай этим тетка занимается, приличию учит, да следит, как бы вином не упились, да пояса и платки под кустами в королевском саду не растеряли…

А тут еще Морэндис хвостом вильнула — не приехала сама, прислала вместо себя ученицу, девицу страшноватую и малахольную. В другое время Нарбелет ее бы пожалела — да только не теперь, когда своих на руках десяток. Все веселые, крепенькие, белые да румяные, как спелые яблочки… и тут средь них этакая… былинка с печалью на челе!

Ей ли, старухе, не знать, как мужики думают? Что необычное — то в глаза бросается, то и руки хватают. Даже если жениться и не подумают. Оно, конечно, все едино — ведьмы замуж не выходят, ну, простые ведьмы… однако, все равно, нехорошо получиться может.

А тут еще один затык — бабья зависть, особенно, по нынешним временам, когда все девицы хотят быть похожими на эльфийских дев. И объясняй вот дурочкам, что узкие бедра у эльдиэ и у аданет — это две большие разницы. Вон, госпожа Айвиэль говорила когда-то, что у ихних женщин кости гибче и жилы крепче — так эльфийка родит легко, как кошка, а смертная женщина умучается до кровавого пота.

Но что им? Они не то видят, что девчонка — кожа да кости, а то, что у нее фигура тонкая-звонкая. Вздумают еще пакостить от большого ума…

Вот уж задачка — волка, козла и капусту с берега на берег перевези…

Ладно. Что там еще? Ткани эльфийские — шелк, разумеется… белый, как снег, золотистый, синий… лен тонкой пряжи, отбеленный — в чем они его полощут, чтоб такой цвет получить? Меха чудесные… и образцы — лоскуточки, кисточки… постойте-ка.

Зацепившись взглядом за тонкую серую ленточку, Нарбелет припомнила, что в Храме недавно шел разговор о статусе учениц ведуний из отдаленных углов острова — которые, поди, и не знают, что они считаются служительницами Единого, и ходят в простом сукне. К празднику халадинская княжна хотела нарядить гостью во что-то приличествующее королевскому двору, но учитывая все то, о чем она думала раньше…

Мантия послушницы! Вот что решит все вопросы — убережет и от зависти дурных девиц, и от внимания мужчин — сама Литиэль не выглядит вертихвосткой, и такому решению может еще обрадоваться — видно, что любовные приключения ее не занимают…

Довольно улыбаясь, Нарбелет разгладила в пальцах тонкую ленточку. То, что надо — туманный серый цвет с легким блеском, простое платье и глухая мантия с широкими рукавами. Да, и платок обязательно… скромно, строго и изящно!

Хлопнув в ладоши, женщина поднялась. Закончить опись успеет и вечером, а пока надо поспешить на склад. На все-про все уйдет не меньше десяти мер ткани, а вернее — двенадцать, особенно, если кроить просторно, без многих швов. Позвать девчонку, обмерить, отмерить, примерить… позвать портных? Не стоит, сама справится не хуже — лишних денег у нее нет!

— Литиэль! Литиэль, голубушка, где ты?

* * *

Приятно однажды проснуться и понять, что сомнений уже не осталось.

Город Арменелос встречает шумом — почти неприятным после лесной тишины. Она проходит по улицам, ведя в поводу серую кобылку, вглядывается в лица — опрокинутые внутрь себя, устремленные к чему-то мелкому, пустому, суетному — приплод скота, здоровье, прибыль, урожай и скорый праздник во дворце, что как раз этим летом закончили возводить. Она заглядывает в эти глаза, похожие на затянутые ряской болотца, слушает голоса, впитывая в себя эту странную, горько-соленую смесь, запах морской воды и крови — откуда взялась кровь?

А в доме госпожи Нарбелет деловитая суета. В доме госпожи Нарбелет десять девушек — и сотни лент, пряжек, брошек, заколок и булавок, рассыпанных бусин и разлитых пузырьков с ароматными маслами. С раннего утра до позднего вечера шуршание тканей, которые зачем-то пропитывают каким-то странным составом для жесткости; стук набоек, деревянных и бронзовых. Литиэль клянется себе, что не наденет такие туфли, даже если предложат.

Болит голова. И она уходит в город.

Арменелос.

Город Королей, город победителей — подражание Тириону, в чем-то забавное, в чем-то жалкое. Она не знает, что ищет здесь, но что бы это ни было — она это найдет…

Госпожа Нарбелет наряжает ее в одежды служительниц Единого.

Она стоит, неловко вытянув руки, пока женщина суетится, обматывая ее слоями ткани, легкой, прохладной, серебристо-серой, как туман. Слой — платье, ряд булавок, слой — мантия, булавки подкалывают складки у запястий, слой — ткань покрывает волосы…

— Гляди — можно спустить ее на лоб, а снизу присобрать и заколоть. Это будет изящно и таинственно…

— Зачем? — спрашивает она, неловко переступая — Нарбелет поставила ее на сундук, как куклу.

— Ну, ты ведь ученица дорогой Морэндис, а значит, послушница Светлого Храма, — женщина ласково улыбается. — Вы такие милые, девочки-простушки с дальних поселений, даже не задумываетесь о своем истинном положении в мире, который создаем мы, ваши наставницы — в большей мере для вас, девочки. Жалко, что я еще не нашла себе ученицу…

— А ваши…

— Увы, увы, — женщина вздыхает, взмахивает руками. — Ни одна из них, ни одна. Хорошие девочки, но у них одни игры на уме, к моему делу никто не склонен. Впрочем, может быть внучки… хвала Единому и Валар — по нынешним временам я могу дождаться и правнуков!

— Хвала, — соглашается она.

— Да, — продолжает Нарбелет. — В конечном счете, каждый старается для себя и ближних, а кто мои ближние? Князья Райванары-Халадин, племянницы, подруги, наставники и наставницы, у кого я училась мастерству. И вы, девочки. Те, кто придет нам на смену. Ведь ты для Мор все равно, что дочка, а когда я себе найду ученицу, будешь ей сестрой. Верно, голубушка?

— Да, — вновь соглашается она. Ее не особенно интересует то, о чем говорит эта женщина — какой-то мир, который они создают… какие-то мелкие интриги ради власти… она даже не особо внимательно слушает воодушевленное чириканье — ах, как изящно, какие волосы, жаль будет прятать, но этот локон можно выпустить, и как жаль, что не носишь сережек — вот эти, с изумрудами, они бы так украсили тебя! Может, колечко? Браслет? Нет-нет, его закроют рукава… медальон, ожерелье? Ах, столько всего, и не выбрать… взгляни, деточка, быть может, что-нибудь приглянется тебе?

Распахнутый сундук полон тяжелого, жирного, желтого блеска. Золото, излюбленное нолдор, грани рубинов и изумрудов, сапфиры, гранаты, острые углы алмазов… алмазов…

Рука ее — как когда-то давно — сама собою скользит вперед, зарываясь в ворох колкого металла, как в разворошенные рыбьи потроха. И она уже знает, что отыщет здесь то, что близко ее сердцу, как тогда, когда море принесло ей знак от Учителя…

— О! Какая интересная вещь!

Да, она и впрямь интересная…

Это не серебро — иной металл, почти-что белый. Мифрил, эльфийская сталь… цепочка крепится к стрельчатым граням, начинающимся у ключиц; их девять, и каждая пластина украшена звездой из граненых алмазов. А в середине — резной узор, орел, сражающийся со змеей.

— Нолдор — дивные мастера, — говорит Нарбелет, проворно выхватывая ожерелье из ее руки, и пристраивая на грудь. — Так огранить камни…

Она усмехается, опуская глаза. Ну конечно, кому бы еще гранить камни… да еще вправлять их не в золото, а в оружейный металл…

«О, Эа, о Тьма… поддержи, сохрани его на пути!»

— Так тебе нравится? Строгая вещь, словно бы и не для девушки, впрочем, ты придешь во дворец, как послушница Храма, тебе такое будет в самый раз… орел, сражающийся со змеей… красивый символ! Бери себе — дарю!

— Дарите? Правда?

— О, разумеется! Вижу, тебе понравилось, и… признаться честно, украшения из мифрила не то чтобы в цене… сама понимаешь, из него чаще делают броню и оружие. Но нельзя отрицать, что работа весьма хороша! И приличествует твоему положению — ведь ты тоже будущий воин, только сражаться будешь с ранами, болезнями, с людской глупостью, с дурными идеями… — она осекается, морщится, точно припомнив нечто неприятное. — Да. Это в самый раз для тебя.

— Благодарю вас, госпожа…

— Ну, ну, голубушка, мне ведь это ничего не стоило… да, еще нам надо будет подобрать тебе туфельки… без каблуков — ты ведь не будешь танцевать?

— Спасибо, — говорит она, испытывая искреннюю благодарность.

* * *

Прекрасен праздник во дворце светлого Короля, Элроса Тар-Миньятура! С самого утра — веселый смех птичьим щебетом звенит под высокими сводами, пробуют голос лютни и флейты, разносятся над садом переливы Королевы Музыки — большой арфы… плывут из дворцовых кухонь зазывные ароматы — печеное мясо, сладкие пироги, вареные в меду орехи и яблоки…

А гости? О, прелесть и изящество юных дев не уступит и бессмертной красоте эльдиэ, а благородные юноши в расшитых туниках, все, как на подбор, подобны юным принцам! Смеются, перемигиваются, перешучиваются, иногда втайне перебрасываясь цветами с приколотыми записочками… женщины и мужчины постарше, не скрывая улыбок, глядят на эти забавы. Иногда кто-нибудь мягко одернет расшумевшуюся молодежь — впрочем, строгости в голосе нет, и ненадолго притихнув, шутки и смех возвращаются вновь.

— Подумать только, — скрипуче повествует какой-то старик, в знак славного прошлого надевший нагрудник, украшенный затейливым золотым узором; вокруг него стайка мальчишек, с горящими глазами слушающих старого воина. — Думал ли я полвека назад, что в нынешние годы жить буду, как эльфийский витязь? Ведь бывало — лежишь мордой в грязь, а мимо орки топают — только о том и думаешь, как бы сдохнуть так, чтоб свои честно похоронили, а не твари эти сожрали… а уж о таком, — он широко обводит рукой вокруг, — Я и помыслить не мог!

А вот и сам король выходит к своим подданным. Он великолепен! На нем белый плащ, и камзол, подобный одеждам наугрим, расшитый крохотными золотыми листочками по плотному шелку цвета темной зелени. И драгоценный крылатый венец сияет на золотых кудрях — но ярче сияет радостная улыбка.

"Радуйтесь, люди Эленны!"

"Радуемся, государь!"

Король улыбается, кивая друзьям, раскланиваясь с девами, вежливо приветствуя почтенных мужей и жен. Он словно светильник, окруженный пестрыми бабочками — лишь немногие предпочитают оставаться в отдалении, наблюдая… немногие, похожие на бледных ночных мотыльков.

Здесь госпожа Нарбелет, и госпожа Гвайтрен, и женщины из Храма — Дарнис и Велет, и старый Дагмор, опирающийся на посох… нет только Морэндис — ее заменяет юная ученица, несколько рассеянная и нелюдимая, но очевидно неглупая девица. Она почтительно кланяется наставникам, дружелюбно приветствует сестер-учениц, но к общению не стремится, и довольно скоро о ней забывают. У всех здесь есть, о чем поговорить — к примеру, о том, что Король еще не женат, а ко двору прибыло столько очаровательных юных дев… как знать, не останется ли какая-нибудь из них в королевских покоях на ночь?

— Почитать стихи, — бросает возникшая и тут же скрывшаяся в толпе дева в серых одеждах. Но ее слова слышат и восторженно подхватывают — да-да, разумеется, почитать стихи! А как же? Будто бы можно заподозрить в неприличиях нашего светлого короля!

Праздник идет своим чередом. Гости гуляют по дворцу, любуясь высокими залами, мозаиками и витражами.

— И это наше, людское! — восклицает старик в золоченном нагруднике. — Нашими руками, для нас…

По его загорелой щеке катится слеза, и дети, по-прежнему окружающие его, оглядываются с новым чувством, словно им открылось что-то древнее, тревожное…

А легкая серая тень незамеченной скользит меж благородных господ. Ее голова немного склонена, и тень от платка скрывает лицо — лишь только мифрильное ожерелье изредка блеснет в лучах солнца, падающих из высоких окон… кажется, она просто гуляет, любуясь праздником — но ее взгляд внимателен и холоден, она глядит, словно орел, выслеживающий добычу…

К вечеру из подвалов выносят вино, и мед, и ягодные настойки. Праздник плавно перемещается на площадь, где Белое Древо цветет, серебрясь в свете факелов — и под ним, под цветами, словно бы вырезанными из хрусталя, сегодня поют менестрели… поют о славных деяниях, о победах — восхваляют благого короля, и эльдар — Старших братьев, и Валар — богов и хранителей Звездной Земли…

И под музыку кружатся в танце девы и юноши, и сам король иногда присоединяется к танцующим, и его встречают восторгом…

Но вот отгорел закат. Погасла даже алая полоса у горизонта — и ладья Тилиона вышла в небесное море… танцы прекратились — подустали танцоры, да и темно — в неверном свете факелов легко споткнуться. Люди неспешно рассаживаются за столы, на которых уже ждет угощение — печеное мясо, сладкие пироги, вареные в меду орехи и яблоки… и конечно же, чаши с вином, и медом, и крепкими настойками… под переливы струн неспешно текут разговоры — все утомились, а многие и удалились — госпожа Нарбелет, и госпожа Гвайтрен, и женщины из Храма — Дарнис и Велет, и старый Дагмор. Еще до заката они поглядели на праздник, успели потанцевать, утомиться, договориться о делах и выпить вина — и покинули площадь, оставив юную ученицу Морэндис, удостоверившись, что она вполне освоилась в толпе благородных господ.

Она садится на лавку в тени, утомленно вытянув ноги, и берет себе чашу с вином. Вкус его приторно-сладок, но крепок — и она чувствует, как мягко охватив голову, хмель уносит остатки тревог и сомнений.

Все будет хорошо. Иначе и быть не может…

И в этот миг уверенности и покоя она слышит чей-то голос:

— Эй, парень, ты пришел спеть? Не жмись в темноте, выйди, спой о войне — может быть, ты сочинил что-то новенькое.

Он молод — почти мальчишка, тонкий и стройный, со старой лютней в руках. Правда, выражение на юном лице отнюдь не детское — жесткое. Почти злое…

— Новенькое, значит… о войне. Что ж, слушайте, — усмехается он.

— Воин Аст Ахэ — звания выше нет:

Рыцари Мелькора, ученики Владыки.

Красным от нашей крови станет рассвет,

Острые скалы вонзятся в небо, как пики.

Втоптано черное знамя в кровавую грязь,

И знаменосец — с улыбкой мертвого бога...

В стон обратившись, песня оборвалась:

Кровью омытые звезды — наша дорога.

Воин Аст Ахэ: жизни дороже — честь.

Верные клятве, предателей нет среди нас:

Тот, кто останется жить — да сложит он песнь,

Плач по тому, кто от смерти не прятал глаз.

Рыцари Тьмы — исчадия ада, враги...

«Пленных не брать!» — таков был приказ Великих.

Только стервятник в небе чертит круги,

Только земля под ногами исходит криком.

Все мы остались здесь. Не ушел ни один.

Нас не щадили — да мы и не ждали пощады.

Стылая кровь непохожа на яркий рубин,

И против ста один устоит лишь в балладах.

Только не верьте, что нам был неведом страх -

Это придумали годы спустя менестрели.

Кровью запекся предсмертный стон на губах -

Воины Тьмы от смерти бежать не умели.

Смерть нас, как сбитых птиц, распинала в пыли -

Залиты нашей кровью черные плиты:

В битве с Бессмертными мы победить не могли -

Нет нам могил, а имена — забыты.

Воин Аст Ахэ — звания выше нет:

Рыцари Мелькора, ученики Владыки.

В нашей крови омытый, встает рассвет,

Скалы вонзились в небо, как черные пики…