Ртуть в её ладонях (гет)

У ма­мы взгляд по­би­то­го щен­ка: не­по­ни­ма­ющий, боль­ной и ус­та­лый. Ма­ма ти­хо ску­лит, рас­ца­ра­пы­вая длинными ног­тя­ми грудь; Джек да­же не пы­та­ет­ся ос­та­но­вить, зна­ет, что бес­по­лез­но. А по­том её паль­цы на­ты­ка­ют­ся на ме­даль­он, она под­но­сит его к гу­бам и це­лу­ет. В гла­зах, уби­вая блёк­лую синь, рас­пол­за­ет­ся мёр­твой гнилью погасших маяков и обломков кораблей с алыми парусами ли­хо­ра­доч­ный блеск; в этих глазах Ассоль из старой сказки вешается каждую неделю ровно четыре раза. В остальные три — находит себе приют в солёной от слёз волне.

— Ми­лый мой, он ско­ро при­дёт, ты не бес­по­кой­ся, — ма­ма под­пол­за­ет к не­му на ко­ле­нях, при­жи­ма­ет к се­бе креп­ко. Ру­ки у неё го­ря­чие-го­ря­чие, под бледной кожей вишнёвые саламандры скалятся неровным пульсом, но объ­ятия равнодушно-хо­лод­ные, и в душу сыпятся остывшие угли да зола, совершенно не грея. — Ты так по­хож на него, как же ты на не­го по­хож. Чарльз ско­ро при­дёт, не мо­жет он ме­ня и те­бя бро­сить. Не мо­жет он те­бя бро­сить, — чешуя, что у неё вместо вен, взрывом сверхновой рассыпается миллиардами колючих искр сжигающего зноя при одном упоминании этого имени. Джек и не бес­по­ко­ит­ся, от­ца он не­на­ви­дит. Ему хо­чет­ся ядовито рас­сме­ять­ся, мол, зря ты ме­ня ро­ди­ла, не при­вя­за­ла ты его к се­бе, не при­вя­за­ла, у не­го дом есть, семья, не нуж­на ты, и я то­же не ну­жен, но Джек лас­ко­во гла­дит спу­тан­ные во­ло­сы и мол­чит.

Силь­нее от­ца он не­на­ви­дит толь­ко собс­твен­ную мать. Не­на­ви­дит, по­то­му что саламандры, обжигая льдом, шепчут громко, макают в бочку дёгтя шипящими аксиомами: мама весь мир де­лит на от­ца и на лиш­них. И сам Джек при­над­ле­жит вто­рой груп­пе. На него её любви не хватило.

* * *

Джек ког­да-то в детстве ле­пил из огар­ков свеч тон­кие фи­гу­ры ан­ге­лов, а по­том ему пос­час­тли­ви­лось уви­деть ан­ге­ла вжи­вую. Правда, из её спи­ны не рос­ли крылья. Он тог­да ещё по­ду­мал, что это к счастью: тя­жесть махровых перь­ев не гор­бит хруп­кую Лей­си. Но крылья у неё бы­ли; бы­ли вы­ца­ра­па­ны жестокостью на улы­ба­ющем­ся рте, уно­си­ли каж­дое сло­во зве­ня­щей но­той в медовое не­бо, не­жи­ли в ко­лы­бе­ли из са­мой яр­кой засахаренной звез­ды, пря­та­ли от лю­дей за горящими алчной медью облаками.

Из спи­ны Лей­си не рос­ли крылья, это Джек рас­смот­рел хо­ро­шо, ког­да перед глазами лопались эфемерные мыльные пузыри в окружении белого пуха вспоротых детских грёз, ржавыми спицами пришпиливая руку, не успевшую коснуться хотя бы подола её платья на прощание, к ватной пыли дороги.

Снег таял на бледной коже, в сердце свивал гнездо дух огня, крася ещё не знавшие ветра паруса пурпуром крови. Родное имя вспыхивало единственным маяком.

Лей­си Бас­кер­вилль — в гла­зах рас­цве­тал, уби­вая блёк­лую зе­лень, мёр­твой гнилью ли­хо­ра­доч­ный блеск. Лей­си Бас­кер­вилль — гу­бы це­ло­ва­ли серь­гу, не­мо обе­щая най­ти сво­его ан­ге­ла. Лей­си Бас­кер­вилль — Джек де­лил всех на неё и на лиш­них. Мир ока­зал­ся в обречённо-мёрзлых объятиях вто­рой груп­пы. На него любви не хватило.

Ря­дом с Лей­си Джек Бе­за­ри­ус до бе­зу­мия был по­хож на собс­твен­ную мать.