Дофенизм (джен)

У каждого в голове вырисовывались разные образы при таком словосочетании, как "обитель смерти", но у Шарлотты всплывала лишь одна картина: покосившиеся, полуразрушенные старостью дома, погрязшие в мусоре и грязи, за заборами из прогнивших досок, на верху которых зубастой змеёй тянулась колючая проволока. Из-за чернеющих туч солнечные лучи не виделись с землёй, застеленной сухой травой, а из живых существ лишь вороны с выдернутыми перьями, расхаживающие, гордо задрав голову да прихрамывая.

— Мадам Бартон? — К Шарлотте подошёл один из охранников, встретивший её и Теда около выхода из узкого туннеля стены. Другому охраннику Тед передал флешку, которая была вставлена в небольших размеров компьютер.

— Да, я. — От такого обращения вновь пробежали мурашки, но были они не только от слов "Мадам Бартон". Первой самой значимой причиной была территория Инфиори, описание которой идеально соответствовало описанию обители смерти в голове Шарлотты. Отвратительный запах мусора и грязи сгущался и владел этим местом, казавшимся заброшенным много времени назад, а к этой вони присоединялась ещё и ненависть, парившая в воздухе, от которой волосы вставали дыбом, а сердце билось громче всякого шума в центре Дэтрика.

— Хорошо. Меня предупредили... что вы хотите посетить определённых Инфиори... так что я уже расчистил путь к ним. — На каждом месте, где должна была стоять запятая, охранник делал огромную паузу, что непривычно ложилось на слух, но в то же время было единственной вещью, что отличало этого охранника от других людей, ибо к его лицу и внешности в целом идеально подходил лишь один термин — обыкновенное. Обыкновенное лицо, обыкновенные короткостриженые волосы, обыкновенный средний рост, ничего выделяющегося, принадлежащего только ему. Шарлотта опустила взгляд на бейджик охранника, прикреплённый к чёрной униформе. Ага, месье Морте. Абсолютно серый и "нормальный" месье Морте.

— А что значит расчистили? — Шарлотта удивлённо округлила глаза, приоткрыв рот и вглядываясь в лицо этого месье Морте, надеясь найти самую маленькую пылинку индивидуальности, но ту и днем с огнем было не сыскать.

— Обезопасили вас. От Инфиори. Мои рабочие охраняют путь до того места... которое вы хотите посетить... чтобы ни один Инфиори не встретился нам и не причинил вам вреда.

— Ой, ну зачем же было себя так утруждать! — Шарлотта мило улыбнулась и махнула рукой в сторону дороги, уходящей вперёд. — Вряд ли же они нападут на меня и растерзают на куски!

— Это они как раз могут сделать. — Улыбка дрогнула на лице Шарлотты, теряя свою уверенность. — Бывали случаи... когда Инфиори... ослушиваясь закона... кидались на Фиуалтов. В последнее время это стало даже слишком часто — совсем оборзели и одичали... поэтому теперь всех наших гостей сопровождает охрана.

— Вы же преувеличиваете, да? — сипло и испугано отозвалась Шарлотта, пока мурашки добирались до её души холодными шагами. — Наверное, Инфиори просто кидались под ноги, умоляя их забрать, да? Потому что, если честно, я бы так и сделала, живя в таких условиях.

Шарлотта не постеснялась таких слов, ибо окружающий вид напоминал не просто локацию для съемки ужасов, а забытую богом и светом помойку, а даже если бы здесь и снимали хорроры, то было бы достаточно просто в деталях показать улицы территории Инфиори, чтобы зрителю стало мерзко, неприятно. И неописуемо страшно. Страшно от мысли, как тут жили люди? Как выживали? А выживали ли, каков тут процент смертности?

Это был словно иной мир, иная планета, не та, где был построен Дэтрик. Не та, где возвышались чудесные небоскрёбы, не та, где на асфальте не было и соринки. Заброшенное место, пристанище в котором нашли лишь смерть и разруха.

— Почему же преувеличиваю? Всё так и есть. Инфиори бросались на людей... сдирали с них одежду... кидались с тупыми ножами... резали...

— Хватит, прекратите! — завизжала Шарлотта, сморщив нос и начав тереть уши, будто пытаясь оттереть их от ужасных слов, навсегда вбитых в память. Зачем Инфиори это нужно?! Зачем?!

— Так что все Инфиори убраны с пути, — закончил месье Морте с абсолютным спокойствием, что все больше походило даже на хладнокровие.

— Тогда чего ждём? Через двадцать шесть минут нам надо покинуть эту территорию. — Шарлотта повернулась к Теду, грозно смотревшему на... Да это же место, в котором он родился!

И место, в котором она родилась. Она — дитя обители смерти, Инфиори, но в это верилось совсем с трудом — как она могла быть рождена здесь? Как она росла там, где на земле валялись осколки бутылок, ещё тлевшие окурки и... Элвест, да это кровь! Кровь пятнами раскрасила землю, лишь изредка прерываемую кусочками асфальта. И пятна эти были немаленькими, размером с половину её ладони точно. И впереди мухи кружились над чем-то. Или кем-то.

Подкативший приступ рвоты противно застрял в горле, тошнота, вызванная видом крови, переходила в колющий электричеством ужас, страх. Шарлотта ненавидела кровь. Да, была доктором, но в Эфиуме никогда ничего не было запачкано кровью в виде огромным малиновых пятен! Никогда! И это было нормой — отсутствие сильных кровотечений, это хорошо, это обычно, это нормально и обыденно, правильно, а абсолютно не нормой были розы, кровавые розы, расцветавшие на пути Шарлотты. Она старалась обходить их засохшие лепестки, смотря лишь под ноги, но отчаянное карканье, от которого кровь стыла в артериях и венах, от которого даже мурашки замирали на коже, не смея беспорядочно бегать, заставило Шарлотту поднять взгляд, несмотря на то, что от этого карканья паралич нацепил оковы на её конечности. Так кричали вороны и вóроны лишь перед смертью.

Тед остановился рядом с ней, как и другие охранники во главе с месье Морте, окружавшие её кольцом из пяти человек, и все устремили взгляд в сторону, откуда доносилось карканье: там спиной к спине стояло двое детей с длинными спутанными волосами, в серых накидках и чёрных штанах, явно чересчур больших для них, сползающих с талии, из-за чего они по очереди подтягивали лямку. К какому полу они относились, понять тоже было невозможно — у обоих были длинные и лохматые волосы.

— Гребанные мальки... Везде пролезут, — прошипел месье Морте и кивнул одному из охранников. — Разберись.

— Нет, стоп! Что вы хотите с ними сделать? — Шарлотта в один миг оказалась рядом с месье Морте и гневно взглянула на него, словно это были её дети, словно они её родные, за которых мать готова убить каждого.

— Немного наказать. Им не разрешалось заходить сюда.

— Даже знать не хочу, что в вашем понимании "небольшое наказание". Пустите меня к ним!

— Мадам Бартон, это слишком опасно, я не могу вас отпустить, — вступил в разговор Тед, но Шарлотта остановила его вытянутой ладонью.

— Ты... Вы можете идти со мной, Тед. Я надеюсь, вы не тронете этих невинных детей, — она понимала, что Тед не отпустит её одну, но ей надо было прорваться к ним. Сделать то, что она хотела. И если одна она пойти не могла, то стоило выбирать меньшее зло.

— Если потребуется, я сделаю всё, чтобы защитить вас.

Шарлотта кивнула и улыбнулась его преданности. Преданности, правда, подкреплённой вынужденными мерами и безысходностью Теда, а также неплохим, вероятно, количеством денег, пусть Шарлотта и не знала, сколько Шон платил за её охрану.

— Не потребуется, — Шарлотта смело сделала шаг наружу по направлению к детям, вырываясь из плена кольца охранников. Чем ближе она подходила к детям, тем, казалось, громче шуршал её пакет с игрушками, воздух переполнялся отстойным запахом всё больше, карканье доносилось всё громче, только к нему теперь ещё прибавился злобный смех, которым смеются злодеи, одержимые местью. А ещё это был детский смех, смех тех самых детей, и когда до них осталось буквально два метра, Тед взял её за плечо, останавливая. Ближе было нельзя. А впрочем, и не нужно. Дети заметили её, видно, услышав шаги, прорывающиеся сквозь стену страшного смеха. И почему-то карканье прекратилось.

Дети одновременно перестали что-то делать и подняли головы, повернувшись. Один из них точно был мальчиком, его выделяющийся кадык — явный признак мужского пола. У второго же ребенка была длинная челка, скрывающая глаза, и его пол определить таким способом было нельзя — грязная повязка, прятавшая шею, мешала этому.

— Привет, что делаете? — Шарлотта присела на корточки, чтобы быть с ними на одном уровне, и, конечно же, улыбнулась. — Я слышала отсюда холодящее душу карканье, не знаете, что случилось и почему птица так кричала?

— Конечно, знаем, — прохрипел тот, чьи глаза скрывались под челкой, судя по голосу, это была девочка. — Не надо было нашу еду воровать.

— В каком смысле? Зачем вы делите еду с... — но не суждено было ей досказать. — Вы зачем это сделали?!

Её крик можно было сравнить с карканьем общипанной вороны, ибо был он так же истошен и испуган, как крик этой бедной птицы, чье голое тельце похудело до критического состояния, так что бледная кожа еле обтягивала тонкие кости. Но было бы оно просто общипано — скомканные, грязные и мокрые перья были разбросаны повсюду.

— Вы зачем... Ей же больно... Как вам не жалко... — Обрывки мыслей срывались с губ, а горькие слезы капали на асфальт рядом с вороной, тело которой было изрезано кусочком стекла, который теперь гордо был воткнут почти в центр, а глубокие порезы застыли вокруг такого обелиска.

— Ну, уже не больно. Она теперь счастлива, — девочка пожала плечами и пнула бездыханное тело, вызывая новый приступ рыдания у Шарлотты, та хотела прижать к себе это бедное существо, с которым так несправедливо поступили, но инфекции тоже не хотелось.

— Но вы не имеете права забирать жизни других животных! Это может делать лишь судьба, но не человек! Не вы дали этой вороне право на жизнь, не вам же его забирать! Вы вообще не имеете права делать больно другому! — Шарлотта старались говорить спокойно, но её крик то переходил в надрывающийся и дрожащий шёпот, то вновь становился визгом.

— Как и вы, — прошептала девчонка, хотя даже нет, не прошептала, она со злостью выплюнула эти слова, преисполненные черной ненавистью, и откинула челку, за которой скрывались не просто глаза. Ослепшие глаза. Когда-то голубые глаза, по которым ныне растянулась мутная пелена, сопровождаемая красными нитями кровеносных сосудов вокруг радужки. Девочка улыбнулась, и в той улыбке не было доброты, скорее, это была улыбка разъярённого хищника, который к тому же, видимо, в бою потерял парочку зубов. — Скажите это тем Фиуалтам, которые залили мои глаза кислотой, сделав раненым зверем на поле боя. Думаете, так легко у нас живётся?! Думаете, весело гоняться за крысой, чтобы сожрать её и не подохнуть с голоду? Думаете, это радостно, когда тебя нанимают в рабы более богатые люди, творящие с тобой ужасные вещи? — она хрипела неокрепшим детским голоском, и столько гнева таилось в пучине её незрячих глаз, столько озлобленности в них было, что Шарлотта, забыв про пакет с игрушками, закрыв рот, вмиг вскочила и бросилась бежать, далеко-далеко — от этих жестоких детей, от этой безнаказанности, от этой крови, боли...

— Тётя, спасибо за игрушки! — кричали ей вслед. — Мы обязательно будем отрабатывать на них свои навыки уродования животных!

Как только она могла выжить здесь?!

Молчание обители смерти разрушало все радостное волнение, с которым Шарлотта вступила на её грязную землю. Непереносимым грузом оно ложилось на гадкий осадок от встречи с детьми Инфиори. Как бы ни злилась ее душа, как бы противно ни было ее сердцу, но Шарлотта не могла винить их, ибо не они же виновны, а тяжести их жизни, что воспитали в них злобу и соперничество.

Нанимают в рабы более богатые люди, творящие с тобой ужасные вещи?

Конечно же, девочка сразу поняла, что она — Фиуалт, для этого даже не требовалось зрения, лишь нюх, чтобы учуять запах дорогих духов. Слова слепой застыли в мозгу, отпечатавшись в нем мерзким осознанием, что и Шарлотта была Фиуалтом, принадлежала к тем, кто ставил себя выше других, глупо надевая корону, сделанную из картона. На ней лежало отвратительное клеймо безнравственного человека, и как бы Шарлотте ни хотелось верить, что это был стереотип, жуткая до безумия истина горела и сообщала ей — то было правдой. Таковы были Фиуалты.

Так и жили в Дэтрике — городе ужасных поступков и пленников садизма — дикие звери, переступившие черту человечности, и роботы, играющие в королей.

Нет, Шарлотта знала, что Фиуалты нанимали себе на работу Инфиори, предпочитая использовать их для грязной работы — к примеру, на уборке — или же когда роботы не подходили на ту должность, как в ситуации с Тедом. Шон рассказывал, что Шарлотта не хотела себе в телохранители робота, считая, что человек превосходит его в этом плане, и если, чтобы победить робота, достаточно сломать ему что-нибудь, то чтобы одолеть человека, необходимо сломить его дух. Именно поэтому она лично нанимала себя телохранителя, лично вырабатывала его силу духа и привязанность к ней. И именно по этой причине Тед сейчас был готов порвать за нее любого.

— Месье Морте, долго ещё? — Шарлотта больше не могла вынести тяжести молчания и шумно вздохнула. Каждый шаг давался с трудом, увеличивающимся с очередным метром во много раз, и лишь одна причина заставляла ноги отрываться от земли — скоро она увидит маму и папу. И Шарлотта шла, предаваясь мечтам лишь об этом.

— Да нет. Вон ваш дом, — и он указал на покосившееся здание с облезшей крышей и забором, представлявшим собой просто воткнутые кривые палки. Снаружи на земле валялись мокрые вещи — видимо, сушились. Неподалеку лежал продырявленный ковер, на котором стояли миски с не прожаренным до конца мясом, грязными кусочками хлеба и объедками фруктов — это все было заменой столу.

— Это... Ужасно, — Шарлотта хотела подбежать к дому, раздвинуть палки, пройти сквозь них и громко крикнуть "ма-а-а-а-м", и чтобы мама вышла из этого полуразрушенного шалаша, державшегося на одних соплях, сначала постояла, не веря, глядя на дочь, а потом подбежала к ней, согрев объятьями и слезами счастья. А следом вышел бы папа, прихрамывая, но уверенно стремясь к своему дитю, а следом Шарлотта бы сказала лишь три слова — "я увожу вас", и плевать, что Шон запретил. Но вместо этого Шарлотта медленным шагом, будто в трансе, направилась к "забору", вглядываясь: в каждый миллиметр небольшого клочка земли, который именовался ее домом, в покрывшиеся ржавчиной решетки на пыльных окнах, в которых виднелись трещины, в этот дырявый ковер, чтобы... Вспомнить, но память не отзывалась на ее крики. Не отзывалась и на страшную картину, которую Шарлотта сейчас видела пред собой, хотя такое очень трудно было забыть.

— Мадам Бартон... вы не пойдете туда одна, — властно окликнул ее месье Морте, но его крик был неважным, имела значение лишь эта халупа, очень непохожая на дом, в котором можно было жить. Шарлотта медленными шажками ступала по земле, покрасневшими глазами смотря вперед, смотря прямо на...

Человека.

Человека, сидящего на коленах спиной к ней, около ее дома.

Человека, который что-то пытался зарыть руками, под ногти которого наверняка давно забралась грязь.

Это был мужчина с худыми слабыми руками, одетый в рубаху, порванную на спине, только ее и видела Шарлотта, помимо волос совершенно разной длины — где-то они не достигали и пары сантиметров, а где-то превышали и десятку, в их спутанных клочьях застряли куски грязи и что-то, похожее на пепел.

Судя по шагам, месье Морте и правда не пожелал отпускать ее одну, и только благодаря им зарывающий что-то в землю мужчина остановился и замер на пару секунд, а вместе с ним остановилось и дыхание Шарлотты.

— Нет у меня твоего мяса! — вдруг крикнул мужчина после секундной паузы и резко повернулся лицом к Шарлотте, вскакивая с колен. Его бледные, почти белые губы подрагивали, а под одним косым глазом пламенем горел желто-оранжевый синяк, в другом же глазу сияла злоба, сменившаяся удивлением, выразившимся также в его словах: — Я думал, ты Боб, у которого я якобы спер его крысятину, но ты явно не он, — он вдохнул два раза, будто принюхиваясь к ней, в тот момент и правда напоминая дикое животное, и, опомнившись, спросил: — Вы кто такая? Чо забыли?

— Я... Я семью свою ищу — маму, папу, — пробормотала неуверенно Шарлотта. — Они тут жили, насколько я знаю. И ко мне можно на «ты», если что, — и этими словами она заставила месье Морте нахмуриться, но исправляться не собиралась, до сих пор будучи уверенной, что такое отношение к Инфиори незаслуженное. И хотя бы к своим родителями она имела право обращаться на «ты», как и они к ней, пусть Бен и не тянул на ее отца, но что насчет брата?

— Правда? — мужчина не по-доброму усмехнулся. — И за чо мне такая великая награда? — Он начал медленно подходить, и Шарлотте показалось, что она почувствовала, как напряглись Тед и остальные, но она сама оставалась спокойной. Этот мужчина не тронет ее, ибо не было у нее плохих намерений, сейчас она ему просто расскажет всю историю, он ее поймет и отведет к маме и папе... — И чо это родители Фиуалта забыли у нас? Монетку обронили? Или совесть?

— Потому что она не прирожденная Фиуалт, Бен. Кровь наша, — послышался сзади тихий голос, Шарлотта сразу же повернула голову и заметила девушку, стоящую около входа в дом, если так можно было назвать дырку в стене, наполовину занавешенную тряпкой. — Ты же Шарлотта?

Шарлотта закивала, чем вызвала злую усмешку на губах девушки.

— А-а-а, — протянул Бен и оскалился желтыми кривыми зубами. — Так это та самая тварюга Шарлотта, я так понимаю, да? Та самая заноза в заде моего брата? Та самая, которая у него жила вместе с тобой, Марта?

— Ага, — Марта подошла ближе, сложив руки на груди. Губа ее была в кровавых подтеках, криво подстриженные под каре волосы торчали в разные стороны. Шарлотта замерла, словно меж двух огней, между двух неизвестных ей людей, но которые точно знали ее, говоря о ней совсем невежливо.

— Прости, я тебя чем-то обидела? — В её душе начинало сорняком прорастать беспокойство, и тревога задолбила в свои колокола. От этого кривого дома пахло смертью и болью, но этот запах чувствовала лишь Шарлотта, как единственная способная чувствовать нечто более глубокое, чем недоверие и безразличие. И не только от дома несло отвратно — от самих Бена и Марты, что, к слову, выглядела лет на тридцать пять максимум. Они точно не могли быть её родителями, только если братом и сестрой, но даже если это и так, то внутри вновь разгорался маленький костёр радости, что она отыскала хоть кого-то из близких людей. Только... Почему они ей не рады? Или это такое специфичное гостеприимство? Норико мало рассказывала об Инфиори, вдруг и это утаила?

— Тебе что, память отшибло?! Вставить обратно?! — крик закончился кашлем, и Бен согнулся пополам, опуская ладони на колени, впрочем, это не помешало показать ему кулак. — "Прости", "обидела"! Какие словечки знаем! Никогда таких не слышал! — он засмеялся, всё ещё не разгибаясь, и смех его тягучей жидкостью пробрался в уши, заставляя сморщиваться и закрывать их.

— Мадам Бартон и правда пережила тяжёлую болезнь... имеющую в последствиях беспамятство. И... согласно статье 1.49... вы не имеет права оскорблять Фиуалта. — Шарлотта поняла, что говорит месье Морте, и для этого ей даже не потребовалось его видеть.

— И где же я её оскорбил?! — Бен поднял голову, но без корпуса, оставив его параллельно земле, и в его ненормальном взоре читалось выражение, присущее людям, которым нечего терять — безумцам. — Может, это она всю жизнь обижала, использовав других?! А, дорогая Шарлотта, не помнишь, значит, да? Не помнишь пацана чуть старше меня, что тебя ценил и оберегал?! Не помнишь его заботу?! Хватит тупой дурой притворяться, ты всегда была хитрой стервой!

— Я попрошу вас выбирать более правильные выражения! — месье Морте шагнул вперед, грозно обращаясь к Бену, но тот лишь рассмеялся.

— Стерва... Продалась богатым за дорогую крышу над головой и возомнила себя лучше нас! Ты всегда считала себя выше Инфиори!

— Бен, постой! — Шарлотта попыталась остановить безудержный поток его речи, но вместо этого тот забурлил ещё громче, а вместе с ним тяжелело каждое слово, наваливаясь мёртвым грузом на сознание. Казалось, Бен говорил вовсе не о ней.

— Я всю жизнь молчал! Больше не собираюсь! — его скрипучий голос пронёсся эхом по чёрным улицам. — Не собираюсь больше умалчивать о том, как приходилось делить еду с тобой, тобой, которая бросила нас!

— Но я приехала за вами! За всеми, кем бы вы мне ни были! Я заберу вас!— еле сдерживая порыв упасть перед ним на колени, Шарлотта прижала руки к груди, словно этот жест мог доказать правдивость её слов. Плевать на то, что говорил Шон, она никак не могла бросить Бена, и Марту, и… родителей, которые пока что не появились. Марта тоже не годилась на роль матери — едва ли старше Шарлотты.

— И зачем мы тебе, если ты даже вспомнить нас не можешь?! Попахивает обманом! А ну, признавайся, зачем сюда приехала? Что тебе ещё надо?! Что ещё ты и все остальные Фиуалты не забрали у нас?!

— Но я хочу помочь! — Шарлотта тоже перешла на крик, тут же надорвавшийся из-за слез, рекой потекших из и так заплаканных глаз.

— Убери свои крокодильи слезы! Не смей рыдать, у тебя всё всегда было!

Шарлотта закрыла глаза, чтобы справиться со слезами, но то было ошибкой, она просто не ожидала цепочки событий, которые произошли в пару мгновений.

Воспользовавшись моментом, когда её глаза были закрыты, а сама Шарлотта была слишком погружена в ледяной колодец совести, мучившей её за то, что оставила Бена и Марту, как раз-таки Бен подскочил к ней в пару прыжков и, размахнувшись, залепил ей вескую пощёчину, пламенем обжёгшую щеку. Тонкий вскрик Шарлотты потонул в его воинственном оре, с которым он подбежал к ней, но вскрикнула она не только от боли, разъедающей щеку, а в бóльшей степени от неожиданности, подстерегавшей за углом их странного диалога.

Первые мгновения душа отказывалась воспринимать пощёчину как факт. Отказывалась принимать, что Бен посмел её ударить, поднять руку, да просто сделать больно. Его грязная рука оставила след грязи другого вида — от этого нечисто становилось внутри, муторно и до того обидно, что слезы вновь покатились вниз, но что была пощёчина по сравнению с тем, что произошло дальше?

Ноги окончательно отказались держать её, и Шарлотта упала. Кто знает, может, это и послужило последней каплей в терпении месье Морте, а может, оно кончилось уже на пощёчине, но какая разница, если то, что он сделал, не имело никакого оправдания?

Тонкий писк, белая слегка светящаяся полоска — лазер — зверем заревела над ухом, устремилась к Бену и, настигнув свою добычу, забрала жизнь из тела, оставив его пустым и бездушным навеки. И вместе с душой Шарлотты, что упала в пятки, грохнулось тело Бена, словно тряпичная кукла, очередная марионетка.

"Очередная марионетка... Не послушалась своих ниточек... Бездушная серая тряпка в руках королей в картонных коронах... Ей так и не суждено познать счастье..."