Дофенизм (джен)

Она сразу узнала этот тихий сиплый голос, прерывавший поток слез.

— Тед?..

Он, одетый в черную трикотажную футболку и того же цвета джинсы, одежду явно не для праздника, вышел из-за близстоящего стеллажа, до этого полностью скрывавшего его высокую фигуру за рядами серых книг. Из-за пелены слез его взгляд сначала показался таким же, как и у других людей, но когда Шарлотта вытерла глаза во второй раз, она вдруг заметила, что он не смотрит на нее с осуждением, как женщина с пером, не разочарованно, как Шон, и не с равнодушием. Из-под черных нахмуренных бровей на нее смотрели глаза, что не обвиняли ее ни в чем, а даже будто бы жалели.

— Мне позвать месье Бартона?

— Нет-нет, не стоит.

— Вам кто-то сделал больно? Я могу поставить его на место.

— О нет, ни в коем случае! — Да как бы больно ей ни было, Шарлотта никогда бы не посмела ударить человека и сделать ему больно, дабы сравнять счет, а Тед вряд ли под выражением "поставить на место" имел в виду "пойти вниз и пригрозить пальчиком".

— Но ведь вам кто-то сделал больно? Обидел?

— У нас просто возникло маленькое несогласие. — Тут следовало бы улыбнуться, но сил на это не хватало. К боли присоединился стыд, стыд за то, что ее слезы увидел именно Тед, который теперь вынужден говорить с ней, чтобы убедиться, что его помощь не потребуется. Шарлотта не считала свои слезы слабостью — то, что было внутри, не могло быть ею, но мысль, что Тед мало того, что фактически оторван от дома, так еще и вынужден прислуживать, заставляла задуматься — а одной ли ей плохо? И все же от его присутствия Шарлотте становилось легче, будто Тед тяжёлым взглядом забирал часть боли.

— Из-за маленьких несогласий не плачут.

— Да у вас, похоже, вообще не принято плакать! — сорвалась она на крик и тут же закрыла себе рот, на самом деле желая ударить себя по губам за этот вопль, будто незаслуженно обвиняющий Теда во всех грехах Дэтрика. — Простите, простите, я не хотела на вас кричать... Просто мне нужно кому-то выговориться, с кем-то поговорить, чтобы не было так больно, понимаете? — Да, с каждым словом боль становилась меньше, пусть Шарлотта и не могла найти логичное тому объяснение, но переживать горе — а это было как раз-таки то, что сейчас Шарлотта пыталась сделать — легче, когда кто-то был рядом. Пускай этим "кто-то" был даже мрачный охранник с неглупым взглядом. Тед будто был обезболивающим, обрабатывающим раны на душе.

— Плакать не принято. Но мы же все равно плачем, — пожал он плечами, оставив ее последние слова, преисполненные эмоциями, без реакции, и продолжил говорить, но наверняка только из-за завуалированной просьбы Шарлотты остаться и поговорить с ней. Заметив удивлённый и непонимающий взгляд Шарлотты, Тед пояснил: — Вы думаете, ваши слезы первые, которые я видел? Мы все слабее, чем думаем, и сильнее, чем знаем. Мы все плачем в темных углах, чтобы потом сиять силой хладнодушия.

— Мы — это Инфиори?

— Мы — это люди, — Тед подошел к ней и подал руку в черной кожаной перчатке. — Давайте я провожу вас, чтобы вы умылись и привели себя в приличный вид.

— Но зачем скрывать слезы, если они есть у всех? Зачем скрывать часть себя и делать из нее позор? Почему вы закрываетесь от близких, пряча то, что свойственно? — С помощью Теда Шарлотта поднялась с пола, не переставая слушать его.

— А разве слезы — это хорошо? Вам нравится плакать? Вам нравится чувствовать, как они разъедают вас изнутри? — Шарлотта отрицательно закачала головой, всхлипнув. — Вот и никому не нравится. Никто не хочет плакать, а ведь плакать-то может заставить лишь близкий человек...

— Поэтому люди решили отгородить себя от других? — догадалась Шарлотта, и эта догадка ударила её ужасом, перекрывая доступ к кислороду получше солёных слез и соплей, настолько дикой она казалась.

— Не знаю, возможно. Это просто мои мысли. Откуда я могу знать, почему сотни лет назад у нас сложился именно такой образ жизни?

— Сотни лет... — эти ужасные слова сорвались с губ тихим шепотом. Точно, как она могла упустить эту деталь! Норико не говорила о ней напрямик, но если хоть немного задуматься, то истина всплывала наверх! Война, разделение на двадцать пять городов, изоляция — наверняка именно это повлияло на людей! Что если ужасные вещи сотворили с людьми ужасное? Был ли выбор у каждого человека ныне становиться бесчувственным, или этот выбор был сделан предками и повлиял на будущее, опутал его нитями и навсегда обрек потомков на такую жизнь? Отсутствие эмоций, равнодушие, хладнокровность — это было так же привычно и правильно для людей, как для нее — радость, удивление и волнение.

У людей не было шанса на спасение, он зарос сорняками жестокости и хладнокровности, он был потерян в тот миг, когда безразличие стало для них нормой, когда их головы перестали посещать мысли о собратьях. А было ли это когда-то?

Это были не маски. Это было то, что закладывали в ребенка с детства. Это было воспитание. И если в Шарлотте Эфиум воспитал доброту, мягкосердечие и наивность, то Дэтрик в людях — все противоположное. Последняя надежда на оказание помощи людям у Шарлотты испарилась — куда ей против сотни лет... Или все-таки можно? Может, хоть Шона с Келли она научит быть настоящими и живыми, красочными и счастливыми?..

— Угу. Пойдемте. Вас надо привести в порядок...

* * *

Совершенно противно и тяжело было возвращаться в место, что принесло столько боли и неоправданных надежд, в место, которое посеяло семена надежды на лучшее на неблагоприятной почве. Место, которое Шарлотта старалась не винить во всем, но это получалось плохо.

Она смотрела в спину доктору Ингану, провожавшему ее в свой кабинет для специальных занятий, на которые с трудом получилось уговорить недоверчивого Шона, и Шарлотта очень надеялась, что занятия оправдают его бурчания и презрительный взгляд, который Шон кинул, подвозя ее в больницу.

— У вас даже в кабинете белые стены? — слегка улыбнулась Шарлотта, но по ее усталой улыбке было видно, насколько сильно она была подавлена.

— Люблю однообразие. Ничего не мешает и не отвлекает. Присаживайтесь. — Шарлотта кивнула и подошла к черному стулу — единственной не белой вещи в кабинете. Да у него даже странный карандаш какой-то новой модели для электронных блокнотиков был идеально выбелен! — Итак, Шарлотта. С момента вашего пробуждения от сна Ридженте прошло двадцать пять дней. С момента нашей последней встречи — полторы недели. И мне очень интересно услышать, как вы чувствовали себя за прошедший период жизни вне больницы и вне Эфиума.

Что она чувствовала? Жалость. И не к себе, а к доктору Ингану, принимающему пациентов в идеально белом кабинете, к Шону, зациклившемуся лишь на своем бизнесе, к Келли, которая, не разгибаясь, сидела над учебниками, хоть Шарлотта не единожды под разными предлогами пыталась ее вытащить из комнаты, но железная упертость и "ответственность перед отцом" не давали Келли расправить плечи и встать со стула. Она была словно пленник, навсегда прикованный ответственностью к своей темнице.

Ей было жалко людей, которые уперто гробили свои недолгие годы жизни на такие неважные вещи, как работа и бизнес, но забывали о поистине прекрасных и значимых вещах — теплоте доброты, надежной взаимопомощи и переполненных нежностью словах "привет, как спалось?" Люди давно убрали такие важные детали, навсегда обделив свой мир границами компьютеров, часов и телефонов, добровольно попавшись в паучью сеть, в которой они метались по кругу, по циклу скучной серой жизни, считая, что они не прилипли к белым нитям, хотя на самом деле погрязли в них.

— Я чувствую себя немного... неопределённо, думаю, — Шарлотта мило улыбнулась. — Произошло достаточно значимое для меня событие, и я много думала о нём — от своих мыслей тяжело далеко убежать, — она немного посмеялась, не смутившись безразличия доктора Ингана, и вдруг тихо добавила: — Особенно, когда ты одинок.

— А вы одиноки?

— Нет, у меня же есть семья.

Уверенная ложь. Всё, что у неё было — чёрная мраморная лестница, старые часы и однотонные стены. Шон принадлежал своему рабочему кабинету, Келли — классной комнате. А Шарлотту целыми днями навещали лишь сны-отрывки из Эфиума и тяжело воспринимающиеся мысли о людях. Сколько слез спрятала шёлковая подушка, сколько молитв о людях слышал ночник рядом, сколько печальных улыбок, прорвавшихся через боль, видело зеркало!

— В первую очередь у вас должны быть вы, ведь вы отдельная личность, самодостаточная. Вам должно хватать себя.

— Мне себя вполне хватает, — Шарлотта согласно кивнула и поджала губы, чтобы, не дай Элвест, изо рта не вырвалось то, что она пыталась скрыть — впервые старалась скрыть что-то от другого. И спрятать она пыталась крик о помощи, крик жалости, что молил бы доктора Ингана и остальных одуматься, крик, что был порывом помочь, порывом спасти от неизбежной беды, которая придет в Дэтрик через годы, столетия. Возможно, даже тысячелетия, хотя в последнем Шарлотта уже начинала сомневаться, ибо мог ли город, покрытый хладнодушием, прожить долгую жизнь? Нет, ибо жизнь строилась на счастье, а оно — на эмоциях. Не только положительных — отрицательных в том числе, ибо когда что-то теряешь, яростнее начинаешь ценить то, что имеешь. Печаль — это сравнение, это определение важности, но если сравнивать было не с чем, то терялся смысл горя.

— Очень надеюсь, что вы правы. А какое у вас впечатление от людей?

Вот он, тот вопрос, которого она так боялась. Что же было сказать, правду или ложь? Поведать, как она видит будущее Дэтрика, где когда-нибудь все люди поубивают друг друга? Или соврать, ответив, что её все устраивает? "Дожила, теперь уже выбираю между обманом и правдой!" А что ей оставалось? Верить в то, что доктор Инган её поймёт? Верить в солнышко, которое должно было осветить её — маленький цветочек, проросший в жёстком асфальте, которому вот-вот грозило покрыться трещинами, что разрушили бы его? Куда уж там, он уже покрывался. Дэтрик с самого начала был обречён на смерть. Проклят именем жестокости равнодушия.

— Они... неплохие, — аккуратно ответила Шарлотта, сжав полу коричневого пиджака. — Но я во многом с ними не согласна.

— В чем же?

— Ну, например, в том, что они отдалились от друг друга. Поставили крест на эмоциях...

— И это перечит вашим привычным условиям жизни?

— Это перечит моей цели в жизни и морали, — чётко закончила Шарлотта, и доктор Инган положил карандаш, которым прежде все записывал в блокнотик.

— Понятно. То есть уроки Норико вы усвоили на уровне "я знаю, но применять не стану", — он толкнул карандаш в сторону, и тот покатился, стукнувшись об стаканчик с остальной немногочисленной канцелярией. — Тогда, к сожалению, мне придётся вернуть вас в больницу.

— Что?! Нет!

Вот куда-куда, а возвращаться в белую тюрьму не хотелось точно, чтобы вновь проживать день Сурка, в течение которого она умирала со скуки примерно три четверти свободного времени! Уж лучше в мрачном доме!

— Тогда прекратите показывать свои морали и начните пытаться влиться в общую массу. Прекратите выделяться. Станьте тенью. Поймите, людям привычна серость и однообразие, мы любим это, так любите это и вы, ибо являетесь человеком. Для того и нужна память, она поможет вам вспомнить, как вы были удовлетворены всем тем, что вас окружало.

Да нет, это звучало бредом! Да Шарлотта никак не могла любить белые стены и обычные мелодии, серые небоскребы и идеально похожие маски людей!

— А если вы будете транслировать избыток эмоций, то вам придется вновь пройти курс с Норико.

— Да что такого в том, что я капельку эмоциональнее, чем другие? — громко удивилась Шарлотта, в очередной раз поражаясь, насколько широки грани бесчеловечности людей. Она что, клон, робот, чтобы быть кем-то? Пусть каждый будет собой, иначе, будучи кем-то, проживая чужую жизнь, можно упустить свою.

— Шарлотта, я не хочу рассказывать вам всё заново. Таков Дэтрик. Такова жизнь. Таковы его правила, которые вы пытаетесь подорвать, представляя угрозу для системы. Эмоции мешают достижению максимально хороших результатов в сфере бизнеса, что невыгодно не только для нас, но и для государства. Эмоции порождают хаос, дают волю, которая нарушает правила, а их надо соблюдать, чтобы потом не было неловких ситуаций... И чтобы не докатиться до Инфиори.

Слова доктора Ингана возросли тюрьмой, и ее ограда уперлась в сердце, больно сжимая его. Это были несправедливые слова, неправильные, но в глазах доктора Ингана не было и капли сомнения в них. Он верил им. Верил обману, который ему внушили… Сотни лет. Воспитание.

— Почему вы говорите о них как о самых ужасных монстрах? — Вопрос звучал наивно, но говорила Шарлотта твёрдо и уверенно. Сколько раз Дэтрик доказывал нелюбовь к Инфиори, но за что? За что их так ненавидели? Только ли в недостатке денег дело? Шарлотте казалось, что нет. Ну уж слишком глупо это было!

— Они могут отрицательно влиять на нас, — пожал плечами доктор Инган. — Они глупые и необразованные. Дикие. Почти как животные. По сравнению с нами — Фиуалтами.

— Поэтому правительство решило выделить их в отдельную категорию? — Шарлотта нахмурилась, но ненадолго, вскоре её брови расправились и поднялись вверх при радостной мысли: — Подождите, но если дело только в необразованности, то почему нельзя просто взять и обучить их? Почему бы не подарить им шанс на нормальную жизнь, ведь они такие же люди! Такие же живые, как и вы! Почему же они не заслужили того, что имеете вы? Неужто способность к обучению зависит от того, кем ты родился — Инфиори или Фиуалтом?

— Вообще-то нет, не зависит, но кому они нужны? — доктор Инган вновь пожал плечами, чем начал уже немного раздражать. — Тратить на них деньги, время... Важнее воспитать собственного наследника...

— И бросить их в яму? Вот такая у вас справедливость?

— Справедливость — не моя забота, моя забота — лечить вас...

— Нет, как раз-таки справедливость — забота и обязанность каждого человека, обязанность очень тяжелая, но если каждый забудет, что должен быть справедлив, то мир превратится в... серое бессмыслие.

— Что ж, лично я не против жить в таком мире. Как и Шон с Келли. Как их и ваши враги.

— Да что за замкнутый круг! — Шарлотта схватилась за голову, поставив локти на стол. — Но почему вы готовы жить в серости, а не...

— А не во взрыве красок? Может, потому что они отвлекают меня от выполнения моей работы? — Доктор Инган не менял выражения лица, но тон сменил на более грозный. — Шарлотта, я понимаю, что всему своё время. Поймите, вы тоже полюбите жизнь в серости и однообразии, стоит лишь попытаться увидеть их. Неужто такой оптимист, как вы, не найдет плюсов в этом?

Глаза Шарлотты озарил удивлённый взгляд, заставивший её поднять голову и взглянуть на доктора Ингана. Уж от кого, а от него такие слова слышать было большой неожиданностью. Да ведь и правильными были его слова... Шарлотта настолько зациклилась на том, что этот мир противоположен и плох, что временами забывала об улыбке, с которой обещала идти через Ад. Не начинала ли она вновь медленно отдаваться во власть пустоты, постепенно заполнявшей её сердце? И может, всё же был смысл в борьбе с унынием Дэтрика?

— Они хоть нормально живут, Инфиори? — Шарлотта заправила за ухо прядь, выскочившую из хвоста, пока она впивалась ногтями в волосы, и коснулась кончика носа.

— А вы не помните? — доктор Инган вновь подобрал карандаш и приготовился записывать, видно, вопрос был важным, но приводил в небольшое смятенье, ведь...

— А почему должна помнить, даже если бы у меня и была память? Я же вроде Фиуалт, а Фиуалты, к сожалению, редко бывают в гостях Инфиори.

Кстати, надо бы это исправить. Инфиори были для Шарлотты и тайной, и скрытой надеждой, ибо если Фиуалты считали их дикими, неправильными, как и эмоции, был шанс, что бедные люди богаты душой и разнообразием чувств.

— Жаль, что не помните. Я-то думал, что если вас так заинтересовали Инфиори, значит, вы что-то вспомнили.

— И все же вы не ответили, откуда мне знать? Норико о них мало говорила, лишь то, что живут бедно, но и у бедности свои степени.

— Видите ли, Шарлотта, иногда и правда бывает так, что Фиуалты берут покровительство над Инфиори. Когда видят в них перспективы и талант, но такое бывает крайне редко, — доктор Инган что-то записал в блокнот и вздохнул. — И всё же бывает. Вот вам повезло.

— Подождите, я что, Инфиори? — Её глаза стали размером с круглые стеклышки очков доктора Ингана, а в душе всё перевернулось, перепуталось, да так, что нельзя было понять, рада она или нет. С одной стороны, это было даже приятно, ибо если кто-то всё-таки вытащил её из рядов Инфиори, значит, хоть грамм доброты и сострадания в людях есть, а следовательно, и надежда на рост прекрасного цветка добросердечия была, ибо семя уже посажено в почву. Но с другой... Как можно было знать, что ты — один из тысяч, кому выпал такой шанс? Как не чувствовать вину за это, пускай это даже и не твой выбор? А если бы был этот выбор, то что бы она выбрала?

Шарлотта без труда была готова дать ответ — если бы ее выбрали в своё покровительство Фиуалты, она поставила бы условие, что вместе с ней возьмут хотя бы ещё несколько детей, насколько хватит возможности, и радость от согласия переполнила бы Шарлотту в тот миг. Одна бы она не уехала, а уехав, стала бы помогать оставшимся, не бросила б их, никаких сомнений в этом и быть не могло.

"Стоп, стоп, но если я Ифиори, то выходит..."

— То есть мои родители тоже Инфиори?! — Шарлотта прикусила губу, и в её глазах застыл вопрос, сопровождаемый нахмуренными бровями и нервными тереблением пиджака. — А они, надеюсь, не... — Во рту пересохло. Но она же не могла бросить их, да? — Не остались там? Они переехали со мной, да?

— Мне кажется, вы не поняли меня, Шарлотта, — доктор Инган покачал головой и вздохнул. — Вы не переезжали с родителями — такое просто невозможно. Как вы знаете, Инфиори не могут добиться статуса Фиуалтов просто по своей воле. Только если Фиуалты подарят им такой статус, признав способными выживать в нормальном обществе. Это достаточно рискованно — стоит хоть немного ошибиться в Инфиори, и обратно этот Инфиори поедет домой уже вместе с приютившими его Фиуалтами. Поэтому мало тех, кто соглашается на такое, но вот с вами решили рискнуть. — Доктор Инган сделал паузу и посмотрел на нее, изучая, как казалось, и заглядывая ей под кожу, под органы, в душу. — И вот вам опять везёт. Сначала чудом вытащены из Инфиори, потом чудом спаслись от сна Ридженте, а вы всё недовольны чем-то. — Маленький укол пришёлся большой болью по совести, вмиг переметнувшуюся на сторону доктора Ингана. И правда, что это она перестала искать плюсы? Надо во всём их искать, хватит раскисать!

— Так что по поводу родителей? — Шарлотта вновь коснулась кончика носа, прикусив внутреннюю сторону щеки, стыд кипятком обжигал лицо, хотя всё же чем-то оправдаться можно было, смотря правде в глаза и говоря, что в Дэтрике всё же больше минусов, чем плюсов, но ведь и последние были.

— А вы ещё не поняли? Ну Шарлотта, конечно же, они там!

Уверенные слова доктора Ингана повергли в шок, будто выбив на пару секунд дух из тела, будто парализовав каждый миллиметр. Как... Как она могла оставить родителей одних?! Оставить, возможно, не совсем в бедном, но точно не таком богатом месте, где жила сейчас она. Совесть не давала дышать, сжимая железные ладони на горле, вот-вот пальцы сейчас дойдут до точки невозврата, да вон и слезы уже стоят на подходе...

Какой же она всё-таки монстр! Она обязана... Шарлотта обязана была найти способ перевезти родителей сюда, к Фиуалатам — и эта цель тут же обрела опору, оснащенную уверенностью и решительностью. Тем более, ведь они могли рассказать ей о ее прошлом! Открыть занавес беспамятства!

— Думаю, этот вопрос вы уже подробнее разберёте с Шоном, всё же это уже не моё дело. Давайте, собственно говоря, приступим к самой главной части — работе с Мемаратью.

— Это что такое? — немного сдавленно под натиском убивающей совести хихикнула Шарлотта от такого смешного названия — Мемаратью! Но, заметив серьёзный взгляд доктора Ингана, улыбаться перестала, откашлялась, кивнула в знак готовности слушать, и доктор Инган, поняв, начал:

— Это специальный аппарат, воздействующий на определённые части мозга, чтобы разными путями пробудить воспоминания. Мемаратью изучает реакцию мозга на различные импульсы и выстраивает алгоритм, своеобразный подход к каждому пациенту. Всё же мозг устроен у каждого индивидуально. Все результаты буду записывать и анализировать я, чтобы путём технологий вытаскивать ваш разум из беспамятства, — и пока доктор Инган говорил, параллельно он достал из ящика стола странную чёрную штуку, напоминающую полукруглый скелет рыбы фугу — именно такое странное описание подходило больше всего. — Наклоните голову вперёд, пожалуйста, — доктор Инган подошёл сзади, и когда Шарлотта выполнила его просьбу, он аккуратно надел, по всей видимости, этот Мемаратью ей на голову.

— А что дальше? — Шарлотта проводила взглядом доктора Ингана, усевшегося на своё место и начавшего что-то искать в компьютере, и аккуратно потрогала причудливый Меморатью.

— Дальше закрыть глаза, в них сейчас будут направлены небольшие фонарики, не бойтесь. Вообще ничего не бойтесь, такая процедура совершенно безопасна. Только потом может голова немного кружиться, но это недолго. Пятнадцать минут надо будет сидеть, не двигаясь, с закрытыми глазами. Готовы?

— Ага, — Шарлотта поудобнее устроилась в кресле и закрыла глаза. Немного страха всё же появилось внутри от мысли, что на ней какая-то неизвестная штуковина, которая ещё почему-то начала пиликать, пугать.

Одни из самых долгих пятнадцати минут в её жизни.

* * *

Порой Шарлотта забывала, какой шум стоял в центре Дэтрика, и забывала из-за звукоизолирующих окон в машине Теда и точно таких же стен, окон в доме. Тишина и покой сопровождали её, от этого и забывались шумные обычаи центра, а вспоминались они лишь в момент пересечения центральной части Дэтрика, когда Шарлотту от неслышно говорящих людей, орущих реклам и музыки отделяло лишь одно звукоизолирующее стекло.

Позади остался не только покинутый дом Бартонов, но и непростой диалог с Шоном, совершенно не хотевшим её отпускать.

— Ты хоть понимаешь, как высок там уровень преступности? — Как заботливо эти слова могли бы звучать в сочетании с обеспокоенным взглядом, и как жаль, что последнее заменяли не выражающие абсолютно ничего глаза Шона. Разве что покрасневшие щеки свидетельствовали о скорой вспышке гнева.

— Понимаю, но они мои родители, я должна их видеть! И должна им хоть чем-то помочь! — примерно эти слова Шарлотта повторила около десяти раз в разных вариациях — других аргументов и правда не было, но разве этого мало? Разве это недостаточно сильная причина, чтобы просто поехать в другую часть города, немного отличавшуюся по обустройству? Да Шарлотта за родителями любимыми хоть на край земли съездит, хоть границу Дэтрика пересечёт, лишь бы увидеть отца с любящими глазами, лишь бы встретить мать тёплыми объятиями. Они наверняка боялись за неё, наверняка переполнились волнением и холодным ужасом в момент, когда узнали, что их дочь заболела. По-другому и быть не могло, каждый родитель готов убить за свое дитя, ибо его с ним навеки связывали невидимые узы, имеющие непобедимую силу, что была способна разрушить любые преграды. То была родительская любовь, самая сильная в мире.

После долгого и изнурительного диалога, прошедшего по одному и тому же кругу несколько раз, Шон наконец сдался, но поставил три условия: первое — находиться на территории Инфиори не больше получаса, второе — не вывести ни одного Инфиори с их территории. Вот как знал! Ну ничего, прошлое-то свое он не запрещал ей узнавать… Как и в целом говорить с родителями, так что… Третье — с ней поедет Тед. Как телохранитель.

Только при выполнении этих трёх условий Шон выдал ей какую-то флешку, которую сказал передать Теду, и никакой информации о ее "переезде" в Фиуалты, к сожалению, Шарлотта так и не узнала, лишь то, что однажды родители Шона уехали на поиски рабочего, а вернулись с ней, объявив, что теперь она будет учиться с ним и кое-как спонсировать семью Бартонов. Так они росли бок о бок с Шоном вплоть до совершеннолетия, после которого не стали долго ждать часа для свадьбы, свадьбы, что, понятное дело, была сыграна без любви. С этим Шарлотта смирилась с трудом, но всё же переборола в себе желание тут же расторгнуть брак.

Последнее условие и устраивало, и расстраивало Шарлотту. С одной стороны, возможно, так даже лучше — с Тедом она точно не заблудится, но с другой — это походило на недоверие. Ну вот что с ней сделают обычные люди? Не убьют же! У них просто нет причины на это!

Территория Инфиори находилась на севере и оставалась кусочком Дэтрика, покрытым непроглядным мраком неизвестности. На уроках Норико ей не показывала, как выглядит мирок Инфиори, лишь говорила, что там живут бедные люди, полностью необразованные, а от того похожие на диких зверей. Верилось в это с трудом, ибо если бы были они дикими хищниками, то просто переубивали бы друг друга, а ведь там кто-то жил!

Между ними с Тедом повисло неловкое молчание, но некомфортным оно, похоже, было только для Шарлотты. Вот как можно после слез и непростого разговора вновь стать чужими? Шарлотте хотелось найти новую тему для разговора, лишь бы убрать это отвратительное молчание. Уж лучше бы центр орал ей на ухо, чем эта нависшая тишина.

— Приехали. — Вот они, спасительные слова, разрушающие молчание и рождающие волнение, от которого Шарлотта подскочила на сиденье.

— Да, хорошо... Спасибо, — Шарлотта повернула голову влево и проверила пакет с игрушками, их она захватила для маленьких детей Инфиори. Это, конечно, были не такие веселые игрушки, как в Эфиуме, черные и серые, почти все твердые, но это единственное, что нашлось у Келли, которая всё равно с ними не играла, предпочитая учебники, так что пусть хотя бы у детей Инфиори будет счастливое детство, полное приключений и смеха. Но так это выглядело в голове Шарлотты, и перестало оно так выглядеть, стоило Шарлотте обратить внимание на место, в которое её привёз Тед.

Перед ней возвышалась огромная стена, вверх которой был укутан в клубке тумана. За стеной скрывалась тишина. До стены также пытала тишина. Вот такая вот тишина, явно предвещавшая что-то нехорошее. "Оставить все страхи! Вспомнить, для чего мы тут! Предвкушать радостную встречу!" — кричала радость в громкоговоритель, и Шарлотта подчинялась ей, начав улыбаться своей фирменной искренней улыбкой до ушей.

— Тед, а как мы пройдём через эту стену? — Шарлотта задрала голову, пытаясь всё же разглядеть вверх стены, но после тщетных попыток она всё же опустила взгляд и заметила прямоугольник в стене — серое пятно на черном фоне.

— Месье Бартон уже отправил заявку на посещение территории Инфиори. В знак подтверждения ему пришёл код, действительный только пять минут. Поэтому важно не опоздать. — Тед подошёл к серому прямоугольнику размером чуть больше ладони, отодвинул его крышку, под которой скрывался экранчик с цифрами от нуля до девяти, и начал нажимать на плоские кнопки. — Он сообщил этот код мне, пройти мы можем только по нему. Только после этого я отдам флешку охранникам, по ней они отследят нахождение тех, кто вам нужен.

— А зачем такие заморочки?

— Чтобы Инфиори не смогли сбежать.

— А они этого... хотят? — Шарлотта, перекатываясь с пальцев на пятки, нетерпеливо крутила пакет.

— Очень.

Будто соглашаясь с Тедом, экранчик озарился белым, часть чёрной стены отъехала в сторону, открывая взору длинный коридор, почти погрязший во тьме, если бы не редкие лампочки, слабо дарящие свет. Мрачновато. В стиле Дэтрика.

Тед шагнул первым, бесстрашно закрывая своей спиной Шарлотту, сглотнувшую от того, что чувствовала себя, будто в ужастике: мрачные коридоры, неизвестная территория, молчаливый телохранитель... И лишь пакет шуршал, нарушая тишину, которой были окутаны продвигающиеся по бетонному коридору Шарлотта и Тед. Когда он остановился, дойдя до конца, вновь открыв экранчик и введя код, у Шарлотты внутри смешались радостный трепет сердца и крупинки нехорошего страха, что были ложкой дегтя в бочке мёда. "Да всё будет хорошо! Я для этого всё сделаю!" Шарлотта шумно выдохнула, будто пыталась таким способом избавиться от страха, но то был действенный метод — буря в душе улеглась, приятное спокойствие растеклось по ее просторам, Шарлотта смело сделала шаг наружу, за Тедом, и тут же охнула.

— О Элвест... Что это за обитель смерти?