Лихорадка (гет)

Победы конфедератов на фронте продолжались, и боевой дух армии был бодр, как никогда. Всеобщее воодушевление разделял и Чарльз, чего нельзя было сказать о его двоюродном брате. Гамильтон искренне не понимал его пессимизма и в душе осуждал Эшли за то, что он не верит в Правое Дело.

— Эшли, разве ты не патриот? — с жаром вопрошал Чарльз кузена, не без труда выкроив время для личной встречи. — С такими генералами, как у нас, у янки нет шансов.

— Чарли, дело не в патриотизме, — с мягкой, еле заметной улыбкой ответил Эшли. Иногда Чарльзу казалось, что он обращается с ним как с малым ребенком. — Я предан Конфедерации душой и сердцем, но не стоит недооценивать янки. Они быстро учатся воевать, их сопротивление сломить очень непросто.

— Если они учатся, то мы подавно. Это я теперь понимаю, как мало умел в начале войны, да что там — я почти ничего не умел, а сейчас? Так же и многие другие. Если бы у нас было больше опыта тогда, год назад, мы бы уже давно одержали победу.

— А как же блокада? — возразил Эшли. — Скоро мы останемся без вооружения, и нам придется идти в атаку с мушкетами восемнадцатого века.

Чарльз на минуту задумался.

— А хоть бы и мушкеты. Хороший стрелок справится и с мушкетом, а плохому не поможет даже самая современная винтовка. Но этого, конечно, не будет — наши арсеналы все еще полны добротного оружия.

— А лекарства, провизия, обмундирование? Я опасаюсь, что янки загонят нас в западню, как зверей, и голод с болезнями сделают то, чего не сделали сабли, ружья и пушки.

— До зимы мы справимся, Эшли, — спорил Чарльз, но уже без должной твердости в голосе.

Эшли глубоко вздохнул.

— Мы уже проиграли эту войну, Чарли, независимо от ее исхода.

Чарльз молча округлил свои большие карие глаза и с огромным недоумением посмотрел на кузена.

— Пойми, возврата к прошлому не будет. Никогда. На наших глазах рушится целая цивилизация, наша цивилизация. Это неизбежный исторический процесс: гибнут империи, устанавливаются новые порядки и формируются другие империи, а затем гибнут и они… когда приходит их время. И наше время пришло.

— Я не понимаю тебя, Эшли.

— Мир меняется, Чарли. Прежней жизни приходит конец, и у нас два пути: приспособиться к новым условиям или пойти ко дну. Мы люди прошлого, будущее, увы, не за нами.

— Ты хочешь сказать, что будущее за такими, как янки? — Чарльз раскраснелся от возмущения. — За теми, кто поклоняется доллару, наживе, кто готов поступиться честью, чтобы устроиться поудобнее и отхватить кусок пожирнее? Ну уж нет! Мы будем воевать до последней капли крови, чтобы этого не произошло. Я не хочу, чтобы мой сын жил в скверном новом мире, о котором ты говоришь. Эшли, я… я… — он на мгновение умолк, чтобы перевести дыхание, — я предпочел бы погибнуть, но погибнуть героем, чем жить земляным червем и пресмыкаться перед сильными мира сего.

Эшли с улыбкой покачал головой, будто говоря брату: «Чарли, Чарли, какое же ты еще дитя!» В его серых глазах читалась такая тоска, которая бывает, наверное, у людей, взошедших на эшафот. В нем, казалось, совсем нет жизни, и Чарльз порой удивлялся, где кузен находит силы героически воевать, если не имеет ни капельки веры в лучшее.

Самого же его сквозь нелегкие испытания вело желание поскорее воссоединиться с семьей. Вечерами, улегшись спать в казарме или в походном лагере, Чарльз представлял себе встречу со Скарлетт. Представлял, как вместе с боевыми товарищами сойдет с поезда в сером мундире, увешанном орденами за доблесть. На вокзале их будет встречать целая толпа: шумная, ликующая, размахивающая флагами Конфедерации и приветствующая своих героев. И из этой толпы на Чарльза — только на него — будут смотреть прекрасные зеленые глаза, увлажненные радостными слезами. Он так и видел нежную улыбку Скарлетт и яркий румянец на ее милых щечках, в мыслях целовал ее алые губы и обнимал ее тонкий гибкий стан. Его тоска по жене порой становилась невыносимой, но о побывке не могло идти и речи.

Удача улыбнулась Чарльзу на Рождество 1862 года. Армия Конфедерации разгромила янки при Фредериксберге, и это сражение многие восприняли как решительный шаг на пути к безоговорочной победе. Полковник Уэйд Хэмптон наконец-то дал настойчивому капитану Гамильтону отпуск, но очень короткий: Чарльз должен был прибыть в Атланту утром одного дня, а покинуть ее — вечером следующего.

Всю ночь перед прибытием в родной город Чарльз не спал в поезде и беспокойно ворочался с боку на бок. Он страшно волновался перед встречей со Скарлетт так, будто они еще не женаты. Но ведь так не должно было быть, они законные супруги, и тем не менее Чарльза разом одолела куча сомнений. А что, если Скарлетт его разлюбила? Нет, не должна, она любит его по-настоящему — в этом Чарльз был уверен. Но что сказать ей? Какие слова найти после долгой, тяжелой разлуки? Гамильтон перебрал в уме десятки фраз и ни одну не счел подходящей для такого торжественного случая. Он не боялся янки, и смерть его не страшила, но собственную жену он побаивался как какой-то мальчишка.

Громкий гудок поезда возвестил о долгожданном прибытии на станцию. Сойдя на перрон на ватных от волнения ногах, Чарльз взглядом искал в толпе знакомые лица и не находил, пока не услышал звонкий, родной девичий голос у себя за спиной.

— Чарли! Мой дорогой Чарли! — Мелани в зимнем пальто и вязаных митенках со счастливой улыбкой бежала к поезду.

— Мелли! — Чарльз подхватил сестру легко, как невесомую пушинку, и закружил ее в объятьях. — Милая сестричка!

— О, как я рада тебя видеть! — она плакала от радости. — Ты так возмужал, я с трудом узнала тебя!

— Мелли, ты такая красавица! А где же… — он растерянно запнулся, словно не решаясь выговорить имя супруги.

— Скарлетт? — улыбнувшись, закончила за брата Мелани. — Она здесь, вместе с тетей Питти ждет тебя в экипаже. Идем же, Чарли!

На козлах коляски, стоявшей чуть поодаль, величественно восседал дядюшка Питер. Скарлетт сидела в ней, все такая же прекрасная. Нет, еще прекраснее, чем раньше. Чарльз обомлел перед ней, как робкий юнец, не знавший женщины, и не замечал уже ни ласкового говора сестры, ни слез тетушки Питтипэт, ни приветствий старого слуги. Скарлетт держала себя с большим достоинством — не кидалась мужу на шею, не плакала на виду у всех, а только скромно поцеловала его в щеку. Чарльз растерялся — он ждал более теплой, чувственной встречи, но такое поведение жены лишь укрепило в нем мысль о ее безупречных манерах. Она уже не была той веселой хохотушкой, сводившей с ума с десяток поклонников за один вечер. Скарлетт позволяла себе не больше, чем разрешали добропорядочной жене правила приличия, и это, в конце концов, разожгло в Чарльзе некоторую гордость.

Разместившись в экипаже, семейство Гамильтонов отправилось домой. Дом! После бесконечных походов, голых холодных казарм и ночевок в чистом поле это дивное слово услаждало слух и грело душу. Чарльз даже привстал в нетерпении, завидев вдали красную шиферную крышу. Его сердце переполняло счастье, и не хотелось, чтобы эти короткие, чудесные два дня заканчивались.

* * *

Известие о приезде Чарльза на побывку не вызвало в Скарлетт никаких чувств. Она даже не старалась скрывать своего равнодушия, ведь домашние были так взбудоражены, что все равно бы ничего не заметили. Скарлетт не испытывала ни малейшей радости по поводу прибытия мужа, впрочем, огорчения тоже. Она просто приняла это событие как неизбежную данность.

Пока они все вместе ехали в коляске к дому на Персиковой улице, Чарльз постоянно сжимал руку Скарлетт и что-то говорил ей в радостном возбуждении, а она с безучастной улыбкой качала головой в ответ, пропуская все его восторженные речи мимо ушей. Два неполных дня не такой уж долгий срок, который нельзя было бы перетерпеть, а терпеть Скарлетт умела.

Умывшись с дороги и переменив одежду, Чарльз помчался знакомиться с сыном. Не имея никакого опыта в обращении с маленькими детьми, он, тем не менее, ловко подхватил Уэйда из его кроватки на руки. Одиннадцатимесячный Уэйд очень обрадовался отцу: он широко улыбался, смеялся, протягивал руки к его лицу и громко лепетал, пытаясь что-то сказать. «А со мной и Присси только хнычет или молчит», — не без легкой зависти подумала Скарлетт, наблюдая эту сцену.

— Скарлетт, дорогая, он такой славный! — умилялся Чарльз, играя с малюткой. — Ты сделала мне бесценный подарок!

«Если бы ты знал, какие истерики этот «подарок» устраивает по ночам, ты бы так не думал», — мысленно произнесла Скарлетт, мило улыбнувшись мужу. Она решила, что с него хватит и улыбки — все равно никакого подходящего на эту фразу ответа она не нашла.

Ребенок был занят, по крайней мере, до обеда, как и его отец. Их невозможно было оттащить друг от друга, и Скарлетт даже пожалела, что Чарльз не может остаться рядом с сыном насовсем. Ей бы тогда к ребенку и подходить не пришлось, да и сам Чарльз не докучал бы ей своим обществом. Все были бы довольны и относительно счастливы.

За обедом Чарльз не изменял своему патетично-приподнятому настрою. Тетушка Питтипэт слушала племянника, раскрыв рот, Мелани время от времени что-то спрашивала, удивлялась или восхищалась, и только Скарлетт молчала, словно набрав в рот воды.

— После войны я собираюсь открыть свою адвокатскую контору здесь, в Атланте, — говорил Чарльз, с аппетитом уплетая домашние яства. — Я уверен, что это принесет большой доход, ведь у нас в городе не так уж много юристов, обучавшихся в Гарварде.

— Ах, Чарли, если бы ты немного раньше предупредил нас о своем приезде! — улыбнувшись, вздохнула Мелли. — Мы со Скарлетт сшили бы тебе новый мундир — капитан Батлер преподнес нам в подарок на Рождество несколько отрезов превосходного сукна.

Чарльз застыл с вилкой, поднесенной ко рту. Скарлетт, готовая убить золовку, сделала невинное лицо.

— Кто такой этот капитан Батлер? — после недолгого молчания спросил Чарльз.

— Один очень обходительный джентльмен, он часто бывает у нас в гостях, — простодушно поведала тетя Питти. — Правда, в обществе его не слишком хорошо принимают, но я никак не могу взять в толк, почему.

— Капитан Батлер был очень добр к нашей семье, — поспешила объясниться Мелли, чтобы избежать недоразумений. — Он не раз помогал нам во время блокады, как и многим семьям в Атланте.

— Это не тот человек, который… — Чарльз хмурился, что-то припоминая.

— Да, он был в Двенадцати Дубах в день нашей помолвки с Эшли. Я ручаюсь за него, Чарли, ты не должен думать или подозревать ничего дурного.

— А что ты думаешь о нем, Скарлетт? — повернулся он к жене.

— По-моему, эти восторги преувеличены, — ответила Скарлетт с подчеркнутым равнодушием, — но раз ваша сестра считает капитана Батлера достойным джентльменом и принимает его в нашем доме, что я могу возразить?

Чарльз улыбнулся, испытав великое облегчение. Слова жены полностью его удовлетворили, и более они за столом этой темы не касались.

В суматохе день пролетел незаметно, и близилась ночь. Мысль о том, что ей придется делить постель с нелюбимым супругом, привела Скарлетт в ужас. «Еще чего! — возмущенно подумала она. — Этот увалень сегодня не дотронется до меня и пальцем, я ему не позволю!» Разумеется, вслух она ему так не сказала, решив прибегнуть к более мягким и действенным методам: сделать скорбное личико, жалостливо взмахнуть темными густыми ресницами и невинно опустить глаза. На Чарльза подобные фокусы действуют безотказно — уж она-то знала.

Чарльз же волновался перед этой ночью не меньше, чем сразу после свадьбы. Теперь он надеялся на бо́льшую благосклонность супруги, ведь эта мучительная разлука, как он думал, была так же тяжела и для нее.

Впрочем, он был молод, хорошо сложен и недурен собой, но этот его полный обожания взгляд и блаженная, глуповатая улыбка, с которой он смотрел на жену, портили все. «Боже, ну как он не понимает, что это ни капли не мужественно и нисколько не делает его привлекательным!» — полупрезрительно подумала Скарлетт, сидя перед мужем на мягкой перине, застеленной белоснежными простынями. Перед ее глазами возник совершенно иной, далекий образ, оставшийся только нежным воспоминанием минувших лет. Тихий, печальный голос Эшли вдруг эхом зазвучал в памяти, и глаза защипали слезы.

Скарлетт, всхлипывая, опустила голову и прижала кулачок к губам. Чарльз очень встревожился. Он убрал с ее прелестного лица прядь вьющихся, распущенных смоляных волос и посмотрел в зеленые, чуть раскосые глаза, заботливо спросив:

— Скарлетт, дорогая моя, что случилось?

От этого вопроса ей хотелось закричать, высказать ему в лицо все, что она думает о нем самом и об их браке, но, безупречно владея собой, Скарлетт жалобно вымолвила:

— О, Чарльз! Нынче такое ужасное время! Столько тревог, столько забот… Мы здесь в тылу трудимся не покладая рук, мое здоровье… — она еще раз драматично всхлипнула, — пошатнулось.

Намек был понят безошибочно, и Чарльз даже устыдился своей настойчивости. Он оставил жене сына, уйдя на фронт, но вдруг война закончится не скоро? Как Скарлетт справится еще с одним ребенком, когда ее силы истощены многими трудами? Нет, это было бы крайне эгоистично с его стороны.

Конечно, Скарлетт лукавила. Господь наградил ее таким здоровьем, что она без особых затруднений могла бы родить и пятерых, но Чарльз в эту ложь поверил, а значит, она попала точно в цель и уберегла себя от его посягательств хотя бы на время.

— Скарлетт! — виновато воскликнул он, целуя ее руки. — Прости, прости меня, я совсем об этом не подумал!

— Оставьте, Чарльз, оставьте, — проговорила Скарлетт, брезгливо отнимая руки.

— Мне довольно и того, что ты наконец-то рядом, — Чарльз крепко обнял ее и блаженно прикрыл глаза. — Как я мечтаю вернуться к тебе и Уэйду навсегда! Верь, милая, мы обязательно победим янки! Генерал Ли…

Далее из его уст последовали произнесенные самым горячим и вдохновленным тоном фронтовые сводки, в которых Скарлетт не понимала ровным счетом ни-че-го. Но пусть уж лучше говорит о войне, чем о любви — первое у него получалось лучше и складнее и не так раздражало нервы Скарлетт.

— …Скарлетт, ведь ты по-прежнему будешь ждать меня? — Чарльз неожиданно сменил тему и снова посмотрел на жену полным надежды и щенячьей преданности взглядом.

— О да, конечно, — один Бог знает, ценой каких усилий улыбнулась ему Скарлетт.

Для счастья ему большего и не требовалось. Он горячо целовал ее лицо и губы, пока Скарлетт думала, на самом ли деле все Гамильтоны не от мира сего или только притворяются.

— Скарлетт, моя милая Скарлетт! — пылко шептал ей Чарльз. — Всеми моими свершениями и подвигами я обязан тебе! Без тебя я не выстоял бы ни дня на поле боя, ты дама моего сердца, мой ангел-хранитель!

В какой-то момент Скарлетт стало жаль этого наивного, по-своему милого юношу, но она поспешила отогнать эти мысли, подумав, что если мужчина теряет голову от любви — это проблема мужчины. Тем не менее она не отталкивала Чарльза, который сдержал свое обещание и не зашел дальше поцелуев.

Засыпая в обнимку с этим чужим во всех смыслах человеком, Скарлетт чувствовала, как у нее в душе разрастается огромная дыра, пустота, которую никто и никогда не сможет заполнить. Все, все было не так, и где-то далеко от дома сейчас тоже засыпал ее любимый мужчина, которого она никогда уже не сможет назвать своим мужем. «Нет, не буду думать об этом сейчас, иначе я сойду с ума. Подумаю завтра», — мысленно сказала себе Скарлетт и опустила веки, постепенно погружаясь в сон.

А на завтра с самого утра их ждали прогулки, походы в гости к друзьям и знакомым, а затем прощание на вокзале, такое горькое для него и так мало значащее для нее. Скарлетт почему-то не допускала мысли, что может видеть Чарльза в последний раз, скорее, напротив, чувствовала, что он очень прочно вошел в ее жизнь, а с этим чувством постепенно приходило и смирение перед злодейкой-судьбой.