Делая выбор (джен)

Каледвен, явно ощущающая себя неловко, поставила перед ними поднос с чайником и тремя чашками — и тут же поспешила исчезнуть, стремительно прошуршав юбкой.

Аринвар, взявшись за ручку чайника, внимательно покосился на Куруфина. Похоже было, что он с удовольствием выставил бы князя прочь, ну или хотя бы лишил чая, но в нынешних обстоятельствах не решался на столь невежливый и неподобающий поступок. И правильно делал.

Куруфин, в свою очередь, в долгу не оставался: посмотрел на целителя так выразительно, что того слегка передернуло, но чай он принялся разливать, тем не менее, недрогнувшей рукой.

Послышались шаги, и на верхней площадке лестницы показалась Тиллас. Была она, по почти забытой валинорской традиции, в целительской бледно-зеленой блузе с вышивкой из зеленых же — только более темным цветом обозначенных — листьев и с подвернутыми рукавами: должно быть, привезла её с собой.

Не дожидаясь, пока она спустится, Аринвар налил чая и ей, а она, опустившись в придвинутое к столику плетеное кресло, сразу же ухватила чашку обеими руками — признак задумчивой погруженности в себя — и поднесла к губам. На пальцах блеснули кольца: аметист, оправленный в паутину серебряных нитей, на левой руке; зеленый гранат — на среднем пальце правой.

Кольца такого рода — тоже были узнаваемым, почти даже традиционным атрибутом целителя (пускай не каждого, и даже не каждого второго), хотя уже не просто декоративным: вовсе напротив. Камни в них (называемые некоторыми «камни Феантури») были подобраны, огранены и направлены в соответствии с природой сил (и Песни) самой Лассэ, и служили ей подспорьем в том, чтобы настраиваться на происходящее в теле пациента — и подстраивать это тело понемногу, править темы его музыки, возвращая к здоровому состоянию.

Куруфин знал это как нельзя лучше: именно он для нее эти кольца и изготовил когда-то в дар.

Тиллас молчала, всё держа чашку у губ — то ли как будто не пила отвар вовсе, то ли, наоборот, торопилась скорее напиться.

Куруфин вскинул на Тиллас вопросительный взгляд и неожиданно испытал странное чувство: как будто это, происходящее здесь, — уже когда-то происходило; но он, моргнув, отогнал его.

— Что же, — проговорила она, наконец, отставив чашку. — Похоже, придется мне задержаться тут надолго.

— Неужели это настолько необходимо? — спросил Аринвар почти одновременно с Куруфином, который сказал, впрочем, другое:

— Неужели без тебя обойдутся в Химринге?

— Должны, — отмахнулась Тиллас. — Не первую сотню лет живут — и там, и на свете. А вот тут у вас и правда случай, в котором я сама не совсем разобралась — по крайней мере, с наскока. Одно я точно могу сказать: положение гораздо сложнее того вопроса, с которым обращался ко мне каждый из вас.

Аринвар вновь кинул на Куруфина взгляд, исполненный подозрений. Впрочем, честно постаравшись замаскировать его под взгляд обеспокоенный — пусть и не слишком умело. Всё же притворство целителю нисколько не шло.

— Если вопрос касается исцеления, то это и дело чисто целительское. Быть может, вам, лорд, стоит... со всем уважением...

И прежде, чем Куруфин успел ответить, что на своих землях он сам будет решать, где ему находиться — а об уважении Аринвару после его возмутительного поступка и вовсе следовало бы молчать, — руку воспрещающим жестом подняла Тиллас.

— Если на то пошло, его вопрос был как бы не более грамотным с целительской точки зрения, чем твой. Так что Атаринкэ останется здесь. И это не обсуждается.

Куруфину вспомнилось, как когда-то он услышал от Тиллас — то ли в шутку, то ли всё же всерьёз: будь он от природы более склонен проявлять сочувствие, и не напоминай так отца своими задатками, в нем вполне могли бы развиться некоторые другие подходящие для целителя качества. Тогда он, помнится, только фыркнул — едва ли не пренебрежительно — на такое предположение; но теперь это выглядело почти лестным.

По крайней мере, на выражение лица Аринвара, услышавшего от своей наставницы подобные слова, смотреть было приятно.

— Случай уникальный, честно скажу, — проговорила, тем временем, Тиллас. — Это действительно похоже на то, что мы — я — видела у вернувшихся из плена, однако... Не совсем.

Она отхлебнула ещё немного отвара и, прежде, чем проглотить, немного подержала во рту, должно быть, пытаясь различить использованные травы — или собраться с мыслями; а может быть, и то, и другое.

— Мы, конечно, не говорим о тех случаях, когда Враг преодолел чью-то защиту разума — случись это, и эльдар уже не остаются собой. Скорее, я сталкиваюсь с такими обстоятельствами, когда эльда теряет возможность открыть свой разум для осанвэ, вместе с тем теряя способность и к восприятию незримого мира, и тогда целителям приходится... постепенно убеждать его раскрыться.

Аринвар понимающе кивнул, хотя, быть может, скорее с привычным вниманием отнесся к словам прежней наставницы.

— А здесь же, — продолжала Тиллас, — даже будучи напугана, Арэдель будто бы не делала попыток противостоять своему страху — или воздействию, которое стало тому причиной. Может быть, более грубое вторжение заставило бы её сопротивляться, но проверять в таком случае... — Она пожала плечами. — Больше вреда, чем пользы. Тем более что... — Тиллас вновь сделала небольшую паузу. — Действенная воля — то, что дает нам силы ходить, говорить и заниматься любимым или даже просто привычным делом, — тоже бывает повреждена, как если бы слишком сильное воздействие проделало брешь в сосуде, где ее копит фэа. Телесная слабость нередко становится здесь следствием. Хотя даже такое мы... научились преодолевать, восполнять ущерб всё равно придется. И на всё это время эльда может быть не совсем похож на себя. — Она обвела своих слушателей взглядом. Те, впрочем, оба смотрели внимательно: каждый делал свой вывод о том, насколько это напоминает сложившуюся ситуацию. — И что любопытно, — добавила Тиллас, — похожего эффекта можно, я подозреваю, добиться, просто... злоупотребив определенными основополагающими свойствами души.

— Какими же именно? — спросил уже Куруфин.

Она покачала головой.

— Не так важно сейчас. Могу предположить — она долгое время находилась в не вполне дружелюбном для нее месте, и Эолу было выгодно, чтобы оно оставалось таким же и дальше: неудобным, накладывающим обязательства. Всё для того, чтобы она сосредоточилась на единственной задаче: понять и выполнить все несуществующие правила игры — в обмен на обещание внутреннего покоя, — а не на вопросе о том, нужна ли ей эта игра и эти правила.

— И теперь...

— Она невольно ожидает, что кто-то и здесь начнёт требовать от неё соблюдения правил, которые устанавливает не она, и которые меняются, как заблагорассудится тому, кто их устанавливает. Ожидает — и запутывается ещё больше оттого, что не видит их. Но с этим мы что-нибудь сделаем.

— Можно ли... запутаться так серьёзно, что... — Аринвар, казалось, не верит в то, что говорит сам.

— Можно. — Тиллас кивнула. — Атаринкэ в своем письме был прав. И то, что можно назвать здесь браком, и зачатие — в большей степени желание Эола. Она только... следовала за ним, если можно так выразиться.

— Но как такое может быть? — непонимающе проговорил Аринвар — словно из какого-то безнадежного упрямства. — До сих пор мы думали, что сделать нечто, противоречащее свободной воле, доступно лишь Врагу, а Эол из Нан-Эльмота — всё-таки не Враг.

Куруфин внутренне скривился от такой... трогательной защиты, которой почему-то удостаивался от целителя — в который уже раз! — ныне мертвый Эол. Должно быть, столкнись он с Эолом живым, Аринвар не остался бы настолько благодушен.

— Свободная воля... — Тиллас, между тем, поставила кружку на стол и чуть пошевелила пальцами в воздухе, словно выписывая тэнгвы. — Это очень сложное понятие, включающее в себя огромное множество мыслей и соображений. Так уж водится, что желание и следующая за ним любовь представляются нам чем-то по видимости очевидным. Но даже Валар не смогли понять, как быть с... заблуждениями. Или с любовью, которая приносит страдания. Или с принуждением, которое выглядит как забота. А во время соития супруги настолько открыты друг другу, что тот, кому достанет силы духа сохранить хладнокровие в решающий миг, получит почти неограниченные возможности для воздействия на другого.

Услышав слово «воздействие», Аринвар нахмурился, но на этот раз не сказал больше ничего.

— Так или иначе, единичного акта соития недостаточно для деторождения. Нужно большее.

Куруфин вздохнул — немного даже преувеличенно.

— Лассэ, я, в отличие от некоторых, знаю, откуда берутся дети.

Тиллас, впрочем, невозмутимо отозвалась:

— А вот кое-кому не помешает освежить в памяти те области целительского дела, в которых у него недостает практики. — На этих словах она коротко, но пристально взглянула на Аринвара.

— Так вот. Зачатие, я напомню, происходит не сразу же, как только у супругов появилось желание зачать, — продолжила она. — Вначале они просто посвящают друг другу время, испытывая это желание вместе с обычным желанием насладиться друг другом телесно. Их внутренняя музыка входит в резонанс, взаимно усиливаясь и готовясь породить нечто новое. В остальные дни их жизни, ни истекающее семя, ни женское лоно не содержат способных к соединению детородных сот. Соответственно, если супруги не сошлись в своём желании, детородные соты созреют лишь у желающего, но не смогут соединиться, и ребенка опять-таки не будет. Хотя, — она усмехнулась, — если подгадать момент, можно соединить семя любого нэра и любой нис, и поместить зародыш в любое лоно, готовое к тому, чтобы он там укрепился.

— То есть… — Куруфин посмотрел на неё с любопытством. — Я правильно понимаю, что если мы найдем три пары, которые будут готовы к зачатию одновременно, то, например, ребенка мужа из первой и жены из второй сможет выносить нис из третьей?

— Возможно. — Тиллас коротко кивнула, плохо попытавшись скрыть этим улыбку. — Не скажу точно, потому что могут проявиться нюансы, которые трудно учесть. Например, угроза тех же разрывов или неполного формирования связи, но... прямого препятствия к этому я не вижу.

Аринвар, впрочем, остался не впечатлён. Он скрестил на груди руки и заметил, стараясь казаться еще более равнодушным:

— Хотелось бы мне знать, как вы смогли бы склонить их к такому... предприятию.

— Это же нолдор, — фыркнула Тиллас. — У нас возникло бы, пожалуй, гораздо больше сложностей с тем, чтобы отыскать в наших краях три одновременно готовые пары.

Куруфин широко ухмыльнулся — какой бы тревожной ни была теперешняя ситуация, — представив, как, случись у них с Тиллас действительно подобная блажь, они бы разыскивали готовых пожениться эльдар — может быть, даже обещая вознаградить чем-нибудь ценным за участие в подобном наглядном опыте.

Тиллас и сама улыбнулась — хотя, скорее, обозначила улыбку уголками губ.

— А если серьезно. — Улыбка, даже призрачная, исчезла с ее лица. — Детородные соты, судя по косвенным признакам, созрели в ней не благодаря её нарастающему желанию зачать дитя именно с этим мужчиной, а благодаря тому, что музыка места, где она находилась, соединенная с музыкой Эола... хотя, если он жил там достаточно долго, это почти одно и то же... перевесила и как бы вобрала в себя её собственную. Ему оставалось только захотеть дитя самому, а лес, в согласии с его волей, поддерживал бы в ней плод до тех пор, пока она, сама того не замечая, не смирилась бы с его существованием и не приняла бы, как нечто, разумеющееся само собой.

— И вне Нан-Эльмота это внушение должно неизбежно прекратить действовать... — медленно проговорил Куруфин. «Так же, как и levinsanati».

Тиллас кивнула.

— Именно так. Сейчас это похоже на то, как будто плод пытается забрать больше, чем она может ему предоставить, а её тело пытается сохранить больше, чем нужно отдать.

Куруфин нахмурился.

— Они словно сражаются между собой? — Такого, пожалуй, представить себе не мог даже он.

Услышав слово «сражаются», Аринвар приоткрыл рот, как будто собираясь что-то сказать — но Тиллас успела раньше.

— Можно сказать и так. — Наклонившись немного вперед, будто что-то давило ей на спину или плечи, она вздохнула. — И... да, ты был прав и по второму вопросу: искусственное прекращение беременности осуществимо. Хотя, — она помедлила на мгновение, будто ища подходящие слова, — эта идея и кажется мне... неприятной.

На лице Аринвара, напротив, мелькнуло почти торжество — он поудобнее перехватил кружку с чаем, всем своим видом выражая смысл фразы: «Я же говорил».

Куруфин, глядя на сосредоточенное выражение лица Тиллас, заметил:

— А по-моему, ты выглядишь так, словно прикидываешь, какие инструменты тебе удобнее будет использовать для этой задачи.

Тиллас со вздохом покачала головой.

— Ты все-таки непозволительно хорошо меня знаешь. Но... да. Такая мысль, признаюсь, мелькала у меня тоже. Целитель обязан рассматривать все варианты. Хотя инструменты как раз могут и не понадобиться.

— Постой... — И в голосе, и в лице Аринвара читалось неверие. — Ты правда считаешь такое возможным?

На лице Тиллас появилось задумчивое выражение.

— Я бы сказала, что, если использовать в качестве аналогии животных, подобных нам по внутреннему устройству, — неблагоприятные условия, испуг или болезнь, могут привести к отторжению зародышей или к тому, что они просто... исчезнут. Растворятся в материнском теле, возвращаясь в него. Иногда целители животных сами складывают такую песню: если самка больна или слишком юна для того, чтобы выносить и родить здоровое потомство без ущерба для себя... и самого потомства. Или же при отборе для улучшения качеств породы — в таких случаях необходимо, чтобы между собою спаривались только носители желательных для будущего потомства качеств. Обычно за контактами разнополых особей следят, но животных, особенно молодых, не всегда удается полностью изолировать друг от друга. Само собой, — она дернула плечами, — никому пока ещё не приходило в голову сложить такую Песню для женщины из квэнди. Но отличий не должно оказаться много — хотя они, безусловно, есть. И кроме того... — Тиллас остановилась и нахмурилась, вспоминая. — Мой наставник говорил как-то, что раньше, до Великого Похода и даже во время его, было несколько таких случаев — и это только в нашем народе, — когда беременность не завершилась родами, хотя это и были печальные происшествия. Например, одна из нисси потерялась в лесу, провалившись в яму, и её нашли не сразу, но когда нашли, она уже... не была беременна. И едва не умерла — но от этого ли, или от последствий неудачного падения, наставник мне не говорил.

Аринвар бросил на Тиллас короткий взгляд; на его лице, и без того хмуром, отразилось еще и что-то, похожее на смесь отвращения с безотчетным страхом.

— Так что же, всё-таки, является ключевым? — спросил Куруфин, в пику целителю сохраняя самый невозмутимый тон из возможных и заранее перехватывая инициативу. — По твоему мнению, — тут же уточнил он, наклоняя голову в сторону Тиллас — в знак уважения. — Если Арэдель ощутит и осознает, что её состояние не было для нее желанным и вредит теперь ей самой — будет ли этого довольно?

— В случае животных об осознании говорить не приходится. — Тиллас покачала головой. — Хотя они оценивают и взвешивают действительность вокруг них, но совсем иначе, чем мы. Их музыка более простая, более цельная. В случае квэнди... Да, это главный вопрос.

— Если важно именно то, что жизнь нис находится под угрозой... — заговорил раздумчиво Аринвар. — Она не должна чувствовать здесь опасности. По крайней мере… — Тут он бросил быстрый взгляд на Куруфина. — ...от меня и моих товарищей по ремеслу. Мы с самого начала старались дать госпоже Арэдель понять: ее жизнь и здоровье для нас — важнее всего. Это никак нельзя сравнивать с... теми давними случаями.

— Тогда я спрошу иначе. — Куруфин чуть сильнее сжал чашку в пальцах. — Можно ли оценить, насколько вероятно такое развитие событий, что её тело всё же не отторгнет плод, однако Арэдель будет в дальнейшем воспринимать его, как нечто, навязанное вопреки воле... а потому отвратительное? Так, что нам, в конечном счете, потребуется ей помочь?

— Нам? — только и спросил Аринвар.

Тиллас, кажется, тоже мимолетно нахмурила брови — но Куруфин всё же не просчитался: для нее легче было отнестись к нему, как к союзнику, чем наоборот.

— В отсутствии непосредственно воспринимаемой угрозы... — проговорила она, задумчиво постучав пальцем по подбородку. — Нет, такой исход действительно нельзя исключить.

— Какими бы ни были... обстоятельства зачатия, но мать есть мать. Разве не так? — Аринвар едва ли не жалобно посмотрел на Тиллас. Она качнула головой — как бы говоря: "откуда мне знать". Она была одинока, и, насколько знал Куруфин, вовсе не тяготилась этим — находя всю полноту смысла в своем ремесле и своих учениках.

— Так что же насчет вероятности? — упорствовал Куруфин. — Эол сплел для нее такую ловушку и наверняка позаботился том, чтобы его... любимая вещь, — край его рта дернулся, — не сломалась до срока. Иначе зачем бы всё? Хотя разумным было бы предположить, что, не выпуская Арэдель из пределов Нан-Эльмота, он уже подстраховался достаточно — но то, что она по-прежнему не понимает, в каком именно находится положении, говорит о необходимости вмешательства. Я предположил бы, что имело место влияние также на её память или способность воспринимать...

— Если вы, лорд, — заговорил вдруг Аринвар; каждое слово звучало будто бы громче и самую малость выше тоном, чем следующее, — можете так свободно предполагать, что мог и чего не мог Эол из Нан-Эльмота, тогда и я был свободен предполагать, что вы, злоупотребив вторым зрением и вашими умениями, сможете... погубить ее ребенка.

Куруфин, как раз подносивший к губам чашку — смочить горло, чтобы продолжать без помех, — поперхнулся взятым в рот чаем.

— Что?! — Он едва ли не рассмеялся даже — настолько абсурдным выглядело это предположение. Должно быть, Аринвар нечаянно пал жертвой неуравновешенного состояния Арэдель: говорят, у целителей такое случается — особенно у... впечатлительных. — И вообще, что это за выбор слов? «Погубить», — повторил он, подражая интонации Аринвара. — Да еще и «ребенка».

— Родители, — сглотнул Аринвар, но взгляд всё же не опустил, — чувствуют ведь присутствие ребенка в утробе? То есть... я знаю, что матери, а иногда и отцы, разговаривают мысленно с еще не рожденными детьми.

— Кажется, кто-то опять забыл, что у меня в этом вопросе есть личный опыт. — Мимолетно вдруг промелькнуло воспоминание о когда-то услышанном им самим: никаких связных мыслей — только ощущение: тепла, игры теней и света, неясных звуков, доносящихся откуда-то издалека, и тугой тесной неподатливости этого странного красноватого полумрака. И верно — тогда Лаурелотэ уже чувствовала приближение родов. — Подобное происходит уже ближе к исходу года и перед самым рождением. Даже моя мать...

Куруфин обернулся к Тиллас, ища подтверждения — и она кивнула.

— Я наблюдала — если так можно выразиться — только за первыми родами твоей матери, потому что другим целителям твой отец отчего-то не хотел доверять... Но да, так оно и бывает. Все же фэа и роа — неразделимы в естественном ходе вещей и формируются вместе. До определенного срока нельзя говорить о... сколько-нибудь полноценном ощущении и существовании. Предполагают, что долгое время плод даже не ощущает такой простой вещи, как боль.

Слова о неразделимости фэа и роа сами собой наводили на следующую мысль.

— Но такое зачатие — не может ли оно привести к тому, что формирование плода пойдет не так? У животных тоже встречается подобное — об этом слышал даже я.

(В основном — от Келегорма и Лулэндиля, обнаруживших, что в Смертных Землях собаки и лошади не только живут меньше, чем в Амане, но и ведут себя — от рождения до смерти — несколько по-другому).

Впрочем, в собственных словах ощущалась неприятная нотка если не лжи, то умолчания. Он ведь знал, и при том прекрасно, что телесное увечье не означает ничего, кроме себя самого же — никакого признака тех вещей, которые среди иных назывались "порчей". Всё это были лишь суеверия. Да и пёс, родившийся слепым, был ничуть не менее верным товарищем для аглонцев, ориентируясь в крепости по слуху и запаху...

Однако где-то внутри у Куруфина вставала невидимая преграда при одной только попытке задуматься: не применим ли и здесь такой же ход рассуждений.

— Это уже серьезно. Но пока ни я, ни Аринвар не видели признаков подобного... искажения развития.

— Его словам, — Куруфин кивнул на Аринвара, — я сейчас не слишком доверяю, прости.

— А я не слишком доверяю словам того, кто не остановится перед нанесением очевидного вреда, чтобы предотвратить вероятный, — не остался в долгу Аринвар. — Мы говорим о диссонансе, но словно бы вовсе не ищем способов противостоять ему. Как это должно делать целителю, — заметил он словно бы невзначай.

— Говоря о диссонансе, — произнесла Тиллас, предупреждая готовый вспыхнуть — и, скорее всего, бесплодный — спор. — Первый, чьей помощью нам следует заручиться в этом деле, — это сама Арэдель. — Она прижала ладонь к столешнице, будто обозначая некую опорную точку. — И если встанет — а это может случиться в некий момент, — вопрос о выборе между продолжением беременности и её собственным здоровьем и умственным благополучием...

— Но ведь есть, должно быть, такие средства которыми можно... гармонизировать музыку, — проговорил Аринвар, от волнения не обратив внимания на то, что почти перебил наставницу. — Мы используем похожие приёмы для иных случаев, почему бы не применить их теперь?

— А нужно ли? — чётко, выделяя каждое слово — и каждый звук — спросил Куруфин.

— Конечно! — пылко отозвался Аринвар. — Даже если бы ее собственное чутьё и ощущение связи вернулись бы, нам всё равно пришлось бы восполнять ей то, что она одна вынашивает дитя, не чувствуя поддержки его отца. Телесный ущерб, действительно, исключен, но ведь если навсегда в чем-то ущербны дети, просто воспитанные без одного из родителей...

Кажется, ещё ни одному эльда не удавалось заставить его поперхнуться два раза за один разговор. От ошеломления Куруфин даже разгневаться забыл. Как и оскорбиться по-настоящему.

— Ариньяро. Мальчик мой, — сказала Тиллас так ласково, что даже Куруфина пробила дрожь. Пальцем она легонько постукивала по краю чашки из-под чая — уже пустой. Ее лицо оставалось совершенно спокойным, однако Аринвар так и застыл с открытым ртом, глядя на неё.

Затем он медленно опустил глаза и осушил свою чашку одним долгим глотком — видимо, чтобы не сказать уже точно ничего больше.

Тиллас смерила их обоих — и Аринвара, и Куруфина, по очереди, — длинным взглядом.

— По-моему, нам уже стоит прекратить переливать из пустого в порожнее, — сказала она. — Главное для меня, — она отставила чашку на стол, — что Арэдель была под чужим воздействием, нанесшим ей вред. Это воздействие с нее надо снять и отделить от того, что она ощущает на самом деле. И только тогда можно будет что-то говорить о... ребенке. Поэтому в общих интересах — у всех, включая Арэдель, — чтобы я начала работать с ней, как можно раньше. Эол, по счастью, всё же не Моргот — корни вреда не могли оказаться слишком глубокими.