Я не люблю (гет)

Это мальчик «привет», это мальчик «какая-жалость»,

Это мальчик «я-не-припомню-где-мы-встречались»,

Это мальчик «таких-не-любят-таких-стреляют»,

Это мальчик «пиздец».

Ты жива ещё?

поздравляю.

(С) И. Парусникова

Иногда Гермионе страшно.

Совсем немного, чуть-чуть, очень редко, но страх все же накатывает порциями, четко отмеренными кем-то, равными друг другу. Он не такой, как во время войны — тогда они боялись постоянно; жили с ним, сосуществовали, а он и не думал уходить — страх за собственную жизнь, за Гарри и Рона, за будущее. Ощущения от него, как от ноющего зуба: вроде и больно, но уже терпимо, привычно.

Нет. Другой страх.

Это всегда резкий выброс адреналина в кровь, заставляющий сердце заходиться в движении и парализующий все тело. Впервые она испытала нечто подобное, спустившись ночью на кухню в «Норе» и почувствовав там чье-то незримое присутствие у себя за спиной. За секунду Гермиону окатило волной липкого ужаса.

Паника. Вот что это было. Пустая, безосновательная паника, не оставляющая ни единой мысли в голове.

Кажется, маггловские психологи придумали этому «дару победы» заумное название. Гермиона не вдаётся в подробности, дабы не признавать того, что что-то не в порядке.

Иногда Гермиона боится.

Например, сейчас.

— Петрификус Тоталус!

Волной магической мощи маггла отбрасывает от неё. Он вытягивается по струнке, руки по швам — в лучших традициях армейской муштры — и ничком падает на асфальт. Кажется, глаза еще секунду назад бравого парня готовы выскочить из орбит. Компания его дружков шокировано замолкает, так и замерев с бутылками на полпути ко ртам.

Гермиона, игнорируя то, что ноги враз стали ватными, а всё тело впало в анабиоз, оборачивается к своему спасителю.

Малфой.

Вдох-выдох, вдох-выдох, как только она успокоится, всё придет в норму. Она уже легко справляется со своими «приступами». За два года они посещают её всё реже и реже.

Тот делает вид, что абсолютно спокоен. Наверное, раньше Гермиона поверила бы ему, но сейчас она смотрит в его потемневшие глаза, и они говорят ей об обратном. В них беснуется ярость и злость, в тусклом свете фонарей его глаза — бушующее грозовое небо.

Говорят, что глаза — это зеркало души.

Но Малфой не такой как все. Его глаза — его настроение. Он умеет тщательно скрывать эмоции, чувства, прятать их глубоко-глубоко в себе. Гермиона пытается представить, чего стоит такое спокойствие, сколько усилий потрачено на это каменное лицо? Пытается — и не может. Наверное, очень много.

Судя по тому как побелели костяшки его пальцев, сжимающие волшебную палочку.

А вот глаза, свои необычные глаза ему никогда не удастся обуздать. И Гермиона почти научилась читать по ним, как по книге.

Она что-то лепечет про статут секретности и про магглов, к которым нельзя применять волшебство. Что это неправильно и незаконно. Но Малфой только крутит пальцем у виска на её слова и стирает всей компании память. А потом тащит за собой в подворотню, сильно стиснув локоть, в ту самую, в которую они аппарировали.

Здесь, в узком каменном мешке она, наконец, выдыхает и расслабляется. Паническая атака постепенно отпускает. Плевать, что руки Малфоя крепко сжимают её собственные. Главное, что ужас отступил, и от вдохов больше не колет в груди — тупая игла исчезла, испарилась. Две последние слезинки скатываются по её побледневшим щекам, завершая цикл, и ветер холодит влажные дорожки, которые они за собой оставили.

Малфой прижимает её к грязной, наверняка грязной стене, шершавой настолько, что сквозь тонкую ткань платья чувствуется каждый камешек, каждая неровность, каждая выпуклость. И целует — осторожно и бережно, аккуратно собирая губами те самые соленые капли.

Малфой целует так, что не хочется отстраняться, хотя отстраняться-то и некуда. Он целует так, что не хочется его отталкивать.

И, наверное, она должна быть благодарна ему, ведь он спас её?

Малфой. Её. Спас.

Абсурд.

Гермиона смотрит в его глаза и видит в них отражение таинственного блеска луны, сияние звезд, что над их головами, и свет: неземный, вчерашний свет, в котором хочется раствориться.

Как будто, в нем одновременно уживаются два разных человека: Малфой — тот, что подставляет, издевается, мстит, лжет; и Драко. Просто Драко.

Драко шепчет ей на ухо что-то ласковое и успокаивающее, Малфой в это время бесстыдно лезет рукой под платье, задирает подол, и его ладонь пускается в путешествие по бёдрам девушки. Драко нежно перебирает каштановые локоны волос, а Малфой с силой раздвигает ей ноги коленом — уверенно и нетерпеливо. Драко целует в губы. Сладко, медленно, головокружительно. Малфой дергает лиф платья, и дорогая ткань с треском рвется, оголяя грудь Гермионы, упругую, высокую, с затвердевшими ягодками сосков.

Гермиона понимает, четко осознает: от Малфоя нужно бежать, он жестокий и беспринципный. Гадкий, мерзкий, злой и мелочный. Бежать быстро, изо всех сил, ни на секунду не останавливаясь.

Но если не остаться с Драко — он исчезнет.

И, кажется, она вконец запуталась.

Они занимаются сексом в этой грязной подворотне. Малфой, закинув её ногу к себе на локоть, входит в неё жадно, властно, быстро. Камешки стены прорывают тонкий атлас платья в нескольких местах и царапают кожу на спине, которую только вчера залечили, но Гермиона этого не чувствует. Она судорожно сжимает плечи блондина, повиснув на нём. Её вскрики, которые вырываются при каждом его резком толчке, заглушает шумный поток машин с шоссе.

Они кончают синхронно. Малфой издает почти звериный рык, изливаясь в неё, оставляя на коже девушки синяки. Гермиону сотрясает последний импульс сумасшедшего оргазма, и она обессилено повисает на нём, грозя упасть прямо на мостовую. Он успевает подхватить её и аппарирует домой, в спальню, бережно положив Гермиону на кровать и заклинанием переодев её в пижаму, более удобную для сна. Её ресницы чуть подрагивают, волосы растрепаны, а щеки заливает румянец.

— Дура дурой, — равнодушно бормочет Малфой в пустоту, аппарируя в неизвестном направлении.

Драко возвращается к ней спустя несколько часов, ложится рядом и мягко обнимает её, стараясь не потревожить сна. Осторожно прикасается кончиком палочки к уже различимым следам, которые оставил на коже девушки и шепчет заклинания. Царапины и синяки пропадают, словно их не было вовсе. Он зарывается лицом в волосы Гермионы, будто прося за что-то прощения, и засыпает, не выпуская её из объятий.

* * *

— Может поговорим?

— Давай поговорим. О чём ты хочешь?

— Например, о наших отношениях.

Драко Малфой давится своим утренним кофе в неизменно белоснежной чашке, расплескав половину ароматной жидкости на неизменно белоснежную скатерть. Пятно, тёмное, почти черное, быстро растекается по ней, и Малфой провожает его с сожалением на лице.

— Не говори больше это слово на букву «о», оно портит мне аппетит! — капризно тянет он и округляет глаза, делая вид, что очень сильно испугался.

Гермиона сверлит его грозным взглядом. Один из тех взглядов, которые превосходно действовали на Рональда. Но тут, кажется, подобные методы не подходят.

— Хорошо, каким словом мне называть то, что происходит между нами?

Малфой закатывает глаза. Весь вид его становится усталым, будто он всю ночь таскал мешки с цементом на своей холеной аристократичной спине. Он смотрит небрежно и свысока. Так смотрят на человека, которого уже несколько раз послали по известному адресу, а он — вот незадача-то — все возвращается и возвращается обратно с тем же энтузиазмом, что и впервые.

— Грейнджер, я прекрасно понимаю, что при взгляде на меня ты сразу думаешь о пышной свадьбе, тройне, внуках, стакане воды и «пока смерть не разлучит нас». Но я уже тебе говорил по этому поводу...

— Малфой, я живу у тебя уже три дня!

— Можешь не платить за аренду, отдашь натурой.

Он ехидно ухмыляется, подумав о своем исключительном чувстве юмора. Краска заливает Гермионе лицо.

Всю ночь она думала. Думала, анализировала, раскладывала по полочкам, делала выводы. Вывод получился только один, да и тот неутешительный. К Малфою её тянуло, какой-то невидимой силой, тонкой, но крепкой нитью. И если к Рону она чувствовала нежную привязанность, то тут все было по-другому. Он увлекал. Он распалял. Он возбуждал.

Он — тот самый бешеный ритм, который она позабыла, сидя в «Норе» почти безвылазно, до такой степени, что просто начала бояться куда-то выходить.

Он оживил её. Потревожил долгую спячку.

— Что ты хочешь услышать? — Малфой резко мрачнеет. — Что это все не просто так?

Именно это Гермиона хочет услышать от него. Ведь она видит — не просто. Она чувствует это.

Но в ответ она лишь пожимает плечами.

— Тебя что-то не устраивает? — хмурится Малфой.

А Гермионе страшно. Страшно, что он одним резким словом, которое, кажется, витает в воздухе, разрушит все её иллюзии. Что он произнесет его и всё — мир разлетится на тысячу кусочков. Она чувствует, как сердце убыстряет свой ритм, и понимает умом, что так не должно быть, что так — не правильно.

Ведь это Малфой.

Из-за него она испытала столько боли, столько обиды, из-за него два последних близких человека от неё отвернулись, но почему-то это не останавливает.

— Почему ты всё это делаешь?

Она серьезно смотрит в его глаза, ожидая реакции. Малфой вздыхает, барабанит пальцами по столу и безразлично бросает:

— Просто я так хочу.

За столом повисает молчание. Гермиона отчаянно ищет повод обидеться на эту фразу, встать и уйти. Но внутренний голос тут же вступает в схватку со здравым смыслом, напоминая о том, как приятно просыпаться в объятиях Драко. И уверенно утверждает, что поцеловал он её в висок утром, думая, что она еще спит, точно не просто так.

Рон всегда будил её топаньем, когда собирался. Звук был такой, будто по дому бегает стадо слонов в поисках пищи.

— Ладно, Грейнджер, лучше расскажи мне, почему вы с Поттером бездельничаете, в то время как Уизли вкалывает в Аврорате?

Драко быстро переводит тему, выводя её из раздумий.

— Мы не бездельничаем! — восклицает Гермиона. — Ты прекрасно знаешь, что Гарри занимается инвестициями.

Малфой кривится. Он прекрасно это знает.

После войны Гарри очень сблизился с его матерью, Нарциссой. Именно она посоветовала Поттеру заняться бизнесом, просветила его во всё, что раньше было для него глухим лесом. Уставший от битв, слушаний, закулисных игр политики Гарри искал альтернативу и нашел её весьма удачно.

Полгода назад Нарцисса умерла от банального сердечного приступа.

— Знаю, но я надеялся, что он разорился, — цедит Малфой сквозь зубы. — А ты?

Он делает такое лицо, будто ему и правда интересно. Гермиона с воодушевлением рассказывает о том, как разрабатывает школьную программу защиты от сил зла. Совершенно неудачный и неорганизованный предмет. Её мотивирует опыт прошлых лет, когда приходилось изучать всё самим. Она рассказывает так вдохновенно, а Малфой кивает и переспрашивает, так, что заметь их посторонний человек, решил бы — встреча старых друзей.

— Благое дело, — наконец хмыкает Драко.

Он уходит по своим делам, оставляя Гермиону наедине со своими мыслями и уверенностью, что она всё обязательно выяснит. Ведь он всё же не сказал того слова.

* * *

Для визита на площадь Гриммо Гермиона выбирает самое закрытое платье.

Она решает, что это молчание причиняет боль, что нужно объясниться перед Гарри. Он обязательно поймет. Он хороший. Он её друг.

Гермиона считает удачей, что он дал ей всё объяснить. Она долго рассказывает то, что помнит из злосчастного вечера в баре, глядя на Гарри. Тот сводит вместе густые брови — недоволен. Говорит об утре следующего дня, и глаза Поттера сверкают. Он то и дело поправляет очки на переносице и лохматит волосы резким движением — зол. Шепчет о событиях после триумфального расставания с Роном: Гарри слушает с приоткрытым ртом и растерянным видом — озадачен.

Только вот почему-то Гермиона не рассказывает то, что после ресторана она вновь оказалась с Малфоем. Она обманывает, говоря, что сняла номер в мотеле, как и собиралась. И про то, что у них действительно что-то было, тоже умалчивает.

Они долго сидят в тишине, в обнимку, и Гарри гладит её по чуть подрагивающей спине.

— Почему ты не рассказала об этом Рону? Он бы простил тебя, даже если что-то и было!

Гермиона отстраняется, чтобы заглянуть в родные глаза, в которых всё еще бушует пламя злости на Малфоя.

— А ты, Гарри? Ты бы простил Джинни?

Рука Поттера на секунду замирает, но потом вновь продолжает свое движение. Он в ответ пожимает плечами и вновь прижимает подругу к себе, оказывая ей необходимую поддержку. Он чувствует себя виноватым перед ней. Ведь теперь всё встало на свои места.

Ну конечно: хорёк все подстроил! Иначе просто и быть не может!

Гермиона блаженно закрывает глаза.

С Гарри так спокойно и уютно, что можно потерять счет времени. Даже все мысли из головы исчезают. Так можно сидеть целую вечность...

Шум в прихожей заставляет их одновременно поднять головы. В следующую секунду в гостиную, как ярко-оранжевый смерч врывается Джинни, что-то весело щебеча, пока не натыкается взглядом на Гермиону.

Она будто врастает в пол. Глаза Джинни сужаются, как глаза дикой кошки перед нападением на свою жертву, а лицо перекашивается от злости.

— Какого чёрта здесь делает эта Малфоевская подстилка?