Дофенизм (джен)

По кухне разлетелся сладкий запах овсяного печенья, и Шарлотта поспешно закрыла окно.

— Чтобы аромат не выветрился. Только у тебя может получиться сладким даже запах, Эви! — оправдалась Шарлотта, сжав в кулачки рукава блузки, на что Лала прыснула.

— Да тебе просто на месте не сидится! Вся на нервах! — она легонько толкнула Шарлотту. — Вон как напряглась!

— Конечно же, я нервничаю! Это операция, она очень сложная... А ему нужно это крыло, иначе как это — дракон без крыла? — Шарлотта в ответ слабо шлепнула Лала по ладони, и та залилась смехом, таким звонким, каким умела лишь она.

— Все нервничают. Он же для нас друг, — тихо подхватил Джайлс. — Но мы должны верить в лучшее, Ратибор справится. У нас хорошая медицина, я уверен, что они вылечат его сломанное крыло.

— Мы ничего не изменим лишними переживаниями. Лучше сохранить силы и потом помогать Ратибору восстанавливаться, а так... Трата времени впустую.

Да, Лала говорила уверенно, но по её слегка дрожащим пальцем и потеющим ладошкам легко было понять — она волновалась так же, как и они все, не хотела нервничать и думать о плохом, но ничего не могла с собой сделать, такова была природа доброты и сострадания.

— Печенье готово. Я отойду переодеться, а когда вернусь и хоть одного печенья не будет хватать, я кому-то больше не буду готовить торты на дни рождения, — Эви строго посмотрела на Лалу, возмутившуюся такой клеветой. — И нечего на меня так смотреть, мы все прекрасно знаем твои навыки, — тут же продолжила Эви, пока Лала беззвучно открывала рот, разыгрывая удивление. Ох уж эти кентавры!

— Это неправда!

— Лала, просто так, для справки тебе, я пересчитала их! — уже уходя, крикнула Эви.

— Врёт, она никогда их не считает, — заговорщицки шепнула Лала на ушко Шарлотте.

* * *

Не самым приятным было утро, которому никто в доме не радовался, а именно так и было у Бартонов. Молчание вечным крестом перечеркнуло все новые попытки завести разговор, и это дежавю раздражающе шумело в голове, оно вообще начинало раздражать тем, что встречалось везде — в узорчатых или однотонных стенах, асимметричных комнатах, что вроде как были сейчас в моде, в устрашающей тишине, будто тут кто-то умер. Собиралась ли Шарлотта отчаиваться? Да ни за что! Пусть скребли кошки на душе, пусть выли вьюги и кричали внутренние страхи, нельзя было запустить отчаяние в сердце, не так привыкла вести себя Шарлотта. Как бы ни было тяжело морское плавание, как бы ни царапались бока судна об острые камни, она была посередине бушующего моря и не могла повернуть обратно — лишь обуздать крутые волны и мели. Сколько бы слез ни пролилось — всегда радость придет и перевесит их.

Шарлотта была благодарна, что Шон собрался посетить торговый центр в первую половину дня, ибо во вторую у него намечалась какая-то онлайн-встреча с коллегами. Она в это не желала лезть и просто радовалась, что теперь не придется мучиться раздумьями, чем же занять себя утром, дабы не отдаться на съедение мыслям, а того стоило остерегаться, они могли сожрать ее и разорвать лучше Дэтрика, лучше одиночества и молчания, ведь от них точно некуда было деться, ибо они и были ею. Шарлотта боялась копаться во всем, но понимала, что из-за этого теряла возможность всё обдумать, а это было нужно. И сделать это надо, пока запутанная паутина нововведений в жизнь не подчинила себе весь разум.

Были преодолены огромные ступени из черного мрамора. Стоило признать, немного Шарлотте они нравились, что-то было в их белых трещинах. А возможно, они просто напоминали ей о том, что даже долгая темнота прерывалась белыми лучами, надо было только найти их, и Шарлотта искала, правда пыталась полюбить дом, принять нелюбовь семьи к разговорам за завтраками, отыскать нечто красивое, хорошее. И обнаруживала это в мелочах, например, в красивом черном мраморе лестницы или в часах старой модели.

Собственно, по лестнице она сейчас поднималась как раз-таки из-за поездки, от Шона поступил "приказ" подниматься наверх в свою спальню, что, к слову, находилась на втором этаже и была разделена на две комнаты — спальню Шарлотты и неожиданно, судя по маленькой кроватке и белым цветочкам на стене, детскую, что, наверное, раньше принадлежала Келли. Сейчас же та проживала на первом, между кабинетом Шона и классом для основных занятий, не требующих специального оборудования.

Дверь, за которой скрывалась спальня, бесшумно отъехала в сторону, как и любая другая в этом доме, повторяя трюк стены из больницы, но Шарлотта замерла у входа, удивленно глядя на постель.

На заправленную постель.

На постель, которую лично она не убирала, но та каким-то образом была аккуратна накрыта темно-малиновым покрывалом, настолько темным, что Шарлотта сначала даже и не заметила еще одной странности — одежды, лежавшей на этом покрывале, и не заметила из-за её сплошного чёрного цвета.

— Всё в порядке? — холодно уточнил Тед. Нет, не из любопытства, как бы Шарлотте того ни хотелось. Было спрошено чтобы лишний раз убедиться, что ей всё нравится. Нет, не из-за заботы, просто это была его обязанность.

— Да, просто... Не знаешь... — сглотнув и тяжело вздохнув, Шарлотта исправилась на неправильный, по её меркам, вариант. — Не знаете ли, откуда тут одежда и почему постель убрана?

Вроде это мелочь, но за неё никто и никогда не убирал постель, а тут вдруг словно добрые духи навестили спальню, помогли...

— Лучше уточните это у Бартона, — ответил он, прижавшись к стене. Шарлотта ожидала какого-то продолжения, но, поняв, что его не планируется, решила последовать совету Теда, учитывая, что у неё и так был один интересный вопрос.

— Хорошо, спасибо за совет!

И вновь вниз по лестнице, переступая мраморные ступени, ибо комната Шона так же находилась на первом, пробегая неосвещенные коридоры, прорываясь через мглу с улыбкой. С натянутой, но улыбкой.

По привычке Шарлотта постучалась, прежде чем зайти, и тут же отдернула руку от двери, будто обожглась, но исправлять ошибочку было поздно — через пару мгновений дверь скользнула вправо.

— Всё никак не можешь привыкнуть к звонку? — Казалось, Шон знал о ней всё или же хорошо умел понимать выражение её лица, впрочем, сейчас это было не так сложно — сдвинутые и немного приподнятые бровки над извиняющимися глазками и сжатые губы, проговорившие искреннее "прости", вполне прямо описывали, что вновь произошло. Ну не могла она запомнить, что вместе стука тут нажимали плоскую серебряную кнопочку звонка!

— Отвыкай извиняться, ничего страшного не произошло. И отвыкай от этого... — Шон просканировал Шарлотту фиолетовым лазером глаз, — странного выражения лица. Никогда прежде такого не видел. — Шарлотта на это лишь закатила глаза, цокнув языком. — Ты что-то хотела?

— Да, да! — Шарлотта ещё больше оживилась и кивнула наверх, показывая тем самым свою спальню — помнится, когда-то Шон говорил, что его комната расположена прямо под ней. — Меня в спальне неожиданно ждал один... сюрприз.

— В смысле?

— Ну... Кто-то посторонний зашел в мою комнату...

— Кто-то чужой забрался к тебе?! — Шон тут же вспыхнул да так, что этот огонь был ярче цвета его волос. — Он что-то украл?! Был в других комнатах?! Мне давно уже стоило обновить сигнализацию!..

— Нет-нет, он лишь убрал постель и оставил какую-то одежду! — поспешно прервала его Шарлотта, замахав руками, это помогло. Глаза Шона стали спокойнее, голос тише и ровнее, а потом он тяжело вздохнул.

— Это мой недочёт, забыл тебя предупредить, — он выглядел уже совершенно спокойным, будто и не был готов миг назад разорвать любого, кто мог причинить Шарлотте вред. И с одной стороны, это было приятно, но с другой — разбавлялось лёгким страхом, слишком уж сильно Шон беспокоился за неё. Даже без повода. — Помимо обычных слуг, подающих еду, убирающих дом, поваров и остальных, у нас также есть стилисты, составляющие нам образ каждый раз при выходе наружу, чтобы мы гармонично и изысканно смотрелись. И личные уборщики, следящие за порядком в отдельных комнатах — моей и твоей, Келли ещё маловата для такого. Всё в порядке, они просто выполнили свою работу.

— То есть я не могу сама выбирать себе одежду? — разочарованно протянула Шарлотта. Да как так? А как же составление разных образов в голове? Выделение любимых? — А в торговый центр мы также едем со стилистами?

— Нет, но они скинули мне список вещей, которые нам стоит купить.

— Но это же полное отсутствие свободы и индивидуальности!

— Зато красиво и элегантно. Не капризничай и наслаждайся свободой безделья.

И так вправду и было. Убираться не надо — это делали уборщики. Следить за здоровым питанием и вообще готовить еду — тоже, ибо есть диетологи и повара. Как оказалось, выбирать одежду тоже было не её головной болью — стилисты хлопотали. Но только пока что это больше было похоже не на свободу, а на ее ограничение.

— Ладно, а я совсем-совсем не могу ничего сама убрать из того образа? — Шарлотта ещё не придумала, что исключила бы — не успела разглядеть в подробностях весь наряд, но на будущее лучше уточнить.

— Это надо обговаривать со стилистами заранее, сейчас уже не успеем. Не забывай, у меня встреча, на которую нельзя опоздать.

Это звучало как упрёк, причём весьма несправедливый, ибо Шарлотта помнила! И дала себе слово, что постарается как можно быстрее делать выбор, а не стоять по два часа в одном магазине, как бывало обычно. Если честно, она вообще слабо понимала, с чем связана такая спонтанная поездка, возникшая без объяснений. Казалось, за ней крылись другие мотивы Шона. Впрочем, Шарлотта тоже согласилась не только из-за покупок, была ещё одна цель — люди. Ведь в торговых центрах всегда много людей, и это как раз то, что нужно. Скучно жить в четырех стенах, сначала белых, а теперь темных, скучно от одних и тех же лиц, хотелось заводить друзей, подруг, знакомиться...

Все же в ней ещё жила надежда, что не все люди так равнодушны.

— Я помню.

— Хорошо. Это всё?

— Нет, я хотела еще кое-что спросить, — Шарлотта облокотилась на стену, скрестив руки, и впервые за весь разговор опустила взгляд. Вопрос никак не желал слетать с губ, застряв внутри, и она сглотнула, пытаясь преодолеть стеснение, хотя ведь она шла сюда отчасти из-за него. Если бы её не так мучил факт этой вещи, она бы никогда такое не спросила, но... — Шон, а почему по супружескому долгу... ну... должно быть минимум двое детей? Почему не один?

— Ну как, а вдруг со старшим что-то случится? Много бывало случаев, когда старшие наследники умирали каким-то загадочным образом. То таблеток вдруг наглотались, то утонули, то ножичком себя в приступе эпилепсии зарезали. Много историй.

— Какой кошмар!

— Верно. А потом начинались игры за наследство, доводившие до смутных периодов. Невыгодная ситуация. Вот и придумали такое решение вопроса.

"Не самое лучшее решение, — хотелось добавить и предложить: — Что насчет мира и дружбы?"

Но то было лишь сладкой мечтой, поющей отголосками Эфиума. И, к сожалению, не всем мечтам предназначено исполниться.

* * *

Шарлотте казалось, что она едет по одной и той же улице, одинаковым домам давно был потерян счёт, а нового варианта многоэтажек не встречалось на протяжении уже... пяти минут? Да, не меньше.

Из-за разъедающей тишины желание включить громкую музыку увеличивалось с каждой секундой, и единственное, что останавливало — отсутствие проигрывателя в машине. Ну, какой-нибудь там встроенной штучки, отвечающей за музыку. Нельзя было, что ли, придумать?

Если за окном нет ничего интересного, значит, что? Правильно, начинались мысли. Мысли в последнее время были в таком переполохе, что Шарлотта давно терялась в их бардаке, который её порядком раздражал и в то же время пугал. Благодаря ему она не знала, что делать дальше, а будущего своего не видела вовсе, лишь светлая надежда подсказывала, что всё будет хорошо, но на чем она была основана? Была ли права? И поэтому надо было прочистить ум, чтобы понять, как действовать дальше, но... Вдруг она вновь отдастся пустоте и печали? Что если она не придумает, что делать дальше? Она всегда надеялась на лучшее, но пока пребывала в Дэтрике, за это получала лишь очередные беды. А в Эфиуме даже и не задумывалась о том, что ей могло быть плохо.

"Ну а если эти страхи разобраться закопают меня?" Такое тоже могло быть. Везде, со всех сторон она была окружена лишь страхами, и в таких случаях оставалось лишь одно — идти через них напролом.

Что ж, стоило начать с самого начала. Тот мир, который она знала, который она любила, её лучший, идеальный мир — Эфиум — нереален, ибо он лишь плод её болезни. Настоящий же мир, Дэтрик, похоже, и правда его противоположность — бездушный город и его отражение — равнодушные люди. Их не волновала судьба соседа, что уж говорить о растениях и животных, тут каждый шёл по головам и считал это нормальным. Отсюда и вытекала первая проблема — Шарлотта не была такой совершенно, она сильно выбивалась из ряда безличных людей и не могла стать такой, как они, а как тогда влиться в их компанию? Как найти общий язык двум совершенно разным существам? Было ли это возможно? Ни за что и никогда она бы не смогла стать бессердечным монстром, существование которого пересекало все ее идеалы. Люди кололи свой серый яд прямо ей в сердце, желая сделать из неё их копию. И если Шарлотта выбирала путь быть не как они, она должна была начать искать противоядие, искать способ и источник, из которого можно было бы черпать позитив, ибо когда тебя окружал лишь негатив, он подавлял своим большинством. Стоило сдаться ему, и он вырыл бы могилу ее счастью, Шарлотта стала бы монстром, и этот вариант исключался полностью и безоговорочно. Оставалось бороться. Бороться, зная, что не выиграешь, ибо пойти против целого государства одной — цель, свойственная лишь героине подростковых нереалистичных романов.

Второй и, наверное, самой важной и волнующей проблемой было беспамятство, которое не уменьшилось ни на одно воспоминание. Шарлотта и правда будто попала в новый и такой странный мир. Всё было неизвестно, однотонно, любопытно, но желание исследовать этот мир пропадало, стоило понять, что всё тут похоже. И Шарлотту пугала неизвестность родного города, потеря памяти мешала полюбить Дэтрик. С воспоминаниями точно должно быть легче, они бы вернули ей связи и родство не только с Дэтриком, но и с семьёй.

Семья — третья головная боль. Пути к ней давно заросли высокой травой, и сил, чтобы скосить её, становилось всё меньше. Жизнь без Шона и Келли уже не представлялась, слишком быстро Шарлотта привязывалась к другим. Именно это и служило главной мотивацией для продолжения налаживания отношений. Что если посмотреть на Келли и Шона под другим углом? Например, не заставлять их выходить на разговор, а... Давать причины? Ох, ну это было намного тяжелее, чем просто сказать "доброе утро, как спалось?" Хотя рано или поздно им придётся же с ней заговорить, так же?..

Неприятно становилось и при вспоминании о супружеском долге, что отдавался лёгким холодком и противной дрожью. Шарлотта боялась самой себе признаться, что ей пока не хотелось становиться во второй раз матерью, учитывая, что у неё ещё и первого не было. Конечно, Шарлотта уже полюбила Келли, но ни той любовью, которой любят собственное дитя. Она ведь бывает разной, эта любовь, бывает к родителям, к человеку, к друзьям, а бывает к дочке. И именно последнего добивалась Шарлотта, она была совсем не прочь стать мамой по-настоящему, а не только по бумагам, быть родной, а не биологической, но на это требовалось время, время, чтобы не просто смириться с мыслью, что теперь она мама, а полюбить Келли как дочь, связаться с ней прочным канатом, подарить лучшее, что могла. Но что было для Келли лучшим? Где проходила граница, отделяющая родных от чужих? Такие вещи не спрашиваются, они узнаются в течение времени, они проявляются в словах и доверии, тайнах и семейных ужинах. Это всё было впереди.

И все это смешивалось в один коктейль. Дэтрик, память, семья. Память, семья, Дэтрик. Семья, Дэтрик, память. И так по кругу, на безумной карусели, от которой уже тошнило. Так что же было нужно для исчезновения всех препятствий?

Дэтрик надо было просто принять, другого варианта Шарлотта не видела. Вряд ли же её занесёт еще в какой-то мир, значит, в этом ей жить до смерти, и чтобы жизнь эта не была мучением, по-хорошему... надо было менять этот мир. Исправлять. Но что могла сделать одна Шарлотта? Раскрасить стены многоэтажек и быть наказанной за вандализм? Обращаться к Инфиори на "ты" и поплатиться даже за это? Да о чем могла быть речь, если даже извиняющееся выражение лица было странным для Дэтрика, как и само слово "прости"! Оставалось лишь смириться, но тогда надо было идти на жертвы, понимая — такая жизни не будет идеальной после Эфиума. Однажды увидев Рай, тяжело принять вновь Землю, да, в Дэтрике Шарлотта сможет жить, бесспорно, но до конца дней ее будут мучить мысли о том, что могло быть иначе, могло быть лучше и по-другому. Это тяжёлое осознание, которое будет тяготить её до конца жизни, которое будет сначала кричать, потом спокойно говорить, а потом шептать, напоминая о наручниках, что раз и навсегда закрепят её руки за спиной. А об кляп, вставленный Дэтриком Шарлотте в рот, будут ударяться её крики беспомощности. Готова ли она жить так? Смириться со всем?

С памятью было легче. Тут светлая надежда была более обоснована и высоким процентом, и дополнительными занятиями с доктором Инганом, и Шарлотта постоянно откладывала момент разговора об этом с Шоном, всё-таки напрягали те его слова "мы справимся сами". Но тут он власти точно не имел, решение в любом случае оставалось лишь за Шарлоттой.

По поводу семьи... Ну что, тут оставалось лишь надеяться на память, что она вернётся и расскажет и о знакомстве с Шоном, и о Келли, и об их доме, обо всём.

"М-да, не так уж мне и нравится начинать всё с чистого листа, с памятью лучше живётся". Без неё было страшно. Страшно было осознавать, что когда-то ты знала эти улицы наизусть, знала, как пользоваться всеми технологиями, знала семью и Дэтрик от "а" до "я", знала об этом дурацком диалоге, а сейчас, словно ёжик в тумане, с раскрытыми глазами бродила по этой сизой массе, стараясь найти хоть что-то знакомое, хоть одну улыбочку, которую она привыкла видеть, но не было ничего. У Шарлотты была лишь она одна, а хотелось к себе добавить ещё и дом, и Шона, пусть с ним она будет хотя бы просто близкими друзьями, коли не влюбленными, и Келли.

Разрывать брак было бессмысленной затеей, ибо, как оказалось, здешнее правительство не поддерживало разводы без значимой причины, напрямик связанной с бизнесом, и в глазах этого самого правительства Шарлотта со своим аргументом "я хочу с ним развестись, потому что мы вступили в брак не по любви, пусть для вас это и норма" выглядела бы просто дурой. Так еще бы и разрешения не добилась.

Безвыходность ситуации тоже омрачала мысли. Да, можно было заново выучить карту Дэтрика, можно было вновь познакомиться с родными, но то, что было утеряно, то, что прошло, уже не вернуть, оно погибло где-то за краем Эфиума. Где-то за краем реальности.

"Так, ну что ты так раскисла? Память вернётся! Не может быть всё совершенно плохо!" Она выдохнула. Незачем пока беспокоиться о памяти. Шарлотта сделает всё, чтобы она вернулась, всё, что угодно, а остальное будет на плечах судьбы.

— Шарлотта, мы приехали.

Шарлотта слегка тряхнула головой и посмотрела в окно, да так и замерла.

Нет, ну как бы ей ни наскучила архитектура Дэтрика, это здание, что, судя по многочисленным огромным вывескам разных размеров, было торговым центром, выглядело нереально. Как вообще можно было такое забыть?!

Торговый центр чем-то напоминал юлу: огромный первый этаж, впрочем, не самый большой, ибо здание сужалось к верху и низу, а максимальной площади достигали лишь среднее этажи, за счет чего и получилась юла, выкрашенная в белый, а вокруг неё чёрными голограммами крутились названия.

Шарлотта, наверное, так бы и осталась сидеть в машине, прикованная к сиденью восхищением, если бы не пересилило желание увидеть торговый центр внутри.

* * *

В общем-то Шарлотта понимала, почему Шон и Келли так часто лазили то в телефоны, то в часы, ибо в этих маленьких штучках и правда было столько всего интересного! Лента новостей, первое, с чем разобралась Шарлотта в только что купленном ей телефончике, была, конечно, поскуднее того сборища информации, которое она узнала через общение в Эфиуме, но хотя бы оказалась не только про бизнес, пусть бóльшая часть и была отдана именно ему.

На вопрос, почему она не могла воспользоваться старым телефоном, был дан короткий ответ — его модель устарела и теперь было не изысканно ходить с таким, ибо старые модели не соответствовали статусу Бартонов. Звучало это очень глупо, но Шарлотта лишь кивнула тогда в ответ, предположив, что это она чего-то недопоняла. Но, кроме радости от покупки телефона и изумления от красоты внутреннего обустройства торгового центра, ничего положительного Шарлотта больше не испытала.

Высочайшие фонтаны взлетали и дотягивались чуть ли не до десятого этажа, роботы-видеокамеры, похожие по форме на птиц, рассекали тонкими, но прочными крыльями воздух, лифты, напоминающие душевые кабинки, парили вокруг фонтанов, большие экраны горели рекламой, растягиваясь по округлым стенам, а бесчисленные лампы в избытке освещали весь торговый центр. Всё это впечатляло намного больше любых скрывающихся за этой роскошью магазинов, в которые Шарлотта сначала заходила с надеждой, но при первом же взгляде разочарованно опускала глаза, ибо даже если бы стилисты не составили ей списки вещей, всё равно выбрать подходящую не удалось бы, и дело было не в спешке, которой и не потребовалось, а в однообразии, что пробралось даже на вешалки и повисло на них одинаковыми чёрными свитерами и брюками, серыми пиджаками и белыми блузками, иссиня-чёрными майками, и всё — одной модели. Не было не просто свободы выбора, не было даже шанса на это! Все магазины были почти одинаковые, они отличались лишь ценой, названиями и прическами работников, и только прическами — лица все те же. Нюдовая помада, коричневатые тени, строгий тон, безразличный взгляд, те же движения и белые бейджи с черными именами, принадлежащие серым душам — и так каждый раз. К седьмому магазину Шарлотта перестала различать людей и вещи, и по пятам за ней ходило ощущение, словно она спит и в этом сне бродит по одному и тому же магазину.

Шарлотта медленно ходила между рядов одних и тех же цветов, но казалось, что с места не двигалась. Вновь посетило дежавю — вся одежда была точно многоэтажки похожих улиц, они были такими же неразличимыми близнецами. Душу так же заполнило однообразное чувство — разочарование, которое Шарлотта скрывала ото всех улыбкой, но уже не такой широкой, как прежде, а печальные глаза наверняка выдавали ее окончательно. Впрочем, Шон ей пока ничего не говорил. А может, просто думал, что она "остепенилась"? Стала более сдержанной, по их мнению, а по ее — более апатичной? А что, так со стороны и выглядело, и это тут же вновь пробуждало прежде потухшее пламя оптимизма.

"Нетушки, каким бы гипнозом ни пользовался бы Дэтрик — многоэтажками или же вещами, не поддамся".

И такой хороший настрой обязательно оставлял награды, очень неожиданные, например, новый телефон и куча всего поистине интересного под тонким защитным стеклом, и из-за этого телефона Шарлотта сейчас, сидя в абсолютно пустом ресторане, не считая нескольких поваров и официантов, вела себя, словно маленький ребенок, которому впервые в руки дали игрушку, хотя фактически так и было. По классике, ресторан был выкрашен в черно-белое, и в приглушенном свете экран телефона горел ещё ярче, что только больше утягивало в просторы Интернета, хотя по-другому и быть не могло — ничего интересного в ресторане, кроме телефона, не было. Шарлотта столкнулась ещё с одним разочарованием, о котором ей поведал Шон: в будние дни торговые центры, особенно такие дорогие, всегда пусты, а сегодня был четверг, и познание со знакомством с людьми в более широком варианте откладывалось, что не могло не расстраивать, правда, телефон немного приуменьшал эту неудачу. Всё равно людям не удастся бегать от неё вечно.

— Ты довольна? — Шон присел напротив нее, пододвинул к себе меню и, не дожидаясь ответа, принялся его изучать.

— Да, очень. — Хорошее настроение и правда било струями энергии, что покалывала в пальцах, и от этого хотелось смеяться и улыбаться, что она и сделала. — Спасибо огромное!

— Дома тогда подробнее расскажу, как пользоваться телефоном, но ты и так неплохо справляешься.

— Это всё благодаря Норико. Она занималась со мной каждый день и многое рассказывала. Даже тетрадочку подарила, представляешь?

О тетрадке и наклейках, которые Шарлотта хотела купить, она не забывала ни на секунду, но вот только последних она не нашла, удивившись, неужели в самом лучшем и крутом, по словам Шона, торговом центре не было обычных наклеек? Хотя, наверное, даже если бы они и были, то наверняка Шарлотта не купила бы их в итоге, ибо ей были нужны яркие, веселые или милые, а в Дэтрике пока не встретилось ни одной достаточно красочной, смешной или симпатичной вещи. Даже одежда не соответствовала таким критериями, и надевать ее не было желания, только и выбора не было, ведь ходить голой — так себе альтернатива.

— А сейчас о чем поговорим? — спросила Шарлотта, откладывая телефон. Это она спросила не просто так, и то было хитрой уловкой, что должна была вывести Шона на диалог. И сработало же!

— У меня есть к тебе одно предложение, — Шон наклонился к ней поближе и заговорил шепотом. — У Келли скоро день рождения, и это чрезвычайно выгодная ситуация, чтобы пригласить определенных людей, с которыми мне надо наладить контакт. Поэтому я уже давно планировал устроить праздничный вечер, на котором будут присутствовать нужные люди...

— То есть ты хочешь забрать у нашей дочери самый главный день в году из-за каких-то там посторонних?

Услышав такое, Шон сморщил нос и нахмурился, опять.

— Самый важный день в году для Келли — это день экзаменов, а день рождения всегда в нашей семье праздновался лишь для полезных знакомств, иначе это пустая трата времени и других ресурсов. Тем более Келли надо учиться налаживать связи, поэтому на вечер также будут приглашены дети некоторых влиятельных людей. Это будет своего рода для нее испытание...

— Но ей всего шесть! И это её праздник! — возмутилась Шарлотта, и в её тоне слышалась даже некая ярость, с которой матери защищают своих детей.

— Скоро семь — самый подходящий возраст для начала заложения навыков для бизнеса. Меня отец тоже начал учить всему в семь, и, как видишь, я успел многого добиться, иначе зачем тратить годы впустую? — и прежде, чем Шарлотта успела возразить, Шон опередил ее, добавив: — Не пытайся, пожалуйста, спорить. Мне надо решить с тобой один вопрос, связанный с праздничным временем, пока Келли не вернулась из туалета.

— То есть она пока не знает обо всем?

— Она узнает, как только я буду стопроцентно уверен в этой затее, и для этого мне нужна ты.

Шарлотта хмыкнула. Ну хоть для чего-то она была нужна, но, видно, Шон нуждался в ней только в моменты, касающиеся документов и работы, и от такой мысли горькая обида обожгла сердце внутри, шипами вонзаясь в него, но она решила не обращать внимания на нее, намного важнее сейчас было... Понять. Именно понять, а не переубедить, понять, почему именно так хотел Шон, что было в его голове, ибо ей и правда не стоило забывать об одной страшной вещи — Дэтрик не Эфиум и люди тут не считают дни рождения важными днями, это только для Шарлотты навсегда останется одним из самых чудесных дней. Это было то, что пыталась донести Норико — неважность праздников, но Шарлотта ей не верила, это было то, что ей пытался доказать Дэтрик, и это было то, что Шарлотте надо просто принять в нем, это было убеждение, с которым вот сейчас, наверное, она столкнулась напрямую — люди тратят время только на нужные им вещи. Никаких праздников, никаких эмоций — это всё мусор. От этих слов сжималось всё внутри, но... Это была первая ее жертва — хотя бы попытаться понять и принять такую мысль. Пусть будет так. Пусть будет так, с чем она была не согласна.

— Шарлотта, ты должна понимать, что этот праздничный вечер будет местом сбора огромного количества людей, которые могут тебя хорошенько... напугать, ведь ты прежде никогда не встречала столько новых лиц и...

Но дальше Шарлотта, к ее стыду, Шона не слушала, зациклившись в словах "огромное количество людей", то, чего она не боялась, а хотела увидеть. Хотела познакомиться с людьми и раз и навсегда понять, какие они, эти люди, ибо по парочке особ судить было неправильно и странно, ведь мнение, сформулированное на основе впечатления лишь от Шона, Келли и доктора Ингана, могло быть ошибочным. И это давало маленький осколок хрупкой надежды. Казалось бы, сколько уже доказательств было на пути Шарлотты! Сколько раз можно было убедиться в равнодушии людей! Но как бы внутренние пессимистичные мысли ни пытались убедить Шарлотту, как бы она ни называла их про себя "бесчувственными монстрами", она немного верила в то, что вместе они друг с другом ведут себя добрее, чем кажется Шарлотте. Что они помогают, что, может, и не обнимаются, но внутри всегда беспокоятся за родного. Шарлотта была доброй, но не дурочкой, понимая: для нее люди всё равно покажутся серыми по сравнению с жителями Эфиума, но являлись ли они таковыми — вот что было важно.

Получалось, если отбросить некоторые свои принципы, тайный смысл вечера, то Шарлотте... Тоже вполне была выгодна такая ситуация.

— ...Поэтому я и хотел уточнить, тебе точно хватит сил на этот вечер? Сможешь ли контролировать эмоции, чувства, страхи? Это важное для меня и Келли событие, но если ты не готова пока так близко контактировать с людьми, то не стоит рисковать.

— Нет-нет, все будет хорошо! Я, наоборот, устала от пустого дома и была бы рада гостям. Тем более ты не можешь спрятать меня навсегда от всего мира, — тут же затараторила Шарлотта и, судя по широко раскрытым глазам Шона, сказала это всё слишком громко, но тому виной были эмоции и радость — наконец-то хоть что-то изменится! Наконец-то карты сложатся удачной ей стороной! — Да и если это такое важное событие, то я согласна пойти на уступки, пусть и не поддерживаю решение проводить дни рождения таким образом, — тут же исправила громкость Шарлотта, а внутри себя похвалила, все же не зря она готовила себя к некоторым потерям и уступкам, и даже была рада, что ее первый шажочек назад оказался палкой о двух концах — не стоило забывать и о положительной стороне этого вечера. Не только ведь у Шона были большие планы и важные встречи впереди.

* * *

Она все равно волновалась. Обещала, что не будет мучить себя раздумьями и предположениями, но неконтролируемое волнение всё равно плотно засело и подкидывало свои дровишки в горящий огонь сердца. И больше всего Шарлотта волновалась даже не за себя, а за Келли, до сих пор чувствуя стыд, преследовавший её с того дня, когда Шон объявил о плане празднования дня рождения. Но Келли ни капельки не удивилась, наоборот, даже поблагодарила их за такую "замечательную способность по-настоящему проверить, насколько она усвоила материал по деловому общению". Зато в шоке осталась Шарлотта, которая точно знала, что шестилетние дети так не общались. Они говорили нечётким, простыми и короткими предложениями, в то время как Келли опровергала всю уверенность Шарлотты. И даже несмотря на чёткие слова Келли, Шарлотта всё равно волновалась за неё, вдруг Келли просто умела хорошо врать, пряча за гнусным обманом истину, которую считала слабостью?

Волнение усилилось ещё больше, когда Шарлотта увидела себя в зеркале — одетую, причесанную, но вместо улыбки на лице её застыл ужас — это была уже не Шарлотта, а какая-то другая девушка в темно-зелёном, практически чёрном кружевном платье, что в целом было очень красивым, облегающим, с открытыми плечами и закрытой спиной, однако в сочетании с чёрным кулоном и сережками, да и с веками, на которые нанесли тени под цвета платья, Шарлотта не могла оценить всей его красоты, ибо, стоя напротив зеркала в полный рост, она видела супротивное до последней ниточки отражения себя.

— А можно убрать тени с век? Пожалуйста... — прошептала Шарлотта, не в силах оторваться от противного зрелища — своего вида. Ей не нравилось, что она так темно одета, а чёрный цвет за последние недели она успела возненавидеть. Шарлотту начинало тошнить от каждого угла в доме, тоска заставляла все органы переворачиваться, особенно сердце. Может, хоть отсутствие макияжа немного улучшит образ?

— Если хотите, то можем, — на этот раз стилист — как оказалось, тоже робот — кивнула и указала на стул, начиная подготовку диска и средства для снятия макияжа. Когда тёмно-зелёный исчез хотя бы с лица благодаря белому диску и лёгкому движению, а она почувствовала себя хоть капельку лучше, раздался звонок в дверь, и Шарлотта специальным пультом открыла ее, встретив Шона.

— Все гости прибыли. Пора выйти к ним. — Он был одет в чёрный бархатный пиджак и рубашку с брюками того же цвета, лишь галстук сочетался с платьем Шарлотты, а с проколотого уха свисала серёжка, которую она заметила только что, в виде черной девятки с острыми углами. — Готова?

— Д-да, — голос дрогнул, потеряв всю свою уверенность. "Но не сделают же мне ничего плохого!" — по крайней мере в это хотелось верить. — Да, я готова, — повторила Шарлотта, но больше для себя, и улыбнулась, вспомнив, какой сегодня всё-таки необычный день — день рождения Келли. Она была уже внизу, и Шарлотта видела её лишь мельком, ибо ей также занимались стилисты и мэйкаперы. Хотя бы ради того, чтобы увидеть любимую именинницу, стоило спуститься вниз и немного потерпеть некрасивое только лишь цветом платье, ну а второй же причиной оставались люди. Главное — не упасть с мраморной лестницы, как раз-таки около которой и собрались все приглашённые. И сдержанно улыбаться — это ей даже Шон посоветовал, но с этим проблем вроде не должно было возникнуть.

Спасибо всё-таки Эви, научившей её ходить на каблуках, и кто бы ей ни говорил, что это сделали другие люди до сна Ридженте, для Шарлотты навсегда Эви будет ассоциироваться с вечерними уроками, наполняющимися смехом каждый раз, когда Шарлотта падала. Эви бы ей сегодня гордилась — не зря учила даже по мягкому ковру ходить, а Лала гордилась бы Шарлоттой за её смелость и решительность.

— Через пару шагов пути назад не будет, — Шон немного замедлил шаг перед последним поворотом, ведущим к лестнице, и обеспокоенно посмотрел на Шарлотту. Сложно было понять, беспокоился ли он за неё или за её возможные промахи, но, переполненная волнением и в то же время радостью, Шарлотта решила даже не задаваться таким вопросом. — Я ещё могу сказать, что у тебя плохое самочувствие, и ты не выйдешь.

— Нет, я уже приняла решение, — твёрдо сказала Шарлотта и даже сама воспрянула духом от своей твёрдости — словно вообще не волновалась.

— Тогда помни — никаких объятий, лишних эмоций и жестов. Веди себя сдержано, если не понимаешь, о чем идёт речь в определённых компаниях, не спрашивай подробностей, это будет странно.

— Да помню я, помню! Пошли уже! — Ожидание намного тяжелее самого факта, да и соблазн уже начинал отговаривать Шарлотту делать шаг вперёд, за угол, и поддаться его сладким речам на финишной прямой не хотелось. Поэтому Шарлотта двинулась сама, не дожидаясь Шона, и...

Тихие аплодисменты пронеслись по залу, и Шон начал говорить небольшую вступительную речь, которая начиналась с благодарностей за приход, но так как Шарлотта знала её наизусть — Шон попросил на всякий случай выучить, — то слушала его вполуха, вместо этого отдавая всё внимание толпе.

Картина, которую она увидела, не произвела никакого определенного впечатления, Шарлотта вполне ожидала увидеть толпу народа, одетую в чёрный, темный и белый, хотя количество первых было подавляюще больше. Десятки глаз уставились на неё, серьёзно и сконцентрировано, отчего сердечко забилось быстрее. Поскорее бы Шон уже закончил своё маленькое выступление!

— Ещё раз благодарю каждого, кто нашёл время для нашего небольшого торжества, и не будем больше задерживать начало, ибо время — деньги.

Шарлотта узнала последние слова и, поправив белые кудри, взяв не очень заметно протянутую Шоном руку, начала спускаться, оставив на верхней ступеньке глубокий вздох.

Всё шло гладко, стоило оказаться с гостями на одном уровне, как волнение потеряло голос. Гости здоровались короткими кивками или протягивали руку для рукопожатия. Они тихо перешептывались, некоторые в стороне, а другие в центре зала, украшенного ромбовидной лампой с чёрными разводами и кучей прямоугольных столиков, покрытых белыми скатертями, на которых красовались серебряные блюда с закусками. Люди вели себя спокойно, и, похоже, никто и правда не выделялся, ни за кого не цеплялся глаз, но в груди всё равно билась радостная птица — не всё так плохо! Никто никого не оскорблял, не бил и не унижал, все тихонько общались, словно боясь помешать друг другу, а Шарлотта медленно скользила среди небольших компаний и, проходя стол с фруктами, вдруг заметила женщину, совсем чутка выделявшуюся огромным ярко-белым пером, торчащим из её шляпы, и тем, что, в отличие от других дам, была одета в пиджак с брюками. Почему бы не поговорить с ней?

— Здравствуйте, — Шарлотта аккуратно подошла к обладательнице шляпы с белым пером, грациозно возвышавшимся над головой. — У вас очень красивая сумочка! — Не было способа лучше начать ненавязчивый диалог, как маленький комплимент, показывающий, что Шарлотта хороший человек, и в свою улыбку она вложила всю доброту и искренность — сумка и правда была очень изысканной и красивой, но вопреки всем ожиданиям женщина вдруг отстранилась от неё и возмущённо пропищала:

— Вы зачем это говорите? Не лучший способ показать себя воспитанной! — она поставила бокал, который прежде держала.

— Что? — улыбка тут же пропала, сменившись беспокойством. — Я что-то сделала не так? Э... Это был просто комплимент, — Шарлотта заикнулась, заметив, как глаза женщины переполнились возмущением и даже испугом, будто Шарлотта была дикими зверем, напавшим на нее. Щеки загорелись со стыда, взявшегося из ниоткуда, ибо она ведь правда ничего не делала! — Это был просто комплимент, мне вправду понравилась ваша сумка.

— Вот именно! И зачем вы мне об этом сообщили? Какие у вас мотивы? Ограбить хотите? — женщина заверещала еще сильнее, отдернув сумку за спину, будто Шарлотта уже протянула свои руки к ней, но все было наоборот, ее ладони были прижаты к телу, как у маленького обиженного щенка прижаты уши.

— Что вы, я бы никогда! — Шарлотта выставила перед собой руки словно в защите, пока неловкость покрывала её противной слизью. — Я просто хотела сделать приятно...

— Никто никогда не делает приятно просто так! — ее слова вонзились острыми ножами в горло и сердце, и Шарлотта вдруг резко выдохнула, словно ее и правда ударили в живот, губы задрожали мелкой дрожью, а дыхание стало прерывистым, беспокойным, пока смысл слов доходил обрывками до нее, но следующие слова решили, что мало недопонимания и боли в душе, просто... Просто ещё раз разорвав ее, ибо подумаешь, рвать душу — обычное хобби людей. — Я, конечно, понимаю, что у вас беда, беспамятство, но как вас в люди-то выпустили?

Шарлотта замерла, не зная, что сказать, и прошлась взглядом по толпе. Теперь, казалось, все смотрели только на неё, все слушали и слышали лишь её позор, а главное... Шарлотта нашла среди всей толпы взгляд Шона — разочарованный, и слезы перекрыли горло, встав комом. Вмиг все безразличные взгляды превратились в жестокие, пронзающие насквозь молчаливым осуждением, что повисло на шее Шарлотты вместе с кулоном тяжёлым грузом, тянувшим вниз, заставляющим прогибаться под своим весом. И ровно такой же груз повесили на сердце, отяжеляя его ещё больше, а ведь ему и так было нелегко.

— Нет, и правда! Комплименты! Отродясь не слышала! Какой кошмар! Что нынче позволяют себе! Да как вас и правда из больницы выпустили!

— Простите, мне надо уйти, — прошептала Шарлотта, почти не слушая даму с пером, и всё же её писк, а по-другому её тоненький голос никак и не назвать, отдавался в ушах громким звоном, раздражающим и больно ударяющим по мозгу.

Шарлотта закрыла уши и, еле сдерживая рвущийся поток странных слез, направилась к лестнице через толпу, что будто назло сгустилась, перемешав и сблизив все людские фигуры в темных одеждах, да так, что воздуха перестало хватать. Она кого-то задела плечом и, бросив "извините", продолжила пробивать путь дальше. Кислорода оставалось всё меньше, а люди, казалось, подходили всё ближе, сжимая её между собой, не давая лёгким полностью вздохнуть. Хотелось либо упасть на пол, чтобы её затоптали, остановив навеки все мучения, либо раздвинуть всех руками, широко расставив их, отодвигая людей от себя, и Шарлотта еле сдерживалась, чтобы так не сделать, тихо бормоча "немного осталось... Немного..." Вон уже видны черные ступени мраморной лестницы, а за ними и пространство, и воздух, и спасение.

Последний рывок сквозь толпу, и она, как позорный трус, понеслась вверх, но Шарлотте было плевать, что о ней там подумают — всё, что могли, уже подумали, увидели и услышали. Почему она не послушала Шона?! Почему согласилась на всю эту затею?! Самая смелая?!

Туфли вместе с кулоном были сорваны и взяты в руки, донесены до комнаты и там оставлены, после чего, слабо видя в темноте, расплывавшейся из-за стоящих в глазах слез, Шарлотта по памяти побежала в библиотеку — единственное место, которое сейчас ассоциировалось с безопасностью, и когда ее двери наконец-то распахнулись, Шарлотта ворвалась внутрь. Каблуки больше не мешали, и она свободно побежала, касаясь босыми ногами холодной плитки и придерживая край платья в пол. Длинные серые стеллажи должны были послужить неплохим лабиринтом и крепостью для защиты, для хотя бы маленькой возможности побыть сейчас наедине с собой, чтобы куда-то деть эту горькую незнакомую боль, что скопилась внутри, заполнив Шарлотту полностью до краев. Никогда она не испытывала столько боли, которая кипела солёными слезами, желающими будто взорваться внутри, разорвав тело на куски. Что это было? Что было этой болью, что только что произошло? Почему было так больно?.. Больно от слов незнакомой женщины, больно от взглядов, больно от людей...

Шарлотта упала на пол, прижавшись к холодной металлической поверхности одного стеллажа, и схватилась за голову, уткнувшись в согнутые подрагивающие колени. Обжигающие слезы струились по щекам и будто оставляли сильные ожоги, от которых хотелось уже не просто плакать, а выть, скулить, как оборотни на Луну. В голове против её воли, как в замедленной съемке, прокручивалось всё случившееся, и это кино больно врезало свои кинжалы в кожу, выковыривая её кусочками, снимая потихоньку и обрывками.

Ограбить хотите?

Как же унизительно это звучало! Да чтобы Шарлотта и ограбить... Её же только что обвинили в очень злостном грехе, причём незаслуженно, ибо её изрезанное сердечко никогда бы такое не сделало! Так почему сейчас оно плавало в слезах?! Как так вышло, как люди за пару минут довели ее до слез — ее, полную доброты и честности?! За что люди пытались убить добросердечие?! Почему из-за них она рыдает от боли, хотя раньше единственной причиной ее слез была чрезвычайно сильная радость?!

Комплименты! Отродясь не слышала! Какой кошмар! Что нынче позволяют себе!

Сначала объятия. Потом поцелуи. А теперь даже комплименты нельзя была делать! Да что вообще было можно в этом чертове городе?! За что её не осудят?! За унижение Инфиори?! За грязные слухи?! А может, за убийство?! Почему все невинные и добрые вещи настолько воспринимались в штыки, в то время как жестокость и равнодушие правили этим миром?! Зачем люди надели маски монстров, а в том, что они монстры, Шарлотта уже совершенно не сомневалась, ибо только монстры могли отторгать все поистине радушное и доброе. Как же больно они били! Как же больно они убивали взглядами и кололи словами! Какими же они все были не-пра-виль-ны-ми! Глупыми!

Да как вас и правда из больницы выпустили!

Отлично! Теперь ещё из-за комплимента она становилась больной сумасшедшей! Да не она была ею, а люди! Люди, готовые везде унизить и подставить подножку, люди, разыгрывающие войны, люди, что фактически сделали рабами себе подобных, люди, люди...

Она верила в них. Она идеализировала их. И вот что получила. Розовые стекла очков Эфиума разбились и больно впились в глаза, ослепляя реальностью, к которой не была готова наивная душа.

Дура! Думала, что ей все будут рады! Думала, что люди примут её и поддержат, да хотя бы спросят, было ли тяжело привыкать к их чёртову Дэтрику?! Почему они не замечали страдания других?! Почему не интересовались делами тех, кто стоял с ними рядом?! Почему Дэтрик воспитал в себе слепцов и глупцов?!

Щеки горели Адским огнём, сжигая все на своем пути, слезы капали на противное платье, а душа не переставала страдать. Надоело! Надоело искать во всём плюсы! Надоело быть доброй, а от того и сильной, ибо сила была не в умении представить свое эго в свете бесчувственности, а показать милосердие в улыбках. В объятиях. В поцелуях. В заваренной утром чашке чая. Во всём том, что отсутствовало в Дэтрике. Он был слабым городом.

Вдруг послышались тихие шаги, и Шарлотта вскинула заплаканное лицо с опухшими глазами и алыми щеками. Хорошо, что она всё-таки отказалась от макияжа.

— Кто тут? — тихо прошептала Шарлотта и тут же закашлялась. Ни с кем говорить не хотелось, более того — не хотелось, чтобы её видели. Но коли шаги были, то наверняка человек уже слышал её истошные рыдания, и любой смысл скрываться пропадал. Лучше просто попросить остаться одной, чтобы пережить эту боль наедине с собой. Выло сердце и подвывала Шарлотта — вместе получался синхронный дуэт, страдающий об одном и том же — о людях. О том, что эти существа будут окружать её, они будут думать о ней, они будут говорить о ней, а Шарлотта не того хотела... Она хотела исчезнуть. Раз и навсегда из Дэтрика. Зачем сон Ридженте покинул именно её?! Да лучше бы она умерла, чем проснулась!

— Да кто тут?! — голос надорвался, и от этого водопад слез полился ещё обильнее, но Шарлотта пальцами вытерла мокрые дорожки и шмыгнула забитым носом.

— Простите, мадам Бартон, это я...