Братишка Дадли (джен)

Примечания:

Предупреждение:

В данной главе упоминается смерть второстепенного персонажа.

— Гарри-и-иии! — с восторженным визгом Гермиона бросилась на шею другу. — Это было нереально круто! Как вы додумались смутить дракона? А он был смущен, я это видела по выражению его морды! — счастливо верещала девчонка, оглушая всех, кто находился поблизости. Народ бранился и шарахался, стремясь по широкой дуге обогнуть эпицентр акустики. Невилл сиял и с таким обожанием смотрел на Гарри, что тому аж не по себе сделалось. Поклонники, ладно, они есть, это Гарри допускал, но чтобы идолопоклонничеством занялся друг-однокашник, этого он ещё не был готов принять.

— Невилл, ради Бога, не смотри на меня так! — взмолился он, улучив минутку. В ответ Невилл лукаво улыбнулся, вогнав Гарри в ступор. Он Долгопупса даже оглядел подозрительно, засомневавшись в его подлинности. Но это был Невилл, настоящий и родной. Только подросший и приобретший некую харизму.

Вокруг галдела толпа, сновали медики, откуда-то тянуло паленой кожей и волосом… Повертев головой, Гарри начал проталкиваться к палатке с красным крестом. Альберт без промедлений двинулся за ним, не замечая за собой хвост в лице Гермионы и Невилла. Просочившись в медицинскую палатку, Гарри увидел на койках сильно обгоревшего Жана Батиста и окровавленного Олега Крама, их оруженосцы выглядели целыми. Медички, сердито переругиваясь, пытались устранить ущерб, нанесенный драконами: мазали отвратительной на вид и запах оранжевой противоожоговой мазью щеку, шею и грудь француза и старались остановить кровь, хлещущую из рассеченной камнем кожи на голове болгарина.

Гарри с Альбертом виновато переглянулись, ощущая некоторое смущение от того, что сами они никак не пострадали после немагической схватки с драконом. Драко изошел завистью, увидев экипированного по всем дуэльным законам Альберта, в кольчуге, шлеме, нагруднике, при щите с мечом. Виктор Крам только вздохнул и с укором посмотрел на отца, мол, не могли мы так же?

К Ранкорну и Гарри кинулась медичка, бегло оглядела и так же молча унеслась, за ней, брызгая чернилами по пергаменту, преданно летало самопишущее перо, старательно фиксируя все её мысли и наблюдения. Сочтя, что их осмотр завершен, Альберт с оруженосцем покинули больничную палатку. Выйдя, Гарри посмотрел на судейскую трибуну — на ней всё ещё спорили судьи, при этом у Дамблдора был самый упрямый и недовольный вид. Страшно захотелось подойти и подслушать, о чем они там спорят, ведь оценки-то уже выставлены…

Оглянувшись и заныкавшись за широкой спиной Альберта, Гарри снова вытянул из поясной сумки мантию и привычно, одним движением накинул на себя, после чего, искусно лавируя в толпе, пробрался к трибуне.

— А я вам говорю — партнеры по балу должны стать заложниками, — настойчиво шипел Дамблдор.

— Фи, банально! — скривила губки мадам Максим.

— Но зато романтично! — не согласился Дамблдор.

— Так кто в заложники пойдет? — встрял Крокер. — Партнеры по танцам или оруженосцы?

— Да партнеры-то у взрослых чемпионов кто? — заклокотала мадам Максим. — Их жены! Где тут романтика — жену спасать? Ерунда!

— А оруженосцев кто спасать будет? Не верю я в это! — упрямился Дамблдор. — Погибнут — кто виноват будет?

По спине Гарри поползли мурашки страха, и он поспешно убрался прочь, боясь услышать ещё что-то совсем ужасное. После драконов это никак не походило на шутку. Им готовят какое-то совершенно смертельное задание, в котором могут погибнуть ни в чем не повинные оруженосцы! Нет, пусть будут жёны, взмолился Гарри про себя, жён они хотя бы точно попытаются спасти…

Забравшись в какой-то закуток, Гарри сдернул с себя мантию, скрутил-скомкал и затолкал в сумку, потом придал лицу как можно более беспечное выражение и отправился искать своих. К счастью, полного дядю было видно издалека, и Гарри без труда их нашел. Альберт всё ещё опекал Дурслей и Грейнджеров, и у Гарри на короткий миг закралось подозрение в том, что он не прав, но почти сразу отбросил эту мысль — да нет, маловероятно, что рыцарь станет рисковать собой ради слуги.

А Альберт, обнаружив Гарри здесь же, повел своих подопечных в ресторан, расположенный за крепостью. Там гости основательно подкрепились местными кушаньями, любуясь видами Дуная в огромное панорамное окно. Гарри сидел у окна, глазел на реку и вяло копался в тарелке, делая вид, что получает удовольствие от всего, но, видимо, он плохо управлял мышцами своего лица, потому что Гермиона с Невиллом озабоченно на него поглядывали. Они достаточно хорошо знали своего друга и без труда улавливали малейшие нюансы в изменениях в лице, взгляде, голосе.

Гарри замечал эти взгляды и всё ниже опускал голову под тяжестью совести. Наконец Гермиона пнула его под столом и прошипела:

— Да что случилось?

Гарри вздрогнул, ещё ниже опустил голову и замотал ею, ничего, мол. Тут Дадли увидел, что освободилась одна из обзорных площадок с биноклями, и запросился к ним. Быстренько пересчитав бинокли, Джон Грейнджер предложил всем пройти туда — полюбоваться панорамами. Проводив взглядами взрослых, Гермиона с Невиллом насели на Гарри с двух сторон.

— Так что ты узнал? Гарри, мы видели!

Вздохнув и пободавшись, Гарри пересказал друзьям всё, что подслушал. Выслушав, Гермиона и Невилл напряженно переглянулись, потом уставились на Гарри. И хором заявили:

— Не может быть!

— Понимаешь, — перешла к объяснениям Гермиона, — с драконами у вас были такие же равные шансы — пятьдесят на пятьдесят: как пострадать, так и выйти победителями без единой царапины. Это вам удалось, а Краму и Бернару не повезло, они сглупили — сделали стандартный ход, а вы наоборот — совершили нечто совершенно обратное.

— Значит, и в следующем задании у вас будут равные шансы! — подхватил Невилл. — Зависит от того, как вы поступите в новой ситуации.

— Знать бы, какое задание будет… — промямлил Гарри, чуточку успокаиваясь.

— Так вы же шкатулку добыли, — напомнила Гермиона. — Спроси своего господина-рыцаря. Он же ответит? — забеспокоилась она.

— Ответит. Мы друзья, — уверил её Гарри, глядя в сторону взрослых.

Со смотровой площадки ему улыбнулся Альберт, и Гарри вдруг охватило ощущение чего-то неправильного. Что-то было не так. Прислушавшись к своим ощущениям и поломав голову, Гарри понял, что его мучает, отчего ему стало очень стыдно, так мучительно-стыдно, что захотелось провалиться сквозь пол. Его состояние Альберт не сразу заметил, так как был занят — прокладывал с Дурслями и Грейнджерами маршрут по карте, ибо нельзя было упустить возможность прогуляться по старинному городу и посмотреть все его достопримечательности. Но, вернувшись к столику, он сразу увидел, что с Гарри что-то не то. Моментально встревожившись, Альберт потрогал лоб и заглянул в отчаянно покрасневшее лицо.

— Гарри, что с тобой? Ты не отравился?

Мальчишка запыхтел часто-часто, силясь не разреветься. Гермиона цапнула Невилла за руку и тактично утянула из-за стола к той же смотровой площадке. Альберт посмотрел им вслед и присел на освободившийся стул рядом с Поттером.

— Что случилось, сынок? — очень тихо спросил он.

— Я эгоист, — хлюпнул носом Гарри, совершенно раздавленный виной. Попыхтел-попыхтел и продолжил каяться: — Я настоящий трус, сэр, я недостоин быть вашим оруженосцем… Я тут подслушал кое-что, сэр, и, клянусь, повел… поступил как самый распоследний негодяй… Я подумал, что пусть заложниками станут жёны чемпионов, а не их оруженосцы. Сэр, теперь вы понимаете, какой я? Я такой трус, я эгоист, я… я не мужчина…

Альберт всё это покорно выслушал, терпеливо дожидаясь конца и смысла Гарриных покаяний, а разобравшись же, только вздохнул, напоминая себе, что перед ним всего лишь наивный ребёнок, которому ещё расти и расти, чтобы стать умным взрослым.

— Конечно, ты не мужчина, Гарри. Ты мальчик, только-только преодолевший стадию личинки. Один мой хороший друг любил приговаривать, что возраст детей удобно делить на пятилетние циклы: первые пять лет — это личинка мальчика в зачаточной стадии, вторая пятерка — это всё ещё сопливая личинка мальчика, а вот с третьей пятерки уже просто мальчик без соплей вплоть до конца четвертой пятерки. То есть только к двадцати годам мальчик вырастает и становится мужчиной. И то не всегда, многие, к сожалению, остаются детьми и до сорока.

— Дайте угадаю — это Снейп так говорит? — нахмурился Гарри.

— Нет, так говорил Тобиас Снейп, папа Северуса. Сам Северус никогда не был отцом, а значит, не имел такого чудесного опыта. У меня, как ты знаешь, дочка.

— А с какого возраста девочки становятся умными? — не преминул спросить Гарри.

— С рождения, — на полном серьезе ответил Альберт. Гарри припух. И страшно смутил Гермиону уважительным взглядом, когда та вернулась к столу вместе с родителями.

* * *

Сириус всё это время провел в доме на Гриммо. Заверив Гарри в том, что он далеко-далеко на югах, начал подготовку к дальнейшим обманкам и уловкам. А получив письмо от Гарри в начале августа, он успокоился, узнав, что крестник остаток лета проведет у друга Рона Уизли, да ещё и на матч попадет. Задвинув мысли о крестнике подальше, Блэк занялся домом, вернее, теми помещениями, которыми более-менее пользовался — спальней, ванной и подвальной кухней. На все остальные комнаты, в том числе и мамашину спальню, было плевать. Мамашкина спальня была самой большой, и Сириус, недолго мудрствуя, устроил в ней гиппогрифа. И ничто ничегошеньки не грызло его совесть, когда комната при полном его попустительстве превратилась в хлев — загаженные стены и пол, повсюду перья, погадки и кости… От вонючей сырости облезли обои и зацвела плесень на потолке по углам.

У Сириуса совести, как мы видим, нет. Так что переключимся на гиппогрифа. Гордый и до недавнего свободный зверь сперва кротко переносил кардинальные перемены в своей жизни. То, что он наказан за нападение на школьника, Клювокрыла не особо волновало, он считал, что поступил правильно — тот пацан чересчур нагло себя вел. Но наказание от Хагрида он принял, потому что счел его справедливым, к тому же оно было не слишком тягостным, ну подумаешь, постоять на привязи на огороде, чепуха, честное слово.

А вот потом началось забавное куролесие: его зачем-то похитили два подростка и полночи протаскали за собой по лесным буеракам. Клювокрылу это было внове, неожиданно и интересно, и он с готовностью протаскался с ребятами. Потом, далеко за полночь, его вовлекли в новую игру, тоже интересную и увлекательную — увезти подальше вот этого парня.

Сначала всё было нормально. Парень пролетел на нём в чей-то заповедник, где разводили страусов, гокко и диких индеек. Несколько таких птиц Сириус позаимствовал: двух гокко отправил с письмами, одну индейку съел, а другую тоже отправил куда-то с корреспонденцией. Индюшка, к счастью, не вернулась, иначе бы её ждала участь товарки… Зато у гиппогрифа начались неприятности, когда Сириус перелетел в Лондон и затащил его в дом. Столь резкое ограничение не понравилось свободолюбивому зверю. В этой, хоть и самой большой комнате он не мог полностью расправить крылья, они всё равно задевали стены, даже если он стоял в центре спальни. А когда в ней стало пованивать, Клювокрыл заподозрил, что с его временным владельцем не всё в порядке. Сириус не заглядывал к нему, не убирал, не чистил, не кормил и не поил.

Пробавлялся Клювокрыл чисто случайно крысами, которые забегали к нему, привлеченные запахом навоза. Воду он нашел в дождевом желобе за окном, для чего ему пришлось разбить стекло. В окно пролезла только голова, так что о бегстве нечего было и думать…

Временами его навещал очень старый домовик. Вздрагивая от каждого шороха и пугливо оглядываясь на дверь, старичок по мере своих сил и возможностей пытался облегчить гиппогрифу жизнь: приносил ему большие говяжьи кости с остатками мяса, кусок пирога или ведро с водой. Пытался он и прибраться, но был так истощен, что магией почти не мог пользоваться, поэтому скреб и мыл пол вручную. А однажды, когда он уронил швабру, на шум пришел Сириус и свирепо осведомился, что это мамашино отродье тут делает? Старичок сдавленно ответил:

— Кикимер чистит…

— Пошел вон! И больше не приближайся к этой берлоге!

Больше домовик не приходил, и гиппогриф зря прислушивался к мертвой тишине мертвого дома в надежде услышать шаги доброго старичка.

Сегодня он потерял перо. Оно выпало из крыла и, планируя, мягко опустилось на пол. Проследив за его полетом, Клювокрыл встревожился — это было нехорошим знаком. Полурасправив одно крыло, гиппогриф оглядел его, отмечая, что с перьев исчез глянец, они покрылись пылью и разлохматились.

К тому времени, когда пол покрылся выпавшими перьями, гиппогриф почувствовал слабость. Протестуя против такого ненормального своего положения, Клювокрыл громко, пронзительно закричал, ударил задними ногами в стену, забил крыльями, потом, чувствуя, что силы покидают его, начал бросаться на стены.

Ругаясь сквозь зубы, Сириус поднялся наверх, встал под дверью и рявкнул:

— Эй ты, заткнись сейчас же!

В ответ гиппогриф с яростным визгом набросился на дверь. Побагровев от бешенства, Сириус ухватился за ручку и, рванув дверь на себя, заскочил в комнату, собираясь наказать разбушевавшегося придурка.

— Ты заткнешься, дементоровая тварь?!

Такого отношения к себе гиппогриф не стерпел — это не мальчишка-школьник с понтяшными глупостями, это взрослый безответственный человек без капли совести и добра. И удар, в который Клювокрыл вложил все свои силы, был точным и смертельным.

Переступив через труп, ослабевший гиппогриф с трудом протащился по коридору, кое-как, с горем пополам, спустился по всем лестницам, попутно ища достаточно широкое окно и не находя. Наконец в гостиной ему вроде повезло обнаружить большое, в пол, французское окно, которое он в течение нескольких часов долбил и крошил, освобождая его от стекла и частого переплета рамы. Расчистив путь, гиппогриф вдохнул полной грудью, собираясь выбраться на волю.

— Ты куда? Подожди, спаситель мой, не уходи! — раздался надсадный вопль, к ногам зверя подбежал маленький старенький, очень знакомый домовик и с плачем обнял чешуйчатые передние ноги. Трясясь, как в ознобе, размазывая по щекам слезы, старик приглушенно захрипел, глядя в глаза худому гиппогрифу: — Он страшный человек… пустой, как выеденный внутри… Никаких эмоций, чувств, только маниакальная страсть к какому-то Сохатику и Щеночку… Спит и бормочет: «ничего, Сохатик, вот разгребу дерьмо, придушу твоих магглов и заберу тебя к себе. И будешь ты, Щеночек мой, как сыр в масле кататься. Я давно хотел этого борова прирезать, визгучего, смердящего борова, и его тощую драную жену-кобылу. Ты больше не будешь голодать, Сохатик, уж я им покажу, этим мерзким магглам, как обижать моего масенького Щеночка. Вот увидишь: приду и всех прямо с порога покрошу. Больше не будет вонять этот жирный боров, тоже мне, тортика летающего испугался…» Вот что он говорил во сне, этот ужасный человек. А тебя я сейчас покормлю, что-то осталось с ужина. Ты подожди, я сейчас…

Слабенький добрый старичок поковылял прочь, а Клювокрыл задумчиво уставился на далекие огни фонарей и машин — вот она, свобода, но выдержат ли полет его ослабевшие крылья?.. Осознав, что нет, гиппогриф подогнул ноги и устало опустился на пол — сейчас его покормят, он сможет отдохнуть и набраться сил. Теперь, когда он точно свободен, спешить куда-то уже не имеет смысла.

* * *

По возвращении в Англию Альберта тут же вызвали в Министерство, а Гарри известили, что его крестный отец убит гиппогрифом. Новость сама по себе ошеломительная, и в начале лета могла очень сильно расстроить Поттера, но с тех пор произошло слишком много событий, которые кардинально изменили взгляды и мироощущения Гарри, и гибель крестного не явилась для него такой уж трагедией. Более того, Гарри потребовал узнать главную причину, по которой гиппогриф напал на человека.

— Я знаю Клювокрыла, и знаю, что он не способен на преступление. Я уверен — произошло нечто из ряда вон выходящее, что заставило гиппогрифа напасть на врага, — твердо заявил Гарри корреспонденту «Ежедневного Пророка». Слова Гарри неожиданно для всех подтвердил Кикимер, старый домовик семейства Блэков. Кикимер не только подробно рассказал об отношении беглого преступника к угнанному гиппогрифу, но и предоставил свои личные воспоминания, благодаря которым Клювокрыла удалось оправдать.

Образ почти полностью облысевшего, исхудавшего в дым гиппогрифа и хамское обращение Сириуса с заморенным существом ужаснул судей, приведя их в неистовое негодование. Возмутил судей и плачевный вид Кикимера. Хоть и слуга, но разве можно доводить живое создание до такого состояния? Думать о том, куда деть Кикимера, не пришлось — Гарри забрал его к себе. Эта история сильно впечатлила мальчика, он и подумать не мог, что крестный опустится настолько, что начнет готовиться к устранению «противных, вонючих магглов, которые забижают и морят голодом бедненького крестничка». В доме Сириуса нашли баллоны с отравляющим газом и множество пергаментов, на которых сумасшедший Блэк вычерчивал-расчерчивал планы доставки и установки тех баллонов в стратегически продуманных местах в доме Дурслей. Причем взлететь на воздух он должен был через час после того, как Гарри покинет Тисовую…

Таким образом получалось, что Кикимер и Клювокрыл, сами того не зная, спасли несколько невинных жизней. В конце концов, именно Сириус когда-то убил двенадцать магглов, запустив Бомбарду в газгольдер, стремясь попасть по слишком мелкой цели — крысе. И долго хохотал потом, стоя среди раскуроченной улицы, в дыму и пламени, хохотал дико и безумно, глядя на лежащих вокруг него погибших и раненых людей.

Хогвартс встретил их настороженно: невысокого подростка и прижавшегося к его ногам старого домовика. Но почти сразу половина школы, побывавшая на Турнире, радостно загалдела и кинулась приветствовать-чествовать храброго оруженосца, так оригинально прошедшего дракона в паре со своим рыцарем.

Вернули в школу и гиппогрифа. Сойдя с площадки портала, Клювокрыл с облегчением ткнулся клювом в ладони Хагрида — вот и всё… Он — дома и свободен. Но, Хагрид, ты не поверишь, какие у меня приключения были!

Послышался цокот копыт, Клювокрыл глянул вбок и увидел странного синего коня.

— Познакомься, Клювик, это — Качалка! — жизнерадостно забасил Хагрид. — Качалочка, это Клювик, вы же подружитесь, ребятки, а?

Синий вешник подошел и доброжелательно осмотрел-обнюхал голову гиппогрифа, дружелюбно подпихивая мордой. Расслабились напряженные крылья и гладко легли на спину. Перо было блестящим, брюхо — полным, а жизнь — прекрасна, он — дома, и у него появился новый интересный друг.

* * *

Альберт сидел за столом и тупо пялился на шкатулку, она была раскрыта, и внутри, на красном бархате, как какое-то гребаное обручальное колечко, лежала стилизованная золотая рыбка. И всё. Ни тебе надписей, узоров, рун, иероглифов или других каких-либо подсказок. Просто чертова золотая рыбка, и думай не думай, хрен поймешь, что она означает…