Репетиторша (гет)

Домой я пришла в отвратительном настроении и, бросив маме «я сделала все, как ты просила», закрылась в своей комнате. Воспоминания о школе забурлили во мне, словно она вновь ворвалась в мою жизнь с учителями, жаждущими подарков, с одноклассниками-разгильдяями, с хрупкой детской дружбой…

Мне всегда было легко учиться, но эта особая, напряженная атмосфера школы, как правило, давила на меня, не позволяла раскрыться полностью, показать свое настоящее «Я». Поэтому воспоминания о тех давнишних, позабытых мною днях отозвались болью в сердце.

Я подошла к окну, посмотрела на улицу, мокрую от дождя и продрогшую от нежданного холодного ветра. Я увидела, как прохожие, кутаясь в куртки, едва не улетают на своих зонтах, и вдруг почувствовала ностальгию: когда-то, в такую же дождливую пору я шла в школу, чтобы встретить там ещё один бессмысленный день…

Я любила учиться, но порой это мне даже мешало, потому что преподаватели, зная о моем стремлении к знаниям, требовали слишком многого.

И вот сейчас, усаживаясь на подоконник и грустно улыбаясь, я с тоской и странной усталостью вспоминала свою школьную жизнь. И взлеты, и падения, и насмешки одноклассников, и позабытую, как мне казалось, навек, предательства и несбывшиеся мечты…

Зачем мама заставила меня отправиться в этот давно забытый ад? Или, может быть, её просьба была изощренной формой наказания? Ведь мама прекрасно знала, как негативно я отношусь ко всему, что связано с этим мерзопакостным учебным заведением…

В дверь постучали, и я отстраненно подумала, что раньше родители всегда входили в мою комнату без предупреждения…

Но сейчас все изменилось, и эти перемены я чувствовала с каждой минутой все больше и больше.

— Войдите, — тихо сказала я.

Интересно, кто решился заглянуть ко мне в гости?..

Дверь приоткрылась, образовывая маленькую щелочку в дверном проеме, тихий дрожащий голосок Моли пропищал:

— Наташ, спасибо…

Я сжала зубы, чтобы не заорать «пошла вон!», но промолчала, надеясь, что «сестра» сама поймет — ей здесь никто не рад, — однако она все ещё стояла, переминаясь с ноги на ногу и внимательно вглядываясь в мое лицо. Её губы шевельнулись, будто девчонка перебарывала желание добавить что-то еще, но вновь сжалась под моим циничным взглядом.

Я не стала отвечать, не стала даже вставать с подоконника, лишь посмотрела на девчонку с презрением. Я ничего не могла с собой сделать, — отвращение к этому ребенку накатывало на меня волнами. Как только я видела её белесые волосы и огромные, наполненные тревогой и страхом глаза, внутри меня поднималось что-то, сродни гневу. И, как бы я сейчас не пыталась себя образумить, неприязнь к Бледной Моли не проходила.

Я отвернулась к окну, чтобы не показывать, насколько раздражена, и с облегчением услышала щелчок, извещающий, что дверь закрыли.

Но на душе не стало легче: теперь ко мне вернулись другие воспоминания — теплые и дорогие сердцу. Мне вспомнилось, как ещё несколько месяцев назад мы с мамой проводили вместе вечера, рассказывая друг другу что-то смешное, и вместе хохотали. Мне вспомнилось, как я ложилась рядом с ней на диване, закрывала глаза и слушала мягкий приятный голос, обволакивающий, наполняющий меня солнечностью, защищённостью, уверенностью в завтрашнем дне; голос, от которого на душе становилось теплее. Мне вспомнилось, как мама перебирала пальцами мои волосы и успокаивала, если в мою жизнь вдруг вклинивались неприятности. Мне вспомнилось, как она давала мне шуточные советы, чем поднимала настроение нам обоим; мне вспомнилось, как часто отец обнимал меня и говорил «я знаю, что моя дочь может все!»; вспомнилось, как он, вымотанный работой, садился напротив меня и начинал серьезные разговоры о будущем…

И что теперь? Где это лелеемое нами будущее, о котором мы так мечтали? Где обещанная постоянная поддержка? Где понимание?!

Все это осталось там…в моих воспоминаниях… Все рухнуло в тот злосчастный момент, когда в нашей семье появилась Бледная моль… МОЙ мир рухнул.

И за это я её ненавидела.

Я слезла с подоконника, села за стол, чтобы подготовиться к предстоящему занятию с Олегом, и зажмурилась. Мысль о парне перебила все дурные воспоминания о Моли, потому что я уже две недели тщетно пыталась понять этого странного очкарика, но… его образ постоянно ускользал от меня: то он пишет сочинения черт знает как, то терпит унижения от одноклассников, то… вдруг ставит свои условия на наших занятиях…

Дело в том, что в течение последних занятий Олег постоянно косился на меня, когда я заговаривала о теме любви в сочинениях, после чего швырял передо мной книжку с заданиями ЕГЭ, открывал первую попавшуюся страницу и писал эссе по другому тексту, а мой — про любовь — отодвигал на край стола.

И было бесполезно переубеждать парня, — он словно не слышал меня. Под конец я смирилась и стала приносить рассказы о природе, чтобы развить в нем образность мышления.

Однако сегодня, скрипя зубами, я решила попробовать предложить ему любовную тематику вновь. Даже несколько стихотворений написала…

Время близилось в шести, когда я закончила подготовку к занятию. Засунув в сумку пару тетрадей и подготовленный текст, я рванулась к зеркалу и принялась краситься. Руки дрожали, поэтому пришлось несколько раз вытирать с век излишки туши… Под конец, мое отражение обрело вполне нормальный вид. Оставалось только наложить румяна, что я и сделала: усердно поводила кисточкой по щекам, добившись того, что стала похожа на матрешку, — такой ярко-красный оттенок определенно мне не шел. Но думать о том, чтобы как-то подправить макияж было некогда: меня ждал Олег. Поэтому, быстро натянув на себя водолазку и брюки, я понеслась ко входной двери.

— Опять не поела? — укорила меня мама, которая вышла-таки меня проводить.

Я остановилась, поглядела в её тоскливые глаза и обняла грустную женщину, — перешагнула через порог, обхватила руками её тонкую шейку, крепко-крепко прижалась к её груди и прошептала:

— Не волнуйся, мам.

Я стояла так с минуту, чувствуя, как колотится мамино сердце, а потом вдруг ощутила, как что-то капнуло мне на макушку… Слеза. Мама плакала. Я подняла взгляд на её лицо и вдруг сама захотела разрыдаться. Её красные глаза, полные тревоги и едва теплящейся надежды, не давали мне покоя… Только сейчас я в полноте ощутила стыд и чувство вины… Ведь мама была буфером между мной и Молью, мама каждый день ходила на работу, мама хозяйничала по дому и… не имела никакой возможности даже высказаться. Ведь раньше… до появления Моли мы вместе с ней решали семейные проблемы… Разве могла моя мамочка по душам поговорить с мужем, который большую часть своего времени проводил на заводе?.. Разве могла она пожаловаться на трудности двенадцатилетней девчонке?..

Наверное, тяжело вот так молча переносить все переживания. Я только сейчас заметила усталость и изможденность на родном мне лице.

Я ещё крепче прижалась к ней, поцеловала и упорхнула на занятие.

Странное предчувствие висело тяжким грузом на сердце, но я упорно шла вперед. И, нажав кнопку звонка семьдесят третьей квартиры, затаила дыхание. Но меня встретил не унылый Олег, а его мать: худощавая женщина с колючим взглядом и жуткой улыбкой. Я видела Эвелину Валерьевну второй раз в своей жизни, но она по-прежнему производила прескверное впечатление. Губы, кривящиеся в ухмылке, заставили меня задуматься, довольна ли родительница моей работой, а тон, которым она со мной поздоровалась, показался мне пренебрежительным и… немного нахальным.

Я сдержала первый порыв сострить этой даме в ответ и коротко поприветствовала её, после чего женщина впустила меня в квартиру. Только очутившись в освещенном коридоре, я разглядела, что Эвелина Валерьевна одета по-домашнему просто: в цветастый халат и тапочки.

— Что-то случилось? — спросила я, не раздеваясь, потому как готова была при любой удачной возможности отправиться обратно домой. Разговаривать с этой воинственно настроенной женщиной у меня не было никакого желания.

— Что-то с Олегом? — участливо поинтересовалась я, отмечая, что мама моего ученика слишком пристально всматривается в мои глаза.

— Нет, Олежек в полном порядке… — протянула она. Я помялась около порога, решая, стоит ли мне повесить ветровку на вешалку или ещё немного подождать, но Эвелина Валерьевна пресекла мои метания:

— Мне нравится, как ты занимаешься с моим старшим сыном. Я хочу, чтобы ты занималась и с моим младшим.

Это заявление прозвучало как приказ. И я на минуту растерялась, теребя в руках ремешок сумки.

— Эммм… — пробормотала я, пытаясь сформулировать причину своего отказа, но тут из зала выглянула маленькая темная головка мальчика. Большие карие глаза посмотрели на меня внимательно, без толики детской наивности. В этих глазах плескалась надежда и… страх. Сказать сейчас «нет» значило бы разрушить надежды ребенка. Поэтому, глубоко вздохнув, я наигранно весело сказала:

— Конечно! Какие дни Вас устроят?

Ненароком я заметила, как малыш юркнул обратно, но на красных губках я успела заметить довольную улыбку.

Я наконец-таки разулась и прошла в гостиную, где недолго беседовала с мамой моих, теперь уже, учеников, после чего отправилась в комнату Олега, который нетерпеливо ждал меня, и едва не сбил с ног, когда я открыла дверь.

— Привет! — поздоровалась я, но парень лишь коротко кивнул, отчего его челка непонятного цвета закрыла пол лица, а потом ещё быстрее заходил из угла в угол. Обычно я не имела счастья наблюдать за таким оживлением Олега… Как правило, мальчишка либо сидел в кресле, либо угрюмо размышлял о чем-то своем. Но сегодня он был совершенно другим, я бы даже сказала, «живым» Олегом. И видеть его таким мне нравилось.

— Олег? — позвала я, когда парень нарезал четвертый круг. — Могу я начать занятие?

Он повернулся ко мне, словно в полусне, удивленно моргнул, а потом почти прошептал «да».

Он сел напротив меня, как всегда, но что-то явно тяготило парня, — я видела это и по блуждающему взгляду, и по нервно подрагивающей руке, когда он писал в тетради, и по низко опущенной голове. Весь его вид словно говорил о том, насколько сильно Олежек переживает.

Я была строга. Возможно, даже слишком. Но парень абсолютно не реагировал на мои едкие замечания. Он слушал вполуха, задумчиво глядел то в окно, то на меня, а потом что-то бормотал себе под нос. Он отреагировал, только когда я стукнула кулаком по столу: поднял на меня взгляд, наполненный непониманием и обидой, после чего снова отвернулся.

Я редко когда кричала на ученика, но, под конец измучившись, не выдержала:

— Сколько можно, Олег?!! — повысила я голос. — О чем ты думаешь?! — я настолько была возмущена, что, наверное, перегнула палку, когда немного толкнула его плечом.

Олег встал, с ненавистью взглянул на меня через свои толстые стекла очков, отскочил от стола и рявкнул:

— А может, я не хочу, чтобы ты меня учила! Может, мне не нравится, как ты строишь из себя учителя передо мной! — он хмурился, и от этого его странное, прыщавое лицо казалось ещё бледнее. Олег слишком сильно был расстроен, но почему-то мне думалось, что причиной недовольства была не я, а что-то… или кто-то другой. Хотя его слова больно ранили мое сердце.

— Я не просилась к тебе в репетиторы! — в тон ему сказала я. — И не собираюсь заставлять тебя учиться! — впервые в жизни я говорила подобным образом с человеком, на которого я работаю, но слушать такие обидные заявления тоже была не согласна. — Ты супер примерный мальчик в школе, тебя дразнят и унижают! — я видела, как скривилось лицо Олега, и как дернулся мускул на его щеке, однако он промолчал, наградив меня свирепым взглядом.

— Думаешь, мне приятно каждый раз готовиться к твоим занятиям и подбирать тексты специально для того, чтобы твое Величество написало по ним эссе? Думаешь, мне приятно, что ты не работаешь со мной в полную силу? Думаешь… — я не успела договорить, потому что Олег сделал шаг в мою сторону и вдруг очень тихо пробормотал:

— Я не знаю…

— Что? — я ошарашено наблюдала за тем, как он отводит взгляд в сторону, как он комкает в руках вырванный из тетради лист и что-то бормочет себе под нос. Переход от злости к недоумению был слишком резким: мои пальцы дрожали, во рту пересохло, а в глазах стояли не пойми откуда взявшиеся слезы.

— Что? — переспросила я уверенней и подошла к ученику ближе.

Он вздрогнул, почувствовав на своем плече мою руку, и дернулся в сторону, но я остановила парня и немного тряхнула.

— Я не… знаю, что такое любовь.

Олег выпалил это так быстро, что я уставилась на него, не моргая, а потом невольно улыбнулась.

Я ожидала, что парень смущен, поэтому не смотрит на меня и молчит, но он в очередной раз выбил меня из колеи, повернувшись вдруг ко мне лицом и потребовав:

— Ты должна стать моей девушкой.

Я так и не смогла открыть рот, чтобы ответить хоть что-то, просто стояла на месте, в то время, как Олег принялся доказывать мне, почему я должна выполнить его «просьбу»:

— Ты же не хочешь, чтобы твою мать уволили? — меня выворачивало от того, с какой легкостью он произносил эти слова, от того, как он спокойно улыбался, тогда как я готова была взорваться от обиды и гнева, от того, как он постукивал пальцами по краю стола и надменно смотрел на меня, демонстрируя свое превосходство.

— Ты же хочешь, чтобы я писал сочинения о любви…

Наверное, чаша моего терпения лопнула, но я больше не смогла терпеть насмешки в голосе Олега и, оттолкнув его, пошла к двери.

— Эй! — он остановил меня, дернув за руку так сильно, что я по инерции дернулась назад и прижалась к его груди. Едкий запах сладковатого одеколона ударил в нос, я с отвращением отстранила ученика от себя и, выдавив на прощание «пока», попыталась прошмыгнуть в дверь, но парень не выпустил моей руки.

Даже стоя к нему спиной, я чувствовала, что он злится. Из добродушного, мягкого Олега он вдруг превратился требовательного и бездушного идиота…

Комната буквально пропиталась моим недовольством и напряжением, повисшими между Олегом и мной, но я молчала, не представляя, как выкрутиться из сложившейся ситуации.

— Подумай над моим предложением… — протянул мальчишка и выпустил мою руку.

Когда я вышла на улицу, то почувствовала, что трясусь всем телом. Я не представляла, как в следующий раз переступлю порог его дома…