Ведьмины круги (джен)

Михалыч заснул как убитый, едва убедившись в том, что Тася тоже спит, но среди ночи проснулся и никак не мог найти себе места, прислушиваясь к давно позабытым звукам чужого присутствия. Его гостья тяжело дышала, возилась в постели, постанывала… Михалыч подошёл к ней и какое-то время удивлённо наблюдал: она щучкой крутилась на смятых простынях, сбила с себя ногами одеяла, полностью обнажившись, а теперь расправлялась с подушкой: закрыла ей лицо, а потом отшвырнула так, что несчастная отлетела к шкафу и распласталась на полу.

Михалыч поднял подушку, уложил на положенное той место, в головах свернувшейся калачиком на постели Таси, уселся на край кровати и накинул на Тасю одеяло — она вскрикнула, повернулась на спину, выпрямила тело и отчаянно засучила ногами.

— Тише-тише, всё хорошо, — Михалыч положил руку Тасе на лоб, помешал судорожным движениям — Тася задышала ровнее и вскоре затихла.

Михалыч пристроился рядом на кресле, принял удобное для сна положение, прикрыл глаза, но сон к нему больше не шел. Организм проснулся, требовал завтрак, а ум находился в деятельном возбуждении. Михалыч залез в погреб, достал початую банку солёных огурцов, поставил на стол, попытался разрезать твердокаменную буханку зачерствевшего хлеба и сдался — еды у него в доме не было, а той, что была, наестся было невозможно самому, а кормить молодую девушку и вовсе было зазорно.

Михалыч подошёл к постели и полез под матрас за заначкой — к Томе идти не хотелось, только вот и заначка была бесполезной: не будить же продавщицу и не взламывать дверь магазина. Почувствовав шевеление руки Михалыча под собой, Тася повернулась на бок и обеими руками обняла его голову.

— Тише-тише… не надо так, — Михалыч попробовал отстраниться, но девушка только крепче прижала его к полуприкрытой груди.

— Чем ты занимаешься здесь, старый хрыч?! — грузная фигура Томы появилась в дверях и закрыла собой рассветное солнце. — Я тебя по всей деревне ищу с собаками, а ты вот где! Ты пропавшую девчонку к себе притаранил?! А я за тебя заступалась!

— Тома! — Михалыч попытался встать, и Тася повисла у него на шее, а прикрывавшее её одеяло сползло с бёдер.

— Ах, охальник! — Тома прикрыла глаза рукой, оставив небольшую щёлочку между растопыренных пальцев для подглядывания, — Михалыч подтянул одеяло.

— Ложись обратно, маленькая, успокаивайся. Всё хорошо! — Михалычу с трудом, но всё же удавалось скрывать смущение, но Тома только подливала масла в огонь.

— Маленькая?! Ложись обратно?! Да что ты творишь, старый хрыч?! Тебе напомнить, кто ты такой?

— Ну и кто я такой?! — Михалыч ощерился в злобе, и уже отпустившая его шею Тася опять завозилась на кровати. — Не ори! — осадил он Тому тише. — Девочку не беспокой, ей выспаться надо — такое пережила.

— Да! Она многое пережила — это очевидно. И что ты, старый, творишь?! — Тома отвела руки от своего лица. — Её же всю ночь всей деревней искали, а ты её уже и раздел, и в постель уложил, хорошо, что ещё девочкой называешь. А когда я народ позову, что делать будешь?

— Слушай, — наблюдая корчи чутко реагировавшей на происходящее Таси, Михалыч окончательно вышел из себя, — зови, кого хочешь… делай, что хочешь. Только вздохнуть без тебя дай! Попросил бы пожрать принести, только ты не в себе совсем, глядишь, и отравишь.

— Мерзавец! — сопровождая каждый свой шаг бранью, Тома ушла, и Михалыч смог вплотную заняться своей подопечной — с усилием оторвал от себя её руки и спрятал под одеялом:

— Лежи смирно. Еды эта истеричка не даст, а принесёт она…

Михалыч не успел додумать мысль, испугаться открывшимся перед ним перспективам — слишком возбуждённые по меркам тихой деревни голоса, доносящиеся снаружи, заставили его оставить Тасю и метнуться к окну, а в следующее мгновение кто-то, не щадя старых ступеней, протопал по крыльцу, с немереной силой распахнул двери и ворвался в комнату.

— Что здесь происходит? Тася? Почему она голая? — журналист прошёл в комнату и замер у кровати, оглядывая прикрытую одеялом студентку.

— Мокрую одежду снять пришлось, поэтому она и голая, — Михалыч стыдливо потупился, заломил руки, но всё-таки нашёл в себе силы ответить.

— Да где она успела промокнуть?! — Предпочитавшая прежде воспринимать мир закрытыми глазами Тася, узнав знакомый голос, изменила свои намерения и теперь, приоткрыв ещё и ротик от удивления, оглядывалась и редко моргала. — Объясните, что здесь случилось?!

— Девочка попала в круг, я же сказал не ходить в лес. Куда вы смотрели?

— Да что вы с ним разговаривайте?! Милицию вызвать и всех делов! — следом за журналистом на пороге комнаты показались односельчане Михалыча — народ, ожидая редкого в деревне развлечения, запрудил крыльцо, тамбур и заглядывал в открытую дверь комнаты, не переставая обсуждать происходящее.

— Я уже звякнул.

— У тебя голос детский, поверили хоть, что взаправду? — потешался над говорившим чей-то ехидный бас, а Михалыч оглядывал толпу и искал пути к отступлению: шкаф за его спиной не мог помочь, погреб был едва ли лучшим выходом, а окно напротив было закрыто — вышибить его с разбегу, кубарем вывалиться во внутренний двор, а там, сгруппировавшись, тикать отсюда так, чтобы только пятки сверкали. Михалыч не сомневался в возможностях своего молодого тела, но мысль о побеге в стиле снятого в девяностых боевика казалась сумасшедшей.

— Всё закончилось, девочка, всё, что бы не случилось. Идём ко мне! — журналист присел на край кровати и потянул к Тасе руки. Она в ответ отчаянно закричала и, перебирая по постели ногами, села, выпроставшись из-под одеял. — Ну что ты? — журналист подцепил одеяло и попытался прикрыть грудь Таси, но она всеми силами старалась избежать прикосновения ткани, до которой дотрагивались его руки, — села на корточки на кровати и вжалась спиной в изголовье.

— Ну разве ж ты не видишь, что она не в себе и боится! — Михалыч вырвал одеяло из рук журналиста и закрыл им Тасю с головой, но та не посчитала это надёжным укрытием, подпрыгнула и обезьянкой повисла на шее Михалыча, обняв его за пояс ногами. — Да что ты? — Михалыч инстинктивно подхватил девушку под зад.

— Послушайте, я несу ответственность за Таисию на время её командировки. Я не знаю, какой вред вы ей нанесли, но если вы сохранили остатки совести и рассудка, то отпустите её.

— Послушай! Я ничего плохого ей не делал — я её спас. Отпустить её? Ну смотри — не держу, — Михалыч отпустил руки — Тася, лишившись поддержки, вскрикнула и крепче обхватила его шею и пояс.

— Вы хоть прикройте её!

— Да зачем вы тратите время на уговоры преступника, уважаемый? — собравшаяся за дверью толпа всеми силами старалась прорваться через дверь, но застревала в проходе, не в силах выдвинуть из своих рядов полномочных лидеров, которые первыми должны преодолеть порог. — Милицию вызвали — приедут, повяжут, и всё будет хорошо.

Михалыч ещё раз оглядел комнату и сдался, покорно прикрыл повисшую на нём Тасю простынёй — его подопечная обнимала, прижималась, заглядывала ему в лицо и тряслась, будто весь мир вокруг хочет навредить ей.

— Чего ты? Ну чего? Холодно? Не дали тебе отоспаться? Ну что ты такая зашуганная? Всё хорошо! — успокаивая бьющуюся у него на груди от страха Тасю, Михалыч не позволял себе предаться панике, а сделать это очень хотелось. Толпа злобных односельчан, посмеиваясь и издеваясь, стояла в дверях, заняла тамбур и крыльцо его дома, и разыгравшееся воображение рисовало незваных гостей в виде безликой слизи, которая тянула щупальца через порог, а единственный живой человек из этой массы — журналист — усевшись на табурете, загораживал путь к отступлению.

— Что же я её родителям скажу? — журналист покачивался, держался за голову и лишь изредка бросал взгляды на прикрытую лёгкой простынёй голую спину Таси. — Да отдайте вы её мне! — воскликнул он, наконец, поднялся со стула и потянул руки к уже задремавшей на руках Михалыча девушке.

— Едут! — с улицы доносились детские крики и весёлый смех.

Михалыч инстинктивно обнял Тасю — всё в его жизни было наперекосяк: в весёлых детских голосах ему слышалась угроза; доставшаяся молодость и физическая сила не приносила ничего, кроме голода. Журналист замер в шаге от него, а толпа, собравшаяся в дверях, расступилась, пропустив в комнату участкового:

— Почему сразу в город стали звонить? Почему сперва меня не позвали? — произнёс он ворчливо и направился к сидящему на кровати в обнимку с Тасей Михалычу.

Изголодавшийся желудок Михалыча пропел лебединую песнь и завязался узлом в спазме, от которого единственным облегчением стало тепло прижимавшегося тела.

— В шкафу возьми на средней полке в белье полиэтиленовый мешок.

— Почему ты мне тыкаешь, мерзавец?! — не выспавшийся участковый в помятой форме, слегка испачканной листвой и порванной ветками, легко раздражался. — А это потерпевшая? Почему до сих пор… Вы что хотите засвидетельствовать изнасилование с поличным? — участковый стремился сорвать на злость и быстро перешёл на крик. — Отпусти её!

— Не дали человеку после ночных поисков отоспаться, — прокомментировал кто-то сердобольный действия участкового, — тот подошёл к постели, схватил Михалыча за шкирку и приподнял, стараясь стряхнуть обнимавшую его всеми конечностями Тасю на постель.

— Отпусти руки, урод!

Михалыч особо и не держал — полусонная Тася свалилась на пол, легла на спину и оглядела собравшуюся в комнате компанию. Выражение её лица, сперва потерянное, менялось по мере того, как взгляд выхватывал из толпы одно лицо за другим: уголки губ поползли вниз, брови едва не соединились на переносице, выдав испытываемый девушкой ужас, рот оказался раззявлен в немом крике, грудь задрожала от рыданий, которые вскоре огласили комнату, а Тася, засучив ногами и руками, принялась отчаянно мутузить пол.

— Таисия, успокойся! Тася! — журналист кинулся на помощь девушке, но был остановлен ловким ударом пятки по колену. Тася сменила испуганные рыдания на крик, сгруппировалась на полу и, завернувшись в простыню, отползла в угол. — Кто-нибудь объяснит мне, что с ней произошло? — вопрос журналиста остался без ответа.

— Личность подозреваемого удалось установить? — незаметно для Михалыча вошедшие в комнату следовали выглядели не менее потрёпанными, чем участковый. Они произносили заранее заготовленные стандартные фразы, а на их лицах не читалось ни малейшего проблеска азарта от появления нового подозреваемого в безнадёжном деле. — Вещи потерпевшей можете предоставить? — обратились они к журналисту, но тот не расслышал их просьбу за наполнявшими комнату криками.

— В том углу тряпки лежат — ничего не тронул, — произнёс Михалыч и вздрогнул, когда бельё из шкафа посыпалось на пол, — участковый буйствовал, срывая злость на вещах. — Нельзя ли поосторожней?

— Мерзавец! Как будто я не знаю, где у Михалыча документы лежат?! Его знаю, а тебя впервые вижу!

— Ты меня молодым не знал. Так семейный альбом возьми! Там есть несколько моих фотографий, морду лица сличи! Полозов Альберт Михайлович — это я.

— Скажи лучше, куда старикана дел? Он тебя вычислил? Старикан везде свой нос совал, за это и поплатился.

Градус сумасшествия увеличивался с каждым новым человеком, преодолевавшем порог комнаты: Тася рыдала, забившись в угол; толпа не собиралась расходиться; журналист был в шоке от происходящего; прочие пытались в этой обстановке работать. Один из следователей надел перчатки, взял указанные Михалычем тряпки и разложил на столе, пытаясь собрать из обрывков своеобразный паззл.

— Подойдите, — обратился он к журналисту, — вы подтверждаете, что это было на потерпевшей в момент исчезновения?

— Да вызовите вы уже скорую девушке! Или фельдшера позовите! — пришибленный грузом подозрений Михалыч перекричал незваных гостей, а Тася, услышав его голос, подняла голову, огляделась, быстро преодолела на четвереньках отделявшее их расстояние и зверьком залезла ему на колени. — Ну что ты? Ну не надо так. — Тася расставила ножки, обняла Михалыча за пояс, прижалась, уложила голову ему на плечо и завела жалобливую песню, рисуя узоры пальчиком у него на плече.

— Дурку надо вызывать, — пробормотал младший из следователей и взялся за телефон.

— Со скорой начните! — осадил его Михалыч.

— Пойду ещё и прокурора разбужу, — сказал следователь напарнику, окинул место преступления удивленным взглядом и протолкался сквозь толпу.

— Да и толпу разогнать бы неплохо, работать же невозможно, — Михалыч не мог теперь удержаться от указаний — окружающие явно не справлялись и нуждались в руководстве.

— Прочь пошли, уходите! — участковый выполнил указание, и Михалыч печальным взглядом оглядел помещение: раскуроченный усилиями захватчика шкаф, разбросанное по полу стиранное бельё, одинокую банку с солёными огурцами на столе:

— А как же понятые?

— Так! Двое останьтесь — остальные прочь пошли.

— А если что понадобиться, товарищ участковый? — подали голос из толпы.

— Так! Паспорта у всех есть? — участковый был непреклонен. Беспаспортные удалились, и Михалыч смог уделить больше внимания разговору следователя с журналистом.

— Я не могу понять, что могло так разорвать её одежду, но… — журналист рассматривал разложенные следователем на столе обрывки, а Михалыч старался выгнать из головы мысли о сытном обеде, который мог бы украсить эту поверхность значительно лучше.

— Это всё, что на ней было?

— Кроме обуви.

— Возможно, какие-то вещи: сумочка, ключи, мелочь… что-то, чтобы восстановить её путь?

— При ней был телефон.

— Дорогой?

— iPhone последней модели. Она ушла в сумерках. Я был расстроен неудавшимся репортажем, вынужденной ночевкой в этом захолустье — у оператора дрожали руки от нагрузки и вести машину он не мог — я не заметил, как она исчезла. Кинулись искать. Её смартфон находился в лесу, в одной точке. К рассвету его выключили, или разрядился.

— Ищите смартфон, — обратился следователь к участковому, и Михалыч в очередной раз вздрогнул, когда тот отодвинул ногой разбросанное по полу бельё.

— Ну-ка поднимайся! — участковый схватил Михалыча за шкирку и подтолкнул вперёд, так что он едва не сверзился с постели вместе со своей ношей.

— Послушай, если ты о старике печёшься, так чего его бельё топчешь?

Участковый не внял этим словам:

— Ты мне скажешь, где старикана прикопал? Да… и заодно, где мобильник этой девчонки спрятал.

— Никого я не прикапывал и ничего не прятал, — Михалыч поднялся с койки и, похлопывая свою подопечную по спинке и попке, прислонился к стене.

— Мерзавец!

В ответ на очередное оскорбление память Михалыча угодливо воспроизвела все предшествовавшие. Как только ни называли несчастного с тех пор, как он помолодел, — только вот все ругательства меркли перед обвинениями, которые ему вот-вот должны были предъявить. Михалыч инстинктивно прижал Тасю ближе — сейчас он совсем не ощущал её тяжести, только успокаивающее тепло живого тела. Как будто почувствовав владевшее Михалычем настроение, девушка изменила позу — обняла его голову обеими руками и принялась шумно целовать в щеки. Все присутствующие оглянулись на чмоканье и столь же дружно отвернулись.

— Скоро приедут и автозак пришлют, — вернувшийся с улицы следователь с удивлением оглядел притихшего коллегу и вздрогнул в ответ на его слова:

— «Скоро» — это когда? — тот был раздражён. — Пять-шесть часов? За три они никак не доедут. Психи раньше приедут. Дурку ты вызвал?

— Кому?!

— Потерпевшей.

Следователь прошёл в комнату, со вздохом сел на колченогий стул и спрятал лицо — всем внезапно стало неудобно наблюдать за Тасей.

— Чисто! — прервал неловкое молчание участковый, — телефона здесь нет.

— Расследование зашло в тупик, — следователь вслед за напарником уселся на табурет и обратил свой взгляд на Михалыча. — Ну давайте послушаем вашу версию событий. Только потерпевшую с рук спустите.

— По виду не похоже, что она добровольно слезет.

Следователи переглянулись — обоим было не смешно.

Михалыч в свою очередь оглядел разгромленное обыском помещение — мысль сравнить участкового с вором-домушником мелькнула в голове и, к счастью, была забыта, прежде чем приобрела словесную форму.

— Матрас на место положи, — обратился он к участковому, — и постель застели. Попробую её уложить.

— Мерзавец! — участковый возмутился было такому обращению, но, встретившись взглядами со следователями, получил сигнал выполнять.

— И вы присаживайтесь, — один из следователей махнул рукой в сторону понятых. Нам торопиться некуда: прокурора нет, полиции нет, машина из города не пришла… Вдвоём, в легковушке опасного преступника не повезём, да и процессуально…

Михалыч ещё раз огляделся: понятым — хитро ухмылявшемуся и будто бы даже облизывающемуся от удовольствия Палычу и верзиле Всеволоду, который за прошедшие после вчерашнего переполоха сутки так и не переменил вытянутые на коленях треники на более приличную одежду, — щедрым жестом следователя предлагался всего один стул.

Михалыч не стал следить за разрешением конфликта, вернулся вместе со своей подопечной к постели и уложил Тасю на свежую простыню:

— Поспи, маленькая, легче станет — проснешься и всё будет хорошо. — Тасе перспектива сорваться с насиженного места не понравилась, о чем она тут же заявила криком и засучила пятками по кровати. — Ну не надо так, маленькая! Не надо! — Михалыч напрасно пытался вырваться — девушка отказывалась разомкнуть объятия — крепко обхватила его грудь и переплела пальцы на его спине. — Милая, так тебе неудобно будет спать. Ну что ты? — несколько минут вялой борьбы и уговоров закончились тем, что Тася согласилась оставить себе правую руку Михалыча вместо всей верхней части тела и покорно закрыла глаза. Михалыч облегчённо выдохнул и уселся на кровать — руки Таси цепко удерживали его за локоть, а взгляды окружающих не сулили ничего хорошего.

— Ну так, мы вас слушаем, — занявший колченогий стул Палыч опередил следователей, но те не выказали ни малейшего недовольства по этому поводу.

— Я уже всё рассказывал и не раз, — Михалычу в первый раз в жизни не хотелось пускаться в объяснения.

— Это не страшно, — ответил ему один из следователей, издеваясь, — вы расскажите нам сейчас, потом ещё раз прокурору, потом... вы поведаете обо всем, даже о том, что никому и никогда не рассказывали.

— Я узнал о том, что девочка пропала, от Томы — Тамары Изотовой. Она, должно быть, вас и вызвала. Я побежал в лес. Меня видели. Я точно помню — меня окликали и даже пытались схватить. Я вошёл в лес и увидел круг — он был недалеко, метрах в ста от опушки, просто сплошная стена берёз. Вы можете проверить. Березы не расходятся сразу, ещё какое-то время стоят кругом после того, как ведьма сделает свое чёрное дело.

— Дурку ты зря не вызвал, — прокомментировал слова Михалыча старший из следователей.

— Ну так, — подпел ему Палыч, — это у нас псих известный. Семейственное у них, и как вы прежде не обеспокоились — деда его в город забирали и отпустили. А по мне: что дед, что внук.

Быстрые шаги по крыльцу заставили и без того подавленного обстановкой Михалыча вздрогнуть. Половицы заскрипели под каблучками, и через несколько мгновений рядом с подпершим собой косяк двери Всеволодом в проёме показалась женская фигурка в нарядном платье и белой прикрывавшей светлые кудри косынке.

— Володя! Володя! — женщина ухватила верзилу за локоть и попыталась увести за собой.

— Что стряслось? — пробасил он в ответ.

— Настенька с подружками играла — кинулась звать, помочь мне по двору, а её нет. Говорят, поссорились, — она обиделась и в лес убежала.

— В лес убежала?! — Михалыч отреагировал на новость не менее бурно, чем отец пропавшей Настеньки — вскочил с постели и почти вырвал руку из Тасиной хватки. Тася проснулась и по-детски капризно разревелась.

Всеволод, до того абсолютно отстранённо воспринимавший действительность, изменился в лице и перевёл взгляд с растерянного лица жены на успокаивавшего теперь Тасю Михалыча:

— Ты знаешь, куда идти? Где искать?

— Я точно быстрее найду!

Палыч первым из присутствующих распознал внезапно возникшее между Всеволодом и Михалычем взаимопонимание:

— Куда это вы намылились?! — старик поднялся с места, опираясь на клюку, а в следующее мгновение скользил на спине по полу, собираясь врезаться головой в противоположную стену.

— Найдёт мне дочь, положу, откуда взял!

— Да что вы себе позволяете? — следователи поднялись со своих мест, но Всеволод окинул помещение горящим взглядом, и они ретировались обратно к окну.

— Психи одни… Психи вокруг! — постанывал Палыч, лёжа на полу.

— Я должен взять её с собой, — Михалыч просительно смотрел на Всеволода, и не думая сопротивляться его намерениям.

— Бери, твою мать! Делай, что хочешь, но Настеньку мне найди целой и невредимой.

Михалыч подсадил хнычущую Тасю под зад — она скользнула вверх рыбкой, обняла его ногами за пояс, будто не знала позы удобней, обхватила под руки и уложила голову ему на плечо. Михалыч заторопился к выходу, просочился в дверь мимо оглядывающего оставшихся в помещении бешеным взглядом Всеволода и вскоре уже, поддерживая простыню на спине Таси, трусил к лесу.

— Удобно тебе? Сама ножками не пойдёшь? — Тася покачала головой и прижалась щекой к плечу Михалыча. Нет, несмотря на то, что голова билась о плечо от быстрого бега, ей было вполне удобно.

— Я отправил жену домой ждать, — слова появившегося по левую руку Всеволода заставили Михалыча выдохнуть — внимание жителей деревни на этот раз против его недавней прогулки ощутимо беспокоило.

— Правильно. Только я не могу идти быстро с грузом, — Тася при этих словах подняла голову с плеча Михалыча и удивлённо огляделась.

— Она что-то понимает. Может, ещё не всё потеряно, — Михалыч был искренне благодарен Всеволоду за эти слова и за внезапно возникшее между ними доверие. Прежде их знакомство было сложно назвать даже шапочным. Михалыч знал, что Всеволод женат, шабашит в городе на случайных подработках, устанавливает бытовую технику, двери; дочери Всеволода, балованной и своенравной барышне, недавно исполнилось пять лет. — Объясни мне, как искать, и мы сможем разделиться.

— Не думаю, что нам стоит это делать. Со мной ты в безопасности.

— Только ты идёшь очень медленно, а у меня там единственная дочь, — Всеволод в очередной раз посмотрел на Михалыча безумным взглядом, и тот понял, что не удивлён тому, почему с его товарищем не стали связываться следователи.

— Где играли дети?

— Сразу за домом, на опушке.

— Вот смотри, — Михалыч указал вперёд, — там был круг — деревья друг к другу близко стоят. Когда я свою Тасю выручал, они почти впритык стояли, сейчас немного разошлись. Тебе надо искать такой же — только без меня внутрь не ходи и близко не подходи.

— И? — Всеволод скрывал страх за дочь за раздражением. — Что мне делать?

— Кричи! А лучше нам не разделяться.

Всеволод промолчал, потоптался на месте, ещё раз оглядел Михалыча с его ношей и пошёл вперёд по тропинке:

— Настёнька! Доченька! — звал он через каждый шаг, не получая ответа.

Михалыч какое-то время наблюдал в раздумьях за удаляющейся фигурой. Тася, как будто почувствовав владевшие им сомнения, подняла голову, взяла его лицо в ладони и ободряюще заныла.

— Так! — руки Михалыча уже дрожали от напряжения. — Слезай! — Михалыч похлопал Тасю по попке. — Пойдёшь сама. Сейчас тебе платьишко соорудим. — Оказавшись на своих ногах, Тася сморщила носик и надула губки, показав личиком явное неудовольствие, но Михалыч был непреклонен — завязывал узлами концы простыни, прикрывая наготу своей подопечной. — Как ты думаешь, пойти нам за Володей или всё-таки разделиться? — Тася переступала с ноги на ногу, отчаянно пытаясь каждым движением помешать усилиям Михалыча, и не собиралась отвечать на вопросы. — Разделимся — быстрее Настеньку найдём, только без нас Володя в опасности — может в круг попасть. Как ты думаешь ведьма к маленьким девочкам относится? Они же невинные? Не знаешь? — Тася улыбнулась в ответ на этот вопрос, подняла и опустила руки, проверяя не мешает ли ей повязанная вокруг тела простыня, оглядела себя и покрутилась на месте вокруг собственной оси. Михалыч не смог удержаться от улыбки. — Нравится? — Тася установила с Михалычем зрительный контакт и покивала головой. — Вот видишь, что-то ты ещё понимаешь. Значит, всё будет хорошо! Пойдём за Володей следом? — неизвестно к какому вопросу на этот раз относилось покачивание Тасиной головы, но оно было утвердительным. — Кричи, Тася, зови Настеньку. Повторяй за мной! Настенька! — Тася молчала, только сильнее морщилась с каждым новым шагом — Михалыч почти тащил её за собой. Голос Всеволода таял в отдалении, и Михалыч волновался, что не поспевает. — Шевели ножками, милая, пожалуйста, — на Тасю не действовали никакие уговоры. — Володя! — Михалыч перестал слышать голос Всеволода, запаниковал и заметался. — Володя! — Оставленная в одиночестве на тропинке Тася подумала и разревелась. — Прекрати, перестань! — Михалыч схватил её за руку и потянул с тропинки через заросли дикой ежевики. — Настенька! Володя! — Тася запиналась, падала и поднималась, вскрикивала, плакала и ныла, но не отпускала руки Михалыча, который следовал казалось одному ему известному направлению.

— Умммм… умммм… умммм… — Тася издавала нечленораздельные звуки, пытаясь остановить своего спутника, который всё дальше удалялся от тропы.

— Володя, отзовись!

Берёзы перед Михалычем встали стеной.