Дикая охота капитана Ивашова (джен)

Ведьмак оказался на редкость смирным подконвойным. После работы с лукошкинцами, которые, плюя на мифы о забитом русском народе, качают права к месту и не к месту, было одно удовольствие наблюдать, как гражданин Геральт из загадочной Ривии следует верхом на своей Плотве в кильватере нашей ступы, не пытаясь бежать и не угрожая сановитой роднёй. Даже казалось, что сейчас старый охотник произнесёт голосом Юрия Яковлева классический монолог: "С восторгом предаюсь в руки родной милиции, надеюсь на неё и уповаю...". Эх, побольше бы нам таких кармических вознаграждений за проработку заведомых "глухарей"!

— Милсдарь Никита, — вывел меня из мечтательного оцепенения Геральт, — а нет ли в Лукошкине сейчас проблем с нежитью?

— В самом городе опасных для человека видов практически нет, — охотно подыграл я. — Периодически забредают разные бесы, призраки, упыри с кладбища, но мы справляемся. Разве что в окрестностях... — Тут я начал потихонечку выводить ведьмака к главному и заговорщицки подмигнул. — Несколько дней назад в селе Курякино предположительно объявилась так называемая Дикая Охота...

— Они уже у вас, — помрачнел Геральт. — На самом деле Охота — главная причина моего пребывания здесь. И пребывания здесь одного моего друга...

— Подруги, если быть точным, — поправил я, не упуская случая показать информированность родного отделения. — Нам рассказал о ней подручный одного из местных воров в законе. Он предлагал нам выдать боссу на расправу вас обоих, но не на тех напал.

— В ней всё и дело, милсдарь. Видишь ли, моя воспитанница Цири, мягко говоря, не совсем обычный человек. Природа и воспитательницы-чародейки наделили её, скажем так, особыми способностями. И в нашем мире нашлась масса влиятельных ублюдков, которым эти способности были нужны позарез. Многие из них поплатились за свой нездоровый интерес ко мне и Цири шкурой. Но не всех останавливал страх.

После одной из стычек я оказался на волосок от смерти. Вилы в грудь — не самая приятная рана. Цири спрятала меня, инсценировав мои похороны, и выходила. Она и... и ещё один человек. Когда я вышел на поправку, она открыла мне портал в этот мир, думая, что сюда не добраться нашим врагам. Среди которых с недавних пор числится и Охота. Дикий Гон — так по-другому называют её в Ривии и Каэдвене.

Мои спасительницы тоже подобрали себе миры по вкусу — так мы условились. Цири уже взрослая девушка и выживет без меня, кроме того, я обучил её многим ведьмачьим приёмам... Но если у нее на хвосте снова повиснет смерть, то она побежит ко мне. И я снова приму на себя предназначенный ей удар.

— Дочурке своей, стало быть, защиты ищешь? — участливо поинтересовалась Яга. — Понимаю, Геральтушка, не можешь ты нам довериться никак, оттого и темнишь. Только меня, старую, не провести тебе — я такие дела сердцем вижу...

— Милсдарыня почти права, — вздохнул Геральт. — С одним уточнением: ведьмаки бесплодны. Настоящие родители Цири — особы куда более благородных кровей. Но они в обмен на важную услугу обещали мне её по Праву Неожиданности. Так что с какого-то времени я стал ей отцом.

— Это когда то отдаёшь, чего дома не знаешь? — отозвалась Яга. — Меня тоже так вот деточкой малой к бабке-ворожейке в лес отвели, в ученье ей оставили да и забыли. Сердилась я сперва шибко на людей за Иудин грех тот, ругалась даже: фу, мол, русским духом пахнет... Да потом поняла: чего ж хорошего — ещё одной дурёхой из Подберёзовки быть, под тяглом ходить? А так я человек вольный, уважаемый. А нынче вишь — экспертиза милицейская на службе государевой! Того гляди, и в дворянки столбовые выйду...

— Бабуля, а вы что, тоже из Подберёзовки? — изумился я.

— Да нет, то к слову пришлось... Я уж и не вспомню, как деревенька наша звалась — чай, четыреста лет назад было, тогда ещё идолам языческим втихаря в лесу кланялись...

На подъезде к лукошкинским воротам нам пришлось притормозить. Из ворот медленно, как старый удав-констриктор, выползала роскошная кавалькада — золочёная карета с геральдическим белым орлом на дверцах в окружении знакомых уже распальцованных панов. Похоже, государь объявил-таки Адамкевича персоной нон грата. Увидев участкового в ступе с Бабою Ягой, наши польские партнёры обомлели, а некоторые даже пороняли в дорожную пыль шапки. Думаю, страшноватый желтоглазый ведьмак с его мечами тоже им доверия не внушил.

— Я, конечно, предполагал, что милиция от лукавого, но не до такой же степени! — демонстративно по-русски молвил Подъяблонский. Тоже мне, дьяк Филька выискался... Разглядел я и на редкость кислую рожу Адамкевича. То ли дипломат он был хреновый, то ли сознательно провоцировал конфликт, выполняя инструкции короля — но уже по выражению лица было ясно, что добра Гороху от Польши ждать не стоит.

— Ещё свидимся, пан участковый! — несколько зловеще пробасил он из окошка кареты и добавил: — Не советую баловаться с ведьмами в ступе: чем выше пан на ней взлетит, тем больнее разобьётся о грешную землю! — Я к шуточкам про свои взаимоотношения с Ягой уже привык, но моя домохозяйка поношения от подозреваемых не терпела и на прощанье погрозила посольскому кортежу кулаком:

— Так вот в индюка надутого и превратила бы прям! И не перечь, Никитка! Пущай радуется, что в сане посольском пребывает, а не то я б ему с-под хвоста перьев понавыдирала!

Дорогу в отделение Геральт запомнил плохо — если до гостиного двора ещё вела относительно широкая улица, то за ним Лукошкино превратилось в настоящий лабиринт сотен крошечных переулков, по сторонам которых возвышались одинаково глухие заборы, а за ними — схожие деревянные фасады с коньками. Горожане, насколько понял ведьмак, были народом острым на язык, и насупленный, деловитый воевода не пользовался среди них авторитетом:

— Глянь-кось, кум, участковый с бабкой летать затеяли! Не иначе на двор постоялый на Смоленской дороге бонбу сбросили, недаром я им жалился — там самогонку компотом разбавляют!

— Я вот так мыслю, Лексеевна, — может, милиция в воздухе от нас втайне срамотой занимается? Мне отец Кондрат сказывал, что есть меж немцев прелюбодеи удалые, коих хлебом не корми, дай на дереве, аль в колодце, аль в ином каком месте непотребном пошалить! А Никита Иваныч — человек грамотный, с послом немецким знается, вот и нахватался паскудств заморских...

— Окстись, блядун старый! Бабка ментовская ещё Владимира Красно Солнышко помнит, куда ж ей в полёте озоровать! Как есть рассыпется!

— А энто что за рожа? — Чей-то указующий перст ткнул в сторону Геральта. — Так зенками бесстыжими и шарит, и шарит! Ишшо на наших женшин позарился!

— Ой, тятенька, больно он мне надобен, лешак облезлый! Страшный — аж жуть!

— Да не лешак энто, а ведьмак богомерзкий, что под Тверью давеча завёлся! Вон Никита Иваныч его метлой под арест гонят — оттого и гневается, чёрт кудлатый!

— Я так мыслю, Лексеевна — а чего энтот ведьмак жрёт? По всему видать, девиц молоденьких, в соку самом...

— Греховодников старых навроде тебя! Грабли убери свои!

В какой-то момент Геральту захотелось наложить на себя знак Аксий, чтобы не получить потом кличку "Мясник из Лукошкина". К счастью, ближе к отделению — самому высокому терему в переулке и ближней округе, на заборе которого было выведено затейливыми буквами МИЛИЦИЯ — гомон поутих. Мощные дубовые ворота растворились, приглашая въехать внутрь. Ведьмак спешился и провёл Плотву под уздцы на территорию отделения, охраняемую стрельцами из какого-то отдельного отряда, в синих кафтанах с трёхцветными шевронами на рукавах. Ступа с сыскным воеводой и престарелой чародейкой приземлилась неподалёку.

— Семёнов, проводи гражданина Геральта в помещение. Сейчас составим протокол, — скомандовал Ивашов, перелезая через бортик ступы и подавая руку Яге. Навстречу участковому вышел самый крупный и грузный стрелец с саблей в дорогих позолоченных ножнах — надо полагать, сотник — и отчитался:

— Никита Иванович, аптекаря немецкого мы в поруб спровадили, да подворье посла польского обыскали тщательно. Премного любопытственного открыли, но Шмулинсона нет нигде. Ни живого, ни мёртвого. Вся родня его третий час в отделении сидит, шумство учиняет, батьку найти слёзно просит...

— Как раз вовремя... Митька вернулся?

— Так точно, воевода-батюшка. С полчаса тому прилетел. В остальном порядок покамест...

— Иди, иди, не задерживайся, чудо-юдо, — скомандовал Геральту стрелец Семёнов, — И яйцерезки сдай. — Ведьмак понял, что его всерьёз собрались арестовывать, но мечи сдал без особого сопротивления, мысленно оценивая имеющиеся возможности побега. Внутри милицейский терем оказался неожиданно уютным — было видно, что воевода и вправду тут же живёт. В горнице за столом с важным видом сидел огромных размеров бугай, с виду из кметов, и что-то записывал. На лавке сидела полная чернявая милсдарыня в летах, с зарёванными глазами, держа за руки двух маленьких, очень похожих на неё мальчиков.

— И шо ви тут скрипите?! — стонала она. — И шо ви тут мене скрипите пёрышком, шоб вам на том свете так скрипели над ухом всю жизнь?! Если бы мой Абраша не имел этих гешефтов с вами, он сейчас сидел бы дома целый-невредимый и таки кушал кугель с мясом и луком! А ви сманили его до своей контрразведки и я второй день не знаю, мене его ждать или уже надевать траур?!

Мальчики что-то канючили на непонятном Геральту говоре, но было ясно, что им надоела эта волынка и они хотят домой.

— Сара Иосифовна, — начал на высокой ноте бугай, — я, конечно, вас яко гражданку и мать чту всемерно, только что ж вы сотрудникам милицейским на последние нервы действуете?! Мы заявление ваше честь по чести приняли, а чтоб человека пропавшего сыскать, срок великий надобен, они по мановению ручному с небес не падают...

— Ви только послушайте этого босяка! Я делаю ему нервы! Он тут портит воздух, вместо того шоб найти любимого мужа честной женщины, — и я ещё ему делаю нервы!

Кмет только махнул рукой. В этот момент сверху, с чердака, раздался какой-то грохот. Бугай вскочил с места, и с возгласом "Васька, я т-тебе! Извиняйте, гражданочка, я сейчас..." потопал на лестницу. В этот момент в горницу вошли участковый и Яга. Сара Иосифовна тут же на них набросилась:

— Пропадают люди, а участковый таскается Бог знает где! Это не милиция, а гармидер на нашу голову! Никита Иванович, я усё понимаю, но если ви сгубили Абрашу, я пойду до самого царя бить челом, шоб ви обеспечили мене и детям матерьяльно на всю остатнюю до гроба жизнь!

Но не успел Ивашов сказать и буквы в свою защиту, как с лестницы раздался знакомый топот, и в горницу триумфально вступил великан-кмет, держа за шкирку невысокого носатого человека в запылённом, измятом чёрном одеянии.

— Не дрейфите, гражданочка, — удовлетворённо прогудел он, — нашёлся сердешненький ваш!

Тайна исчезновения гражданина Шмулинсона раскрылась быстро и несколько предсказуемо. Подслушав разговор Адамкевича с Зальцбургером и Подъяблонским, он понял, что его "спалили", и если он не примет срочные меры по своему спасению, то будет самым пошлым образом зарезан в каком-нибудь тупике. Поэтому ночью он аккуратно, чтобы не будить Сару и мальчиков, покинул дом и архинезаметно — даже Яга не засекла! — прокрался в самое безопасное место в городе. Которым, как вы уже догадались, был чердак нашего терема. Там он провёл полтора дня, доедая взятый с собой запасец мацы, и мы, замороченные оперативными мероприятиями, ничего не замечали. Только когда мадам Шмулинсон явилась в отделение заявить о пропавшем без вести, Абрам Моисеевич решился перейти на легальное положение. Впрочем, попробовал бы он не перейти!

— И шо ты там два дня делал, шлемазл?! А мальчики таки должны ходить сиротами при живом отце?! Абрам, я поседею раньше времени с твоего угрозыска!

— Сарочка, золотце, опять ты делаешь кипеш на пустом месте! Подумай сама, как бедный еврей может отказать, когда его умоляют сквозь горьких слёз такие люди? А если бы твой Абрам не делал дел государственной важности, коварный враг таки уже пришёл бы до Лукошкина, и шо бы мы с этого имели? Тока погром! Оно тебе надо?

— Сара Иосифовна, я опять отберу у вас Абрама Моисеевича, устроить разнос ему вы всегда успеете... Митя, Зальцбургер желания сотрудничать пока не изъявлял?

— Не-а, Никита Иваныч. Видать, запугали вашего аптекаря шибко, и все таблетки евонные успокоительные не спасут. Я с ним заговариваю тактичненько так, даже зубов-рёбер не попортил, а он то плачет, то смеётся, то аки ёж на голу жопу щетинится...

— Тебя, по ходу, могила исправит... — Ч-чёрт, о главном-то я и забыл спросить... — Олёна уже в укрытии?

— Все повеления бабулины в точности исполнил, батюшка! Хошь и кочевряжилась супружница ваша, — мол, я вас всех ещё сама из пекла вынимать буду, — на госпожу лошадушку ея светлость усадил и добровольно-принудительно в место укромное доставил!

— Ох уж мне твоё добровольно-принудительно, Митька...

Когда Шмулинсоны ушли домой, я вздохнул было с облегчением, надеясь подшить уже показания ведьмака к делу. Но нет нам, оперативникам, покоя. Гори, но живи, блин...

— Батюшка сыскной воевода, гонец к нам со двора государева! Дела дюже срочные! — влетел с докладом Семёнов. Следом за ним явился стильно одетый малый с легкой растительностью на лице, судя по дороговизне шмоток — из детей боярских.

— Государь тебя, Никита Иванович, велит имать и пред очи свои пресветлые предъявить. Государыня матушка гневаться изволят! Ей патер католицкий челом бьёт, что ты-де его в вечную каторгу на Камчатку упечь грозился, ризницу всю в костёле распохабил-разворовал, а дароносицу златую младшему сотруднику подарил на пропитие!

— Ты что ж, стервец пижонистый, на органы родимые бочку пустую катишь?! — не стерпел Митяй. — Кабы я такое произведение декоративно-прикладное в кабаке продуванил, я б на всю жизнь запомнил! Ох, доля наша тяжкая милицейская...

То, чего я и опасался, всё-таки произошло — Скоттини решил действовать через Лидию Карповну, играя на её западноевропейском происхождении и симпатии к бывшим единоверцам. Впрочем, волноваться пока рано. Горох любит изображать перед публикой сурового гонителя милицейского произвола, но наше отделение — его любимая игрушка, и нехорошим дядям по капризу беременной супруги государь ее не отдаст.

Я захватил наш главный козырь — чародейный порошок, заготовленный Зальцбургером и патером для непонятных пока надобностей, и записи нашей эксперт-криминалистки, оставив её разбираться с ведьмаком. Яга нашла к Геральту из Ривии какой-то свой магический подход, это стоит использовать — а я пока возьму на себя дела текущие...

— Бабуля, займитесь ключевым свидетелем, а то он явно скучает без нашего внимания. Меня вызывает Горох. Неявка может вызвать не только отсечение моей головы, но и Третью мировую... Надеюсь, вернусь к вечеру!

Ждали меня в царских палатах многие... Кроме царской четы, в тронном зале присутствовали боярин Кашкин, дьяк Посольского приказа Сергий Лавровишнев и ряд европейского вида господ — очевидно, представителей католических держав. Кнут Гамсунович, сидящий на входе со своей злосчастной энцикопедией нечисти, едва заметно подмигнул мне — похоже, специально пришёл изобразить здесь моего адвоката. Я отметил, что австрийского посла князя Шварцен-Неггера среди рассерженной мировой общественности не было. Добрый знак — пока Вена ценит династический союз с Россией, разные збышковские и адамкевичи не осмелятся на агрессию.

— Ну что, господа посланники заморские, — начал Горох максимально суровым и беспристрастным тоном, — вот вам верный холоп мой Никитка Ивашов с повинной явился! Коли набедокурил чего супротив лиц ваших неприкосновенных, выкладывайте мне как на духу — я с ним самолично разберусь, по-нашему! — На этом месте государь хрустнул в кулаке чем-то хрупким для убедительности.

С лавки встал господин с эффектной бородкой и в гигантском кружевном воротнике — по виду то ли испанец, то ли француз — и задвинул речь на хорошем русском:

— Ваши царские величества! Мы, посланники великих держав, придерживающиеся учения святой Римской церкви, и я, их скромный дуайен маркиз Корнет-и-Пистон, собрались здесь, чтобы пред вашим лицом требовать объяснений от господина сыскного воеводы Ивашова, позволившего себе враждебные действия против католической общины Лукошкина и её духовного отца. Всё моё существо содрогается при мысли о несчастных прихожанах немецкой колонии, которые не осмелятся переступить порог варварски разорённого костёла, хоть отец Скоттини и выразил готовность продолжить там своё служение...

— Господа, господа! Хороший полицеймейстер есть должен прежде всего выполнять инструкция непосредственный начальство! Инструкция требовать в той числе пресекать опасный эксперимент с чёрный магия, а тем более — когда колдовать лицо, носящее духовный сан, что есть абсолютно недопущено! Герр Ивашофф лишь исполнить долг, а герр папа должен сам следить за свой клирик, чем они заниматься на досуге, я!

— Сие обычная московитская клевета на западный мир! — с пафосом заявил Корнет-и-Пистон. — У вашей полиции нет никаких доказательств...

— Есть, господин посол! — с этими словами я достал из кармана заветный ларчик с образцом порошка и поднёс его моему суровому обвинителю. Маркиз недоверчиво взял его аристократичной рукой в надушенной перчатке, открыл, понюхал содержимое... и закашлялся едва ли не до рвоты. По рядам дипкорпуса побежал нехороший шепоток...

— Это было обнаружено мной и младшим сотрудником Дмитрием Лобовым в служебных помещениях католического храма Немецкой слободы, господа! А здесь — заключение экспертизы о составе порошка Скоттини и о его явно колдовской природе!

— С прискорбием должен сообщить моим достопочтенным коллегам, что герр полицеймейстер прав, — Тут Кнут Гамсунович раскрыл свой пресловутый фолиант, из-за которого весь сыр-бор загорелся. — Здесь сказано, что порошок, добытый им у патера, создан безбожными александрийскими алхимиками и предназначен для того, чтобы облекать в плоть духов, призванных в мир живых... Хоть я и не имею чести принадлежать к римской церкви, господа, но уверен, что Ватикан не одобряет подобных действий. Вы же задумайтесь — стоит ли вам защищать колдуна и еретика, который, будь он подданным любого из представленных здесь монархов, был бы сожжён на костре после длительных пыток?!

Тем временем Геральт проходил допрос в милицейском участке Лукошкина. Допрос был очень странным. Далеко не таким, каким представлял его себе Белый Волк по опыту общения с разнообразными тюремщиками, ипатами и комесами — не говоря уж о покойном Вильгефорце.

Баба Яга — та самая страховидная магичка, подвизавшаяся в милиции эксперт-криминалистом — с энтузиазмом потчевала ведьмака различными яствами. Бабкину снедь Геральт одобрил, но ел с опасением, что, если следствие затянется, то он потеряет форму и не сможет даже залезть на Плотвичку.

— А теперь готовься, Геральтушка, — молвила Яга, когда обедать ни у одного из них уже сил не осталось. — Уж больно ловко ты вопросы мои каверзные обходишь, — и где научился, непонятно... Посему должна я у тебя путём колдовским подноготную твою повыведать. Никита Иванович того не одобряет, но уж больно дело сурьёзное на отделении повисло...

Ведьмак снял амулеты, разлегся на лавке и поймал себя на мысли, что его уже как-то незаметно начали гипнотизировать — желание сопротивляться отсутствовало совсем. "Или это какой-то пирожковый эффект" — мысленно усмехнулся Геральт. Яга нависла над ним так, чтобы контакт глазами был прямым, и начала монотонно читать заклинание:

— Как стоят леса да бескрайние, непролазныя тайги моря зелёные, как в них плещутся бездонные да пять озёр, глубоки да тёмны омуты тихие... Гой вы, дебри глухие, расступитеся, чёрны омуты, иссушитеся, слову моему покоритеся! Так и память долгая ведьмачая, наговорами да чарами сокрытая, не противься ты моей волюшке, имена ослобони заветные...

Ведьмак почувствовал лёгкое головокружение. Горница и слегка зловещее лицо магички стали постепенно расплываться, поглощаемые темнотой. "Зря я снял защиту" — подумал было Геральт, но не успел что-либо предпринять: руки и ноги уже не слушались его. Через несколько секунд ривянин видел вокруг только черноту, из которой утробно звучало заклинание Яги.

Внезапно посреди тьмы зажёгся ярко-белый прямоугольник — Геральту пришлось зажмурить глаза, чтобы не ослепнуть. В прямоугольнике замелькали словно бы ожившие картины, на которых ведьмак приметил известные ему события и лица.

...Цинтра, тронный зал, молодые супруги Дани и Паветта торжественно клянутся отдать ему то, чего не знают... Он сам, Геральт из Ривии, бредёт по лесной тропе, выводя белобрысую девчонку — маленькую Цири — из чащоб Брокилона... Цири, уже постарше, упражняется в бое на мечах под руководством других ведьмаков... Неудачный поединок с Вильгефорцем в Башне Чайки... Ведьмак, Йеннифер и Цири на лестнице в замке Стигга спускаются навстречу огню и дыму... Он собственной персоной, истекающий кровью на грязной улочке Ривии; Йен, Трисс и Цири, склонившись над ним, пытаются вытащить его с того света... Потом — похоронная процессия, превратившаяся в бегство на лодке по затуманенной озёрной глади. Отворяющийся портал в неведомый мир. Потом — ещё один и ещё...

Когда перед глазами Геральта замелькало скотопригоньевское захолустье и рожи воеводы и Филимона, он услышал глухое довольное "угу" и сообразил, что Яга, посредством тончайшей магии проникнув в его память, выскребла всё, что лукошкинской милиции очень хотелось узнать. И особенно то, что ведьмак желал сохранить неузнанным.

"Скоро это закончится, к добру или к худу", подумал Белый Волк. Но тут перед глазами его замелькали совсем другие картинки. Мирный буколический пейзаж. Дорога в полях, старые кметские хатки, ветряная мельница...

Столб дыма на горизонте. Искажённые горем и страхом лица. Всадники, похожие на нильфов, но с белыми перьями на шлемах, окружившие втроём кого-то...

Несущаяся на них маленькая фигурка верхом на вороном коне. Очень знакомая ведьмаку фигурка...

— Цири!!!

Убийственно-яркая вспышка. И полная темнота. Постепенно из неё начали проступать очертания горницы и крючконосый профиль Яги...

Через пять минут Геральта наконец отпустило. Конечности слушались плохо, голова гудела, как после посиделок с Лютиком.

— Теперь, надеюсь, вы довольны, — протянул ведьмак слабым голосом.

— Чему тут радоваться-то... Таковых злодеев и тридцати трём богатырям не избыть, а они супротив тебя и с Кощеем нашим Бессмертным спознались! Он по их наущению небось тебя шамаханами травил!

— Теперь, надеюсь, я свободен, — добавил Геральт. — Благодарю за подмогу и гостеприимство, милсдарыня Яга, но прошу отдать мне оружие и эликсиры. Без них я стану опасным для общества бродягой, и хлопот у милиции сразу прибавится.

— Вины твоей нет пока в делах наших, не след тебя в порубе держать. Но без пригляду мы тебя эльфам твоим межпространственным в лапы не отпустим. Митька, чёрт, где шляешься?!

— Здесь я, бабуленька! — На пороге возник Митяй, что-то дожёвывавший и воровато озиравшийся по сторонам.

— В службу защиты свидетеля пойдёшь. До третьих петухов с ним неотлучно пребудь и обидчиков к особе его не подпущай! Даже коли костлявая сама за ним с косой явится — бей дубьём да гони в шею!

Митькина защита, естественно, Геральту не понадобилась. По дороге до Гостиного двора никто не решился выказать своё недовольство присутствием ведьмака ему в лицо, а тем более — подкрепить его оружием. А на дворе их обоих уже поджидал тароватый Афонька Никитин, чьи работные люди в ширине плеч младшему сотруднику Лобову ничуть не уступали.

— Герыч! Митька! Други мои, господа дорогие! Сейчас я вас по-нашему, по-тверски попотчую!

— Может, не надо? — взмолился ведьмак. — Милсдарыня Яга уже ввалила в меня столько, что я при таком питании и утопца не смогу догнать. Жирный ведьмак — мёртвый ведьмак, Афонька...

— А ты не ешь! Ты пей! И ты, Митрий Лобов, винцом зелёным купеческим не брезгуй! Наше, семейное — "Афанасий Никитин"!

— Ваше степенство, не имею таких правов я — на службе пити! Окончательно не могу! Бабуленька Ягуленька сведает, что я с подозреваемыми нажрамшись, и быть мне козлом аль бараном до старости! Помилуйте!

— Ещё чего! Меня, гостиной сотни купца, мент позорить будет, морду от угощения воротить?!

Пьянка была неизбежной. И она состоялась. Геральт тем не менее употреблял мало, стараясь в незнакомой обстановке сохранять ясную голову. Зато Никитин с Митькой, похоже, устроили соревнования по передозировке. И заодно по невероятности баек, сюжетам которых позавидовал бы сам Лютик:

... — Ох и вредная та Катька была — страсть! Сколь ни пытался папаша ейный дочу замуж сплавить, все женихи с фигой масляной да личностью битой домой возвертались. Одному парню и вовсе балалайку на башку напялила — ну не люб он тебе, за что ж струмент-то поганить? А Петрухе хоть бы хны: "Я, грит, таких баб как раз и обожаю, как есть женюсь!" А сам думает: "Ну погоди, квашня дурная, я тя объезжу"...

... — А когда я маленький был, я такую рыбу обратно в Волгу выбрасывал! А прапрадедушка Афанасий в Индии индейскую рыбу-пилу голыми руками из моря споймал и... и хвост ей откусил тут же!

... — А ещё, помню я, эпизод в деле нашем уголовном был — мы с Никитой Иванычем призрака живого брали! Огромадный, страшенный, на коне — и сам и конь в косую сажень, землю есть буду! Вон как те... Охти ж бли-и-ин... И впрямь духи...

... — Это не наши. Это Кудряшкина с-под стола... Эге, и правда летают! Ведьмак! Глянь!

Геральт обернулся к окну — так, больше для очистки совести. В густо-синих лукошкинских сумерках были отчётливо видны белесые фигуры всадников, под тихий стон двигавшихся над стольным градом. Ведьмак не мог не узнать в них Дикий Гон — и на всякий случай отпрянул в сторону, чтобы Гон раньше срока не узнал его. Нападать на такого опасного врага следовало врасплох.

— Гляньте, гражданин ведьмак! — Протрезвевший Митяй указывал пальцем в окно кабака. — В Немецкую слободу супостаты тронулись! Там шпиёнов заморских нам ловить велено, а Охота ваша с ними спелася!

— Правда? — воспрял духом авантюрный Никитин. — Ух, ироды! Герыч, а давай мы их ... того... пымаем?

И, подпихивая слегка очумелого Лобова локтем в бок, Афонька исчез за дверью. Митька охотно побежал за ним.

— Стойте! Куда вы?! Вам самим с ними не совладать! — рванул следом Геральт.

Довольный, что, по сути, всё обошлось, а официальная санкция на дальнейшие розыски Скоттини получена, я бодро шагал домой в отделение, торопясь узнать результаты бабкиной работы с ведьмаком. Яга встретила меня уже в горнице, за столом с бодро пыхтящим самоваром.

— Нету ведьмака уж с нами, Никитушка, на Гостиный двор к дружкам своим подался.

— Вы его так просто отпустили? Но он, во-первых, в серьёзной опасности...

— Не суть, Никитка! Я с ним Митеньку отправила, да и сам он такой молодец удалой — у меня ажно дух захватило! Ты ешь давай, я, старая, всё как есть по форме изложу, а ты варениками горячими заполируешь...

Бабуля разлила чай, и, пока я уничтожал вареники с творогом, вкратце изложила мне результаты... как бы это назвать... ментального сканирования. Итак, гражданин Геральт, по профессии — ведьмак с сорокалетним стажем, зарегистрированный в королевстве Ривии и Лирии (в неустановленном параллельном мире), оформил опекунство над Цириллой Фионой Элен Рианнон, иначе Цириллой Эмгыровной, оставшейся круглой сиротой в ходе локального военного конфликта. Вдобавок девушка по наследству получила могучие паранормальные способности, как-то — навык открывать порталы в иные миры, что делало её желанной целью для туземных наполеонов и гитлеров.

В возрасте девятнадцати лет гражданка Рианнон была похищена ОПГ "Дикая Охота", основанной группой эльфов подвида Aen Saevernhe под руководством неких Аваллакха и Эреддина Бреакк Гласа. Целью похищения была эксплуатация её сверхспособностей для развязывания агрессивных войн между вселенными и геноцида иных рас. Цирилле Эмгыровне удалось бежать и после всех треволнений добраться до опекуна. Вскоре после этих событий на ведьмака было совершено вооружённое нападение во время массовых беспорядков в родной Ривии. Был ли это случайный эксцесс или спланированное покушение, установить не удалось.

Принимая во внимание опасность ситуации, Геральт и Рианнон приняли решение скрыться за границей известного им мира и разделиться, дабы сбить со следа эльфов Охоты, серийных маньяков-чародеев и других потенциальных преследователей. В организации бегства принимали непосредственное участие некие Йеннифер из Венгерберга и Трисс Меригольд, дипломированные чародейки, в прошлом сожительствовавшие с гражданином Геральтом. Но, судя по тому, что группировка вновь села на хвост обоим, укрытие было выбрано неудачно, и ведьмаки решили отправиться в Россию с целью обретения политического убежища... Фу-ух, кажется, ничего не пропустил.

— Ну что ж, — приосанившись, начал я тоном Большого Серьёзного Начальника, — теперь мы...

Но теперь мы не смогли даже поесть спокойно: снаружи загудел ветер, а в горницу влетел с прижатыми ушами верещащий на одной ноте бабкин кот. Теперь жди Охоту в городе и окрестностях — примета верная... Но прятаться я от них не буду, не дождётесь!

— Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! — с этими словами я, еле успев ухватить табельную саблю, выкатился на двор — и в темнеющем вечернем небе увидел их.

Всадники Охоты реяли над лукошкинскими колокольнями, на которых уже трезвонили напропалую. Передвигались они слишком высоко над землёй, чтобы я разглядел их как следует, но мне показалось, что на эльфов они непохожи — скорее на скелетиков из разорённой Индианой Джонсом гробницы. Навороченные шлемы, невнятная псевдокельтская символика на плащах... Даже если это призраки, то всё же не из нашего мира, и тут ведьмак не соврал.

Мои размышления о сущности гадов прервало появление взбудораженного Фомы Еремеева в сопровождении двух вусмерть перепуганных слободских немцев.

— Никита Иваныч, у колбасников опять в храме чертовщина зачинается! Грохот там и скрежет зубовный, да визг свинячий, будто режут кого!

— Там же, наверное, Митяй... И Геральт... Фома! Стрельцов в ружьё и — на выезд!